Дым сигарет (джен)

20 сентября 1969 год

Ещё в далёком детстве Римус чувствовал, что другие люди, а в особенности его родители переносят полнолуния гораздо хуже его самого. Его мать- Хоуп частенько стала закрываться в гостевой спальне на втором этаже и каждый раз оттуда доносились судорожные всхлипы. Римус отчаянно хотел помочь ей или как-то утешить, но не мог заставить себя даже коснуться ручки двери, ведь он знал — в её страданиях виноват лишь он сам. Вернее, не он, а монстр, живущий где-то на затворках сознания. Монстр, который не подавал признаков жизни до определенного момента, а потом наносил безжалостный удар, как бомба замедленного действия. Что бы ты не делал, как бы не старался, как бы не хотел избавиться от тёмной сущности внутри себя, тебе не удастся. Чудовище всё равно выйдет наружу. Оно будет агрессивным, беспощадным, голодным и чертовски опасным… Он был опасным. В какой-то период жизни Римус даже перестал играть с ребятами на улице, потому что боялся. Боялся обратиться прямо там, на детской площадке и укусить или ещё хуже, убить кого-нибудь. Ведь так вели себя все оборотни. Так говорил отец. Ему тоже было нелегко. Лайелл Люпин выпивал. Много выпивал. Он всегда делал это в трудные для него моменты, в их число безусловно входили ежемесячные терзания сына. Римус не знал, как действует алкоголь, но определённо чувствовал к нему неприязнь. Ему казалось это отвратительным. После большого количества выпивки люди теряли власть над своим разумом и часто даже не могли вспомнить, что делали. Маленькому Люпину это до жути напоминало его трансформацию. Как бы его родителям не было плохо, они старались этого не показывать, Римус отлично всё понимал. Он понимал, что никогда не поступит в Хогвартс, никогда не заведёт друзей, не сможет найти работу. Все будут знать кто он такой, ведь Люпину придётся зарегистрироваться в министерстве. Все будут знать кто он такой и не захотят иметь с ним дела, не захотят даже разговаривать с ним. Это тоже ему сказал отец. Римус считал это правдой. Его отец был опытным и умным волшебником. Римус ему доверял. Что плохого отец мог ему сделать? Иногда Римус ловил на себе его сожалеющий взгляд, но не понимал в чём дело. Когда отец замечал, что сын на него смотрит, то лицо старшего моментально сменяло выражение на заботу и понимание. От этого становилось только хуже. Он и сам знал, что обречен. Зачем напоминать ему об этом каждый чертов день?

13 марта 1971 год

Римус очнулся, скорчившись на полу сарая, укрытый теперь уже разорванным пледом. Каждое полнолуние отец запирал его здесь, чтобы юный Люпин не дай Мерлин не покалечил кого-нибудь в своем дьявольском обличии.

Запредельная боль пронзала каждую клеточку его тела, словно острые иглы, вонзающиеся в мышцы и суставы. Каждое движение вызывало ощущение, будто кости скрипят, как старые двери, не смазанной ржавчины. Лицо его горело адским огнем, будто растворяя оболочку концентрированной кислотой.

Он оглядел свои руки. Вроде бы все в порядке. Да даже, если и нет, то какая вообще разница? Он и так уже не слабо изувечен. Римус привстал и по телу разлилась новая, еще более разрушительная волна боли. Зону груди сводила судорога, а ноги и вовсе не желали слушаться хозяина.

Собрав все оставшиеся силы вместе Люпин всё-таки смог подняться, посмотреть в зеркало, висевшее на деревянной стене сарая и отшатнуться с выражением чистого ужаса и неверия на собственном лице. От левой брови к линии челюсти простирался глубокий порез с запекшейся кровью, пересекавший все лицо мальчика. Это уже начинало походить на пытку. Что скажут родители, когда увидят его в таком состоянии? Мать снова скроется в самой дальней комнате дома и выплачет все оставшиеся слезы? Хотя, наверное, ее организм уже не способен вырабатывать пролактин и никаких слез там и в помине нет. Отец так вообще отвернется от него. Римус знал, как пренебрежительно Лайелл относится к таким существам, как он. Да, безусловно, тот делал исключение для собственного сына, но прилагал для этого колоссальные усилия. Римус знал, что в душе отец ненавидел его. Презирал, хотел уничтожить, истребить, но точно не любил. Его невозможно было любить. Римус это прекрасно знал. В волшебном мире ему нет места, точно так же, как и в мире магглов.

За дверью послышались шаги. Идет женщина — это было понятно по мягкой походке и высокому голосу, напевающему незамысловатую мелодию.

Раздался скрип входной двери и в сарай зашла Хоуп, что просто лучилась радостью.

«Странно. И что это с ней? Вид такой, будто ее опубликовали на обложке «Ведьминого досуга», не иначе» — подумал Римус.

Обычно после полнолуния его мать выглядела невыспавшейся и истощенной, а сегодня прямо-таки источала тепло и надежду, с лица не сходила улыбка.

Только завидев его, Хоуп мрачно нахмурила брови. Такой редкой в эти дни улыбки будто и не было на ее красивом лице.

Мать быстрым шагом направилась к нему, поспешно суя что-то в большой карман кухонного передника.

— О Мерлин, Рем, как ты? Сильно болит? — спрашивала она, поглаживая лицо сына мягкими ладонями.

— Все в порядке, мам. Пойдем скорее в дом — хриплым, видимо от холода, голосом сказал мальчик, стараясь не выдавать ей своих подлинных чувств. Хотелось орать, плакать, метаться по комнате, колотить стулья и разбить к чертям это проклятое зеркало. Ну почему он такой? Ладно, сейчас это не важно. Нужно как можно быстрее добраться до теплой постели и отдаться объятиям Морфея. На некоторое время забыться, отстраниться от событий внешнего мира. Выпить зелье сна без сновидений и окунуться в такую привлекательную сейчас пустоту и небытие.

Они с матерью дошли до кухни, там она намазала его лицо и растерзанную грудь сначала заживляющей мазью, а после мазью от шрамов. На самом деле последняя не имела абсолютно никакого эффекта. Это было что-то вроде самовнушения для Хоуп. Мол, мы еще пытаемся что-то исправить. Да вот только ничего уже не исправишь!

Тут Римус заметил, что из дома не доносились возгласы отца, искавшего свою мантию министерского служащего. Значит, уже ушел на работу. Ушел и даже не удосужился зайти, проведать сына. Хотя, может Римус просто проснулся позже, чем надо. Да, именно так и было! Отец точно любит его, да, точно…

Люпин перевел взгляд на настенные часы. Половина шестого. Обычно отец уходит в семь пятьдесят, не раньше…

— Так, готово, Рем. Вроде бы все не так уж и плохо, — деланно бодрым голосом поведала ему мать. Ложь. Сразу понял он. Она всегда выдавливала улыбку и отводила взгляд, когда пыталась врать. Получалось откровенно ужасно.

Римус улыбнулся ей в ответ. Это фальшивое чувство семьи так его раздражало. Может, уже хватит притворяться?! Он обуза для них — порядочных членов волшебного сообщества. Оказался не в том месте, не в то время.

Мальчик не видел ничего странного в том, что Лайелл никогда не говорил ему при каких именно обстоятельствах он подцепил эту заразу. У матери, слышащей подобные вопросы, на глаза наворачивались слезы, на нее находила истерика, а после достаточно продолжительная апатия. Римус решил перестать спрашивать, нетрудно ведь и самому догадаться.

Оборотни ведь не контролируют себя во время полнолуний. Люпин даже испытывал жалость к Фенриру. Ведь он, наверное, не желал мальчику ничего плохого, просто волчьи инстинкты взяли верх над разумом. Римус боялся, что и он когда-нибудь сможет сотворить такое с кем-то. Он до конца жизни себе этого не простит. Правда, хорошо, что отец запирает его в сарае. Нечего таким как он ночью по лесам шастать.

Он уже было поднялся из за стола, собираясь покинуть кухню, но мать остановила его.

— Рем, сегодня придется обойтись без сна, — она загадочно улыбнулась ему и вытащила из кармана письмо.

Глаза Римуса загорелись при виде красной сургучной печати с гербом Хогвартса. Не может быть! Его пригласили учиться там! Люпин не верил своим глазам. Директору что было наплевать, что он оборотень? Тревожные мысли промелькнули в сознании мальчика, но он быстро отмахнулся от них, как от назойливой мухи. Счастье полностью захлестнуло его. Он будет учиться в школе! Не дома, как говорил ему отец, а в Хогвартсе. Может быть, ему даже удастся найти друзей… Нет, ну это уже перебор. За гранью возможного.

Римус нетерпеливо начал распечатывать конверт, при этом судорожно глотая ртом воздух. Руки у него тряслись, а ноги подкашивались.

В конверте оказалось два листа бумаги тепло-желтого оттенка. Слова на них были выведены зелеными чернилами. Первый лист содержал в себе приглашение в школу, которое Римус мысленно поклялся поставить в рамку и любоваться всю оставшуюся жизнь. А во втором был список всех товаров, которые будут нужны в будущем учебном году. Тут были котлы, учебники, пишущие принадлежности, домашнее животное, всякая прочая всячина и о, Великий Мерлин, волшебная палочка! Он начал мечтать о ней, кажется, еще до того, как научился ходить. Настоящая волшебная палочка! Кто бы мог подумать!

После еще нескольких восторженных восклицаний Римус отправился в душ, дабы смыть с себя последствия минувшей ночи. Струи холодной воды обволакивали его тело и пробуждали разум.

Тридцать минут спустя.

Душ помог Римусу освежиться после такой тяжелой и изнуряющей ночи. В какой-то момент он даже подумывал всерьез лечь спать, но свалившиеся на его голову новости просто не давали мальчику покоя.

Люпин вновь спустился на кухню к матери и с удивлением отметил, что она надела свое любимое платье оливкового цвета, которое до безумия ей подходило.

Римус не успел и рта раскрыть, как вдруг раздался стук входной двери. Хоуп подскочила со своего стула и дрожащими, видимо от волнения, руками отворила замок.

Мальчик оглядел, стоящего на пороге человека и понял, что где-то его уже видел. Это был старец с длинной серебристой бородой, точь-в-точь как у Санта Клауса, в причудливой мантии, расписанной цветами, остроконечной шляпе с таким же узором. На лице его играла улыбка, а за полумесяцами очков заговорщически сверкали ярко-голубые, насквозь пронизывающие глаза.

И тут Римуса осенило. Он видел его на карточке из шоколадной лягушки. Люпин не мог поверить своим глазам. Что Альбус Дамблдор забыл у него дома?

Дальше Римус помнил плохо. Он точно знал, что они беседовали с директором о его будущем обучении в школе, но разум будто заволокло пеленой. Нет, вовсе не такой, что была с утра после его трансформации. Это было нечто иное. Определенно приносящее дискомфорт, но не доводящее его до изнеможения. Ощущения такие, будто кто-то копается в твоей голове, не давая сосредоточиться.

Римус кое-как продолжал отвечать на вопросы Дамблдора, несмотря на всё неудобство. Он слишком сильно хотел попасть в эту школу и ему не помешает какая пустяковая причина, чтобы упустить эту возможность.

Наконец через два часа разговор завершился и последнее, что довелось увидеть Римусу был всполох зеленого пламени в камине, с помощью которого Альбус Дамблдор решил покинуть их дом.

Вроде как это гнетущее чувство в голове ушло, но Люпин до сих пор находился в легком ступоре. Он понимал, что в его жизни начинается новая глава и сегодня он перелистнул ее первую страницу.