Бедные-несчастные (гет)

1937.

​Первый урок зельеварения. В высоких каменных коридорах первокурсники кажутся крошечными, словно игрушечными. Выпучив любопытные глаза, они столпились у двери в кабинет, дожидаясь, когда профессор Слизнорт распахнет ее и запустит их в храм искусства.

​Антонин Долохов, устроившись на подоконнике, пытался привлечь внимание красивой темноволосой девчонки — ее пышные волосы были заплетены в две толстые косы, бледное лицо не выражало заинтересованности, только завороженно мерцали карие глаза. У нее была чудесная, видно, что дорогая мантия из темно-синей ткани с россыпью звезд на рукавах и подоле. Это была Вальбурга Блэк. Она держалась отдельно ото всех, почти ни с кем не разговаривала и крутила маленькими пальчиками кажущуюся огромной волшебную палочку.

​Антонин плохо знал английский язык, хотя матушка в России постоянно нанимала ему гувернанток из Британии, не понимал и половины того, что говорили люди вокруг (а они из его слов разбирали еще меньше), но отчаянно старался подружиться со всеми. Особенно, с холодной красавицей с ужасно сложным именем и смешно переводящейся на русский фамилией — и кто придумал назвать род в честь цвета?

​Вот он и делал то, что мог и что считал единственно верным решением проблемы одиночества — привлекал к себе внимание. Он уже успел дернуть Вальбургу за косичку, получить несколько замечаний за громкие разговоры и хохот и поругаться с Ричардом Макнейром. Фамилия такая, что хоть убейся. 

​Громкий разговор с Абраксасом Малфоем — светловолосый худощавый мальчишка с пухлыми, будто сахарными, щеками, расспрашивал его о Родине — его дед проработал там несколько десятков лет и, вернувшись, выучил с ним несколько слов и фраз на русском, чем Абраксас безумно гордился, — не заинтересовал Вальбургу, хотя Антонин был уверен, что сказки о драконах, Кощее Бессмертном, лесах, через которые можно было попасть в мир мертвых, были потрясающими, безумно любопытными и… ему не хватало слов, чтобы описать какими именно, но он был уверен, что они были тем, что должно заинтересовать каждого.

​Слушал его, к сожалению, только Абраксас. А какой-то темноволосый мальчишка — кажется, Том, но фамилию его Антонин не запомнил, вообще сделал ему замечание, мол он слишком громкий.

​— Сейчас перемена, что хочу, то и делаю! — перепутав половину слов, злобно выкрикнул Долохов. Ему порядком надоело, что его никто не слушает, в отличие от того, что было дома, и кипящая злость нашла выход в споре с этим странным Томом.

​Тот в ответ приподнял бровь и велел ему сначала язык выучить, а потом уже болтать. Теперь все смотрели на них, даже замкнутая Вальбурга повернула свою маленькую головку, но взорвавшийся Антонин не обращал на это уже никакого внимания. Тома же смутило внимание окружающих, и он сгорбился, но, видя, что Антонин готов броситься в драку, опомнился и распрямился.

​Ярость Долохова была заразительна.

​— Тут есть правила, как и в любом обществе, а если ты неотесанный… — договорить Тому было не суждено. Кулак Антонина встретился с его щекой, и боль пронзила голову. Оставаться «отесанным» и «приличным» в такой ситуации было просто невозможно, так что Том совершенно по-маггловски, хотя в последние дни и пытался строить из себя волшебника, всю жизнь росшего в магическом мире, бросился в драку. Повезло, что Антонин даже не думал о палочке и колдовстве — они повалились на пол, мутузя друг друга.

​Дверь кабинета распахнулась и на шум выбежал удивленный профессор Слизнорт, который и разнял сцепившихся, словно дикие волчата, мальчишек.

​Из-за Антонина Долохова Том Риддл получил свою первую и последнюю в жизни отработку. Вдвоем они несколько часов чистили кубки и медали, почти не разговаривая. Лекарю было запрещено заживлять их синяки, чтобы они усвоили урок.

​Единственный вывод, который Том сделал, это тот, что Антонин Долохов будет его смертельным врагом на всю оставшуюся жизнь. Жаль, что у профессорского состава Хогвартса были другие планы, и их постоянно усаживали вместе и в ближашие месяцы, если давали общие работы, ставили в пару.

​Антонин подтянул английский язык. Еще дважды они с Томом дрались, только теперь вдали от чужих глаз и никому об этом не говоря. Когда спрашивали, откуда появлялись синяки, как заведенные отвечали, что неудачно упали.

​А потом Долохов пробрался на кухню и стащил несколько булочек с кремом, с которыми вернулся ночью в их общую спальню и угостил Тома и Абраксаса. На этом смертельная вражда подошла к своему окончанию.

* * *

1970-е.​

Кабинет Тома Риддла, для газет и юных Пожирателей Смерти взявшего себе имя Лорда Волдеморта, не отличался большими размерами, был обит деревом и заставлен книжными шкафами. Посреди распологался стол, заваленный бумагами и картами, перед ним вокруг маленького кофейного столика, за которым Том обычно принимал посетителей, стояли несколько кресел и диван. Сейчас же посетитель был один — Антонин Долохов развалился в кресле и докуривал вторую сигарету. Эта его пагубная привычка раздражала Тома, но, в память о когда-то близких, дружеских — сейчас он и не помнил, каково это, — отношениях, делал ему поблажку и позволял курить.

​(Ему единственному).

​— Хорошо, что ты жив, — это было первое, что он сказал.

​— Да, хорошо, — согласился Антонин и улыбнулся. Эта улыбка не была похожа на ту, которой он отличался в юности. Казалось, в нее вшили отражение смерти, безумные тренировки, постоянные путешествия, ссоры, скандалы и расставания. Казалось, в нее впиталась вся его жизнь — протянулась швом над губами, из-за чего улыбка больше не казалась солнечной, яркой и приятной глазу. Сейчас она больше походила на оскал дикого животного.

​(Конечно же, Том Риддл не сказал ему об этом).

​— Ричард посвятил в твои новые планы на меня. Уверен? Ты же знаешь, у меня ужасный характер. Терпеть не могу слабость, слезы и…

​— Я помню, поэтому это ненадолго. Мы в тяжелой ситуации, боюсь, скоро столкнемся с тем, что выйдем в открытое противостояние. Дела идут не очень хорошо, — Том поморщился. Антонин про себя отметил, что на его исхудавшем и бледном лице это выглядело странно, даже пугающе. Том вообще сильно поменялся — облысел, сбросил вес, лишился былой привлекательности. На его голом черепе проступили вены, словно он был древним стариком. И глаза… глаза у него были стеклянные, неживые. Это пугало больше всего.

​(Конечно же, Антонин Долохов никогда не намекнет ему об этом).

​— У тебя большой опыт и ты многому сможешь научить наших новых сторонников. А еще тебе нужен отдых. Ты итак сделал очень много для меня, я не могу отправить тебя на какое-нибудь сложное задание, чтобы тебя там убили. Это будет слишком большая потеря.

​(Антонин хотел бы спросить, слишком большая из-за его знаний и умений или потому, что когда-то они были друзьями. Но он промолчал).

​— Если ты считаешь, что так будет лучше, то я согласен. Но пообещай, что это ненадолго.

​Том задумчиво кивнул.

​— Ты быстро восстанавливаешься. Как только придешь в себя, вернешься к прежней работе.

​(Хотелось бы Антонину знать, какое название Том придумал для этой его работы. Он слышал, что новые Пожиратели Смерти за спиной благоговейно называли его боевиком. Новые Пожиратели Смерти. Придуманные ими ярлыки. Другое время. Другое все).

​— Как там Орион с Сигнусом?

​— Их выпустили под домашний арест. Общество на нашей стороне. Мы сделали из них благодетелей. Это была идея Эйвери, весьма неплохая, кстати. Он и занимается этим делом. Нашел хорошенькую журналисточку, она сейчас на пике популярности.

​— Я читал пару ее статей. Слышал, что ты лично вербовал ее.

​Впервые за их разговор губы Тома тронула слабая улыбка. Она не была натянутой или неискренней. Что-то внутри Антонина расслабилось, и как будто маленький, неподвластный ему механизм снова заработал. Он тоже улыбнулся.

​— Мне было интересно, что она из себя представляет и почему именно ей Эйвери доверил такую работу. Боялся, что он прогадает, но все сложилось довольно удачно.

​— У нее талант красиво лгать.

​Том кивнул.

​— Другие наши люди в прессе не справились бы так хорошо. Их ложь чувствуется, а у нее все написано с такой непосредтвенной искренностью, что люди верят. Может быть, это в силу возраста — она молода и только начала свой путь в этой профессии, скорый успех, общественное признание и деньги могут испортить ее, но пока я доволен тем, что она работает на нас и как справляется со своими задачами.

​Антонин склонил голову к плечу. Было бы интересно посмотреть на их новую журналисточку.

* * *

​Рита Скитер сидела на краю рабочего стола, закинув ногу на ногу и перечитывая последнюю статью, которую должна была отдать в печать на следующее утро. Ее работу украшали несколько пометок от руки, сделанных человеком Волдеморта — она содрогалась при воспоминании об их встрече. Ее редактор вычеркнул те выражения, которые она считала особенно удачными — острые шпильки его заботливой рукой были превращены в мягкие пушинки. Нахмурившись, она отбросила лист в сторону и соскочила на пол. Подпрыгнули барашьи светлые кудри, и Рита запустила в них пальцы, засмотревшись на пляшущий в камине огонь.

​Дверь открылась, и зашла Гермиона Грейнджер — стажерка, с которой они делили кабинет. Это была невысокая, бледная девушка с тяжелой копной волос, которые она постоянно собирала в пучки. Она носила длинные, на устаревший манер платья, мало разговаривала и была похожа на умственно отсталую. Нелестный комментарий, но другого Рита не находила — несколько раз она пыталась разговорить Гермиону, спрашивала что-то о ее жизни, но волшебница никогда не отвечала и хмурилась. Казалось, она искала ответы на вопросы Риты, но ничего не находила, будто ее прошлой жизни н-е с-у-щ-е-с-т-в-о-в-а-л-о. Люди не появляются из ниоткуда уже взрослыми. Гермиона — не случайный герой в книжке, о чьей жизни никому неинтересно и ненужно знать. Она — человек. У людей есть прошлое.

​(У нее его как будто бы не было).

​Рита Гермиону недолюбливала. Она не понимала, как мистер Барнс, их начальник, взял ее на работу. Пусть она не была корреспондентом, а лишь секретаршей, все же, она должна была уметь думать!

​(Рита же с каждым днем уверялась во мнении, что та не умеет).

​Но Гермиона Грейнджер работала в их отделе уже две недели, и мистер Барнс ни разу не повышал на нее голос, хотя ему часто было сложно угодить. Со своими обязанностями она на удивление справлялась.

​(Но не справлялась со своей жизнью. Чем дальше, тем хуже она выглядела, будто что-то вытягивало из нее все силы. Но Рите это было неинтересно. Ей было абсолютно плевать на Гермиону).

​— Много работы? — поставив на стол кружку с кофе, тихо спросила Гермиона, обернувшись. В вечерней полутьме ее глаза казались черными бескрайними омутами.

​— Нет, я уже заканчиваю, — Рита расправила длинную светло-зеленую юбку и подарила Гермионе слабую улыбку. Та улыбнулась в ответ. Она не различала лживости этого жеста — Рита вымучила его, вызубрила, довела до идеальности. Ей бы поверил сам Темный Лорд. — А ты?

​— Мистер Барнс еще работает, — отозвалась Гермиона. Как хорошая секретарша она уходила только после начальника, пусть бы и пришлось просидеть в офисе всю ночь, вставив спички в глаза.

​Рита кивнула и обошла стол. Она открыла небольшой ящик и вытянула оригинал написанной ею статьи, на котором не было ни единого исправления мистера Эйвери. Пробежалась глазами по отосланной им обратно копии, поморщилась и, захватив ее, швырнула в камин. К небольшой полости в стене она приблизилась с оригинальным, ее текстом, положила его внутрь и потянула за небольшой рычаг. Вырвавшийся на свободу поток воздуха тут же подхватил сиротливо оставленный лист и направил в отдел печати.

​Тонкие шпильки, заставляющие читателей думать, были особенностью ее стиля. Рита никому не могла позволить сравнять их с землей и сделать из нее такого же обычного, ничем не выделяющегося журналиста, как и другие.

* * *

​— Держите удар, мисс Кэрроу, иначе ваш брат скоро не оставит от вас мокрого места, — незаинтересованно крикнул Долохов двум рыжеволосым вчерашним студентам — с раскрасневшимися, искаженными переполняющими их эмоциями лицами, двойняшки отрабатывали заклинания.

​Они Антонину не нравились. Непропорциональными, комичными казались ему слишком длинные руки и слишком короткие ноги Кэрроу, еще не сошедшая юношеская полнота, которая не успела приобрести более мягкие и покатые черты, приятные глазу. Маленькие глаза прятались за нависшими веками, а россыпь веснушек на щеках и лбу казалась неудачными брызгами краски, сделанными рукой неопытного художника. Обычно Антонин мало обращал внимание на чужую внешность (если, конечно, это были не женщины. И если с Амикусом все было понятно, то Алекто до женщины только предстояло дорасти), но смотреть на двойняшек он избегал. Он уделял им мало времени, больше концентрируясь на парочке других учеников, которых Ричард отдал ему на растерзание.

​Растерзание — идеально подходящее слово. Антонин Долохов был отвратительным наставником. Ни грамма эмпатии или терпения к чужой глупости.

​Решив не повторять замечание дважды, он взмахнул волшебной палочкой, и Рудольфус Лестрейндж (давняя дружба с его отцом не стала поблажкой) отлетел на несколько метров, больно ударившись спиной о стену. Хриплый стон сорвался с его губ.

​Все замерли, удивленно и испуганно глядя на растянувшегося на полу Рудольфуса и спокойного, словно каменная глыба, Антонина.

​Как будто бы ничего не произошло.

​Как будто бы он только что не травмировал вчерашнего ребенка.

​(Как будто бы он был нормальным).

​— Я говорил тебе, что так палочку не держат. Ты никогда не успеешь отбиться от проклятия, если будешь зажимать руку, — Антонин быстрым, ничего не выражающим, а оттого более страшным взглядом облизал других своих учеников. — Чего встали? Неужели тренировка закончилась?

​Воздух был буквально наэлектрезован от нервов и дискомфорта. Снова замелькали вспышки, то и дело слышались выкрики формул, но намного более редкие — Антонин учил их пользоваться Невербальными заклинаниями.

​Неспеша, поглядывая на успехи юных дуэлянтов, Долохов приблизился к Рудольфусу, сумевшему сесть и теперь медленно дышавшему. Время от времени он морщился от боли, но не издавал ни звука. Антонин, знакомый ему с детства — улыбчивый друг отца, дядюшка, который часто привозил всякие побрякушки из дальних путешествий и делал вид, что не замечает, как Рудольфус с Рабастаном таскают конфеты, — больше не был похож сам на себя. С болезненным удивлением, намного более неприятным, чем физический дискомфорт, Рудольфус обнаружил перед собой совершенно чужого человека.

​У него были темные, усталые глаза. И лицо, которое, кажется, разучилось улыбаться.

​— Порядок? — спросил чужой хриплый голос.

​Рудольфус заставил себя кивнуть. Склизкие щупальца страха стянули легкие, но он не подал виду.

​(Неужели жизнь подле Темного Лорда так повлияла на Долохова? Или произошло что-то, что не касается никого, кроме него?

​Станет ли Рудольфус таким же?

​Станет ли…

​Он опустил глаза на расползшуюся на предплечье еще свежую Темную метку. Краснота раздражения вокруг еще не успела спасть.

​Не станет. У Темного Лорда благие идеалы. Но в этом мире достичь их мирным путем переговоров — невозможно. Рудольфус сделал правильный выбор. Он идет по стопам отца. А его отец — достойный человек).

​— Порядок, — выдохнул он. Уголок рта Антонина дрогнул.

​— У тебя большой потенциал. Не хочу, чтобы ты растрачивал его по пустякам, — тихо проговорил он. — Ты один стоишь троих магов в этой комнате.

​Рудольфус кивнул и опустил глаза. Незнакомый ему Антонин Долохов поднялся, обернулся, что-то крикнул. Его голос отозвался вспышкой боли в висках. Впитывающаяся в Рудольфуса Темная метка нестерпимо жгла кожу.

* * *

​— А наша журналисточка оказалась с зубами.

​Это было первым, что услышала Рита Скитер, когда открыла дверь своей небольшой квартирки и зашла внутрь. Она сбросила с плеч мантию и стянула туфли, подхватила пакет с продуктами и направилась на кухню, не зажигая свет. Оставив мешок на столе, она собиралась было помыть руки, как кто-то другой взмахнул волшебной палочкой, и комната — гостиная, совмещенная с небольшой уютной кухонькой, — залилась теплым желтым светом.

​В кресле у камина сидел незнакомый Рите мужчина. Его бровь рассекал шрам. Черные волосы, стриженные по линии подбородка, борода, чуть прищуренные, злые глаза.

​Рита Скитер не имела ни малейшего понятия, кем был этот человек и что он делал в ее квартире.

​Пальцы автоматически потянулись к волшебной палочке, но не успела она даже подумать о заклинании, которое собиралась выкрикнуть и направить в мужчину, как древко вырвалось и прилетело прямо к нему в руки. Недолго думая, Рита распахнула ящик стола и схватилась за огромный нож. Она намертво вцепилась в его рукоятку уже двумя руками и прижалась спиной к стене.

​Сердце болезненно колотилось в глотке.

​— Не слишком гостеприимно, — недовольно поморщился мужчина и поднялся. Медленно, словно издеваясь над ней, он сделал несколько шагов на встречу и швырнул на стол, спрятавшийся за столешницей перед Ритой, утренний выпуск газеты. — Мистер Эйвери был ужасно расстроен сегодняшней статьей.

​Руки Риты дрогнули, но она не опустила нож.

​— Убирайтесь!

​— Он не любит делать работу впустую. А еще терпеть не может, когда его наилучшими пожеланиями так грубо пренебрегают.

​— Я сказала, убирайтесь!

​Мужчина никак не отреагировал на ее требование. Он склонил голову к плечу, продолжая задумчиво рассматривать ее. Этот взгляд… о, Мерлин, Рита ненавидела такой взгляд. У нее было чувство, будто она — кусок свинины на рынке, которую изучает привиредливый покупатель прежде, чем забрать домой. От такого взгляда хотелось натянуть на себя несколько слоев одежды, завернуться в балдахон, слиться с тенью, лишь бы ее не видели.

​Она не была из робкого десятка. Быть может, награди ее подобным взором кто-нибудь в Министерстве, в офисе газеты, да даже на улице, она бы не дрогнула, но сейчас все внутри сотряслось. Вроде бы Рита была на своей территории, в своей, обжитой, хорошо знакомой, в своей защищенной квартире, но этот человек, сумевший незаметно для нее взломать все оберегающие заклинания, вторгшийся в ее обитель, превратил ее дом в место, из которого ей хотелось поскорее убраться.

​— Вы от Темного Лорда? Мы договаривались, что я буду писать о том, что он пожелает и что вы будете проверять, но мы не обсуждали настолько дотошную редакцию! Я не собираюсь писать так!

​Рита не успела и глазом моргнуть, как мужчина вдруг оказался перед ней. Он так легко перепрыгнул, словно перелетел разделявшие их стол и кухонную столешницу, что показалось, будто трансгрессировал — вот он стоял там, вдалеке, а вот оказался прямо перед ней. Рита вся сжалась, но нож не выпустила. Его конец уткнулся в кожаную куртку взломщика.

​— Кажется, ты не понимаешь, дорогуша. Ты начала сотрудничать с дьяволом. У него высокие запросы. На первый раз твоя вольность будет прощена, но больше не позволяй себе подобного… Кто знает, чем это может закончиться? — волшебник аккуратно коснулся грубыми подушечками пальцев ее щеки. Рита сглотнула и сильнее надавила на нож — осторожно, чтобы не поранить его, но напомнить, что она может пойти на рискованный шаг.

​Мужчина улыбнулся, заметив этот жест.

​— Надеюсь, ты меня услышала, — он сделал шаг назад. Рите показалось, что кто-то невидимый, сжимавший ее легкие, отпустил их, и она наконец смогла вздохнуть. — Выпьем как-нибудь кофе?

​Она ослышалась.

​Она точно ослышалась.

​Мужчина расхохотался и направился в сторону входной двери, не дожидаясь ответа Риты или хоть какой-нибудь реакции. Ее волшебную палочку он оставил на столе рядом с продуктами.

​Рита дождалась хлопка двери и простояла, не шевелясь, еще несколько минут. А после — обессиленно сползла на пол.