Куда приводит ложь (гет)

1.

 

Мирабель потопталась на месте, с сомнением переводя взгляд с обведенного ручкой объявления в газете на двухэтажную радиостудию «Ritmos de Bogotá»⁽¹⁾. Ладно, попытка не пытка, худшее, что с ней произойдет — это потраченные на проезд деньги… которых и так мало. Почти два года она работала в швейном ателье, пока хозяйка не уехала в Эквадор, оставив хозяином своего сына, который очень быстро спустил все труды матушки в унитаз и закрыл ателье. И вот теперь Мирабель должна была либо очень быстро найти работу… либо возвращаться домой, чего ей совершенно не хотелось.

Решившись и постучав по деревянной двери на удачу, Мирабель прошла внутрь. В фойе на нее бдительно покосился охранник, и Мирабель, откашлявшись подняла газету, словно щит.

— Я по объявлению. Помощник…

— Второй этаж, — буркнул охранник. Из-за боковой двери Мирабель услышала голос диктора местного радио, зачитывающий последние новости, и тихонько, на цыпочках, поднялась наверх, где бодро стрекотала пишущая машинка и то и дело трезвонил телефон. Молодой парень, заметив ее, кивнул, одновременно поднимая трубку. Выслушав неразборчивый голос, он пообещал передать все директору Мендосе и положил трубку на рычажки — телефон тут же зазвонил снова и парень с видом мученика закрыл глаза. Мирабель застыла в дверях, не зная, куда она попала.

— Прошу прощения, очень насыщенный день, — парень, отмерев, изобразил вежливую улыбку. — А вы…

— М-мариана, Мариана Рохас, — Мирабель стиснула газету в мокрых пальцах. — Вы дали объявление, что нужна помощница…

— Ох… — парень тяжело вздохнул и, спохватившись, привстал из-за стола, пожимая ее руку. Во всяком случае, ему хватило вежливости не вытирать ладонь о брюки — когда Мирабель нервничала, у нее постоянно потели ладони, и это ее неимоверно бесило. — Очень приятно, Мануэль Перрес, и, простите, я не думаю, что вы нам подходите.

— Почему? — возмутилась Мирабель. — Я умею работать с пишущей машинкой, я грамотная, терпеливая и «привыкла к шуму», — процитировала она строчки из объявления, и Мануэль снова вздохнул.

— Сеньорита Рохас, просто… если честно, вы очень юная.

— Мне двадцать лет, — отчеканила Мирабель, сердито глядя на него. Мануэль печально кивнул.

— Вот именно. Вы вряд ли выдержите здешнюю нагрузку. И, честно сказать, сеньор Гарсия, он очень… эксцентричный. И угрюмый. А еще может быть очень… невоздержанным на язык. Прошлый его ассистент сбежал чуть ли не в слезах.

— Я не сбегу, — Мирабель затолкала газету в сумочку и, вытерев мокрые ладони о платье, выпрямилась. — Сеньор Перрес, меня очень сложно задеть, поверьте. А к эксцентричности я привыкла с детства, у меня очень… неординарная семья.

Мануэль задумчиво поскреб подбородок, и тут телефон снова затрезвонил. Чертыхнувшись, он перегнулся через подлокотник и выдернул шнур из розетки, и в комнатушке воцарилась тишина.

— Наконец-то, — Мануэль выдохнул и снова взглянул на нее. — Насколько хорошо вы владеете машинкой? Сеньор Гарсия пишет быстро, и вам нужно успевать перепечатывать все, что он напишет за один день.

— Очень хорошо. Я с детства умею печатать, — Мирабель позволила себе крохотную улыбку. — И я действительно знаю грамматику.

— Ладно, — вздохнул Мануэль, покачиваясь на кресле. — Тогда, наверное… последний этап собеседования. Сделайте кофе.

— Что? Вам нужен кофе? — Мирабель непонимающе уставилась на него, и Мануэль поспешно замахал руками.

— Нет-нет, это для… Я же говорил, сеньор Гарсия эксцентричный. Это его маленький ритуал — каждый новый помощник должен сделать ему чашку кофе.

— Он что, на кофейной гуще гадает? — ляпнула Мирабель, и Мануэль рассмеялся, правда, тут же смолкнув и нервно покосившись на дверь. — Ладно. А где?..

— Кухня на первом этаже.

На здешней кухне — помещение чуть больше кладовки, где с трудом помещалась походная плитка с закоптившимся чайником — сидела худая темнокожая молодая женщина с копной пышных вьющихся волос. Мирабель на секунду замерла — показалось, что это Долорес… Нет. Никаких воспоминаний о семье.

— Новая помощница Хорхе? — сочувствующе протянула женщина, заметив растерянность Мирабель. — Ох, дорогая, соболезную. Вон его кружка, да, зеленая.

— А какой кофе он любит? — уточнила Мирабель, задерживая руку над банкой кофе. — Крепкий? С сахаром?

Женщина покачала головой.

— Это знает только сам сеньор Гарсия. Пусть тебе подскажет интуиция… а проще сказать, действуй наобум, — она вздохнула и протянула ей руку. — Я Вивиан, веду рубрику гороскопов.

— Мариана Рохас, — за два года она уже привыкла к этому вранью так, что чужое имя не вызывало проблем. Да и не ложь это была, так… крошечная неправда.

— Удачи тебе, Мариана Рохас… Кстати, ты кто по знаку зодиака?

— Я? — Мирабель растерялась, машинально заваривая кофе так, как любила тетушка Пепа. — Рыбы.

Вивиан с любопытством глянула на нее, постукивая по столу кончиками ногтей.

— День принесет вам много полезных встреч и успех в новых начинаниях. Это из сегодняшнего гороскопа.

— Спасибо, — Мирабель поставила чашку на блюдце и, попрощавшись с Вивиан, снова поднялась на второй этаж. Мануэль, уже включивший телефон, что-то быстро печатал, зажимая трубку плечом и издавая короткие угуканья, и только махнул ей в сторону второй двери. Мирабель осторожно приоткрыла ее, заходя внутрь.

Сеньор Хорхе Гарсия сидел спиной к двери, и Мирабель видела только короткие черные волосы с проблеском седины и собственно, саму спину гениального (по заверением постоянных слушательниц) сценариста, обтянутую коричневым пиджаком.

— Я пишу, Мануэль, — сухо сообщил он, даже не обернувшись.

— Я… кофе принесла, — Мирабель запнулась, и сеньор Гарсия развернулся к ней вполоборота. Нос у него был впечатляющим. Круги под глазами тоже. Но если приглядеться, то он казался смутно-знакомым, и Мирабель нахмурилась, а потом мысленно махнула рукой. Она и про Вивиан подумала, что это Долорес, а тут просто человек, отдаленно похожий на портрет дедушки Педро…

— Давайте, — сеньор Гарсия поднялся из-за стола — Мирабель отметила, что он ненамного выше, чем она сама, и подошел к ней, забирая чашку. Помявшись пару секунд в тишине под его выжидательным взглядом, Мирабель быстро выскользнула обратно к Мануэлю и перевела дух.

— Может, откажетесь? — спросил Мануэль, бросив на нее короткий взгляд. Мирабель покачала головой.

— Не-а. Мне нужна работа. А… Почему сеньор Гарсия пишет от руки?

— Он говорит, что иначе к нему не приходит вдохновение, — Мануэль пожал плечами. — Я же предупреждал, это очень эксцентричный… Кстати, за последнюю неделю вы уже пятая на эту должность претендуете.

Мирабель хотела спросить, почему сбежали предыдущие кандидаты, когда дверь за ее спиной открылась, и она, вздрогнув от неожиданности, быстро отступила в сторону. Сеньор Гарсия задумчиво смотрел на нее, держа в руке чашку с кофе.

— Рабочий день начинается в восемь утра. Я надеюсь завтра увидеть вас тут, — он мотнул головой в сторону своего кабинета. — Спасибо за кофе. Очень вкусный.

Поставив чашку на стол Мануэлю, он снова скрылся у себя. Мирабель непонимающе перевела взгляд с двери на Мануэля, который потрясенно замер.

— Все нормально? — уточнила она на всякий случай.

— Вы первая, кому он сказал, что кофе был вкусным, — Мануэль покачал головой и улыбнулся ей. — Поздравляю, сеньорита Рохас. Считайте, что вы приняты.

 

2.

 

Мирабель была довольна собой. Каждое утро она приходила еще до восьми часов, садилась за свой стол в кабинете сеньора Гарсии и начинала перепечатывать все, что он написал за вчерашний день. Она подружилась с Вивиан, которая довольно язвительно отзывалась о сеньоре Гарсия, легко нашла общий язык с Мануэлем, который писал новости, и с ведущим диктором Гектором Льоса… И только сеньор Гарсия держался отчужденно, ограничиваясь пожеланиями доброго утра, приятного аппетита перед обеденным перерывом и доброго вечера в конце дня. Мирабель смирилась с этим — в конце концов, ей с ним детей не крестить, а лишние разговоры во время работы могли сбить с толку.

Мирабель на самом деле нравилась ее работа. До этого момента она никогда не слушала радионовеллы, полагая их уделом скучающих домохозяек и старушек, но сценарии, которые писал сеньор Гарсия, были настолько живыми и яркими, что она ловила себя на том, что вместо того, чтобы просто перепечатывать — читает их, затаив дыхание. В маленьком городке разворачивалась трагическая история любви между приходским священником и младшей дочерью богатого землевладельца, перемежающаяся забавными сценками с другими горожанами, и в один прекрасный день Мирабель, не выдержав, хихикнула. Она тут же притихла, сообразив, что это не развлечение, а работа, и пугливо покосилась на сеньора Гарсию. Ручка замерла в его пальцах, и Мирабель сглотнула, пытаясь вжаться в кресло. Если она сбила его с мысли…

— Что именно?

— А? — переспросила Мирабель, моргнув. Сеньор Гарсия повернулся к ней, внимательно глядя в лицо:

— Вы хихикнули. Что именно было смешным?

— Извините, я больше не буду, — Мирабель низко наклонила голову, и сеньор Гарсия вздохнул:

— Нет, вы неправильно меня поняли. Мне интересно, какой именно момент вас насмешил.

— Ссора сеньоры и сеньора Паскуале, — Мирабель немного расслабилась. — Когда он попытался поднять ее вместе с креслом и чуть не уронил…

— И она пролила чернила на завещание, — сеньор Гарсия улыбнулся на долю секунды, и Мирабель удивилась, как улыбка изменила его лицо: из угрюмого и мрачного типа сеньор Гарсия превратился в довольно приятного человека. — Хм. Спасибо. А теперь, если вы не возражаете…

Мирабель, спохватившись, снова застучала по клавишам, пообещав себе больше не издавать никаких звуков.

Через месяц Вивиан и Мануэль устроили ей маленький праздник в честь первого рубежа, который она преодолела.

— Тут всего три ступени, — Вивиан поставила перед ней кружку кофе и щедро плеснула туда сливки. — Месяц, полгода и год. Но ты учти, еще никто не мог выдержать его целый год.

— Да что вы с ним не поделили? — Мирабель с удовольствием отпила горячий кофе. Вивиан раздраженно фыркнула:

— Он постоянно меня задевает из-за гороскопов. Боже мой, можно подумать, я сама их составляю! — она экспрессивно потрясла в воздухе руками. — Я один раз не выдержала и говорю ему: «Хорхе, дорогуша, если ты такой умный, то возьми и сам предскажи будущее», так он на меня глянул этими своими глазищами жуткими… Я думала, проклянет или сглазит.

— Разве у него жуткие глаза? — удивилась Мирабель. — Синяки под ними, да, действительно жуткие…

Мануэль рассмеялся, подвигая вазочку с печеньем:

— О, когда сеньор Гарсия злится, то глаза у него очень жуткие, как будто горят изнутри. Я один раз увидел — матерь Божья, мне захотелось убежать в церковь и покаяться во всех грехах…

— Но, кстати, — Вивиан хлопнула себя по колену. — Ты заметил, что в последние два года он поспокойнее стал?

— Да, заметил, — Мануэль потянулся на стуле. — Вроде, у него голова перестала болеть, поэтому он уже и не злится так часто…

— А раньше болела? — Мирабель усилием воли заставила себя положить третье печенье обратно на тарелку. Вивиан кивнула:

— Да. Иногда слабо, иногда — аж до мигреней… Ой, помнишь, где-то года два назад? Мы думали, он вообще умрет — упал в обморок, из носа кровь хлещет… — Вивиан поежилась, и Мирабель одним глотком допила свой кофе. — Он неделю проболел, а потом вернулся и действительно стал гораздо спокойней.

— Но все равно, до херувима ему далеко, — Вивиан помотала головой. — Видимо, поэтому он холостяк — ни семьи, ни детей…

— Вив! — Мануэль укоризненно кашлянул. — Вот в личное давай не будем лезть…

— Да-да, прошу прощения, — Вивиан схватила печенье, и Мирабель покачала головой. Глянув на часы, она подскочила, как ужаленная — обеденный перерыв закончился еще три минуты назад, а она тут сидит и прохлаждается… Извинившись — и Мануэль, и Вивиан понимающе кивнули, — она быстро удрала на второй этаж. Сеньор Гарсия, разумеется, уже был на месте и сосредоточенно скрипел ручкой. Осторожно, на цыпочках, Мирабель прошла к своему столу и вздрогнула, услышав насмешливое:

— Мне все косточки перемыли, или оставили на них немного мяса?

— Простите, — Мирабель быстро повернулась к нему лицом. — Я… Это не повторится.

— Сеньорита Рохас, все в порядке. Вы здесь — новое лицо и новые уши, — сеньор Гарсия обернулся к ней, и Мирабель с облегчением заметила тень улыбки в его глазах. И ничего Вивиан не понимает, они не жуткие, а уставшие. И, может, немного добрые и грустные, как у… Мирабель привычно отбросила мысли о доме в сторону. — Понятное дело, что вам расскажут обо всем, что вы не знали. И как? Уже сообщили, что я проклял каждого своего помощника?

— Нет, — растерянно отозвалась Мирабель, и сеньор Гарсия хмыкнул:

— Ай, как неловко, я лишил Вивиан и Мануэля новой темы для разговора… В общем, да, знайте, что я ужасный человек.

— И поедаете котят? — Мирабель прикусила язык, но сеньор Гарсия не разозлился.

— Нет. Котят не ем, а вот от арепы я бы не отказался… — он вздохнул и снова повернулся к столу. — Прошу прощения, но у меня график.

Мирабель плюхнулась на стул, бездумно перепечатывая текст, даже не вчитываясь в сюжет. Наверное, стоит поблагодарить небеса, что сеньор Гарсия такой понимающий и добрый… вопреки словам Вивиан и Мануэля. С другой стороны, дома… Мирабель зажмурилась и потерла висок. Она не будет вспоминать дом. И семью — тоже.

На следующее утро она зачем-то взяла с собой арепы — специально встав пораньше, она пожарила двойную порцию, и теперь чувствовала себя идиоткой, поглядывая на стол сеньора Гарсии, на котором стоял бумажный пакет. Твердо решив отпираться до последнего, она открыла тетрадь, исписанную неровным мелким почерком — следовало бы попросить себе прибавку за вредность: к концу дня в глазах рябило от строчек… Сеньор Гарсия, зайдя в кабинет, тихо хмыкнул, увидев пакет у себя на столе.

— И что же это, сеньорита Рохас?

— Понятия не имею, — Мирабель наклонилась к тетради, поправляя очки на носу, и делая вид, что не может разобрать ни слова. Раздалось шуршание и тихий, довольный вздох, и только тогда она рискнула поднять голову — Хорхе Гарсия стоял с закрытыми глазами и надкушенной арепой в руке.

— Потрясающе. Я уже лет пятнадцать не… — он замолчал, доедая арепу, после чего задумчиво взглянул на Мирабель. — Вы исполняете все желания, или мне выпал счастливый день?

— Я тут вообще ни при чем, — Мирабель улыбнулась, отводя взгляд — щеки почему-то потеплели. Сеньор Гарсия свернул пакет и сел за стол:

— Ну что ж, тогда — за работу. И… спасибо. Нет-нет, сеньорита Рохас, это не вам, это тому загадочному благодетелю, который приготовил эти потрясающие арепы и оставил их у меня на столе.

Через неделю в отношениях священника и дочери землевладельца произошел сдвиг: девица перестала ходить и томно вздыхать, а искренне призналась священнику в своих чувствах. Мирабель старалась не шмыгать носом, перепечатывая сцену объяснения в любви, но получалось плохо.

— Вам это нравится? — сеньор Хорхе задумчиво взглянул на нее, и Мирабель, заморгав, осторожно кивнула. — Почему?

— Просто… они не могут быть вместе, но любят друг друга. Несмотря ни на что…

— Вздор. Он ее не любит. Падре Рауль любит только себя, ему льстит, что Маргери влюблена в него, несмотря на их разницу в возрасте и в положении.

— Нет, это не так! — Мирабель выпрямилась, сердито глядя на него. Сейчас она даже забыла, что сеньор Гарсия — автор этого сценария. — Он влюблен в нее! Он был рядом с детства, он ей помогал, оберегал ее…

— Да, не спорю. Хм… — Хорхе прищурился, разглядывая потолок. — Скажем так, он любит ее, как… квинтэссенцию того, что никогда не может получить, видя в ней одновременно и ребенка, и женщину. А получить это он не сможет потому, что он не в силах отказаться от сана — ведь кто падре Рауль без своей колоратки? Обычный человек. Не святой, не богатый… а гнуть спину и работать в поле он считает ниже своего достоинства. Нет, сеньорита Рохас, это не любовь. Это отрава.

— Но, Маргери… — заикнулась, было, Мирабель, и сеньор Гарсия поморщился:

— Маргери — очень юная и наивная девушка, ей всего лишь шестнадцать лет. Всю жизнь отец держит ее под колпаком, оберегая от мира. Но вместо того, чтобы влюбиться в обычного парня, который будет ей ровней, она выбирает священника — почему? Ну же, сеньорита Рохас, ваши догадки?

Мирабель нахмурилась. После слов Хорхе весь романтический флер куда-то пропал, выцветая и обнажая неприятную суть. Она немного неуверенно ответила:

— Потому что это… безответно?

— Именно. Она боится любить живого, реального человека, и выбирает безопасный объект — священника, который был с ней рядом с самого детства. Она сразу становится необычной в своих глазах, ведь это не просто история любви, это история о запретной и невозможной любви, — сеньор Гарсия едко усмехнулся. — Нет, они не любят друг друга. Они используют друг друга, чтобы быть несчастными — и упиваются своими страданиями. Но для Марегри это простительно в силу ее возраста.

— Кажется, вы не очень любите своих персонажей, — пробормотала Мирабель, начиная печатать.

— А я и не должен их любить. Я — автор, я должен их понимать… а любовь — это уже удел слушателей.

Мирабель промолчала, но работа шла тяжело — она то там, то тут замечала мелкие детали, которые подтверждали слова сеньора Гарсия, и в конце концов она раздраженно откинулась на спинку стула.

— Они меня бесят, — сказала она в пустоту, и сеньор Гарсия негромко рассмеялся.

 

3.

 

Мирабель раздраженно потянулась за корректирующей лентой. Это была уже пятая ошибка за час, и она злилась на саму себя за рассеянность, на календарь, который мозолил ей глаза датой: «Семнадцатое октября», на свои мысли, которые упорно сворачивали к дому. Интересно, что папа подарил маме? А что подарили тетушке Пепе? Испекла ли мама торт, или это сделали папа и дядя Феликс, что сказала абуэла… Рука дрогнула и Мирабель снова нажала не на ту клавишу. Шестая ошибка. Если она не сосредоточится, то ее выгонят с позором.

Сеньор Гарсия сегодня тоже был на удивление вялым. Обычно он писал не разгибаясь, практически не обращая внимания ни на что вокруг, но сегодня его ручка почти не касалась бумаги, и он то и дело потирал лоб, словно у него болела голова.

— Что с вами? — наконец, спросил он, обернувшись к Мирабель. Она молча покачала головой, глядя на строчки, которые почему-то сливались перед глазами. — Сеньорита Рохас? Вы ни разу не хмыкнули, не вздохнули — вообще никак не отреагировали на то, что переписываете, и вы уже в шес… в седьмой раз берете корректор.

— Извините. Неудачный день, — коротко ответила Мирабель и сеньор Гарсия, кивнув, снова вернулся к сценарию. Впервые за четыре месяца своей работы здесь Мирабель не могла дождаться обеденного перерыва. И вообще ей хотелось, чтобы этот день закончился — завтра будет легче, завтра будет проще… Она вздрогнула от неожиданности, когда сеньор Гарсия вдруг поднялся и подошел к ее столу.

— Сеньорита Рохас? Раз уж у нас обоих сегодня неудачный день, может, согласитесь пойти со мной в кафе? Выпьем кофе, съедим по кусочку трес лечес?

— А… почему вы меня зовете? — Мирабель насторожено смотрела на него снизу вверх, и сеньор Гарсия пожал плечами:

— Мануэль же сказал, что я — эксцентричный? Считайте это проявлением моего характера. Я вас эксцентрично приглашаю, и буду угрюмо молчать в кафе.

— Мануэль еще говорил, что вы очень… невоздержанный на язык, — Мирабель слабо улыбнулась, и сеньор Гарсия смущенно потер предплечье, глядя в сторону:

— Обещаю быть вежливым.

Мирабель, поколебавшись, кивнула и встала из-за стола. Может, чашка кофе вернет ей рабочий настрой, и смоет все воспоминания о доме… Мануэль проводил их изумленным взглядом, ничего не сказав, но Мирабель была уверена — только они выйдут за порог, как Мануэль тут же бросится звонить Вивиан и эти два сплетника всласть посудачат над ними. Ну и пусть.

День был солнечным, хоть и ветреным, и Мирабель бездумно размешивала сахар в чашке кофе, глядя, как за окном пролетают мелкие бумажки и засохшие листья. Совсем как дома, когда тетя Пепа нервничала…

— Итак, сеньорита Рохас. Что с вами? — она, вздрогнув, взглянула на сеньора Гарсию. Он сидел напротив, тоже неотрывно глядя в окно. — Вы работаете у нас уже четыре месяца, и обычно просто лучитесь жизнелюбием и радостью. А сегодня…

— Это ерунда, — Мирабель натянуто улыбнулась, отпивая кофе. — Просто голова болит. Со всеми бывает.

— Да, — согласился сеньор Гарсия, по прежнему не глядя на нее. — У меня с детства голова болела почти каждый день, так что я знаю, как это. Если вы меня простите, вы выглядите как человек, у которого болит душа, а не голова.

Мирабель перевела взгляд на вазочку с цветами, стоящую у них на столике, и, решившись, тихо сказала:

— Я скучаю по дому. По родителям. Мне… мне их очень не хватает.

— С ними случилось что-то… плохое? — сеньор Гарсия, вздрогнув, обернулся к ней, и когда Мирабель покачала головой, суеверно постучал по столу. — Тогда почему вы не хотите их навестить? Или они уехали в другую страну?

— Нет, просто… — Мирабель прикусила губу. Слова рвались наружу, но вот компания была не самая подходящая. С другой стороны, ни с Мануэлем, ни с Вивиан откровенничать не хотелось. Обсудить светские сплетни или сюжетные ходы в радионовелле — это да. Делиться наболевшим… нет.

— В силу моей эксцентричности, сеньорита Рохас, я готов предложить вам мои уши. Абсолютно безвозмездно. И даже могу поклясться, что не стану обсуждать услышанное ни с кем, кроме вас, в силу моей угрюмости.

— Я… сбежала из дома. — Мирабель сняла очки, положив их на столик возле чашки. Так было проще — словно если она не могла разглядеть лицо напротив, то и Хорхе тоже ее не увидит. — Сначала я все разрушила, потом сбежала. Просто… Я хотела сделать, как лучше, помочь моей семье… хоть как-то! Полезла туда, куда запрещали, раскопала вещи, которые должны были быть похоронены, это узнала абуэла, причем, за Очень Важным Ужином, — Мирабель голосом выделила заглавные буквы и горько рассмеялась. — Это мой антиталант, если ошибаться — так с треском, с размахом, чтоб весь город был в курсе. В общем, я сказала слово, она сказала другое, и все одно за одно зацепилось, я наговорила очень много… глупого, абуэла сказала очень много обидного, и бум! Все развалилось. В общем, через пару месяцев после… этого, я удрала. Все равно от меня одни несчастья. Это же просто я: ходячая катастрофа и позор семьи… Но я скучаю по маме и папе, — голос у нее опустился до еле слышного шепота. — Скучаю по сестрам, по кузенам, особенно по Антонио.

— Почему вы им не напишите? Не позвоните? — сеньор Гарсия немного наклонился вперед, и Мирабель покачала головой, часто моргая, чтобы удержать навернувшиеся слезы:

— Я из очень… маленького городка. Там нет телефонной связи, да и почта не ходит, — она надела очки и с удивлением отметила слишком… понимающее выражение на лице сеньора Гарсии.

— Сеньорита Рохас… Мариана, — он осторожно дотронулся до ее ладони и тут же убрал руку. — Если вы позволите, дам вам один совет: возвращайтесь. Я уверен, что ваша семья любит вас и очень по вам скучает. Но чем дольше вы будете вдалеке от них, тем сложнее вам будет сделать этот шаг. Вы будете оттягивать визит, обещать себе, что вот в следующем году обязательно вернетесь, и однажды станет станет слишком поздно. Поверьте моему опыту. Я тоже родом из… маленького и затерянного городка. И тоже ушел от семьи, потому что от меня были одни только проблемы. Я все еще скучаю по сестрам и племянникам, но понимаю, что сейчас, спустя пятнадцать лет, меня уже никто не ждет, и обо мне, скорее всего, забыли. Не идите по моим стопам, сеньорита Мариана. Вернитесь домой, хоть ненадолго. Семья… — Хорхе вздохнул, снова глядя в окно, на небо, которое затянуло легкими перистыми облаками. — Семьи бывают ужасными, я не спорю. Но быть одному гораздо хуже.

Мирабель молча смотрела на него, чувствуя разливающееся в груди тепло. Это было странное, зыбкое ощущение узнавания, словно она случайно столкнулась с забытым другом детства посреди толпы.

— Хорхе… Сеньор Гарсия, спасибо, — он не заметил (или сделал вид, что не заметил) ее оговорки и дружелюбно улыбнулся:

— Раз уж вам стало немного легче… Тогда трес лечес? Или кофейный торт?

— Торт, — Мирабель расслабилась, чувствуя, как камень на душе стал немного легче. — Сеньор Гарсия? Так почему вы меня позвали в кафе сегодня?

— Потому что сегодня чудесный солнечный день? Потому что вы выглядели очень несчастной? Потому что мне надоело пить кофе в одиночестве?.. — он пожал плечами. — Кто знает. Я ведь такой… эксцентричный.

Он хитро подмигнул ей, и Мирабель рассмеялась в ответ. Солнце отражалось от ложечек, разбрасывая золотые искры, тонущие в зеленых глазах. Они вернулись на работу, и до конца дня Мирабель не брала в руки корректирующую ленту.

Она даже не удивилась, когда на следующий день, еще до начала рабочего времени, Мануэль сразу подхватил ее за руку и потащил на кухню, где уже сидела Вивиан.

— Ох, девочка, ох, дорогая моя, — Вивиан прижала руку к сердцу, качая головой. — Если ты решила влюбиться в нашего Хорхе, то лучше сразу выкинь эти мысли из головы.

— Я, обычно, против того, чтобы лезть в личную жизнь, но тут я с ней согласен, — Мануэль закивал. — Сеньор Гарсия… не самый подходящий человек.

— Вы вообще о чем? — Мирабель сложила руки на груди, сердито глядя на них. — Я не влюбилась в него, и он в меня тоже. Мы просто выпили кофе.

Вивиан покачала головой, глядя на нее не то с ужасом, не то с восторгом.

— Золотце, ты с нами уже четыре месяца, и поверь, и я, и Манолито очень хотим, чтобы ты и дальше тут работала. Он всегда пьет свой кофе в одиночестве. И… он не из тех, с кем идут к алтарю.

— Он что, твой бывший? — Мирабель переступила с ноги на ногу, пытаясь приглушить неприятное скребущее чувство в груди. Вивиан быстро замотала головой, даже перекрестившись:

— Что ты, что ты! Он не в моем вкусе. Просто… он встречался со своей первой помощницей. Это длилось два месяца и они расстались очень… неожиданно. Бедная Леона плакала в туалете: еще вчера все было хорошо, а сегодня он ни с того, ни с сего говорит ей: «У этих отношений нет будущего, тебя ждет настоящая любовь», и все. Больше ни слова. С тех пор, кстати, он старался брать в помощники только парней… Мариана, дорогая, — Вивиан вздохнула. — Ты действительно нам нравишься, и я не хочу, чтобы ты тоже рыдала в туалете с разбитым сердцем.

— Я не собираюсь рыдать от несчастной любви, — Мирабель демонстративно покосилась на часы. — А если мы тут проторчим еще пять минут, то я буду рыдать, лишившись работы.

Она поднялась в их кабинет, сразу садясь за свой стол. Сеньор Хорхе появился через минуту, и Мирабель улыбнулась ему.

— Вам сегодня лучше? — он задержался возле нее, и Мирабель кивнула, разглядывая его лицо. — Это радует. Я прошу прощения, кажется, наш вчерашний поход в кафе стал очень животрепещущей темой для обсуждений.

— Ерунда, — беззаботно отмахнулась Мирабель. — Поговорят и перестанут.

Хорхе с облегчением согласился с ней и до конца дня они не обменялись ни словом.

 

4.

 

Мирабель раздраженно стучала по клавишам, перепечатывая новую главу радионовеллы. Влюбленная Маргери, получив безукоризненно вежливый и непреклонный отказ от падре Рауля, буквально на следующий же день сказала отцу, что выйдет замуж за Хосе, на которого раньше она вовсе не обращала внимания. Впрочем, Хосе привлекала не столько сама Маргери, сколько ее приданное, так что нельзя сказать, что он был в обиде.

— Хорхе! — наконец, не выдержала Мирабель, и тут же, опомнившись, исправилась. — Сеньор Гарсия, я… Вы что, совсем не верите в любовь?!

— Почему вы так думаете? — Хорхе обернулся к ней с улыбкой, и Мирабель ткнула пальцем в пишущую машинку:

— В вашей новелле… Она же его не любит! И он ее — тоже! Зачем Маргери выбирать именно Хосе?!

— О, Мариана, потому что больше всего на свете люди любят портить себе жизнь.

— Это глупо!

— Но слушателям нравится. А что касаемо вашего вопроса… — Хорхе потер подбородок, глядя в окно. — Я верю в любовь, к сожалению. Можно сказать, я живу только потому, что мой отец так сильно любил мою мать, что пожертвовал своей жизнью ради нее. Я видел, как мои сестры находят любовь, как она крепнет с каждым днем и каждым годом… Увы, но да. Я верю в любовь. Но для себя я решил, что это должно быть нечто такое, из-за чего и умереть не страшно. И до сих пор мне как-то не повезло встретить такого человека.

Мирабель смущенно отвела глаза в сторону. Хорхе сейчас говорил искренне, с таким пылом, что ее собственное сердце невольно зачастило, сбиваясь с ритма.

— Я тоже верю в любовь, — тихо призналась она. — Но… я думаю, что на самом деле умереть за любовь легко. Гораздо сложнее сохранить свою любовь, даже когда пройдут годы.

Хорхе с интересом обернулся к ней:

— У вас любопытный взгляд на мир, сеньорита Рохас.

— Я кажусь вам наивной? — прямо спросила Мирабель, и Хорхе покачал головой:

— Ни в коем случае. Я бы даже сказал, такое скорее ожидаешь услышать от умудренной жизнью почтенной матроны, чем от юной и прекрасной девушки… — Хорхе оборвал себя, поспешно отворачиваясь, и Мирабель улыбнулась.

Рабочий день седьмого декабря был сокращенным, чтобы все желающие могли успеть на службу, и Мирабель, впервые за эти два года вдали от дома, решила пойти в церковь. Невозможно все время убегать от прошлого — в Энканто День маленьких свечей был одним из любимых праздников, не только из-за религиозного значения, но и потому что в этот день ее абуэла Альма встретила своего мужа, Педро. Педро, который отдал свою жизнь для того, чтобы защитить семью и доверившихся горожан… Она чувствовала себя немного неуверенно, подходя к толпе, собравшейся возле церкви. У всех в руках были свечи — в ажурных подсвечниках, в простых стаканах, или просто обернутые кружевной салфеткой понизу… Люди зажигали свечи, передавая огоньки друг другу — те, кто жили совсем рядом, уже расходились по домам, подсвечивая маленькие фонарики на входных дверях и окнах. Словно крохотные ручейки света, разбавляющие опускавшиеся сумерки, тянущиеся от дома к дому, от одного сердца к другому — и может, один такой огонек дойдет и до Энканто… Какая-то старушка обернулась к Мирабель с доброй улыбкой, и сердце болезненно сжалось — абуэла так улыбалась ей перед церемонией… Мирабель прикрыла огонек свечи от легкого ветерка и обернулась — и тут же чуть не уронила свечу. За ее спиной стоял сеньор Гарсия, глядевший на нее с удивлением.

— Ой, — вырвалось у Мирабель, и Хорхе кивнул:

— Вот уж точно что «ой». Вы не…?

Мирабель, спохватившись, осторожно зажгла его свечку своей, стараясь справиться с дрожащими руками.

— Я вас раньше здесь не видел, — с сомнением сказал Хорхе. — Или просто не замечал?

— Нет, я просто… в общем, в этом году в первый раз сюда пришла, — Мирабель зажгла свечки молодой парочке, держащейся за руки — а что, если когда-то давно ее абуэла и абэуло точно так же улыбались друг другу, держа в руках свечу… — Погодите, а вы получается, в этом же районе живете?!

— Ну да, — Хорхе предложил ей руку, и они вдвоем выбрались из толпы. — А вы?..

— Тоже. Только мы, наверное, не сталкивались до этого, — Мирабель пожала плечами.

— Это неудивительно. Я, честно сказать, домосед, дом-работа-дом… Ну или вот, — Хорхе подбородком кивнул в сторону церкви.

— А я раньше работала в другом районе, там было швейное ателье… — Мирабель вздохнула. Ей нравилась нынешняя работа, но по дням в ателье, когда она с другими девушками трудились над нарядами, перебрасываясь шутками и хором распевая песни, подпевая радиоприемнику, она тоже скучала.

— «Было»?

— Ну да, сеньора Констанс уехала, оставила ателье на сына, а он… — Мирабель досадливо нахмурилась. — Мы, может, и не были самым элитным заведением, но делали качественные вещи… Я, кстати, сама сшила свое платье. Да и почти всю свою одежду, — призналась она, и Хорхе, притормозив, внимательно посмотрел на нее:

— В таком случае, сеньорита Мариана, я не понимаю, почему вы зарываете свой талант в землю, перепечатывая мои бредни.

— Потому что сынок сеньоры Констанс решил поднять цены, а потом сменил поставщиков. Мы брали отличные ткани — да, цена была соответствующей, а он нашел дешевле, но… Нитки гнилые, ткань некачественная, линяет, рвется… В общем, полгодика протянули под его руководством и все. И мне пришлось очень быстро искать новую работу, вот только швея, даже такая неплохая, как я, сейчас не нужна, — Мирабель прикусила язык и смущенно покосилась на сеньора Хорхе. — Простите. Наболевшее.

— Я уже говорил однажды, что в силу моей эксцентричности с радостью выслушаю вас. Это предложение бессрочное, — он подмигнул ей, и Мирабель расслабилась. — А не думали вернуться домой?..

— Нет, — Мирабель покачала головой. — Я… знаете, у меня есть одна мечта. Только не смейтесь, ладно?

Хорхе укоризненно взглянул на нее:

— Мариана, я занимаюсь тем, что пишу про несчастную любовь и разбитые сердца, и этим зарабатываю себе на жизнь. Я буду последним человеком на земле, который осудит вас или ваши мечты.

— В общем, я мечтаю открыть свое собственное швейное ателье. Я не только ведь шить умею, я придумываю разные модели, чтобы вещь была индивидуальной, — Мирабель опустила голову, глядя на асфальт с мелкими трещинками. Совсем как стена Каситы в тот вечер, когда… «Не думай, не вспоминай, забудь о них, забудь!» — И я пообещала себе, что вернусь домой уже не… пустым местом, а кем-то, о ком говорят с уважением. Чтобы доказать, что я тоже достойна быть частью семьи…

Она осеклась, и Хорхе, снова остановившись, слегка сжал ее ладонь:

— Мариана, я прошу прощения, что снова лезу не в свое дело, но неужели для семьи важны не вы сами, а только какой-нибудь талант, или, не знаю, дар?

Мирабель передернуло. «Особая доставка для самой неособой персоны!»

— В моей семье все… одаренные, — глухо отозвалась она. — Только одна я, как паршивая овца. Я хочу доказать им, что я тоже особенная. Или, наверное, я хочу убедить саму себя, что имею право быть частью семьи. Извините, что вывалила на вас все это.

Хорхе неуверенно погладил ее большим пальцем по запястью и зашагал дальше.

— Значит, ваша мечта — свое ателье, — проговорил он задумчиво. — И все упирается в отсутствие денег, я правильно понимаю?

— Да, — Мирабель кивнула и, сообразив, что они уже дошли до ее дома, притормозила. — Нужны деньги на аренду, на покупку тканей, оборудования… Я, конечно, иногда шью на дому, но моих соседок точно не хватит, чтобы собрать нужную сумму.

— А вы бы смогли сделать платье в стиле, скажем, прошлого века? — Хорхе продолжал задумчиво на нее смотреть, и Мирабель пожала плечами:

— Да, наверное. Не знаю, у меня в основном просят современные вещи.

— Студия в Кали собирается выкупить у меня права на экранизацию одной радионовеллы, — Хорхе, сообразив, что так и держит ее за руку, разжал пальцы, и Мирабель попыталась не показать разочарования. Ей нравилось прикосновение его теплых пальцев — такое надежное и странно-знакомое. — Им наверняка понадобится художник по костюмам. Может, если я предложу вашу кандидатуру…

— Хорхе… вы серьезно? — Мирабель уставилась на него, и он поспешно замахал руками:

— Только не ожидайте от меня чудес, я не Господь Бог, а просто сценарист. Вы покажете им эскизы, или образцы… я не знаю, если честно, что и как там устроено, и если вы им понравитесь, то… — он пожал плечами.

Мирабель хватала воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Несмотря на то, что уже был поздний вечер, у нее на сердце засияло солнце.

— Еще немного, и я в вас влюблюсь, — выпалила она. Хорхе, вздрогнув, удивленно глянул на нее и вдруг улыбнулся, прищурившись:

— Вы пытаетесь меня напугать, или же дарите надежду?

— Все сразу! — Мирабель рассмеялась, прикрыв рот ладонью. Огонек свечи заплясал в ее руке, и Хорхе, смутившись, шагнул назад:

— Извините, Мариана, у меня очень странные шутки. Прошу прощения.

— Нет, я вовсе не… — Мирабель задержала дыхание, пытаясь справится с новым приступом смеха. — Спасибо вам. Даже если не получится, все равно спасибо.

Хорхе махнул рукой, глядя на дом:

— Вы живете здесь?

— Да. Спасибо, что выслушали меня, и… вообще, — немного сбивчиво сказала Мирабель. Поколебавшись, она неуверенно протянула: «Может, чашку кофе?» и Хорхе, быстро замотав головой, сделал еще пару шагов назад.

— Спасибо, но нет. Хочу донести свечу до дома, — он поднял руку и Мирабель кивнула. Глядя ему в спину, Мирабель поняла, что не шутила — она действительно могла бы влюбится в Хорхе.

Точнее, уже давно сделала это.

 

5.

 

Предрождественская вечеринка стала темой номер один в их радиостудии. Мирабель с легкой ностальгией вспомнила швейное ателье — они приносили бунуэльо и заварной крем, включали волну с вайенато… Вивиан изящно пожала плечами на ее вопрос, как проходит праздник здесь.

— Директор Мендоса снимает для нас Гранаду… Кстати, в следующем году ее планируют закрывать, так что это последняя возможность там побывать. Еда, напитки, живая музыка… Первые минут пятнадцать все будут вежливо говорить о погоде, и упаси боже заговорить о консерваторах и либералах, в прошлом году закончилось тем, что все разбились на группы и угрюмо молчали, еще хорошо, что обошлось без драк, не хватало еще устроить второе Богатасо… Так что только погода, музыка, ну и светские сплетни.

— Может, не идти… — с сомнением протянула Мирабель, и Вивиан тут же замахала руками:

— Мариана, даже не вздумай оставаться дома! Дорогая, там будет весело, опять же, директор за все платит, а если тебе удастся его поймать в нужном состоянии, то даже прибавку к зарплате получишь.

— А Хорхе… Я хотела сказать, сеньор Гарсия тоже идет? — Мирабель, чувствуя, что краснеет, схватила чашку кофе и спешно отхлебнула. Тут же раскашлялась, и Вивиан с очень ехидной улыбкой похлопала ее по спине.

— Идет, идет. Так что надевай лучшее платье, дорогая, раз уж ты решила покорить эту крепость, несмотря на наши попытки тебя отговорить.

— Я ничего не решила, — сердито буркнула Мирабель, но Вивиан только покивала с понимающим видом.

Мирабель до последнего сомневалась, стоит ли идти на вечеринку, и не лучше ли провести этот вечер дома, в одиночестве и тишине, но очень быстро поняла, что это обязательно закончится воспоминаниями о доме, а значит — слезами. А плакать в канун Рождества было бы очень глупым занятием.

Отель Гранада действительно поражал своим видом и размахом — даже стало обидно, что его закрывают. Мирабель прошла внутрь, показав бейджик со своим именем, и швейцар на входе вежливо кивнул ей, подсказав, как добраться до зала — как будто тут можно было потеряться! Мирабель остановилась в дверях, глядя на толпу — здесь собрались работники всех трех радиостанций директора Мендосы. Она заметила Хорхе рядом с какой-то пожилой женщиной, которая что-то рассказывала ему и, засмотревшись, чуть не врезалась в Вивиан.

— О, дорогая, ты все-таки пришла! — обрадовалась она. — Ну как? Я же говорила, что это стоит видеть…

— Это точно. Вив, а кто эта женщина? — Вивиан рассмеялась, прикрыв рот пальцами.

— Это Маргери. Точнее, актриса, которая ее озвучивает, Росита Манрике.

— Ты шутишь?! — Мирабель вытаращилась на женщину во все глаза. Судя по всему, ей было за шестьдесят, но голос звучал так же звонко и нежно, как у юной девушки. Постепенно к Росите и Хорхе подходили другие люди — Вивиан вполголоса перечисляла всех по именам, пояснив, что это тоже актеры озвучки. Мануэль, найдя их, присоединился к обсуждению.

— Они кажутся довольно напряженными, — заметила Мирабель, глядя на актеров.

— Ну разумеется, — подтвердил Мануэль. — Если сеньор Гарсия напишет, что кто-то из действующих лиц умрет, то значит, актер выбывает — и остается надеяться, что в следующей радионовелле будет для него место.

— А другие студии? — спросила Мирабель, глядя на Хорхе, который что-то объяснял, активно жестикулируя. Как всегда, когда дело касалось его сценариев, он словно забывал про свою неразговорчивость и сдержанность.

— Директор Мендоса владеет тремя самыми главными студиями в Боготе: политика, спорт и развлечения. И радионовеллы сеньора Гарсии самые популярные. Есть еще небольшие студии, в основном с музыкой и телефонными викторинами, но они нам проигрывают по рейтингам, — Мануэль с гордым видом задрал нос, словно это была целиком и полностью его заслуга. Мирабель, рассмеявшись, отошла в сторону, пропуская Гектора Льосу с супругой.

Обещанная живая музыка была выше всяких похвал — музыканты создавали приятный фон, не заглушая разговоры, и Мирабель вскоре поняла, что машинально отстукивает ритм мелодии. Ей хотелось танцевать — так же, как дома. Да, там не было такого изысканного звучания, в Энканто играли простые, веселые мотивы, да и танцевали там тоже лихо… Мирабель часто заморгала, ругая себя за навернувшиеся слезы. Обещала же, не думать о доме и не вспоминать…

— Все в порядке? — Хорхе, чуть нахмурившись, остановился рядом с ней. — Вы выглядите так, словно готовы расплакаться.

— Ерунда, — Мирабель махнула рукой. — Просто вспомнила семью. Когда на праздники папа играл на пианино, и мы с сестрами… — она замолчала. Ком в горле обзавелся острыми колючками и безжалостно царапал ее изнутри.

— Мариана? Я могу что-нибудь для вас сделать? — Хорхе встал перед ней, закрывая от любопытных и ленивых взглядов, и Мирабель покачала головой.

— Я в порядке, правда. Это пройдет, — музыканты выводили затейливую мелодию, и Мирабель выпалила, даже не задумавшись. — Потанцуйте со мной. Пожалуйста.

— Мариана, я бы с удовольствием, но я боюсь за ваши очаровательные ноги. Я их оттопчу, у меня грация капибары, и в последний раз я танцевал на свадьбе у моей сестры, а это было полжизни назад, — Хорхе развел руками. — Лучше попросите Мануэля, он с вас глаз не сводит весь вечер, и я думаю, танцор из него гораздо лучше, чем…

Хорхе замолчал, не договорив — музыканты заиграли новую мелодию.

— Ох, черт, — протянул он с тоской. — Это же Por una cabeza⁽²⁾…

Мирабель, прислушавшись, узнала мотив — его часто ставили по радио, и вздохнула. Ей действительно нравилась эта песня, и она снова умоляюще взглянула на Хорхе.

— Да, — он кивнул, подхватывая ее за руку. — Заранее прошу прощения за отдавленные ноги, но против магии Карлоса Гарделя я бессилен.

Мирабель коротко рассмеялась — Хорхе явно преувеличил свое неумение танцевать, потому что двигался он хорошо.

— Я думаю, это действительно бессмертная песня, — задумчиво сказал он, легко отталкивая ее, удерживая за руку, и притягивая обратно. Мирабель вздрогнула, когда их лица оказались близко друг другу, но Хорхе словно смотрел сквозь нее. — Даже через пятьдесят лет ее будут помнить. А может, и через сотню… А сейчас вправо.

Мирабель вовремя сообразила, что от нее требуется, быстро переступив в нужную сторону.

— А вы еще говорили, что плохо танцуете, — шутливо упрекнула она. — Это я чуть на вас не наступила.

— Случайность, не более, — Хорхе улыбался, наклоняя ее назад и поднимая, так осторожно, что очки даже не дрогнули. Мирабель прислонилась щекой к его щеке, пока под кожей словно пробегали колючие искорки бенгальских огней. Хорхе снова развернул ее, почти обнимая и, покрутив, отклонил назад с последними аккордами.

— И все-таки, вы исполняете мечты, Мариана, — сказал он, отводя ее в сторону. — Давно хотел потанцевать под эту мелодию, и вот мне явилось рождественское чудо в вашем лице.

Он поцеловал ей руку и Мирабель вздрогнула. Простой, вежливый жест обжег изнутри, переплавляя робкое влечение в желание. Хорхе глянул ей в глаза и быстро отвернулся, поспешно — слишком поспешно — выпуская руку.

— Еще раз спасибо за танец, — пробормотал он, отходя в сторону. Мирабель часто дышала, пытаясь унять колотящееся сердце. Наверное, лучшее, что она сейчас может сделать — это уйти, и черт с ней, с прибавкой к зарплате.

Мирабель выдержала еще час — они с Хорхе обходили друг друга по широкой дуге, чтобы даже случайно взглядом не столкнуться; она успела станцевать с Мануэлем, которому отдавила ноги — к его чести, он даже не поморщился, мужественно вытерпев весь танец, немного поболтать с Вивиан, познакомиться с очаровательной женой Гектора, Эсперанцей… Тянущее чувство внутри становилось все тяжелее и горячее, и она, скомкано отговорившись разболевшейся головой, поспешила на выход. Забрав легкий пиджак, Мирабель уже двинулась к двери, когда услышала Хорхе:

— Вы уже уходите?

— Да. Устала и… вы тоже? — он кивнул, быстро глянув на нее и тут же опустив голову. Мирабель помедлила, бездумно теребя пуговицу пиджака. — Вы…

— Может, вас проводить? — выпалил Хорхе и тут же исправился. — То есть, нам ведь все равно в один район ехать, и просто чтобы вы не были одна в машине в такой час…

— Да, пожалуйста! — Мирабель быстро закивала, чувствуя, как с плеч свалилась гора. Такси удалось поймать только через пятнадцать минут — Хорхе, искоса поглядывая на нее, сидел рядом на заднем сидении. За машину расплатился он, и Мирабель, глядя вслед уезжавшему такси, тихо спросила:

— Может, ты хочешь кофе?

— Да. — Хорхе кивнул, глядя ей в лицо. — Да, я хочу.

* * *

Мирабель бездумно наполнила турку водой, ставя ее на плиту. Руки у нее дрожали и она злилась на себя за эту нервозность.

— Давай я хоть чашки достану? — предложил Хорхе, заглядывая на кухню, и она, вздрогнув, чуть не рассыпала кофе.

— Да, пожалуйста, — Мирабель спохватилась, что не сказала где они, но Хорхе, словно и так знал, безошибочно открыл левый шкафчик и с удивлением уставился на чашки.

— У меня они точно так же стоят, — признался он, смущенно кашлянув, и Мирабель улыбнулась, чувствуя, как уходит напряжение. Когда она сюда въехала, то машинально расставила все так, как было в Касите, чтобы не путаться — и то, что у Хорхе чашки стояли в том же месте, показалось забавным совпадением.

Они перебрались в гостиную, устроившись на диване на почтительном расстоянии, и медленно цедили кофе, глядя куда угодно, только не друг на друга.

— Так что будет с Маргери? — Мирабель сняла очки и помассировала переносицу. Хорхе, мгновенно оживившись, хмыкнул:

— О, она овдовеет через пару лет.

— Ничего себе, — Мирабель чуть не опрокинула на себя кофе и выпрямилась. — Это жестоко!

— Ни капельки. Дело в том, что она встретит свою истинную любовь на похоронах мужа — это окажется его племянник, Серхио. Из-за сложных семейных перипетий, он был вынужден уехать из города, — Хорхе, отставив кофе на столик, взмахнул рукой. — Он на год старше Маргери, и сказочно разбогател на винодельне. Они увидят друг друга и бум! Страсть вспыхнет, словно пожар в сухой степи, но как они могут сделать это, ведь она только что овдовела?!

— А как же падре Рауль? — Мирабель облокотилась на спинку дивана, с улыбкой глядя на Хорхе.

— Он будет кусать локти, ведь он слишком поздно понял, что действительно любит Маргери. Но узнав во время исповеди, что племянник Хосе влюблен в нее, Рауль разлучает влюбленных…

— О, нет! — Мирабель патетично прижала ладони к груди, и Хорхе, окончательно расслабившись, издал зловещий смех:

— Да! Он придет к Маргери, признаваясь ей в любви, но она гордо отвергнет его. И отправится в путешествие, чтобы найти Серхио — и любящие сердца воссоединятся вопреки всем преградам, — Хорхе замолчал, и Мирабель улыбнувшись краем рта, опустила голову, разглядывая свои руки.

— Значит… любовь побеждает все? — тихо спросила она. Хорхе неопределенно повел рукой в воздухе, снова взяв кофе и отпил:

— В радионовеллах? Да. Иначе сердца моих слушателей будут разбиты, а рейтинги нашей студии поползут вниз. А в жизни… некоторой любви не должно быть.

Тишина, повисшая в комнате, просто оглушала. Хорхе осторожно поставил чашку на блюдце, не глядя в ее сторону.

— Уже довольно поздно, — пробормотал он, потирая затылок. — Вечер был… насыщенным и ты устала.

— Я не… Да, все верно, — Мирабель комкала подол платья в пальцах, пытаясь справиться с дрожью, пробежавший по телу. Решившись, она подняла голову, встречаясь взглядом с Хорхе. В ушах зазвенело и сердце гулко ударило в груди, разгоняя по крови медленный жар. Он так смотрел… Мирабель потянулась к нему навстречу, и Хорхе, будто зачарованный, еле заметно наклонился к ней.

— У меня дурное предчувствие, — шепнул он, почти касаясь ее губ, и Мирабель вскинула брови.

— Странно, у меня наоборот…

Договорить она не успела — Хорхе подался вперед, целуя в губы, и все слова вылетели у нее из головы. Они целовались, с каждой секундой все глубже, все жарче. Мирабель зарылась пальцами в его волосы и Хорхе, одобрительно заворчав, скользнул ладонью на ее поясницу — Мирабель выгнулась, чувствуя тепло, и, почти потеряв равновесие, опустилась спиной на диван. Подол платья задрался до непристойной высоты, обнажая бедро — и Мирабель решительно передвинула его руку себе на ногу.

— Это не…

— Правильно, — перебила она его. Она чувствовала, что это правильно, что это именно то, что нужно, тот, кто нужен… Разве что где-то в глубине души билось ощущение чего-то непоправимого, но Мирабель отмахнулась от него.

Хорхе наклонился, оставляя поцелуи на шее, постепенно опускаясь ниже, и она зажмурилась от удовольствия, запрокидывая голову. Его ладонь поглаживала бедро, пробираясь выше под платье, и Мирабель, прерывисто вздохнув, потянула рубашку из брюк, дотрагиваясь до горячей кожи. Хорхе, вздрогнув, отстранился, напряженно глядя на нее.

— Если ты хочешь продолжить…

— Да. Да я хочу, — Мирабель резво вскочила на ноги и ударилась коленом о журнальный столик. Чашка кофе опрокинулась, и по столешнице расползлось коричневое пятно — чудом на очки не попало. — Ай, черт!

— Ш-ш-ш, лечи-лечи, лягушачий хвостик, — Хорхе соскользнул с дивана на пол и подул на ее колено — ее обожгло изнутри то, как непринужденно и легко он это сделал. — Если не вылечишь сегодня, то вылечишь…

— …завтра, — выдохнула Мирабель, потянув его за волосы и наклоняясь к губам.

До спальни они добирались почти вслепую, путаясь в руках и ногах. Мирабель кое-как расстегнула его рубашку, и Хорхе нетерпеливо отбросил ее в сторону, пытаясь найти застежку платья. Приглушенно рассмеявшись, Мирабель прижалась к нему, целуя в щеки и губы — Хорхе отвечал ей тем же, пока молния на платье расходилась под его пальцами. Платье с тихим шорохом упало к ее ногам, и она легко переступила через него — горячие ладони прошлись по ее плечам, обвели грудь, вызвав у нее прерывистый вздох, скользнули на талию… Хорхе рывком прижал ее к себе, и низ живота обдало жаром от его возбуждения. Мирабель, втянув воздух сквозь зубы, кончиками ногтей прошлась у него по затылку и Хорхе, вздрогнув, крепче обнял ее, целуя в шею, ловя ее пульс губами — так, что в глазах потемнело. Она подтолкнула его к кровати, забираясь верхом — Хорхе зарылся пальцами в ее волосы, целуя с таким отчаянием, словно она могла раствориться, как утренний туман.

«Абуэла бы этого не одобрила» — мелькнуло у нее в голове, но Мирабель небрежно отбросила эту мысль. Абуэлы здесь нет, ее семьи тут нет — какой смысл думать про них здесь и сейчас, когда кровь кипит от жгучего, исступленного желания близости, разделенного на двоих?

Хорхе оперся на локти, нависая над ней, и на секунду, на доли секунды ей показалось, что она видит кого-то знакомого, кого-то забытого… Мирабель закрыла глаза, приникая к его губам, обхватывая спину ладонями, чувствуя напряженные мышцы и тяжесть его тела. Она подумает об этом завтра, если оно когда-нибудь наступит.

Проснувшись, она даже не открывая глаз могла сказать, что одна в постели. Из комнаты донесся тихий шорох, и Мирабель села в кровати, напряженно прислушиваясь. Хорхе… здесь? Набросив легкий халат и кое-как затянув пояс, Мирабель вышла из спальни и остановилась на пороге гостиной, глядя на Хорхе, осторожно оттиравшего засохший кофе с ее журнального столика: взъерошенный, в наполовину расстегнутой рубашке навыпуск. Услышав ее шаги, он замер, а затем медленно повернул голову, встречаясь с ней взглядом.

— Для человека, который всегда критиковал… подобные отношения, я слишком быстро сдался, — наконец, сказал Хорхе, снова принимаясь за пятно. — Разница в возрасте. В положении. Это как худший сценарный штамп, престарелый мужчина испытывает чувства к своей юной помощнице… За такой поворот сюжета меня бы забросали гнилыми фруктами.

Мирабель, рассеянно кивнув, подошла ближе и, взяв очки, надела их — мир из расплывчатого и зыбкого стал болезненно четким и ясным. Безумие ночи осталось в прошлом, пришло время яркого света и правды.

— Тогда, наверное, это ошибка, которую нужно забыть? — голос, еще слегка хриплый со сна, почти не дрогнул, и Мирабель мысленно поздравила себе с этим. Хорхе дернулся, как от удара.

— Не ошибка. Или, может, для тебя — да. Но не для меня, — произнес он. — Проклятье, было бы легче, если бы я про это написал. Есть время придумать красивые реплики и мудрые фразы.

Мирабель, переведя дух, осторожно села на диван, поправив халат, который так и норовил открыть ноги. Хорхе, помедлив, положил тряпку и сел рядом, зажимая ладони коленями.

— Для меня это тоже не ошибка, — тихо сказала Мирабель, вертя в пальцах пояс от халата. — Я этого хотела. И даже если бы вернулась во вчерашний вечер — все равно бы сделала это снова.

Хорхе выдохнул — она заметила, как расслабились его плечи, до этого казавшиеся каменными.

— Ты мне нравишься, Мариана, — он слегка повернулся к ней, и Мирабель внутренне поморщилась. Чужое имя скребком прошлось по нервам, напоминая, что она лгунья. — Действительно нравишься, гораздо сильнее, чем я хотел думать. Но… я не знаю, к чему все это приведет.

Мирабель осторожно дотронулась до его руки — Хорхе переплел их пальцы бездумным, рефлекторным движением, и на душе стало тепло.

— Никто не может знать будущее, правда ведь? — с улыбкой сказала она. «Кроме моего дяди Бруно, который мог видеть будущее, но пропал много лет назад, а может, и умер…» Мирабель вздрогнула, по рукам пробежали мурашки и они покрылись гусиной кожей. Почему она вспомнила Бруно? О нем лучше не думать, не вспоминать и уж тем более не говорить… Хорхе покачал головой:

— А если эта связь принесет только боль и разочарование? Если я разобью тебе сердце?..

— Ты всегда думаешь о самых плохих вариантах? — Мирабель, справившись с ознобом, подняла их сцепленные руки. — Даже так… Я бы рискнула.

— Ты… хочешь пойти дальше? — Хорхе настороженно смотрел ей в лицо, словно пытался разглядеть там сомнения или страхи. Мирабель кивнула:

— Да, Хорхе. Я действительно хочу пойти дальше и посмотреть, к чему это приведет.

В его глазах мелькнуло что-то горькое и болезненное, и он осторожно отпустил ее пальцы:

— Даже если окажется, что я… не тот человек, которым кажусь?

— Ты же не маньяк-потрошитель? — Мирабель шутливо нахмурилась и он покачал головой. — Тогда проблема решена.

И только одна-единственная мысль назойливой мошкой билась на краю сознания: «Я должна буду признаться, как меня зовут и откуда я. Я сделаю это… Но немного позже».

 

6.

 

Два дня пролетели, словно в дурмане — время перестало иметь вообще хоть какой-то смысл, расплавилось, словно часы на картине Дали. По радио транслировали бесконечную музыку («Поднимем рейтинги конкурентам» — заметил Хорхе, переключаясь на музыкальную волну), и они тонули в ней, тонули в своих чувствах, которые, вместо того, чтобы притихнуть, захлестывали с головой. Вечером второго дня они лежали в постели, слушая очередное болеро. Смятая простынь свисала почти до пола, и Мирабель лениво подумала, что ее надо поднять — но шевелиться не хотелось. Внутри растеклась нега, и то, что Хорхе рассеянно ерошил ее волосы, только усиливало полудрему.

— Итак… Завтра нам нужно идти на работу, — задумчиво произнес он, и Мирабель, сморгнув, попыталась вернуться в реальный мир. — Твое решение не изменилось?

— Быть с тобой? Даже не сомневайся, — она перевернулась на живот и, скрестив руки, устроилась у него на груди. — Думаешь, будут сплетни?

Хорхе приглушенно рассмеялся, обводя ее спину:

— Я бы удивился, если бы обошлось без них. Марианита, тебе ведь рассказывали о том, что я не самый подходящий для… — он запнулся, но все-таки продолжил. — Для отношений человек?

Она кивнула и прижалась щекой к его груди, чувствуя мерный стук сердца.

— Я хочу, чтобы на этот раз было иначе, — тихо признал Хорхе. — Я не знаю, чем это закончится, но я хочу, чтобы это продолжалось. У меня не лучший характер, я не молод, и уже вряд ли изменюсь. Но я действительно постараюсь не испортить все.

— Мы вместе проработали полгода с небольшим, — напомнила Мирабель и лениво потянулась. — Меня твой характер устраивает… мне вообще кажется иногда, что я давно тебя знаю.

— Мне тоже, — Хорхе притянул ее к себе ближе, и Мирабель блаженно зажмурилась. Простыня все-таки свалилась на пол, но подняли ее далеко не сразу.

Разумеется, стоило только переступить порог радиостудии, как Мирабель сразу столкнулась с любопытствующим взглядом Вивиан, который только усилил ее сходство с Долорес.

— О-о-о, девочка моя, — промурлыкала Вивиан с многозначительной улыбкой, и Мирабель с деланным равнодушием вскинула брови.

— Что «о-о-о»?

— Ничего. Но… поздравляю. Судя по твоему лицу, эта крепость сдалась без боя и все выходные ты праздновала свою победу. Если вдруг захочешь о чем-нибудь поговорить или обсудить…

— Вивиан, радионовеллы у нас транслируются по будням с часу до трех, — Мирабель прикусила губу, чтобы не засмеяться. — Моя личная жизнь — это не радионовелла.

— Безусловно, — она покивала, а затем, быстро оглядевшись, подхватила Мирабель за руку, утаскивая на кухню. — Я надеюсь, вы оба были достаточно осмотрительны?

Мирабель вспыхнула. Когда она жила в Энканто, мама просто оставляла нужный пузырек на кухне в специальном ящике, мудро прикрывая глаза на то, что отвар периодически приходилось доливать. Молодость и кипящая кровь требовали выхода, и многие девушки в Энканто иногда заглядывали к «сеньоре Джульетте» ближе к вечеру — Мирабель помнила их смущенные и немножечко испуганные лица и мамину понимающую улыбку. Здесь же приходилось обходиться… другими средствами — Хорхе в их первое утро отправился в аптеку, насмешливо сказав, что в его возрасте есть кое-какие плюсы: можно попросить нужные вещи у аптекаря не краснея и без заикания.

— Большое спасибо за заботу, — заявила она, поправив очки нервным жестом. — У нас есть головы на плечах.

— Вот и славно, а то я много таких историй знаю, когда любовь затмевает все, а потом… — Вивиан вздохнула и снова улыбнулась ей. — В любом случае, я действительно рада за тебя. Вы смотрелись на удивление хорошо вместе, когда танцевали в тот вечер. Даже немного похожи.

— Разве? — удивилась Мирабель, но тут на кухню заглянул Гектор, и разговор увял сам собой. Мирабель, попрощавшись с Вивьен, поднялась наверх, кивнув Мануэлю, который шутливо отсалютовал ей двумя пальцами, и зашла в кабинет к Хорхе. Он встретил ее улыбкой, на мгновение оторвавшись от сценария, и Мирабель позволила себе целую минуту расслабленной нежности, после чего, встряхнувшись, засела за машинку. В конце концов, любовь это хорошо, но платят ей не за влюбленные взгляды и нежные поцелуи — если только они не на страницах сценария.

После новогодних праздников они сошлись на том, что в будние дни стоит проявлять осмотрительность и держать себя в руках, оставаясь ночевать вместе лишь на выходные — то у Хорхе, то у нее самой. В результате в их квартирах постепенно появлялись вещи друг друга, и в конце концов Мирабель решила сложить его рубашки и брюки на отдельную полку в шкафу. Распахнув дверцы, она принялась перекладывать свои вещи и замерла, когда пальцы коснулись завернутой в ткань фоторамки. Два года назад она ушла из Энканто взяв с собой только это фото и немного денег, но с тех пор так и не смогла найти в себе силы взглянуть на семью, которой причинила столько боли. Мирабель, поколебавшись, вытащила фотографию и откинула ткань. Взгляд абуэлы прожег ее почти насквозь, и Мирабель, зажмурившись, торопливо затолкала фото на верхнюю полку, где лежали ее альбомы с эскизами одежды.

«Тебе придется рассказать ему правду о себе» — внутренний голос говорил очень знакомо: совсем как абуэла. «Ты не можешь лгать ему вечно, дорогая»

— Это не имеет значения, кто я, — прошептала Мирабель, и принялась складывать рубашки Хорхе.

* * *

Приближение дня рождения она могла бы почувствовать даже без календаря — просто по усиливающейся хандре. Она давно пыталась относится к этой дате как к самому обычному дню, но родители продолжали ее поздравлять, даже несмотря на провалившуюся церемонию. А Мирабель каждый раз, задувая свечи, видела в дыму свою исчезавшую дверь — но улыбалась, чтобы не расстраивать маму и папу. Покинув Энканто, она просто никому не говорила, когда у нее день рождения — в ателье, когда ее однажды спросили, она отговорилась взятым наобум числом, и 6 марта для нее прошло как обычный рабочий день… не считая того, что все валилось из рук и она умудрилась запороть вышивку на крестильной рубашке. К счастью, тогда ее выручила Тереса Мария, поверив оправданию про «эти самые дни» и даже поделившись шоколадом, который сеньора Констанс хранила специально для этих целей.

Мирабель чертыхнулась, в очередной раз взяв корректор. Хорхе, оторвавшись от сценария, внимательно посмотрел на нее:

— Снова «неудачный день», Марианита?

— Вроде того, — она потерла лоб. — Извини. Наверное, с погодой что-то. Или звезды как-то не так встали.

— Насчет звезд — это к Вивиан, она у нас главный звездочет, — отозвался Хорхе, снова возвращаясь к работе. Мирабель улыбнулась, пытаясь сосредоточиться на работе, и дотерпеть хотя бы до обеденного перерыва. — Милая? Может, чуть позже выпьем кофе?

— Конечно, — Мирабель благодарно кивнула. Ну почему несмотря на все попытки, она все равно дергается в этот день? Подумаешь, стала старше на год, и уже не просто двадцать, а двадцать один… Мирабель потерла глаза, сдвинув очки на лоб и вздрогнула, когда Хорхе поднялся со своего места и подошел к ней. Присев на корточки перед стулом, он развернул ее к себе лицом, пристально глядя в глаза:

— Я надеюсь, ты не забыла про мое бессрочное предложение насчет моих ушей?

— Помню, — Мирабель устало вздохнула, прислоняясь щекой к его ладони. — Хорхе, я знаю, что завтра рабочий день, но… ты можешь сегодня остаться у меня?

— Все, что угодно, радость моя, — Хорхе кивнул, поднимаясь на ноги. — Но насчет кофе я серьезно. И насчет «выслушать» — тоже.

Мирабель поймала его за руку и притянула к себе, оставляя почти целомудренный поцелуй на губах. Хандра хоть и не пропала совсем, но притихла, и Мирабель не пришлось хвататься за корректор каждые пять минут. Начисто игнорируя переглядывающихся Мануэля и Вивиан, провожавших их взглядами, они действительно отправились к ней домой вместе.

— Надо поработать над сюжетами, раз уж реальность им кажется интересней, чем мои сценарии, — сказал Хорхе, поглаживая ее руку.

— Думаю, не поможет. Там просто выдуманные люди, а здесь все настоящее, — Мирабель через силу улыбнулась. Квартира встретила ее темнотой и тишиной, которые очень быстро исчезли — Хорхе уже привычно прошел на кухню, зажигая огонь под чайником, пока Мирабель, наскоро переодевшись, взялась за готовку ужина.

— Сегодня рис с овощами, — объявила она. Хорхе, кивнув, присоединился к ней, нарезая перец и помидоры, и Мирабель ненадолго прислонилась лбом к его плечу. Перекусив и залив посуду водой, они перебрались в спальню. Мирабель устроилась в объятиях Хорхе, прислонившись спиной к его груди и откинув голову на плечо. Хандра окончательно растворилась, оставив после себя только слабую грусть. По радио играло вайенато, и Мирабель положила ладони поверх рук Хорхе, машинально нажимая кончиками пальцев, будто на клавиши.

— Знаешь, я умею играть на аккордеоне, — тихо сказала она, и Хорхе хмыкнул, обдав ухо теплым дыханием:

— Ты — кладезь талантов, милая, — Мирабель потерлась о его подбородок, продолжая переставлять пальцы в такт музыке.

— Дома… мы иногда играли вместе. Я на аккордеоне, папа на рояле, Лола брала типле — было так здорово. Даже абуэла танцевала — очень редко, но бывало, — Мирабель улыбнулась. Впервые воспоминание о доме не причинило боли.

— Я раньше учился играть на типле, — признался Хорхе, чуть сдвигая руки и ловя ее пальцы. — К счастью, я решил зарабатывать на жизнь своими сценариями, а не игрой, иначе я бы очень быстро умер от голода… ну или от стыда.

Мирабель рассмеялась, поворачиваясь к нему.

— У меня такое странное чувство, когда ты рядом, — она сняла очки и прижалась лбом к его лбу. — Словно я дома, в полной безопасности и в тепле. Там, где и должна быть.

— Я понимаю. Я тоже это чувствую, — Хорхе закрыл глаза, медленно ведя ладонями по ее рукам. — Словно я нашел что-то давно утерянное, но такое ценное. Нужное. Единственное.

Его руки скользнули по шее вверх, очерчивая лицо кончиками пальцев, и Мирабель, зажмурившись, выдохнула:

— Я люблю тебя.

Хорхе тихо рассмеялся, проведя большим пальцем по ее губам:

— Это должна была быть моя реплика, милая. Я тоже люблю тебя.

— Перепиши сценарий, — поддразнила Мирабель, придвигаясь ближе и расстегивая его рубашку. Хорхе опустил голову, целуя ее в шею.

— О, я перепишу, — хрипло пообещал он. — Я буду переписывать этот сценарий до тех пор, пока ты не будешь полностью довольна…

И каждым касанием, каждым выдохом и поцелуем, он твердил ей «люблю», пока все ощущения не слились в единый бесконечно-долгий миг рвущего нервы удовольствия.

 

7.

 

Мирабель действительно нервничала, когда Мануэль передал ей приглашение от директора Мендосы в головной офис. Переступая порог его кабинета, она мысленно твердила себе: «Успокойся», но ладони все равно стали мокрыми, и она торопливо вытерла их о юбку. Хулио Мендоса, крупный темнокожий мужчина, чем-то похожий на папу дяди Феликса, смерил ее задумчивым взглядом и кивнул, приглашая сесть в кресло.

— Сеньорита Рохас. Вы у нас работаете уже достаточно давно, — голос у него был под стать внешности, такой же низкий и гулкий, и Мирабель нервно кивнула. — Если не ошибаюсь, то в июне будет год, верно?

— Да, — Мирабель покосилась за окно, где светило апрельское солнце.

— Вы показали себя с хорошей стороны. Я иногда беру перепечатанные сценарии — чтобы убедиться, что не зря плачу деньги работникам. У вас почти нет опечаток, и вы довольно грамотная девушка. Я побеседовал с сотрудниками — некоторые из них считают, что вы вполне заслуживаете прибавку к жалованию.

Мирабель застыла — вместо радости она ощущала только тревогу. Хулио Мендоса, разглядев что-то в ее глазах, неторопливо кивнул:

— Я не спрашивал у сеньора Гарсии, если вы об этом беспокоитесь. Насколько мне известно, вы с ним — любовники? Не пугайтесь вы так. Личная жизнь моих сотрудников меня не волнует до тех пор, пока она не влияет на качество работы. С этого месяца вы получаете прибавку в две сотни песо. Надеюсь, это не вскружит вам голову, и вы и дальше будете относится к своей работе с прежней серьезностью и вниманием.

— Спасибо, дон Мендоса, — Мирабель удалось выдавить это сиплым писком. Сердце от облегчения было готово выскочить из груди — ей все-таки подняли зарплату! Еще на шаг ближе к своему ателье, к своей мечте…

Выйдя из офиса она, не удержавшись, запрыгала на одной ноге, и только мысль о том, что она уже давно не пятнадцатилетняя девочка, вернула ее на землю. В студию «Ritmos de Bogotá» Мирабель влетела как на крыльях. Мануэль, увидев ее, расплылся в широкой улыбке.

— О, сеньорита Рохас, вас можно поздравить с прибавкой?

— Да! — Мирабель торжествующе вскинула кулаки. — Мечты сбываются.

— Я рад. Вы действительно находка для нас. Для всех нас, — он заговорщицки подмигнул ей, и Мирабель, смутившись, махнула рукой. — Все в порядке, мы все за вас рады. Сегодня звонили из Кали, попросили вас связаться, когда будет свободная минутка.

Мирабель пришлось несколько секунд постоять с закрытыми глазами, чтобы не упасть в обморок от переполняющих ее эмоций. Поблагодарив Мануэля, она ворвалась в кабинет, глядя на Хорхе.

— Ты и правда сказал студии в Кали обо мне? — уточнила она, и Хорхе кивнул, дописывая абзац.

— Да, разумеется. Конечно, они уверены, что я просто пытаюсь пристроить свою любовницу, но… Даже слепой увидит, что у тебя есть дар.

Мирабель, вздрогнув, села за свое место, принимаясь за работу.

— А если его нет? — спросила она, начиная печатать. — Если мне скажут: «Спасибо, вы нам не подходите»?

— Значит, попробуешь в другом месте с другой студией. Нужно сделать так, чтобы они увидели твои работы и запомнили твою фамилию. А дар у тебя есть, любовь моя. Я это говорю непредвзято, но ты можешь мне не верить. — Хорхе выпрямился и потянулся. — Все. Хосе трагически погиб от укуса змеи. Все утро его убивал.

— Какой ты коварный мужчина, а по виду и не скажешь, — Мирабель покачала головой. — Мне еще и прибавку дали.

— Поздравляю! — Хорхе обернулся к ней с улыбкой. — Я знал, что это случится.

— Неужели прочитал в кофейной гуще в тот день, когда я сюда устроилась на работу? — Мирабель подперла голову ладонью, с нежностью глядя на него, и Хорхе шутливо погрозил ей пальцем:

— Нет. Все дело в моей феноменальной интуиции.

В обеденный перерыв Мирабель позвонила по телефону, который для нее записал Мануэль. После недолгих переговоров ее попросили прислать образцы эскизов, продиктовав адрес, и Мирабель, положив трубку, мысленно пообещала себе, что в этом году обязательно навестит семью. Конечно, вряд ли она успеет ко дню рождения Антонио, но это ведь не так важно? Даже если не получится стать известной, даже если у нее пока еще нет своего ателье и громкого имени — может, Хорхе прав, и нельзя все время оттягивать момент возвращения? А может, поехать вместе с ним? Да, для этого придется сказать правду, но…

Мирабель потерла лоб. Такая маленькая, невинная ложь теперь казалась паутиной, в которой она окончательно запуталась. «Скажу. Сегодня же скажу». Перед ней на стол опустился бумажный пакет, и Мирабель непонимающе подняла голову.

— Это, конечно, с твоими арепами не сравнится, но на обед ты сегодня не выходила, я уточнил у Вивиан и Мануэля, — Хорхе пожал плечами, садясь за стол. — О да. Время похорон.

Мирабель, пробормотав: «Спасибо», вытащила эмапанаду — в желудке даже заурчало от голода, и Хорхе бросил на нее быстрый насмешливый взгляд. Пожав плечами, она принялась за еду, умудряясь печатать одной рукой. В конце концов, ей подняли зарплату, и не хотелось подвести ожидания директора Мендосы.

Вечером она позвала Хорхе к себе — ей нужен был сторонний и, хотелось бы верить, непредвзятый взгляд на эскизы, чтобы выбрать лучшие. Усадив его на диван, Мирабель вихрем помчалась в спальню, распахивая шкаф. Вытащив альбомы, она услышала глухой стук и сердито взглянула на упавшую фотографию. «Потом, чуть-чуть попозже».

— Смотри. Тут все, что я сделала за те два года в ателье, — она разложила альбомы на столике, и Хорхе уважительно вскинул брови. — На самом деле, не так много, некоторые вещи я делала в разных вариантах… Вроде платья Мануэллы, — Мирабель передернуло. Хорхе, осторожно перелистывая страницы, уточнил:

— А что с ним не так?

— Это было свадебное платье, и я его перерисовывала пять раз. Уже была готова придушить ее кружевной лентой, но на пятый раз она, наконец-то, сказала: «Да, это то, что я хочу!» — Мирабель закатила глаза, листая альбом. — Вот оно. Бр-р-р, мне уже кошмары по ночам снились с этим платьем — что все, я его сшила, и тут Мануэлла приходит и говорит, что передумала и ей нужно другое… И свадьба завтра!

— И правда, кошмарный сон, — согласился Хорхе, разглядывая четыре изображения одного и того же платья с небольшими вариациями. Протянув руку, он постучал кончиком пальца по третьему. — А платье прекрасное. Тебе бы пошло.

— Ты так думаешь? — Мирабель замерла, а затем медленно, с опаской, повернула голову, глядя на Хорхе. Он кивнул, не отводя глаз:

— Да. Я уверен. Белый тебе к лицу. И фасон очень подходит.

Мирабель, сглотнув, опустила голову, глядя в пустоту. Ей ведь показалось?.. Хорхе, тем временем, отложил несколько листов в сторону и принялся за следующий альбом. Минут через десять он закрыл последний альбом и положил его на стопку уже просмотренных:

— В общем, вот эти можно смело отправлять. Пусть увидят, с чем ты можешь работать и на что способна. Но в принципе, ты тоже прогляди, что я отобрал. Я в моде разбираюсь хуже, чем курица — в оперном пении.

Мирабель машинально кивнула — голова казалась непривычно легкой. Сегодня произошло слишком много всего, и счастье, словно пузырьки содовой, распирало ее изнутри. И даже если намек в словах Хорхе ей почудился — все равно, все хорошо. Приняв душ, она уже протянула руку к халату, но остановилась, мельком глянув на себя в зеркало. Обмотавшись полотенцем, она вышла из ванной.

— Ты говорил, что белый мне идет? — небрежно спросила она, заглядывая в спальню. Хорхе поднял голову от черновика сценария и медленно отложил тетрадь на тумбочку — та съехала на пол, но он даже не обратил на это внимания.

— Подтверждаю, очень идет, — произнес он, обводя ее взглядом снизу вверх. — И у меня небольшие поправки — этот фасон тебе еще больше к лицу.

Мирабель попыталась сохранить серьезную мину, но губы сами собой расплывались в улыбке. Она покрутилась на месте, с преувеличенной заботой разглядывая себя:

— А не слишком ли коротко?..

— Идеально. Я готов схватить тебя на руки и понести в церковь сию минуту.

— Боюсь, нас оттуда выгонят, — Мирабель все-таки рассмеялась, подходя ближе, и Хорхе, протянув руки, обнял ее.

— Тогда к черту церковь. Мариана, ты согласна взять меня в законные мужья, в болезни и здравии, и так далее, покуда смерть не разлучит нас? — он поднял голову, заглядывая ей в лицо, и у Мирабель пересохло в горле.

— Согласна, — сипло ответила она. Положив ладони ему на плечи, Мирабель спросила: — А ты, Хорхе? Согласен взять меня в законные жены, в горе и в радости, в болезни и…

— Согласен.

Полотенце неумолимо ползло вниз, и Мирабель, издав нервный смешок, позволила ему упасть на пол:

— Тогда ты можешь поцеловать невесту… — Хорхе притянул ее к себе, роняя на кровать, и Мирабель задохнулась от смеха, смущения и возбуждения. — Что ты делаешь?!

— Ты не уточняла, куда именно я должен целовать невесту, — отозвался Хорхе, ведя губами по внутренней стороне бедра.

— Хорхе… если ты сделаешь это в… Господи!.. в церкви, нас точно выгонят, — Мирабель зажала рот ладонью, судорожно цепляясь второй рукой за простыню. Еще одно касание заставило ее выгнуться на кровати, и простыня опасно затрещала в пальцах. Жар растекался по телу от низа живота, пульсировал в венах, прорывался в сбитом от ласки дыхании. Ей казалось, что она сейчас взорвется словно фейерверк, рассыпавшись звездами, но огонь продолжал танцевать у нее под кожей, подталкивая дальше и выше. Мирабель еле слышно выдохнула его имя, выгибаясь на кровати — и замерла, глядя в пустоту. Заморгав и сообразив, что так и не сняла очки, она приподняла голову — Хорхе смотрел на нее темными, шальными глазами, и Мирабель, забыв обо всем, притянула его к себе, торопливо избавляя от ненужной одежды. Очки свалились на пол с тихим звуком, но им было слишком хорошо, чтобы обращать внимание на такую мелочь.

Или чтобы вспомнить о других, гораздо более важных вещах.

 

8.

 

Образцы ее работ были отправлены в Кали, Маргери и Серхио обменивались томными взглядами, вынужденные сдерживать свои чувства — ведь на могиле Хосе еще даже не осела земля, а падре Рауль изнывал от ревности… Мирабель могла честно сказать, что такая жизнь ей нравится. Болтать с Вивиан в обеденные перерывы, перепечатывать сценарии Хорхе, возвращаться вместе домой, проводить ночи и встречать рассветы… Это была самая светлая неделя за последние годы, когда каждый новый день был таким же хорошим, как и предыдущий. И только собственное обещание зудело, как комар над ухом, мешая действительно наслаждаться жизнью.

— Знаешь, если твое предложение было серьезным, то, наверное, надо будет тебе познакомиться с моей семьей, — Мирабель с напускной беззаботностью повертела пучок кинзы. Хорхе спокойно кивнул, на мгновение отвлекаясь от кастрюли — сегодня он пообещал приготовить лучший ахияко в ее жизни, и Мирабель с радостью передала ему фартук главного на кухне.

— Конечно. Летом? Как раз закончу этот сценарий и попрошусь, наконец, в отпуск на пару недель. Да и… С моей семьей ведь тоже было бы неплохо встретиться.

— Правда? — Мирабель стиснула дрожащие пальцы. Она сделает это, черт возьми, она сможет сделать это. Хорхе обернулся к ней, опираясь бедром о столешницу.

— Да. Предупреждаю сразу, моя мама… сложный человек, если она еще жива, конечно, — он постучал по дереву и вздохнул. — Ей трудно понравиться. Но мои сестры, я уверен, тебя полюбят… Разве что будут возмущаться нашей разницей в возрасте. Моей младшей племяннице столько же, сколько и тебе. Если я, конечно, ничего не напутал.

— Думаю, мы с ней подружимся, — Мирабель неловко улыбнулась. Да, точно, разница в их возрасте. Хорхе был практически ровесником ее родителей, и это тоже могло создать небольшие проблемы. — Но… Хорхе, я должна тебе кое в чем признаться. Я не… Знаешь, я лучше сразу покажу.

Он замер, напряженно глядя на нее, и Мирабель, не давая себе минуты на размышления, спрыгнула с табурета, направляясь в спальню. Семейное фото обжигало пальцы, и она, прерывисто вздохнув, отбросила кусок ткани.

— Помнишь, я говорила, что в моей семье все одаренные? — спросила она, возвращаясь на кухню. Хорхе настороженно кивнул, не сводя с нее внимательного взгляда, и Мирабель положила фотографию на стол. — Так вот, я это в буквальном смысле. Знаю, звучит безумно, но в моей семье почти у всех есть дары, кроме меня. Точнее, так было, пока я все не разрушила.

С его губ сорвался очень тихий и короткий вздох. Хорхе подошел к столу, наклоняясь над фотографией — Мирабель притихла, следя за его ломанными движениями. Она подошла ближе, дотрагиваясь до прохладного стекла, которое прикрывало фото.

— Это с моей кинсеаньеры. Я немного изменилась за эти пять лет, — Мирабель издала неловкий смешок, глядя на саму себя. Другой стиль в одежде, другая прическа и даже другие очки — мало что осталось от нее-прошлой. — Вот мои родители, Джульетта и Агустин. Я всем называю только папину фамилию, Рохас, но моя вторая, по маме — Мадригаль. Мирабель Рохас Мадригаль.

Хорхе молчал, и его глаза метались по фотографии. Мирабель задрала голову к потолку, пытаясь успокоиться — его молчание убивало. Действительно убивало.

— Ты не поверишь, но моя мама умеет… умела, точнее, исцелять любые болезни своей едой. А это моя тетя…

— Хосефа, — Хорхе дотронулся до лица тети Пепы. — Только ее всегда зовут Пепа. Или Пепита. И она влияет на погоду. Это — ее муж, Феликс. Это их дети: Долорес, с очень чутким слухом, и Камило, который может принимать любой облик. Вот Исабелла, принцесса цветов, и Луиза, самая сильная, — он замер над изображением Антонио, еще совсем маленького, на руках у дяди Феликса, и покачал головой. — Его не знаю.

— Это мой кузен, ему тогда исполнилось два года, сейчас ему лет семь… — Мирабель сглотнула. Что-то было не так. Всё было не так. — Ты… Ты знаешь мою семью? Ты жил в Энканто?

Хорхе поднял голову — она даже сделала шаг назад. Глаза у него были мертвыми, да и голос казался сухим и безжизненным, словно кладбищенская земля.

— Да. Я жил в Энканто. Здесь не хватает одного человека. Брата… твоей мамы и твоей тети. Бруно.

— Мы не говорим о… — Мирабель прикусила язык. Словно с глаз спала пелена — она смотрела на маму, на тетю Пепу, и видела знакомые черты. У Хорхе зеленые глаза, как у тети Пепы. У Хорхе темные, немного вьющиеся волосы — если бы он их отрастил, они были бы такими же, как у мамы. Он был похож на портрет абуэло Педро… — Бруно.

Хорхе — нет. Бруно Мадригаль снова кивнул ей. Ахияко, вскипев, перелился через край, и он, не глядя, выключил огонь под кастрюлей.

Мирабель казалось, что она снова стоит в рушащейся Касите, только на этот раз весь мир покрылся трещинами и рассыпался у нее на глазах.

Она любит Бруно.

Она собиралась выйти замуж за Бруно.

Она спала с Бруно.

Со своим дядей Бруно.

— Нет, — выдавила она. — Нет. Нет. Это не правда. Нет, нет, этого не может быть, нет…

Мирабель попятилась, пока не уперлась спиной в стену. Ее дядя Бруно продолжал смотреть на фотографию. Ее дядя Бруно. Она вспомнила то, как они танцевали, как он ее целовал, как шептал ей на ухо признания в любви, как они занимались любовью в ее кровати, в его кровати, на вот этом самом чертовом столе, у стены… Она зажмурилась, пытаясь прогнать калейдоскоп воспоминаний, но они стали только ярче.

— Думаю, мне лучше уйти, — Хорхе — нет, не Хорхе, — Бруно обогнул стол, направляясь к выходу из кухни — рядом с ней, и Мирабель отшатнулась, рефлекторно вскинув руки. Хорхе… Бруно отвернулся, но она заметила судорогу, пробежавшую по его лицу. Входная дверь закрылась за ним с негромким стуком, и Мирабель, с трудом передвигая одеревеневшие ноги, зашла в ванную. Выкрутив кран на полный напор, она сунула руки под струю воды, и уставилась на них. Медленно подняв голову, она взглянула на свое отражение и вздрогнула — она видела в себе его черты. В ее жилах текла та же самая кровь, что и у него.

— Он солгал мне, — она почти прошептала это, глядя на себя в зеркале.

«Но и ты солгала ему» — она снова услышала внутренний голос в исполнении абуэлы и закрыла глаза. «Вы оба солгали друг другу». Ноги подломились, и Мирабель грохнулась на пол, вцепившись в волосы мокрыми и ледяными от воды пальцами. Боль — еще не настоящая, лишь ее слабая тень, скрутилась внутри, запуская клыки и когти в сердце, и она наконец-то закричала.

Она спала со своим дядей Бруно, и, будь она проклята, она любила своего дядю Бруно. Но сейчас она немного (очень сильно) ненавидела его.

---

Примечания:

Относительно возраста персонажей: Мирабель действительно 20-21, Бруно — 50. Сделаем вид, что в этой реальности ла Виоленсия бушевала не так мощно и сильно, как в нашем мире.

Следующая глава содержит зашкаливающее количество мыльной драмы в лучших традициях теленовелл, а так же упоминание беременности. Незапланированной, но важной для сюжета, так что упс.

В принципе, если читать про это для вас сквик — то можно смело считать фик законченным на этом моменте.

---

1) «Ритмы Боготы»

Вернуться к тексту

2) «Из-за одной головы» — самое известное произведение Карлоса Гарделя, аргентинского певца, композитора и актера

Вернуться к тексту

1.

 

Подходя к радиостудии, Мирабель ощущала себя сделанной из стекла: такой же прозрачной и гладкой. Странное, зыбкое ощущение, желание раствориться и стать невидимкой, только усилилось, когда она переступила порог и ее поприветствовал охранник:

— Вы сегодня рано, — добродушно заметил он, и Мирабель кивнула. Обычно она приходила к восьми утра, но сейчас еще и семи не было — она не могла оставаться дома, в окружении воспоминаний.

В тот день, выйдя из ванной, Мирабель, словно заводная игрушка, методично перемыла полы и протерла пыль со всего, что попадалось на глаза. Двигаясь ровно и мерно, она дошла до спальни, и, сдернув постельное белье, завязала его в объемный тюк, понимая, что вряд ли дойдет с ним до прачечной. Раскрыв шкаф, она, задержав дыхание, словно над ядовитыми испарениями, вытащила рубашки и брюки дяди Бруно, и, не найдя ничего лучшего, засунула их в наволочку. С глаз долой. Голова оставалась абсолютно пустой и легкой, даже когда она провела без сна всю ночь, лежа на голом матрасе — сил, чтобы заново застелить постель, у нее уже не осталось.

Вивиан, которая читала утренний гороскоп в семь утра, вытаращилась на нее, как на восставшего мертвеца. Листы с ненастоящими предсказаниями рассыпались по столу, выскользнув из ее пальцев.

— Мариана?! Святая дева Мария и ангелы ее, что с тобой, девочка моя?! — Вивиан подскочила к ней, с тревогой глядя в лицо. — Мариана?

— Я в порядке, — Мирабель удивилась тому, что может говорить — после того крика в ванной горло у нее болело, и она была уверена, что навсегда потеряла голос. — Все нормально.

— Клянусь Богом, если это из-за Хорхе… — Вивиан угрожающе хрустнула пальцами, и Мирабель растянула губы в подобии улыбки.

— Нет. Это… моя семья. Мне пришла весточка из дома.

Она услышала шаги за спиной и застыла — она могла узнать его, даже не глядя. Вивиан подтолкнула ее к столу и поставила перед ней чашку с кофе.

— Выпей, на тебе лица нет. Что случилось? Что-то плохое?

— Да. Мой дядя Бруно… — Мирабель слышала, как шаги замедлились и он остановился у входа в кухню. — Его осел в голову лягнул.

— Что? Боже, Мариана, мне так жаль! — Вивиан схватилась за сердце, и Мирабель кивнула, слушая его удаляющиеся шаги.

— Да. Бедный ослик… так и ногу можно сломать, — она посмотрела на чашку кофе и, покачав головой, поднялась со стула. — Я пойду. Надо работать.

— Мариана…

— Долорес, со мной все хорошо! — выкрикнула она и хлопнула себя по губам. — Вив, прости, я…

— Мариана, дорогая, — Вивиан покачала головой. — Милая, если тебе надо поговорить — я здесь. Я не знаю, что с тобой творится, но если тебе нужна помощь…

— Мне нужно, чтобы меня тоже осел лягнул, — в сердцах ответила Мирабель, выходя из кухни. На второй этаж она поднималась, как на эшафот — одно хорошо, Мануэль еще не пришел. Она глубоко вздохнула, опустив пальцы на дверную ручку. Было бы прекрасно, если бы эта дверь тоже рассыпалась, но нет — она продолжала возвышаться над ней, неумолимая, словно лезвие гильотины, и Мирабель, решившись, вошла в кабинет.

Хорхе… Бруно сидел спиной к ней, совсем как в первый день, когда они впервые встретились. Разве что ничего не писал — ручка лежала на столе, даже колпачок на месте. Он обернулся на звук закрывшейся двери, и Мирабель отметила что еще более темные синяки под глазами, что осунувшийся вид. Возможно, для него это тоже был непростой день.

— Мирабель, — от его надтреснутого голоса она вздрогнула. Слишком непривычно и неправильно слышать свое настоящее имя здесь. От него. — Ты…

Бруно замолчал, разглядывая ее. По-крайней мере, у него хватило ума не спрашивать, как она, и Мирабель отрывисто мотнула головой:

— Сценарий. Надо печатать.

— Ты хочешь поговорить? — Бруно отвернулся — это было почти облегчением. Мирабель рассеянно пожала плечами, садясь за свой стол и глядя на печатную машинку так, словно впервые ее видела:

— Не знаю. В этом есть смысл?

— Наверное, есть. Значит, наша магия… пропала у всех?

— Да. Из-за меня. Я полезла в твою башню, кстати, пользуясь моментом, я хочу сказать что у тебя отвратительная комната, нашла предсказание с собой на фоне разрушенной Каситы, это случайно узнал мой папа, а пока мы с ним говорили, это подслушала Долорес, потом пришли Гузманы, чтобы заключить помолвку между Исабеллой и Мариано, и все пошло кувырком. Везде трещины, Долорес во всеуслышание объявляет, что «Мирабель забралась в башню Бруно, нашла его предсказание, наш дом рушится и магия исчезает, и все это из-за нее»…

Бруно застонал и с силой стукнулся лбом о стол. Мирабель безучастно разглядывала свои ногти, продолжая рассказ:

— Дары вышли из-под контроля. Тетя Пепа устроила грозу прямо в доме, Иса сломала нос Мариано своими растениями, и Гузманы удрали. Абуэла пришла в детскую, где я живу, сказала, что если бы я не лезла, куда нельзя, ничего бы не случилось, а я ответила, что я просто хотела помочь семье. Тогда она сказала, что семья прекрасно может обойтись без помощи настолько… бездарного человека, а я в ответ выдала, что ей плевать на семью, и единственное, что ее волнует — это наша польза для города, словно чужие люди ей важнее родных. И тогда… Грохот, трещины, Касита нас буквально выбросила со второго этажа — хорошо еще, она же нас и поймала, прежде чем… развалиться.

Мирабель замолчала, снова видя руины родного дома — и всю семью рядом. Такие потерянные, испуганные, не понимающие, что делать… Из-за нее.

— Мы на время переехали к папиной тетке, дядя Феликс и тетя Пепа вместе с абуэлой поселились у его родителей — пока не восстановим Каситу. И я через пару месяцев ушла. Знаешь, когда все в городе смотрят на тебя, как на прокаженную, и ты слышишь: «Вот, смотри — это бездарная Мирабель, она разрушила свою семью и убила чудо!»… — она замолчала, стирая выступившие слезы. Нарыв, столько времени зревший в груди, наконец-то лопнул. Бруно, выдохнув, стиснул пальцы в кулак и грохнул по столу:

— Дерьмо! Чертово дерьмо!

— Ого. Ты и правда невоздержанный на язык, — сухо прокомментировала Мирабель, и он обернулся, странно глядя на нее. — А ты, дядя Бруно? Почему ушел?

Он долго молчал, прежде чем наконец ответил, снова отведя взгляд в сторону:

— Из-за этого предсказания. Я вижу, точнее, видел будущее, но чаще всего я видел именно плохие вещи. В ту ночь, когда твоя церемония…

— Провалилась с треском, — подсказала Мирабель, поправляя бумагу в машинке. Бруно искоса глянул на нее:

— … не состоялась, твоя абуэла попросила меня заглянуть в будущее. И я увидел… ну, ты сама знаешь, что я увидел. Но я не хотел, чтобы в городе на тебя смотрели, как на угрозу всей магии… Боже, да тебе было только пять лет! — он почти выкрикнул это, ударив себя кулаком по колену. — За день до этого я держал тебя на руках, и мы вместе размышляли, каким будет твой дар.

Мирабель закрыла глаза, давя тошнотворное ощущение нереальности.

— Я тебя почти не помню, — призналась она, и Бруно криво усмехнулся:

— Зато я тебя помню. И тогда я просто решил уйти. Разбил предсказание, обрезал мост… Кстати, как ты туда пробралась?

— Веревку перекинула и пролетела над пропастью.

— Господи, Мирабель, ты в своем уме?! А если бы ты свалилась? — он возмущенно вскинулся и тут же осекся. — Да, очень своевременно… В общем, я просто хотел, чтобы ты жила, без этих взглядов и подозрений, окруженная любовью семьи. Ты же видела, что предсказание двоилось? Как будто был и другой вариант, что дом останется целым. Я хотел сделать, как лучше, думал, если никто не увидит, не узнает, то это изменит будущее. Я хотел тебя защитить.

Мирабель едко рассмеялась — внутри словно пузырилось озеро яда. Бруно дернул плечом и снова отвернулся, взяв ручку. Стук клавиш только подчеркнул повисшее между ними молчание.

Вернувшись домой, она принюхалась — воняло чем-то кислым и противным. Мирабель прошла на кухню и уставилась на кастрюлю с прокисшим ахияко, который готовил Бруно — и про который она совсем забыла во время своего приступа генеральной уборки. Морщась от мерзкого запаха, она вылила кастрюлю в унитаз и, нажав на слив, истерически рассмеялась. «Лучший ахияко в ее жизни».

Черт бы его побрал.

 

2.

 

Они снова вернулись к вежливому молчанию друг с другом, только кивая в знак приветствия или на прощание. Мануэль и Вивиан, забыв про радионовеллы, пытались если не вызнать, что случилось, то хоть как-то примирить их, и Мирабель поняла, что дальше работать в таких условиях она не сможет. Через две недели после того, как вскрылась правда, она написала заявление об увольнении и, оставив его на столе у Мануэля, вышла из студии «Ritmos de Bogotá».

Мирабель злило, что долгожданная прибавка к жалованию пропала впустую, что жизнь пошла кувырком, что придется снова искать работу — и эта злость подстегивала, не давая опустить руки и, свернувшись калачиком, оплакивать свои разбитые мечты. С другой стороны, у нее был большой опыт по отодвиганию своих чувств в самый дальний уголок души, и сейчас он действительно пригодился.

Она сидела за столом, с мрачным видом читая газету. Вот уже полторы недели она искала новую работу, но ничего не находила. Везде требовались мужчины: грузчики, машинисты, автомобильные мастера, строители… Одно единственное объявление: «Требуется швея с опытом работы» показалось ей лучом света — но, придя по адресу на следующий день, она наткнулась на вежливое: «Место уже занято». Мирабель потерла лоб, закрывая газету. Оставался последний вариант — уехать в другой город. В конце концов, на Боготе свет клином не сошелся, есть Кали, есть Медельин… на худой конец, она поедет в Армению и наймется на кофейную плантацию. Стук в дверь выдернул ее из темных мыслей, и она поднялась из-за стола.

Первым ее порывом было захлопнуть дверь — на пороге стоял Бруно. Сдержав себя, Мирабель сложила руки на груди, стараясь выглядеть абсолютно спокойной и невозмутимой.

— Что-то случилось? — сухо поинтересовалась она и Бруно красноречиво повел взглядом:

— Мы будем говорить на пороге?

Мирабель нехотя пропустила его в квартиру. Внутри все звенело от напряжения — умом Мирабель понимала, что Бруно виновен не больше, чем она сама, но злость и обида начисто заглушали голос разума. В полной тишине он закрыл дверь, прислонившись к ней спиной, и, копируя ее позу, скрестил руки на груди. Мирабель нетерпеливо дернула бровью — она хотела чтобы он ушел. А еще лучше, чтобы она его никогда не встречала и не влюблялась.

— Ты… нашла работу? — Бруно, наконец, нарушил затянувшееся молчание, и Мирабель отрицательно качнула головой. — Какие-то планы есть?

— Они тебя не касаются, — Мирабель с трудом разлепила пересохшие губы. Бруно молча наклонил голову, словно соглашаясь с ней. — Это все, что ты хотел узнать?

— Нет. Я… — он потер предплечье, мельком оглядывая ее и тут же снова отвернувшись. Словно ему было невыносимо тяжело ее видеть. — Я возвращаюсь домой. В Энканто.

Мирабель, заморгав, опустила руки.

— А… твой сценарий? — спросила она растерянно, и Бруно пожал плечами:

— Дописал. Знаешь, если не спать, то в сутках столько свободного времени… — он оборвал себя, поморщившись. — Я хотел спросить… Поедешь со мной?

— Ты смеешься?!

— Нет, я серьезно. Я знаю, что ты скучаешь по дому. Мы оба скучаем по нашей семье.

Мирабель опустила голову, кусая губы. Дом. Ее семья, которую так часто вспоминала… Но сможет ли она смотреть им в глаза после того, что она… что они оба сделали?

— Нам же… необязательно говорить, что между нами были… отношения? — уточнила она, сглотнув, и Бруно вздрогнул:

— Разумеется, нет! Это та часть, которую я очень хочу стереть из памяти.

Его слова оставили царапину где-то глубоко внутри нее, но Мирабель пообещала подумать об этом позже. Она зажмурилась — перед глазами в вихре ярких красок и цветов вспыхнул образ Энканто; она словно услышала песни, звеневшие над городом, запах маминой стряпни, резкий, раскат грома тети Пепы… И пусть волшебство ушло («Из-за тебя» — напомнил внутренний голос), но ее тянуло в родной край.

— Я хочу вернуться, — выдохнула она, чувствуя, как из глаз потекли слезы. — Я хочу домой, Бруно.

Она услышала шорох и открыла глаза — Бруно качнулся к ней, протягивая руку и она отшатнулась в сторону, больно ударившись о стену.

— Извини, — он снова скрестил руки на груди, крепко сжимая предплечья, и Мирабель кивнула. Не самое подходящее время для прикосновений — сначала ей нужно научиться видеть в нем своего дядю, а не любовника. — Тогда… Завтра я покупаю билеты?

— Да. О, кстати, — Мирабель отлепилась от стены и прошла в спальню. Наволочка с его вещами так и лежала возле шкафа молчаливым укором, и она быстро схватила ее. — Твои.

— Спасибо, — Бруно ухитрился взять наволочку, не коснувшись ее пальцев, и Мирабель была ему искренне за это благодарна. — Я передам твои вещи завтра, хорошо?

Мирабель кивнула. Этот разговор становился все более мучительным, и когда Бруно нервно махнув рукой, вышел за дверь, она сползла на пол с закрытыми глазами.

Она в порядке. Она сможет об этом забыть и делать вид, что ничего не произошло.

Она в порядке.

Через три дня они сели на поезд, идущий до Нейвы — добраться до Энканто было можно только с пересадками. Дорога была неблизкой, и Мирабель прислонилась лбом к окну, глядя на проплывавшие мимо дома. Она вспомнила, как ехала сюда: прижавшись носом к стеклу, она с восторгом разглядывала новые места, веря, что здесь она сможет найти себя, стать кем-то большим, чем просто «бездарной Мадригаль»… Именно тогда она и решила, что даже от своей фамилии откажется, чтобы ничего не напоминало о прошлом.

Бруно молчал, не поднимая головы от книги, и она тоже не спешила нарушать тишину. Вытащив альбом и найдя пустой лист, она бездумно начала набрасывать эскиз платья, но очень быстро отложила карандаш — руки почему-то дрожали, и вместо ровных линий получались неуверенные кривульки. Помаявшись без дела, Мирабель легла, повернувшись лицом к стенке. Поезд мягко покачивался, и это ровное движение ее убаюкивало, словно колыбель. Интересно, а качал ли дядя Бруно ее кроватку, когда она была ребенком?..

Мирабель резко села — по телу разлилась вязкая дурнота, тело покрылось мерзким липким потом. Часто дыша сквозь стиснутые зубы, она прижалась лбом к стеклу, пытаясь унять неожиданную тошноту.

— Мирабель? Что такое? — Бруно встревожено вскинулся, и она покачала головой, боясь разжать зубы. Он вышел и через минуту вернулся, протягивая ей мокрый носовой платок. Приоткрыв окошко, он сел напротив, не сводя с нее настороженного взгляда.

— Погода меняется, — осторожно сказал Бруно, пока Мирабель растирала виски и шею. — Я видел, там туча на горизонте. У меня тоже голова побаливает.

Она вяло кивнула — дурнота неохотно отступала. Больше всего Мирабель хотелось, чтобы он сел рядом с ней, обнял, оставляя поцелуи на лбу и висках, чтобы они вместе легли на этой узкой полке, тесно прижавшись друг к другу… но это мог бы сделать Хорхе. Не дядя Бруно. Словно уловив ее мысли, Бруно отвернулся и замолчал. Мирабель прикрыла глаза — ложиться она уже не рискнула, так и задремала, сидя. В Нейву они приехали уже под вечер, и, выйдя на станции, Мирабель поежилась — здесь было не так прохладно, как в Боготе. Воздух, липкий и горячий перед грозой, облепил ее мокрой ватой, и она неожиданно почувствовала запах ахияко, донесшийся из кафе у станции. Тошнота накатила с новой силой, и она нетвердым шагом двинулась к туалетной комнате.

Умывшись и растерев руки прохладной водой, Мирабель устало покачала головой. С ее нервами точно нужно что-то делать. Если ее каждый раз при виде или запахе ахияко будет мутить… Вернувшись из туалета, она столкнулась с напряженным взглядом Бруно, и махнула рукой.

— Погода меняется, — твердо сказала Мирабель. — Я в порядке.

— Поезд через час. Может поспишь пока? — предложил Бруно и она покачала головой:

— Потом только хуже будет. Я бы… — она запнулась, прислушиваясь к себе. — Я бы, наверное, что-нибудь съела. Только, ради всего святого, не ахияко!

Бруно передернуло, и он кивнул. Здесь готовили вполне сносные арепы с сыром — Мирабель не стала рисковать и брать что-то тяжелее. Бунтующий желудок успокоился, и на следующий поезд она села, чувствуя себя гораздо лучше. Гроза наконец-то разразилась, и под шум ливня и далекие раскаты грома Мирабель уснула, проспав всю ночь — Бруно разбудил ее только с третьей попытки, и она сонно моргала, пытаясь сообразить, где находится и какой сейчас год. В городке неожиданно знали об Энканто — когда Мирабель тут появилась два… уже почти три года назад, никто про них и не слышал, зато теперь, оказалось, что туда даже могут довезти.

— Да, там славные люди живут, — словоохотливый Хосе, владелец телеги, на которую они сели, без особого интереса окинул их взглядом и сосредоточился на дороге. — Странные, конечно, будто из прошлого века, но овощи и фрукты у них, что надо, вот и торгуемся понемногу, мы им, они нам…

Мирабель снова задремала — в прошлый раз она этот путь преодолела на своих двоих, потратив почти три часа на дорогу, а сейчас можно было сидеть, вытянув ноги с относительным комфортом. Сквозь сон она услышала вопрос Хосе:

— У вас там друзья? — и Бруно нехотя ответил, глядя на заросли по бокам узкой извилистой дорожки:

— Семья.

Хосе кивнул, принимая объяснение и смолк, насвистывая незатейливый мотив. Мирабель проснулась от легкого толчка, когда телега остановилась — ослы, тянувшие ее, тут же опустили головы к сочной траве.

— Дальше не проедем. Там речка, ее только вброд, — Хосе поправил пайсу⁽¹⁾ и пожелал им удачи. Мирабель отмахнулась от вездесущих комаров, разглядывая знакомую тропу. Три года назад она уже шла здесь, сомневаясь, что когда-нибудь вернется…

— Идем? — спросил Бруно и Мирабель кивнула, подхватив свой чемодан. — Давай, я понесу.

— Я сама спр… — она прикусила язык. Они ведь не враги, они семья. К сожалению. — Да, спасибо… дядя Бруно.

Он еле заметно вздрогнул, забирая ее чемодан. Воды Каньо Кристалес, грязно-бурые в это время года, были холодными — у нее даже зубы заломило, когда она, разувшись, шагнула в воду. Бруно шагал рядом, морщась и ежась от холода, и их взгляды случайно столкнулись. Мирабель быстро отвернулась. Пятьдесят лет назад ее абуэла Альма и абуэло Педро, которого она никогда не видела, точно так же вошли в реку, спасая свои жизни — только тогда ее воды были алыми и золотыми… а после — багряными от крови.

Гора, расколовшаяся надвое, отдалась болью в сердце — Мирабель помнила этот миг, когда трещина прошла через весь Энканто, разбивая кольцо гор, хранившее их от мира за его пределами.

— Так гораздо удобней, — сказал Бруно себе под нос, и она непонимающе обернулась к нему. — Ну, когда я уходил, мне пришлось перебираться через горы, а они были очень… высокими. Теперь гораздо легче.

Мирабель не ответила — они шагали по тропе, которая выглядела достаточно широкой и удобной, чтобы даже телега проехала. Впереди, на вершине холма, возвышалась Касита, и Мирабель задохнулась от боли и радости. Ее дом — вот он, восставший из руин, будто бы ничего и не произошло.

Высокая крупная девушка с корзиной в руках вдруг остановилась, недоверчиво глядя на них, и Мирабель поняла, что это Луиза.

— Мира?.. И… дядя Бруно?! О Господи, Мирабель! Ты вернулась! Вернулась! — Луиза, уронив корзину бросилась к ним, стискивая в крепких, даже несмотря на пропавший дар, объятиях. Мирабель только пискнула, когда Луиза в порыве чувств приподняла ее над землей. Кое-как отстранившись, она недоверчиво разглядывала свою сестру: пропал тугой пучок, в который она безжалостно затягивала пышные кудри на затылке, вместо него Луиза теперь ходила с длинной косой, небрежно перекинутой через плечо. Одежда, всегда практичная, тоже изменилась — Луиза была в синем платье чуть ниже колен и легкой белой рубашке, накинутой поверх него.

— Лу… ты такая красавица, — выпалила Мирабель, и Луиза снова рассмеялась, обхватив ее лицо ладонями:

— Боже, моя маленькая сестричка вернулась домой… Мирабель, если бы знала, как мы по тебе скучали! Дядя Бруно… ты так изменился, — она, наконец, перестала тискать Мирабель и с улыбкой обернулась к Бруно. — Отлично выглядишь.

— Спасибо, Лусита, — отозвался Бруно. — Ты тоже.

Луиза, не слушая возражений, подхватила их чемоданы, чуть не забыв про корзину, которую взяла Мирабель, и повела их к дому. Горожане перешептывались, кто-то мелко крестился, глядя на Бруно, городские дети с радостными воплями встретили Мирабель по которой скучали… Она и забыла, какой это маленький городок, их Энканто — к тому моменту, когда они дошли до Каситы, семья уже высыпала во дворик, встречая их. Родители, плача и смеясь одновременно, бросились к ней, тормоша, целуя и обнимая, Антонио с радостным визгом обхватил ее колени, чуть не уронив на землю, но Мирабель искала глазами абуэлу. Альма еле заметно кивнула ей, улыбаясь краешком губ, и взглянула на Бруно. Медленно, словно по битому стеклу, она шагнула вперед, и остановилась в двух шагах от сына.

— Брунито… Святая Дева, как же ты похож на Педро, — негромко сказала она, и Бруно опустил голову.

— Нет, мама. Я на него совсем не похож, — глухо ответил он, и Альма вздохнув, протянула руку, ласково проведя по его волосам:

— Мы боялись, что ты умер. Где же ты был, сын мой?

— И где была ты, доченька? Как вы оба вернулись? — подхватила Джульетта, целуя Мирабель в щеку.

— Это долгая история, — уклончиво отозвалась Мирабель, обменявшись взглядом с Бруно. Абуэла, встрепенувшись, величественно протянула руку к дому:

— Тогда, думаю, самое время ее выслушать. Идемте.

Мирабель замедлила шаг, оказавшись рядом с ней, и сглотнула ком в горле. То, что они тогда сказали друг другу…

— Абуэла…

— Все потом, девочка моя. Я рада, что ты жива, и что ты вернулась, — Альма ненадолго сжала ее руку и прошла в дом. Они расселись вокруг стола, как и раньше — вот только теперь собралась вся семья, и даже больше. Мирабель с удивлением увидела Мариано с годовалым ребенком на руках, сияющее от счастья лицо Долорес, и спокойный взгляд Исабеллы в сторону кузины и ее мужа. Как же так вышло, что расстроенная помолвка вдруг все равно стала удачной, хоть и для другой?.. Камило выглядел таким же, как и раньше — ходячее нахальство и зубоскальство, Антонио чуть-чуть подрос и лишился одного зуба — Мирабель умиленно улыбнулась ему. У мамы прибавилось седых волос, как и у папы, а вот тетя Пепа продолжала быть такой же огненной, как и всегда, хоть и стала гораздо спокойней. Дядя Феликс, улыбчивый и добродушный, сел рядом с женой, удивленно покачивая головой. Мирабель сидела между своими родителями, и Бруно остановился, глядя на стулья.

— Садись сюда, — безапелляционным тоном сказала Джульетта, кивнув на стул между ней и Альмой. Мирабель уставилась на стол, чувствуя, как начинает стучать сердце. Приближалась самая сложная часть, и она была искренне рада, когда Бруно начал свой рассказ первым.

— Поначалу я просто был сезонным работником, шел, куда глаза глядят. Там помочь с ремонтом, перевезти что-то тяжелое, убрать урожай, — Бруно сидел, положив руки на стол и переплетя пальцы, и Мирабель нет-нет, но смотрела на него. — Добрался до Армении, собирал кофе, и тут в сиесту кто-то включил радио, где как раз транслировали радионовеллу. И я подумал, почему бы не попробовать?

— Ты всегда был мастером сочинять истории, — заметила тетя Пепа, теребя косу, и Бруно криво усмехнулся.

— О да, сестричка. Отправил по почте рукопись, особо ни на что не рассчитывал… А через месяц, когда я уже собирался в дорогу, пришел ответ, мол, им понравилось, и не соглашусь ли я на постоянную работу. Так я приехал в Боготу и последние 10 лет занимался тем, что придумывал трагические истории любви, — Бруно замолчал, и только Мирабель заметила, как побелели костяшки его пальцев.

— А ты, Мирабель? — мама нежно пригладила ее волосы. — Что с тобой было, и, самое интересное, как вы встретились?

Мирабель сухо сглотнула и, чтобы потянуть время, отпила сок из высокого стакана.

— Ну… я сразу решила ехать в Боготу, — она твердо решила говорить только об ателье, и как можно дольше. Если понадобится, она расскажет о каждом стежке, о каждой строчке, лишь бы не приближаться к моменту их знакомства с Бруно. — Я вспомнила твои, папа, рассказы о городе детства, ну и… Мне повезло, я нашла работу буквально через неделю.

— И кем ты была? — поинтересовался Камило, умыкнув себе в тарелку арепу.

— Устроилась в швейное ателье…

— А, эта ерунда, — он пренебрежительно махнул рукой, и Мирабель сузила глаза:

— Ой, кто бы говорил, сеньор «Мира, помоги, я порвал рубашку, если мама это увидит, то она меня убьет!» — Камило, подавившись арепой, быстро покосился в сторону улыбающейся тети Пепы. — Да, может, это не что-то сложное или архиважное, но мне нравится шить, мне нравится создавать что-то новое, что-то прекрасное своими руками!

Мирабель сердито тряхнула головой и мама приобняла ее за плечи.

— Твой абуэло умел шить, — сказала Альма, и Мирабель недоверчиво взглянула на нее. — Он был настоящим мастером, хоть и немного стеснялся, все-таки, не мужское дело… И что было потом?

— Я там проработала почти два года. У меня с собой альбомы с моими эскизами, могу показать. — Мирабель дернулась, было, из-за стола, но мама придержала ее:

— Потом обязательно покажешь. Рассказывай дальше.

— Ну, потом… — Мирабель глубоко вздохнула. — Потом ателье закрылось, я нашла новую работу, встретила дядю Бруно, и мы решили приехать сюда, все, конец истории.

— Вы работали вместе? — переспросил дядя Феликс, и Бруно, отмерев, кивнул:

— Да. Мирабель… была моей помощницей. Перепечатывала сценарии радионовелл для актеров.

— Представляю, как вы обрадовались, когда встретились и узнали друг друга, — сказала Джульетта с улыбкой, и Мирабель захотелось пойти и утопиться.

— Чуть сердце не остановилось от радости, — пробормотал Бруно, глядя на стол.

— Кажется, это отличный повод для двойного праздника, — сказала Долорес с горящими глазами, и Мирабель сообразила, что кузина уже не шепчет. — Вы прямо как подгадали, вернулись ровно ко дню рождения Антонио.

Антонио, улыбаясь во весь рот, закивал, и Мирабель подмигнула ему, чувствуя вину — за всем, что на нее свалилось в последние недели, она совсем потеряла счет времени, и все даты у нее в голове перепутались.

— Да, я тоже считаю, что двойной праздник — это именно то что нужно, — абуэла кивнула, разглядывая Бруно. — Но, думаю, мы поговорим обо всем попозже. Пусть Мирабель и Бруно отдохнут с дороги и придут в себя.

Мирабель, закрыв глаза, откинулась на спинку стула. Все оказалось не так страшно — просто еще один маленький кирпичик лжи в и без того высокой стене, отгородившей ее от семьи.

 

3.

 

Конец дня прошел в бесконечных разговорах — Мирабель все-таки достала свои альбомы, и ее сестры и кузина почти целый час провели за ними, расспрашивая Мирабель о жизни за пределами Энканто. На эти вопросы она отвечала с удовольствием, рассказывая про телефоны, про кинотеатры и театры, про радио и телевизоры, которые сама видела в магазинах техники. Краем глаза она видела Бруно рядом с его сестрами — он хоть и старался не смотреть Джульетте в глаза, но в остальном казался вполне довольным возвращением. То и дело хлопали двери Каситы — любопытствующие горожане заглядывали в дом, чтобы убедиться, что это и правда Мирабель и «тот самый Бруно» вернулись из долгих странствий.

— Мама очень рассердилась, когда ты ушла, — сказала Луиза, подперев голову ладонью и мечтательно разглядывая летнее платье, которое нарисовала Мирабель. — Не на тебя, на горожан. Она им высказала… ой, много чего высказала.

— Впервые видела маму в такой ярости, — поддакнула Исабелла. — Погоди, это что, штаны? На женщине?!

— Это называется бриджи, и да, Иса, они очень удобные.

— В Энканто такое никогда не примут, — пробормотала Исабелла почти что с восторгом, и тяжело вздохнула. — А жаль… Потом подключился папа, и знаешь, я даже не догадывалась, что он может быть таким грозным.

— Но, это ведь правда. Я развалила наш дом, убила чудо… — Мирабель покачала головой и взвизгнула, когда Исабелла вдруг схватила ее за ребра. — Иса, ты что?!

— Я тебя защекочу до смерти, если ты не перестанешь повторять эти глупости, — строго заявила старшая сестрица, и, перебросив через плечо длинные черные волосы, закинула ногу на ногу. — Слушай, Мирабель. Ты меня бесила с детства, бесишь и сейчас, хоть и гораздо меньше, но в падении дома ты виновата не больше всех нас.

— Но если бы я не полезла в башню к…

— А если бы Долорес хватило ума промолчать, или мне хватило смелости сказать абуэле, что я не хочу замуж за Мариано, а если бы с неба шел дождь из ареп… — Исабелла закатила глаза. — Все хороши оказались. Теперь от меня хотя бы не требуется быть главным украшением всех праздников, а Лола может слушать музыку и смотреть на фейерверки без мигреней. Ну, а Камило пришлось нос к носу столкнуться со всеми охмуренными девицами, и, поверь, это того стоило.

Мирабель слабо улыбнулась. Учитывая, что к тому моменту, когда она сбежала из Энканто, Исабелла с ней даже не разговаривала, эта речь было просто зашкаливающим проявлением сестринской любви.

То, что при восстановлении дома семья все равно сохранила их комнаты, отдалось теплотой в сердце. Мирабель с удивлением смотрела на свою дверь, разглядывая рисунки, оставленные членами семьи.

— Мы верили, что ты однажды ты вернешься, — призналась Джульетта. — А мама продолжала верить, что Брунито не умер и в один прекрасный день появится на пороге. Это твоя комната, доченька, только твоя.

Мирабель осторожно открыла дверь и прижала ладони к сердцу. Там все было так, как она мечтала: одна кровать, удобный письменный стол, швейная машинка — уже другая, но исправная — Мирабель осторожно покрутила колесо, улыбаясь знакомому звуку. Только стены оставались пустыми, но Мирабель уже представила, как развесит свои эскизы, и обернулась к маме, пытаясь найти нужные слова. Джульетта, рассмеявшись, обняла ее, поцеловав в щеки и пожелала спокойной ночи.

День с самого утра был суматошным; после поздравления Антонио — Мирабель за ночь нарисовала ему забавную открытку с крылатой капибарой, и ее младший кузен был искренне рад даже такому пустяковому подарку, Мирабель с головой окунулась в давно забытые ощущения подготовки к вечеринке. Она развешивала флажки и фонарики вместе с Исабелой и Камило, крутилась на кухне рядом с мамой, помогая с готовкой — а точнее, бессовестно выхватывая самые вкусные кусочки.

— Мирабель, — услышала она негромкий голос абуэлы и испуганно обернулась. Альма еле заметно кивнула ей. — Пойдем, поговорим?

Искрящееся солнце в душе затянуло облаками, и она с тяжелым сердцем кивнула. Выходя из кухни, она услышала встревоженный шепот Джульетты: «Пожалуйста, мама, только не…» и такой же тихий ответ абуэлы: «Джулита, успокойся. Я не съем ее». В комнате абуэлы уже не было свечи, и это в очередной раз укололо сердце. Мирабель, глубоко вздохнув, обернулась к Альме, держа руки за спиной, словно провинившаяся школьница:

— Абуэла, прости меня за те слова, и что я…

— Подожди, милая. Подожди, и присядь-ка сюда, — Альма села на кровать, приглашающе похлопав ладонью по пестрому покрывалу из козьей шерсти, и Мирабель осторожно опустилась рядом. Сквозь приоткрытые ставни доносились голоса родных и горожан, шелест пальмовых листьев на ветру, птичье пение…

— Я столько раз представляла себе этот разговор, Мирабель, а теперь не знаю, как его начать, — задумчиво сказала абуэла, рассеянно вертя в пальцах медальон с фотографией Педро. — Я прощаю тебя, уже давно простила, и тоже хочу попросить у тебя прощения. В чем-то ты была права — я действительно больше волновалась о чужих людях, чем о семье. И я делала это, потому что боялась.

— Меня? — спросила Мирабель, нервно теребя краешек платья. Альма, вздохнув, подняла на нее взгляд:

— Ты ведь помнишь, как нам было даровано Чудо?

— Да, на ваш город напали злые люди, и абуэло пожертвовал собой, — Мирабель помнила эту историю так, словно только вчера ее услышала.

— Вся беда в том, что не было бандитов. Не было чужаков. Были… волнения. Целый год доносились вести — что в Сантандере беспорядки, что консерваторы жульничают на выборах и доводят страну до нищеты. Нам тогда казалось, что это все очень далеко, и нас не коснется, но… оно коснулось. В городе были и те, кто поддерживал Урибе⁽²⁾, и те, кто был на стороне Пинсона⁽³⁾. Это все зрело внутри, как нарыв, и в ту ночь он лопнул. На нас напали не чужаки.

Мирабель несколько секунд смотрела в темные глаза абуэлы, пытаясь понять ее слова, и когда осознание прошлось по спине холодком, вздрогнула.

— Все вспыхнуло, как сухое сено от спички, — Альма отвернулась, разглаживая на коленях подол платья. — Педро пытался достучаться до них. Мы ведь все знали друг друга, давно знали, но толку-то… Мой муж умер, оставив меня с тремя детьми. И нам было даровано чудо…

— Из его жертвы, — шепотом закончила Мирабель, и Альма неожиданно покачала головой:

— Не из жертвы. Я слишком поздно это поняла — только когда ты ушла, я поняла, что Чудо пришло к нам не из смерти, а из любви. Любовь моего Педро была нам защитой, дарила магию. Но я видела только смерть и боль. И тот страшный пожар… — она передернула плечами. — И я поклялась сделать все, чтобы здесь, в Энканто, никогда не разгорелось этого огня. Чтобы все жили дружно, и… И чтобы все нас уважали и любили. Чтобы никому и никогда в голову не пришло причинить зло нам.

— Ты хотела нас защитить?.. — Мирабель поняла, что сидит совсем близко к абуэле, как в детстве, и несмело прислонилась лбом к ее плечу. Альма кивнула, накрывая ее руку сухой ладонью.

— Я боялась потерять вас. Боялась потерять этот дом — и держала вас всех слишком крепко. Я так долго боялась повторения кошмара, что когда ты не получила дар… Мне показалось, что самое худшее уже случилось. Магия иссякает, чудо уходит, и я могу потерять кого-то. И так ведь и вышло — Брунито ушел, ничего не сказав, просто пропал, словно умер. А ты осталась. Я совершила много ошибок, Мирабель, и я от них не отказываюсь. Я бы так хотела, чтобы все было иначе.

Мирабель молча прижалась к абуэле, обнимая слегка согнувшуюся спину и ощутила ответное объятие.

— Ты всегда будешь частью нашей семьи, Мирабель, — тихо сказала Альма, гладя ее по голове. — Моей внучкой, дочерью Джульетты и Агустина, племянницей, сестрой, кузиной… Чудо не в смерти, не в боли и не в слезах. Не в жертвах. Оно в любви, оно всегда было в любви. Мне жаль, что я так поздно это поняла. То, что ты и Бруно вернулись, живые и здоровые, — вот это настоящее чудо, а не дары.

Они обе притихли, сидя рядом и обнимая друг друга. Альма глубоко вздохнула, нарушая хрупкую тишину, воцарившуюся в комнате, и улыбнулась:

— Кажется, праздник уже начинается. Идем, nieta. Повеселимся от души.

Мирабель кивнула, поднимаясь на ноги. Снизу и правда доносились первые звуки музыки — папа настраивал пианино, разминая пальцы перед вечеринкой, и Мирабель, расправив плечи, выпорхнула из комнаты абуэлы. На душе было светло и легко — она действительно вернулась домой, в место, где ей всегда рады. Праздник стих только ближе к полуночи, но несмотря на приятную усталость и слегка гудевшие от танцев ноги — Мирабель сплясала с отцом, с дядей Феликсом, а уж Антонио от нее и вовсе не отходил весь вечер, — сон к ней не спешил. Мирабель была уверена, что все дело в кокадас — наверное, не нужно было их столько есть, но она действительно соскучилась по маминой стряпне. Промаявшись еще несколько часов, пока на востоке не посветлело небо, Мирабель выбралась из кровати. Касита зажгла ей свечи возле лестницы, чтобы она не споткнулась, и Мирабель благодарно погладила стену.

— Спасибо, Каси… — она замолчала и недоверчиво вскинула голову. — Касита?!

Дом приветливо махнул ставней, и Мирабель прижала ладонь ко рту, приглушенно ахнув. Чудо… вернулось? Она с трудом удержалась от того, чтобы бросится наверх с радостными криками. Легкая золотистая дымка повисла в воздухе, разбегаясь по стенам и дверям — Мирабель, затаив дыхание, следила как на них проявляются рисунки ее семьи, постепенно наливающиеся светом. Подпрыгнув на ступени, она так же, как и в детстве скатилась вниз, зацепившись ладонью за перила. Все еще посмеиваясь, она двинулась к кухне, мельком взглянув на старое панно с изображением семейного древа и остановилась — оно менялось. Слегка сдвинулись ветви, и рядом с изображением Долорес появился Мариано, и от их портретов протянулся вниз росток с новым изображением — Марии Хосефы, их дочери. И… Портрет дяди Бруно, тусклый и словно полустертый, наливался красками. От него вниз протянулся побег, переплетаясь с побегом от ее собственного изображения, сворачиваясь пока еще пустым овалом, мерцавшим золотистым светом.

— Нет, — помертвевшим голосом прошептала Мирабель. — Нет, Касита, нет!

Дом отозвался непонимающим поскрипыванием и перестуком балок: «Почему нет, если да?» Мирабель зажмурилась и с силой потерла глаза. Этого не может быть, они ведь были так осто… Воспоминание ударило ее молнией, и она сдавленно вскрикнула, стискивая пальцы в кулак. Однажды они оба забыли про осторожность.

«Ты согласна взять меня в законные мужья?»

Мирабель шагнула к панно и прижалась лбом к раскрашенному дереву.

— Пожалуйста, Касита, спрячь, от кого у меня будет ребенок, — глухо попросила она. — Ты можешь это сделать. Пожалуйста. Ради меня… и ради него.

Дом обиженно защелкал плиткой, и Мирабель сквозь мутную пелену в глазах следила, как постепенно выцветает зеленый побег, словно растворяясь среди ветвей. Его еще можно было разглядеть, если знать, где и что искать, но вряд ли кто-то в семье этим будет заниматься.

— Спасибо, — прошептала Мирабель. На негнущихся ногах она все-таки дошла до кухни и без сил опустилась на табурет, глядя, как небо становится все светлей. Захлопали двери, она услышала взволнованные и радостные голоса родных, хохот Камило, который, наверное, превратился в кого-то, тонкий свист Антонио и хлопанье крыльев, по стенам пробежали побеги, усыпанные крохотными цветочками… Голоса становились все громче, они приближались к столовой, а значит, к панно, и Мирабель, зажмурившись, до боли вонзила ногти в ладонь.

* * *

— Почему ты нам сразу не сказала? — мама крепко обняла ее, и Мирабель еле заметно пожала плечами. Над столом висела легкая морось от облачка тети Пепы.

— Я и сама не знала.

— Мирабу, кто… кто отец? — Агустин нервно поправил платок в кармане пиджака. — Как так вообще получилось?!

Мирабель молча отвернулась. Против воли ее взгляд скользнул к Бруно — в его глазах были только боль и осознание.

— Это был… хороший человек, папа, — тихо сказала Мирабель, закрывая глаза.

— Если бы он был хорошим, то сидел бы сейчас здесь, с нами, и просил бы руки моей дочери, как и полагается, — Агустин вскочил с места, меряя столовую шагами.

— Тин, мы не знаем, что именно произошло, — укоризненно заметила Джульетта и встревожено посмотрела на Мирабель. — Милая? С ним что-то случилось? Ты поэтому приехала?

— И меня еще ругали за то, что я с девушками просто обжимаюсь, — пробормотал Камило, и тетя Пепа разразилась громом:

— Замолчи! Нашел время!

— Мирабель…

— Его звали Хорхе, — голос Бруно заставил всех остальных замолчать, и Мирабель, дернувшись, резко обернулась к нему. — Мы работали вместе, он был моим соавтором. Он… любил Мирабель.

Бруно рывком поднялся со своего места и подошел к окну, игнорируя вопросительные взгляды всей семьи.

— Он был болен, и знал, что долго не проживет… идиот безответственный. Кретин. Дегенерат с ослиными мозгами…

— Хватит! — Мирабель хлопнула ладонью по столу, и Бруно обернулся к ней. — Хватит оскорблять человека, которого я люблю… любила.

— Прости, — Бруно снова отвернулся. — Они поженились. Я был на их свадьбе. Ему стало хуже, и Хорхе убедил Мирабель вернуться домой, и попросил меня поехать с ней, чтобы она не видела его смерти, — закончил он. Мирабель видела, как подрагивают его пальцы, вцепившиеся в подоконник, и опустила голову. Джульетта приглушенно ахнула, прижав руку к груди:

— Мира, жизнь моя, почему же ты молчала? Моя бедная девочка…

— Мама, пожалуйста… не надо, — попросила Мирабель, растирая лоб. Она только что вышла замуж и овдовела — и все за какие-то пару минут. И это не считая других новостей. — Я пойду, прилягу.

— Но что мы скажем в городе?.. — прошептала Долорес, и абуэла остро взглянула на нее:

— Она далеко не первая молодая вдова, оставшаяся без мужа и с ребенком, не так ли, дорогая?

Мирабель, не обращая внимания на переговоры, поднялась наверх. Ее дверь единственная не светилась, но теперь это ее не волновало. Она села на кровать, бездумно глядя на стену. Голова кружилась от бессонной ночи, от всего, что случилось утром, от слов Бруно… дяди Бруно. Мирабель вспомнила его замечание, что он был на их свадьбе и истерически расхохоталась. О да, действительно был. Смех перешел в стон, и она зажмурилась. В дверь коротко стукнули, и в комнату заглянул Бруно.

— Мы можем поговорить? В моей комнате? — спросил он, рассматривая швейную машинку, и Мирабель, кивнув, поднялась с кровати.

Здесь все так же сыпался песок, тихим, шелестящим звуком скрадывая голоса, и Мирабель догадалась, что это помешает Долорес их услышать. Бруно несколько секунд разглядывал ее и тихо спросил:

— Как ты?

Мирабель вяло пожала плечами. Привычный ответ, что она в порядке, так и рвался с языка, но у нее, кажется, впервые не было сил на эту ложь.

— Я не знаю, — наконец, призналась она. Бруно чуть шевельнулся, протягивая ладонь, и она мягко уклонилась. — Не надо. Пока не надо.

Бруно, ссутулившись, прижал кулак ко лбу.

— Мирабель, мне жаль. Мне действительно жаль, я ненавижу самого себя…

Усталость в одну секунду превратилась в злость, и Мирабель резко шагнула к нему, почти упираясь пальцем в грудь.

— Мне не нужны твоя жалость и твое самобичевание. Хочешь — презирай меня, или ненавидь, только не надо меня жалеть. С меня хватит всего этого: «Ах, бедненькая Мирабель, такая обычная в такой одаренной семье, и все у нее не так, как надо!». Мне хватило жалости в детстве, я ей уже сыта по горло!

Бруно растерянно взглянул на нее и осторожно отступил на шаг.

— Мы можем вернуться в Боготу, — предложил он, складывая руки на груди, и Мирабель фыркнула:

— Кем? Кем мы там будем друг для друга? Я не вижу в тебе дядю, Бруно. Я помню, как ты целуешь, как прикасаешься, как мы оба лежим в постели, обсуждая твои сценарии… — Бруно отвернулся и прошелся по темному коридорчику, растирая ладони. Мирабель покачала головой. — Если мы сейчас уедем в Боготу, то рано или поздно возненавидим друг друга и проклянем тот день, когда встретились.

Бруно, остановившись, ненадолго задумался над чем-то.

— Да, наверное, ты права. Хорошо, — он встряхнулся и обернулся к ней — Мирабель заметила его спокойный и сосредоточенный взгляд. — Мне надо ненадолго уехать, уладить кое-какие дела.

Мирабель рассеянно кивнула, подходя ближе к фигурной арке и протягивая руку: песок лился на ее ладонь, словно вода. Она позволила ему ссыпаться на пол и отряхнула руки от мелких песчинок.

— Спасибо, что ты им сказал, — тихо произнесла она, и Бруно устало улыбнулся без тени веселья:

— Как и говорила Пепа, я мастер сочинять истории. Идем, Мирабель?

Она молча повернулась к выходу из его комнаты, обхватив себя за плечи. Песок за их спинами продолжал падать вниз с тихим, сводящим с ума шелестом.

 

4.

 

Как он и сказал, Бруно уехал на следующий день, пообещав вернуться как можно скорее. Мирабель даже не стала выходить из комнаты, только мельком взглянула на него из окна, тут же отворачиваясь. Она все еще пыталась осознать, что ее жизнь в очередной раз круто вывернулась, причем, в совершенно неожиданном направлении. Мирабель догадывалась, как на нее будут смотреть в Энканто — городе, где до сих пор жили по заветам 19 века: мало того, что обделена даром и дом разрушила, так еще и вернулась из внешнего мира с ребенком. И то, что придумал Бруно, ничего не изменит для горожан. Конечно, пока что никому не заметно ее положение, а что будет дальше?.. Мама весь день пыталась отвлечь ее, но Мирабель уклонялась от разговоров. Как ни странно, но на помощь пришла Исабелла. Цокнув языком, она без слов отвела Мирабель в свою комнату. Сотворив шалаш из лоз и лиан, как в детстве, Иса подтолкнула ее и забралась следом, и только тогда нарушила молчание:

— Ну и дурища ты, Мирабель Рохас Мадригаль.

— Спасибо, Иса, очень мило, — огрызнулась Мирабель, растягиваясь на спине и глядя на крохотные белые цветы — будто звезды в ночном небе.

— Хоть и дурища, но наша. Никто тебя в обиду не даст, — Иса шевельнула пальцами и возле ее руки выросла мята. Сорвав веточку, она протянула ее Мирабель и та, благодарно кивнув, бросила пару листиков в рот.

Через пару дней, абуэла поманила ее за собой в свою комнату, и Мирабель с тяжелым сердцем пошла за ней. Касита прикрыла ставни, погружая комнату абуэлы в мягкий полумрак, и Альма, благодарно погладив стену, негромко попросила:

— Касита, ты можешь нас отгородить от ушек Долорес?.. Спасибо.

Мирабель вздернула брови, с любопытством оглядываясь — ничего не изменилось с виду, но… Альма, заметив ее взгляд, улыбнулась:

— Ты всегда была любимицей Каситы, Мирабель, с самого рождения, но… Я ее хозяйка, и мне позволено немного больше.

— Абуэла, я понимаю, что я снова все испортила, — сбивчиво начала Мирабель, и Альма поморщилась:

— Милая, как я уже сказала, ты далеко не первая и не последняя молодая женщина, оказавшаяся в такой ситуации. Я просто хочу спросить тебя… — абуэла, помолчав, подняла на нее взгляд. — Как получилось, что отец твоего ребенка — мой сын?

Мирабель почти упала на стул, который быстро придвинула Касита — ноги у нее подкосились и в висках застучали молоточки. Альма кивнула:

— Я знаю. Я ведь хозяйка Каситы. Мирабель… я хочу понять, как это случилось и почему. Это было помутнение рассудка? Случайная ошибка или же намеренное действие?

— Нет, — Мирабель вытерла ладони о юбку и уставилась на половицы. Смотреть в глаза абуэлы было невыносимо тяжело. — Мы… не узнали друг друга. И мы взяли другие имена. Мы просто работали вместе, как чужие люди, но понемногу сближались. Я… я в него влюбилась, — призналась она еле слышным шепотом, и рискнула поднять голову — Альма смотрела на нее с сочувствием.

— Значит, Хорхе, с которым работал Бруно… это он сам? — уточнила абуэла, и Мирабель, кивнув, рассказала все, как было на самом деле. С каждым словом тяжесть, давившая на сердце, становилась легче. Альма медленно кивнула, когда она закончила рассказ, и задумчиво потерла подбородок.

— Я могу уехать, — тихо предложила Мирабель, и абуэла строго взглянула на нее:

— Здесь твой дом и твоя семья, Мирабель, не говори ерунды. Что ж, значит, вот как оно все повернулось, — она поднялась со своего кресла и подошла к окну. — То, что рассказал Бруно — то и будет правдой. Трое будут знать истину, но я уже не так молода, и когда сойду в могилу, останетесь вы двое. Я вижу, почему так случилось, и моя вина не меньше вашей: если бы я не давила на вас, ни ты, ни Бруно бы не ушли. Ты бы выросла на его глазах, и вы бы видели друг в друге семью. Вы оступились, оба, но подтолкнула вас я. Ребенок, что у тебя родится, будет носить твою фамилию — и я костьми лягу, но косо на него в общине никто не взглянет. Кольца, конечно, нет, и это жаль, но то мелочи, — Альма покачала головой и, помедлив, вытащила из ящика комода черную шаль. Мирабель, вздрогнув, недоверчиво протянула руку. Все правильно. Она — вдова, и должна соблюдать траур по своему почившему мужу. Альма молча кивнула ей, поправляя платок, и ненадолго сжала ее холодные ладони:

— Расправь плечи, моя девочка и держи голову ровно, не опуская глаз. Никто в этом мире не безгрешен.

Через две недели, когда в семье уже все привыкли видеть Мирабель с темной шалью на плечах, Долорес, возившаяся с Марией Хосефой, вдруг вскинула голову, прислушиваясь к чему-то.

— Мирабель, — негромко окликнула она ее. — Дядя Бруно вернулся. Он попросил передать, что будет ждать тебя у церкви.

— Спасибо, — Мирабель поправила шаль уже привычным жестом и вышла из дома. Солнце прикрывали тонкие, похожие на перышки, облачка, а над кукурузным полем шел легкий дождик: тетя Пепа еще с утра отправилась туда с любовным романом. Мирабель прошла через город, не замечая — ну, ладно, почти не замечая, — любопытных взглядов горожан. Только дети, кажется, не обращали внимания на ее шаль, бесхитростно зовя играть и петь, как и раньше.

Бруно ненадолго задержал взгляд на ней и, ничего не сказав, толкнул дверь церкви, пропуская ее вперед. Мирабель заметила у него в руках конверт из плотной, желтоватой бумаги и спросила:

— Что это?

— Документы, — сухо ответил Бруно. В церкви сейчас было пусто, не считая парочки старушек, сидевших на задних рядах с нарочито-благочестивыми лицами — Мирабель знала, что других таких сплетниц еще поискать надо. Падре Флорес, выйдя на звук шагов, покачал головой, глядя на Бруно со странным выражением лица:

— И правда, вернулся. Решил в грехах покаяться, сын мой?

— Себастьян, я старше тебя на два года, так что не надо мне рассказывать, кто чей сын. И уж не перед тобой мне каяться, — Бруно протянул ему конверт. — Нужно сделать запись в вашей приходской книге.

— Между прочим, я и правда облысел, — со скорбным видом произнес падре Флорес, забирая конверт. Бруно хмыкнул:

— Какое горе, какая чудовищная потеря. Ты даже не представляешь, как я тебе сочувствую, — в его голосе слышался неприкрытый сарказм.

— А ты все такой же невыносимый тип, как и в детстве, — буркнул падре Флорес, открыв конверт и вытащив два листка. Лицо стало озадаченным, и он, вчитавшись, поднял на Мирабель слегка растерянный взгляд. — О… я соболезную, Мирабель… простите, сеньора де Гарсия.

Мирабель кашлянула — было бы неплохо, если бы она хоть знала, что именно принес дядя, чтоб его черти взяли, Бруно! Падре Флорес снова опустил взгляд на бумаги, неуверенно потирая подбородок.

— Брак был гражданским, верно? — уточнил он, и Бруно кивнул. — Что ж, в любом случае, со смертью супруга даже церковный брак может считаться расторгнутым. Препятствий для нового замужества не будет… Если вдруг возникнет такая необходимость, — торопливо добавил он, наткнувшись на сердитый взгляд Мирабель. Смолкнув, он переписал что-то в приходскую книгу и отдал ей два белых листка. Мирабель быстро пробежалась глазами по отпечатанным на машинке строчкам: свидетельство о браке, выданное в Боготе судьей Альваресом от пятнадцатого февраля тысяча девятьсот пятьдесят первого года, и свидетельство о смерти Хорхе Гарсии.

— Еще раз, примите мои соболезнования, — скомкано произнес падре Флорес. Краем уха Мирабель услышала шушуканье, донесшееся от сеньоры Петры и сеньоры Леоны, и кивнула. Они вышли из церкви, и Бруно вопросительно качнул головой в сторону моста. Усевшись на каменной оградке, он, помедлив, протянул ей еще один небольшой конверт.

— Он просил передать тебе, — Бруно смотрел на небо поверх деревьев, и Мирабель, открыв конверт, выронила на ладонь золотое кольцо. Подержав его пару секунд, Мирабель надела кольцо на безымянный палец левой руки⁽⁴⁾ и наклонила голову, глядя на текущую под ними воду, в которой отражались облака и они сами — перевернутые, неправильные…

— Хорхе говорил, что ищет любовь, за которую и умереть не страшно, — задумчиво сказала она, и Бруно кивнул, так и не глядя в ее сторону:

— Он ее все-таки нашел.

— И как тебе удалось получить эти бумаги? — Мирабель покачивала ногой, и Бруно чуть шевельнулся:

— Я же родственник со стороны невесты. Да и… Знаешь поговорку, что доброе слово откроет все двери? В общем, доброе слово, пророческий дар и деньги могут гораздо больше.

— Как на студии?

— Все хорошо. Я уволился оттуда. Привез машинку, попробую счастья где-нибудь еще, может, с теми же телесценариями, — Бруно поскреб штанину ногтем. Мирабель искоса глянула на него — легкий ветерок, пахнущий дождем тети Пепы и прогретой землей, шевелил чуть отросшие темные волосы, в которых теперь было гораздо больше серых прядей. Бруно, почувствовав ее взгляд, обернулся, и несколько секунд они смотрели друг на друга, после чего Мирабель снова отвернулась.

— Ты говорил, что у тебя нет вдохновения, если не пишешь от руки.

— А его и нет. Перепечатаю что-то старое. Надо хоть чем-то себя занять.

Мирабель, кивнув, поднялась на ноги. Ветерок прошелся по спине прохладцей, и она машинально поправила траурную шаль. Бруно продолжал смотреть на нее, крепко держась за ограду.

— Мне… правда жаль.

Она легко повела в воздухе ладонью, и двинулась к дому, лишь раз оглянувшись через плечо — Бруно так и сидел на мосту, глядя в небо и не обращая внимания на солнце, которое, изредка выглядывая из-за облаков, светило ему в лицо.

* * *

О том, что он сделал, Мирабель догадалась чуть позже, когда по городу расползлись шепотки. В один миг из бездарной Мадригаль, вернувшейся невесть откуда с ребенком неизвестно от кого, она превратилась в молодую вдову, вернувшую чудо в семью. В Энканто на Мирабель теперь смотрели как на вторую Альму, и абуэла только укрепляла это мнение, везде прогуливаясь в сопровождении своей младшей внучки. Она все чаще спрашивала ее мнение в решении тех или иных вопросов, с которыми приходили горожане, и постепенно Мирабель стала ловить себя на том, что вместо швейной машинки она сидит за толстыми тетрадями, высчитывая доходы и расходы, составляет списки необходимых для Энканто вещей, которые стоит поискать во внешнем мире, прикидывая место для постройки новых домов или для новых полей, чтобы дать отдохнуть земле… Но с другой стороны, она наконец-то помогает городу, семья ею гордится — это ведь всегда было ее целью, не так ли?

Пролетел июнь, словно его и не было. Иногда Мирабель слышала щелканье печатной машинки из патио — Бруно перепечатывал что-то из старых и, кажется, обгрызенных крысами тетрадей. В первый раз увидев его, Мирабель чуть не запнулась — хорошо, любовь к танцам помогла удержать равновесие. Бруно замер, не поднимая головы, и она поспешно ускользнула на кухню — щелчки клавиш возобновились через пару секунд. В конце месяца он уехал, отговорившись тем, что хочет связаться со студией, и вернулся через неделю.

Мирабель сидела над тетрадью, пытаясь высчитать, какую часть кукурузы стоит оставить на продажу, чтобы хватило и на жизнь, и на посадку, и пыталась убедить себя, что это именно то, к чему она всегда стремилась. В дверь коротко стукнули и она почти с облегчением оторвалась от тетради.

— Да, проходите, — Мирабель прикусила язык, глядя на Бруно. Он уже успел переодеться с дороги, сменив деловой костюм на привычную в Энканто рубашку и штаны, набросив сверху старую зеленую руану. Он задержал взгляд на машинке, накрытой крышкой, на столе с раскрытой тетрадью и наконец задумчиво уставился на нее саму. — Ты что-то хотел, дядя Бруно?

— Да. Студия в Кали берется за мой новый сценарий и они готовы предложить тебе место художника по костюмам на этот проект.

Мирабель замерла — в груди словно надулся воздушный шар, мешая дышать. Она почти убедила себя, что пришло время расстаться с глупыми и наивными мечтами, и что она всю жизнь должна провести в Энканто, не покидая его пределов до самой смерти…

— Нет, — через силу выдавила она, опуская голову к тетради.

— Почему? Ты же хотела этого? — спросил Бруно, подходя к столу и осторожно положив письмо в длинном белом конверте. — Твоя мечта…

— Это мечта Марианы Рохас. Не моя. Я хотела быть полезной и нужной моей семье и городу, и вот я здесь, делаю то, что должна, — Мирабель часто моргала — исписанные ее почерком листы расплывались перед глазами.

— Мирабель, — в его голосе мелькнуло что-то жесткое, и она недоверчиво подняла голову. — Прости, что возвращаю тебе твои же слова, но хватит самобичеваний. Не вздумай упустить свой шанс исполнить то, о чем ты мечтала.

— Я не занимаюсь никаким самобичеванием, — зло огрызнулась она, отталкиваясь от стола и поднимаясь на ноги. — У меня есть мои обязанности, и я буду их выполнять. Городу нужна моя помощь, и я могу это сделать для него!

— То есть, ты готова отказаться от себя ради города? — теперь и Бруно начал злиться, и она ощутила неприятное, скребущее чувство внутри. — Ты действительно хочешь похоронить себя здесь под этой… — он мельком глянул в ее тетрадь и приподнял брови. — Кукурузой?

— Тебя это вообще не касается! — рявкнула Мирабель, стукнув кулаком по столу. Раздражение, боль и тоска сплелись внутри, словно кобры, и распахнули пасти, роняя капли яда. — Это моя жизнь и я сама решу, что мне делать, и ты мне для этого не нужен!

Глаза Бруно вспыхнули зеленым, и она попятилась от неожиданности. На ум сразу пришли слова Мануэля: «когда сеньор Гарсия злится, глаза у него и правда жуткие, будто горят изнутри», и она отступила еще на шаг. Бруно на секунду закрыл глаза, а когда поднял веки, то свечение уже исчезло.

— Конечно, Мирабель, — мирно сказал. — Прости. Ты взрослый человек, и сама вправе решать, что тебе делать и как жить.

Улыбнувшись, он развернулся и вышел из ее комнаты, аккуратно прикрыв дверь, и Мирабель бессильно упала на стул. Она так долго убеждала себя, что счастлива быть здесь и что ее мечта о своем ателье была лишь глупостью, и вот, снова приходит Бруно и переворачивает все с ног на голову. Зарычав от злости, Мирабель швырнула конверт на пол, и, сдернув очки, спрятала лицо в ладонях.

— Ненавижу! — прошипела она. Со двора донесся стук — кажется, папа решил наколоть дров, а значит, уже через пару минут раздастся его панический вопль: «О Боже, Джульетта, пчелы!..» Дверь еле слышно скрипнула, и Мирабель услышала голос абуэлы:

— К тебе можно, дорогая?

— Да, — Мирабель, выдохнув, потерла лицо ладонями и надела очки, поворачиваясь к абуэле. Альма мимоходом наклонилась, поднимая с пола конверт, и покачала головой:

— Такие сквозняки сегодня, все сдувает…

— Тебя дядя Бруно послал, да? — спросила Мирабель, поджимая губы, и абуэла аккуратно села к ней на кровать.

— Мой сын промчался мимо меня с таким видом, словно ему вожжа под руану попала, выхватил топор у Агустина и сейчас колет дрова у нас во дворе. Завтра наверняка не сможет разогнуться, надо бы попросить Джулиту приготовить ему мазь, — задумчиво ответила Альма, и Мирабель, не удержавшись, подскочила к окну, высовываясь почти по пояс, чтобы увидеть дворик — вместо отца там действительно был Бруно и, судя по его виду, он решил умереть прямо на месте, схлопотав разрыв сердца и тепловой удар разом. — Мне надо спрашивать, что тут произошло?

— Он принес письмо. Из киностудии в Кали, — Мирабель вернулась на свое место, стараясь не глядеть на конверт в руках абуэлы. — Я сказала, что это уже не моя мечта, и я должна остаться здесь, чтобы помогать тебе и всему городу… А Бруно заявил, что я занимаюсь самобичеванием, и мы немного поссорились.

— Иногда Брунито бывает на редкость проницательным, — сказала абуэла, и Мирабель глухо застонала. — Ты помнишь, что мы говорили о Чуде? Не жертвы. Любовь. А теперь ответь мне, только честно, ты действительно счастлива здесь, считая кукурузу?

Мирабель ощутимо стукнулась лбом о столешницу.

— Я должна ехать? — глухо спросила она, не отрываясь от стола, и абуэла негромко рассмеялась:

— Этот вопрос ты должна задать себе, моя дорогая, и звучать он должен иначе. Я не могу давать тебе советов, Мирабелита, я всю жизнь провела здесь, и слабо представляю мир за этими горами. Ты… ты — другое дело. Чтобы ты ни решила, я тебя поддержу, но с одним условием: ты должна будешь выбрать именно то, чего хочешь.

Альма поднялась на ноги и, чуть поморщившись, потерла поясницу. Пробормотав под нос: «И все-таки сквозняки сегодня жуткие», она положила письмо на стол, придавив его краем тетради, и вышла из комнаты. Выждав пару минут, Мирабель взяла конверт и открыла его, читая письмо. Это был другой сценарий — уже не Хорхе, а именно Бруно Мадригаля, и она даже никогда не слышала это название. Помедлив, Мирабель захлопнула тетрадь и вскочила на ноги.

Бруно сидел — а точнее, почти лежал — на кухонном стуле, уже без руаны, и папа заботливо махал над ним полотенцем.

— Спасибо, дружище, меня бы точно пчелы живьем съели… — Бруно слабо шевельнул рукой, и Мирабель, остановившись в проходе, откашлялась, привлекая его внимание.

— Дядя Бруно, я хотела попросить прощения, — вежливо сказала она, глядя поверх его головы. Бруно изобразил радушную улыбку:

— Конечно, моя дорогая племянница. Я уже обо всем забыл.

— И я хотела сказать тебе спасибо, — упрямо продолжила Мирабель, не показывая, как ее задело обращение «племянница». — Я немного подумала, и поняла, что действительно хочу поехать в Кали.

Бруно резко выпрямился, не обращая внимания на хрустнувшую спину.

— Серьезно? — спросил он уже нормальным тоном, и Мирабель кивнула. Агустин замахал руками:

— Мирабу, что?! Куда ты собралась, в твоем положении…

— Она беременна, Агустин, а не при смерти, — отрезала абуэла, заходя на кухню. — Если что ей и повредит, так это занятия нелюбимым делом.

— Но как она одна… — растерянно спросил Агустин, и Мирабель взглянула на абуэлу:

— Насчет этого… Я бы хотела поехать с Луизой, если можно.

— Разумный выбор, — поддержала ее Альма. — Луизе тоже пора взглянуть на мир за пределами Энканто.

— Я поеду с вами, — сказал Бруно, кривясь и снова опускаясь на спинку стула. — Это будет ненадолго, на пару дней, и вернусь сюда. Проведу вас на студию, познакомлю с режиссером и директором картины, чтобы вы там не заблудились.

— Спасибо, дядя Бруно, — Мирабель мило улыбнулась ему, и Бруно вернул ей улыбку:

— Всегда рад помочь, дорогая племянница.

Она еще никогда так сильно не хотела его придушить, как сейчас.

 

5.

 

Кажется, Луиза была единственной, кто наслаждался поездкой в Кали. Она с любопытством рассматривала новые места, проносящиеся за окнами поезда, расспрашивала Бруно о разных мелочах, связанных со сценарным делом, и Бруно охотно отвечал ей. Нет, с Мирабель он тоже говорил, очень вежливо и добродушно, но что-то исчезло из их бесед, оставляя после себя лишь видимость. Со стороны глянуть — так умилительная картина, любящий дядюшка сопровождает своих племянниц в путешествии, но ощущение фальши не покидало Мирабель до самого конца путешествия.

Директор картины «Любовь и вино» вежливо выразил ей соболезнования, и предложил разовый контракт в связи с ее «положением». Мирабель рассеянно кивнула, читая условия.

— Два месяца? — уточнила она, подняв голову от договора.

— Да, вам, конечно, будет выделена квартира на время работы… Вы одна, или?..

— Я буду с моей сестрой, Луизой, — Мирабель снова пробежалась глазами по строчкам.

— Нужны будут деньги на проживание, — вмешался Бруно, и директор Гутьеррес поморщился:

— Да, разумеется, питание и мелкие расходы оплачивает студия.

— А это в контракт вписано? — уточнил Бруно с простодушной улыбкой, и у директора явно задергалась бровь. Мирабель благодарно кивнула ему и Бруно на мгновение прикрыл глаза. Хотя бы понимать друг друга без слов они еще не разучились.

Новый экземпляр контракта устроил всех участников, и Мирабель, засунув в сумочку свою копию сценария, отправилась вместе с Гутьерресом и Луизой к их временной квартире. Комната там была только одна, кухня крохотная, а в ванной подтекал кран, но Мирабель не стала привередничать. Поясницу немного тянуло после долгого дня, и она хотела только одного — хоть на пару минут лечь и побыть в тишине.

Уже поздно ночью, когда они с Луизой кое-как обустроились, разграничив комнату ширмой, Мирабель взялась за копию сценария. Очень скоро ей пришлось удрать на кухню, и сидеть там, давясь от хохота. История двух влюбленных, Франчески и Эрнандо, которые были слугами двух соперничающих виноделов, была настоящей трагикомедией. Днем эти двое, повинуясь приказам хозяев, пакостили соперникам, а ночью исправляли все, что сделали, чтобы уберечь друг друга от гнева виноделов, изредка улучая минутки для нежных объятий или поцелуев.

Тихо всхлипывая и утирая текущие от смеха слезы, Мирабель на цыпочках прокралась в их с Луизой комнату. Сестра уже спала, сложив руки под щекой, и Мирабель аккуратно, чтобы не потревожить ее сон, вытащила альбом и карандаши, уходя с ними на кухню. Она сразу поняла, какой будет одежда этих влюбленных: у Франчески красная блузка и синяя юбка, а у Эрнандо наоборот, синяя рубаха и красные брюки. И, конечно, желтая лента в волосах Франчески и желтая шляпа для Эрнандо, чтобы сохранить цвета колумбийского флага. Но нужно было что-то еще, какая-то изюминка… Мирабель, покрутив карандаш в пальцах, подпрыгнула, когда ее осенила идея: виноградная вышивка! Лоза с листьями и гроздьями винограда, идущая по юбке Франчески и рубахе Эрнандо, так, чтобы узор идеально совпадал в миг объятий, словно говоря: эти двое связаны, их души сплетены так же, как и эти виноградные лозы, и никому их не разлучить. Она склонилась над альбомом, тихо мурлыча себе под нос незатейливую мелодию, когда осознала, что впервые за долгое время действительно занимается тем, к чему у нее лежит душа.

Утром Мирабель, сидя рядом с Луизой, заметила:

— Знаешь, я не думала, что дядя Бруно может сочинить что-то настолько…веселое.

— Ты про «Любовь и вино»? — Луиза рассмеялась, прикрыв рот кулаком. — Он ее придумал, когда мы были совсем детьми.

— Ты серьезно? — Мирабель обернулась к сестре, и Луиза кивнула:

— Ну да, мне тогда было… ну, дверь я свою уже открыла, значит, лет пять-шесть, вам с Камило где-то по три годика, и только Иса и Лола уже взрослые, по девять лет. И дяде Бруно пришлось с нами сидеть целый вечер, вот он и придумал эту пьесу… — Луиза подперла голову ладонью, мечтательно улыбаясь в пустоту. — У него тогда были крысы, и они играли в этом представлении… ну, точнее, беспорядочно бегали по столу, а дядя Бруно комментировал на два голоса. Боже, я так смеялась, что у меня живот разболелся.

Мирабель с щемящим чувством в груди отвела взгляд в сторону.

— Жаль, что я его не помню, — сказала она, заваривая травяной сбор, который ей сделали мама и Исабелла. После завтрака они, вдвоем перемыв посуду, отправились на студию. Режиссер Антонио Хименес был в восторге от виноградной вышивки, сказав, что это действительно удачная находка, и Мирабель отправилась костюмерный цех — громкое название для небольшого помещения с двумя машинками и парой работниц. Дни она проводила за швейной машинкой или за вышивкой, украшая костюмы виноделов и горожан — режиссер предложил добавить каждому свой «знак» — у судьи были весы на кармашке пиджака, у виноделов — гроздь винограда и кувшин, кукурузные початки для фермеров, подковы у конезаводчика… Зато по вечерам они с Луизой гуляли по Кали, наслаждаясь видами. Мирабель научилась танцевать сальсу, которая здесь, кажется, звучала повсюду, а Луиза влюбилась в маленький кинотеатр, где крутили старые фильмы. Она и Мирабель уговорила туда пойти, и с той поры каждый субботний вечер они проводили в кино. Только однажды пришлось уйти еще до начала фильма — в этот вечер показывали «Танго бар», и как только на вступительных титрах заиграла Por una cabeza, у Мирабель из глаз хлынули слезы. Она сидела, прижимая платок к лицу, злясь на свою реакцию, на эту музыку, которая резала сердце, на саму себя за слишком хорошую память… Луиза, разволновавшись, увела ее к набережной и предложила посидеть на лавочке, чтобы успокоиться.

— Мирабель, может, лучше к врачу? — сестра заботливо погладила ее по спине, и Мирабель покачала головой.

— Все нормально, — сипло ответила она. Проклятые слезы, наконец, остановились, но боль от растревоженных воспоминаний так и осталась. — Просто… так, вспомнила прошлое. Сейчас все пройдет.

— Это что-то о Хорхе? — осторожно спросила Луиза, и Мирабель кивнула. — Я… извини, если сейчас не время, но… какой он был? Прости, зря я спросила, — торопливо добавила она. Мирабель глубоко вдохнула, успокаивая боль. Воздух, пахнущий солью и водорослями, был по вечернему свежим, и она поправила черную шаль, запахивая ее на груди.

— Он был… внимательным. С ним всегда было о чем поговорить, и его действительно интересовало мое мнение, — медленно сказала Мирабель, глядя на море, в котором отражались фонари набережной. — Иногда он мог быть очень язвительным, и у него довольно… своеобразное чувство юмора. А еще он не считал мои мечты глупостью, верил в то, что я могу добиться всего, что хочу. Он был чутким. Нежным. Забавным. И… — она, опомнившись, прикусила язык. Еще немного, и она бы ляпнула Луизе, что их дядя Бруно прекрасный любовник. — В общем, мне с ним было хорошо.

— Ты очень его любила, — тихо сказала Луиза, и Мирабель промолчала, машинально прокручивая кольцо на вдовьем пальце. Как бы она ни старалась избавиться от этого чувства, оно все равно жило внутри нее. Она скучала по Бруно, ей не хватало его голоса и его тепла, но… Все, чего Мирабель добилась — это только стена отчуждения между ними. И построила она ее сама, своими руками.

В Энканто они вернулись в начале октября. Тот же самый Хосе, окинув взглядом фигуру Мирабель, озадаченно крякнул и отвез их прямо в город — ослы, хоть и упирались, но все-таки перешли через реку, которая уже сменила грязно-бурый вид на искрящееся многоцветье.

— Я никогда не думала, что наш городок такой крошечный, — призналась Луиза, помогая Мирабель спуститься. — По сравнению с Кали…

— Это ты еще Боготу не видела, — Мирабель рассмеялась, забирая сумку с альбомами — единственную тяжесть, которую ей разрешила нести Луиза. Дома их встретили с распростертыми объятиями и просто засыпали вопросами. Мирабель с удовольствием показала свои эскизы, вспоминая забавные мелочи и рабочие моменты, Луиза взахлеб рассказывала про фильмы, которые они видели… Бруно вел себя безукоризненно вежливо, с абсолютно родственной приязнью поздравив ее с успехами, и Мирабель поблагодарила его, сохраняя широчайшую улыбку на губах.

* * *

День рождения тройняшек грозился стать самым масштабным праздником в этом году — хотя бы потому, что их снова было трое. Абуэла, словно скинув с плеч десятки лет, занималась подготовкой к вечеринке, почти что порхая по дому, в городе тоже не отставали — повсюду мелькали трехцветные ленты и флажки в честь тройни Мадригаль. Мирабель вырезала из бумаги кружевные салфетки и подсвечники, изредка поглядывая в сторону шкафа: там, на верхних полках, лежали подарки, которые они с Луизой привезли из Кали. За работу она получила именно столько, сколько и обещали, но это все равно было гораздо больше, чем Мирабель привыкла держать в руках. Может, все-таки ее затея с ателье однажды и увенчается успехом, но… чуть позже. Она потерла живот и прошлась по комнате — долго сидеть на стуле становилось все неудобней, но от вечерних танцев она отказываться не собиралась.

Ее сегодняшним кавалером был Антонио, и они с веселым смехом топтались на месте, а вот папа неожиданно так закружил маму, что даже ее неизменная строгая прическа пришла в беспорядок. Джульетта, смущенная и раскрасневшаяся, шутливо упрекала Агустина, что не в ее возрасте уже так отплясывать, а тетя Пепа с громким фырканьем заявила, что они еще не так стары, чтобы чинно стоять в уголке, покрываясь мхом и лишайником — и, в доказательство, вытащила упиравшегося Бруно в центр патио. Мирабель с улыбкой следила за ними — через пару минут, мама, забыв про свои слова, присоединилась к брату и сестре, и вся тройня лихо отплясывала под звуки музыки.

— Время тоста, — громко объявила абуэла, и дом торжественно застучал плиткой, призывая к тишине. — Я рада, что наконец-то вижу вас, моих детей, дома. Вы здоровы и вы счастливы, и это лучший подарок, который можно только пожелать. Я люблю вас, мои милые и желаю вам счастья, тепла и мудрости, которой мне в свое время не хватило. ¡Feliz cumpleaños!

Мирабель с удивлением заметила, что Бруно, покачав головой, разбавил свое вино водой. Сама она, как и Антонио, обошлась лимонадом.

— Странно, что наш дядюшка в свои-то годы так и не научился пить, — задумчиво прокомментировал Камило, подойдя к ним и изобразив галантный поклон. — Моя любезная кузина, не соблаговолишь ли…

— От кого прячешься, Камилито? — спросила Мирабель, глядя на него с прищуром, и Камило, помрачнев, махнул рукой куда-то за спину:

— От Ребеки. Две косы с синей лентой, черные глаза, потрясающая грудь и бедра, ради которых можно умереть…

— Я бы предпочла чтобы ты остановился на глазах, — Мирабель окинула взглядом толпу празднующих и похлопала кузена по плечу. — Горизонт чист. Раз уж она такая потрясающая, то зачем ты прячешься?

— Потому что я еще слишком молод, чтобы идти на плаху, то есть, под венец, — Камило пожал плечами и послал ей воздушный поцелуй. — Без обид!

Как бы ни хотелось Мирабель веселиться до поздней ночи, она вернулась в свою спальню ближе к десяти. Касита приглушила прочие звуки, прикрыв ставни и Мирабель уснула… чтобы проснуться среди ночи от осторожного покачивания кровати.

— Касита? Что-то случилось? — сонно пробормотала Мирабель, не желая отрываться от подушки, и кровать снова качнулась. — Ох, да что же ты…

Мирабель села и потрясла тяжелой со сна головой. Касита зажгла свечи у двери и слегка ее приоткрыла, и Мирабель, пробормотав себе под нос, что это уже слишком, выглянула в коридор. Тихо, все спят… нет, не все — снизу, из ванной, доносился шум воды. Мирабель, пожав плечами, медленно спустилась вниз и заглянула в ванную комнату. Первое, что бросилось в глаза — красные капли на белом фаянсе. Моментально проснувшись, она шагнула вперед, сталкиваясь взглядом с Бруно.

— Что… что случилось? — хриплым шепотом спросила Мирабель, отмерев и подойдя ближе. Бруно пожал плечами, держа ладони под струей воды — кровь, разбавленная до бледно-розового цвета, стекала в черное отверстие слива. Мирабель открыла шкафчик и с облегчением выдохнула — несмотря на возвращение дара, мама не избавилась от бинтов.

— Одна из причин, по которым я никогда не пью — непроизвольные видения, — наконец, сказал Бруно. Мирабель прикрутила воду и осторожно взяла его за запястье — он судорожно вздохнул, но она не стала заострять на этом внимание. Ладони и пальцы были изрезаны — словно он сжимал в руке осколки стекла, не чувствуя боли.

— Что-то плохое? — тихо спросила она, осторожно наматывая бинт — не плотно, лишь бы задержать кровотечение, пока они не дойдут до кухни.

— Не хочу об этом говорить, — Бруно следил за ее действиями, дыша через раз, и Мирабель запоздало сообразила, что она впервые за минувшие месяцы прикоснулась к нему.

— Хорошо, — она осторожно погладила тыльную сторону ладони. — Составишь компанию в ночном перекусе?

Дождавшись кивка, Мирабель, все так же держа его за запястье, отвела Бруно на кухню. Бинты уже покраснели от выступившей крови — что же он увидел такое, что пытался уничтожить, не обращая внимания на боль? Усадив его на табурет, Мирабель взяла арепу — из тех, которые мама специально готовила «на всякий случай». С сомнением покосившись на его руки — Бруно держал кисти поднятыми, чтобы не закапать кровью стол, она села рядом, протягивая ему арепу.

— Кусай. Я подержу, — избавляя его — и себя — от неловкости, Мирабель уставилась на плитку с вырезанными бабочками. — Знаешь, мне правда понравилась эта пьеса, «Любовь и вино». Я не помню, когда в последний раз так смеялась. Луиза говорила, ты ее придумал, когда мы были маленькими.

— Так и было, — Бруно осторожно забрал арепу из ее руки — испачканные бинты он положил себе на колени. — Сестры решили устроить себе романтический вечер, и кто оказался крайним? Конечно, братец Бруно. Я… понимаешь, я не то, чтобы был особенно талантливым в общении с детьми, а тут сразу пятеро. И все разного возраста. Пришлось импровизировать.

Мирабель улыбнулась, ложась щекой на стол и глядя на его руки — порезы уже затянулись, да здравствует мама и ее чудесный дар. Если бы только и она могла так легко исцелить то, что сломано и изранено… Бруно слегка постукивал пальцами по дереву, словно это были клавиши пианино — вроде бы и близко, но так далеко. Она шевельнула ладонью, придвигая ближе и останавливаясь в сантиметре от него. Мирабель была готова к тому, что Бруно уберет свою руку; в конце концов, она почти полгода избегала его прикосновений, замыкаясь в себе и своей боли — и забыв о том, что они оба оказались в этой ситуации, так что самое время пожинать то, что посеяно. Вместо этого Бруно еле заметно сдвинул ладонь — так, что они коснулись друг друга кончиками пальцев.

— Расскажи мне о том, что было, — тихо попросила она. — Я совсем не знаю тебя, каким ты был… до того, как ушел.

— Я был очень угрюмым дядюшкой, — отозвался Бруно, глядя на их руки. — Но почему-то это никого не отпугивало. Исабелла и Долорес мне однажды заплели сотню косичек… причем, Иса туда еще и цветочки вплела. Они целый месяц звали меня «наш дядя-клумба».

Мирабель сдавленно захихикала, представляя Бруно с цветочками в волосах:

— По-моему, очень мило.

— Да, ты бы видела, как я предсказывал будущее с этой… клумбой на голове, — Бруно коротко улыбнулся ей. — И расплести нельзя — они же так старались. Вот и ходил до вечера весь в цветочках и косичках.

Мирабель слегка поерзала, пытаясь найти удобное положение, и Бруно осторожно предложил перебраться в патио, где висел гамак. Мирабель заснула где-то на середине рассказа о том, он пытался снять мяч Луизы с дерева, и проснулась когда коати Антонио с любопытством тыкались в ее ухо холодными носами, словно размышляя — съедобная эта штука или нет, и если нет, то не отгрызть ли кусочек, чтобы убедиться? Отогнав зверьков, Мирабель села в гамаке и уставилась на зеленую руану, сползшую с плеча. На сердце немного потеплело — может, они все-таки смогут общаться друг с другом нормально… насколько вообще нормальной может быть их ситуация.

 

6.

 

Их ночные беседы стали чем-то вроде странной традиции. Мирабель в этом помогала бессонница — как объяснила Джульетта, это довольно частое явление на ее сроке, но теперь, вместо того, чтобы лежать и смотреть в потолок, Мирабель спускалась в патио, где ее уже поджидал Бруно. Они все равно старались не касаться друг друга, да и разговоры напоминали попытку станцевать сальсу на яичной скорлупе, но это было лучше, чем безличная вежливость или тяжелое молчание. Заканчивалось всегда одинаково: Мирабель засыпала в гамаке под его рассказы, и просыпалась от зверей Антонио. И коати были не самым худшим вариантом — когда Мирабель разбудил пристальный взгляд Парса, она чуть не умерла от разрыва сердца.

Ноябрь перевалил за середину, и Мирабель, в одну из своих бессонных ночей, прямо спросила у Бруно:

— Итак. Я хочу знать, что меня ждет, когда родится ребенок.

Бруно сдавленно кашлянул, упирая локоть в колено, и окидывая ее задумчивым взглядом:

— Мирабель, тебе не кажется, что про такое лучше спрашивать у твоей мамы, а не у меня?

— Я не о самом процессе, — Мирабель, фыркнув, поерзала, и Бруно бросил ей маленькую подушку со своей кушетки. Кивнув, она подсунула ее под спину и блаженно вздохнула. — Я именно о том, какими мы все были в раннем детстве. Послушать маму, так мы были ангелочками, сотканными из солнечного света и пушистых облачков, а мне нужен объективный взгляд.

— Ну… — Бруно, задумавшись, начал постукивать себя по колену. — Скажем так, если вы и были ангелочками, то только во сне, да и то, не всегда. Лола засыпала только в полной тишине — ну, или под шум дождя, и в Энканто целых три месяца каждые два часа были ливни. Исабелла терпеть не могла спать в кроватке, но зато во дворе могла спать очень долго. Помнится, Тин чуть не получил солнечный удар — не хотел будить свою маленькую принцессу.

Бруно откинулся на спинку кушетки, глядя на нее с веселым блеском в глазах:

— Самой беспроблемной была Луиза — здоровый ребенок, она дрыхла хоть под грохот грома, хоть в кровати, хоть посреди детской. А вот вы с Камило были маленькими чудовищами, и спали только если вам что-то рассказывать. Я бродил с вами вокруг Каситы, пересказывая по памяти Лопе де Вегу и Сервантеса, пока не начинал хрипеть и кашлять.

Мирабель захихикала и потянулась:

— То есть, любовь к историям у меня с детства?

— О да, и сейчас у меня легкое чувство дежа вю, — Бруно хитро прищурился. — Хуже всего было, когда вы научились ходить. Мило вечно пытался откуда-то спрыгнуть, Касита намучилась его ловить, а вот ты… Ты постоянно подкрадывалась, чтоб повиснуть на моей ноге со счастливым смехом. Я был уверен, что ты однажды точно стянешь с меня штаны и мы свалимся с…

Бруно резко замолчал, напряженно глядя на нее. Боли от его слов почти не было — только и кольнуло что-то слабо у сердца, и Мирабель улыбнулась:

— Ты должен признать, я очень целеустремленная. Штаны я с тебя все-таки стянула.

Издав сдавленный хрип, Бруно согнулся пополам и его плечи затряслись. Мирабель было немного легче — она смеялась в подушку, которую вытащила из-под поясницы, а вот ему пришлось глушить хохот руаной.

— Значит… тьфу, у меня теперь полный рот песка и пыли… значит, мы дошли до того момента, когда можем над этим шутить? — уточнил Бруно, распрямляясь, и Мирабель пожала плечами:

— Очень осторожно. И редко. Но имей в виду, у меня фора в несколько месяцев, — она демонстративно провела ладонью над своим животом, и Бруно в притворном ужасе схватился за сердце:

— Погоди, ты что, пользуешься своим положением?

— Как там говорилось? Если жизнь дает тебе лимоны, то делай из них лимонад, — Мирабель горделиво выпрямилась и тут же, охнув, согнулась. Бруно мгновенно вскочил на ноги:

— Мирабель?!

— Расслабься, — она медленно выдохнула. — Тебе ребра когда-нибудь ломали изнутри?

— Нет, как-то не случилось, — он опустился на кушетку, не сводя с нее настороженного взгляда, и Мирабель завистливо вздохнула.

— Счастливый ты человек… — поколебавшись, она заерзала, пытаясь выбраться из гамака. — Знаешь, мне немного надоело просыпаться от того, что в ухо тыкается холодный нос, или того хуже, чей-то клюв… Уф, проклятье. Поможешь?

Бруно, кивнув, подошел к ней, обхватывая запястья и помогая встать на ноги, и почти сразу отступил на шаг, сохраняя расстояние между ними. Мирабель опустила голову, пряча лицо, и Касита, словно не выдержав, пихнула их под пятки, вынуждая шагнуть друг к другу.

Мирабель прижалась к нему, крепко обхватив за спину, чувствуя, как Бруно обнимает ее в ответ с неменьшей силой. Тоска, глодавшая сердце столько времени, стихла, растворяясь в том тепле, которое ощущала Мирабель.

— Прости, — вырвалось у нее, и Бруно кивнул, прижимаясь щекой к ее виску:

— И ты меня. Я так скучаю по тебе.

— Мне так не хватает тебя, — Мирабель зажмурилась, гладя его по спине — даже через одежду она могла чувствовать как стучит его сердце.

— Мне тоже, — Бруно осторожно сжал ее плечо, и Мирабель, прерывисто выдохнув, отстранилась. Он улыбнулся, поправляя ее очки, и качнул головой в сторону лестницы. — Ну что, идем спасать твои уши от звериного любопытства?

Добравшись до спальни, Мирабель растянулась на кровати, и Бруно, набросив ей на плечи одеяло, уселся на стул возле швейной машинки.

— Знаешь, из твоих рассказов я поняла одно: у меня родится маленькое исчадие ада, — сказала Мирабель, складывая ладони под голову и глядя на него. Бруно, задумчиво кивнув, вдруг протянул елейным голосом:

— Я уверен, это исчадие ада будет соткано из солнечного света и пушистых облачков, — и Мирабель, засмеявшись, швырнула в него подушку.

— Ты ужасный человек, ты знаешь?

— Знаю, милая. Уж какой есть, — Бруно вытянул ноги, глядя на нее с улыбкой и Мирабель, махнув рукой, закрыла глаза.

— Что ты там говорил про Сервантеса? — невинным голосом уточнила она, и Бруно картинно застонал:

— Ты же шутишь… О, нет. Не шутишь. Ты очень коварная женщина, Мирабель, ты это знаешь?

— Уж какая есть, — Мирабель покрепче обняла подушку, засыпая под звук его голоса.

---

1) традиционная колумбийская шляпа

Вернуться к тексту

2) командующий войсками либеральной партии, Рафаэль Урибе Урибе

Вернуться к тексту

3) командующий войсками консервативной партии, Просперо Пинсон

Вернуться к тексту

4) в Колумбии обручальные кольца тоже носят на правой руке, соответственно, вдовцы и вдовы надевают кольцо на левую

Вернуться к тексту

1.

 

Оскар Педро Гарсия Рохас родился в начале января, и тетя Пепа устроила в Энканто настоящий хаос: на городок обрушились ливни, ураган и снегопад, завершившиеся радугой во все небо. Как сказала Джульетта, подавая Мирабель стакан с лимонадом, если бы их магия не исчезла, то точно такая же буря эмоций была бы на рождении Марии Хосефы. Первые дни после рождения сына Мирабель помнила слабо — в основном, только свое желание спать, которое перекрывало все остальное. Абуэла сияла, словно солнце, забирая правнука (или, все-таки, внука?..) на прогулку по городу, и Мирабель была ей искренне благодарна. На самом деле, вся семья ей ненавязчиво помогала с Оскаром, давая возможность отдохнуть и перевести дух. Его крестины, которые, по старой традиции, провели через месяц после рождения, из скромного семейного торжества превратились в праздник для всего Энканто. Альма вышла из церкви вместе с Мирабель, державшей на руках сына, и обвела взглядом собравшихся на площади горожан, громко называя его имя.

Вернувшись в Каситу, Мирабель, уложив ребенка, которому пока весь этот шум мало о чем говорил, спустилась в патио, где сразу столкнулась с Долорес.

— А я-то думала, крестины Марихо⁽¹⁾ были грандиозным торжеством, — с улыбкой сказала кузина, покачивая головой. — Поздравляю, Мира. Дальше будет… ну, немного легче.

— Не верю, — Мирабель слабо улыбнулась, глядя на Мариано, который вместе с Каситой ловил свою слишком активную дочь. Долорес вздохнула и пожала плечами:

— Как мне сказала моя мама, первые двадцать лет самые сложные, а потом уже гораздо проще. Иногда, — добавила Долорес, нахмурившись, и обернулась, находя взглядом Камило. Тот замер, не донеся эмпанаду до рта, и непонимающе поднял брови. — Пойду-ка я устрою своему братцу взбучку.

Мирабель проводила ее взглядом и решила не задавать лишних вопросов. В конце концов, у них с Исабеллой и Луизой тоже были исключительно их, «между нами, сестрами», дела и разговоры, о которых не знали ни родители, ни кузены.

Папа уже играл на пианино, и Мирабель узнала ритм сальсы — родителям очень понравилась та пластинка, которую они с Луизой подарили маме на день рождения. Дядя Феликс, широко улыбаясь, пригласил ее на танец, и Мирабель с удовольствием согласилась. Краем глаза она заметила абуэлу, разговаривавшую о чем-то с Бруно — вид у него был понурым, и он смотрел на свою мать слишком пристально. Альма, вздохнув, покачала головой и погладила его по щеке. Бруно накрыл ее ладонь своей, слабо улыбнулся, и кивнув, произнес что-то — абуэла, просияв, сжала его руку и отошла к другим горожанам, а Бруно так и смотрел ей в след, прижимая ладонь к своей щеке. Дядя Феликс крутанул ее на месте, и Мирабель, отвлекшись, почти сразу потеряла Бруно из виду — если уж что он и умел лучше, чем писать свои сценарии, так это исчезать в толпе.

Мирабель с неудовольствием поняла, что уже не может, как раньше, плясать дольше всех — ноги слегка загудели, и после еще парочки танцев с Луизой и Исой, она отошла к стене, опускаясь на кушетку. Концы черной шали защекотали руки, когда Мирабель слегка наклонилась, поправляя ремешок сандалии.

— Мирабелита? Отдыхаешь? — абуэла села рядом, и Мирабель с довольным вздохом придвинулась ближе, пристроив голову на ее плече. — Как ты, девочка моя?

— Пока еще не знаю, — честно призналась Мирабель и неловко хихикнула. — Думаю, тебе с тройняшками было гораздо тяжелее.

— О, первые года три я очень хочу забыть, — с чувством призналась Альма, и они переглянулись, обменявшись понимающими улыбками. — К счастью, дети растут, Мирабелита. Возможно, сейчас еще рано об этом говорить, но Осито тоже не будет вечным младенцем. Он будет расти, становиться все более самостоятельным… Ошибаться, конечно, куда без этого. И я очень прошу тебя — не старайся его уберечь от всего. Некоторые вещи лучше узнать на своем опыте… и раньше.

— Постараюсь, — немного неуверенно пообещала Мирабель, и Альма осторожно поправила шаль на ее плече.

— Какие-то планы на будущее у тебя есть? — спросила она, и Мирабель рассеянно кивнула:

— Да. Я, конечно, надеюсь, что со мной опять свяжутся из Кали, но даже если нет — я уже придумала. В соседнем городе можно будет набирать заказы, шить вещи, и собрать оставшуюся сумму для моего ателье. Я все-таки хочу попробовать, абуэла, — добавила Мирабель, почувствовав ее вздох. — Это… это действительно моя мечта. Если не получится, то тогда уже махну рукой и сдамся, но я должна попробовать…

— Милая, я не против того, чтобы ты стремилась к чему-то большему, чем коротать дни здесь, в нашем слегка замшелом краю чудес, — Альма слегка сжала ее руку. — Я говорю о другом. О том, кого ты впустишь в свою жизнь, когда память о твоем покойном муже окончательно останется в прошлом.

Мирабель затихла, глядя прямо перед собой. Об этом она не думала, даже тени таких мыслей не появлялось у нее в голове — да и когда? Рождение сына, и хаос, который он принес в ее жизнь, не давали времени на лишние размышления.

— Траур не будет длиться вечно, ты ведь помнишь? — негромко сказала Альма, и Мирабель вздрогнула. — Прошлое должно оставаться в прошлом, как бы сильно ты не любила этого человека. А твое будущее ждет тебя. Я… знаю, что пока что тебе это тяжело принять, но однажды ты встретишь человека, который затронет твое сердце и заставит его петь. И когда это случиться — не бойся снова полюбить.

— А ты… любила кого-то, кроме абуэло? — если бы еще пять лет назад кто-то сказал Мирабель, что она задаст этот вопрос Альме, она бы рассмеялась и постучала пальцем по лбу, но жизнь иногда бывает чертовски непредсказуемой. Альма покачала головой:

— В Энканто не было никого, кто мог бы для меня хоть немного сравниться с Педро. Но ты… Я повторюсь, Мирабелита, перед тобой лежит весь мир. Не закрывай свое сердце и не закрывайся в Энканто. И тем более, не забывай про свои мечты. Не надо больше жертв, хорошо?

— Я помню, абуэла, — Мирабель прикрыла глаза, слушая музыку. Мимо них промчалась Мария Хосефа, заливаясь звонким смехом, и Касита осторожно поддержала девочку, не дав ей споткнуться. Альма поймала правнучку и поцеловала в макушку.

— Интересно, какой у нее будет дар, — с улыбкой сказала Мирабель, и Альма пожала плечами:

— Дары не так важны, я это уже поняла. Что она будет любить, какой будет ее мечта — это гораздо важнее. Но, — со вздохом призналась она, — мне тоже любопытно, какой будет ее дверь.

— Осталось потерпеть еще три годика с небольшим, и узнаем, — Мирабель айкнула, когда двоюродная племянница перебралась к ней на колени и, боднув в лоб, спрыгнула на пол, убегая дальше. Касита осторожно подтолкнула ее под пятки, и Мирабель поднялась с кушетки. — Кажется, я нужна наверху.

Подойдя к своей спальне и открыв дверь, Мирабель даже вздрогнула, увидев темную фигуру возле колыбельки. Бруно обернулся к ней с немного растерянной улыбкой, покачивая на руках недовольно хныкавшего Оскара.

— Извини. Я не хотел так вламываться, и вообще шел в свою комнату, но Касита меня практически впихнула сюда, — торопливо сказал он, и Мирабель успокаивающе подняла руку, подходя ближе. Касита пригасила свечи, оставив только парочку у дверей, и их тени на стене прильнули друг к другу — несмотря на расстояние между телами.

— Все в порядке, — Мирабель осторожно забрала Оскара, машинально заметив, что Бруно держал ребенка гораздо уверенней, чем она сама. Учитывая количество племянников, это и неудивительно. Мирабель отогнала мысль, что он и ее так держал, в самый дальний уголок разума, заперев на замок. Это уже пройденный этап. — У тебя и абуэлы все хорошо? Ты выглядел очень… подавленным, когда она с тобой говорила.

Бруно еле заметно вздрогнул и тут же широко улыбнулся, глядя на Мирабель со странным выражением на лице:

— Да, все… все нормально. Просто она мне сказала, что если вдруг меня опять посетит идея сбежать — разумеется, из лучших побуждений, — она разыщет меня в любой точке света и задаст такую трепку, что я прилечу в Энканто быстрее ветра.

Мирабель сдавленно рассмеялась и Оскар заерзал у нее в руках:

— Ты же не собирался этого делать?

— Нет, — в голосе Бруно самую малость не хватало твердости, но в глаза он ей посмотрел прямо. — Нет, я не собираюсь опять уходить. Даже из лучших побуждений.

Протянув руку, он осторожно провел тыльной стороной пальца по щеке Оскара и, помедлив, точно так же погладил Мирабель — и тут же, словно обжегшись, отдернул руку, пряча ее за спину.

— Ну, в общем, не буду вам мешать, — скомкано пробормотал Бруно, выходя за дверь. Мирабель, покачав головой, тихо попросила Каситу погасить свечи, оставляя уютную темноту.

* * *

Через пару дней после крестин Оскара, Мирабель проснулась от тихого звука — словно среди ночи тетя Пепа устроила дождь, и теперь редкие капли срывались с черепицы, ударяясь о подоконник. Она сонно приподнялась на локте — Оскар спал в своей колыбельке возле ее кровати, все в порядке… Мирабель села и нахмурилась — ставни были плотно закрыты, не пропуская солнечные лучи.

— Касита? — шепотом окликнула она дом, но тот впервые не отреагировал на ее голос. Мирабель торопливо схватила очки и огляделась, тут же испуганно замирая — с потолка у ее двери срывались капли воды. Вскочив на ноги, она выбежала из спальни, озираясь по сторонам — по стенам текла вода, словно дом… плакал? Краем глаза уловив что-то неправильное, Мирабель обернулась, упираясь взглядом в погасшую дверь абуэлы.

Утро было пасмурным и дождливым — и в этот день бы никто не упрекнул тетю Пепу в излишней эмоциональности. Они с Джульеттой зашли в комнату абуэлы, плотно затворив за собой дверь, а Бруно, постояв пару секунд в коридоре, спустился вниз и вышел из дома, направляясь в город. Мирабель накрыла на стол, но завтракать никто не мог — пустые стулья причиняли почти что физическую боль. Бруно вернулся через полчаса, идя рядом с падре Флоресом в траурном облачении. Коротко выразив соболезнования, падре поднялся на второй этаж, заходя в комнату абуэлы — Джульетта и Пепа выскользнули оттуда, держась за руки. Бруно шагнул к ним, прижимая к себе, и они притихли втроем, разделяя боль.

Касита молчала, неподвижная и скорбящая, и только тихий звук падающих капель бил по нервам. Жители подходили к дому, шепотом выражая соболезнования и готовность помочь с похоронами. Мирабель рассеянно мыла чистые тарелки, не зная чем занять себя. Поднявшись в детскую, она взяла Оскара на руки, заглядывая в его лицо — то, как он хмурился, до боли напомнило абуэлу, и она зажмурилась, ложась с сыном поверх покрывала на своей кровати.

Ближе к вечеру она вышла из спальни и вздрогнула, заметив сухие колючие побеги, разросшиеся у двери Исабеллы. Мирабель осторожно толкнула дверь в ее комнату и остановилась на пороге. Комната старшей сестры всегда была похожа на райский сад, а теперь здесь все заросло терниями. Сухие, ломкие колючие ветви кривились и переплетались, скручиваясь между собой, а в самом центре сидела Исабелла, сжавшись в комочек и обхватив себя за плечи. Мирабель кое-как добралась до нее, расцарапав руки и ноги острыми шипами, и, не зная что сказать, села рядом. Она знала, что Иса была любимицей абуэлы, и что Исабелла тоже была привязана к ней даже сильнее, чем к маме.

— Я не знаю, что мне теперь делать, — тихо прошептала Исабелла, оборачиваясь к ней, и они обняли друг друга. Иса, всхлипнув, расплакалась, и Мирабель погладила ее по волосам. Раздался шорох — подняв голову, она увидела, как сухие терновые ветви медленно опадали на пол, рассыпаясь в мелкую труху.

За стенами дома шел дождь, а воздух становился все холоднее, и к утру весь Энканто оказался заключен в прозрачный ледяной панцирь — каждая ветка, каждый лист и цветок застыли, еле слышно звеня на ветру. После похорон все разошлись по домам, ежась от стылого холода — дыхание вырывалось облачком, а ледяной дождь окончательно сменился снегом. Мирабель, стоя у окна, смотрела на падающие снежинки, чувствуя гнетущую пустоту внутри. Абуэла была единственной из всей семьи, знавшей правду о них с Бруно, и с ее смертью Мирабель казалось, что из-под ног выбили опору. Абуэла казалась вечной, как солнце и луна в небе, незыблемой, как вся земля, и теперь они остались без нее.

Убедившись, что Оскар крепко спит, она тихо спустилась вниз — Касита зажгла пару свечей, и Мирабель стало немного легче: дом потихоньку оживал, пусть царящий в нем холод так никуда и не делся. На полутемной кухне она наткнулась на Бруно, молча сидевшего у кухонного стола. Услышав ее шаги, он поднял голову, и Мирабель неуверенно подошла ближе, положив руку на плечо, чувствуя тепло его тела через тонкую ткань траурной рубашки.

— Ты как? — спросила она, и Бруно чуть шевельнулся, на мгновение прислоняясь к ее пальцам щекой.

— У меня было несколько месяцев, чтобы смириться с этим днем. Но все равно это… больно.

Мирабель молча наклонила голову, не убирая руки с его плеча, и лишь спустя несколько секунд сообразила:

— Погоди, что значит, «несколько месяцев»?

— Непроизвольные видения, — Бруно не поворачиваясь к ней, продолжал разглядывать стол. — Точнее, одно, но мне хватило.

В памяти вспыхнуло воспоминание — кровь на раковине, на его руках, на бинтах, — и Мирабель вздрогнула, крепче сжимая пальцы на его плече.

— Ты хочешь сказать, что еще с октября знал, что абуэла… — не договорив, она обогнула табурет, становясь перед ним, и Бруно кивнул, поднимая на нее взгляд. — И ты никому не сказал?

— И как бы это выглядело? «О, нет, Бруно нагадал своей матери смерть, он действительно проклинает своими пророчествами!»…

— Но это же не так! — с пылом возразила Мирабель, и смолкла, снова натолкнувшись на его усталый взгляд.

— Думаешь, это кого-то действительно волнует?.. Да и знаешь, не хотел всем портить жизнь… как всегда.

— А самому себе? — тихо спросила Мирабель, и он пожал плечами. Вздохнув, Мирабель провела холодными пальцами у него по лицу, заправляя отросшие пряди волос за ухо, и Бруно, поймав ее пальцы, поднес их к губам, согревая дыханием. Что-то изменилось — прислушавшись, Мирабель разобрала перестук капель за стенами дома. Бруно, оттолкнувшись от стула, поднялся на ноги и, вдвоем подойдя к приоткрытому окну, они увидели, что лед, сковавший все дома и растения, начал таять — прозрачные капли падали на землю, словно Энканто прощался с Альмой. Вернувшись в патио, они остановились, стоило только глянуть на второй этаж: дверь абуэлы медленно растворялась в стене. Мирабель вздрогнула, мурашки побежали по телу, и Бруно обнял ее, не отрывая взгляда от постепенно исчезавших очертаний двери.

 

2.

 

После смерти абуэлы прошел месяц, когда в Каситу снова заглянул падре Флорес. Заметив Мирабель, сидевшую в патио вместе с Оскаром, он подошел к ней, сжимая в руках две толстые тетради.

— Сеньора Гарсия? Мы можем с вами поговорить?

Мирабель слегка поежилась, настороженная его тоном. Подхватив Оскара, пытавшегося поймать кисточки на ее шали, на руки, она встала с плетеной кушетки.

— Конечно. Вы хотите кофе? Или…

— Нет, я бы… — падре Флорес огляделся, чуть хмуря брови. — Мы можем поговорить в вашей комнате?

Мирабель, коротко кивнув, поднялась на второй этаж. Ее дверь изменилась — это случилось где-то через неделю после похорон. Поверх рисунков, оставленных ее семьей, четко проступал ее собственный силуэт — с широкой улыбкой на губах, открытыми глазами и корзинкой для рукоделия в руках. Магии у нее так и не появилось, да и комната была не волшебной, но все-таки… все-таки, что-то действительно поменялось. Пропустив падре Флореса, Мирабель вошла за ним следом и прикрыла дверь.

— Сеньора, разговор у нас будет очень… серьезным, и я бы хотел, чтобы никто нас не услышал, — негромко попросил падре, положив тетради на ее стол, и Мирабель, вспомнив абуэлу, немного неуверенно попросила:

— Касита? Ты не могла бы нас… укрыть? — она вздрогнула, когда увидела слабое золотое свечение от двери и от окна — выходит, Касита действительно признала ее за хозяйку дома? Падре Флорес благодарно кивнул и приглашающе взмахнул рукой в сторону стула. — В чем дело?

— Дело в той работе, которую выполняла ваша абуэла, — падре Флорес, переступив с ноги на ногу, удивленно оглянулся — Касита придвинула ему второй стул. — Благодарю… Знаете, можно сказать, что это тот случай, когда имя полностью соответствует действительности — Альма была настоящей душой Энканто.

Мирабель, удивленно вздернув брови, слушала падре Флореса: то, что она считала обычными прогулками по городу и обменом любезностями, было довольно сложным дипломатическим шествием — Альма знала, кто из соседей кого недолюбливает, чьи деды, еще жившие в старом городе, враждовали, передав эту вражду своим внукам, кто кому нравился, и своими разговорами она приглушала ссоры, выполняя самой себе данное обещание не допустить раздора в Энканто.

— Во время исповеди многое слышишь, — сказал падре Флорес, указав на тетради. — И мы с доньей Альмой вместе следили за настроением горожан. Но сейчас… я понимаю, сеньора Гарсия, вы…

— Пожалуйста, просто зовите меня по имени, — взмолилась Мирабель, и священник кивнул:

— Сеньора Мирабель, я понимаю, что вам сейчас нелегко, как и всей вашей семье, но в одиночку мне трудно справится.

— Но что я могу? — растерянно спросила Мирабель. Черт возьми, ей было только двадцать два года, по сравнению с опытом абуэлы она как бабочка рядом с кондором. Падре Флорес ободряюще улыбнулся ей:

— Вы можете разговаривать с людьми. Расспрашивать их о проблемах, сочувствовать… Порой, вовремя высказанное слово способно остановить целую битву. К тому же, вы умная молодая женщина, и многие, особенно старожилы, видят в вас юную Альму.

Мирабель промолчала, вспоминая, как эти же самые горожане смотрели на нее после того, как ушло Чудо. Любовь легко становится ненавистью, и если она по неопытности загубит труды абуэлы — она себе этого никогда не простит. Оскар начал зевать на ее руках, и она переложила его в кроватку — Касита мягко качнула ее из стороны в сторону, убаюкивая ребенка. Мирабель вернулась на свое место, рассеянно теребя концы траурной шали, после чего спросила:

— А если я скажу что-то такое, что все испортит?

— Для этого у вас есть я. Я не говорю вам, что вы должны броситься в огонь в одиночку. Просто помогите мне немного.

Мирабель бросила взгляд на швейную машинку, к которой так и не удалось прикоснуться после рождения Осито, после чего решительно расправила плечи.

— Конечно, падре. Я буду рада вам помочь.

«И пусть семья тобой гордится» — отдалось у нее где-то внутри, но Мирабель уже привычно задвинула эту мысль в самый темный уголок. Просияв, падре раскрыл обе тетради, рассказывая о проблемах, и скелетах в шкафах, таящихся почти в каждом семействе, и Мирабель внимательно слушала его, одновременно читая записи абуэлы. Волосы, отросшие за долгое время, лезли в глаза, и она вытащила ленточку из ящика письменного стола, стягивая их в тугой пучок на затылке.

На следующее утро она, примотав к себе Оскара, как это было принято у молодых матерей Энканто, отправилась на прогулку по городу. Падре Флорес вскоре присоединился к ней, обходя прихожан. Это казалось до боли простым — расспросить о самочувствии, обсудить погоду и урожай, согласиться, что ледяной дождь, конечно, не принес пользы, но и сильно навредить не успел… Она улыбалась, кивала, сочувствовала, поддерживала — каждый день, день за днем. Это был хитроумный танец — если первым навестить Гонсало, то сеньор Алонсо будет хмурить брови, но если сначала заглянуть к Алонсо, то сеньор Гонсало вообще откажется говорить, и поэтому между этими двумя сеньорами нелишним будет посетить сеньору Озму, и хорошенько слушать ее слова: она была сплетницей, и еще похлеще, чем Долорес, и Мирабель только гадала, почему даже ее всеслышащая кузина не знает вещи, которые ей за чашкой кофе пересказывала сеньора Озма.

Одновременно с этим, Мирабель снова пришлось достать старые тетради с расчетами — конечно, были ее мама и тетя Пепа, но мама и без того работала каждый день, обеспечивая жителей чудодейственной едой, а тетя Пепа… ну, она поливала поля. К счастью, на помощь Мирабель пришли папа и дядя Феликс, и она не чувствовала, что задыхается. Только голова болела с каждым днем все сильнее, да еще и Оскар, который был ее чудом и отрадой глаз, все чаще капризничал — и она совсем не понимала, в чем причина.

Однажды днем, когда она уже закончила свою прогулку по «ключевым точкам», как это шутливо называл падре Флорес, ее остановила какая-то девушка, окликнув: «Сеньора Мирабель!» Обернувшись, Мирабель заметила синие ленты в двух косах и немного нахмурилась — что-то было связано с этими лентами, или она уже путается?..

— Сеньора Мирабель, я… простите, что отвлекаю, — девушка, смутившись, отступила и Мирабель, опомнившись, приветливо улыбнулась.

— Все в порядке, просто я задумалась. Что-то случилось?

— Да, — девушка кивнула и немного неуверенно протянула руку. — Стакан лимонада?

Мирабель с радостью согласилась: от разговоров першило в горле, а ноги просто гудели — все-таки, ребенок прибавлял в весе. Устроившись в патио, под тенью деревьев, девушка, чинно сложив руки на подоле длинной юбки, сказала:

— Меня зовут Ребека, сеньора, и я хотела у вас попросить совета. Я хочу… уехать отсюда. Вы можете рассказать, что там, за этими горами, какой там мир?

Мирабель задумчиво уставилась на нее. Ребека… в памяти что-то шевельнулось, но почему-то вместо ответа она снова вспомнила изрезанные ладони Бруно и вздрогнула, отвлекаясь от мыслей.

— Конечно. Могу сказать, что одеваются там уже не так строго, — Мирабель слабо улыбнулась, и, откашлявшись, начала перечислять все, что видела. Ребека внимательно ее слушала, уточняя детали, и с каждым словом решимость в ее глазах только разгоралась.

— Ребека, а почему ты хочешь уехать? — наконец, спросила Мирабель, и ее собеседница запнулась. Помолчав с минуту, она упрямо мотнула головой:

— Это, наверное, глупая причина, сеньора. Просто я знаю, что мне тут не будет покоя… в ближайшее время точно. А сидеть и улыбаться на людях, чтобы дома плакать в подушку, я уже не хочу.

— Тебя кто-то обидел? — Мирабель мгновенно выпрямилась, и Ребека испуганно замахала руками:

— Нет, нет, сеньора! Я… я сама ошиблась. Ничего страшного не произошло, просто... просто я хочу увидеть Колумбию во всей ее красе. Спасибо, сеньора, вы мне очень помогли.

Мирабель продолжала думать о Ребеке даже вернувшись домой. Ее память упорно сопротивлялась, и голова от этого болела еще сильнее. Мирабель прошла на кухню, беря арепу из неприкосновенного запаса, но почему-то мамина еда впервые не сработала — боль не ушла, а словно усилилась. Она промучилась до позднего вечера, когда, с трудом уложив Оскара, который в этот вечер был особенно капризным и громким, спустилась вниз. Мама, выслушав ее, ласково поцеловала Мирабель в лоб и приготовила пандебоно — но даже он не помог. Мирабель, сжевав мягкий хлеб, натянуто улыбнулась и сообщила, что все в порядке, чтобы не беспокоить маму, и Джульетта, облегченно улыбнувшись, обняла ее.

Среди ночи, проснувшись от плача Оскара, и кое-как убаюкав его, Мирабель спустилась вниз и, не дойдя до кухни, опустилась на ступеньку лестницы. Головная боль, словно сотня разъяренных пчел, жалила ее изнутри, и она, зажмурившись, почти расплакалась. Что, если чудо снова угасает из-за нее? Что, если она подведет память абуэлы, что, если она ошибается, если сделает что-то непоправимое, даст неверный совет?..

— Мирабель?.. — она вздрогнула, оборачиваясь. Бруно стоял наверху лестницы, напряженно глядя на нее. Они почти не виделись эти недели — только и удавалось что переброситься парой слов за завтраком и ужином, а сейчас он стоял и выглядел немного… испуганным?

— Что-то случилось? — Мирабель выпрямилась, ребром ладони стирая слезы. — Видения?

— Нет, — он покачал головой, спускаясь и садясь рядом с ней. — Я проспал ужин, решил нагрянуть на кухню… и увидел тебя. Что случилось?

— Ничего. Все в… — Мирабель осеклась, когда он провел кончиком пальца у нее под глазами и красноречиво уставился на влажный след. — Хорошо, все немного не в порядке. Я не в порядке. Я ни с чем не могу справиться, я не знаю, почему мой ребенок рыдает по ночам, у меня голова пухнет от того, сколько всего нужно помнить, я боюсь, что мамина еда перестанет действовать и чудо уйдет, потому что я ошибаюсь, моя головная боль меня просто убивает, и, черт побери, я хочу спать, но я так устала, что не могу даже уснуть! — ее голос постепенно повышался, и конец фразы она почти выкрикнула, тут же испуганно прижав ладонь ко рту и оглядываясь — нет, вроде, никто не проснулся.

— Почему ты опять пытаешься все взвалить на себя? — спросил Бруно, и Мирабель поморщилась, отворачивая лицо:

— Я не делаю ничего… тяжелого. Просто хожу и разговариваю. Абуэла как-то умудрялась со всем справиться в одиночку, а у нее было трое детей.

— А ты не думаешь, что именно потому что она со всем справлялась сама, она и стала такой, какой была? — Бруно дотронулся до ее руки. — Да, наша мама была сильной, и видит Бог, я ее до сих пор люблю, но она внутри вся словно заледенела, чтобы выдержать все, что на нее свалилось. А выпечка Джульетты работает. Просто она не может вылечить усталость.

— Но голову-то можно излечить? — обиженно отозвалась Мирабель, и Бруно слегка подтолкнул ее плечом:

— Как человек, у которого с детства были мигрени, против которых дар моей сестры бессилен, я нашел свой способ уменьшить боль. Разрешишь?

— Он включает в себя гильотину? — почти с надеждой спросила Мирабель и Бруно, рассмеявшись, пересел к ней за спину.

— К счастью, нет. Так, теперь бы еще сообразить, как это делать на чужой голове, а не на собственной… — Бруно потер ладони и зарылся пальцами в ее волосы. Мирабель дернулась от неожиданности и напряглась. Это будило слишком много воспоминаний — тех, которые она так тщательно запирала на замок в своей душе, которые пыталась стереть…

— Я тут, к слову, новый сценарий пишу, — светским тоном произнес Бруно, и ей почти стало стыдно. Вот образец взрослого разумного человека — он смог переступить через их ошибку, и теперь относится к ней, как к своей племяннице, и ничего больше, так почему у нее по спине озноб бежит от каждого движения пальцев?! — Хочешь послушать?

— Всегда рада, — отозвалась Мирабель, закрыв глаза и сняв очки, осторожно пристроив их рядом с собой на ступеньке. Спокойные, размеренные движения приносили облегчение, которое не давали арепы: от затылка снизу вверх, чуть потянуть, пропуская волосы сквозь пальцы, и снова на затылок, мягко нажимая на горящую от боли кожу…

— В общем, один мелкий воришка по имени Мигель Родригез, стал свидетелем разборок между двумя кланами мафиози, и, спасая свою жизнь, быстро убежал, заодно прихватив у них деньги. Я этот момент чуть позже еще распишу… — Бруно обхватил ее голову ладонями, осторожно нажимая на виски. — Он запрыгнул в первый попавшийся поезд, и там он случайно подслушал разговор двух девушек, ожидающих приезда богатой тетушки, которая недавно овдовела. Смекнув, где можно спрятаться, он доезжает с ними до одной станции, и, подглядев, где их дом, отправляется в лавку готовой одежды, и переодевается в женщину.

Мирабель, не удержавшись, фыркнула:

— Ты шутишь!

Бруно отозвался веселым смехом, проводя по ее лбу кончиками пальцев:

— Нет. И на следующий день он приезжает к этим девушкам, назвавшись доньей Розой, их тетушкой. Племянницы лезут из кожи вон, чтобы «тетушка» указала их в завещании, а сам Мигель понимает, что случайно влюбился в одну из них, и начинает паниковать — ведь если обман раскроется, головорезы мафиози его разыщут, он видел их машины и знакомые лица… Но это еще не все. По соседству с ними живет полковник в отставке, и он проникается любовью к «донье Розе».

Головная боль исчезла не до конца, но сейчас она хотя бы не была убийственной. Мирабель бездумно откинулась назад, опираясь спиной на его грудь и Бруно, увлекшись пересказом, даже не заметил этого, машинально обняв ее и прижав ближе.

— Набравшись храбрости, он приходит к ним в час сиесты, и открывает свое сердце. «Донья Роза, — говорит он. — Я старый солдат, и я не знаю слов любви, но вы, моя прекрасная донья, озарили мою жизнь подобно восходу солнца над пустыней!»… — Бруно наклонил голову, с улыбкой глядя на нее, и Мирабель замерла. Она его любила. Она до сих пор его любила, и сейчас это понимание ударило наотмашь, ломая все те хлипкие убеждения, что все осталось в прошлом, и она к нему ничего не чувствует. Улыбка исчезла с лица Бруно и он, разжав руки, быстро пересел вниз, на одну ступеньку с ней — разве что отодвинувшись максимально далеко.

— Бедный полковник, — Мирабель отвернулась, стараясь чтобы голос звучал ровно и спокойно — словно ничего и не произошло. — Его сердце будет разбито.

— Да, увы. Но в конце концов, он женится на второй девушке… когда приедет настоящая донья Роза, — Бруно крепко зажал ладони коленями. — Что скажешь?

— Гениально, — искренне отозвалась Мирабель. — И спасибо. Голова уже не болит.

— Всегда рад помочь, — они оба замолчали, и в наступившей тишине скрип входной двери прозвучал, как гром небесный. Мирабель, глазам своим не веря, уставилась на застывшего у входа Камило. Вспомнив, что лучшая защита — это нападение, Камило тут же выпрямился, глядя на них с привычным нахальством:

— Полуночные секреты от всей семьи? И о чем беседуете?

— Да вот, обсуждаем, что тебе на свадьбу дарить, — невозмутимо отозвался Бруно и Камило, моментально растерявшись, вздрогнул:

— Что? К-какая свадьба? На ком? Когда?!

— На Ребеке, — Бруно смотрел на своего племянника уже без тени дружелюбия. — Помнишь? Синие ленты…

Мирабель, ахнув, хлопнула себя по колену: вот откуда ей знакомо ее имя! Камило моментально взъерошился.

— Я не… Да какая свадьба, я не… Она со мной не… Да мы расстались уже давно!

— А если расстались, то какого черта ты ведешь себя как собака на сене? — Бруно поднялся на ноги, и Мирабель заметила зеленоватое свечение в его глазах. — Долго ты ей еще голову будешь морочить? Если расстались, то перестань глазеть на каждого, кто с ней заговорит, как голодный ягуар, и крутиться рядом с ней. Дай ей время тебя забыть и выкинуть из головы… — Бруно замолчал. Свечение в глазах погасло, и он уже гораздо тише договорил. — Если она тебе нужна — женись. А если не хочешь или не можешь этого сделать — исчезни из ее жизни.

— Да понял я, понял! Может, хватит уже родственных нотаций? — огрызнулся Камило, и Бруно махнул рукой. Кузен просочился между ними, ворча себе под нос, что в их доме слишком много родственников, и до слуха Мирабель донесся легкий стук его двери. Выждав еще пару секунд, она надела очки и в упор уставилась на Бруно, так и стоявшего, вцепившись в перила.

— Бруно? Ты же не собираешься исчезать? — спокойно спросила Мирабель, и он, не поворачиваясь, покачал головой:

— Учитывая обещание, которое я дал матери? Если я нарушу слово, то, боюсь, она даже с того света исполнит свою угрозу. Ладно, — он встряхнулся и повернулся к ней с легкой улыбкой. — И правда, хватит уже полуночничать, тебе пора спать.

Проводив ее до двери в спальню, он пожелал доброй ночи и ушел, привычно сутулясь и глядя в пол — Мирабель дождалась, когда он свернет в небольшой коридорчик, ведущий в его комнату, и только тогда закрыла дверь.

Проснулась Мирабель от восхитительного чувства, что она отдохнула. Сонно приоткрыв глаза, она уставилась на пробивающиеся сквозь прикрытые ставни солнечные лучи, расчертившие пол светлыми полосками, и, сообразив, что это уже не рассвет, вскочила с кровати. Колыбель была пустой, и Мирабель быстро сбежала вниз, остановившись в патио — мама сидела с Оскаром на кушетке, умиленно воркуя что-то ему на ушко.

— Милая, — заметив ее, Джульетта отвлеклась от внука. — Совсем необязательно доводить себя до такого состояния. Я, конечно, тоже хороша, надо было раньше спохватиться, но…

Мирабель подошла к ним и села рядом — Оскар, просияв, словно солнце, потянулся к ней.

— Мне и Пепите было проще, мы постоянно вами жонглировали, давая друг другу отдых, да и Брунито тоже соглашался помочь, хоть и ворчал, что ничего не понимает в детях, — сказала мама с улыбкой. — Я думаю, жизнь моя, что город может потерпеть пару дней в неделю и самостоятельно разобраться со своими проблемами, большинство из которых и протухшего яйца не стоят.

Мирабель неуверенно кивнула, и мама, забрав Оскара, поднялась с кушетки.

— Я приготовила кучуко, — сказала она. — Иди поешь, а потом сразу возвращайся в постель и постарайся снова поспать. Рекомендация врача, между прочим. А этот очаровательный сеньор, я думаю, будет рад посидеть немного со своей абуэлитой.

Джульетта подула ему на макушку, покрытую тонкими и пушистыми каштановыми волосами, и Оскар довольно захихикал, пытаясь поймать ее.

 

3.

 

Мирабель растянулась на покрывале, наблюдая за Оскаром и Луизой — держась за ее палец, он пытался ползти, но пока что ему это не удавалось. Судя по насупленным бровям и сосредоточенному виду, он не собирался сдаваться, и тихо пыхтел, ерзая на покрывале.

— Он просто чудо, — Луиза влюбленно смотрела на своего племянника. — Давай, мой хороший, ты сможешь… Иса, глянь, он хмурится точно так же, как и ты!

— Чудесно, — Исабелла бросила в их сторону короткий взгляд и натянуто улыбнулась. — Чудесный мальчик.

Мирабель слегка пошевелилась, пытаясь найти удобное положение, а потом, махнув рукой, устроилась головой на коленях у Исабеллы — та, ехидно прищурившись, сорвала травинку и принялась щекотать ей нос.

— Я вот думаю, на кого он будет больше похож, — вслух размышляла Луиза. — Вроде, на абуэлу, а вроде и нет…

— Вырастет и узнаем, — Иса пожала плечами. Перестав щекотать Мирабель, она уперлась ладонями в покрывало и чуть прищурилась — рядом с Оскаром закружились мелкие цветочки, и он, тут же отпустив палец Луизы, попытался их поймать. На дороге, огибавшей холм, показался сеньор Ортиз, и, заметив их компанию, всплеснул руками и начал подниматься к ним.

— Мирабель? Мирабе-е-ель! Тут особое послание для самой неосо… — договорить он не успел — вырвавшаяся из-под земли лоза обвилась вокруг лодыжки и вздернула его в воздух. Сеньор Ортиз замахал руками, превращаясь в Камило. — Эй, это я! Просто решил пошутить!

— Дураком был, дураком помрешь. И шутки у тебя тоже дурацкие, — сухо заявила Исабелла, роняя его на землю. Камило вскочил на ноги, отряхиваясь от сора и с деланной невозмутимостью поправил волосы. После того, как Ребекка уехала из Энканто, он почти неделю ходил надутым и постоянно поддевал Мирабель, словно это она была виновата в произошедшем, но постепенно успокоился… Видимо, не совсем.

— В любом случае, Мирабель, тебе письмо, — он сунул ей в руки конверт и, заметив Оскара, превратился в точную копию Мирабель. Раскинув руки, Камило проворковал: «Иди ко мне, mi corazón!», но Оскар, нахмурившись, отвернулся к настоящей Мирабель.

— Какой умный мальчик, — проворчал Камило, становясь собой.

— Весь в отца, — машинально отозвалась Мирабель, дочитав письмо и, рухнув на спину, уставилась в небо. Киностудия в Кали вновь предлагала ей работу с возможностью заключения постоянного контракта — начиналась работа над исторической драмой, посвященной Симону Боливару. Этот фильм собирались выпустить как раз к 170-летию с его рождения, в июле следующего года, съемки должны будут проводиться в Колумбии, Венесуэле и Эквадоре, а значит — придется очень долго и много работать над костюмами, чтобы не сорвать процесс… Мирабель села, чувствуя азарт в груди. Вот только… она задумчиво взглянула на Оскара и, подхватив его на руки, потерлась носом о нос.

— Луиза, ты бы не хотела снова поехать в Кали? — спросила Мирабель, и, подняв глаза на сестру, сразу поняла ответ. Луиза, вжав голову в плечи, замялась, после чего неуверенно улыбнулась.

— Д-да. Да, конечно. Никаких проблем.

— Что такое? — Мирабель чуть нахмурилась, но вместо сестры ответил Камило, растянувшийся на траве.

— Она в нашего гончара влу-убилась. Причем, это у них взаимно, и я слышал от Долорес, что Хоакин уже поговорил со своей матушкой, чтобы та посетила тетю Джули с интересным предложением…

— Правда? — Мирабель уставилась на Луизу, которая смущенно кивнула. Боже, ей следовало обращать немного больше внимания на свою собственную семью, и поменьше думать о проблемах горожан. — Лу, это же здорово!

— Да… Мира, я бы очень хотела поехать с тобой, правда. Но… — Мирабель махнула рукой. Разлучать влюбленную парочку у нее бы не хватило совести. Исабелла, не дожидаясь вопроса, нацепила на лицо самую широкую улыбку, прямо как во время неудачной помолвки с Мариано, и прощебетала:

— Я с радостью тебе помогу. Это будет идеальная поездка вместе с моей любимой сестрой и чудесным племянником! Не могу дождаться!

Мирабель недоверчиво прищурилась, не сводя со старшей сестрицы внимательного взгляда, и улыбка на лице Исабеллы пошла трещинами, пока не исчезла совсем.

— Мирабель, без обид, но я терпеть не могу детей. После трех лет они очаровашки, я не спорю, но маленькие… Это не мое. Я люблю тебя, я, правда, люблю Осито, но… Но если надо тебе помочь, я готова, — решительно закончила Исабелла. Принцип самопожертвования слишком глубоко пророс в их семье, и нужно было это менять. Мирабель, вздохнув, обхватила Исабеллу свободной рукой за шею и легонько стукнулась с ней лбом:

— Исабелла Мадригаль, ну ты и дурища.

— Сама такая, — Иса, рассмеявшись, сотворила два цветочных венка, упавших на головы Мирабель и Оскара.

— Я могу помочь, вообще-то, — слегка уязвленно протянул Камило, и Мирабель смерила его насмешливым взглядом:

— Ага, чтобы я метлой выгоняла кучу влюбленных в тебя девиц из квартиры, где нам придется поселиться? Нет уж, спасибо.

— Ну, я не виноват, что девушки меня любят, — Камило картинно выпятил грудь и получил цветочный залп в лицо. — Иса, это не смешно!

— Ты просто очарователен с этими лепестками, торчащими в волосах, — промурлыкала Исабелла. — Герой-любовник всей страны.

Вручив Оскара Луизе, которая явно при взгляде на него представляла своих будущих детей, Мирабель решительно поднялась с покрывала и отряхнула юбку от мелких цветов.

— И далеко ты? — уточнил Камило, вытащив последний лепесточек из кудрей. Мирабель пожала плечами:

— Просить родственной помощи, конечно.

На самом деле, она бы не удивилась, если бы Бруно отказался — после той своей пламенной речи в адрес Камило, он словно вообще перестал высовываться из башни, только однажды уехав на неделю — передать свою рукопись на радиостудию в Ибаге. Но в любом случае, попытаться стоило. Мирабель, миновав песочную завесу, с тоской уставилась на тянущиеся вверх лестницы. Черт возьми, может, это шутки памяти, или освещения, но они кажется стали еще выше… Тяжело вздохнув, она начала восхождение, уже на середине пути прокляв все, что только можно. Последние пролеты ей хотелось преодолеть на четвереньках, и она привалилась к скале, пытаясь отдышаться. Подняв голову, она уставилась на сидевшего на самом краю провала Бруно, беспечно покачивающего ногой и что-то писавшего в тетради. Он выглядел так, словно у него была еще жизнь или две в запасе, и Мирабель вздрогнула.

— Ты что, совсем с ума сошел? — сипло поинтересовалась она, добираясь до верхней площадки. Бруно, не поднимая головы, махнул ей рукой:

— А что такого? Удобно, свет удачно падает, опять же…

— И тебя не смущает пропасть под ногами? — Мирабель уперлась ладонями в колени и, выдохнув, осторожно разогнулась. — Ты же свалиться можешь.

— Кое-кто, не будем называть имен, — Бруно поднял голову, с хитринкой глядя на нее, — перемахнул через эту самую пропасть на полуистлевшей веревке.

Мирабель махнула рукой и с сомнением взглянула на подвесной мост — он, хотя бы, выглядел крепким и был целым:

— Что тут сказать… Я была молода, безрассудна и мне были нужны ответы.

Бруно негромко рассмеялся, поднимаясь на ноги и переходя мост.

— Прости, но я просто обязан увековечить эту фразу в своем сценарии.

— То есть, я теперь еще и твоя муза? — Мирабель картинно уперла руку в бедро, и Бруно кивнул:

— Бессменная. Итак, ты же не просто так сюда поднялась? Тебе нужно видение?

— На самом деле мне нужна твоя помощь. Меня опять зовут в Кали, и я очень хочу туда поехать, но вот Оскар…. Мне нужен кто-то, кто за ним присмотрит, пока я буду торчать за швейной машинкой. Луиза, оказывается, без пяти минут помолвлена, а Иса не любит детей.

Бруно резко хлопнул себя по лбу:

— Боже, а я уже три дня пытаюсь подобрать слова, чтобы сказать, что у нее будет крепкий и счастливый брак, но без детей!

— Скажи как есть, она будет летать от счастья, — посоветовала Мирабель, глядя вниз. — Слушай, а может мы просто спрыгнем и понадеемся, что не сломаем себе все кости?..

— Даже не вздумай, — Бруно на всякий случай схватил ее за руку. — Лучше будем спускаться медленно и аккуратно.

— Я серьезно, Бруно, почему ты не можешь сделать этот путь короче? — проворчала Мирабель, идя за ним. Теплые пальцы держали ее запястье, и она только надеялась, что участившийся пульс Бруно спишет на бесконечные ступеньки.

— Это что-то подсознательное, я не могу этим управлять. Так что именно ты хочешь от меня? Чтобы я поехал с тобой?

— Если тебе не трудно, — коротко согласилась Мирабель. Бруно снова остановился, потирая подбородок. Где-то с еле слышным шелестом просыпался песок и Мирабель быстро задрала голову, оглядываясь — не хотелось бы, чтобы их смело песчаной лавиной…

— Я… да, ничего сложного. Когда там начнется твоя головная боль?

— К двадцатому июня я уже должна быть в Кали, — отозвалась она, и Бруно кивнул.

— Отлично, месяц на сборы — этого точно хватит. Никаких проблем, поеду.

* * *

Для Оскара, которому только исполнилось полгода, даже короткая поездка в соседний город была грандиозным событием, не говоря уже о поезде, и это закончилось тем, что перевозбужденный и уставший от новых впечатлений ребенок отказывался спать. Мирабель только мысленно благословила свою маму, которая посоветовала выкупить целое купе, чтобы разместиться с комфортом. Она тихо мурлыкала колыбельные ему на ушко, и Оскар жалобно хныкал, обхватив ее за шею.

— Можно? — попросил Бруно, забирая ребенка — тот захныкал немного громче. — Так вот, к злоключениям Родригеса… Через месяц после того, как он выдал себя за донью Розу, в поместье прибыла таинственная дама, инкогнито. Знаешь, что такое инкогнито, Осито? Это кто-то, скрывающий свое имя и звание, чтобы остаться неузнанным. И вот эта таинственная незнакомка очень быстро выводит Мигеля на чистую воду — потому что это именно она настоящая донья Роза, и, по совместительству, она вдова главаря банды мафиози, которые охотятся за Мигелем. И в тот миг, когда его обман раскрывается, кажется, что все пропало, безвыходная ситуация… И тут одна из племянниц доньи Розы бросается в ноги своей тетушке, умоляя сохранить жизнь этому парню, к которому она успела привязаться, даже несмотря на его обман. Донья Роза нехотя соглашается, не без помощи того самого полковника с разбитым сердцем, и Мигель остается жив.

Мирабель заворожено следила за тем, как Оскар начал успокаиваться, и, постепенно затихнув, уснул.

— Весь в мать, — негромко произнес Бруно, погладив его по спине и пересев поудобней. Мирабель с улыбкой заметила:

— Может, это и есть твой настоящий дар, убаюкивать детей?

— Ах, так вот оно что! А я-то думал, предвидение, — Бруно подмигнул ей. — Кстати, ты заметила? Он очень похож на Альму — тот же нос, те же брови…

— Интересно, что в нем будет от тебя, — Мирабель вытянула ноги на своей полке, и Бруно еле заметно напрягся:

— Надеюсь, что ничего плохого.

Они оба замолчали, вслушиваясь в стук колес. За окном мелькали мелкие, порой на десяток домов, поселения, равнины, покрытые пышной зеленью, заросшие лесами горы маячили вдалеке…

— Больше года прошло, — тихо сказал Бруно, глядя куда-то в потолок. Мирабель кивнула, зябко передернув плечами, и машинально запахнула шаль на груди. — Ты… уже можешь снять траур. Даже наш падре Флорес не осудит.

— Пока не хочу, — коротко ответила Мирабель, садясь прямо и глядя в окно. Эта тонкая черная ткань на ее плечах превратилась в броню, которая защищала от чужих взглядов и позволяла оттянуть принятие решений на неопределенно-долгий срок. Бруно ничего не ответил, все так же глядя в никуда и держа на руках их ребенка.

Новое жилье для нее и Оскара Бруно нашел сам. Мирабель хватило двух минут, чтобы рассмотреть две небольшие, но уютные комнаты, чистую кухню и горшочки с геранью и алоэ на подоконниках, чтобы сразу влюбиться в это место. Единственный минус — вместо ванны здесь был только душ, но этот недостаток был слишком несущественным. Хозяйка квартиры, сеньора Петра, сухопарая пожилая женщина в черном платье и с темным платком на голове, ненадолго задержала взгляд на шали, на кольце, и кивнула Мирабель.

— Могу вам отдать детскую кровать и коляску, — бесстрастно сказала сеньора Петра. — Мне они уже больше никогда не пригодятся, так хоть послужат напоследок. И да, запаситесь свечами. С этого года по выходным и по средам с одиннадцати вечера до шести утра отключают свет.

Мирабель искренне поблагодарила ее — теперь у Оскара появилась его собственная комната, пусть и на время, но все же. Бруно нашел себе жилье где-то неподалеку — адрес он не назвал, только махнул рукой и сказал, что небольшие прогулки полезны для здоровья. Он приходил утром, за пять минут до ее ухода, забирал ключи и, пожелав удачного дня, закрывал за ней дверь, а вечером Бруно, усадив Оскара в коляску, поджидал ее у студии, и домой они возвращались вместе. Мирабель иногда рассказывала о том, как прошел ее день — первое время она подолгу сидела в библиотеке, рассматривая и изучая моду того века, чтобы не ошибиться и не испортить все впечатление о фильме неправильным покроем мундира или платья, и Бруно слушал ее с искренним интересом. Обратный путь занимал полчаса, и Бруно неизменно прощался с ней на пороге, не заходя в квартиру — словно избегал ситуации, когда они будут вдвоем. Дома Мирабель ожидал ужин — может, с ее точки зрения там было слишком много соли, но… Завтраки она стала готовить в двойном объеме, как и кофе.

На работе скучать было некогда — эта атмосфера до боли напомнила ей ателье в Боготе. Женщины и девушки живо обсуждали новости и светские сплетни — что у министра Турбая родился уже третий ребенок, Клаудия Консуэлло, и что его жена Нидия, которая, к слову, была его племянницей, выглядит просто потрясающе, что генерал Пинилья собирается дать женщинам право голосовать и даже больше, занимать руководящие должности — эдак, однажды, можно будет и министрами стать!.. С каждым днем Мирабель все больше убеждалась в том, что в Энканто для нее слишком тесно. Она любила свой дом, свою семью и родной городок, но ей там было слишком мало места.

Порой к ним забегали из постановочного отдела — чтобы согласовать некоторые элементы в декорациях: было бы обидно, если бы чей-то наряд потерялся в обстановке, или, напротив, перетянул все внимание на себя. Один из декораторов, Николас, появлялся с завидным постоянством, всякий раз стараясь поговорить именно с Мирабель, и зазывал ее на обеденный перерыв в кафе.

— Почему ты с ним не пойдешь? — спросила Марта Луиза, работавшая вместе с Мирабель, и та пожала плечами, демонстративно потыкав пальцем в шаль.

— Я вдова, у меня ребенок… Кафе — это уже не для меня.

— Ты решила себя похоронить заживо? — поинтересовалась Габриэла, оторвавшись от вышивки. — У нас, вроде, не Индия, где вдов сжигают вместе с мужем…

— Серьезно? — еще одна девушка выронила портняжный мелок, глядя на них с ужасом. — В Индии сжигают вдов?!

— Да, но речь сейчас не об этом, — Габриэла покачала головой. — Мирабель, мы же не предлагаем тебе что-то неприличное…

— Вроде горизонтальной сальсы на всю ночь, — захихикала Тереса и тут же получила в голову мотком кружева. — Все, все, я уже молчу!

— Так вот, не слушай эту распутницу, — Габриэла набросила на себя белый платок, скромно опуская глаза к полу, словно Дева Мария. — Но и хоронить себя раньше времени не стоит.

Мирабель, застонав, засунула голову под отрез атласа. Ладно, возможно в некоторых вопросах ее больше устраивали замшелые правила приличия Энканто. Под конец рабочего дня Николас все-таки ее нашел, и зашагал рядом:

— Я слышал, в среду новый фильм будут показывать, может, сходим вместе?

— Николас, — она повернулась к нему, демонстративно подергав шаль. — Я вдова.

— Я знаю, — просто ответил он. — И я не предлагаю чего-то… непристойного. Если хочешь, мы можем взять билеты через два кресла друг от друга. Просто фильм, говорят, прекрасный.

Мирабель отвернулась, еще издали заметив Бруно и Оскара. Николас запнулся, с сомнением переводя взгляд с них на Мирабель.

— Мой… дядя Бруно согласился мне помочь, — Мирабель поморщилась от собственного слишком ровного голоса. Николас широко улыбнулся:

— Это хорошо, когда семья дружная. У меня два младших брата, да и племянники тоже есть… Я знаю, что такое дети и как с ними трудно бывает.

Бруно неторопливо дошел до них и вежливо кивнул. Николас шагнул к нему, протягивая руку, и они обменялись рукопожатием.

— О чем беседа? — спросил Бруно, и Мирабель дернула плечом:

— Ни о чем.

— Пытаюсь уговорить вашу племянницу пойти в кино в среду, — простодушно ответил Николас, и Бруно удивленно взглянул на нее.

— И ты против? Мирабель, правда, сходи, развейся. Нельзя же все время только работать, нужно и отдыхать — вспомни, что ты все время говоришь Луизе. А траур не может длиться вечно, — добавил он, и Мирабель прищурилась.

— А Оскар?..

— Ну, значит, я посижу с ним и вечером. Мне не сложно, и кстати, он отличный соавтор. Такие сюжетные повороты выдает, я не успеваю записывать. Гений, настоящий гений.

— Весь в отца, — буркнула Мирабель и Бруно замолчал, пристально глядя на нее.

— Спасибо, сеньор Мадригаль! — обрадовался Николас, даже не заметив их взглядов. — Мирабель? Так что?

— Пойдем, — сухо согласилась она. — В среду, после работы? Отлично.

Обратный путь до дома они оба молчали. Бруно смотрел на дорогу отрешенно-спокойным взглядом, а Мирабель впервые ничего не хотелось говорить.

 

4.

 

Мирабель сидела в темном зале кинотеатра, чувствуя, как внутри закипает злость на главных героев. Стоило побольше узнать о фильме, на который ее позвал Николас — это была мелодрама, причем, по сравнению с сюжетами Бруно, она проигрывала по всем пунктам. Два главных героя, Алоиз и Каталина, были без памяти влюблены друг в друга, но их родители враждовали между собой, и никак не могли дать согласие на брак. И вместо того, чтобы сделать хоть что-то, и Алоиз, и Каталина, как покорные ягнята, опустили руки, расставаясь друг с другом под завывание ветра и проливной дождь. Мирабель смотрела эту сцену с поджатыми губами, и в памяти у нее вертелся едкий голос Бруно: «Они используют друг друга, чтобы быть несчастными — и упиваются своими страданиями». Впрочем, другие зрительницы то и дело всхлипывали, промакивая глаза кружевными платочками, так что Мирабель в своем скептицизме была одинокой. Закончилось все тоже банально: встретившись спустя двадцать лет — уже обзаведясь семьями, эти двое томно обменивались взглядами с разных концов бальной залы, символизируя любовь, пронесшуюся через года.

— Неплохой фильм, — задумчиво сказал Николас, когда они вышли из кинотеатра. Стоило торопиться — был уже десять, и оставался всего час до отключения света. — Они так любили друг друга…

— Любили? — Мирабель сердито встряхнула головой. — Они любили себя, а другой человек — это так, зеркало, в котором приятно любоваться своим отражением. Если бы они друг друга любили, то им было бы плевать на родительское одобрение! Нашли бы способ быть вместе, а не делать несчастными себя, да еще и своих супругов. А в результате они даже не попытались что-то изменить, сдались и опустили руки, как…

Она резко замолчала. Легко обвинять других в том, в чем себя винить боишься. Николас издал неловкий смешок.

— Хорошо, я понял, мелодрамы с тобой лучше не смотреть. А комедии?

— Николас, прости, но нет. Я тут поняла, что все-таки люблю своего мужа, — Мирабель провернула кольцо на пальце. — И мне плевать, что он мертв, я его и на том свете достану.

Николас непонимающе уставился на нее, но Мирабель это уже не волновало. Она запрыгнула в подошедший автобус, доезжая до своей улицы, и осторожно открыла дверь в квартиру. Здесь царила та самая домашняя тишина, которая, если прислушаться, распадалась на множество звуков: тихое гудение холодильника, ток воды в трубах, шум машин с улицы, редкие голоса… На цыпочках пройдя в детскую, Мирабель остановилась на пороге — Бруно спал на кушетке, приставленной к кроватке Оскара, просунув ладонь сквозь прутья. Мирабель тихо выдохнула, чувствуя, как злость улетучивается. Помедлив, она вышла, прикрыв дверь и, переодевшись, оставила траурную шаль на стуле в своей комнате. Нельзя все время прятаться от жизни.

Пройдя на кухню, Мирабель мельком глянула на часы — у нее было еще полчаса до отключения света. Должно хватить, чтобы поужинать и вымыть посуду. Она как раз прикончила тарелку цыпленка с рисом, когда лампа погасла — видимо, или часы отставали, или, что вероятней, городское управление решило, что пятнадцать минут роли не сыграют. Вполголоса чертыхнувшись, она поднялась из-за стола, направляясь к шкафу в коридоре, где лежали свечи, и врезалась во что-то твердое и теплое.

— Ох, Боже, мой нос, — сдавленным шепотом выдохнул Бруно, и Мирабель виновато пробормотала: «Извини». — Да нет, все в порядке… Хорошо, что у меня нелюбопытные соседи, а то пришлось бы сказать, что моя племянница поколачивает меня по средам…

— Между прочим, я тоже ударилась, — Мирабель тихо хихикнула, на ощупь достав свечи. — Идем, посмотрю, что с твоим носом…

С третьей попытки она зажгла свечу и окинула лицо Бруно придирчивым взглядом.

— Даже синяка не будет, — сообщила Мирабель, отворачиваясь к раковине. — Спасибо за ужин.

— Всегда пожалуйста. — Бруно страдальчески вздохнул. — Синяка, может, и нет, но больно… Как фильм?

— О, знаешь, навевает воспоминания о прошлом, — Мирабель, отряхнув руки от воды, повернулась к нему. — В частности, о разговоре про то, что люди обожают портить себе жизнь. И я хочу узнать, Бруно… Долго еще будет это продолжаться? Тебе не кажется, что это бред? Почему я, будучи замужем, должна ходить на свидания с другими мужчинами?

Бруно моментально посерьезнел и выпрямился.

— Мирабель, ты не замужем, — ровным тоном сказал он. — Ты и сама это знаешь.

— Замужем. Тебе напомнить, как это было? Ты спросил, согласна ли я…

— Я помню! — Бруно прикрыл лицо ладонью. — И, поверь, я действительно старался об этом забыть. Пойми… — он опустил руку, глядя ей в глаза. — Я часть твоего прошлого. Это уже не изменить. Но будущее… Оно открыто для тебя.

— «Ваше будущее ждет» — насмешливо процитировала Мирабель. — Я помню, что на твоем постаменте вырезано. Так вот, Бруно, я люблю тебя. До сих пор. И я бы хотела, чтобы ты был не только частью моего прошлого, но так же и настоящего, и будущего.

— Если бы все сложилось иначе, если бы мы признались друг другу раньше, этого бы не случилось, — Бруно опустил голову, постукивая пальцами по столу.

— А если бы признались позже, когда Оскар уже пошел в школу, это бы уже стало несущественной мелочью. Да боже мой, Турбай женат на своей племяннице, и единственное, что волнует людей — это насколько хорошо он справляется со своими министерскими обязанностями, и где одевается Нидия. Всё! Мы не какие-то уникальные и неповторимые, — Мирабель, поколебавшись, стащила с пальца кольцо и, шагнув вперед, положила его на стол — металл глухо звякнул о дерево. Она снова вернулась к раковине и сложила руки на груди. — Один вопрос, и один ответ, Бруно. Да или нет. Ты любишь меня?

Бруно взял кольцо, бездумно вертя его в пальцах, и Мирабель напряглась. Сальсу танцуют двое, и если он скажет «нет», то ей придется смириться с этим. Бруно тяжело вздохнул, прокатывая кольцо между большим и указательным пальцем, и поднимая на нее взгляд.

— Знаешь, любовь моя, ты весь мир сможешь перевернуть, найдя опору в самой себе.

Он поднялся на ноги, подходя к ней, и Мирабель задержала дыхание. Бруно, помедлив, взял ее за правую руку.

— Значит, «да»? — Мирабель казалось, что она сейчас свалится — ноги тряслись и отказывались ее держать.

— Это всегда было «да», — признался он, глядя ей в глаза. — Как бы я ни пытался себя переубедить. Как бы я себя за это ни ненавидел. Согласна снова взять меня в законные мужья?

— Всегда.

Бруно надел кольцо на безымянный палец и шагнул еще ближе, опуская руки по обеим сторонам от нее. Он приблизился к ее губам, и Мирабель закрыла глаза. Она так скучала по нему, она так остро желала его прикосновений, что ее почти начало знобить. Поцелуй был мягким, медленным, мучительно неторопливым, распаляющим и без того сильное желание. Мирабель улыбнулась, чувствуя, как он скользнул языком по ее губам, раскрывая их, углубляя поцелуй, и обвила его шею руками. Сердце бешено частило в груди, и когда Бруно нехотя отстранился, она взяла его за запястье.

— Абуэла сказала мне, чтобы я не боялась любить, — шепнула Мирабель. — Что если я встречу человека, который заставит мое сердце петь, чтобы я не отталкивала его и сделала шаг вперед, — она приложила его ладонь к своей груди, и у Бруно вырвался гортанный стон. — Мое сердце поет рядом с тобой.

— А мое сердце сейчас разорвется, и я умру в объятиях любимой женщины, — Бруно прислонился к ее лбу, пока его пальцы мягко обводили ее грудь. — В принципе, не самая плохая смерть…

Мирабель фыркнула, даже не пытаясь унять дрожь, пробегавшую по спине от каждого движения, и потерлась носом о его подбородок.

— Даже не вздумай умирать в ближайшие лет пятьдесят, Бруно, — сказала она, оставляя поцелуи на колючей щеке. — Я побыла вдовой достаточно, так что теперь я хочу быть счастливой женой.

Она расстегнула пару верхних пуговиц на его рубашке и притихла. После возвращения в Энканто, что неудивительно, она не видела его без одежды, и сейчас недоверчиво подцепила тонкую цепочку, на которой висел крест… и золотое кольцо.

— Ты можешь не верить, но мама постаралась мне дать достойное воспитание, — Бруно, в очередной раз пряча неловкость за шутливостью, попытался отстраниться. — Пообещал жениться — так сделай.

— И когда ты их купил? — уточнила Мирабель, положив ладонь ему на плечо.

— Ну, где-то в промежутке между «Вы можете поцеловать невесту» и «О, я твой дядя, как здорово что мы это узнали до того, как приехали знакомиться с семьями».

Мирабель, не выдержав, засмеялась, упираясь в него лбом. Очки опасно съехали вниз, и она подхватила их в последнюю секунду.

— Да, теперь мы точно можем над этим шутить, — выдохнула она, отложив очки на столешницу, и провела губами по его шее — Бруно дернулся от ее прикосновения, запрокидывая голову. Мирабель осторожно расстегнула цепочку, снимая кольцо, и взяла его за руку. — Ну что, так ты согласен опять взять меня в законные жены?

— Да, — Бруно не сводил с нее глаз, словно стараясь запомнить этот момент, когда ободок кольца оказался на его безымянном пальце. Мирабель прижалась к его губам, пока внутри волной поднимались облегчение и счастье, расстегивая оставшиеся пуговицы на его рубашке и скользя по груди и животу ладонями. Бруно только судорожно вздохнул, когда она снова опустилась к его шее, оставляя там поцелуи и, не удержавшись, слегка прикусывая кожу на ключице.

— Если ты не прекратишь, наша вторая брачная ночь пройдет на полу возле раковины, — хрипло предупредил он, прижимая ее к себе и проталкивая колено между ног.

— Где же твое воспитание? — поддразнила Мирабель, запрокидывая голову и чувствуя его смех у своего горла. Нервы звенели, натянутые до предела, отзываясь на каждое его движение, каждый выдох, каждое касание. Она действительно была готова наброситься на него прямо на кухне, но из детской комнаты донеслось слегка неуверенное хныканье.

— Проза жизни, — Мирабель, встряхнувшись, попыталась найти очки. Бруно провел слегка дрожащими руками по лицу, возвращаясь к реальности, и шагнул к выходу из кухни.

— Я пойду к сыну. Раз уж я все равно здесь.

Мирабель рассеянно кивнула, доставая из холодильника бутылочку с молоком — при большой доле везения (ну, или имея под рукой провидца) в Кали можно было раздобыть детское питание, и быстро разогрев в кастрюльке, отнесла бутылочку в детскую. Сердце гулко стучало у нее в груди, но она старательно не позволяла себе думать о возможной реакции семьи на эту новость. Это ее жизнь, ее выбор — и ей жить с этим. Да, будь все иначе, вырасти они под одной крышей, она бы никогда не взглянула на Бруно иначе, он был бы как дядя Феликс — любимый родственник, и не больше. Но так случилось, что они прожили пятнадцать лет, не зная друг друга, и вместо дяди она увидела мужчину. И чувства — это не электричество, их так просто не выключить поворотом рубильника.

К счастью, Оскар почти и не проснулся, и бутылочка с теплым молоком сработала безотказно. Мирабель, убедившись, что из кроватки не доносится никаких прочих звуков, кроме сонного дыхания, в упор взглянула на Бруно, кивнув в сторону своей комнаты.

— Нервничаешь? — тихо спросила Мирабель, когда он, прикрыв дверь, шагнул к ней, обнимая и прижимая к себе — так, что она чувствовала бивший его озноб.

— Нет, что ты, у меня ведь нет никаких оснований для этого, — отозвался Бруно, водя ладонями по ее телу. — Ни малейших… оснований…

Юбка соскользнула на пол, и Мирабель нетерпеливо отпихнула ее ногой подальше, отправляя следом рубашку Бруно. Кровать подрезала ее под колени и Мирабель с приглушенным вскриком упала, утянув Бруно за собой. Он успел выставить руки, и теперь навис над ней с улыбкой, от которой в животе скручивались раскаленные добела спирали. Бруно медленно наклонился к ней — отросшие волосы скользнули по плечам, отгораживая их от мира, — и замер в миллиметре от губ, поддразнивая близостью. Мирабель с наигранной сердитостью фыркнула и прищурилась, ласкающе ведя кончиками пальцев по его спине — так, что Бруно невольно выгнулся в ответ. В эту игру можно играть вдвоем — она слегка шевельнулась, закидывая ногу ему на бедро и прижимая ближе к себе. В этот раз все было иначе — они заново узнавали друг друга, вспоминая, как прикасаться, чтобы с губ сорвался довольный вздох или тихий стон, чтобы по телу прошла дрожь, чтобы чужое удовольствие ощущалось как собственное. И на этот раз действительно не было лжи.

* * *

— Какие планы теперь? — Бруно прижал ее к себе спиной и теперь пытался аккуратно отодвинуться от ее волос, лезших в лицо. Мирабель, приподнявшись, заправила их на одну сторону и поудобней устроилась на его руке.

— Когда мне заплатят за эту работу, будет достаточно денег, чтобы перебраться в Боготу и купить свое ателье. Ну и запас на время, пока обзаведусь постоянным клиентами.

— Не хочешь и дальше с киностудией работать?

— Нет. Точнее… как хозяйка ателье — да, это возможно. Как постоянный художник по костюмам… это слишком свяжет руки, — Мирабель примолкла, разглядывая стену, на которой шевелились ночные тени. — Думаешь, не получится?

— Я уже говорил, милая, ты можешь все. Но поначалу будет сложно, — Бруно потерся носом о ее ухо и Мирабель, разомлев, зажмурилась. — Не хочешь остаться в Энканто?

— Не могу. Мне там слишком тесно, я словно связана по рукам и ногам: там другая жизнь, другие взгляды, и меняться они будут еще очень долго. И я не хочу… и не могу, наверное, пойти по стопам абуэлы. Я благодарна ей, что она меня поддержала, что она в меня поверила, но я просто не могу быть ее копией. Я обязательно сделаю что-то иначе, ошибусь в чем-то, а в Энканто все слишком привыкли полагаться на ее слово. Я не хочу, чтобы они слепо верили моим решениям, и потом меня же во всем обвинили.

— Семье скажем? — теплое дыхание щекотало затылок, и это было долгожданно-прекрасным ощущением.

— Конечно. Я уже устала врать и изворачиваться.

— Кажется, кто-то писал, что говорить правду легко и приятно, — задумчиво произнес Бруно. — Думаю, это не всегда так. Но врать еще тяжелее.

Мирабель кивнула, и повернулась к нему лицом, стараясь не разорвать теплых объятий. Она не знала, поймет ли семья или их окончательно превратят в двух неназываемых персон, но больше тащить за спиной этот груз она не хотела. Даже если она станет разочарованием семьи.

Утром Мирабель впервые чуть не проспала, и собиралась в суматохе. Убегать пришлось без завтрака, и только вбегая за ворота студии, она спохватилась, что так и не переодела кольцо. А с другой стороны, надевать его снова на левую руку не хотелось из какого-то почти суеверного страха. На работе, однако, больший фурор вызвало ее появление без траурной шали.

— Так-так, свидание состоялось и было удачным? — с любопытством протянула Марта Лючия, и Мирабель помотала головой. — Погоди-ка… и кольцо на другом пальце? Что-то случилось? Мирабель?!

— Пообщалась с мужем, — наконец, ответила Мирабель, ненадолго отвлекаясь от швейной машинки. — И мы решили возобновить наш брак.

— Мирабель, подожди… он же умер! О чем ты вообще говоришь?!

— Ты ходила к медиуму? — благоговейно прошептала Тереса, и Мирабель с серьезным видом кивнула:

— Да. Теперь у меня очень… высокодуховный брак.

— О. Боже. Мой. Надеюсь, обойдется без непорочного зачатия, — пробормотала Габриэла, и Мирабель, вздрогнув, постучала по дереву. Как бы она ни любила Оскара, больше детей ей не хотелось… в ближайшее время точно.

 

5.

 

В Энканто они возвратились уже в конце октября. После недолгой беседы они на время сняли кольца, чтобы не оглушать новостью прямо с порога, и теперь Мирабель с легким раздражением теребила брошь на блузке. Оскар, у которого начали резаться зубы, причем сразу два одновременно, постоянно куксился и притихал только у нее на руках — даже Бруно с его даром убаюкивания не справлялся.

— Ничего, думаю, Джульетта ему поможет, — успокаивающе заметил Бруно. — Когда вы все были маленькими, она готовила вам фруктовый лед. Учитывая усталость Пепы, недостатка в снеге на тот момент не было.

Мирабель слабо улыбнулась — разговор с родителями ее немного пугал, но поворачивать назад она не собиралась.

Луиза обрадовалась их возвращению, наверное, даже больше, чем родители. Оказывается, помолвка уже успела состояться, и в начале ноября была запланирована свадьба.

— Я была готова ее сдвинуть, чтобы ты и дядя Бруно успели, — призналась Луиза, помогая им спуститься. — Осито, мой милый, как же я по тебе соскучилась!..

— К счастью, обойдемся без таких жертв, — улыбнулась Мирабель, разминая спину. — А платье?..

— Уже готово, — успокоила ее Луиза. — Я просто хотела, чтобы моя сестренка побывала на моей… ох, ты сняла траур?!

Мирабель не успела ответить — вся семья вышла их встречать. Джульетта звонко расцеловала ее в щеки, тут же забирая Оскара из рук Луизы — тот слегка оживился, что-то вдохновенно лепеча ей, и Мирабель отвлеклась от папы, крепко обнявшего ее.

— Мам, у него зубы…

— Ничего страшного, я сейчас сделаю манговый крем. Будешь манго, Осито, радость моя? — Джульетта потерлась носом о его щеку. — Милая, я рада, что ты ожила. Работа по душе тебя окрыляет.

— Спасибо, — Мирабель кривовато улыбнулась, обмениваясь взглядами с Бруно. Он еле заметно кивнул ей, подхватывая чемоданы и занося их в дом. Естественно, вся суматоха растянулась до позднего вечера: Мирабель полюбовалась платьем Луизы, в котором сестра выглядела сказочной принцессой, поздравила Долорес с грядущим пополнением — на семейном гобелене от них с Мариано протянулось еще два ростка, похихикала с Исабеллой, которая беззлобно заметила, что Долорес точно не успокоится, пока не осчастливит Мариано пятью детьми, потискала Антонио и осторожно познакомилась с его новым другом — точнее, с подругой Парса, Рани… Зайдя в свою комнату, Мирабель, издав слабый стон, повалилась на кровать даже не раздеваясь. Иногда ее семьи было слишком много. Оскар уже спал в детской, под присмотром Каситы, и в спальне была только она одна… не считая дома.

— Скучала по мне? — тихо спросила Мирабель, и Касита отозвалась ласковым скрипом и стуком половиц. — Касита… с тобой ведь все будет хорошо, если я уеду?

Касита на какое-то время притихла, а затем шевельнула дверцами шкафа, словно разводила руками: «А у меня есть выбор?»

— Я очень тебя люблю, — Мирабель пересела на пол, прижавшись щекой к стене. — Но я хочу попробовать прожить свою жизнь. Я никогда не стану такой, как она, и, наверное… я и не хочу этого.

Касита неожиданно подтолкнула к ней семейный снимок, сделанный на крестинах Оскара: все вместе, действительно все, и Мирабель улыбнулась, глядя на лицо абуэлы и вспоминая ее слова, что она всегда будет частью их семьи.

Было довольно неуютно спать в одиночестве, и утром Мирабель решительно встала с кровати. Поймут их, или осудят — нет смысла дальше тянуть. После завтрака она поймала маму перед тем, как та скрылась в городе.

— Мама, папа, нам нужно поговорить, — Мирабель надеялась, что звучит спокойно, но Джульетта, мигом встревожившись, быстро обхватила ее лицо ладонями, заглядывая в глаза и проверяя лоб. — Я не заболела, мам! Я уже взрослая.

— Ой, взрослые дети болеют точно так же, — проворчала Джульетта, отпуская ее. — Доживешь до моих лет и сама поймешь. Что-то срочное?

— Да, — Бруно подошел к ним, становясь рядом с Мирабель. — Думаю, в городе потерпят отсутствие целебных ареп.

— Ай, что за тайны… Тин, любовь моя, подожди пока с дровами. Наша дочь хочет с нами поговорить.

— У тебя в комнате, — отозвалась Мирабель и, поколебавшись, улыбнулась отцу. — Папа, пожалуйста, оставь топор на кухне… Ага, спасибо.

Бруно издал сдавленный смешок — судя по всему, нервничал он ничуть не меньше, чем она.

Мамина комната всегда была для Мирабель самой любимой в доме. Она тоже напоминала сад, но вместо цветов здесь росли полезные травы, наполняя воздух запахом мяты, шалфея и мелиссы. Аккуратные дорожки, вымощенные булыжниками, огибали клумбы, в каждую из которых была воткнута табличка с названием растения и кратким описанием от чего именно оно помогает. Родительская спальня стояла чуть в стороне этого сада, напоминая увитую глицинией беседку, укрытую от посторонних глаз кустами шиповника, а для бесед с семьей была небольшая полянка, на которой стояли квадратный столик и две мягкие скамейки. Мирабель села на одну из них и Бруно, не дожидаясь просьбы, опустился рядом. Не вплотную, но достаточно близко, чтобы она чувствовала его тепло. Джульетта села напротив них, прислонившись к Агустину, и немного нервно расправила складки на платье.

— Итак, что же вы мне хотите рассказать? — спросила она. — Ты решила переехать в Кали? Если да, то… я понимаю.

— Нет, это о другом, — Мирабель скомкала в руках подол юбки и тут же заставила себя успокоиться. — Я хочу поговорить о моем муже.

— Хорхе, верно? — Джульетта, встрепенувшись, внимательно взглянула на нее. — Произошла ошибка, и он жив?

— Нет, Джулита, это немного не то, — Бруно на мгновение переплел пальцы в замок, после чего, выдохнув, поднял голову. — Никакого Хорхе Гарсии не было. Был я, взявший это имя.

— И была я, взявшая имя Марианы, — добавила Мирабель, вытирая ладони о юбку. Джульетта заморгала и потрясла головой.

— Погодите… что? О чем вы вообще?.. — она замолчала, переводя взгляд со своего брата на свою дочь.

— Я писал сценарии для радионовелл, и Мирабель была моей помощницей. Мы не узнали друг друга, никогда не говорили о наших семьях… Разве что в общих чертах. И так вышло, что мы сблизились. Очень сильно сблизились. А когда сказали правду, то некоторые вещи уже было не изменить, — Бруно нервно барабанил пальцами по скамейке, и Мирабель чуть заметно качнулась в его сторону, прислоняясь плечом к плечу. Джульетта, выдохнув, сжала виски пальцами:

— Так, стоп. Я ничего не понимаю. Ты говорил, что она влюбилась в твоего соавтора, и теперь выясняется, что никакого соавтора нет. То есть, ты хочешь сказать, что моя дочь… влюбилась в тебя, в моего брата, так?

— Ах ты miércoles… — прошептал Агустин, глядя на них широко распахнутыми глазами. — Ты хочешь сказать, что мой внук…

— Мирабель, ты серьезно? Это правда? — Джульетта пытливо уставилась на нее, и Мирабель кивнула.

— Да. Я полюбила Бруно.

— Но как ты могла его не узнать?!

— Мама, у нас дома было ровно две фотографии дяди Бруно: первая где ему пять лет и он стоит у своей двери с таким видом, словно его по голове пыльным мешком огрели…

— Ну спасибо, милая, — пробормотал Бруно, и Мирабель слегка толкнула его плечом, продолжая говорить.

— … и вторая, где вам по пятнадцать и вы поменялись одеждой, и он сидит в платье тети Пепы под ее кружевным зонтиком. Я сомневаюсь, что хоть кто-то на моем месте бы его узнал! — Мирабель, выдохнув, оперлась на спинку скамейки, пытаясь успокоиться. Руки немного дрожали, и Бруно осторожно накрыл ее пальцы своей ладонью. Агустин даже подпрыгнул на месте, глядя на это:

— Убери руки от…

— Папа!

— Тихо всем! — вдруг прикрикнула Джульетта. Поднявшись со скамейки, она подошла к клумбе с мятой и, сорвав листик, растерла его между пальцами, поднеся к носу. — Так. Хорошо, что было, то было. Осито — твой сын, Мирабель. Кто отец, это уже не важно. Кто-то еще знает про… вас?

— Абуэла знала. Я все ей рассказала еще тогда.

— Это она придумала идею с ненастоящим замужеством? — мама вернулась на скамейку, и Бруно покачал головой:

— Я. Со мной она поговорила уже после того, как я вернулся с документами. Джульетта, речь сейчас не только о том, что было. Я… люблю Мирабель. Я хочу быть с ней.

— Ты на себя в зеркало смотрел?! — взорвался Агустин и, вскочив с места, начал ходить из стороны в сторону. — Господи, я не понимаю, почему мы вообще это обсуждаем?! Ты ее дядя, она твоя племянница…

— Когда мы начинали работать вместе, мы об этом даже не догадывались! — Мирабель выпрямилась, стискивая юбку в пальцах.

— Да, но теперь-то вы это знаете! Я не понимаю, — вдруг жалобно произнес Агустин, останавливаясь и глядя на них. — Я не понимаю, почему это должно было произойти с нами. Со всеми нами. Ты… ты же ее на руках держал.

— Да, спасибо, Агустин, я помню об этом каждый день, и поверь, я только пару месяцев как перестал думать о том, чтобы пойти и повеситься, — огрызнулся Бруно.

— Если ты ее заставил…

— Да никто меня не заставлял, — Мирабель, вспыхнув, вскочила на ноги. — Я сама, папа, понимаешь? Я сама в него влюбилась. Я сама поняла, что хочу быть с ним. У меня был выбор, мне это твердили и абуэла, и сам Бруно. И мы не одни такие…

— Меня не волнует, что там у других, меня волнуешь ты, потому что ты — моя дочь! — Агустин покачал головой, почти падая на скамейку и обхватывая голову ладонями. — Господи, а ведь еще и свадьба Луситы на носу…

В маминой комнате повисла тяжелая тишина. Мирабель, чувствуя, как ее начинает трясти, снова упала на скамейку, вцепившись в ладонь Бруно, как в якорь. Джульетта наконец подняла голову, нарушая молчание.

— Мира, то, что вы сказали… Я не знаю, что я сейчас чувствую. И что думать обо всем… этом. Я просто… — она глубоко вздохнула, и очень тихо попросила: — Можно мы с Агустином останемся вдвоем?

Мирабель, кивнув, поднялась на ноги. Бруно осторожно дотронулся до ее ладони, и она прислонилась к нему, прячась под руку, словно под крыло. Нет, она понимала, что вряд ли родители с широкими улыбками начнут осыпать их рисом и лепестками роз, благословляя на долгую и счастливую семейную жизнь, но все равно, это оказалось больнее, чем думалось.

Выйдя из комнаты мамы, Мирабель почти сразу наткнулась на Исабеллу и Луизу, глядевших на нее, как на призрака.

— Что? — устало спросила она. — Долорес все слышала?

— Долорес у себя в комнате и спит, — ответила Иса, качая головой. — Просто Касита слегка… изменила панно.

— Вот не могла чуть-чуть подождать? — Мирабель задрала голову к потолку, и дом пристыжено заскрипел балками. — Ладно. Да, мы любим друг друга и Оскар — наш сын. Вопросы?

— Вопросов нет, кроме одного, — задумчиво протянула Исабелла. — Папа жив?

— Цел и невредим, — сухо ответил Бруно, и Исабелла кивнула.

— Тогда все хорошо. Так, Лу, пошли на кухню. Сейчас нам всем не помешает чай с ромашкой. И, возможно, с капелькой рома. Хотя… к черту чай, обойдемся ромом.

Подхватив оторопевшую Луизу под руку, Исабелла настойчиво потянула ее вниз. Мирабель, выдохнув, вопросительно глянула в сторону своей комнаты, и Бруно кивнул.

— Итак, по шкале от «Я расстроила помолвку моей сестры» до «Я развалила дом и убила семейное чудо», этот разговор ближе ко второму, или к первому? — спросила Мирабель, забираясь на кровать с ногами. Бруно уселся на пол рядом с ее кроватью и покачал головой.

— Я думаю, мы только что открыли новый уровень семейных катастроф.

— Хоть в чем-то я первая, ура! — Мирабель с деланным энтузиазмом вскинула руки и, притихнув, уткнулась лбом в колени. Кровать скрипнула — Бруно пересел к ней и обнял, закрывая от всего мира собой. Глаза защипало, и она тихо спросила:

— Как думаешь… абуэла бы нас поняла?

— Не знаю, — Бруно говорил так же тихо. — Но… Она действительно со мной поговорила в тот день, когда я привез фальшивое свидетельство о браке и о смерти. Я, наверное, так в церкви никогда не исповедовался, как ей — все, что было, все, что я чувствую к тебе, что я думаю… Она заставила меня на портрете отца поклясться, что я дам тебе свободу выбора. Не буду напоминать о том, что было, и если в твоей жизни появится кто-то важный — я ни словом, ни делом не встану между вами, и приму твой выбор.

— А ты действительно хотел снова уйти из Энканто? — Мирабель слегка переменила позу, обнимая его и гладя по спине. Бруно чуть шевельнулся.

— Хотел. Потому что, как ни старался, не мог видеть в тебе только свою племянницу. И Оскар… это убивало. У меня всегда были племянники, и я думал, что мне этого достаточно, но оказалось, что нет.

Мирабель, притихнув, пересела к нему на руки, устроившись боком на коленях. Что ж, вряд ли теперь Луиза будет рада их присутствию на свадьбе, да и когда вся остальная семья взглянет на панно… Небо расколол громовой раскат, и Мирабель вздрогнула, пряча лицо на плече Бруно — он сжал руки вокруг нее.

— Ну что, удираем из дома среди ночи и едем в Боготу? — спросила она, храбрясь, и Бруно кивнул.

— Конечно. Пепита обеспечит нужный уровень драмы — громы, молнии, ливень…

— И ветер, обязательно нужен завывающий ветер.

— Если ветер, то я обязан быть в плаще, чтобы он красиво развевался за моей спиной, — Бруно слегка выпрямился, и Мирабель, наконец, рассмеялась.

— И роза в зубах, тогда уж, чтоб образ был завершенным.

— А как я с розой буду произносить финальный монолог, м? — Бруно слегка боднул ее лбом, и Мирабель обхватила его руками за шею. В дверь коротко постучали, и раздался немного неуверенный голос Луизы:

— Мира? Я… можно к тебе?

Бруно разжал руки, выпуская ее, и поднялся с кровати. Мирабель, прерывисто вздохнув, отозвалась:

— Да, конечно, заходи.

Луиза запнулась на пороге, с сомнением глядя на Бруно, который тут же вскинул руки.

— Я уже ухожу. Пойду проверю, насколько высокими стали лестницы на этот раз… — он выскользнул за дверь, и Мирабель перевела взгляд на Луизу, которая, потоптавшись немного, все-таки шагнула к ней и аккуратно села на стул возле стола.

— Значит, ты и дядя Бруно…? — Луиза, кашлянув, уставилась в пол, и Мирабель кивнула. — И вы были… вместе все это время?

— Не совсем, — Мирабель расправила юбку, складывая руки на коленях. Пришлось рассказывать эту историю второй раз за день, и она ненадолго задумалась над тем, чтобы записать ее и вывесить на двери в Каситу, чтобы избавиться от лишних вопросов. — После того, как мы узнали правду друг о друге, мы расстались. Точнее… я не могла его видеть. Мне было плохо без него и рядом с ним, а потом еще и оказалось, что я беременна. Ну и… Все сложно.

— И что теперь будете делать? — тихо спросила Луиза, и Мирабель пожала плечами.

— Уедем в Боготу. Там никому до нас не будет дела.

Луиза вдруг нахмурилась и пересела к ней на кровать, осторожно обнимая за плечи.

— Я надеюсь, вы останетесь на мою свадьбу? Мира, я не шутила, когда говорила, что готова ее сдвинуть.

— Эй, вот не надо таких жертв, — Мирабель слабо улыбнулась. — Лу, я не хочу, чтобы на тебя как-то не так смотрели из-за меня и Бруно…

— Если Хоакин захочет разорвать помолвку из-за таких мелочей — значит, я выбрала не того мужчину, — Луиза пожала плечами. — А до остальных мне дела нет. В конце концов, кто еще, кроме меня может перенести целый дом на спине?

 

6.

 

Оставшиеся полторы недели до свадьбы Луизы прошли под негласным правилом «Мы не говорим об отношениях Бруно и Мирабель». Семья старательно делала вид, что панно не изменилось, не было никаких вопросов и разговоров. Мирабель с каждым часом все больше злилась — их не порицали, с ними говорили так же, как и раньше, но порой в родительских глазах проскакивала искорка надежды, что все это — досадное недоразумение, и скоро младшая доченька одумается и станет правильной. За пять дней до свадьбы терпение у нее окончательно лопнуло, и Мирабель, уложив Оскара на дневной сон рядом с посапывающей Марихо, решительно направилась в комнату Бруно. Только мысль о том, что дети проснутся и устроят дружный рев, не давала ей орать в голос: «Я иду грешить!»

Лестницы действительно стали выше, и это ни капельки не успокоило. Добравшись до пещеры видений, Мирабель, на слегка дрожащих ногах толкнула дверь и уставилась на стопку предсказаний возле Бруно.

— О, я тут как раз закончил, — он обрадовался ее появлению, но Мирабель заметила запавшие щеки и покрасневшие глаза. — Раз уж мы собираемся уехать после свадьбы, хотел предупредить семью о всяких бедах… Все равно я вестник несчастий, так хоть какая-то польза будет.

Мирабель молча — дыхание так и не восстановилось — добралась до него и практически свалилась в руки.

— Злишься? — спросил Бруно, обхватывая ее и устраивая поудобней, и Мирабель кивнула.

— Очень злюсь. Такое чувство, что мне не двадцать два, а двенадцать, и меня все еще можно переубедить родительским неодобрением. Как будто это так, прихоть и блажь, ударившая в голову!.. — она фыркнула, водя носом по его шее и горлу, и Бруно, посмеявшись, слегка отстранился.

— Милая, во-первых, поверь, ты не хочешь заниматься любовью на песке. Просто… серьезно, ты этого не хочешь. Это выглядит безумно романтично и красиво, но ощущения очень… специфические. И, во-вторых… атмосфера немного не та, не думаешь?

— Думаю, — Мирабель, вздохнув, обняла его. — Черт побери, я даже согрешить со своим мужем не могу! Хочу в Боготу!

— Поедем. Сразу после свадьбы Луситы, — успокоил ее Бруно, осторожно опускаясь на песок вместе с ней. Мирабель закрыла глаза, впитывая его тепло, как чахнувшее растение — воду и солнечный свет. Она даже задремала ненадолго, устроив голову на его плече, и проснулась, когда ее собственная рука онемела от неудобного положения. Осторожно, чтобы не разбудить спавшего Бруно, Мирабель поднялась и вышла из его пещеры, оставив легкий поцелуй на его щеке — он сонно улыбнулся, не открывая глаз.

Выйдя из его комнаты, Мирабель нос к носу столкнулась с мамой, которая задержала взгляд на песчинках, оставшихся у нее на одежде и в волосах. Джульетта вздрогнула, отворачиваясь, и Мирабель прикусила язык, с которого так и рвалось: «Мама, мы просто посидели рядом!»

— Луиза говорила, что ты… вы уезжаете в Боготу после ее свадьбы, — наконец, сказала мама, все так же не глядя ей в лицо. — Это из-за нас?

— Нет. Правда, нет. Я еще давно это планировала, открыть там свое швейное ателье. Абуэла меня в этом поддержала, — ответила Мирабель, и Джульетта чуть поморщилась:

— Я не понимаю одного, почему ты с ней обсуждала такие вещи, а не со мной… Мира, я настолько плохая мать?

— Мама, ты замечательная. Просто… — Мирабель нервно прикусила губу, пытаясь найти слова. — Просто вы с папой ведете себя так, словно мне лет пятнадцать, не больше. Я три года прожила в Боготе, нашла работу, жилье — и все это сделала сама. Без волшебных сил нашей семьи. Я уже не ребенок, мама. И то, что я люблю Бруно — это не детские капризы или сиюминутное желание. У меня было время, чтобы во всем этом разобраться, у меня было очень много времени.

— Мне… тяжело это принять, — наконец, призналась Джульетта. — Это все было так неожиданно. Я могу, наверное, понять, почему так случилось, но то, что вы, зная правду, все равно хотите быть вместе… Мне нужно время, Мирабель. Мне действительно нужно время.

— Я понимаю, мама, — согласилась Мирабель, и Джульетта, вздохнув, осторожно стряхнула у нее с плеча песок. — Я просто там уснула.

Мама кивнула и слабо улыбнулась, беря Мирабель под руку.

— Итак, у тебя уже готово торжественное платье на свадьбу сестры? Хочешь, я сделаю тебе прическу, или, может, Иса?..

За ужином Мирабель привычно села на свое место, между мамой и папой, но Джульетта, помедлив, покачала головой и предложила поменяться стульями — чтобы Мирабель сидела рядом с Бруно. Судя по грустным глазам, это решение далось маме непросто, и Мирабель искренне обняла ее.

Свадьба Луизы была действительно волшебным днем — Исабелла, от души расстаравшись, укрыла весь Энканто снежно-белыми орхидеями, и в воздухе плыл сладкий, нежный аромат. Тетя Пепа, держа на руках свою внучку, обеспечивала солнечную погоду, а над шпилем церкви реяла радуга. Мирабель сидела рядом с Бруно, держа на руках Оскара — он уже научился стоять, и теперь все время порывался встать на ноги, а увидев любимую тетушку Луизу в красивом платье, протянул руки, выкрикивая «Лу! Лу!» — и невеста, нарушая торжественность момента, с удовольствием взяла его на руки и расцеловала в щеки. После того, как Хоакин и Луиза обменялись клятвами и, надев кольца, были объявлены мужем и женой, пришло время праздника. Музыка, песни, танцы и тосты за здоровье новобрачных… Не обращая внимания на косые взгляды, Мирабель все-таки вытащила упиравшегося Бруно на танец, не желая стоять у стены весь день. Она кружила вокруг него, и расшитый яркими цветами подол обвивал его ноги, пока Бруно, наконец, не стряхнул с себя скованность и не закрутил ее на месте так, что она чуть не потеряла равновесие.

— Все еще будешь говорить, что не умеешь танцевать? — поддела Мирабель, с удовольствием обнимая его за плечи, выжидая, пока мир не перестанет крутиться вокруг.

— Вообще не умею, — согласился Бруно, покачиваясь в такт музыке и обнимая ее за талию. — Это все твое влияние.

Мирабель рассмеялась, целуя его в подбородок и закрывая глаза. И плевать, что и кто подумает.

Чем ниже опускалось солнце, тем веселее становились танцы и песни. Уже зажгли фонарики, подсвечивая дорогу к Касите, и новоиспеченные муж и жена двинулись в путь, возглавляя толпу праздновавших. Мирабель и Бруно, державший на руках сонного Осито, перемазанного кремом от десертов Джульетты, шли в самом конце. Мирабель скользила взглядом по домам и знакомым с детства улицам, по высоким зеленым горам, запоминая это место. Они будут сюда приезжать, это само собой разумеется, но все-таки… все-таки пришло время покинуть родное гнездо, расправляя крылья. Энканто был и будет ее домом, ее семья останется ее семьей в любом случае, но дальше они пойдут втроем. Она придвинулась к Бруно, осторожно потянув его за локоть:

— Давай понесу?

— Если нам повезет, он сейчас крепко уснет, — негромко ответил Бруно, покачав головой, и Оскар широко зевнул, подтверждая его слова.

За спиной раздалось покашливание, и они обернулись, непонимающе глядя на падре Флореса.

— Лгать церкви, между прочим, тяжкий грех, — с упреком сказал он, догоняя Мирабель и Бруно. — Сеньора Мирабель, уж могли бы хоть мне признаться.

— Нет. Это касалось только нас, — сухо ответила Мирабель, отворачиваясь от падре Флореса.

— Себастьян, ты на праздник идешь? Вот и иди. Молча. Ребенка разбудишь, — Бруно поудобнее сдвинул Оскара, но Флорес упорно шагал рядом.

— Католическая церковь разрешает такие союзы в очень редких случаях, — не сдавался он. Бруно еле слышно хмыкнул.

— Я так думаю, разрешение зависит от суммы пожертвований в эту самую церковь. Извини, но мнение Папы Римского о моей жизни меня вообще не волнует.

— Да и меня тоже, — согласилась Мирабель. — При всем уважении, падре. Или что, вы хотите, чтоб мы вам акведук построили? — она вспомнила прочитанную в библиотеку заметку, и насмешливо вскинула брови. Падре Флорес даже не дрогнул:

— Сутану.

— Что? — Мирабель, сбившись с шага, остановилась, и падре Флорес терпеливо повторил:

— Новую сутану, пожалуйста, сшейте, перед тем, как нас покинете. Эта на локтях уже совсем протерлась, стыдно на людях появляться. — Флорес обогнал их, повернулся лицом и с долей торжественности закончил: — Сим объявляю вас мужем и женой. Аминь.

Бруно остановился, как вкопанный, и почти что с восхищением пробормотал: «Вот ты гад». Падре невозмутимо пожал плечами, разворачиваясь и направляясь к Касите.

— На здоровье.

Мирабель еще пару секунд переваривала услышанное, после чего сдавленно засмеялась, зажимая рот ладонью. Бруно укоризненно покачал головой, красноречиво глянув на безмятежно спавшего Оскара.

— Извини. Я просто так подумала… это что, у нас уже третья брачная ночь?

— Чем больше, тем лучше, — он философски пожал плечами и двинулся в путь. — Предлагаю уже дойти до дома, а то сын у меня, конечно, прекрасный, но тяжелый.

— Он же соткан из солнечного света и пушистых облачков, — процитировала Мирабель, догоняя их.

— Учитывая, что облака весят примерно тонну, а масса солнца вообще превышает все мыслимые числа…

* * *

Отыскать бывшего хозяина ателье было непросто, но Мирабель с истинно фамильным упорством не сдавалась, пока не раздобыла его телефон. Сеньор Вильфредо, согласившись на встречу, сначала заломил несусветную цену, но Мирабель, вспомнив абуэлу, посмотрела на него так же, как Альма, бывало, глядела на расшалившихся внуков, и Вильфредо, сбавив обороты, снизил сумму в половину. Это уже было лучше, и после долгой беседы на полтора часа, он, сдавшись, снизил цену еще на четверть, заявив, что «сеньора его без ножа режет». После визита к нотариусу и в Национальный банк Мирабель осталась с ворохом бумаг, общий смысл которых гласил, что она является владелицей швейного ателье. Торжественно вручив ключи, Вильфредо пожелал ей удачи и быстро удрал. Доехав до своего бывшего места работы, Мирабель поняла, почему он не поехал вместе с ней — за прошедшие годы в помещении стоял запах плесени и крысиного помета, и здесь явно требовался капитальный ремонт. Она устало потерла лоб, и, встряхнувшись, расправила плечи. Никто не обещал, что мечты должны сбываться идеально. Нужно немного постараться, и это место станет именно таким, каким ей хочется.

Вернувшись домой — квартира на этот раз находилась ближе к ателье, Мирабель застала привычную картину: висевшего на ноге у Бруно Оскара, широко улыбавшегося ей во весь рот.

— Твоих генов в нем больше, — проворчал Бруно, пытаясь не упасть. — Тебя можно поздравить, милая?

— Частично. Нужно будет потратить кучу денег и времени на то, чтобы привести там все в божеский вид, — Мирабель, отцепив сына от штанины, поцеловала его в нос. — Что у тебя?

— Ну… директор Мендоса был очень рад моему неожиданному возвращению, — Бруно пожал плечами и слегка горделиво добавил. — Как ни странно, но мои радионовеллы никто не смог обойти в рейтинге, так что он готов взять меня обратно… пока что на испытательный срок, один сценарий. Отдам ему «Визит доньи Розы», все равно как раз закончил ее перепечатывать. Тебе большой привет от Вивиан и Мануэля. Когда они узнали, что мы уже женаты, то чуть не устроили барранкильский карнавал посреди студии. Имей в виду, если ты их не навестишь — они обидятся и сожрут меня живьем.

Мирабель, рассмеявшись, пообещала спасти его от столь страшной участи, и обязательно заглянуть в «Ritmos de Bogotá» в самое ближайшее время. Душу немного грело знание, что хотя бы здесь, в Боготе, кто-то радуется за них.

После свадьбы Луизы они задержались ровно настолько времени, сколько потребовалось на пошив одной сутаны, и уехали в Боготу. Прошло уже две недели — и пусть иногда Мирабель ловила себя на грустных мыслях о доме, той гнетущей беспросветной тоски, которая грызла ее после побега, уже не было. Семья по-прежнему избегала поднимать тему их отношений, кроме, разве что, Луизы и Исабеллы, и Мирабель понимала, что им нужно время, чтобы примириться с этим. И этот путь нужно преодолевать постепенно, шаг за шагом — и может, однажды, из маминых глаз пропадет грусть, а папа сможет смотреть на Бруно без яростного блеска и желания убить.

— И как ты назовешь свое ателье? — спросил Бруно, уже вечером, когда они, уложив Оскара, устроились под мурлыканье радио на кухне.

— Ну… «Энканто» — она улыбнулась в ответ на его смех. — Разве можно было придумать что-то еще?

— На самом деле, нет, — Бруно обнял ее со спины. — Настоящая хозяйка Энканто. Единственная и неповторимая.

— Ну пока еще хозяйка развалин, но дайте мне немного времени… — Мирабель многозначительно хмыкнула и довольно зажмурилась, когда Бруно ее поцеловал.

Их будущее их дождалось.

---

1) уменьшительно-ласкательная форма имени Мария Хосефа

Вернуться к тексту