Атака Титанов. Арьергард (джен)

Ночь над Тростом стояла ясная и спокойная. Наблюдая со стены, могло казаться, что город вымер. Лишь кое-где в окнах горели еле различимые огоньки свечей неугомонных поэтов, корпящих над своими пергаментами, а на улицах — масляные лампы караульных Гарнизона, совершавших однообразные обходы и за последний век борющихся со сном явно чаще, чем с титанами.

Легкий ветер колыхал ветви деревьев, его набегающие потоки вздымали опавшую листву и разносили ее по улицам. Слышался мирный скрип деревянной рамы теплицы на чердаке дома. Почти полная луна вышла из-за облака и осветила черепичные крыши и высокие башни города. Мягкий белый свет проникал сквозь тонкие занавески в комнату Яна и падал на его щеку и лоб, переливаясь и отражаясь в спадающих с макушки кудрях.

Ян открыл глаза. За окном уже сияло солнце, а тихий шум ветра спутывался с щебетанием птиц. Встав с кровати и пройдясь по комнате, Ян удивился, сколь необычайно теплой она была, а его вялые подкашивающиеся ноги и странная, словно осязаемая тягучесть пространства вокруг добавляли неуверенности в реальности происходящего. Он настороженно открыл дверь. Его взгляду предстала залитая светом гостиная, обеденный стол, свежая белоснежная скатерть, задвинутые стулья, убранные пирамидой миски и тарелки, редко капающая водонапорная колонка у кухонного комода. До всего этого от комнаты Яна было десять шагов по дощатому скрипучему полу мимо родительской спальни, пятнадцать высоких прогнувшихся ступеней крутой лестницы и арка, разграничивающая лавку и лестничную площадку, так что мальчик в тот же момент догадался, что видит сон, хоть и очень явный.

Никого не заметив внутри и даже не задумавшись поискать тщательнее, Ян схватился за гремящую ручку кухонной двери и толкнул ее, надеясь выйти на задний двор.

Яркий полуденный свет ослепил его, и, моргнув, Ян обнаружил себя совсем в другом месте. Оно казалось незнакомым: посреди волнующегося на ветру поля пшеницы на возвышенности впереди стоял небольшой приземистый дом с белесыми стенами, узкими окошками и широкой нависающей соломенной крышей, блестящей под чистым голубым небом.

«Было бы хорошо жить среди бескрайнего поля и ни о чем не волноваться».

Ян попытался подойти к дому, но, подобно любому сну, только затоптался на месте. Он делал шаг. Дом отдалялся. Следующий шаг. И вот дом уже кривился и закручивался в спираль. Ян чувствовал, как равновесие покидало его, голова будто бы падала, но в то же время тело продолжало шагать вперед.

Ветер резко завыл и вознес в небо сорванные колосья и зерна пшеницы. Они заслоняли все вокруг, и за этой пеленой Ян заметил силуэт человека. Мальчика. Его неразличимое лицо почему-то казалось грустным. Ян замер. Вокруг них были лишь бескрайние просторы поля и неба.

«Кто ты?»

Губы силуэта что-то произносили, но абсолютная тишина полностью заглушила все слова. Ян заморгал. Мальчик пропал, и вместо него взору предстало монструозное лицо.

«Титан?»

Ян никогда не видел титанов. Он читал про них в книгах, ему с завидным энтузиазмом рассказывал о них Франц, его едва ли могли убедить сомнительные слухи от торговцев или пьяных солдат. И вот, все в том же беззвучии, огромная рука, с длинными костлявыми пальцами, обхватила от плеч до колен его тело и поднесла вплотную к огромным пухлым щекам и губам. Аномально ровные волосы, напоминавшие надетую на голову чугунную миску, заслоняли оттопыренные уши и прикрытые веки с длинными ресницами. Этот неказистый, полностью выдуманный и собранный из разных кусочков образ титана все еще походил на тот же силуэт мальчика. Словно безумный художник превратил невинного ребенка в огромного монстра на своем холсте. Ян чувствовал страх, но такой, что не испытать вне мира снов. Яну казалось, что гигант изучал его, словно пойманную на лугу саранчу.

Образ вдруг пропал так же быстро, как и появился.

Подобно грому, в голову ударил глубокий звон колокола. Ян вновь открыл глаза. Он посмотрел на открытое окно и колышущиеся занавески. Шум листвы в соседнем дворе прорвался сквозь затухающий гул последнего удара и достиг ушей Яна, побуждая неторопливо подняться. Встав с кровати и нащупав носками сандалии, он выглянул на улицу, чтобы в очередной раз посмотреть на колокольню, по которой и был назван ресторанчик на площади.

Протерев глаза, он заметил лежащий на письменном столе кожаный альбом и вспомнил, что забыл его забрать после ужина. Видимо отец занес.

— Ян, просыпайся уже и спускайся завтракать! — еле слышный голос матери, доносившийся с первого этажа, звучал как не первая попытка разбудить сына.

Выйдя из комнаты уже наяву и спустившись на кухню, Ян не надеялся обнаружить ее идеально чистой, наполненной теплым светом и шумом листвы. «Только во сне кухня может быть такой», — подумал он.

— Неужели соизволил спуститься, — отец бубнил, делая глоток из пузатой грубой чашки чая и шелестя верхним краем газеты.

— Ян, почему ты так поздно встал? — мама положила протертую тарелку в буфет. — Должен ведь за водой сходить с утра! Уже девять ударов колокола, а ты еще не оделся!

Ян лениво опустился на стул. После упрека матери ему показалось, что он проспал на целую вечность дольше, чем положено. Он поерзал на месте.

— Простите… я думал, что проснулся рано. Это все теплый плед, под ним очень хорошо спится, — виноватой интонацией он пытался смягчить родительское недовольство.

— Ну-ка из пледа виновного не делай и завтракай, — Катерина поставила на льняную салфетку перед сыном тарелку с двумя ломтиками хлеба с ветчиной, вареным яйцом, морковью и базиликом, яблоко и кружку молока. — А потом быстро одевайся.

Увидев, что раздражение матери улетучилось само собой, Ян приступил к завтраку.

— Я мигом схожу за водой, — он захотел укрепить свои позиции.

— Не волнуйся, не ты один прекрасно справляешься с этой задачей по утрам, — не отрываясь от чтения произнес из-за газеты отец, с присущими ему сарказмом и невозмутимостью.

Ян поморщился, обидевшись на очередную отцовскую утреннюю колкость, а Катерина, вернувшаяся к мытью посуды, украдкой улыбнулась. Мальчик отпил из кружки и надкусил яйцо.

— Хороший дрозд вышел, — похвала от отца, продолжающего внимательно читать, совершенно внезапно прервала тишину.

Доедая яйцо, Ян так глубоко ушел в себя, что совсем не расслышал сказанного. Ему, почему-то, очень захотелось вернуть тот образ из ночного видения. Что-то отрывочное и знакомое выуживалось из бездонного омута, что зовется памятью, и Яну казалось крайне неудобным, что буквально несколько минут назад, он помнил все как вчерашний день. Опешив и что-то промямлив отцу, он подцепил яблоко и стал задумчиво высматривать отражения в его кожуре. Отец прямо сквозь газету уловил отстраненность сына, отвернул уголок и пристально посмотрел на него поверх маленьких круглых очков.

— Что это с тобой?

Ян сперва не заметил вопроса, затем рассеянно обернулся, но от растерянности и заставляющего вжаться в стул взгляда отца не смог выдавить внятных слов.

— А… эм… ничего, — он смущенно опустил глаза на тарелку. — Просто странный сон приснился, будто кошмар, но я уже и не помню.

Ян второпях дожевал хлеб, а отец несколько секунд щурился, словно пытаясь прочесть его мысли.

— Вот что, — сложив газету несколько раз и по привычке аккуратно проведя по линии сгиба большим пальцем, отец поднялся со стула и навис над Яном. — Хватит в облаках витать, сегодня с утра ты в лавке за главного, мне нужно кое-куда сходить.

— Что? — Ян моментально очухался и задрал голову.

— Не возмущайся, делай все как обычно, — отрезал отец и показал газетой в сторону лавки. — Продавай новую фасоль, перец и прочее, что недавно вырастили, понятно? Про хворост не забывай.

— А «с утра» это на сколько?

— «С утра» значит «с утра», до обеда посидишь и дождешься меня, — уныние в голосе Яна всегда выводило отца из себя.

Катерина в пол оборота от раковины обратилась к сыну:

— Не хнычь, все равно бы бездельничал.

Ян угрюмо промычал, понимая, что самое светлое и приятное время дня — полдень, ему придется провести в пыльной душной лавке, в которую, к тому же, у людей есть тенденция заходить за покупками как раз к обеду.

Через некоторое время отец уже перекидывал через плечо сумку, затем схватил пустой мешок и направился к выходу, попутно кладя на прилавок, за которым уже расселся Ян, клочок бумаги.

— Вот, я тут написал, если тебе совсем невмоготу, что ты должен продавать и что говорить, чтобы продавать. Пора уже крепить торговую хватку, лишней не будет.

— Да, справлюсь… — Ян повертел лист и, осознав недоверие отца, обиженно рявкнул:

— Как будто я сам не придумаю, что сказать!

— Ага, — отца это явно не убедило, — Этого я и опасаюсь, всех клиентов распугаешь своей кислой миной и взглядом дохлой рыбы.

Отец хлопнул по плечу обиженного мальчика, направился к двери и на ходу крикнул в сторону кухни: «Катерина, я ушел!». В ответ донеслось: «Удачи, дорогой». А еще: «Никого я не распугаю!» от Яна, который остался обиженным не только от того, что на него спихнули дела в лавке, но и от того, что их спихнули будто бы от безысходности.

Выкрик потонул в дребезжании колокольчика, и мальчику осталось лишь скучающе сидеть на шатающемся табурете за прилавком.

Долго так просидеть ему не удалось, ведь вскоре в лавку зашли первые покупатели, в основном соседи или владельцы ближайших таверн и кабаков. Кто-то покупал небольшие баночки или свертки с травами и специями, другие умудрялись загребать по пол мешка ячменя и по несколько банок уксуса и масла. Конечно, каждому из них Ян не забывал очень настойчиво предлагать фасоль, при чем только в заранее заготовленных небольших мешочках и с просьбой рассказать о ней друзьям, знакомым и вообще кому угодно, как будто ожидая, что весь город придет именно в лавку Адлера купить фасоль к обеду.

Катерина изредка выглядывала через занавески в лавку и подбадривала сына, что было ему приятно, но напряжение явно не снимало. В какой-то момент в лавке стало так тесно, что Ян чуть ли на цыпочках обходил клиентов, учтиво предлагая то, что необходимо было продать в этот день и пытаясь не сойти с ума от несуразных вопросов. Мама, которая закончила уборку и полив саженцев в теплице, все-таки спустилась в лавку и встала рядом с Яном за прилавок, широко улыбаясь и разгружая скопившуюся очередь.

«Для такой работы я явно не гожусь».

Ян аккуратно завязал мешочек с шафраном и передал матери, которая протянула его в обмен на монеты.

— Благодарю за покупку, обязательно приходите еще, — Катерина бросила последнюю натянутую улыбку последнему покупателю и расфасовала монеты по полочкам денежного ящика.

— Спасибо за помощь, мам, — Ян облокотился на край прилавка и угрюмо взглянул сквозь витрину на улицу.

— Сегодня было оживленно, — Катерина погладила сына по голове и направилась на кухню.

— Еще только полдень, а сил уже нет, — Ян опустился на табуретку и положил руки и голову на прилавок. — Отцу надо нанять кого-нибудь.

— Предложи ему, когда он вернется, — слова матери приглушенно донеслись из-за занавесок.

Момента, чтобы предложить, не пришлось ждать долго — силуэты отца и еще одного человека появились за витриной, забренчали уже охрипшим за день колокольчиком и прошли в лавку. Во втором вошедшем Ян узнал отца Франца, Герберта Хабера — грузного, крепкого мужчину, который одним своим видом давал понять, что его мастерская не зря славилась чуть ли не на весь город. Грубые сапоги из толстой кожи, просторная рубаха, подвязанный сверху заляпанный фартук с поясом скрипящих инструментов и щетинистое хмурое лицо — отцу Франца было явно не в радость оставлять работу с ключами и молотками и волочиться по наказу жены за какими-то приправами.

— О, добрый день, господин Хабер! — Ян постарался звучать как можно менее навязчиво.

— Привет Ян, — Герберт только промычал в ответ, мимолетом оглянув заполненную товарами лавку.

— А родного отца поприветствовать? — отец Яна шел следом, держа под мышками два крупных мешка.

Герберт вяло усмехнулся.

— Правильно воспитал — клиент превыше всего.

— Ага, экое счастье, — отец поставил мешки прямо на прилавок перед Яном и деловито закинул голову к полкам. — Чего тебе, еще раз?

— Как обычно, Фреджа хочет ужин поострее состряпать и на потом еще запастись, — Герберт почесал затылок и безуспешно вспоминал названия хоть какой-нибудь подходящей специи.

Отец зашел за стойку, отмахиваясь и прогоняя Яна, который ловко поднырнул под откидной столешницей.

— Так, посмотрим… — Отец выбирал среди стеклянных баночек на полке, предназначавшейся для самых лучших и отобранных товаров, которые обычно уходили новеньким клиентам, не скупившимся заплатить столько, сколько скажет господин Адлер.

Ян, поглядев на очередные новые мешки и на ощупь определив, что наполнены были они либо чечевицей, либо горохом, обошел лавку и поправил деревянные лотки с разноцветными толчеными пряностями и их ценники, выставленные на показ к витрине.

— Ян! — отец подманил сына рукой, параллельно ставя банку с оранжевым порошком на прилавок. — Заверни треть.

— Это куркума? — Ян непринужденно переспросил, в попытке проверить свои умения отличать одну пряность от другой.

— Не тормози, отмерь и насыпь, — отец пропустил мимо ушей эту попытку.

Ян взял банку куркумы, специальный совок, и внимательно вымерил на весах нужное количество. Отец тем временем собирал на прилавке все остальное, что говорил ему Герберт.

— Ну, что-то еще?

— Эх, — Герберт провел ладонью по волосам и указал пальцем куда-то на полку. — Не знаю, дай что-ли вон ту бутылку уксуса.

— Вот эту?

— Нет, левее.

— Эту?

— Да.

— А с этой что не так? Уксус везде один, — отец продолжал стоять спиной к другу и указывать на бутылки.

— Просто хочу ее, выглядит покрасивше.

— Надоел ты с этим своим «покрасивше», — Адлер поставил бутылку к остальным покупкам и вздохнул. — Будь проще!

Герберт с недовольным лицом порылся в поясной сумке и достал монеты. Ян опустил идеально завязанный мешочек с идеально отмеренным весом на столешницу.

— Вот, прошу…

— Чья бы корова мычала, — Герберт рявкнул отцу, положил пересчитанные монеты и ухмыльнулся Яну: — Молодчина.

— Ты чего не на работе средь бела дня? — отец сгреб монеты в руку и убрал в ящик, а затем записал все покупки в учетную книгу и собрал их в бумажный сверток. — Или снова всю ночь глаза не смыкал?

— Да заказ один, — Герберт сразу упал духом. — Со вчера вожусь, ночью чтоб не будить никого только смазывал и чистил, а щас ноги разминаю.

— Ну да, ноги разминать — дело хорошее, да только по ночам спать надо, а не железки натирать.

Ян встрял в разговор и слегка толкнул пальцем рукав Герберта.

— Господин Хабер, а Франц дома?

— Хм, — тот взял пакет и развернулся к выходу. — Вообще, я был занят в мастерской с завтрака, так что не видел его сегодня. Он наверно дрых еще, когда я спустился.

Герберт посмотрел на Яна и усмехнулся, пока шел к двери:

— Эй, Эрни, выпусти уже парня погулять.

— Во-первых, не смей меня так называть, — реакцией отца на свое прозвище могло быть только явное раздражение. — Во-вторых, не указывай, что мне нужно делать в моей же лавке! — он небрежно взмахнул рукой: — Проваливай уже! Закончи работу и отоспись.

— Отец, — Ян с интересом смотрел на взрослых, — разве можно так говорить с клиентом?

— Если это твой старый друг, то можно… — пробубнил отец.

— Конечно нельзя, Ян! — Герберт почти кричал в закрывающуюся дверь. — Не разговаривай никогда, как отец!

Колокольчик взвизгнул, Ян ухмыльнулся, отец фыркнул и поправил рубашку.

— Ян, — он сделал паузу. — Ты ведь понимаешь, что мы с господином Хабером шутим? Все это потому, что мы друг друга всю жизнь знаем. Так же, как вы с Францем.

— Я понимаю…

— Со всеми клиентами, приходящими сюда, — отец перебил и наклонился, — ты должен быть вежлив и учтив. Запоминай, что они говорят, не спорь, веди себя аккуратно и терпеливо, но не забывай давать понять, что у тебя лучший товар, который однозначно стоит своей цены. — Отец оглянулся, как бы проверив состояние лавки, — Может, ты и не хочешь быть торговцем пряностями, но пока эта лавка не закрыта, а ты живешь этажом выше — у тебя нет выбора, и ты должен слушаться меня, хорошо?

После таких слов Ян убедился, что Франц был абсолютно прав в разговоре о деле семьи. Он почувствовал тяжесть в теле, словно за одну минуту проработал еще добрых пять часов, а уверенное лицо отца заставило его слегка съежиться, виновато опустить голову, отбросить любые мысли про помощника в лавке и произнести лишь:

— Хорошо…

— Отлично, — отец выпрямился и снова хлопнул сына по плечу. — Думаю, сможешь пойти за стену. Но обязательно с Францем, — его указательный палец возник перед лицом сына, — не стоит в одиночку шляться.

— То-есть уже сейчас можно? — Ян воодушевился возможностью наконец выйти на свежий воздух из забитой и тесной лавки.

— Сначала поможешь мне с этими мешками, — отец ухмыльнулся, видя мгновенно меняющееся лицо сына, и указал на прилавок.

— Отец! — Ян взвыл от досады. Чтобы хоть как-то оправиться, он кивнул и спросил: — Что в них хоть?

— В них просо.

Весь этот разговор с отцом полностью свел на нет всю прыть Яна, с которой он собирался покинуть нелюбимый прилавок. Очередные несколько часов работы, очередные знакомые соседские лица, протягивающие монеты и болтающие без умолку о любых своих проблемах, очередные упреки и нравоучения.

Но вот наконец — четыре удара колокола после полудня. Долгожданный кивок отца, стоящего за прилавком, и ухмылка матери, вышедшей с кухни повидать любимых. Ян схватил альбом и чуть ли не протаранил тонкую деревянную дверь витрины, словно специально пытаясь при помощи надрывов многострадального колокольчика и дребезжащего стекла громко заявить о заслуженной свободе.