Дитя пепельной земли (джен)

Переезд — это всегда столь волнующе! Суматоха сборов, волнение мамы, в очередной раз судорожно разыскивавшей какой-то запропастившийся амулет: то ли привлекающий удачу, то ли отвращающий злые взгляды… Переживания дедушки и бабушки: как же, папа забирает ее с мамой далеко-далеко, аж в Альдʼрун, а это земли совсем другого Дома!

За стенкой их хижины переминались с ноги на ногу Забава и Черныш, пара крапчатых гуаров. Огромных! — чтобы рассмотреть их мордахи с широкими пастями, девочке приходилось запрокидывать голову далеко назад. Черныш пытался облизать Забаву ярко-розовым языком, а та уворачивалась, топая крепкими задними лапами и отмахиваясь мощным хвостом. А ведь Дже видела, как папа, крепко привязав их к дереву, еще украдкой бросил какое-то заклятие. Папины ладони при это засветились зеленоватым светом, а затем он коснулся дергающего поводом ящера, и тот мигом успокоился, позволяя себя навьючивать мешками с их пожитками. Потом повторил то же самое со вторым зверем.

То, что ее папа — могучий маг, Дже знала, сколько себя помнила. И однозначно один из самых сильных на острове Вал… Ван… Ввал… Название их родного острова Дже все никак не удавалось правильно выговорить, ну да неважно. Или даже самый сильный — в этом девочка была не совсем уверена, но очень хотелось верить, что все именно так. Папа самый сильный, а мама — самая красивая, вот!

В стороне крутились соседские дети, глазея на чужую суматоху. Дже торжественно попрощалась со всеми друзьями, поменялась на память с Лле амулетами. Лучшей подруге надо подарить что-то классное — и дома нашелся амулет из иголок трамы, сплетенных листьями огненного папоротника. Дже попросила папу, и он даже простенькие чары на него наложил — что-то на излечение ран и на удачу. А Лле подарила ей «гуарьего бога» на шнурке — гладенький камушек с выточенной водой дыркой. Говорят, именно такие камушки хорошо принимают любые чары — не хуже, чем иные драгоценности.

— Так куда вы переезжаете? — небрежно поинтересовался Ралис, живший с родителями на дальнем конце деревни. Ему шел десятый год, — почти вдвое старше Дже и Лле, совсем взрослый!

— Папа забирает нас с мамой в Альдʼрун! — гордо объявила Дже. — Мы теперь будем жить на самой границе Эшленда, у пепельных земель.

— Ха, — фыркнул Ралис. — К редоранцам переметнуться решили, что ли?

— А ты завидуй молча! — ответила Дже. — Мой папа не служит Дому Хлаалу, так что он вправе жить, где хочет, вот!

Ралиса она недолюбливала уже давно, слишком уж высокомерно он относился к ним с Лле, называя малявками, и вечно пытался им приказывать. А все потому, что по слухам, его родители состояли в Камонна Тонг.

— Было бы чему завидовать, — скривился мальчишка. — Говорят, там пепельные бури каждую неделю метут, а по окрестностям жуткие твари ходят, вот! Там Красная Гора рядом, вот с нее чудовища и приходят, от самого Шармата...

— А ну прикуси язык, сопляк! — услышавшая его слова соседка, тетя Сельвура Андрано, тут же выкрутила парнишке ухо. — Беду накликать хочешь?

— Оставьте парня, сэра Сельвура, — вмешался отец Дже, как раз вынесший из дому очередной мешок с вещами и привязывая его к седлу Черныша. — Или боитесь, что от его слов прямо сюда, в Гнаар Мок, телепортируется Дагот Ур собственной персоной?

— Охрани нас Трое! — перепуганно охнула тетя Сельвура, вздрагивая всем телом и творя оберегающий знак. — Да что вы такое говорите, сэра! И так уже возле пещеры Илуниби не раз пепельных чудовищ видели…

В ответ папа весело рассмеялся и подхватил Дже:

— Пошли, попрощаемся с твоими дедушкой и бабушкой.

В заметно опустевшей хижине мама уже обнимала своих родителей. Папа поставил Дже на пол, и девочка тоже подбежала к ним. Правда, бабушка плакала, причитая: «Когда ж мы с тобой повидаемся, доченька?» Мама снова и снова твердила сквозь слезы, что будет навещать как можно чаще, а вот сунувшуюся к ним Дже они и не заметили, только дедушка потрепал по макушке.

Наконец, прощание осталось позади, мамины родители в очередной раз повторили папе: «Сэра, вы ж берегите наших Синлалл и малышку!», папа тоже в который уже раз ответил: «Непременно, сэра Рольс, сэра Надин!», помог маме подняться на Забаву, вскочил сам верхом на Черныша. И тут Дже ощутила, как некие невидимые пути ее тянут вверх — папа использовал телекинез! Она даже взвизгнула от восторга: так классно было парить в воздухе! Земля разом ушла далеко-далеко, зато рядом оказался загривок гуара. А папа ловко ухватил ее прямо из воздуха и устроил в седле перед собой.

И оставляя позади деревянные хижины Гнаар Мока, их семья отправилась в путь навстречу неизвестности.

* * *

Поначалу, конечно, Дже вовсю глазела по сторонам. Они ехали почти по бездорожью, зеленые рощи сменялись обманчиво спокойными топями, на которых сияли огромные светло-голубые цветки коды. Папа аккуратно и не спешно направлял гуаров в объезд болот, прокладывая дорогу. Где-то высоко в ветвях орали скальные наездники, в просвете между деревьями мелькнули несколько кагути. Мама испуганно вскрикнула, завидев хищных рогатых рептилий; папа просто сотворил какое-то заклинание, и те скрылись в чащобе.

Но от обилия впечатлений и суматохи Дже начало клонить в сон. Она повернулась чуть поудобней, цепляясь за папин пояс и укладывая голову ему на грудь, а папа ее приобнял, чтоб не упала с гуара. Тряский ритм скачки убаюкивал, глаза закрывались сами собой, а звуки леса словно чуть притихли, уступая место тихой мелодии без слов. Дже слышала ее, сколько себя помнила; и сейчас невольно начала мурлыкать в такт неведомой песне. Правда, мама всегда как-то странно и испуганно смотрела на нее в такие моменты, а папа часто повторял, что при других мерах, кроме него, так делать не надо; но сейчас они ведь одни, верно? И она сама не заметила, как задремала.

Ей снилось что-то странное, но интересное и хорошее: какие-то чудные скалы, каменные дома, совершенно не похожие на хижины Гнаар Мока, коридоры и роскошные залы, украшенные алыми знаменами с рисунками шалков — папа ей как-то показывал одного из этих огромных жуков и даже нарисовал однажды, хотя и очень условно.

Мама тогда увидела и почему-то расстроилась, а потом, поздно вечером, родители, думая, что Дже уснула, начали спорить. Мама почему-то настаивала: «Дже совсем еще малышка, ей рано знать о ваших делах!», а папа отвечал что-то вроде: «Она — молодая госпожа Дома, и это — ее наследие. Ты хорошо знала, кто я, Синлалл, когда выходила замуж — так чем сейчас недовольна?»

«А если соседи узнают? Вдруг донесут в Храм?»

«Узнают — закроют рты и промолчат. Вся ваша деревушка под контролем Камонны Тонг, и раз уж их предводитель сам напросился к нам в союзники, никуда не денутся».

«Аран, любимый, мне все равно страшно, — прошептала мама: — По законам Храма мы жить не должны...»

«Руки коротки у Трибунала до нас добраться. Уже почти пятьсот лет, со Второй эры, пытаются бороться с нашим Домом, и пока что счет не в их пользу, — насмешливо отозвался папа. — Иди ко мне...»

«Погоди, кажется, малышка просыпается...» — О чем родители говорили дальше, Дже так и не узнала: папа скастовал какое-то заклятие, от которого она моментально уснула. Было даже чуть-чуть обидно!

* * *

А затем внезапно песня изменилась: взвихрилась грозными нотами, словно предупреждая о неведомой опасности. Дже невольно вскрикнула и проснулась: как раз для того, чтобы ощутить, как папа передает ее с рук на руки маме. Она завертела головой, не понимая, что происходит. Вокруг уже не было болот; зато под ногами гуаров стелилась каменная дорога. Рядом раздавались голоса других меров, но куда яснее она слышала угрожающую мелодию… А затем ее изо всех сил прижала к себе мама, и Дже поняла, что та тоже очень напугана.

— Син, как только я их отвлеку, активируй защитные амулеты и скачи назад, поняла? — папа говорил тихо, но быстро. Дже заоглядывалась и увидела, как судорожно кивнула побледневшая мама. Поодаль, перегораживая дорогу, валялись огромные древесные стволы, а перед ними стояли несколько вооруженных данмеров и людей с дубинками и в разномастной броне.

Тем временем папа спешился и медленно, разведя в стороны поднятые руки, пошел вперед:

— Видите? Я безоружен, — заговорил он.

— Видим-видим. Деньги сюда, сэра, — обычное вежливое обращение сейчас прозвучало издевательски.

— Вот деньги, — папа вынул из-за полы плаща звенящий мешочек. — Только жену и дочку не трогайте…

— Это мы еще посмотрим, — один из данмеров сделал пару шагов вперед, к ним с мамой. Тогда папа резким движением швырнул ему под ноги мешочек с золотом и взмахнул руками, кастуя какое-то заклинание. Что было дальше, Дже разглядеть не удалось: мама рванула поводья Забавы и ударила ее, заставляя гуариху броситься вскачь. Они помчались прочь по дороге, а позади раздались ругань, треск молний, свист стрел… Одна мелькнула прямо перед глазами Дже, перебив поводья.

— Мама, амулеты! — вскрикнула девочка. Но мама почему-то не активировала их, только тяжело навалилась на нее, прижимая Дже к загривку гуарихи. А Забава с криками неслась прочь, только мелькали деревья и холмы. Вскоре шум схватки остался позади. Гуариха, тяжело дыша, замедлила шаг.

— Мама, мама, а что будет с папой? Он же отобьется, правда? — тут же вывернулась Дже. Но мама не ответила. Она сидела как-то странно, скособочась влево и закусив губы, почему-то измазанные кровью. И при каждом шаге гуара наклонялась все больше, пока не соскользнула вниз. Дже вскрикнула, видя, как неловко она повалилась на дорогу, как разметались в пыли ее темно-русые волосы и зеленое платье. Из маминой спины торчала стрела, а по ткани расплывалось красное пятно.

— Мамочка! — Как она спрыгнула с высоченной гуарихи, Дже потом и сама не могла вспомнить. Бросилась к ней, принялась теребить.

Но мама не вставала, только сначала еще чуть пошевелилась, закашлялась кровью, а потом затихла вовсе. Дже и за руки ее тянула, и даже за плечи приподнять попыталась, но все без толку.

Вот теперь Дже стало по-настоящему страшно. Она не понимала, что происходит, лишь смутно ощущая что-то очень-очень плохое. И песня, тихо звучавшая на краю разума горестным плачем, лишь подтверждала это. Кажется, прошла вечность, пока она сидела над распростертой в пыли мамой, но затем как-то резко взвыла Забава и раздался быстро приближающийся топот другого гуара. Дже вскинула голову, как раз, чтобы увидеть, как подъехавший папа спрыгнул с Черныша. Его одежда была в беспорядке — порвана и в крови, но сам он двигался привычно легко и стремительно.

— Ох, Син! — Кажется, папа хотел сказать что-то другое, но затем резко перевел взгляд на Дже. — Как ты, малышка? Не ранена?

Она замотала головой — почему-то словами говорить не получалось при всем желании. Открываешь рот, а выговорить звуки не получается, словно рыба какая-то. Дже рассердилась на себя — надо же рассказать папе, что случилось! Но, кажется, он понял и сам.

— Ладно, сейчас будем разбираться, — невесело сказал он, резко выдернув стрелу и одновременно кастуя какое-то заклятие, от которого сразу перестала течь кровь. Затем перевел взгляд на дочку: — Дже, малышка, пока я держу чары, найди в левой сумке Черныша флаконы с целительными зельями. Помнишь, как они выглядят?

Конечно, Дже помнила! Неделю назад, когда они с Лле купались в протоках, ее покусала рыба-убийца. Тогда на крики девочек сбежались все рыбаки и хищницу забили, но вот разорванную в кровь ногу папа лечил точно так же, как сейчас. И объяснил, как выглядят целительные зелья, и как их применять.

Вот и сейчас Дже достала сверток с зельями. Самым трудным оказалось дотянуться до седельных сумок — они были так высоко! Но она справилась, и тут же аккуратно протянула сверток папе, больше всего опасаясь разбить хрупкие бутыльки.

А дальше ей оставалось лишь смотреть, как папа, умело чередуя целительную магию и зелья, лечил маму. Из одного флакона он смочил рану от стрелы, другие заставил выпить, когда привел ее в сознание. Казалось, все тянулось ужасно долго — и Дже от волнения изломала в мелкие щепки сухую ветку горьколистника, попавшуюся под руки, даром, что тревожное звучание Песни давно уже сменилось успокаивающей мелодией.

Конечно, даже когда мама пришла в себя, они уже никуда не поехали. Вечерело, и пришлось обустраивать привал. Папа снял вьюки с гуаров, расседлал и стреножил зверей и развел костер, подпалив собранный хворост огненным шаром. А все еще очень бледная мама села греться поближе к огню, несмотря на теплую ночь. Папа объяснил, что если потерять много крови, меру или человеку будет очень холодно, и Дже понимающе кивнула. Какая жалость, что говорить у нее так и не получалось — а так хотелось расспросить папу, как он управился с теми разбойниками. Но вместо этого папа стал показывать ей, как активировать разные защитные амулеты: «Вот этот — для рассеяния магии, а этот создает щит Пятой преграды, защищающий как раз от атак оружием...»

Потом они просто сидели у потрескивающего костра и слушали ночь. Вздыхали и порыкивали пасущиеся гуары, трещали сверчки в траве, где-то далеко перекрикивались скальные наездники. В просветах крон деревьев раскинулся небесный купол, словно черный бархат с искорками звезд… Лесная ночь полнилась своей особенной, загадочной жизнью, так не похожей на дневную. И Дже потихоньку снова сморило.

* * *

А вот во сне девочке примерещилось что-то совсем необычное. Она оказалась в странном помещении, все стены и двери в котором были сделаны не то из желтого камня, не то из металла. Но рассмотреть их как следует она не успела:

— Десятки раз я ездил из Когоруна в Илуниби и обратно через Альд`рун и Гнаар Мок, — в папином голосе звучали злость и горечь. — И да, я знаю, что дороги по нынешним временам небезопасны, и подстраховался как мог. Но, скампы дери, мне и в голову не пришло, что Синлалл настолько испугается при виде разбойников, что забудет активировать защиту. Что стоило бы мне повременить месяц-другой, но дождаться торгового каравана, а не отправляться в путь одним?

Обернувшись, Дже во все глаза уставилась на двух беседующих рядом с ней данмеров. Если бы не голос, она бы никак не узнала своего папу в этом высоком и широкоплечем мужчине. Он был почти раздет — только широкий пояс переходил в набедренную повязку. А еще — тут Дже с трудом поверила своим глазам — его пальцы заканчивались длинными острыми когтями, как у зверя. Стоявший рядом с ним другой данмер выглядел примерно так же.

— Но всё же обошлось, Арайнис, — ответил он спокойно. — Так в чём ты винишь себя?

Папа стоял к ней вполоборота, его же собеседник — спиной. Дже робко сделала к ним шаг, другой… Обычно она очень остро чувствовала, когда родители злились на нее из-за шалости или небрежности и старалась не попадаться им на глаза. Но сейчас в мелодии Песни Дже ощутила, что папа злился как-то совсем странно: не на нее, а на… себя?

— Ты не понимаешь, Ворин. Это мы с тобой можем вновь и вновь возрождаться к жизни силой Сердца. Когда же я увидел лежащую на дороге Синлалл и плачущую над ней дочку, то на мгновение подумал, что потерял ее.

«Какие странные эти взрослые. И говорят что-то совсем непонятное. Как это — потерял? Нас с мамой тогда на дороге было хорошо видно», — подумала Дже. И осторожно подергала папу за когтистый палец:

— Папа, ты не расстраивайся. С мамой всё будет хорошо, ты же сам говорил… Ой!

Дже рывком подняли с пола, и она оказалась сидящей на сгибе папиной руки, так, что оказалась с ним лицом к лицу. И у нее тут же возник вопрос:

— А почему у тебя три глаза?

— Арайнис, каким образом твоя дочь оказалась втянутой в нашу беседу здесь, в пространстве сна?

Дже обернулась на говорившего и изумилась: «Ой, он так похож на папу! Тоже черные волосы… и три глаза…»

— Дже сейчас уснула у меня на руках, видимо, как-то и уцепилась за нашу связь, — растерянно ответил папа. Это было хорошо — Дже почувствовала, что он даже забыл о своем огорчении. — Раньше такого не было…

— Значит, в нашу породу пошла, — в голосе незнакомого данмера было веселье, да и Песня изменилась, зазвучала как-то удивленно-радостно. — И внешне, — тут он потрепал ее по черным косичкам, — и зов крови, Песню, слышит, верно?

— Давно слышит, — подтвердил папа. И обратился уже к ней. — Дже, дочка, познакомься: это мой младший брат, а твой дядя Ворин, глава нашего Дома Дагот.

Дже честно попыталась сложить ладошки и поклониться, как мама учила кланяться старшим:

— Под этим солнцем и небом… ой! — чуть не соскользнула вниз, и папе пришлось ее перехватывать другой рукой.

— Хорошая у тебя дочурка, Арайнис, — заключил дядя. — Дже, но пока что мы с твоим папой обсудим кое-какие скучные дела, а ты поспи по-настоящему, ладно?

Ответить Дже не успела: вокруг все потемнело, и исчезли и странная комната, и папа с дядей. А когда она открыла глаза, в них тут же ударил яркий солнечный луч.

— Проснулась, гуарёнок? — послышался рядом ласковый голос. Дже тут же вскочила на ноги, и увидев весёлую маму, седлающую Черныша, тут же бросилась к ней и рывком обняла.

* * *

Они снова отправились в путь все по той же дороге, только теперь Дже ехала с мамой.

— Чтобы я в случае чего сразу набросил на вас обеих щитовые чары, — объяснил папа, пристёгивая её ремнями к седлу. — Не дергайся! Тебя, вертлявую такую, мама на руках не удержит, надо привязать.

Но у Дже оставался один очень важный вопрос:

— Папа, а почему во сне ты выглядел совсем по-другому? С тремя глазами и вообще?

— Это был облик пепельного вампира, — ответил папа. — Я его принимаю во время боя или когда нахожусь среди своей родни. Но большинство данмеров, да и чужеземцы, считают нас опасными чудовищами и очень боятся. Поэтому, когда мне надо общаться с посторонними, я выгляжу, как обычный мер.

— А с дядей Ворином мне можно будет поговорить?

— Конечно. Я думаю, глава Дома сам захочет повидаться с тобой…

Рядом раздался звон упавшей миски. Дже, оглянувшись на звук, увидела побледневшую маму:

— Глава Дома? Повидаться с Дже? — выдохнула она, в испуге прижав руки к лицу. — Она же совсем дитя!

— Син, прошу тебя, успокойся, — ответил папа. — Чего ты так испугалась?

— Моя дочь во сне говорит с Дагот Уром! — тихо воскликнула мама, но в ее голосе звучал ужас.

— Да перестань волноваться, — папа шагнул к ней и обнял. — Ты ведь знаешь, что мы с ним братья.

— Это ты, Ар, а то… — мама не договорила, только судорожно всхлипнула.

— Перестань. Ты уже шесть лет, как невестка правящей семьи Великого Дома Дагот, и уж пугаться имени главы Дома — совсем неподобающе.

Отправились в путь они молча. Когда проезжали то место, где вчера случилась стычка с разбойниками, мама крепко обняла сидевшую с ней в седле Дже и прижала ее лицо к груди:

— Не смотри туда, гуарёнок. Не надо. — А когда она попыталась все-таки вывернуться и глянуть — любопытно же! — только укрыла полой плаща. Но все-таки Дже удалось мельком заметить одного из разбойников — грудь и шея у него были разорваны чем-то острым, словно когтями дикого зверя, а наружу торчали белые обломки костей…

Альдʼрун был огромным городом. Ужасно огромным — так, что когда мама взяла однажды Дже с собой в поместья, они только в один конец шли целых полчаса. Дома здесь строили совершенно не так, как в Гнаар Моке: основные жилые комнаты находились под землёй, в подвальном этаже. А наверху, под крышей-полусферой, была лишь прихожая или маленькая кухонька. Стены и крыши домов складывались из камней, крытых хитиновыми пластинами от панцирей гигантских крабов или силт-страйдеров. А посреди города стоял полувкопанный в землю древний панцирь огромного императорского краба, в котором устроили поместья советники Великого Дома Редоран.

А ещё здесь везде лежал толстый слой красноватой пыли — на дорогах, стенах и даже листьях немногочисленных растений, что цеплялись корнями за каменистую землю. Вернее, это была даже не пыль, а пепел — его в огромном количестве несло со склонов Красной Горы. Из-за этого мама постоянно ворчала, снова и снова перетряхивала одежду, перины и подушки. Даже только что сотканные ковры приходилось вытряхивать.

Приехав в большой город и оказавшись хозяйкой собственного дома, Синлалл первым делом заказала ткацкий станок — и не простой, а для изготовления ковров. Дже и раньше видела, как мама с бабушкой ткали ковры — длинные и пестрые, с замысловатыми узорами из цветов и листьев, а иногда — со странными черными закорючками. Когда девочка спросила, что они означают, мама объяснила, что это благопожелания, а чтобы понять их, надо научиться читать.

Это было так интересно и по-взрослому! А всему, что умеют взрослые данмеры, надо поскорее научиться и Дже. Вот принимать иной облик, пепельного существа, как это делает папа, она сможет нескоро — папа сразу объяснил, что для этого ей надо совсем-совсем вырасти! А читать мама согласилась учить ее прямо сейчас, и вот уже почти год, как Дже без труда может прочесть что вывески над лавками, что вытканные благопожелания.

И даже когда однажды к ним домой заглянул гонец с письмом, Дже сумела разобрать надпись на конверте! Не всю, конечно, — и мама позже объяснила, что часть строк там написана вообще на другом языке — там-ри-эли-ке, как-то так! Письмо оказалось подписано неким Дарвелом Увеном, а пришло из самого Сиродила, точнее, из Имперского Города. Дже тогда неуверенно спросила папу:

— А Сиродил — это та страна, откуда наших предков привел святой Велот и трое благих даэдра?

Мама, услышав это, звонко рассмеялась, и Дже поняла, что ошиблась:

— А нет, я вспомнила! Сиродил — это край нордов, да?

Тогда папа хмыкнул, отложил письмо, и, усадив рядом Дже, начал объяснять:

— Нет, дочурка, наши предки пришли из Саммерсета. Это островной архипелаг на юго-востоке Тамриэля. И путешествовали они через проливы на силт-страйдерах: у ездовых блох ноги длинные, как раз могут даже по неглубокой воде пройти. А Сиродил — это провинция в середине материка, раньше там айлейды жили. Теперь правит император людей, которых так и называют — имперцами. А норды живут на севере, в Скайриме.

— Уй, как сложно… — сказала Дже. — Почему у них такие похожие названия? Чтобы путать?

— Это на данмерисе они звучат похоже, а на тамриэлике у них совершенно разный смысл. «Скайрим» переводится как «небесный обод», а «Саммерсет» — как «установившееся лето».

— А кто этот Дарвел Увен? — Дже ткнула пальцем в надпись на конверте.

— Сэра Увен — хороший знакомый нашей семьи, — обтекаемо ответил папа. — В свое время он помог мне вытащить твою маму из долгового рабства в Доме Дрес.

— А долговое рабство — это что? — удивилась Дже. Нет, она уже знала, что многие данмеры держат в рабах хаджитов или аргониан — но разве бывает так, чтобы один данмер был в рабстве у другого?

Оказалось — бывает. Если семья оказывается должна кому-то большие деньги, то они могут расплатиться, отдав в рабство детей или младших братьев-сестер. Вот так случилось и у дедушки с бабушкой, и они были вынуждены отдать свою дочку в уплату долга.

— Это длинная и невеселая история, гуарёнок, — грустно сказала тогда мама. — Когда-нибудь, когда ты станешь старше, я тебе расскажу подробности, а пока забудь об этом. И не бойся: мы с папой тебя никому не отдадим.

А через пару дней папа принес ей несколько книжек о разных провинциях Тамриэля:

— Тебе пора знакомиться с описаниями иных земель и народов, дочка, — сказал он тогда. — Молодой госпоже нашего Дома не к лицу путать названия провинций Тамриэля.

А еще Дже любила наблюдать, как под руками мамы появляется из ниоткуда новый ковер. Ложится поперечная нить, а потом надо завязать много-много разноцветных узелков на каждой долевой. Дже тоже пробовала помогать маме, но узелки у неё всякий раз ложились криво, и приходилось переделывать. На её памяти мама с бабушкой сплели два больших ковра, за каждый из которых щедро заплатили проезжие купцы. А здесь, в Альдʼруне, столице Великого Дома Редоран, говорила мама, будет намного больше спрос.

Зато в пепле было очень удобно рисовать: палочкой или даже пальцем. Ещё было очень весело играть с соседской девочкой по имени Айри — её папа служил в Вечной страже, а мама была помощницей мутсэры Атина Сарети, одного из советников Великого Дома Редоран.

Вот и сегодня они играли в некроманта и стражников: по считалочке, злой колдуньей-н'вахом стала Айри, а Дже и Ревус, мальчик из другой соседской семьи, разыскивали её логово. Время от времени им попадалась нежить, поднятая некромантом (ту изображали панцири скрибов, которыми удалось разжиться у мясника). Логово же чародейки нашлось за заднем дворе за соседским домом. Правда, торжества праведных данмеров над бесчестным н'вахом не вышло: Айри чертовски хорошо размахивала гуарьей костью, изображавшей хитиновую дубину, и наставила "стражникам" синяков.

— Это нечестно! — обиженно сказал Ревус. — Все маги заклятиями дерутся, а не оружием.

— А у меня дубина зачарованная, вот! — заявила Айри.

— А такое разве бывает?

— Бывает. Мой папа говорит, что зачаровать можно что угодно! — авторитетно сказала Дже. В Альдʼруне её все знали как дочь наемника-чародея, который немало времени проводил в разъездах по острову.

— Смотрите, там процессия Трибунала! — внезапно крикнул Ревус.

Забыв и ссору, и игру, данмерская детвора бросилась всей стайкой на главную улицу. Пробежав проулками между полукруглыми крышами типичных редоранских домов, Дже тоже влилась в толпу вместе с приятелями.

Нет, дядя Ворин не раз рассказывал ей, что АльмСиВи — ложные боги, захватившие власть за счёт переворота. И что именно они в древности приказали уничтожить весь Дом Дагот, да и сейчас приходятся врагами семье Дже. Но любопытно же поглазеть на них, верно?..

Неделю назад они уже проезжали через Альдʼрун — в городе тогда поговаривали, что Трибуны собираются на бой с проклятым Шарматом, дабы освободить наконец земли Вварденфелла от ереси. Дже тогда очень испугалась: это что же, лжебоги убьют её папу и дядьев? Но когда она в слезах прибежала домой и вцепилась папе в мантию, тот лишь рассмеялся:

— Это мы ещё увидим, кто от кого освободит Вварденфелл! Дже, доченька, АльмСиВи уже не единожды к нам с братьями совались, и всякий раз были вынуждены убираться восвояси. Посмотрим, что они задумали на этот раз.

Вот и сегодня Дже, выбежав вместе с остальными детьми на главную улицу Альд'руна, принялась высматривать живых богов. Толпа собралась — ух! Впереди перекликались стражники, придерживая обывателей. Дже юрким фуражиром квама просочилась вперёд и осторожно выглянула из-за высокого редоранца в костяной броне, разыскивая взглядом живых богов.

Впереди верхом на крепком боевом кагути ехала рыжеволосая и златокожая женщина. Альмалексия, вспомнила Дже. За ней — двое мужчин: один выглядел, как обычный данмер, тело же другого было полукимерским, полуданмерским — Сота Сил и Вивек. Живых богов окружала свита из стражи в костяных доспехах необычной формы, чьи золотистые шлемы имитировали черты лица мера. Ординаторы, опять-таки припомнила Дже из разговоров обывателей. Проехали они быстро, не останавливаясь, не отвечая на приветственные возгласы и просьбы о благословении из толпы — и вскоре скрылись в Храме. А среди горожан крики восторга и радости быстро стихли, сменяясь негромкими настороженными переговорами:

— Как думаете, сэра, будут нас ещё пепельные твари беспокоить?

— Что-то не похоже на триумфальное шествие...

Дже попятилась назад, до боли закусывая губы — чтоб не позволить расплыться широкой улыбке. Прав был папа: ничего у лжебогов не вышло, не удалось им одолеть её родных! Выбралась она из толпы и бегом понеслась домой. Влетела, распахнув дверь, вприпрыжку сбежала по лестнице в нижние комнаты и рывком обняла маму, привычно сидевшую за ткацким станком:

-Мама-только-что-приехали-Альмсиви-недовольные, — выпалила на одном дыхании. — Ничего у них не вышло, папа и дядья их прогнали! И папа скоро вернётся!

А Синлалл только прикрыла глаза и тоже прижала к себе Дже.

— Вот видишь, а ты переживала, — ответила дочке. Вот только в Песни ясно ощущалось, что она тоже волновалась, просто не подавала виду.

Но папа почему-то не возвращался — хотя это было совсем не трудно и не долго — есть же специальные заклинания для мгновенного перемещения. А ведь он их однажды показывал Дже, объяснял, как они работают. Она, правда, не все запомнила: телепортационных заклинаний было несколько видов и все ужасно запутанные и сложные! А у Дже и самые простые огненные чары пока что сплести не получалось.

Когда прошел день, и другой, и третий, девочка не выдержала. Однажды с вечера она потихоньку припрятала под подушку небольшую статуэтку, очертаниями напоминавшую человеческие голову и торс, только с тремя глазами на плоском «лице». Её пару лет назад подарил папа и объяснил, что с помощью этой статуэтки дочка всегда сможет мысленно позвать на помощь его самого или кого-нибудь из его братьев.

Когда мама уже поцеловала Дже на ночь и тихонько ушла из спальни, девочка выждала немного, услышала мерный стук ткацкого станка и потянула статуэтку из-под подушки. Всмотрелась в три красных камушка, изображавших глаза, и мысленно потянулась к папе, позвала его. Но ответа не последовало, лишь Песня изменилась, став печально-тоскливой.

Дже позвала снова. И потом снова, но ответа так и не было. Хотелось спать, и, положив поближе к себе статуэтку, девочка наконец сомкнула веки. И почти сразу увидела себя в знакомой уже двемерской крепости.

— Ты звала меня, племянница?

— Да, дядя, — Дже глянула снизу вверх.

— Тогда рассказывай, что у вас нового, — лицо дяди было скрыто привычной маской, и не понять было, не отвлекла ли она его от каких-то важных дел Дома. Но Песня вроде бы говорила, что все хорошо, и дядя рад ее зову. А у Дже как раз было много чего рассказать! И про то, что мама почти закончила новый ковер, и про Ревуса, который на той неделе ходил аж за город, в пустоши, искать личинку силт-страйдера, поскольку мечтал стать погонщиком. Но папа учил, что когда рассказываешь старшим, начинать надо с самого главного:

— Третьего дня в Храм Альд’руна ложные боги приехали — хмурые и недовольные! Я на улице видела, и еще горожане говорили, что на триумф не похоже…

— Еще бы им быть довольными, — а вот теперь в голосе дяди явственно слышалось веселье. — Мои братья отобрали у них Инструменты Кагренака — и теперь они уж точно не смогут подпитывать свои божественные силы от Сердца Лорхана.

Очертания комнаты поплыли вокруг них, сменяясь огромной пещерой, стены которой терялись где-то вдали. Отсветы лавы плясали вокруг, расцвечивая мир в алые и желтые тона, а прямо перед Дже, на огромных трубах с непонятными символами висело огромное сердце.

— Смотри, малышка, что было истинным источником сил Трибунала, — указал ей Дагот Ур, — Сердце Лорхана, сердце мертвого бога, создавшего наш мир. Они били его специальным молотом и кинжалом, которые изготовил еще в прежнее время двемерский изобретатель по имени Кагренак.

Про двемеров Дже уже знала — и о том, что они все исчезли в один миг, знала тоже. Это было ужасно жутко — представить только, что все-все жители,.. ну, например, Альд’руна разом исчезают. И она, и мама с папой, и Айри с Ревусом, и вообще, все-все данмеры — а их город остается опустевшим, и дома потихоньку ветшают и рушатся, и всякие н’вахи-приключенцы растаскивают все, что от них осталось… Когда дядя Ворин год назад первый раз рассказал ей про двемеров, Дже проплакала весь день, а потом еще несколько дней допытывалась от всех окружающих взрослых, не может ли так быть, что исчезнут и данмеры тоже. Папа с досадой тогда ворчал в адрес дяди: «Зачем ребенка-то пугать было?»

— Двемеры все исчезли в тот миг, когда Кагренак использовал свои Инструменты на Сердце, — продолжал ей рассказывать Дагот Ур. — После этого мы с Нереваром забрали Инструменты. Я предлагал их сразу уничтожить, но Альмалексия, Сота Сил и Вивек были категорически против. Тогда мой лорд и друг Неревар решил обратиться к Госпоже Сумерек и спросить у нее совета. А с меня он взял клятву хранить эти артефакты до его возвращения, вот только сдержать ее мне тогда не удалось.

Дже завороженно рассматривала огромное Сердце. Дядя прежде никогда подробно не рассказывал об этом, а когда она спросила папу, тот лишь вздохнул и сказал: «Меня там не было, я тогда командовал армией Дома и находился снаружи Горы».

Тем временем перед лицом Дже из теней сплелись молот и кинжал странной формы.

— Вот так они выглядят, эти Инструменты, — указал ей Дагот Ур. — Каждый год, во время паломничества на Красную Гору, АльмСиВи тоже использовали их на Сердце, чтобы почерпнуть из него божественные силы…

— Как двемер Кагренак, да? — спросила Дже. А затем ее пронзила внезапная мысль: — Выходит, и данмеры всякий раз могли исчезнуть! А все в городе так праздновали паломничество АльмСиВи, когда они через Альд’рун проезжали! — от мысли, что с ними всеми могло случиться то же самое, что и с двемерами, стало жутко-жутко, и Дже вцепилась в дядину руку.

Тот аж запнулся.

— Ну и выводы ты делаешь, малышка, — заметил он после раздумий. — Но вообще-то да, исходя из подобных размышлений я и настаивал тогда на уничтожении Инструментов. Но сейчас кинжал и молот у моих братьев, и использовать их на Сердце больше никто не станет.

— И мы, данмеры, не исчезнем? — с надеждой спросила Дже.

— Не исчезнем, — подтвердил Дагот Ур.

И тут Дже вспомнила, о чем хотела спросить:

— Дядя Ворин, а мой папа скоро вернется?

И сразу ощутила, как изменилась Песня. Словно дядя хотел сказать ей что-то невеселое, и вообще… нехорошее, но не мог собраться с мыслями.

— Малышка, твой папа погиб, — наконец сказал он. — Он отвлек на себя Вивека, пытался отобрать у того третий артефакт — Призрачный Страж, но попал под удар магии, и его отбросило в лаву. Но его смерть не окончательна: и я, и мои братья связаны с силой Сердца. Спустя некоторое время он возродится и вернется к тебе и твоей маме, вот увидишь.

Услышанное с трудом укладывалось в мыслях Дже. Как это — папа погиб? Неужели с их семьей случилось самое-самое плохое, что бывает с детьми в сказках, которые она слышала от мамы? В них умершие родители становились духами предков и иногда являлись своим детям, но это совсем, совсем не то! Это уже не возвращение — призрака не обнимешь, не посидишь с ним рядом, он не будет учить тебя ездить верхом на гуаре или стрелять из игрушечного лука…

— Конечно, не то, — согласился дядя. — Папа к тебе вернется не духом или призраком, а живым мером, как всегда. Такое с ним уже случалось,.. да и с другими моими братьями тоже.

— А когда папа вернется? — уцепилась Дже за главную мысль, изо всех сил закусив губы, чтоб не разреветься, как совсем маленькая.

— Это сложно предугадать. Возможно, через неделю… или месяц. Но, — тут Дагот Ур сжал ее плечо, — если ты его будешь звать — так, как зовешь, чтобы поговорить во сне, — он сможет вернуться скорее.

Когда утром Дже рассказала маме все, что услышала от дяди, та лишь тихо вскрикнула и тяжело осела на скамью. На слова дочки о том, что папа обязательно вернется, она лишь как-то странно не то улыбнулась, не то скривилась, и погладила ту по голове:

— Да, наверно так и будет, — сказала мама. — Доченька, иди погуляй пока, хорошо? Только помнишь, соседским детям нельзя рассказывать о том, что говорят дома взрослые, — повторила мама привычное напутствие.

— Конечно, помню, мама! — важно кивнула Дже. Конечно, она не будет никому говорить, что гадкий Вивек почти убил ее папу — и что ее дядья, тем не менее, задали трепку АльмСиВи!

И потянулись дни, похожие на прежние, разве что Дже нередко заставала маму в слезах — особенно, когда та думала, что ее никто не видит.

А папа всё не возвращался.

— Пепельный монстр вон там, за углом! Догоняем, Айри!

— У, врешь, не уйдешь! — Айри с улюлюканьем бросилась на пепельное чудовище, размахивая гуарьей костью. С противоположной стороны, из-за гуарятни семьи Ротеран, заходил ее напарник, доблестный ординатор Ревус, плюясь из трубочки соком вредозобника — это означало опасную магию. Но монстр, ловко крутанувшись, оказался позади Айри, в которую тут же и попала темно-красная жидкость.

— Ты парализован, Вечный Страж! Своим же напарником! — захохотало чудовище. Айри с досадой остановилась: неприятно, конечно, но, если играть, так честно!

Чудовище тем временем зачерпнуло полную горсть пепла с земли и щедро размазало по лицу девочки и красным косичкам:

— А теперь ты заражен корпрусом и сам станешь одним из нас, Страж! — объявило чудовище, ловко уворачиваясь от очередного плевка Ревуса.

— Скампы драные! — со злости выругалась Айри. И главное, сама ж предложила этот ход с заражением после того, как старший брат рассказал о том, что такое случается взаправду! А всё, чтоб сложней и интересней играть было. Но делать нечего — теперь они с Дже вдвоем пепельные монстры против единственного ординатора Ревуса… Ну всё, у представителя Храма шансов нет…

— Ревус! Ре-е-евус! Иди ужинать скорей! — резкий голос госпожи Сарвани разнесся едва ли не на полквартала.

— Иду, мама! — откликнулся доблестный ординатор. И обернулся к остановившимся пепельным чудовищам: — Завтра доиграем?

— Ага! — согласилась Дже. Все равно бегать уже было не за кем…

— Меня сейчас тоже мама домой позовет, — добавила Айри.

— Тогда — до завтра!

— До завтра!

Играть за пепельное чудовище Дже нравилось. Это же почти взаправду можно кричать что-нибудь вроде: «Шестой Дом восстал, и Дагот — его слава!». Правда, иные взрослые данмеры, особенно из других городов, заслышав такое, иногда шарахаются прочь, а потом, разглядев детские забавы, грозят и родителям, и в Храм сообщить, но все равно, весело же! Можно подумать, жрецам АльмСиВи делать больше нечего, как детские игры разбирать. Тем более здесь, в Альд’руне, где все ее сверстники постоянно играют в Вечных Стражей и некромантов-вампиров-пепельных чудовищ. Наоборот, было бы странно, если бы она отказывалась играть вместе с ними. А родители… что родители? После того, как Ревус однажды ушел за город искать личинку силт-страйдера, и его разыскивали полночи, родители их компании были уже согласны на любые забавы — только бы не дальше квартала. А папа Дже, понаблюдав однажды за их беготней, поймал Айри за шкирку и объяснил, как правильно держать «дубину»…

При воспоминании о папе Дже сразу стало тоскливо. Ну когда же всё-таки он вернется? Уже почти месяц прошел с того посещения АльмСиВи Красной Горы, а его всё нет и нет…

А дома Дже встретила сильно раздосадованная чем-то Синлалл. Дже видела, как со злости мама чуть не разбила тарелку, и осторожно припомнив все свои недавние шкоды, задумалась, о чем же той стало известно.

Может, о разрисованной соком вредозобника стене гуарятни? Но там был нарисован порт силт-страйдера, вот! Правда, узнать на рисунке силт-страйдера удавалось только Дже, а Ревус сказал, что это никс-гончая... Или мама сердится на то, как они с Айри лазили на крышу трактира? Или...

— Ужинай и ложись спать пораньше, гуаренок, — сказала мама, ставя перед ней тарелку с кусочками запеченных яиц квама. — Завтра с утра мы поедем в поместье Велетов — госпожа Велет прислала письмо с требованием доставить ей заказанный ковёр. Он уже готов, и я думала, что… Впрочем, неважно, — оборвала себя мама. — Нам надо будет выехать как можно раньше, чтобы до темноты успеть добраться до их поместья. А оно далеко на север от Альдруна, почти на полпути к Маар Гану.

Приключение! Настоящее путешествие! Дже аж подпрыгнула от радости. И удивилась, когда мама в ответ на её восторженный писк лишь тяжело вздохнула и принялась ужинать.

— Дже, за городом опасно, — наконец заговорила мама, оборвав её вопросы и радостную болтовню. — Там можно встретить стаи диких алитов или кагути, везде летают скальные наездники. А недавно, говорят, неподалёку видели банду эшлендеров-изгоев. Но серджо Велет требует, чтобы ковёр ей был доставлен на ближайшей неделе, а гонцы из курьерской службы все заняты аж на месяц вперёд. Нам придётся ехать самим.

Выехали они утром — навьючили на Забаву скрученный трубкой ковёр, несколько бурдюков с водой, сумки с рисовыми лепешками и яйцами квама. С собой Дже захватила небольшой заплечный мешок, в котором были спрятаны ее главные сокровища — пепельная статуя и пара хитиновых звезд, подаренных папой. Метать их в цель девочка еще не умела, но повсюду таскала за собой и старалась почаще практиковаться в этом.

Когда позади остались городские ворота, Дже ощутила, как заметно напряглась мама, сжимая в руках защитные амулеты. Но все было тихо — ни меров, ни зверей, лишь ветер шуршал листьями придорожных кустов вредозобника да огненного папоротника. Время от времени издалека доносились крики то ли скальных наездников, то ли скрибов, отчего Синлалл нервно оглядывалась по сторонам. Один раз на дорогу выскочил фуражир квама — бешеный червяк — но почти сразу оказался ухвачен Забавой. Хоть гуары и не были хищниками, съесть мелкую тварюшку, попавшую в пасть, могли с удовольствием. Когда солнце перевалило за полдень, они остановились на привал у зарослей трамы, и Дже наломала колючек — мама очень любила заваривать из них чай.

До поместья они добрались к ночи, как и рассчитывала Синлалл. Пока мама разговаривала с управляющим и самой серджо Велет, Дже потихоньку осматривалась вокруг. На стенах висели по-настоящему изысканные ковры — не хуже тех, что ткали мама и бабушка. Разноцветная посуда на обеденном столе, на подставке для оружия — меч из вулканического стекла, лезвие которого так красиво переливалось оттенками зеленого. А больше — никакой особой роскоши и не было, и когда хозяева поместья пригласили их отужинать вместе, на столе были привычные Дже печеные яйца квама, рисовые лепешки да скрибовое желе.

Ночевать они остались в поместье. Серджо Велет, восхищенная тонкой маминой работой, щедро заплатила и приняла их, как дорогих гостей, да и старший сын ее, Модин Велет, сотник редоранской стражи, был достаточно приветлив. Впрочем, утром настроение хозяев как-то резко изменилось: и мать, и сын выглядели усталыми, невыспавшимися и словно чем-то взволнованными.

А мама с рассветом засобиралась в обратный путь. Теперь они ехали уже почти налегке, только воды и пищи взяли на день пути.

— Ветер поднимается, сэра Ротеран, может скоро начаться буря, — заметил Модин Велет, когда мама прощалась с хозяевами поместья. — Может, переждете у нас, пока не утихнет?

Синлалл заколебалась, но тревожные ноты Песни стали громче и резче. Мелодия говорила, что им не стоит оставаться в поместье, хотя Дже и не понимала, почему. Но потянула маму за руку:

— Мамочка, я домой хочу! Давай поедем, пожалуйста! И папа говорит, что в бури хищники прячутся и скальные наездники меньше летают!

И они выехали. Поначалу Дже с любопытством рассматривала окрестности, но ветер все усиливался, и вскоре в воздухе уже неслись тучи пепла с Красной Горы, застилая дальние холмы. Как всегда во время бури, громче и яснее зазвучала Песня. Её мелодия звала, увлекала за собой, хотелось повернуть куда-то на восток, в сторону от намеченного пути...

Дже уже знала, что именно так возвращаются забытые потомки их Дома — далекие-далекие дети тех детей, которых после разгрома Дома Дагот победители забрали в другие Дома. Забрали только тех, кто был слишком мал, чтобы запомнить родителей, вот только не знали о Песне, связывающей воедино всех, кто происходил из Шестого Дома. Так потом веками и эпохами родичи находили друг друга...

Однако теперь им пришлось шагать против ветра, и Забава дышала все тяжелей и все чаще останавливалась.

— Надо делать привал, — вздохнула мама.

Удобное место обнаружилось сбоку от дороги: несколько скал, между которыми тихо булькал грязевой вулкан и росли кусты огненного папоротника и трамы. Забава тяжело улеглась на землю, мать с дочерью устроились рядом на циновках.

Но сжевав маленькое яйцо квама и рисовую лепешку с куском скаттла, Дже вскочила на ноги. Вокруг было столько интересного! Вон вулкан булькает темно-серой грязью и вздыхает паром — а что будет, если в него бросить камушек-другой? А вон там такой толстенный корень трамы из-под земли торчит — удастся ли на него залезть? А вон выше, на отвесной скале-игле такие удобные борозды, за них ухватиться хорошо!

— Доченька, осторожно! — а это мама увидела её на верхушке скалы.

Ух, как тут высоко! Голова Забавы размером с большое яйцо квама кажется! Ветер дует так, словно хочет её сбросить вниз — но тем интересней подставить ему лицо, раскинуть руки и слушать Песню...

А она изменилась, кстати!

Дже повнимательней вслушалась в изменившуюся мелодию. Та пела о встрече — хорошей, радостной встрече — а ещё о возвращении.

— Тут рядом кто-то из наших, мама! — во весь голос крикнула Дже, свесившись со скалы. — Я позову, хорошо? — и не дожидаясь ответа, спела про себя зов-призыв, как учил её Глава Дагот.

Некоторое время ничего не происходило, но затем через завывания ветра донеслись топот и кряхтение гуаров, голоса меров... Забава, услышав сородичей, громко крикнула — и ей вторил другой гуар. Дже, быстро активировав амулет замедления падения, спрыгнула со скалы, чтобы...

Оказаться перед отрядом эшлендеров, заглянувшим к ним на привал. Девочка попятилась. Она ожидала увидеть либо одинокого путника из Видящих, идущего к Красной Горе, либо кого-то из изменившихся — тех данмеров, которые приобрели иное обличие и стали пепельными существами. Но вот встречи с эшлендерами, да ещё отрядом, не ожидала.

— Смотри, Тайнаб-гулахан, оседлые!

— И что только забыли за городом, а?

Они спешивались, плотным кольцом окружая Синлалл. Дже испуганно попятилась прочь, мама же ухватила её за плечи и притянула к себе.

— Мы с дочерью просто отдыхаем, сэры, — сказала она, вот только голос предательски дрожал, да и пальцы, сжимавшие плечи Дже, тоже подрагивали.

Крепко сложенный эшлендер, одетый в чёрную, хорошо выделанную нетчевую броню и в таком же шлеме, ступил к ним ближе, сжимая в руках хитиновое копье. Подцепил концом лезвия амулеты на шее Синлалл:

— Одета просто, а амулетов зачарованных с полдесятка носишь, — недобро усмехнулся он.

Мама вздрогнула, и её страх передался Дже. Что-то нехорошее должно было случиться, им грозила опасность.

— Ты — мастер артефактов? Или просто богатая госпожа?

— Нет, сэра, совсем нет, — ответила Синлалл, — вы говорите со скромной ткачихой из Альд’руна. У меня нет ни способностей к магии, ни состояния -откуда бы? И заработки мои не столь уж велики. А эти амулеты — подарки родных...

— Так у тебя богатая родня, — заключил предводитель эшлендеров. — Это хорошо — стало быть, они заплатят за тебя с ребёнком хороший выкуп.

— Беги, Дже! — мама рывком толкнула её в колючие придорожные заросли трамы. Песня взвихрилась яростной волной, ударила её. И Дже бросилась наутек. Кажется, колючки рвали ей и одежду, и кожу, но она уже не замечала боли.

— Ловите соплячку! — раздались крики позади. Далеко убежать Дже и не удалось — в спину ударило какое-то заклятие, и тело внезапно перестало её слушаться. Не удавалось шевельнуть ни одним пальцем, и даже дышать стало невероятно тяжело, словно что-то сильно-сильно сдавило грудь.

— Вы с ума сошли! — закричала мама. — Вы же убьёте её! Паралич на ребёнка! Пустите!

Ещё слышались звуки борьбы, мамины крики, но в глазах Дже уже темнело от нехватки воздуха. Кажется, её кто-то подхватил за пояс, куда-то понесли — но мир ускользал и затягивался тьмой.

* * *

Первое, что увидела Дже, приходя в себя — это лицо мамы. Вот только какое-то неправильное: по виску тянулась длинная ссадина, на губах — засохшая кровь. И влажные дорожки от слез на серой коже.

— Мамочка, тебе больно? — она потянулась, указывая на царапину.

— Ничего, Дже, ничего. — Синлалл рывком обняла Дже, прижала к себе. — Главное, что ты пришла в себя, доченька.

Обнимашки от мамы — это, конечно, хорошо и приятно, но Песнь все ещё звучала слишком тревожно. И Дже, посидев минутку, всё же осторожно вывернулась и огляделась.

Они сидели на циновке в каком-то странной тесной комнате с куполообразным потолком. И он, и стены были сделаны из плотной ткани. На вопрос Дже мама объяснила:

— Это шатер эшлендеров. Они живут в таких домах из ткани.

Дже кивнула. Об эшлендерах она была наслышана от старших — особенно дядя Ворин любил рассказывать, как его друг, лорд Неревар, объединял все Великие Дома и кочевые племена. Но вот воочию видеть пустынных кочевников не приходилось. Поэтому девочка продолжила жадно рассматривать все вокруг: плетеные циновки на полу, пучки сушеных трав, подвешенных к опорам, на которых держался шатер, плотную штору, заменяющую вход... Хмурую эшлендерку, пристально рассматривающую их с мамой.

И Песня рядом с ней звучала громче, родством и зовом. Она — Спящий потомок Дома Дагот?

"Дядя Ворин говорил, что наших можно встретить где угодно!"

Дже сползла с маминых колен, подошла к женщине. Та напряглась и отступила подальше:

— Не подходи ко мне, маленькая тварь!

— Сэра, скажите, пожалуйста, а почему вы меня тварью называете? -вежливо, как учила мама, спросила Дже.

— Ты не обманешь меня своим видом, пепельное чудовище! — угрожающе заговорила эшлендерка. — Можешь сколько угодно прикидываться обычным данмерским ребенком, но я умею чуять пепельных тварей, и ты ощущаешься, как одна из них. Хотя ничего такого прежде я не встречала.

Ой, так это она так звучание Песни воспринимает! Дже невольно захихикала:

— Ай! Я тоже вас ощущаю, как пепельное чудовище, сэра, — и быстренько метнулась к маме, когда эшлендерка замахнулась для подзатыльника. — Эй, я не дразнюсь! Правда-правда!

— Прекрати, Дже, — голос мамы был настолько подавленный, что девочка замерла. — Помолчи и не зли её, — сказала она, но метнула недобрый взгляд на надсмотрщицу.

Чтобы не огорчать маму и не злить странную эшлендерку, Дже устроилась на циновке и затихла. Но сидеть и бояться ей быстро надоело, рассматривать стены тоже становилось скучно. Зато в шатре был не пол, а земля! Обычная земля, укрытая пеплом, как повсюду в Эшленде.

Девочка тихонько пошарила вокруг себя, обнаружила отломок какой-то веточки и принялась вычерчивать в пепле даэдрические знаки. Это было сложно — их ведь так много! Дже уже научилась писать их почти все… ну почти.

— Мама, а как пишется "е"? А "н"? — пришлось уточнять. Зато мама наконец отвлеклась от своих переживаний и обратила внимание на дочку.

— "Телванни" пишется с двумя "н", — поправила Синлалл. — и в конце буква "и".

— А как она пишется? Я забыла...

Урок правописания оказался прерван, когда за тканевой стеной послышались близкие голоса, и спустя минуту в шатер шагнул тот самый предводитель эшлендеров. Мама тут же ухватила Дже на руки. Тот окинул их хмурым взглядом, задержавшись на Синлалл, и сказал:

— Я послал весть в Альдʼрун о том, что ты с дочерью в моих руках и назначил выкуп за вас двоих в пять тысяч дрейков. Если твоя родня не заплатит до начала следующего месяца, станешь моей младшей женой.

— Не стану, — тихо, но твердо ответила мама.

— Что-что? — насмешливо переспросил эшлендер.

— Не стану я вашей женой — скорее, со скалы брошусь, — глухо отозвалась Синлалл.

— Как хочешь, — хмыкнул тот. — Но тогда твоя малявка пойдёт на корм никс-гончим. Времена сейчас непростые, лишние рты в племени ни к чему.

— Тайнаб-гулахан, — внезапно заговорила до сих пор молчавшая эшлендерка, — лучше бы сразу убить малое чудовище.

"Ой-ей, это обо мне?" — испугалась Дже. И невольно прижалась к маме. А та лишь крепко-крепко обняла её:

— Если с моей Дже что-то случится, я тоже убью себя, — сказала мама. — И тогда вы никакого выкупа не получите.

Но гулахан, предводитель эшлендерского отряда, лишь отмахнулся:

— Ай, прекрати жуть наводить, Ханарай из семьи Ассутланипал. Твоё чутье на пепельных чудовищ ввело тебя на сей раз в заблуждение. Потому довольно меров пугать, пора нам в путь выдвигаться. Слишком близко мы к Альд’руну, слишком легко можем попасться на глаза городской страже...

По его знаку, двое эшлендеров вывели их с матерью наружу, усадили на какого-то чужого гуара. Вокруг стояло ещё пару шатров, подле которых суетилось с десяток эшлендеров: в основном, молодые крепкие парни, да двое девушек, кроме Ханарай. Повод их ящера связали с другими — так, чтобы Синлалл не смогла ускакать прочь. Затем необычайно быстро свернули свой лагерь и загрузили все: и крепления, и свернутые тканевые полотнища на вьючных гуаров. Один из парней коротким свистом подозвал разбежавшихся по округе никс-гончих, и те окружили зверей.

И отряд тронулся в путь.

На востоке уже поднималось солнце, рассекая своими лучами тени среди холмов и острых высоких скал, которыми полнились земли Эшленда. За ночь буря утихла, и о ней напоминал лишь новый слой пепла, что волнами лёг поперёк дорог и троп. Кое-где в нём уже виднелись цепочки звериных следов. Отдохнувшие гуары бежали бодро, перекликиваясь меж собою, со всех сторон слышались разговоры эшлендеров. Синлалл, Дже и их надсмотрщицу, они, впрочем, обтекали, как волна — высокий камень. Мужчины и женщины окликали друг друга, болтали и смеялись, но за полдня Ханарай лишь однажды обратилась к кому-то из своих сородичей, да ответил тот коротко и неохотно. Потому эшлендерка все чаще только оглядывалась на пленниц и, наконец, заговорила сама:

— Зря ты, оседлая, гулахану отказываешь, — сказала она матери Дже, после того, как Тайнаб в очередной раз оглянулся на них. — Будешь его младшей женой — так он и охотник хороший — без добычи не возвращается, разве что в голодные годы. И о родных заботится — его жены и дети в дорогих, тончайших шелках ходят, что с континента н'вахи везут...

— Раз он такой глава семьи хороший, что ж сама за него не пойдёшь? — огрызнулась мама.

— Да! — воскликнула Дже. — Ни за кого моя мама не пойдет, у меня папа есть! И он заберет нас с мамой домой… — тут она на миг запнулась, раздумывая, а потом добавила: — а вам всем покажет, где слоады зимуют!

Эшлендерка только фыркнула:

— Что ж твой папа в Альдʼруне наших посланников не встретил, что за выкупом приехали? Да вас одних в пепельные пустоши отпустил — надоели вы ему, видно! Или избавиться от вас нарочно хочет, или просто не нужны вы ему, — рассуждала Ханарай.

Мама ничего не ответила, лишь прикусила губы, и украдкой смахнула слезы. А Дже внезапно ужасно разозлилась. Её папа сражался с ложными богами АльмСиВи и погиб, а эта вредная тётка смеет придумывать про него всякие гадости!

— И ничего не нужны! — воскликнула Дже. — Вы, сэра, говорите сами не зная что! Папа мой уехал сражаться с ложными богами Трибунала, и скоро вернётся! А вы выдумываете гадости всякие.

— С ложными богами? — изумилась Ханарай, уставившись на девочку. — Разве ваша семья не поклоняются АльмСиВи, как все оседлые?

— А вот и нет! — заявила Дже, несмотря на предостегающие щипки мамы. Она уже набрала воздуха для продолжения тирады, но тут раздался окрик гулахана: "Привал!"

Скептически хмыкнув, Ханарай ушла к остальным женщинам помогать с обедом, а за пленницами оставили присматривать двух парней. Те, впрочем, болтали меж собой о каких-то общих знакомых, и лишь приглядывали за Синлалл и Дже. Из еды им выдали пару рисовых лепешек, да ещё немного воды, за которую тут же ухватилась Дже — после полудня среди пустошей пить хотелось безумно.

Впрочем, привал был недолгим: через час, не больше, Тайнаб-гулахан снова приказал трогаться. Они явно стремились уйти подальше от Альд’руна, держа путь на север. К вечеру отряд углубился в лабиринт высоких скал и холмов.

— Обойдем Маар Ган с востока и спустимся в фояду, а по ней — на север, ближе к берегу, — ответил гулахан на вопрос одного из своих меров. — Там уж и стойбище наше рядом.

— А там гуары пройдут разве? — усомнился тот. — За Маар Ганом горы почти неприступны, да и в фояде недоброе творится последние годы. Пепельных чудовищ там видят все чаще... Да и девка из племени Уршилаку недавно пошла охотиться на скальных наездников близ Друскашти и не вернулась, и тела даже не нашли, чтоб в гробнице племени похоронить.

— Вот поэтому разделимся, — распорядился гулахан. — Оседлых проведём через фояду — там нас точно редоранская стража не найдёт. Пойду я, Ханарай — пепельных чудовищ не пропустим... Ещё братья Эрамареллаку пойдут. А все остальные поведут гуаров к стойбищу обычными дорогами Западного Нагорья. Если встретите стражу, скажете, что ни про какую похищенную оседлую не знаете, ясно? — обратился он к слушавшим его прочим эшлендерам.

Решение гулахана идти по фояде, казалось, обеспокоило многих. Прежние беззаботные разговоры с пересмеиваниями смолкли,и эшлендеры стали вспоминать своих сородичей, так или иначе сгинувших в тех краях. Кто-то даже попытался отговорить Тайнаба от этой затеи, но тот на все предупреждения лишь отмахивался:

— О пепельных чудовищах Ханарай предупредит, а больше там бояться нечего.

Отгорело закатное пламя в ущельях меж скалами, ночная пелена опустилась на землю, а их отряд всё двигался вперёд. Гуары уже перестали перекликаться, и всё чаще раздавались резкие крики погонщиков и щелчки кнутов, которыми подгоняли останавливающихся животных. Даже никс-гончие уже не носились большими прыжками вокруг, а медленно трусили следом за караваном, опустив хоботки к земле.

— Тайнаб-гулахан, звери уже устали, да и меры тоже, — заметил один из тех самых братьев эшлендеров, что были его ближайшими помощниками. Лишь тогда тот объявил привал.

Когда мама помогла Дже слезть со спины гуара, девочка попыталась стать и почти сразу вцепилась в мамину юбку: затекшие за день ноги не держали. А ещё отчаянно хотелось спать — и наскоро прожевав очередную брошенную им лепешку, Дже свернулась клубочком в маминых руках. Только прижала к себе покрепче сумку со своими вещами — хорошо, хоть не отобрали.

* * *

Глаза закрылись сами собой, и Дже вновь оказалась в двемерском городе. Она оглянулась вокруг, но дяди Ворина нигде не было видно. Тогда девочка покрутилась по комнате — здесь во сне, дневная усталость пропала, точно ее и не было! — и уселась на край лавового бассейна посредине. Глубоко внизу медленно двигалась раскаленная алая кровь земли. Когда она застывает, вспомнила Дже, то превращается в вулканическое стекло или эбонит — те самые, из которых у данмеров в прежнее время так любили делать и оружие, и доспехи. А в Третью эпоху, папа говорил, эти ценные дары недр забирают себе имперские н’вахи.

Какое-то время Дже сидела, болтая ногами над лавой и негромко мурлыкая в такт звучавшей Песне. А затем мелодия вновь изменилась, и позади раздался негромкий вздох удивления:

— Где это я?

Дже изумленно подскочила, едва не свалившись в лаву. Нет, дядя Ворин иногда призывал в их общее сновидение кого-то из родни, знакомя «молодую госпожу Дома» то с остальными своими братьями, то с прочими родичами и последователями Дома, но чтобы кто-то оказался в её сновидении просто так — не было раньше такого!

А сейчас, прижавшись к стене, здесь стояла и испуганно осматривалась та самая эшлендерка, Ханарай.

— Фе, — сказала Дже, — и во сне от вас спасения нету! Чего сюда явились?

— Разве ж я являлась? — растерянно ответила та. — Никогда прежде я не видела такого, — и она осторожно дотронулась до трубы, исходящей паром.

И тут Дже вспомнила: засыпая, она притянула к себе покрепче сумку с пепельной статуей — а вот дядю Ворина не позвала. И, видимо, сейчас этот сон — только ее собственный. А эшлендерка в нем очутилась, потому что тоже принадлежит к потомкам Дома. Хочешь не хочешь, а они с ней… родственницы, получается.

Но если это ее личный сон… выходит, она может делать здесь всё, что угодно! Может, например, отомстить за все те гадости, что эта тётка говорила о папе, и сбросить её в лаву… Или нет…

«Некоторые потомки нашего Дома, — словно взаправду она услышала дядин голос, вспоминая его объяснения, — по неведению служат другим Великим Домам и даже Храму Трибунала, ложным богам АльмСиВи. Они не знают о своем происхождении, о родстве с нами — и нет их вины в том. Тебе мама ведь читала книжки про Дагота Тайтона? Они, конечно, выдумка — но лишь отчасти, такое восстание наших детей и вправду было… Если тебе придется встретить кого-то из таких Спящих, не стоит их ненавидеть. При возможности, надо объяснить им, кто они, но нет смысла на них обижаться…»

— Ну так посмотрите, — ответила наконец Дже. — Это подземный город двемеров, тех самых, которые в Первую Эпоху были союзниками лорда Неревара, а потом исчезли.

Эшлендерка отлипла от стены не сразу, но все же шаг за шагом принялась осматривать комнату: стены из меди и латуни, гудящие от напора пара и воды трубы. Осторожно заглянула в лавовый бассейн и попятилась. От происходящего девочка испытывала какие-то смешанные чувства: с одной стороны, неприятно, что чужачка, да еще недобрая — именно она предлагала гулахану убить Дже! — рассматривает ее личный уголок, с другой… так забавно смотреть, как взрослая вроде бы данмерка испуганно шарахается от струи пара, вырвавшейся из щели трубы.

Однако все это продолжалось недолго: взвихрилась мелодия Песни, заставив вскинуться их обеих, с гулким скрежетом распахнулись половинки круглой двери, и на пороге появился Дагот Ур. Ханарай с криком ужаса попятилась к стене, а вот Дже радостно бросилась вперед, привычно цепляясь ему за руку.

— Дядя Ворин, наконец-то! А мы с мамой поехали к серджо Велет ковер продавать, — затарахтела она, стремясь поскорее рассказать новости последних трех дней, наполненных событиями, — а на обратном пути я позвала родичей, как вы учили, а нас с мамой взяли эшлендеры в заложники и повезли куда-то…

— Дитя, — дядя слегка сжал ей плечо, — что я говорил тебе о том, как прилично вести себя молодой госпоже из правящей семьи Великого Дома?

— А? — растерялась Дже. Быстро перебрала в голове последние свои действия, но так и не поняла, о чем речь. — А что я сделала не так?

— Для начала молодой госпоже из знатной семьи не следует трещать, как никс-гончие в месяц Утренней звезды. Если рассказываешь, говори последовательно и внятно. Но пока что погоди — потом обсудим случившееся.

С этими словами дядя, чуть отстранив Дже, приблизился к эшлендерке.

— Ханарай Ассултанипал из племени Шашману, потерянное дитя Дома Дагот. Уже много лет ты слышишь мой зов, но предпочитаешь его не слушать. Пьешь травы, притупляющие разум и чувства, просишь шаманку проводить над тобой ритуалы, что защищают от проклятий и порчи…

Женщина попятилась, отчаянно мотая головой:

— Нет, нет… Изыди, проклятый Шармат! — вскрикнула она — и тут же смолкла. Теперь она лишь раскрывала губы, но ни звука не срывалось с них.

Дже фыркнула — прямо-таки вслух.

— Сэра Ханарай, вы серьезно так ничего и поняли? — и осеклась — мама всегда учила: ребенку неприлично влезать в беседу старших!

Но Дагот Ур оглянулся на нее и поманил жестом к себе. Когда Дже приблизилась, положил когтистые ладони ей на плечи и развернул лицом к эшлендерке:

— Расскажи, дочь брата моего, кровь от крови семьи моей, — заговорил он медленно и внушительно, — что случилось позавчера, когда меры племени Шашману встретили тебя и твою матушку, а мою невестку, среди пепельных земель.

— Э-э-э… — растерялась Дже от таких необычных слов, — дядя прежде так никогда с ней не говорил! — но быстро собралась с мыслями и принялась рассказывать о том, как ощутила среди пепельной бури кого-то из родных:

— …и я спела зов-призыв, как вы меня учили, глава Дагот, — почему-то девочке показалось, что сейчас так обращаться правильней. — И подождала немного, а потом на нас с мамой вышел отряд эшлендеров… — закончила она совсем тихо, уставясь в пол и потихоньку ковыряя носком туфельки заклепку, соединявшую металлические листы пола. Было ужасно стыдно и неловко от накатившего осознания, что именно из-за её опрометчивой выходки они с мамой оказались в такой плохой ситуации. Но следовало продолжать.

— …а их гулахан, — Дже с усилием подавила желание заплакать, — сказал, что хочет взять маму младшей женой, а меня скормить никс-гончим, а мама сказала, что бросится со скалы… Это всё из-за меня-а-а! — с трудом сдерживаемые слезы почти прорвались наружу, но в последний момент девочка теперь сама ощутила, что не может больше ни сказать хоть слово, ни расплакаться.

«Тише, племянница, — Ворин крепко сжал ей плечи, а Песня зазвучала тихо и успокаивающе, — молодой госпоже Дома не к лицу рыдания и слабость, в особенности перед одной из обидчиков».

«Она ведь наша родственница…»

«Да, но пока что — не друг тебе».

— Ханарай Ассултанипал, — снова обратился он к эшлендерке, — ты слышишь слова, сказанные дочерью брата моего, дитям от крови Дома моего. Это она тебя позвала, как с древних времен в нашей семье способны родичи звать друг друга. И ты откликнулась на ее призыв, потому что ты — одна из нас.

— Это… неправда… — выдохнула та, — невозможно…

— Ты заблуждаешься из страха и предрассудков, — медленно коснулся Дагот Ур подбородка эшлендерки, заставляя её взглянуть себе в глаза. — Племя, в котором ты живешь, страшится и меня, и меров моего Дома, но тебе опасаться нечего.

— Неправда, — вновь отрицательно помотала головой та. И заговорила, быстро, торопливо, с какой-то отчаянной и обреченной злостью: — Я хорошо помню, как два года назад наше племя на восток от фояды Бани-Дад, столкнулось с пепельными монстрами. Тогда они убивали наших воинов и охотников — и мне тоже пришлось от них отбиваться вместе с остальными. Одно из чудовищ разодрало мне когтями руку до кости, да так, что я чуть кровью до смерти не истекла — это называется «нечего опасаться»?!

— Вот только вспомни, что случилось дальше, Ханарай, — ответил Дагот Ур. — Когда ты, истекая кровью, попятилась прочь, выходя из стычки, чтобы залечить свою рану — разве тебя преследовал кто-то? Даже тот мер, с которым ты дралась — разве он замахнулся хоть раз на тебя, когда тебе самой было уже не боя?

— Нет, — не сразу, видно, вспоминая случившееся, с заметной растерянностью прошептала эшлендерка. — Я еще не могла понять, почему он так легко отпустил меня — хотя его самого никто из наших не атаковал.

— Тот мер ощутил родную кровь в тебе — как и дочь моего брата позавчера, как ощущаю ее я. В Доме Дагот не причиняют вред своим родным — если только те не вынуждают нас защищаться. А твое племя — можешь ли ты сказать то же самое про них, Ханарай Ассултанипал?

С этими словами Дагота Ура комната двемерского города вокруг них медленно растворилась в тенях, из которых потом сплелись юрты эшлендерского стойбища. Ханарай, словно завороженная, шагнула туда, Дже, влекомая любопытством, потянулась следом, но дядя удержал её:

— Тебе нечего там смотреть, племянница. В этом сне Ханарай увидит, как ее племя по-настоящему относится к ней. Как используют ее способности, одновременно страшась и чураясь её самой — как страшатся всего, что не вписывается в привычную картину мира. А что касается тебя, Дже, — тут они с дядей снова оказались в привычной комнате, но уже одни, — слушай меня внимательно. Твоя неосмотрительность и впрямь навлекла несчастье и на тебя, и на Синлалл. А могла навлечь еще худшую беду. Разве я не предупреждал тебя, что многие из наших Спящих потомков служат и лжебогам? Что, если бы это были не эшлендеры, а отряд Вечной Стражи? А иерархи Храма куда больше знают о наших способностях, чем рассказывают обычным мерам. В тебе моментально распознали бы одну из нашего Дома; как думаешь, чем бы это закончилось для тебя и твоей мамы? И не реви: просто впредь тебе следует быть осторожней.

— Я буду, дядя Ворин, — выдавила Дже. Вытерла выступившие слезы и, подавив всхлип, добавила: — Обещаю, буду. Только простите…

— У матери будешь просить прощения, если всё обойдется, — отрезал тот. — Теперь слушай внимательно, запоминай — и при первой же возможности расскажи маме, но так, чтобы не слышал никто из эшлендеров и даже Ханарай. Поняла? — Дже часто-часто закивала. Ворин продолжил: — Фояда Бани-Дад — действительно опасное место, но она — прямая, как копье, развилок и перекрестков почти нет, и там нашим мерам будет намного легче вас найти, чем посреди холмов Западного Нагорья. Поэтому пока вас не поведут по ней, делайте вид, что полностью подчиняетесь эшлендерам. Но как только окажетесь в фояде, вы с матерью должны бежать при первой же возможности. Благо, если ваш гулахан не изменит планы, сбежать от четверых надсмотрщиков будет намного проще, чем от полутора десятков.