Куда приводит ложь (гет)

1.

 

Подходя к радиостудии, Мирабель ощущала себя сделанной из стекла: такой же прозрачной и гладкой. Странное, зыбкое ощущение, желание раствориться и стать невидимкой, только усилилось, когда она переступила порог и ее поприветствовал охранник:

— Вы сегодня рано, — добродушно заметил он, и Мирабель кивнула. Обычно она приходила к восьми утра, но сейчас еще и семи не было — она не могла оставаться дома, в окружении воспоминаний.

В тот день, выйдя из ванной, Мирабель, словно заводная игрушка, методично перемыла полы и протерла пыль со всего, что попадалось на глаза. Двигаясь ровно и мерно, она дошла до спальни, и, сдернув постельное белье, завязала его в объемный тюк, понимая, что вряд ли дойдет с ним до прачечной. Раскрыв шкаф, она, задержав дыхание, словно над ядовитыми испарениями, вытащила рубашки и брюки дяди Бруно, и, не найдя ничего лучшего, засунула их в наволочку. С глаз долой. Голова оставалась абсолютно пустой и легкой, даже когда она провела без сна всю ночь, лежа на голом матрасе — сил, чтобы заново застелить постель, у нее уже не осталось.

Вивиан, которая читала утренний гороскоп в семь утра, вытаращилась на нее, как на восставшего мертвеца. Листы с ненастоящими предсказаниями рассыпались по столу, выскользнув из ее пальцев.

— Мариана?! Святая дева Мария и ангелы ее, что с тобой, девочка моя?! — Вивиан подскочила к ней, с тревогой глядя в лицо. — Мариана?

— Я в порядке, — Мирабель удивилась тому, что может говорить — после того крика в ванной горло у нее болело, и она была уверена, что навсегда потеряла голос. — Все нормально.

— Клянусь Богом, если это из-за Хорхе… — Вивиан угрожающе хрустнула пальцами, и Мирабель растянула губы в подобии улыбки.

— Нет. Это… моя семья. Мне пришла весточка из дома.

Она услышала шаги за спиной и застыла — она могла узнать его, даже не глядя. Вивиан подтолкнула ее к столу и поставила перед ней чашку с кофе.

— Выпей, на тебе лица нет. Что случилось? Что-то плохое?

— Да. Мой дядя Бруно… — Мирабель слышала, как шаги замедлились и он остановился у входа в кухню. — Его осел в голову лягнул.

— Что? Боже, Мариана, мне так жаль! — Вивиан схватилась за сердце, и Мирабель кивнула, слушая его удаляющиеся шаги.

— Да. Бедный ослик… так и ногу можно сломать, — она посмотрела на чашку кофе и, покачав головой, поднялась со стула. — Я пойду. Надо работать.

— Мариана…

— Долорес, со мной все хорошо! — выкрикнула она и хлопнула себя по губам. — Вив, прости, я…

— Мариана, дорогая, — Вивиан покачала головой. — Милая, если тебе надо поговорить — я здесь. Я не знаю, что с тобой творится, но если тебе нужна помощь…

— Мне нужно, чтобы меня тоже осел лягнул, — в сердцах ответила Мирабель, выходя из кухни. На второй этаж она поднималась, как на эшафот — одно хорошо, Мануэль еще не пришел. Она глубоко вздохнула, опустив пальцы на дверную ручку. Было бы прекрасно, если бы эта дверь тоже рассыпалась, но нет — она продолжала возвышаться над ней, неумолимая, словно лезвие гильотины, и Мирабель, решившись, вошла в кабинет.

Хорхе… Бруно сидел спиной к ней, совсем как в первый день, когда они впервые встретились. Разве что ничего не писал — ручка лежала на столе, даже колпачок на месте. Он обернулся на звук закрывшейся двери, и Мирабель отметила что еще более темные синяки под глазами, что осунувшийся вид. Возможно, для него это тоже был непростой день.

— Мирабель, — от его надтреснутого голоса она вздрогнула. Слишком непривычно и неправильно слышать свое настоящее имя здесь. От него. — Ты…

Бруно замолчал, разглядывая ее. По-крайней мере, у него хватило ума не спрашивать, как она, и Мирабель отрывисто мотнула головой:

— Сценарий. Надо печатать.

— Ты хочешь поговорить? — Бруно отвернулся — это было почти облегчением. Мирабель рассеянно пожала плечами, садясь за свой стол и глядя на печатную машинку так, словно впервые ее видела:

— Не знаю. В этом есть смысл?

— Наверное, есть. Значит, наша магия… пропала у всех?

— Да. Из-за меня. Я полезла в твою башню, кстати, пользуясь моментом, я хочу сказать что у тебя отвратительная комната, нашла предсказание с собой на фоне разрушенной Каситы, это случайно узнал мой папа, а пока мы с ним говорили, это подслушала Долорес, потом пришли Гузманы, чтобы заключить помолвку между Исабеллой и Мариано, и все пошло кувырком. Везде трещины, Долорес во всеуслышание объявляет, что «Мирабель забралась в башню Бруно, нашла его предсказание, наш дом рушится и магия исчезает, и все это из-за нее»…

Бруно застонал и с силой стукнулся лбом о стол. Мирабель безучастно разглядывала свои ногти, продолжая рассказ:

— Дары вышли из-под контроля. Тетя Пепа устроила грозу прямо в доме, Иса сломала нос Мариано своими растениями, и Гузманы удрали. Абуэла пришла в детскую, где я живу, сказала, что если бы я не лезла, куда нельзя, ничего бы не случилось, а я ответила, что я просто хотела помочь семье. Тогда она сказала, что семья прекрасно может обойтись без помощи настолько… бездарного человека, а я в ответ выдала, что ей плевать на семью, и единственное, что ее волнует — это наша польза для города, словно чужие люди ей важнее родных. И тогда… Грохот, трещины, Касита нас буквально выбросила со второго этажа — хорошо еще, она же нас и поймала, прежде чем… развалиться.

Мирабель замолчала, снова видя руины родного дома — и всю семью рядом. Такие потерянные, испуганные, не понимающие, что делать… Из-за нее.

— Мы на время переехали к папиной тетке, дядя Феликс и тетя Пепа вместе с абуэлой поселились у его родителей — пока не восстановим Каситу. И я через пару месяцев ушла. Знаешь, когда все в городе смотрят на тебя, как на прокаженную, и ты слышишь: «Вот, смотри — это бездарная Мирабель, она разрушила свою семью и убила чудо!»… — она замолчала, стирая выступившие слезы. Нарыв, столько времени зревший в груди, наконец-то лопнул. Бруно, выдохнув, стиснул пальцы в кулак и грохнул по столу:

— Дерьмо! Чертово дерьмо!

— Ого. Ты и правда невоздержанный на язык, — сухо прокомментировала Мирабель, и он обернулся, странно глядя на нее. — А ты, дядя Бруно? Почему ушел?

Он долго молчал, прежде чем наконец ответил, снова отведя взгляд в сторону:

— Из-за этого предсказания. Я вижу, точнее, видел будущее, но чаще всего я видел именно плохие вещи. В ту ночь, когда твоя церемония…

— Провалилась с треском, — подсказала Мирабель, поправляя бумагу в машинке. Бруно искоса глянул на нее:

— … не состоялась, твоя абуэла попросила меня заглянуть в будущее. И я увидел… ну, ты сама знаешь, что я увидел. Но я не хотел, чтобы в городе на тебя смотрели, как на угрозу всей магии… Боже, да тебе было только пять лет! — он почти выкрикнул это, ударив себя кулаком по колену. — За день до этого я держал тебя на руках, и мы вместе размышляли, каким будет твой дар.

Мирабель закрыла глаза, давя тошнотворное ощущение нереальности.

— Я тебя почти не помню, — призналась она, и Бруно криво усмехнулся:

— Зато я тебя помню. И тогда я просто решил уйти. Разбил предсказание, обрезал мост… Кстати, как ты туда пробралась?

— Веревку перекинула и пролетела над пропастью.

— Господи, Мирабель, ты в своем уме?! А если бы ты свалилась? — он возмущенно вскинулся и тут же осекся. — Да, очень своевременно… В общем, я просто хотел, чтобы ты жила, без этих взглядов и подозрений, окруженная любовью семьи. Ты же видела, что предсказание двоилось? Как будто был и другой вариант, что дом останется целым. Я хотел сделать, как лучше, думал, если никто не увидит, не узнает, то это изменит будущее. Я хотел тебя защитить.

Мирабель едко рассмеялась — внутри словно пузырилось озеро яда. Бруно дернул плечом и снова отвернулся, взяв ручку. Стук клавиш только подчеркнул повисшее между ними молчание.

Вернувшись домой, она принюхалась — воняло чем-то кислым и противным. Мирабель прошла на кухню и уставилась на кастрюлю с прокисшим ахияко, который готовил Бруно — и про который она совсем забыла во время своего приступа генеральной уборки. Морщась от мерзкого запаха, она вылила кастрюлю в унитаз и, нажав на слив, истерически рассмеялась. «Лучший ахияко в ее жизни».

Черт бы его побрал.

 

2.

 

Они снова вернулись к вежливому молчанию друг с другом, только кивая в знак приветствия или на прощание. Мануэль и Вивиан, забыв про радионовеллы, пытались если не вызнать, что случилось, то хоть как-то примирить их, и Мирабель поняла, что дальше работать в таких условиях она не сможет. Через две недели после того, как вскрылась правда, она написала заявление об увольнении и, оставив его на столе у Мануэля, вышла из студии «Ritmos de Bogotá».

Мирабель злило, что долгожданная прибавка к жалованию пропала впустую, что жизнь пошла кувырком, что придется снова искать работу — и эта злость подстегивала, не давая опустить руки и, свернувшись калачиком, оплакивать свои разбитые мечты. С другой стороны, у нее был большой опыт по отодвиганию своих чувств в самый дальний уголок души, и сейчас он действительно пригодился.

Она сидела за столом, с мрачным видом читая газету. Вот уже полторы недели она искала новую работу, но ничего не находила. Везде требовались мужчины: грузчики, машинисты, автомобильные мастера, строители… Одно единственное объявление: «Требуется швея с опытом работы» показалось ей лучом света — но, придя по адресу на следующий день, она наткнулась на вежливое: «Место уже занято». Мирабель потерла лоб, закрывая газету. Оставался последний вариант — уехать в другой город. В конце концов, на Боготе свет клином не сошелся, есть Кали, есть Медельин… на худой конец, она поедет в Армению и наймется на кофейную плантацию. Стук в дверь выдернул ее из темных мыслей, и она поднялась из-за стола.

Первым ее порывом было захлопнуть дверь — на пороге стоял Бруно. Сдержав себя, Мирабель сложила руки на груди, стараясь выглядеть абсолютно спокойной и невозмутимой.

— Что-то случилось? — сухо поинтересовалась она и Бруно красноречиво повел взглядом:

— Мы будем говорить на пороге?

Мирабель нехотя пропустила его в квартиру. Внутри все звенело от напряжения — умом Мирабель понимала, что Бруно виновен не больше, чем она сама, но злость и обида начисто заглушали голос разума. В полной тишине он закрыл дверь, прислонившись к ней спиной, и, копируя ее позу, скрестил руки на груди. Мирабель нетерпеливо дернула бровью — она хотела чтобы он ушел. А еще лучше, чтобы она его никогда не встречала и не влюблялась.

— Ты… нашла работу? — Бруно, наконец, нарушил затянувшееся молчание, и Мирабель отрицательно качнула головой. — Какие-то планы есть?

— Они тебя не касаются, — Мирабель с трудом разлепила пересохшие губы. Бруно молча наклонил голову, словно соглашаясь с ней. — Это все, что ты хотел узнать?

— Нет. Я… — он потер предплечье, мельком оглядывая ее и тут же снова отвернувшись. Словно ему было невыносимо тяжело ее видеть. — Я возвращаюсь домой. В Энканто.

Мирабель, заморгав, опустила руки.

— А… твой сценарий? — спросила она растерянно, и Бруно пожал плечами:

— Дописал. Знаешь, если не спать, то в сутках столько свободного времени… — он оборвал себя, поморщившись. — Я хотел спросить… Поедешь со мной?

— Ты смеешься?!

— Нет, я серьезно. Я знаю, что ты скучаешь по дому. Мы оба скучаем по нашей семье.

Мирабель опустила голову, кусая губы. Дом. Ее семья, которую так часто вспоминала… Но сможет ли она смотреть им в глаза после того, что она… что они оба сделали?

— Нам же… необязательно говорить, что между нами были… отношения? — уточнила она, сглотнув, и Бруно вздрогнул:

— Разумеется, нет! Это та часть, которую я очень хочу стереть из памяти.

Его слова оставили царапину где-то глубоко внутри нее, но Мирабель пообещала подумать об этом позже. Она зажмурилась — перед глазами в вихре ярких красок и цветов вспыхнул образ Энканто; она словно услышала песни, звеневшие над городом, запах маминой стряпни, резкий, раскат грома тети Пепы… И пусть волшебство ушло («Из-за тебя» — напомнил внутренний голос), но ее тянуло в родной край.

— Я хочу вернуться, — выдохнула она, чувствуя, как из глаз потекли слезы. — Я хочу домой, Бруно.

Она услышала шорох и открыла глаза — Бруно качнулся к ней, протягивая руку и она отшатнулась в сторону, больно ударившись о стену.

— Извини, — он снова скрестил руки на груди, крепко сжимая предплечья, и Мирабель кивнула. Не самое подходящее время для прикосновений — сначала ей нужно научиться видеть в нем своего дядю, а не любовника. — Тогда… Завтра я покупаю билеты?

— Да. О, кстати, — Мирабель отлепилась от стены и прошла в спальню. Наволочка с его вещами так и лежала возле шкафа молчаливым укором, и она быстро схватила ее. — Твои.

— Спасибо, — Бруно ухитрился взять наволочку, не коснувшись ее пальцев, и Мирабель была ему искренне за это благодарна. — Я передам твои вещи завтра, хорошо?

Мирабель кивнула. Этот разговор становился все более мучительным, и когда Бруно нервно махнув рукой, вышел за дверь, она сползла на пол с закрытыми глазами.

Она в порядке. Она сможет об этом забыть и делать вид, что ничего не произошло.

Она в порядке.

Через три дня они сели на поезд, идущий до Нейвы — добраться до Энканто было можно только с пересадками. Дорога была неблизкой, и Мирабель прислонилась лбом к окну, глядя на проплывавшие мимо дома. Она вспомнила, как ехала сюда: прижавшись носом к стеклу, она с восторгом разглядывала новые места, веря, что здесь она сможет найти себя, стать кем-то большим, чем просто «бездарной Мадригаль»… Именно тогда она и решила, что даже от своей фамилии откажется, чтобы ничего не напоминало о прошлом.

Бруно молчал, не поднимая головы от книги, и она тоже не спешила нарушать тишину. Вытащив альбом и найдя пустой лист, она бездумно начала набрасывать эскиз платья, но очень быстро отложила карандаш — руки почему-то дрожали, и вместо ровных линий получались неуверенные кривульки. Помаявшись без дела, Мирабель легла, повернувшись лицом к стенке. Поезд мягко покачивался, и это ровное движение ее убаюкивало, словно колыбель. Интересно, а качал ли дядя Бруно ее кроватку, когда она была ребенком?..

Мирабель резко села — по телу разлилась вязкая дурнота, тело покрылось мерзким липким потом. Часто дыша сквозь стиснутые зубы, она прижалась лбом к стеклу, пытаясь унять неожиданную тошноту.

— Мирабель? Что такое? — Бруно встревожено вскинулся, и она покачала головой, боясь разжать зубы. Он вышел и через минуту вернулся, протягивая ей мокрый носовой платок. Приоткрыв окошко, он сел напротив, не сводя с нее настороженного взгляда.

— Погода меняется, — осторожно сказал Бруно, пока Мирабель растирала виски и шею. — Я видел, там туча на горизонте. У меня тоже голова побаливает.

Она вяло кивнула — дурнота неохотно отступала. Больше всего Мирабель хотелось, чтобы он сел рядом с ней, обнял, оставляя поцелуи на лбу и висках, чтобы они вместе легли на этой узкой полке, тесно прижавшись друг к другу… но это мог бы сделать Хорхе. Не дядя Бруно. Словно уловив ее мысли, Бруно отвернулся и замолчал. Мирабель прикрыла глаза — ложиться она уже не рискнула, так и задремала, сидя. В Нейву они приехали уже под вечер, и, выйдя на станции, Мирабель поежилась — здесь было не так прохладно, как в Боготе. Воздух, липкий и горячий перед грозой, облепил ее мокрой ватой, и она неожиданно почувствовала запах ахияко, донесшийся из кафе у станции. Тошнота накатила с новой силой, и она нетвердым шагом двинулась к туалетной комнате.

Умывшись и растерев руки прохладной водой, Мирабель устало покачала головой. С ее нервами точно нужно что-то делать. Если ее каждый раз при виде или запахе ахияко будет мутить… Вернувшись из туалета, она столкнулась с напряженным взглядом Бруно, и махнула рукой.

— Погода меняется, — твердо сказала Мирабель. — Я в порядке.

— Поезд через час. Может поспишь пока? — предложил Бруно и она покачала головой:

— Потом только хуже будет. Я бы… — она запнулась, прислушиваясь к себе. — Я бы, наверное, что-нибудь съела. Только, ради всего святого, не ахияко!

Бруно передернуло, и он кивнул. Здесь готовили вполне сносные арепы с сыром — Мирабель не стала рисковать и брать что-то тяжелее. Бунтующий желудок успокоился, и на следующий поезд она села, чувствуя себя гораздо лучше. Гроза наконец-то разразилась, и под шум ливня и далекие раскаты грома Мирабель уснула, проспав всю ночь — Бруно разбудил ее только с третьей попытки, и она сонно моргала, пытаясь сообразить, где находится и какой сейчас год. В городке неожиданно знали об Энканто — когда Мирабель тут появилась два… уже почти три года назад, никто про них и не слышал, зато теперь, оказалось, что туда даже могут довезти.

— Да, там славные люди живут, — словоохотливый Хосе, владелец телеги, на которую они сели, без особого интереса окинул их взглядом и сосредоточился на дороге. — Странные, конечно, будто из прошлого века, но овощи и фрукты у них, что надо, вот и торгуемся понемногу, мы им, они нам…

Мирабель снова задремала — в прошлый раз она этот путь преодолела на своих двоих, потратив почти три часа на дорогу, а сейчас можно было сидеть, вытянув ноги с относительным комфортом. Сквозь сон она услышала вопрос Хосе:

— У вас там друзья? — и Бруно нехотя ответил, глядя на заросли по бокам узкой извилистой дорожки:

— Семья.

Хосе кивнул, принимая объяснение и смолк, насвистывая незатейливый мотив. Мирабель проснулась от легкого толчка, когда телега остановилась — ослы, тянувшие ее, тут же опустили головы к сочной траве.

— Дальше не проедем. Там речка, ее только вброд, — Хосе поправил пайсу⁽¹⁾ и пожелал им удачи. Мирабель отмахнулась от вездесущих комаров, разглядывая знакомую тропу. Три года назад она уже шла здесь, сомневаясь, что когда-нибудь вернется…

— Идем? — спросил Бруно и Мирабель кивнула, подхватив свой чемодан. — Давай, я понесу.

— Я сама спр… — она прикусила язык. Они ведь не враги, они семья. К сожалению. — Да, спасибо… дядя Бруно.

Он еле заметно вздрогнул, забирая ее чемодан. Воды Каньо Кристалес, грязно-бурые в это время года, были холодными — у нее даже зубы заломило, когда она, разувшись, шагнула в воду. Бруно шагал рядом, морщась и ежась от холода, и их взгляды случайно столкнулись. Мирабель быстро отвернулась. Пятьдесят лет назад ее абуэла Альма и абуэло Педро, которого она никогда не видела, точно так же вошли в реку, спасая свои жизни — только тогда ее воды были алыми и золотыми… а после — багряными от крови.

Гора, расколовшаяся надвое, отдалась болью в сердце — Мирабель помнила этот миг, когда трещина прошла через весь Энканто, разбивая кольцо гор, хранившее их от мира за его пределами.

— Так гораздо удобней, — сказал Бруно себе под нос, и она непонимающе обернулась к нему. — Ну, когда я уходил, мне пришлось перебираться через горы, а они были очень… высокими. Теперь гораздо легче.

Мирабель не ответила — они шагали по тропе, которая выглядела достаточно широкой и удобной, чтобы даже телега проехала. Впереди, на вершине холма, возвышалась Касита, и Мирабель задохнулась от боли и радости. Ее дом — вот он, восставший из руин, будто бы ничего и не произошло.

Высокая крупная девушка с корзиной в руках вдруг остановилась, недоверчиво глядя на них, и Мирабель поняла, что это Луиза.

— Мира?.. И… дядя Бруно?! О Господи, Мирабель! Ты вернулась! Вернулась! — Луиза, уронив корзину бросилась к ним, стискивая в крепких, даже несмотря на пропавший дар, объятиях. Мирабель только пискнула, когда Луиза в порыве чувств приподняла ее над землей. Кое-как отстранившись, она недоверчиво разглядывала свою сестру: пропал тугой пучок, в который она безжалостно затягивала пышные кудри на затылке, вместо него Луиза теперь ходила с длинной косой, небрежно перекинутой через плечо. Одежда, всегда практичная, тоже изменилась — Луиза была в синем платье чуть ниже колен и легкой белой рубашке, накинутой поверх него.

— Лу… ты такая красавица, — выпалила Мирабель, и Луиза снова рассмеялась, обхватив ее лицо ладонями:

— Боже, моя маленькая сестричка вернулась домой… Мирабель, если бы знала, как мы по тебе скучали! Дядя Бруно… ты так изменился, — она, наконец, перестала тискать Мирабель и с улыбкой обернулась к Бруно. — Отлично выглядишь.

— Спасибо, Лусита, — отозвался Бруно. — Ты тоже.

Луиза, не слушая возражений, подхватила их чемоданы, чуть не забыв про корзину, которую взяла Мирабель, и повела их к дому. Горожане перешептывались, кто-то мелко крестился, глядя на Бруно, городские дети с радостными воплями встретили Мирабель по которой скучали… Она и забыла, какой это маленький городок, их Энканто — к тому моменту, когда они дошли до Каситы, семья уже высыпала во дворик, встречая их. Родители, плача и смеясь одновременно, бросились к ней, тормоша, целуя и обнимая, Антонио с радостным визгом обхватил ее колени, чуть не уронив на землю, но Мирабель искала глазами абуэлу. Альма еле заметно кивнула ей, улыбаясь краешком губ, и взглянула на Бруно. Медленно, словно по битому стеклу, она шагнула вперед, и остановилась в двух шагах от сына.

— Брунито… Святая Дева, как же ты похож на Педро, — негромко сказала она, и Бруно опустил голову.

— Нет, мама. Я на него совсем не похож, — глухо ответил он, и Альма вздохнув, протянула руку, ласково проведя по его волосам:

— Мы боялись, что ты умер. Где же ты был, сын мой?

— И где была ты, доченька? Как вы оба вернулись? — подхватила Джульетта, целуя Мирабель в щеку.

— Это долгая история, — уклончиво отозвалась Мирабель, обменявшись взглядом с Бруно. Абуэла, встрепенувшись, величественно протянула руку к дому:

— Тогда, думаю, самое время ее выслушать. Идемте.

Мирабель замедлила шаг, оказавшись рядом с ней, и сглотнула ком в горле. То, что они тогда сказали друг другу…

— Абуэла…

— Все потом, девочка моя. Я рада, что ты жива, и что ты вернулась, — Альма ненадолго сжала ее руку и прошла в дом. Они расселись вокруг стола, как и раньше — вот только теперь собралась вся семья, и даже больше. Мирабель с удивлением увидела Мариано с годовалым ребенком на руках, сияющее от счастья лицо Долорес, и спокойный взгляд Исабеллы в сторону кузины и ее мужа. Как же так вышло, что расстроенная помолвка вдруг все равно стала удачной, хоть и для другой?.. Камило выглядел таким же, как и раньше — ходячее нахальство и зубоскальство, Антонио чуть-чуть подрос и лишился одного зуба — Мирабель умиленно улыбнулась ему. У мамы прибавилось седых волос, как и у папы, а вот тетя Пепа продолжала быть такой же огненной, как и всегда, хоть и стала гораздо спокойней. Дядя Феликс, улыбчивый и добродушный, сел рядом с женой, удивленно покачивая головой. Мирабель сидела между своими родителями, и Бруно остановился, глядя на стулья.

— Садись сюда, — безапелляционным тоном сказала Джульетта, кивнув на стул между ней и Альмой. Мирабель уставилась на стол, чувствуя, как начинает стучать сердце. Приближалась самая сложная часть, и она была искренне рада, когда Бруно начал свой рассказ первым.

— Поначалу я просто был сезонным работником, шел, куда глаза глядят. Там помочь с ремонтом, перевезти что-то тяжелое, убрать урожай, — Бруно сидел, положив руки на стол и переплетя пальцы, и Мирабель нет-нет, но смотрела на него. — Добрался до Армении, собирал кофе, и тут в сиесту кто-то включил радио, где как раз транслировали радионовеллу. И я подумал, почему бы не попробовать?

— Ты всегда был мастером сочинять истории, — заметила тетя Пепа, теребя косу, и Бруно криво усмехнулся.

— О да, сестричка. Отправил по почте рукопись, особо ни на что не рассчитывал… А через месяц, когда я уже собирался в дорогу, пришел ответ, мол, им понравилось, и не соглашусь ли я на постоянную работу. Так я приехал в Боготу и последние 10 лет занимался тем, что придумывал трагические истории любви, — Бруно замолчал, и только Мирабель заметила, как побелели костяшки его пальцев.

— А ты, Мирабель? — мама нежно пригладила ее волосы. — Что с тобой было, и, самое интересное, как вы встретились?

Мирабель сухо сглотнула и, чтобы потянуть время, отпила сок из высокого стакана.

— Ну… я сразу решила ехать в Боготу, — она твердо решила говорить только об ателье, и как можно дольше. Если понадобится, она расскажет о каждом стежке, о каждой строчке, лишь бы не приближаться к моменту их знакомства с Бруно. — Я вспомнила твои, папа, рассказы о городе детства, ну и… Мне повезло, я нашла работу буквально через неделю.

— И кем ты была? — поинтересовался Камило, умыкнув себе в тарелку арепу.

— Устроилась в швейное ателье…

— А, эта ерунда, — он пренебрежительно махнул рукой, и Мирабель сузила глаза:

— Ой, кто бы говорил, сеньор «Мира, помоги, я порвал рубашку, если мама это увидит, то она меня убьет!» — Камило, подавившись арепой, быстро покосился в сторону улыбающейся тети Пепы. — Да, может, это не что-то сложное или архиважное, но мне нравится шить, мне нравится создавать что-то новое, что-то прекрасное своими руками!

Мирабель сердито тряхнула головой и мама приобняла ее за плечи.

— Твой абуэло умел шить, — сказала Альма, и Мирабель недоверчиво взглянула на нее. — Он был настоящим мастером, хоть и немного стеснялся, все-таки, не мужское дело… И что было потом?

— Я там проработала почти два года. У меня с собой альбомы с моими эскизами, могу показать. — Мирабель дернулась, было, из-за стола, но мама придержала ее:

— Потом обязательно покажешь. Рассказывай дальше.

— Ну, потом… — Мирабель глубоко вздохнула. — Потом ателье закрылось, я нашла новую работу, встретила дядю Бруно, и мы решили приехать сюда, все, конец истории.

— Вы работали вместе? — переспросил дядя Феликс, и Бруно, отмерев, кивнул:

— Да. Мирабель… была моей помощницей. Перепечатывала сценарии радионовелл для актеров.

— Представляю, как вы обрадовались, когда встретились и узнали друг друга, — сказала Джульетта с улыбкой, и Мирабель захотелось пойти и утопиться.

— Чуть сердце не остановилось от радости, — пробормотал Бруно, глядя на стол.

— Кажется, это отличный повод для двойного праздника, — сказала Долорес с горящими глазами, и Мирабель сообразила, что кузина уже не шепчет. — Вы прямо как подгадали, вернулись ровно ко дню рождения Антонио.

Антонио, улыбаясь во весь рот, закивал, и Мирабель подмигнула ему, чувствуя вину — за всем, что на нее свалилось в последние недели, она совсем потеряла счет времени, и все даты у нее в голове перепутались.

— Да, я тоже считаю, что двойной праздник — это именно то что нужно, — абуэла кивнула, разглядывая Бруно. — Но, думаю, мы поговорим обо всем попозже. Пусть Мирабель и Бруно отдохнут с дороги и придут в себя.

Мирабель, закрыв глаза, откинулась на спинку стула. Все оказалось не так страшно — просто еще один маленький кирпичик лжи в и без того высокой стене, отгородившей ее от семьи.

 

3.

 

Конец дня прошел в бесконечных разговорах — Мирабель все-таки достала свои альбомы, и ее сестры и кузина почти целый час провели за ними, расспрашивая Мирабель о жизни за пределами Энканто. На эти вопросы она отвечала с удовольствием, рассказывая про телефоны, про кинотеатры и театры, про радио и телевизоры, которые сама видела в магазинах техники. Краем глаза она видела Бруно рядом с его сестрами — он хоть и старался не смотреть Джульетте в глаза, но в остальном казался вполне довольным возвращением. То и дело хлопали двери Каситы — любопытствующие горожане заглядывали в дом, чтобы убедиться, что это и правда Мирабель и «тот самый Бруно» вернулись из долгих странствий.

— Мама очень рассердилась, когда ты ушла, — сказала Луиза, подперев голову ладонью и мечтательно разглядывая летнее платье, которое нарисовала Мирабель. — Не на тебя, на горожан. Она им высказала… ой, много чего высказала.

— Впервые видела маму в такой ярости, — поддакнула Исабелла. — Погоди, это что, штаны? На женщине?!

— Это называется бриджи, и да, Иса, они очень удобные.

— В Энканто такое никогда не примут, — пробормотала Исабелла почти что с восторгом, и тяжело вздохнула. — А жаль… Потом подключился папа, и знаешь, я даже не догадывалась, что он может быть таким грозным.

— Но, это ведь правда. Я развалила наш дом, убила чудо… — Мирабель покачала головой и взвизгнула, когда Исабелла вдруг схватила ее за ребра. — Иса, ты что?!

— Я тебя защекочу до смерти, если ты не перестанешь повторять эти глупости, — строго заявила старшая сестрица, и, перебросив через плечо длинные черные волосы, закинула ногу на ногу. — Слушай, Мирабель. Ты меня бесила с детства, бесишь и сейчас, хоть и гораздо меньше, но в падении дома ты виновата не больше всех нас.

— Но если бы я не полезла в башню к…

— А если бы Долорес хватило ума промолчать, или мне хватило смелости сказать абуэле, что я не хочу замуж за Мариано, а если бы с неба шел дождь из ареп… — Исабелла закатила глаза. — Все хороши оказались. Теперь от меня хотя бы не требуется быть главным украшением всех праздников, а Лола может слушать музыку и смотреть на фейерверки без мигреней. Ну, а Камило пришлось нос к носу столкнуться со всеми охмуренными девицами, и, поверь, это того стоило.

Мирабель слабо улыбнулась. Учитывая, что к тому моменту, когда она сбежала из Энканто, Исабелла с ней даже не разговаривала, эта речь было просто зашкаливающим проявлением сестринской любви.

То, что при восстановлении дома семья все равно сохранила их комнаты, отдалось теплотой в сердце. Мирабель с удивлением смотрела на свою дверь, разглядывая рисунки, оставленные членами семьи.

— Мы верили, что ты однажды ты вернешься, — призналась Джульетта. — А мама продолжала верить, что Брунито не умер и в один прекрасный день появится на пороге. Это твоя комната, доченька, только твоя.

Мирабель осторожно открыла дверь и прижала ладони к сердцу. Там все было так, как она мечтала: одна кровать, удобный письменный стол, швейная машинка — уже другая, но исправная — Мирабель осторожно покрутила колесо, улыбаясь знакомому звуку. Только стены оставались пустыми, но Мирабель уже представила, как развесит свои эскизы, и обернулась к маме, пытаясь найти нужные слова. Джульетта, рассмеявшись, обняла ее, поцеловав в щеки и пожелала спокойной ночи.

День с самого утра был суматошным; после поздравления Антонио — Мирабель за ночь нарисовала ему забавную открытку с крылатой капибарой, и ее младший кузен был искренне рад даже такому пустяковому подарку, Мирабель с головой окунулась в давно забытые ощущения подготовки к вечеринке. Она развешивала флажки и фонарики вместе с Исабелой и Камило, крутилась на кухне рядом с мамой, помогая с готовкой — а точнее, бессовестно выхватывая самые вкусные кусочки.

— Мирабель, — услышала она негромкий голос абуэлы и испуганно обернулась. Альма еле заметно кивнула ей. — Пойдем, поговорим?

Искрящееся солнце в душе затянуло облаками, и она с тяжелым сердцем кивнула. Выходя из кухни, она услышала встревоженный шепот Джульетты: «Пожалуйста, мама, только не…» и такой же тихий ответ абуэлы: «Джулита, успокойся. Я не съем ее». В комнате абуэлы уже не было свечи, и это в очередной раз укололо сердце. Мирабель, глубоко вздохнув, обернулась к Альме, держа руки за спиной, словно провинившаяся школьница:

— Абуэла, прости меня за те слова, и что я…

— Подожди, милая. Подожди, и присядь-ка сюда, — Альма села на кровать, приглашающе похлопав ладонью по пестрому покрывалу из козьей шерсти, и Мирабель осторожно опустилась рядом. Сквозь приоткрытые ставни доносились голоса родных и горожан, шелест пальмовых листьев на ветру, птичье пение…

— Я столько раз представляла себе этот разговор, Мирабель, а теперь не знаю, как его начать, — задумчиво сказала абуэла, рассеянно вертя в пальцах медальон с фотографией Педро. — Я прощаю тебя, уже давно простила, и тоже хочу попросить у тебя прощения. В чем-то ты была права — я действительно больше волновалась о чужих людях, чем о семье. И я делала это, потому что боялась.

— Меня? — спросила Мирабель, нервно теребя краешек платья. Альма, вздохнув, подняла на нее взгляд:

— Ты ведь помнишь, как нам было даровано Чудо?

— Да, на ваш город напали злые люди, и абуэло пожертвовал собой, — Мирабель помнила эту историю так, словно только вчера ее услышала.

— Вся беда в том, что не было бандитов. Не было чужаков. Были… волнения. Целый год доносились вести — что в Сантандере беспорядки, что консерваторы жульничают на выборах и доводят страну до нищеты. Нам тогда казалось, что это все очень далеко, и нас не коснется, но… оно коснулось. В городе были и те, кто поддерживал Урибе⁽²⁾, и те, кто был на стороне Пинсона⁽³⁾. Это все зрело внутри, как нарыв, и в ту ночь он лопнул. На нас напали не чужаки.

Мирабель несколько секунд смотрела в темные глаза абуэлы, пытаясь понять ее слова, и когда осознание прошлось по спине холодком, вздрогнула.

— Все вспыхнуло, как сухое сено от спички, — Альма отвернулась, разглаживая на коленях подол платья. — Педро пытался достучаться до них. Мы ведь все знали друг друга, давно знали, но толку-то… Мой муж умер, оставив меня с тремя детьми. И нам было даровано чудо…

— Из его жертвы, — шепотом закончила Мирабель, и Альма неожиданно покачала головой:

— Не из жертвы. Я слишком поздно это поняла — только когда ты ушла, я поняла, что Чудо пришло к нам не из смерти, а из любви. Любовь моего Педро была нам защитой, дарила магию. Но я видела только смерть и боль. И тот страшный пожар… — она передернула плечами. — И я поклялась сделать все, чтобы здесь, в Энканто, никогда не разгорелось этого огня. Чтобы все жили дружно, и… И чтобы все нас уважали и любили. Чтобы никому и никогда в голову не пришло причинить зло нам.

— Ты хотела нас защитить?.. — Мирабель поняла, что сидит совсем близко к абуэле, как в детстве, и несмело прислонилась лбом к ее плечу. Альма кивнула, накрывая ее руку сухой ладонью.

— Я боялась потерять вас. Боялась потерять этот дом — и держала вас всех слишком крепко. Я так долго боялась повторения кошмара, что когда ты не получила дар… Мне показалось, что самое худшее уже случилось. Магия иссякает, чудо уходит, и я могу потерять кого-то. И так ведь и вышло — Брунито ушел, ничего не сказав, просто пропал, словно умер. А ты осталась. Я совершила много ошибок, Мирабель, и я от них не отказываюсь. Я бы так хотела, чтобы все было иначе.

Мирабель молча прижалась к абуэле, обнимая слегка согнувшуюся спину и ощутила ответное объятие.

— Ты всегда будешь частью нашей семьи, Мирабель, — тихо сказала Альма, гладя ее по голове. — Моей внучкой, дочерью Джульетты и Агустина, племянницей, сестрой, кузиной… Чудо не в смерти, не в боли и не в слезах. Не в жертвах. Оно в любви, оно всегда было в любви. Мне жаль, что я так поздно это поняла. То, что ты и Бруно вернулись, живые и здоровые, — вот это настоящее чудо, а не дары.

Они обе притихли, сидя рядом и обнимая друг друга. Альма глубоко вздохнула, нарушая хрупкую тишину, воцарившуюся в комнате, и улыбнулась:

— Кажется, праздник уже начинается. Идем, nieta. Повеселимся от души.

Мирабель кивнула, поднимаясь на ноги. Снизу и правда доносились первые звуки музыки — папа настраивал пианино, разминая пальцы перед вечеринкой, и Мирабель, расправив плечи, выпорхнула из комнаты абуэлы. На душе было светло и легко — она действительно вернулась домой, в место, где ей всегда рады. Праздник стих только ближе к полуночи, но несмотря на приятную усталость и слегка гудевшие от танцев ноги — Мирабель сплясала с отцом, с дядей Феликсом, а уж Антонио от нее и вовсе не отходил весь вечер, — сон к ней не спешил. Мирабель была уверена, что все дело в кокадас — наверное, не нужно было их столько есть, но она действительно соскучилась по маминой стряпне. Промаявшись еще несколько часов, пока на востоке не посветлело небо, Мирабель выбралась из кровати. Касита зажгла ей свечи возле лестницы, чтобы она не споткнулась, и Мирабель благодарно погладила стену.

— Спасибо, Каси… — она замолчала и недоверчиво вскинула голову. — Касита?!

Дом приветливо махнул ставней, и Мирабель прижала ладонь ко рту, приглушенно ахнув. Чудо… вернулось? Она с трудом удержалась от того, чтобы бросится наверх с радостными криками. Легкая золотистая дымка повисла в воздухе, разбегаясь по стенам и дверям — Мирабель, затаив дыхание, следила как на них проявляются рисунки ее семьи, постепенно наливающиеся светом. Подпрыгнув на ступени, она так же, как и в детстве скатилась вниз, зацепившись ладонью за перила. Все еще посмеиваясь, она двинулась к кухне, мельком взглянув на старое панно с изображением семейного древа и остановилась — оно менялось. Слегка сдвинулись ветви, и рядом с изображением Долорес появился Мариано, и от их портретов протянулся вниз росток с новым изображением — Марии Хосефы, их дочери. И… Портрет дяди Бруно, тусклый и словно полустертый, наливался красками. От него вниз протянулся побег, переплетаясь с побегом от ее собственного изображения, сворачиваясь пока еще пустым овалом, мерцавшим золотистым светом.

— Нет, — помертвевшим голосом прошептала Мирабель. — Нет, Касита, нет!

Дом отозвался непонимающим поскрипыванием и перестуком балок: «Почему нет, если да?» Мирабель зажмурилась и с силой потерла глаза. Этого не может быть, они ведь были так осто… Воспоминание ударило ее молнией, и она сдавленно вскрикнула, стискивая пальцы в кулак. Однажды они оба забыли про осторожность.

«Ты согласна взять меня в законные мужья?»

Мирабель шагнула к панно и прижалась лбом к раскрашенному дереву.

— Пожалуйста, Касита, спрячь, от кого у меня будет ребенок, — глухо попросила она. — Ты можешь это сделать. Пожалуйста. Ради меня… и ради него.

Дом обиженно защелкал плиткой, и Мирабель сквозь мутную пелену в глазах следила, как постепенно выцветает зеленый побег, словно растворяясь среди ветвей. Его еще можно было разглядеть, если знать, где и что искать, но вряд ли кто-то в семье этим будет заниматься.

— Спасибо, — прошептала Мирабель. На негнущихся ногах она все-таки дошла до кухни и без сил опустилась на табурет, глядя, как небо становится все светлей. Захлопали двери, она услышала взволнованные и радостные голоса родных, хохот Камило, который, наверное, превратился в кого-то, тонкий свист Антонио и хлопанье крыльев, по стенам пробежали побеги, усыпанные крохотными цветочками… Голоса становились все громче, они приближались к столовой, а значит, к панно, и Мирабель, зажмурившись, до боли вонзила ногти в ладонь.

* * *

— Почему ты нам сразу не сказала? — мама крепко обняла ее, и Мирабель еле заметно пожала плечами. Над столом висела легкая морось от облачка тети Пепы.

— Я и сама не знала.

— Мирабу, кто… кто отец? — Агустин нервно поправил платок в кармане пиджака. — Как так вообще получилось?!

Мирабель молча отвернулась. Против воли ее взгляд скользнул к Бруно — в его глазах были только боль и осознание.

— Это был… хороший человек, папа, — тихо сказала Мирабель, закрывая глаза.

— Если бы он был хорошим, то сидел бы сейчас здесь, с нами, и просил бы руки моей дочери, как и полагается, — Агустин вскочил с места, меряя столовую шагами.

— Тин, мы не знаем, что именно произошло, — укоризненно заметила Джульетта и встревожено посмотрела на Мирабель. — Милая? С ним что-то случилось? Ты поэтому приехала?

— И меня еще ругали за то, что я с девушками просто обжимаюсь, — пробормотал Камило, и тетя Пепа разразилась громом:

— Замолчи! Нашел время!

— Мирабель…

— Его звали Хорхе, — голос Бруно заставил всех остальных замолчать, и Мирабель, дернувшись, резко обернулась к нему. — Мы работали вместе, он был моим соавтором. Он… любил Мирабель.

Бруно рывком поднялся со своего места и подошел к окну, игнорируя вопросительные взгляды всей семьи.

— Он был болен, и знал, что долго не проживет… идиот безответственный. Кретин. Дегенерат с ослиными мозгами…

— Хватит! — Мирабель хлопнула ладонью по столу, и Бруно обернулся к ней. — Хватит оскорблять человека, которого я люблю… любила.

— Прости, — Бруно снова отвернулся. — Они поженились. Я был на их свадьбе. Ему стало хуже, и Хорхе убедил Мирабель вернуться домой, и попросил меня поехать с ней, чтобы она не видела его смерти, — закончил он. Мирабель видела, как подрагивают его пальцы, вцепившиеся в подоконник, и опустила голову. Джульетта приглушенно ахнула, прижав руку к груди:

— Мира, жизнь моя, почему же ты молчала? Моя бедная девочка…

— Мама, пожалуйста… не надо, — попросила Мирабель, растирая лоб. Она только что вышла замуж и овдовела — и все за какие-то пару минут. И это не считая других новостей. — Я пойду, прилягу.

— Но что мы скажем в городе?.. — прошептала Долорес, и абуэла остро взглянула на нее:

— Она далеко не первая молодая вдова, оставшаяся без мужа и с ребенком, не так ли, дорогая?

Мирабель, не обращая внимания на переговоры, поднялась наверх. Ее дверь единственная не светилась, но теперь это ее не волновало. Она села на кровать, бездумно глядя на стену. Голова кружилась от бессонной ночи, от всего, что случилось утром, от слов Бруно… дяди Бруно. Мирабель вспомнила его замечание, что он был на их свадьбе и истерически расхохоталась. О да, действительно был. Смех перешел в стон, и она зажмурилась. В дверь коротко стукнули, и в комнату заглянул Бруно.

— Мы можем поговорить? В моей комнате? — спросил он, рассматривая швейную машинку, и Мирабель, кивнув, поднялась с кровати.

Здесь все так же сыпался песок, тихим, шелестящим звуком скрадывая голоса, и Мирабель догадалась, что это помешает Долорес их услышать. Бруно несколько секунд разглядывал ее и тихо спросил:

— Как ты?

Мирабель вяло пожала плечами. Привычный ответ, что она в порядке, так и рвался с языка, но у нее, кажется, впервые не было сил на эту ложь.

— Я не знаю, — наконец, призналась она. Бруно чуть шевельнулся, протягивая ладонь, и она мягко уклонилась. — Не надо. Пока не надо.

Бруно, ссутулившись, прижал кулак ко лбу.

— Мирабель, мне жаль. Мне действительно жаль, я ненавижу самого себя…

Усталость в одну секунду превратилась в злость, и Мирабель резко шагнула к нему, почти упираясь пальцем в грудь.

— Мне не нужны твоя жалость и твое самобичевание. Хочешь — презирай меня, или ненавидь, только не надо меня жалеть. С меня хватит всего этого: «Ах, бедненькая Мирабель, такая обычная в такой одаренной семье, и все у нее не так, как надо!». Мне хватило жалости в детстве, я ей уже сыта по горло!

Бруно растерянно взглянул на нее и осторожно отступил на шаг.

— Мы можем вернуться в Боготу, — предложил он, складывая руки на груди, и Мирабель фыркнула:

— Кем? Кем мы там будем друг для друга? Я не вижу в тебе дядю, Бруно. Я помню, как ты целуешь, как прикасаешься, как мы оба лежим в постели, обсуждая твои сценарии… — Бруно отвернулся и прошелся по темному коридорчику, растирая ладони. Мирабель покачала головой. — Если мы сейчас уедем в Боготу, то рано или поздно возненавидим друг друга и проклянем тот день, когда встретились.

Бруно, остановившись, ненадолго задумался над чем-то.

— Да, наверное, ты права. Хорошо, — он встряхнулся и обернулся к ней — Мирабель заметила его спокойный и сосредоточенный взгляд. — Мне надо ненадолго уехать, уладить кое-какие дела.

Мирабель рассеянно кивнула, подходя ближе к фигурной арке и протягивая руку: песок лился на ее ладонь, словно вода. Она позволила ему ссыпаться на пол и отряхнула руки от мелких песчинок.

— Спасибо, что ты им сказал, — тихо произнесла она, и Бруно устало улыбнулся без тени веселья:

— Как и говорила Пепа, я мастер сочинять истории. Идем, Мирабель?

Она молча повернулась к выходу из его комнаты, обхватив себя за плечи. Песок за их спинами продолжал падать вниз с тихим, сводящим с ума шелестом.

 

4.

 

Как он и сказал, Бруно уехал на следующий день, пообещав вернуться как можно скорее. Мирабель даже не стала выходить из комнаты, только мельком взглянула на него из окна, тут же отворачиваясь. Она все еще пыталась осознать, что ее жизнь в очередной раз круто вывернулась, причем, в совершенно неожиданном направлении. Мирабель догадывалась, как на нее будут смотреть в Энканто — городе, где до сих пор жили по заветам 19 века: мало того, что обделена даром и дом разрушила, так еще и вернулась из внешнего мира с ребенком. И то, что придумал Бруно, ничего не изменит для горожан. Конечно, пока что никому не заметно ее положение, а что будет дальше?.. Мама весь день пыталась отвлечь ее, но Мирабель уклонялась от разговоров. Как ни странно, но на помощь пришла Исабелла. Цокнув языком, она без слов отвела Мирабель в свою комнату. Сотворив шалаш из лоз и лиан, как в детстве, Иса подтолкнула ее и забралась следом, и только тогда нарушила молчание:

— Ну и дурища ты, Мирабель Рохас Мадригаль.

— Спасибо, Иса, очень мило, — огрызнулась Мирабель, растягиваясь на спине и глядя на крохотные белые цветы — будто звезды в ночном небе.

— Хоть и дурища, но наша. Никто тебя в обиду не даст, — Иса шевельнула пальцами и возле ее руки выросла мята. Сорвав веточку, она протянула ее Мирабель и та, благодарно кивнув, бросила пару листиков в рот.

Через пару дней, абуэла поманила ее за собой в свою комнату, и Мирабель с тяжелым сердцем пошла за ней. Касита прикрыла ставни, погружая комнату абуэлы в мягкий полумрак, и Альма, благодарно погладив стену, негромко попросила:

— Касита, ты можешь нас отгородить от ушек Долорес?.. Спасибо.

Мирабель вздернула брови, с любопытством оглядываясь — ничего не изменилось с виду, но… Альма, заметив ее взгляд, улыбнулась:

— Ты всегда была любимицей Каситы, Мирабель, с самого рождения, но… Я ее хозяйка, и мне позволено немного больше.

— Абуэла, я понимаю, что я снова все испортила, — сбивчиво начала Мирабель, и Альма поморщилась:

— Милая, как я уже сказала, ты далеко не первая и не последняя молодая женщина, оказавшаяся в такой ситуации. Я просто хочу спросить тебя… — абуэла, помолчав, подняла на нее взгляд. — Как получилось, что отец твоего ребенка — мой сын?

Мирабель почти упала на стул, который быстро придвинула Касита — ноги у нее подкосились и в висках застучали молоточки. Альма кивнула:

— Я знаю. Я ведь хозяйка Каситы. Мирабель… я хочу понять, как это случилось и почему. Это было помутнение рассудка? Случайная ошибка или же намеренное действие?

— Нет, — Мирабель вытерла ладони о юбку и уставилась на половицы. Смотреть в глаза абуэлы было невыносимо тяжело. — Мы… не узнали друг друга. И мы взяли другие имена. Мы просто работали вместе, как чужие люди, но понемногу сближались. Я… я в него влюбилась, — призналась она еле слышным шепотом, и рискнула поднять голову — Альма смотрела на нее с сочувствием.

— Значит, Хорхе, с которым работал Бруно… это он сам? — уточнила абуэла, и Мирабель, кивнув, рассказала все, как было на самом деле. С каждым словом тяжесть, давившая на сердце, становилась легче. Альма медленно кивнула, когда она закончила рассказ, и задумчиво потерла подбородок.

— Я могу уехать, — тихо предложила Мирабель, и абуэла строго взглянула на нее:

— Здесь твой дом и твоя семья, Мирабель, не говори ерунды. Что ж, значит, вот как оно все повернулось, — она поднялась со своего кресла и подошла к окну. — То, что рассказал Бруно — то и будет правдой. Трое будут знать истину, но я уже не так молода, и когда сойду в могилу, останетесь вы двое. Я вижу, почему так случилось, и моя вина не меньше вашей: если бы я не давила на вас, ни ты, ни Бруно бы не ушли. Ты бы выросла на его глазах, и вы бы видели друг в друге семью. Вы оступились, оба, но подтолкнула вас я. Ребенок, что у тебя родится, будет носить твою фамилию — и я костьми лягу, но косо на него в общине никто не взглянет. Кольца, конечно, нет, и это жаль, но то мелочи, — Альма покачала головой и, помедлив, вытащила из ящика комода черную шаль. Мирабель, вздрогнув, недоверчиво протянула руку. Все правильно. Она — вдова, и должна соблюдать траур по своему почившему мужу. Альма молча кивнула ей, поправляя платок, и ненадолго сжала ее холодные ладони:

— Расправь плечи, моя девочка и держи голову ровно, не опуская глаз. Никто в этом мире не безгрешен.

Через две недели, когда в семье уже все привыкли видеть Мирабель с темной шалью на плечах, Долорес, возившаяся с Марией Хосефой, вдруг вскинула голову, прислушиваясь к чему-то.

— Мирабель, — негромко окликнула она ее. — Дядя Бруно вернулся. Он попросил передать, что будет ждать тебя у церкви.

— Спасибо, — Мирабель поправила шаль уже привычным жестом и вышла из дома. Солнце прикрывали тонкие, похожие на перышки, облачка, а над кукурузным полем шел легкий дождик: тетя Пепа еще с утра отправилась туда с любовным романом. Мирабель прошла через город, не замечая — ну, ладно, почти не замечая, — любопытных взглядов горожан. Только дети, кажется, не обращали внимания на ее шаль, бесхитростно зовя играть и петь, как и раньше.

Бруно ненадолго задержал взгляд на ней и, ничего не сказав, толкнул дверь церкви, пропуская ее вперед. Мирабель заметила у него в руках конверт из плотной, желтоватой бумаги и спросила:

— Что это?

— Документы, — сухо ответил Бруно. В церкви сейчас было пусто, не считая парочки старушек, сидевших на задних рядах с нарочито-благочестивыми лицами — Мирабель знала, что других таких сплетниц еще поискать надо. Падре Флорес, выйдя на звук шагов, покачал головой, глядя на Бруно со странным выражением лица:

— И правда, вернулся. Решил в грехах покаяться, сын мой?

— Себастьян, я старше тебя на два года, так что не надо мне рассказывать, кто чей сын. И уж не перед тобой мне каяться, — Бруно протянул ему конверт. — Нужно сделать запись в вашей приходской книге.

— Между прочим, я и правда облысел, — со скорбным видом произнес падре Флорес, забирая конверт. Бруно хмыкнул:

— Какое горе, какая чудовищная потеря. Ты даже не представляешь, как я тебе сочувствую, — в его голосе слышался неприкрытый сарказм.

— А ты все такой же невыносимый тип, как и в детстве, — буркнул падре Флорес, открыв конверт и вытащив два листка. Лицо стало озадаченным, и он, вчитавшись, поднял на Мирабель слегка растерянный взгляд. — О… я соболезную, Мирабель… простите, сеньора де Гарсия.

Мирабель кашлянула — было бы неплохо, если бы она хоть знала, что именно принес дядя, чтоб его черти взяли, Бруно! Падре Флорес снова опустил взгляд на бумаги, неуверенно потирая подбородок.

— Брак был гражданским, верно? — уточнил он, и Бруно кивнул. — Что ж, в любом случае, со смертью супруга даже церковный брак может считаться расторгнутым. Препятствий для нового замужества не будет… Если вдруг возникнет такая необходимость, — торопливо добавил он, наткнувшись на сердитый взгляд Мирабель. Смолкнув, он переписал что-то в приходскую книгу и отдал ей два белых листка. Мирабель быстро пробежалась глазами по отпечатанным на машинке строчкам: свидетельство о браке, выданное в Боготе судьей Альваресом от пятнадцатого февраля тысяча девятьсот пятьдесят первого года, и свидетельство о смерти Хорхе Гарсии.

— Еще раз, примите мои соболезнования, — скомкано произнес падре Флорес. Краем уха Мирабель услышала шушуканье, донесшееся от сеньоры Петры и сеньоры Леоны, и кивнула. Они вышли из церкви, и Бруно вопросительно качнул головой в сторону моста. Усевшись на каменной оградке, он, помедлив, протянул ей еще один небольшой конверт.

— Он просил передать тебе, — Бруно смотрел на небо поверх деревьев, и Мирабель, открыв конверт, выронила на ладонь золотое кольцо. Подержав его пару секунд, Мирабель надела кольцо на безымянный палец левой руки⁽⁴⁾ и наклонила голову, глядя на текущую под ними воду, в которой отражались облака и они сами — перевернутые, неправильные…

— Хорхе говорил, что ищет любовь, за которую и умереть не страшно, — задумчиво сказала она, и Бруно кивнул, так и не глядя в ее сторону:

— Он ее все-таки нашел.

— И как тебе удалось получить эти бумаги? — Мирабель покачивала ногой, и Бруно чуть шевельнулся:

— Я же родственник со стороны невесты. Да и… Знаешь поговорку, что доброе слово откроет все двери? В общем, доброе слово, пророческий дар и деньги могут гораздо больше.

— Как на студии?

— Все хорошо. Я уволился оттуда. Привез машинку, попробую счастья где-нибудь еще, может, с теми же телесценариями, — Бруно поскреб штанину ногтем. Мирабель искоса глянула на него — легкий ветерок, пахнущий дождем тети Пепы и прогретой землей, шевелил чуть отросшие темные волосы, в которых теперь было гораздо больше серых прядей. Бруно, почувствовав ее взгляд, обернулся, и несколько секунд они смотрели друг на друга, после чего Мирабель снова отвернулась.

— Ты говорил, что у тебя нет вдохновения, если не пишешь от руки.

— А его и нет. Перепечатаю что-то старое. Надо хоть чем-то себя занять.

Мирабель, кивнув, поднялась на ноги. Ветерок прошелся по спине прохладцей, и она машинально поправила траурную шаль. Бруно продолжал смотреть на нее, крепко держась за ограду.

— Мне… правда жаль.

Она легко повела в воздухе ладонью, и двинулась к дому, лишь раз оглянувшись через плечо — Бруно так и сидел на мосту, глядя в небо и не обращая внимания на солнце, которое, изредка выглядывая из-за облаков, светило ему в лицо.

* * *

О том, что он сделал, Мирабель догадалась чуть позже, когда по городу расползлись шепотки. В один миг из бездарной Мадригаль, вернувшейся невесть откуда с ребенком неизвестно от кого, она превратилась в молодую вдову, вернувшую чудо в семью. В Энканто на Мирабель теперь смотрели как на вторую Альму, и абуэла только укрепляла это мнение, везде прогуливаясь в сопровождении своей младшей внучки. Она все чаще спрашивала ее мнение в решении тех или иных вопросов, с которыми приходили горожане, и постепенно Мирабель стала ловить себя на том, что вместо швейной машинки она сидит за толстыми тетрадями, высчитывая доходы и расходы, составляет списки необходимых для Энканто вещей, которые стоит поискать во внешнем мире, прикидывая место для постройки новых домов или для новых полей, чтобы дать отдохнуть земле… Но с другой стороны, она наконец-то помогает городу, семья ею гордится — это ведь всегда было ее целью, не так ли?

Пролетел июнь, словно его и не было. Иногда Мирабель слышала щелканье печатной машинки из патио — Бруно перепечатывал что-то из старых и, кажется, обгрызенных крысами тетрадей. В первый раз увидев его, Мирабель чуть не запнулась — хорошо, любовь к танцам помогла удержать равновесие. Бруно замер, не поднимая головы, и она поспешно ускользнула на кухню — щелчки клавиш возобновились через пару секунд. В конце месяца он уехал, отговорившись тем, что хочет связаться со студией, и вернулся через неделю.

Мирабель сидела над тетрадью, пытаясь высчитать, какую часть кукурузы стоит оставить на продажу, чтобы хватило и на жизнь, и на посадку, и пыталась убедить себя, что это именно то, к чему она всегда стремилась. В дверь коротко стукнули и она почти с облегчением оторвалась от тетради.

— Да, проходите, — Мирабель прикусила язык, глядя на Бруно. Он уже успел переодеться с дороги, сменив деловой костюм на привычную в Энканто рубашку и штаны, набросив сверху старую зеленую руану. Он задержал взгляд на машинке, накрытой крышкой, на столе с раскрытой тетрадью и наконец задумчиво уставился на нее саму. — Ты что-то хотел, дядя Бруно?

— Да. Студия в Кали берется за мой новый сценарий и они готовы предложить тебе место художника по костюмам на этот проект.

Мирабель замерла — в груди словно надулся воздушный шар, мешая дышать. Она почти убедила себя, что пришло время расстаться с глупыми и наивными мечтами, и что она всю жизнь должна провести в Энканто, не покидая его пределов до самой смерти…

— Нет, — через силу выдавила она, опуская голову к тетради.

— Почему? Ты же хотела этого? — спросил Бруно, подходя к столу и осторожно положив письмо в длинном белом конверте. — Твоя мечта…

— Это мечта Марианы Рохас. Не моя. Я хотела быть полезной и нужной моей семье и городу, и вот я здесь, делаю то, что должна, — Мирабель часто моргала — исписанные ее почерком листы расплывались перед глазами.

— Мирабель, — в его голосе мелькнуло что-то жесткое, и она недоверчиво подняла голову. — Прости, что возвращаю тебе твои же слова, но хватит самобичеваний. Не вздумай упустить свой шанс исполнить то, о чем ты мечтала.

— Я не занимаюсь никаким самобичеванием, — зло огрызнулась она, отталкиваясь от стола и поднимаясь на ноги. — У меня есть мои обязанности, и я буду их выполнять. Городу нужна моя помощь, и я могу это сделать для него!

— То есть, ты готова отказаться от себя ради города? — теперь и Бруно начал злиться, и она ощутила неприятное, скребущее чувство внутри. — Ты действительно хочешь похоронить себя здесь под этой… — он мельком глянул в ее тетрадь и приподнял брови. — Кукурузой?

— Тебя это вообще не касается! — рявкнула Мирабель, стукнув кулаком по столу. Раздражение, боль и тоска сплелись внутри, словно кобры, и распахнули пасти, роняя капли яда. — Это моя жизнь и я сама решу, что мне делать, и ты мне для этого не нужен!

Глаза Бруно вспыхнули зеленым, и она попятилась от неожиданности. На ум сразу пришли слова Мануэля: «когда сеньор Гарсия злится, глаза у него и правда жуткие, будто горят изнутри», и она отступила еще на шаг. Бруно на секунду закрыл глаза, а когда поднял веки, то свечение уже исчезло.

— Конечно, Мирабель, — мирно сказал. — Прости. Ты взрослый человек, и сама вправе решать, что тебе делать и как жить.

Улыбнувшись, он развернулся и вышел из ее комнаты, аккуратно прикрыв дверь, и Мирабель бессильно упала на стул. Она так долго убеждала себя, что счастлива быть здесь и что ее мечта о своем ателье была лишь глупостью, и вот, снова приходит Бруно и переворачивает все с ног на голову. Зарычав от злости, Мирабель швырнула конверт на пол, и, сдернув очки, спрятала лицо в ладонях.

— Ненавижу! — прошипела она. Со двора донесся стук — кажется, папа решил наколоть дров, а значит, уже через пару минут раздастся его панический вопль: «О Боже, Джульетта, пчелы!..» Дверь еле слышно скрипнула, и Мирабель услышала голос абуэлы:

— К тебе можно, дорогая?

— Да, — Мирабель, выдохнув, потерла лицо ладонями и надела очки, поворачиваясь к абуэле. Альма мимоходом наклонилась, поднимая с пола конверт, и покачала головой:

— Такие сквозняки сегодня, все сдувает…

— Тебя дядя Бруно послал, да? — спросила Мирабель, поджимая губы, и абуэла аккуратно села к ней на кровать.

— Мой сын промчался мимо меня с таким видом, словно ему вожжа под руану попала, выхватил топор у Агустина и сейчас колет дрова у нас во дворе. Завтра наверняка не сможет разогнуться, надо бы попросить Джулиту приготовить ему мазь, — задумчиво ответила Альма, и Мирабель, не удержавшись, подскочила к окну, высовываясь почти по пояс, чтобы увидеть дворик — вместо отца там действительно был Бруно и, судя по его виду, он решил умереть прямо на месте, схлопотав разрыв сердца и тепловой удар разом. — Мне надо спрашивать, что тут произошло?

— Он принес письмо. Из киностудии в Кали, — Мирабель вернулась на свое место, стараясь не глядеть на конверт в руках абуэлы. — Я сказала, что это уже не моя мечта, и я должна остаться здесь, чтобы помогать тебе и всему городу… А Бруно заявил, что я занимаюсь самобичеванием, и мы немного поссорились.

— Иногда Брунито бывает на редкость проницательным, — сказала абуэла, и Мирабель глухо застонала. — Ты помнишь, что мы говорили о Чуде? Не жертвы. Любовь. А теперь ответь мне, только честно, ты действительно счастлива здесь, считая кукурузу?

Мирабель ощутимо стукнулась лбом о столешницу.

— Я должна ехать? — глухо спросила она, не отрываясь от стола, и абуэла негромко рассмеялась:

— Этот вопрос ты должна задать себе, моя дорогая, и звучать он должен иначе. Я не могу давать тебе советов, Мирабелита, я всю жизнь провела здесь, и слабо представляю мир за этими горами. Ты… ты — другое дело. Чтобы ты ни решила, я тебя поддержу, но с одним условием: ты должна будешь выбрать именно то, чего хочешь.

Альма поднялась на ноги и, чуть поморщившись, потерла поясницу. Пробормотав под нос: «И все-таки сквозняки сегодня жуткие», она положила письмо на стол, придавив его краем тетради, и вышла из комнаты. Выждав пару минут, Мирабель взяла конверт и открыла его, читая письмо. Это был другой сценарий — уже не Хорхе, а именно Бруно Мадригаля, и она даже никогда не слышала это название. Помедлив, Мирабель захлопнула тетрадь и вскочила на ноги.

Бруно сидел — а точнее, почти лежал — на кухонном стуле, уже без руаны, и папа заботливо махал над ним полотенцем.

— Спасибо, дружище, меня бы точно пчелы живьем съели… — Бруно слабо шевельнул рукой, и Мирабель, остановившись в проходе, откашлялась, привлекая его внимание.

— Дядя Бруно, я хотела попросить прощения, — вежливо сказала она, глядя поверх его головы. Бруно изобразил радушную улыбку:

— Конечно, моя дорогая племянница. Я уже обо всем забыл.

— И я хотела сказать тебе спасибо, — упрямо продолжила Мирабель, не показывая, как ее задело обращение «племянница». — Я немного подумала, и поняла, что действительно хочу поехать в Кали.

Бруно резко выпрямился, не обращая внимания на хрустнувшую спину.

— Серьезно? — спросил он уже нормальным тоном, и Мирабель кивнула. Агустин замахал руками:

— Мирабу, что?! Куда ты собралась, в твоем положении…

— Она беременна, Агустин, а не при смерти, — отрезала абуэла, заходя на кухню. — Если что ей и повредит, так это занятия нелюбимым делом.

— Но как она одна… — растерянно спросил Агустин, и Мирабель взглянула на абуэлу:

— Насчет этого… Я бы хотела поехать с Луизой, если можно.

— Разумный выбор, — поддержала ее Альма. — Луизе тоже пора взглянуть на мир за пределами Энканто.

— Я поеду с вами, — сказал Бруно, кривясь и снова опускаясь на спинку стула. — Это будет ненадолго, на пару дней, и вернусь сюда. Проведу вас на студию, познакомлю с режиссером и директором картины, чтобы вы там не заблудились.

— Спасибо, дядя Бруно, — Мирабель мило улыбнулась ему, и Бруно вернул ей улыбку:

— Всегда рад помочь, дорогая племянница.

Она еще никогда так сильно не хотела его придушить, как сейчас.

 

5.

 

Кажется, Луиза была единственной, кто наслаждался поездкой в Кали. Она с любопытством рассматривала новые места, проносящиеся за окнами поезда, расспрашивала Бруно о разных мелочах, связанных со сценарным делом, и Бруно охотно отвечал ей. Нет, с Мирабель он тоже говорил, очень вежливо и добродушно, но что-то исчезло из их бесед, оставляя после себя лишь видимость. Со стороны глянуть — так умилительная картина, любящий дядюшка сопровождает своих племянниц в путешествии, но ощущение фальши не покидало Мирабель до самого конца путешествия.

Директор картины «Любовь и вино» вежливо выразил ей соболезнования, и предложил разовый контракт в связи с ее «положением». Мирабель рассеянно кивнула, читая условия.

— Два месяца? — уточнила она, подняв голову от договора.

— Да, вам, конечно, будет выделена квартира на время работы… Вы одна, или?..

— Я буду с моей сестрой, Луизой, — Мирабель снова пробежалась глазами по строчкам.

— Нужны будут деньги на проживание, — вмешался Бруно, и директор Гутьеррес поморщился:

— Да, разумеется, питание и мелкие расходы оплачивает студия.

— А это в контракт вписано? — уточнил Бруно с простодушной улыбкой, и у директора явно задергалась бровь. Мирабель благодарно кивнула ему и Бруно на мгновение прикрыл глаза. Хотя бы понимать друг друга без слов они еще не разучились.

Новый экземпляр контракта устроил всех участников, и Мирабель, засунув в сумочку свою копию сценария, отправилась вместе с Гутьерресом и Луизой к их временной квартире. Комната там была только одна, кухня крохотная, а в ванной подтекал кран, но Мирабель не стала привередничать. Поясницу немного тянуло после долгого дня, и она хотела только одного — хоть на пару минут лечь и побыть в тишине.

Уже поздно ночью, когда они с Луизой кое-как обустроились, разграничив комнату ширмой, Мирабель взялась за копию сценария. Очень скоро ей пришлось удрать на кухню, и сидеть там, давясь от хохота. История двух влюбленных, Франчески и Эрнандо, которые были слугами двух соперничающих виноделов, была настоящей трагикомедией. Днем эти двое, повинуясь приказам хозяев, пакостили соперникам, а ночью исправляли все, что сделали, чтобы уберечь друг друга от гнева виноделов, изредка улучая минутки для нежных объятий или поцелуев.

Тихо всхлипывая и утирая текущие от смеха слезы, Мирабель на цыпочках прокралась в их с Луизой комнату. Сестра уже спала, сложив руки под щекой, и Мирабель аккуратно, чтобы не потревожить ее сон, вытащила альбом и карандаши, уходя с ними на кухню. Она сразу поняла, какой будет одежда этих влюбленных: у Франчески красная блузка и синяя юбка, а у Эрнандо наоборот, синяя рубаха и красные брюки. И, конечно, желтая лента в волосах Франчески и желтая шляпа для Эрнандо, чтобы сохранить цвета колумбийского флага. Но нужно было что-то еще, какая-то изюминка… Мирабель, покрутив карандаш в пальцах, подпрыгнула, когда ее осенила идея: виноградная вышивка! Лоза с листьями и гроздьями винограда, идущая по юбке Франчески и рубахе Эрнандо, так, чтобы узор идеально совпадал в миг объятий, словно говоря: эти двое связаны, их души сплетены так же, как и эти виноградные лозы, и никому их не разлучить. Она склонилась над альбомом, тихо мурлыча себе под нос незатейливую мелодию, когда осознала, что впервые за долгое время действительно занимается тем, к чему у нее лежит душа.

Утром Мирабель, сидя рядом с Луизой, заметила:

— Знаешь, я не думала, что дядя Бруно может сочинить что-то настолько…веселое.

— Ты про «Любовь и вино»? — Луиза рассмеялась, прикрыв рот кулаком. — Он ее придумал, когда мы были совсем детьми.

— Ты серьезно? — Мирабель обернулась к сестре, и Луиза кивнула:

— Ну да, мне тогда было… ну, дверь я свою уже открыла, значит, лет пять-шесть, вам с Камило где-то по три годика, и только Иса и Лола уже взрослые, по девять лет. И дяде Бруно пришлось с нами сидеть целый вечер, вот он и придумал эту пьесу… — Луиза подперла голову ладонью, мечтательно улыбаясь в пустоту. — У него тогда были крысы, и они играли в этом представлении… ну, точнее, беспорядочно бегали по столу, а дядя Бруно комментировал на два голоса. Боже, я так смеялась, что у меня живот разболелся.

Мирабель с щемящим чувством в груди отвела взгляд в сторону.

— Жаль, что я его не помню, — сказала она, заваривая травяной сбор, который ей сделали мама и Исабелла. После завтрака они, вдвоем перемыв посуду, отправились на студию. Режиссер Антонио Хименес был в восторге от виноградной вышивки, сказав, что это действительно удачная находка, и Мирабель отправилась костюмерный цех — громкое название для небольшого помещения с двумя машинками и парой работниц. Дни она проводила за швейной машинкой или за вышивкой, украшая костюмы виноделов и горожан — режиссер предложил добавить каждому свой «знак» — у судьи были весы на кармашке пиджака, у виноделов — гроздь винограда и кувшин, кукурузные початки для фермеров, подковы у конезаводчика… Зато по вечерам они с Луизой гуляли по Кали, наслаждаясь видами. Мирабель научилась танцевать сальсу, которая здесь, кажется, звучала повсюду, а Луиза влюбилась в маленький кинотеатр, где крутили старые фильмы. Она и Мирабель уговорила туда пойти, и с той поры каждый субботний вечер они проводили в кино. Только однажды пришлось уйти еще до начала фильма — в этот вечер показывали «Танго бар», и как только на вступительных титрах заиграла Por una cabeza, у Мирабель из глаз хлынули слезы. Она сидела, прижимая платок к лицу, злясь на свою реакцию, на эту музыку, которая резала сердце, на саму себя за слишком хорошую память… Луиза, разволновавшись, увела ее к набережной и предложила посидеть на лавочке, чтобы успокоиться.

— Мирабель, может, лучше к врачу? — сестра заботливо погладила ее по спине, и Мирабель покачала головой.

— Все нормально, — сипло ответила она. Проклятые слезы, наконец, остановились, но боль от растревоженных воспоминаний так и осталась. — Просто… так, вспомнила прошлое. Сейчас все пройдет.

— Это что-то о Хорхе? — осторожно спросила Луиза, и Мирабель кивнула. — Я… извини, если сейчас не время, но… какой он был? Прости, зря я спросила, — торопливо добавила она. Мирабель глубоко вдохнула, успокаивая боль. Воздух, пахнущий солью и водорослями, был по вечернему свежим, и она поправила черную шаль, запахивая ее на груди.

— Он был… внимательным. С ним всегда было о чем поговорить, и его действительно интересовало мое мнение, — медленно сказала Мирабель, глядя на море, в котором отражались фонари набережной. — Иногда он мог быть очень язвительным, и у него довольно… своеобразное чувство юмора. А еще он не считал мои мечты глупостью, верил в то, что я могу добиться всего, что хочу. Он был чутким. Нежным. Забавным. И… — она, опомнившись, прикусила язык. Еще немного, и она бы ляпнула Луизе, что их дядя Бруно прекрасный любовник. — В общем, мне с ним было хорошо.

— Ты очень его любила, — тихо сказала Луиза, и Мирабель промолчала, машинально прокручивая кольцо на вдовьем пальце. Как бы она ни старалась избавиться от этого чувства, оно все равно жило внутри нее. Она скучала по Бруно, ей не хватало его голоса и его тепла, но… Все, чего Мирабель добилась — это только стена отчуждения между ними. И построила она ее сама, своими руками.

В Энканто они вернулись в начале октября. Тот же самый Хосе, окинув взглядом фигуру Мирабель, озадаченно крякнул и отвез их прямо в город — ослы, хоть и упирались, но все-таки перешли через реку, которая уже сменила грязно-бурый вид на искрящееся многоцветье.

— Я никогда не думала, что наш городок такой крошечный, — призналась Луиза, помогая Мирабель спуститься. — По сравнению с Кали…

— Это ты еще Боготу не видела, — Мирабель рассмеялась, забирая сумку с альбомами — единственную тяжесть, которую ей разрешила нести Луиза. Дома их встретили с распростертыми объятиями и просто засыпали вопросами. Мирабель с удовольствием показала свои эскизы, вспоминая забавные мелочи и рабочие моменты, Луиза взахлеб рассказывала про фильмы, которые они видели… Бруно вел себя безукоризненно вежливо, с абсолютно родственной приязнью поздравив ее с успехами, и Мирабель поблагодарила его, сохраняя широчайшую улыбку на губах.

* * *

День рождения тройняшек грозился стать самым масштабным праздником в этом году — хотя бы потому, что их снова было трое. Абуэла, словно скинув с плеч десятки лет, занималась подготовкой к вечеринке, почти что порхая по дому, в городе тоже не отставали — повсюду мелькали трехцветные ленты и флажки в честь тройни Мадригаль. Мирабель вырезала из бумаги кружевные салфетки и подсвечники, изредка поглядывая в сторону шкафа: там, на верхних полках, лежали подарки, которые они с Луизой привезли из Кали. За работу она получила именно столько, сколько и обещали, но это все равно было гораздо больше, чем Мирабель привыкла держать в руках. Может, все-таки ее затея с ателье однажды и увенчается успехом, но… чуть позже. Она потерла живот и прошлась по комнате — долго сидеть на стуле становилось все неудобней, но от вечерних танцев она отказываться не собиралась.

Ее сегодняшним кавалером был Антонио, и они с веселым смехом топтались на месте, а вот папа неожиданно так закружил маму, что даже ее неизменная строгая прическа пришла в беспорядок. Джульетта, смущенная и раскрасневшаяся, шутливо упрекала Агустина, что не в ее возрасте уже так отплясывать, а тетя Пепа с громким фырканьем заявила, что они еще не так стары, чтобы чинно стоять в уголке, покрываясь мхом и лишайником — и, в доказательство, вытащила упиравшегося Бруно в центр патио. Мирабель с улыбкой следила за ними — через пару минут, мама, забыв про свои слова, присоединилась к брату и сестре, и вся тройня лихо отплясывала под звуки музыки.

— Время тоста, — громко объявила абуэла, и дом торжественно застучал плиткой, призывая к тишине. — Я рада, что наконец-то вижу вас, моих детей, дома. Вы здоровы и вы счастливы, и это лучший подарок, который можно только пожелать. Я люблю вас, мои милые и желаю вам счастья, тепла и мудрости, которой мне в свое время не хватило. ¡Feliz cumpleaños!

Мирабель с удивлением заметила, что Бруно, покачав головой, разбавил свое вино водой. Сама она, как и Антонио, обошлась лимонадом.

— Странно, что наш дядюшка в свои-то годы так и не научился пить, — задумчиво прокомментировал Камило, подойдя к ним и изобразив галантный поклон. — Моя любезная кузина, не соблаговолишь ли…

— От кого прячешься, Камилито? — спросила Мирабель, глядя на него с прищуром, и Камило, помрачнев, махнул рукой куда-то за спину:

— От Ребеки. Две косы с синей лентой, черные глаза, потрясающая грудь и бедра, ради которых можно умереть…

— Я бы предпочла чтобы ты остановился на глазах, — Мирабель окинула взглядом толпу празднующих и похлопала кузена по плечу. — Горизонт чист. Раз уж она такая потрясающая, то зачем ты прячешься?

— Потому что я еще слишком молод, чтобы идти на плаху, то есть, под венец, — Камило пожал плечами и послал ей воздушный поцелуй. — Без обид!

Как бы ни хотелось Мирабель веселиться до поздней ночи, она вернулась в свою спальню ближе к десяти. Касита приглушила прочие звуки, прикрыв ставни и Мирабель уснула… чтобы проснуться среди ночи от осторожного покачивания кровати.

— Касита? Что-то случилось? — сонно пробормотала Мирабель, не желая отрываться от подушки, и кровать снова качнулась. — Ох, да что же ты…

Мирабель села и потрясла тяжелой со сна головой. Касита зажгла свечи у двери и слегка ее приоткрыла, и Мирабель, пробормотав себе под нос, что это уже слишком, выглянула в коридор. Тихо, все спят… нет, не все — снизу, из ванной, доносился шум воды. Мирабель, пожав плечами, медленно спустилась вниз и заглянула в ванную комнату. Первое, что бросилось в глаза — красные капли на белом фаянсе. Моментально проснувшись, она шагнула вперед, сталкиваясь взглядом с Бруно.

— Что… что случилось? — хриплым шепотом спросила Мирабель, отмерев и подойдя ближе. Бруно пожал плечами, держа ладони под струей воды — кровь, разбавленная до бледно-розового цвета, стекала в черное отверстие слива. Мирабель открыла шкафчик и с облегчением выдохнула — несмотря на возвращение дара, мама не избавилась от бинтов.

— Одна из причин, по которым я никогда не пью — непроизвольные видения, — наконец, сказал Бруно. Мирабель прикрутила воду и осторожно взяла его за запястье — он судорожно вздохнул, но она не стала заострять на этом внимание. Ладони и пальцы были изрезаны — словно он сжимал в руке осколки стекла, не чувствуя боли.

— Что-то плохое? — тихо спросила она, осторожно наматывая бинт — не плотно, лишь бы задержать кровотечение, пока они не дойдут до кухни.

— Не хочу об этом говорить, — Бруно следил за ее действиями, дыша через раз, и Мирабель запоздало сообразила, что она впервые за минувшие месяцы прикоснулась к нему.

— Хорошо, — она осторожно погладила тыльную сторону ладони. — Составишь компанию в ночном перекусе?

Дождавшись кивка, Мирабель, все так же держа его за запястье, отвела Бруно на кухню. Бинты уже покраснели от выступившей крови — что же он увидел такое, что пытался уничтожить, не обращая внимания на боль? Усадив его на табурет, Мирабель взяла арепу — из тех, которые мама специально готовила «на всякий случай». С сомнением покосившись на его руки — Бруно держал кисти поднятыми, чтобы не закапать кровью стол, она села рядом, протягивая ему арепу.

— Кусай. Я подержу, — избавляя его — и себя — от неловкости, Мирабель уставилась на плитку с вырезанными бабочками. — Знаешь, мне правда понравилась эта пьеса, «Любовь и вино». Я не помню, когда в последний раз так смеялась. Луиза говорила, ты ее придумал, когда мы были маленькими.

— Так и было, — Бруно осторожно забрал арепу из ее руки — испачканные бинты он положил себе на колени. — Сестры решили устроить себе романтический вечер, и кто оказался крайним? Конечно, братец Бруно. Я… понимаешь, я не то, чтобы был особенно талантливым в общении с детьми, а тут сразу пятеро. И все разного возраста. Пришлось импровизировать.

Мирабель улыбнулась, ложась щекой на стол и глядя на его руки — порезы уже затянулись, да здравствует мама и ее чудесный дар. Если бы только и она могла так легко исцелить то, что сломано и изранено… Бруно слегка постукивал пальцами по дереву, словно это были клавиши пианино — вроде бы и близко, но так далеко. Она шевельнула ладонью, придвигая ближе и останавливаясь в сантиметре от него. Мирабель была готова к тому, что Бруно уберет свою руку; в конце концов, она почти полгода избегала его прикосновений, замыкаясь в себе и своей боли — и забыв о том, что они оба оказались в этой ситуации, так что самое время пожинать то, что посеяно. Вместо этого Бруно еле заметно сдвинул ладонь — так, что они коснулись друг друга кончиками пальцев.

— Расскажи мне о том, что было, — тихо попросила она. — Я совсем не знаю тебя, каким ты был… до того, как ушел.

— Я был очень угрюмым дядюшкой, — отозвался Бруно, глядя на их руки. — Но почему-то это никого не отпугивало. Исабелла и Долорес мне однажды заплели сотню косичек… причем, Иса туда еще и цветочки вплела. Они целый месяц звали меня «наш дядя-клумба».

Мирабель сдавленно захихикала, представляя Бруно с цветочками в волосах:

— По-моему, очень мило.

— Да, ты бы видела, как я предсказывал будущее с этой… клумбой на голове, — Бруно коротко улыбнулся ей. — И расплести нельзя — они же так старались. Вот и ходил до вечера весь в цветочках и косичках.

Мирабель слегка поерзала, пытаясь найти удобное положение, и Бруно осторожно предложил перебраться в патио, где висел гамак. Мирабель заснула где-то на середине рассказа о том, он пытался снять мяч Луизы с дерева, и проснулась когда коати Антонио с любопытством тыкались в ее ухо холодными носами, словно размышляя — съедобная эта штука или нет, и если нет, то не отгрызть ли кусочек, чтобы убедиться? Отогнав зверьков, Мирабель села в гамаке и уставилась на зеленую руану, сползшую с плеча. На сердце немного потеплело — может, они все-таки смогут общаться друг с другом нормально… насколько вообще нормальной может быть их ситуация.

 

6.

 

Их ночные беседы стали чем-то вроде странной традиции. Мирабель в этом помогала бессонница — как объяснила Джульетта, это довольно частое явление на ее сроке, но теперь, вместо того, чтобы лежать и смотреть в потолок, Мирабель спускалась в патио, где ее уже поджидал Бруно. Они все равно старались не касаться друг друга, да и разговоры напоминали попытку станцевать сальсу на яичной скорлупе, но это было лучше, чем безличная вежливость или тяжелое молчание. Заканчивалось всегда одинаково: Мирабель засыпала в гамаке под его рассказы, и просыпалась от зверей Антонио. И коати были не самым худшим вариантом — когда Мирабель разбудил пристальный взгляд Парса, она чуть не умерла от разрыва сердца.

Ноябрь перевалил за середину, и Мирабель, в одну из своих бессонных ночей, прямо спросила у Бруно:

— Итак. Я хочу знать, что меня ждет, когда родится ребенок.

Бруно сдавленно кашлянул, упирая локоть в колено, и окидывая ее задумчивым взглядом:

— Мирабель, тебе не кажется, что про такое лучше спрашивать у твоей мамы, а не у меня?

— Я не о самом процессе, — Мирабель, фыркнув, поерзала, и Бруно бросил ей маленькую подушку со своей кушетки. Кивнув, она подсунула ее под спину и блаженно вздохнула. — Я именно о том, какими мы все были в раннем детстве. Послушать маму, так мы были ангелочками, сотканными из солнечного света и пушистых облачков, а мне нужен объективный взгляд.

— Ну… — Бруно, задумавшись, начал постукивать себя по колену. — Скажем так, если вы и были ангелочками, то только во сне, да и то, не всегда. Лола засыпала только в полной тишине — ну, или под шум дождя, и в Энканто целых три месяца каждые два часа были ливни. Исабелла терпеть не могла спать в кроватке, но зато во дворе могла спать очень долго. Помнится, Тин чуть не получил солнечный удар — не хотел будить свою маленькую принцессу.

Бруно откинулся на спинку кушетки, глядя на нее с веселым блеском в глазах:

— Самой беспроблемной была Луиза — здоровый ребенок, она дрыхла хоть под грохот грома, хоть в кровати, хоть посреди детской. А вот вы с Камило были маленькими чудовищами, и спали только если вам что-то рассказывать. Я бродил с вами вокруг Каситы, пересказывая по памяти Лопе де Вегу и Сервантеса, пока не начинал хрипеть и кашлять.

Мирабель захихикала и потянулась:

— То есть, любовь к историям у меня с детства?

— О да, и сейчас у меня легкое чувство дежа вю, — Бруно хитро прищурился. — Хуже всего было, когда вы научились ходить. Мило вечно пытался откуда-то спрыгнуть, Касита намучилась его ловить, а вот ты… Ты постоянно подкрадывалась, чтоб повиснуть на моей ноге со счастливым смехом. Я был уверен, что ты однажды точно стянешь с меня штаны и мы свалимся с…

Бруно резко замолчал, напряженно глядя на нее. Боли от его слов почти не было — только и кольнуло что-то слабо у сердца, и Мирабель улыбнулась:

— Ты должен признать, я очень целеустремленная. Штаны я с тебя все-таки стянула.

Издав сдавленный хрип, Бруно согнулся пополам и его плечи затряслись. Мирабель было немного легче — она смеялась в подушку, которую вытащила из-под поясницы, а вот ему пришлось глушить хохот руаной.

— Значит… тьфу, у меня теперь полный рот песка и пыли… значит, мы дошли до того момента, когда можем над этим шутить? — уточнил Бруно, распрямляясь, и Мирабель пожала плечами:

— Очень осторожно. И редко. Но имей в виду, у меня фора в несколько месяцев, — она демонстративно провела ладонью над своим животом, и Бруно в притворном ужасе схватился за сердце:

— Погоди, ты что, пользуешься своим положением?

— Как там говорилось? Если жизнь дает тебе лимоны, то делай из них лимонад, — Мирабель горделиво выпрямилась и тут же, охнув, согнулась. Бруно мгновенно вскочил на ноги:

— Мирабель?!

— Расслабься, — она медленно выдохнула. — Тебе ребра когда-нибудь ломали изнутри?

— Нет, как-то не случилось, — он опустился на кушетку, не сводя с нее настороженного взгляда, и Мирабель завистливо вздохнула.

— Счастливый ты человек… — поколебавшись, она заерзала, пытаясь выбраться из гамака. — Знаешь, мне немного надоело просыпаться от того, что в ухо тыкается холодный нос, или того хуже, чей-то клюв… Уф, проклятье. Поможешь?

Бруно, кивнув, подошел к ней, обхватывая запястья и помогая встать на ноги, и почти сразу отступил на шаг, сохраняя расстояние между ними. Мирабель опустила голову, пряча лицо, и Касита, словно не выдержав, пихнула их под пятки, вынуждая шагнуть друг к другу.

Мирабель прижалась к нему, крепко обхватив за спину, чувствуя, как Бруно обнимает ее в ответ с неменьшей силой. Тоска, глодавшая сердце столько времени, стихла, растворяясь в том тепле, которое ощущала Мирабель.

— Прости, — вырвалось у нее, и Бруно кивнул, прижимаясь щекой к ее виску:

— И ты меня. Я так скучаю по тебе.

— Мне так не хватает тебя, — Мирабель зажмурилась, гладя его по спине — даже через одежду она могла чувствовать как стучит его сердце.

— Мне тоже, — Бруно осторожно сжал ее плечо, и Мирабель, прерывисто выдохнув, отстранилась. Он улыбнулся, поправляя ее очки, и качнул головой в сторону лестницы. — Ну что, идем спасать твои уши от звериного любопытства?

Добравшись до спальни, Мирабель растянулась на кровати, и Бруно, набросив ей на плечи одеяло, уселся на стул возле швейной машинки.

— Знаешь, из твоих рассказов я поняла одно: у меня родится маленькое исчадие ада, — сказала Мирабель, складывая ладони под голову и глядя на него. Бруно, задумчиво кивнув, вдруг протянул елейным голосом:

— Я уверен, это исчадие ада будет соткано из солнечного света и пушистых облачков, — и Мирабель, засмеявшись, швырнула в него подушку.

— Ты ужасный человек, ты знаешь?

— Знаю, милая. Уж какой есть, — Бруно вытянул ноги, глядя на нее с улыбкой и Мирабель, махнув рукой, закрыла глаза.

— Что ты там говорил про Сервантеса? — невинным голосом уточнила она, и Бруно картинно застонал:

— Ты же шутишь… О, нет. Не шутишь. Ты очень коварная женщина, Мирабель, ты это знаешь?

— Уж какая есть, — Мирабель покрепче обняла подушку, засыпая под звук его голоса.

---

1) традиционная колумбийская шляпа

Вернуться к тексту

2) командующий войсками либеральной партии, Рафаэль Урибе Урибе

Вернуться к тексту

3) командующий войсками консервативной партии, Просперо Пинсон

Вернуться к тексту

4) в Колумбии обручальные кольца тоже носят на правой руке, соответственно, вдовцы и вдовы надевают кольцо на левую

Вернуться к тексту