Здрасьте, приехали (джен)

Дверь кабинета директора с грохотом распахнулась, и профессор Помона Спраут влетела внутрь, словно подхваченная порывом ветра с Запретного леса. До общего собрания оставалось ещё десять минут. Обычно спокойное, пухлое лицо Спраут сейчас пылало, как свежесобранный огнецвет, а в её руках дрожал помятый лист пергамента, будто это был не документ, а свежеотловленный мерлюид, отчаянно пытающийся вырваться.

— Альбус! — воскликнула она, даже не подумав постучаться или понизить голос. — Вы только посмотрите на это!

Дамблдор, до этого задумчиво разглядывавший портрет Финеаса Найджелуса, который, к слову, недовольно поджал губы от внезапного шума, медленно повернулся к ней. Его глаза за полумесячными очками блеснули неподдельным интересом, хотя тон оставался неизменно спокойным

— Помона, моя дорогая, что-то случилось? — спросил он, слегка наклонив голову. — Неужели мандрагоры снова отказываются расти? Или, быть может, корневики устроили бунт?

— Мандрагоры? — Спраут чуть не задохнулась от возмущения, её голос сорвался на высокую ноту, от которой портреты на стенах синхронно поморщились. — Это гораздо хуже, чем мандрагоры! Это… это… — она яростно взмахнула пергаментом перед носом Дамблдора, едва не задев его длинную серебристую бороду. — Это наш новый «план» бюджета от Совета попечителей!

Альбус поднял бровь, и в этом жесте промелькнула тень удивления, словно он искренне не понимал, как кто-то мог назвать действия Совета «планированием». Его губы тронула мягкая улыбка, которая, впрочем, не обманула Спраут.

— Ну что ж, позвольте мне взглянуть, — сказал он, протягивая руку.

Женщина, фыркнув, шлёпнула пергамент ему в ладонь, после чего сложила руки на груди и принялась сверлить его взглядом. Её дыхание всё ещё было тяжёлым, а щёки пылали так, что, казалось, могли бы осветить полумрак кабинета. Дамблдор аккуратно развернул лист, поправил очки и начал читать, время от времени издавая тихое «хм» или слегка кивая.

— Ах, да, — произнёс он наконец, аккуратно складывая бумагу. — Я уже говорил с Флитвиком об этом. Они решили перераспределить некоторые средства…

— Перераспределить?! — взорвалась Спраут, её голос достиг таких высот, что Фоукс, дремавший на своей жёрдочке, встрепенулся и издал недовольный кряк. — Они выделили на кафедру травологии меньше, чем на ремонт Большого зала! Меньше, чем на новые метлы для команды Слизерина! И знаете что? — Она сделала театральную паузу, её глаза сузились, а голос стал ядовито-саркастичным. — Даже меньше, чем на новое оборудование для Трелони! Наверное, теперь все наши ученики будут предсказывать судьбы мандрагор вместо того, чтобы их выращивать!

Дамблдор вздохнул, как человек, которому уже не впервой сталкиваться с подобными вспышками. Он поднялся из-за стола, его длинная мантия тихо шелестела, и направился к маленькому столику в углу, где стоял серебряный чайник, украшенный тонкой гравировкой в виде звёзд. Несколькими ловкими движениями он заварил чашку ромашкового чая, аромат которого тут же наполнил кабинет мягкими, успокаивающими нотами. Протянув чашку Спраут, он сказал:

— Вот, выпейте. Ромашка всегда помогает успокоиться.

Женщина смерила его тяжёлым взглядом, но чашку всё же взяла. Сделала глоток, продолжая сверлить глазами поверх края чашки огромную дыру в мантии директора.

— Помона, — мягко заговорил Дамблдор, возвращаясь к своему креслу и усаживаясь с лёгким скрипом старого дерева. — Я понимаю ваше беспокойство. Но вы должны понять, что сейчас у нас особенный год. Попечители, вероятно, решили уделить внимание другим аспектам…

— Аспектам? — переспросила Спраут, чуть не поперхнувшись чаем. Она поставила чашку на стол с таким стуком, что несколько капель выплеснулось. — Каким аспектам? Мадам Трюфель требует новую скатерть для своего стола, а мои саженцы голодают! У меня в теплице номер три уже три недели нет нормального удобрения, а вы говорите об аспектах? У нас не утеплена крыша в…

— Это не совсем так, — попытался урезонить её Дамблдор. — Просто в этом году мы решили инвестировать в долгосрочные проекты. Например, замена старых труб в подземельях.

Спраут открыла рот, чтобы возразить, но на мгновение замерла, словно переваривая его слова. Затем её глаза сузились, и она ткнула пальцем в сторону Дамблдора.

— Только знайте: если мои мандрагоры начнут чахнуть, я лично приду и спущу всех паразитов корневиков на вашу голову.

Дверь хлопнула с такой силой, что портреты на стенах снова зашушукались, а Финеас Найджелус пробормотал что-то вроде: «В мои времена профессора вели себя с большим достоинством». Дамблдор остался один в полумраке кабинета. Он долго сидел молча, его взгляд скользил по догорающим углям в камине, где искры танцевали, словно крошечные звёзды. Наконец, его глаза остановились на свитке, лежащем на краю стола — списке будущих первокурсников, который он изучал до прихода Спраут.

«Никогда не было просто», — подумал он, качая головой. Его пальцы машинально коснулись старого шрама на ладони, скрытого под мантией. — «И, возможно, этот год станет одним из самых сложных».

Дверь кабинета скрипнула, отворяясь вновь, и на пороге появились две фигуры. Первой была Минерва Макгонагалл, чья осанка была, как всегда, безупречной, а губы плотно сжаты, выдавая сдерживаемое раздражение. За ней следовал Северус Снейп, чья чёрная мантия, казалось, поглощала свет, а лицо выражало привычную смесь сарказма и усталости.

— Альбус, — начала Макгонагалл, не тратя времени на приветствия. Её шотландский акцент стал ещё резче, что было верным признаком надвигающейся бури. — Надеюсь, вы уже в курсе этого абсурдного бюджета? Потому что если нет, у меня есть несколько слов для Совета, и ни одно из них не будет вежливым!

Снейп, стоявший чуть позади, скрестил руки и бросил на Дамблдора взгляд, в котором читалось: «Я же говорил, что это закончится катастрофой».

Дамблдор откинулся в кресле, его глаза снова блеснули, но на этот раз в них было что-то похожее на предвкушение.

— Минерва, Северус, присаживайтесь, — сказал он, указывая на кресла. — Похоже, нам предстоит долгий вечер. Чай?

* * *

Я зажмурилась, мир вокруг мигнул и в следующее мгновенье уже оказалась в какой-то комнате, где в ряд стояло что-то наподобие больничных коек, но я не успела толком оглядеться — кто-то крепко взял меня под руку и потащил на выход и по коридорам. Крутила головой, пытаясь рассмотреть всё вокруг. Было слишком реально для сна, но всё равно часть сознания цеплялась за мысль, что, может, это просто очень яркий бред. «А вдруг мне всё это снится?» — подумала я, и, к своему ужасу, услышала, как эти слова слетают с моих губ.

— Нет, дорогуша, к моему большому неудовольствию, это твоя новая реальность, — раздался знакомый голос, бархатный, с лёгкой насмешкой.

— Я сказала это вслух, да? — пробормотала, чувствуя, как щёки горят. Ну, хоть не про телевизоры ляпнула. Ой, так это же портреты, точно! Шевелятся! И наблюдают?

Мой проводник только кивнул, с той же проклятой улыбкой, а я продолжала пялиться по сторонам. Коридоры Хогвартса были как из прочитанной сказки: факелы, которые загорались сами, портреты, шепчущиеся между собой, и где-то вдалеке — гул детских голосов. Даже если это был сон, он был чертовски интересным. Но одна мысль не давала мне покоя.

— Так а кто, всё-таки, умер? — спросила я, глядя на проводника.

И когда мне раскрыли, в чьё тело я попала… то, честно признаться, сначала замерла, а потом разразилась смехом. Смех был громким, почти истеричным, от которого, будь ещё жива, слёзы бы потекли.

Смеялась над абсурдом ситуации, над тем, что меня, простую учительницу с Дальнего Востока, закинуло в мир, который я знала только по страницам любимого «Гарри Поттера», да по прочитанным электронным фанатским книжкам. И смеялась над тем, что моей новой оболочкой стала не кто иная, как Чарити Бербидж — женщина, с которой я, оказывается, когда-то гуляла по солнечным улочкам Италии.

Италия осталась в памяти как яркое пятно. Это был отсроченный медовый месяц, в 1989 году, незадолго до развала СССР. Они впервые вырвались за границу, я, привыкшая к суровым ветрам Дальнего Востока, влюбилась в эту страну бесповоротно. Тёплый воздух, пропитанный ароматом олив и моря, древние камни Рима, смех уличных торговцев — всё казалось ожившей мечтой. На одной из экскурсий, среди пёстрой толпы туристов, познакомилась с Чарити, женщиной тогда примерно одного со мной возраста.

Новая знакомая, с её живыми глазами и лёгкой улыбкой, рассказывала, что родилась в Англии, но уехала учиться в итальянскую частную школу, где изучала что-то связанное с химией — подробностей не уточняла, а я и не стала расспрашивать.

Общались через Сергея, который, благодаря своим рейсам и тем, что сам учил английский, выступал переводчиком. Но женщины, как это часто бывает, быстро нашли общий язык, даже и без слов.

Мы понимали друг друга на каком-то интуитивном уровне, обмениваясь жестами, смехом и взглядами. Вместе бродили по Колизею, ели джелато, сидя на ступенях старых фонтанов, и танцевали под уличных музыкантов, пока Сергей с улыбкой наблюдал за нами.

Когда поездка закончилась, мы с ней обменялись адресами, пообещав писать. И я, вернувшись домой, действительно писала — сначала длинные письма, потом всё короче. Чарити отвечала, рассказывая о своей жизни в Англии, о работе, о книгах, которые любила. Эти письма стали одной из причин, почему я так упорно учила английский, разбирая словари и повторяя фразы по ночам.

Но к 1998 году письма приходить перестали. Вот так и думала, что Чарити не просто занята, или переехала, или вышла замуж. И что это не жизнь закрутила, и память о подруге потускнела. Где-то в глубине души ведь чувствовала, что с ней что-то случилось. Но кто же сопоставит давнюю подругу и персонажа из книги?

А вот теперь я стою в своём новом школьном кабинете, но уже в ином мире, и когда только успели дойти? Смотрюсь в материализованное для меня зеркало в пол, в резной раме. Оттуда на меня в ответ смотрит вполне молодая женщина, тридцать девять лет по словам некоторых нечеловеческих личностей, правда запустила себя чуть-чуть, и больше походила на меня ближе к шестидесяти годам, когда я уже померла. Бровь медленно поднялась.

— Чайку бы, с мятой. И корвалолом. — пробормотала тихо, как будто кроме меня самой и этого тут кто-то был.

Я всё ещё переваривала сказанное Проводником. Или, как он себя назвал, «управляющий миром, ответственный за территорию Англии, магической Британии и дальнейшей судьбы этого бренного мира». То ли демон, то ли начальник отдела кадров на пенсии — пока было неясно.

— Вы хотите сказать, — произнесла, уставившись на него, — что теперь я живу в теле своей давней подруги из отпуска тридцатилетней давности, которая, к слову, как выяснилось, была преподавателем маггловедения в волшебной школе?

Проводник кивнул, лениво опираясь на учительский стол. Теперь он выглядел как жутко симпатичный юноша с тёмными волосами, острыми скулами и глазами, в которых плясали искры озорства. Такой, знаете, тип, что случайно сводит с ума и увозит на метле куда-нибудь в закат. Но я слишком долго проработала с детьми, чтобы уметь не купиться на красивую мордашку.

— Именно так, Маргарита. Или мне теперь звать тебя Чарити? — спросил он, приподняв бровь.

— Зови меня просто «смертельно уставшая женщина средних лет». Или Рита, так и быть.

Пальцы скользнули по корешкам, и я ощутила запах пыли, старой бумаги, чего-то до боли знакомого. Всё было слишком реальным: скрип половиц, портреты на стенах, которые пялились на меня с плохо скрываемым любопытством. Один старик в мантии даже подмигнул, и я едва сдержалась, чтобы не показать ему язык.

— Скажи, это всё же какой-то извращённый отпуск после смерти? — пробормотала я, больше для себя, чем для него.

— Скорее, командировка, — ответил проводник, усаживаясь в кресло и закидывая ногу на ногу. Его непринуждённость раздражала, но в то же время что-то в нём внушало доверие. — Чарити умерла раньше срока. Не по плану, даже в должность толком вступить не успела. А ты… ты подходишь, баланс твоя стихия. Подоспела как раз вовремя. Педагог от Бога. Или от кого там вас посылают?

— Ха! Если я от Бога, то он точно с чувством юмора, — я громко расхохоталась. Если бы наш завуч услышала меня сейчас, точно списала бы на нервное истощение и отправила пить валерьянку. — Баланс? Да ты меня в нашей учительской видел? Я держала баланс между братом Осинькиной, который жрал клей, и Маришкой, которая мечтала стать ведьмой. И вот теперь, пожалуйста: я сама ведьма. О, ирония судьбы!

— Кстати, Женя поступил бы в Слизерин, — невозмутимо заметил юноша. — Там любят таких… экспериментаторов.

Я прищурилась, скрестив руки.

— И всё же… Почему я? Ты мог найти кого-то поближе. Я хотя бы без акцента говорю?

— Ну, почти, — он расплылся в улыбке, от которой, признаюсь, у меня в душе что-то дрогнуло. Демонюга, не иначе. — Но твой стиль… он неподражаем, да и кого будет волновать твой акцент, ты из Италии.

Я посмотрела на стол, где лежал мой потрёпанный томик «Гарри Поттера» в переводе Росмэна. Тот самый, с заметками на полях, который мне подарили выпускники. Он выглядел так, будто его вытащили прямиком из моей квартиры.

— Вы ещё и мои вещи таскаете? Надеюсь, бельё не тронули?

— Только носки с мишками. Себе забрал. Умилительно, кстати, в твоём-то возрасте, — подмигнул он.

Я не выдержала и хихикнула, он-то детские забрал, но тут же взяла себя в руки. Этот красавчик явно умел заговаривать зубы, но я не из тех, кто теряет голову от комплиментов. Взяла книгу, повертела в руках. История о мальчике, который находил свет в самые тёмные времена, напоминала мне, зачем я встаю каждое утро и иду в школу.

— Ладно, — сказала, возвращаясь к разговору. — Допустим, я поверила. Чарити умерла, я в её теле, Хогвартс реален. Что дальше? Учить маггловедению? И как, прости Господи, я должна объяснять волшебникам, что такое телевизор, если я сама с трудом разбираюсь в сотовых телефонах?

Проводник — или демон, как я его про себя окрестила — откинулся в кресле, явно наслаждаясь моим скептицизмом.

— О, ты справишься. Просто сменились декорации. Тут свои дети. Они боятся, — он сделал паузу, и его взгляд стал серьёзнее, — потому как растут в тени войны. Им нужен кто-то, кто не просто учит, а показывает, что есть свет. Память твою и реципиента мы оставим — всё, что ты знаешь, всё, что любишь, как и обещал. Даже твой «Гарри Поттер». Будет весело, обещаю.

Я вспомнила Чарити — её лёгкий смех, как она учила меня правильно держать ложку с джелато, её рассказы о книгах, которые она читала в своей итальянской школе. Тогда, в 1989 году, в Италии, я и подумать не могла, что наша встреча была не случайной. Мы переписывались годы, пока её письма не перестали приходить в 1998-м. Я думала, она просто занята, или замуж вышла, или переехала. Но теперь, узнав, что она умерла в 1991-м из-за какой-то глупой случайности, я чувствовала укол вины. Могла бы написать ещё раз, могла бы узнать…

— Ты сказал, её смерть была «не по плану», — я посмотрела на него, пытаясь поймать взгляд. — Что за план? И не ври мне, демонюга. Я знаю, когда мне лапшу на уши вешают.

Он улыбнулся, но теперь без той насмешки. В его глазах мелькнуло что-то… усталое, что ли.

— Скажем так, Чарити… перестаралась. А ты в её теле, потому что ты — идеальная замена. Баланс, дорогуша. План. И по этому Плану у этого мира есть свои нити. Роли, судьбы, которые должны сойтись. Чарити была важной, хоть и незаметной персоной. Её уход всё запутал. Найти замену — та ещё головная боль. А ты… ты как будто создана для этого. Упрямая, как дракон.

— Сравнил с драконом, — буркнула я, но уголки губ предательски дрогнули. — И что, я теперь должна влезть в её мантию и притворяться, что знаю, как тут всё устроено? А если я всё испорчу?

— Испортишь? — он рассмеялся, и его смех был похож на звон ветра в соснах у нашего дома. — Рита, ты всю жизнь чинила то, что другие ломали. Дети, семьи, школа. Здесь то же самое, только с палочками и парой заклинаний. А если что, — он подмигнул, — я подскажу, так и быть, всё равно вмешался уже.

— Если я соглашусь, — сказала я, глядя ему прямо в глаза, — никаких игр за моей спиной. Я учу по-своему, как сумею. И если ты, демонюга, начнёшь мутить мне воду — я тебе устрою такое родительское собрание, что сам Господь Бог явится с объяснительной.

Он поднял руки, словно сдаваясь, но в его улыбке было что-то чертовски обаятельное.

— Договорились, Маргарита. Никаких игр. Ты — учительница, я — просто… организатор, что мимо проходил. — Он щёлкнул пальцами, и вокруг нас начал сгущаться свет, мягкий, но манящий, как утренний туман над морем. — Ну что, готова? Хогвартс ждёт. И, поверь, там будет, о чём рассказать Леночке и Сергею.

— А скажи ещё вот что…

Мы обговорили последние детали, я глубоко вдохнула — или подумала, что вдохнула, — и кивнула. Не знаю, что ждёт впереди, но если там есть дети, которым нужна моя вера, я справлюсь. Крепче сжав томик «Гарри Поттера», я шагнула в зеркало, по подсказке мальчишки, чувствуя, как мир вокруг меняется.

* * *

Плохо было — так отвратительно, что аж зубы сводило. Очнулась, лёжа на жёсткой койке, с ощущением, будто меня пропустили через мясорубку, а потом заботливо собрали обратно, но как-то криво. Голова гудела, в висках стучало, а во рту привкус чего-то металлического, словно лизнула старую ложку. Открыла глаза — потолок высокий, каменный, с арками, как в каком-то соборе. Свет лился через высокие и длинные окна. Лазарет Хогвартса, не иначе. Память — моя, но теперь ещё и не совсем моя — тут же подкинула подтверждение: да, дорогуша, ты именно тут, и чуть не померла.

Ох, эта память! Она вливалась в меня, как вода в треснувший кувшин, смешивая всё в кашу. Мои воспоминания теперь соседствовали с чужими. Я теперь знала, как заваривать зелье от простуды, умела махать палкой (палочкой, прости, Господи), чтобы зажечь свечи, и помнила, как Чарити Бэрбридж, чьё тело я теперь занимала, читала лекции о… неожиданно, алхимии, в каком-то итальянском магическом колледже, или как-то так. Это было так странно, будто я одновременно и Рита, и Чарити, и ни одна из них до конца. Голова кружилась, и я крепко зажмурилась, надеясь, что это просто дурной сон. Но нет, запах травяных настоек и скрип кровати подо мной были слишком реальными.

— Ну здрасьте, приехали, — пробормотала я, пытаясь сесть. Тело отреагировало с энтузиазмом пьяного студента на физкультуре: руки трясутся, грудь ноет, голова не соображает. Память Чарити услужливо подсказала: я чуть не умерла из-за какого-то заклинания, которое пошло не по плану. Что-то связанное с экспериментом на её последней лекции перед отъездом в Англию. Детали были мутными, но ясно одно — Чарити, то есть теперь я, вляпалась по уши. И вот я здесь, в лазарете, с телом, которое ещё не привыкло к моему упрямству, и с демоном-проводником, который, похоже, решил, что это всё очень весело.

Я огляделась. Лазарет был пуст, только в углу стоял столик с пузырьками, от которых пахло мятой и чем-то едким. На соседней койке лежала аккуратно сложенная мантия — чёрная, явно не моя привычная юбка и блузка. Я потянулась к ней, но тут дверь скрипнула, и в помещение вошла женщина — высокая с волосами, убранными в тугой пучок. Её лицо было знакомым, хотя я не сразу сообразила, откуда. Память Чарити шепнула: мадам Помфри, местный медик. Она посмотрела на меня с той смесью облегчения и раздражения, которую я так хорошо знала по глазам нашей школьной медсестры.

— Мисс Барбейдж, вы наконец очнулись, — сказала она, подходя ближе. Голос был резкий, но в нём чувствовалась забота. — Три дня в отключке, и всё из-за вашей дурацкой склянки.

— Прошу прощения, — вырвалось у меня автоматически, хотя я понятия не имела, о чём она. — Случайно вышло.

Мадам Помфри прищурилась, сунула мне в руки пузырёк с чем-то ярко-синим и велела выпить. Напиток отдавал черникой и жёг горло, но через минуту я почувствовала себя чуть лучше. Голова прояснилась, и я смогла сесть, не боясь рухнуть обратно.

— Где… где я? Ну, кроме того, что в лазарете, — спросила я и звучала вполне уверено. — И что вообще произошло?

Мадам Помфри вздохнула, как будто я задала самый глупый вопрос в мире.

— Вы в Хогвартсе, мисс Барбейдж. Прибыли сюда, чтобы занять пост преподавателя маггловедения, но решили, видимо, для начала устроить фейерверк в своей комнате. Подробностей я не знаю, но сказали, одна из ваших склянок взорвалась. Хорошо, что вас вовремя нашли. Ещё бы немного, и… — она замолчала, но её взгляд сказал всё.

Я кивнула, чувствуя, как внутри поднимается знакомое чувство: «Рита, ты опять вляпалась, но надо держать лицо». Память Чарити подкидывала обрывки — она была талантливой, но импульсивной, любила экспериментировать, и это её и подвело. А теперь я должна была разобраться в этом магическом хаосе.

— И где этот… организатор? — буркнула я, вспоминая проводника с его хитрой улыбкой. — Обещал, что будет весело, а я чуть не сыграла в ящик второй раз.

Мадам Помфри посмотрела на меня, как на сумасшедшую, и я поняла, что лучше не упоминать демонов в её присутствии. Она велела мне лежать и отдыхать, а сама ушла, пробормотав что-то о том, что Дамблдор хочет меня видеть, как только я очнусь и как это безответственно, ведь мне надо отдыхать. Ох, вот это уже было слишком. Я откинулась на подушку и попыталась собрать мысли в кучу.

Память Чарити говорила, что я — то есть она — должна учить волшебников, как работают маггловские штуки, вроде электричества. Что ж, и правда, дети — они везде дети, с палочками или без. А уж как переходить дорогу, я их научу.

С этими мыслями открыла глаза, усталость отступала, но медленно, как будто кто-то тянул её за ниточки, не давая мне свалиться. Кое-как накинула мантию — тяжёлую, чёрную, которая сидела на мне непривычно, будто я нарядилась в костюм для школьного спектакля, но времени разбираться не было.

Чувствовала себя крокодилом в детском саду: вроде часть сюжета, а вроде все вокруг напряжены, ожидая, что я сейчас либо начну петь, либо кого-нибудь съем. Ноги несли сами, будто память Чарити знала дорогу лучше меня, хотя оно и ясно. Даже логично, наверное.

Коридоры были бесконечными, с движущимися лестницами, которые, клянусь, хихикали, когда я спотыкалась. Портреты на стенах глазели, один даже подсказал: «Направо, дорогуша, не туда!» Другой бородатый волшебник в золотой раме предложил мне конфету, но я, вспомнив про всякие магические шутки, вежливо отказалась. Мало ли, вдруг отращу рога или чего хуже.

Наконец добралась до каменной горгульи. Всё та же память Чарити услужливо шепнула: «Вишнёвый шербет». Пробормотала пароль, чувствуя себя полной дурой, но горгулья, окинув меня взглядом, кивнула и отъехала в сторону. Ступени за ней закрутились вверх, как эскалатор в каком-то готическом торговом центре, и я, вцепившись в перила, поехала.

Кабинет Дамблдора был именно таким, каким я его представляла, читая книги, только ещё безумнее. Полки ломились от книг и странных приборов, которые жужжали и мигали, будто готовились к запуску ракеты. На столе стояли пузырьки с булькающими жидкостями, от которых пахло то ли мёдом, то ли чем-то, что лучше не пробовать. В углу, на золотой жердочке, сидел феникс — яркий, как закат, и смотрел на меня так, будто знал все мои секреты. В воздухе витал запах старого шоколада, терпкого чая и пыли, а свет из высоких окон заливал всё мягким сиянием.

Я стояла, пытаясь не выдать волнения, неожиданно негаданно откуда-то взявшееся. Хотя если вот так рассудить, я почти час назад проверяла контрольную работу, а сейчас уже в другом мире, теле и должна понимать и говорить на другом языке. Главное — не ляпнуть ничего лишнего и не начать спрашивать, где тут розетки или как включить Wi-Fi.

В помещении было полно народу, и, слава богу, моё появление почти никто не заметил — все были слишком заняты, перекрикивая друг друга. Гвалт стоял такой, что я на миг почувствовала себя на педсовете перед проверкой РОНО, когда все спорят, кто виноват в пропавших журналах. Я вспомнила вот такие же сборы: учителя в лёгких летних платьях, рубашках с коротким рукавом и шлепанцах томятся от жары. На столе — стаканчики с тёплым компотом, печенье «Юбилейное» и ваза с конфетами «Каракум». Вентилятор на тумбе гудит, но почти не спасает.

Здесь же кто-то размахивал пергаментной бумагой, покрытой непонятными закорючками, маленький волшебник — Флитвик, память подсказывала его имя — чуть не свалился со стула, пытаясь доказать свою точку зрения, а женщина в цветастых шалях что-то бормотала о звёздах и роковом дне, когда тучи заволокут землю и придёт конец. Всем.

Я тихонько проскользнула к свободному стулу, стараясь не задеть подозрительно булькающий котёл на полу, и затаилась, надеясь, что меня не сразу заметят, но даже сесть не успела.

Посреди этого хаоса сидел Дамблдор. Его длинная борода струилась по мантии, которая переливалась, как звёздное небо. Руки он сложил на столе, и, несмотря на весь этот бедлам, выглядел так спокойно, будто просто пил чай, пока детишки играют в песочнице.

Но его глаза — те самые, что, кажется, видят тебя насквозь — остановились на мне, и я похолодела. Он знал? Или просто так смотрел?

— Мисс Бербидж, добро пожаловать, — произнёс он и его мягкий голос разом перекрыл шум. Все разом замолчали, и больше пятнадцати пар глаз уставились на меня. Я почувствовала себя так, будто с корабля — или из лазарета, где я очнулась полчаса назад — попала прямиком на бал.

Осторожно кивнула, стараясь не выдать, как колотится моё сердце — или сердце Чарити, я ещё не понимала, где заканчиваюсь я и начинается она. Мантия сидела криво, и я, наверное, выглядела как огородное пугало, которое забрело в замок с грядок, но отступать было некуда.

— Здравствуйте, — старалась звучать уверенно, как на первом уроке в новом классе. — Чарити Бэрбридж. Рада быть здесь. — улыбнулась, надеясь, что это звучит естественно, а не как «простите, я вообще не понимаю, что тут делаю». Ещё, кажется, и фамилию свою исковеркала!

— …наши деканы и преподаватели…— продолжил Дамблдор, поднимаясь и обводя рукой собравшихся.

Он перечислял имена, а я пыталась не утонуть в этом потоке. И явно прервала что-то важное. На столе лежали пергаменты, чернильницы, и в воздухе витало напряжение. Дамблдор жестом предложил мне сесть, и я, стараясь не споткнуться о подол мантии, плюхнулась на стул. Надо ещё сказать, что язык я понимала прекрасно, по крайней мере незнакомых конструкций ещё не было.

— Мы рады, что вы с нами, мисс Бербидж, — сказал он. — Ваше… приключение в Больничном крыле, надеюсь, останется лишь досадным недоразумением. Мы как раз обсуждали новый учебный год.

— Да, и я в корне не согласна с решением Совета!

— Минерва, я знаю. Мы просто пытаемся найти баланс между текущими потребностями и будущими инвестициями. — очевидно, старый спор продолжился.

— Баланс? — переспросил Снейп, его голос был холоднее ледника. — Или вы решили, что кафедра зельеварения может обойтись без новых ингредиентов, потому что мандрагоры, видите ли, нуждаются в особом внимании?

— Ах, Северус, никто не говорит, что ваша кафедра не важна! — попытался успокоить его Дамблдор, но Снейп уже вошёл в раж.

— Не важна? — процедил он, подходя ближе. — Мои ученики работают с материалами, которые теряют свойства через неделю после сбора. Если вы думаете, что я буду использовать годовалые крысиные хвосты и высохший аконит, то вы ошибаетесь. Мои ученики варят зелья из ингредиентов, которые по возрасту могли бы учиться здесь вместе с Бинсом!

— О, наконец-то мы услышали от Северуса что-то новое! — воскликнул Флитвик, потирая руки. Гном, он же гном? В общем, он фыркнул, но тут же спрятал усмешку в бороду, когда Снейп повернулся к нему.

— Вы что-то хотели добавить, Филиус?

— О, нет-нет! — защебетал профессор чар, поднимая руки. — Просто вспомнил, как в прошлом году вы требовали чёрный жемчуг для «экспериментального антидота». Который, кажется, так и не сработал?

Снейп побледнел.

— Это потому что жемчуг был поддельный!

— Достаточно! — Дамблдор постучал пальцем по столу, и на мгновение воцарилась тишина.

— Знаете, коллеги, что меня волнует больше, так это обветшалые чары периметра, — заговорил Квирелл, только вот заикой он не был. Его голос звучал уверенно, почти дерзко. — Нам бы артефактора какого в пару к профессору Флитвику, защиту подновить. А то в том году даже баргестмифическое существо из английского фольклора. Может выглядеть по-разному, но чаще всего принимает вид чёрного пса с горящими глазами, огромными когтями и клыками прошёл, как к себе домой. Погрелся у теплушки и ушёл.

Дамблдор чуть привстал, пожевал нижнюю губу, как будто пробовал на вкус мысль, и спокойно произнёс:

— Обсудим позже, Квиринус.

— Да конечно, — буркнул тот, откидываясь на спинку кресла и скрещивая руки, в его тоне сквозила горечь. — Обсудим, как в прошлом июне. Только сначала кентавры пожаловали к границам, потом всю осень садовых гномов выводили, теперь вот с баргестами подружились. Прекрасно. А я думаю, что лучше перестраховаться, чем потом сожалеть. Особенно когда речь идёт о детях.

Трелони вдруг подняла голову и пробормотала:

— Я видела это в хрустальном шаре… тёмная тень у границ… знак беды…

— Сивилла, пожалуйста! — оборвала МакГонагалл, на что предвещательница вздрогнула телом и уткнулась в свою чашку чая, держа её двумя руками. МакГонагалл закрыла глаза, будто молясь о терпении.

Голос профессора Бинса (который зачем-то явился на собрание, хотя давно был призраком) монотонно пробормотал:

— В 1492 году аналогичный инцидент с гиппогрифом привёл к сокращению финансирования астрономической башни…

— ПОТОМУ ЧТО ГИППОГРИФ РАЗНЁС ЕЁ ПО КИРПИЧИКАМ! — не выдержала Хуч.

Кентавры, гномы, баргесты какие-то… Это что, поэтому, Хогвартс — проходной двор? Чужая память лезла в голову, как непрошеный гость, но была полезной и подсказывала, что чары периметра — это сложная сеть заклинаний, защищающая школу от незваных гостей. Но как и всё в этом мире — штука не вечная.

— Квиринус, ваши опасения обоснованы, — произнёс, наконец, директор. — Мы усилим меры безопасности. Но давайте не будем пугать друг друга раньше времени. Хогвартс стоит веками, постоит ещё.

— В 1723 году профессор Ульмрид также протестовал против перераспределения средств в пользу защиты от драконов… — монотонно бубнил профессор Бинс, призрак, который непонятно зачем явился на собрание. Его голос был как жужжание мухи, застрявшей в банке, и я почти видела, как он парит над стулом, листая невидимый учебник.

— Да при чём тут 1723 год, Катберт?! — взорвалась мадам Хуч, стукнув кулаком по столу так, что котёл с чем-то зелёным звякнул и выпустил облачко пара. Её жёлтые глаза сверкнули, как у ястреба, готового кинуться на добычу.— У нас на поле детские смерти, а ты про Ульмрида! У меня ученики падают с мётел — и не от страха, а от того, что «Чистомёты» трескаются под ногами, как сухари!

О, снова про деньги!

— О, конечно, мётлы важнее, чем зелья для Больничного крыла! — Снейп резко обернулся к Хуч, и его голос был как лезвие. Он встал, нависая над столом, и его чёрные глаза буравили её с такой силой, что я сама невольно вжалась в стул. — Хотя, полагаю, для кого-то главное, чтобы квиддич прошёл красиво, даже если дети сдохнут после.

— Северус, прошу, — Минерва медленно, с опасным спокойствием, поставила чашку чая на блюдце. — Если ты ещё раз намекнёшь, что мы ставим спорт выше безопасности, я…

— Ты что, превратишь меня в кресло? Как в восемьдесят девятом? — перебил Снейп, и его губы искривились в холодной, почти ядовитой улыбке. — Да, помню. Очень профессионально, Минерва.

— А ты всё ещё обижен, потому что тебя тогда лишили премии за «экспериментальное зелье», от которого у учеников росли жабры! — рявкнула тучная профессор влетевшая в разговор, на мантии у неё были комья земли. — Может, если бы ты не тратил бюджет на свои сомнительные опыты, у нас были бы нормальные мётлы!

— Ах, давайте вспомним всё! — Снейп вскочил. — Может, обсудим, как профессор Трелони каждый год пророчит смерть всему преподавательскому составу, и ей всё равно платят?! Или как Флитвик тратит средства на фейерверки в Рождество, потому что «это поднимает дух»!

— Ну, извините, что я стараюсь делать атмосферу праздничной! — возмутился Флитвик, взобравшись на скамеечку, чтобы его было видно. Его крошечные ручки дрожали от негодования, а усы топорщились, как у кота перед дракой. — А твои уроки, Северус, можно проводить в морге — по настроению то же самое!

— А хотя бы в морге тихо! — рявкнула мадам Помфри, вставая с такой решимостью, что её белый чепец чуть не слетел. — У меня в Больничном крыле нет нормального запаса перевязок, потому что кто-то решил, что «магическая ткань — это роскошь»! А вы, мисс Барбейдж, — она повернулась ко мне, и я, право слово, даже почувствовала себя первоклассницей, пойманной за шалость, — должны были лежать! Вам после такого покой нужен, а не эти вопли!

— Это Дамблдор сказал, — мрачно буркнул Филч, появляясь из угла, как тень. Его тощее лицо было сморщено, как сушёное яблоко, а глаза горели обидой. — А теперь вы все орёте, как те пиявки из подземелий, мормолюды. А у меня уши не заколдованные и радикулит!

— А у тебя вообще здесь какое право голоса, Аргус?! — взвилась Хуч. — Ты даже не волшебник!

— Я здесь дольше, чем твои все метлы вместе взятые! — его кошка, Миссис Норрис, высунулась из-за его ног, шипя на Хуч.

БАМ! — МакГонагалл со всей силы опустила палочку на стол, и от удара по комнате прошла магическая вибрация, от которой свечи дрогнули, а артефакт на полке издал обиженный писк.

— ХВАТИТ! — рявкнула она, и её голос был как раскат грома. Тишина упала, как заклятие «Империус». Даже Бинс, застывший с открытым ртом на середине фразы, резко его захлопнул, и его призрачная борода затрепетала, будто от ветра.

— Мы не на базаре, — произнесла она, и каждое слово падало, как камень. — И не в зале дуэлей. Если кто-то хочет выяснять старые обиды — пожалуйста, после заседания, на заднем дворе. Сейчас же мы решаем, как обеспечить безопасность и нормальные условия обучения. А если вам важнее самолюбие, чем работа, — вы можете покинуть эту комнату!

МакГонагалл встала, и её глаза блестели опасным стальным огнём, как у кошки, готовой выпустить когти. Она обвела всех взглядом, и я почувствовала, как мурашки бегут по спине.

— Я повторю только один раз: мы либо работаем вместе, либо не работаем вообще.

После секундной тишины мадам Хуч кашлянула и, глядя в стол, пробормотала:

— Я… предлагаю перераспределить часть средств из фонда новых кафедр в пользу защиты и медицины. Если мы не выживем — кафедры никому не понадобятся.

— Согласен, — сухо кивнул Снейп, скрестив руки. — Но мётлы — за мой счёт не покупайте.

— Тогда на следующее собрание принеси детям шлемы. Или сразу гробы, — бросила Хуч, в ответ Снейп бросил ядовитый взгляд.

— Нам придётся сократить расходы на праздничные ужины, — добавила МакГонагалл, уже спокойнее. — Возможно, на трансфигурационные турниры.

— Ужины — это святое, — прогундосил Хагрид с другого конца стола. Его громоздкая фигура едва умещалась на стуле, а борода шевелилась, как живая, пока он говорил. — Как они будут чувствовать себя в безопасности, если еда — как в осаждённом замке?

— Придётся найти баланс, — спокойно сказал Дамблдор, поднимая руку. — Нам нужно и защищать, и воспитывать, и сохранять надежду. Всё сразу. Деньги — лишь инструмент.

Он взял свиток, переданный от Макгонагалл, и быстро пробежал глазами цифры.

— Я согласен на сокращение праздничных бюджетов. Но квиддич и безопасность остаются приоритетом. А ещё…

Он замолчал, переводя взгляд на всех за столом.

— Я попрошу каждого из вас подумать, кто из старших учеников может быть наставником для младших, списки передайте деканам. Мы должны показать пример доверия. И если мы, взрослые, сможем работать вместе — у них появится шанс тоже это научиться.

— Тогда, возможно, — медленно сказал Снейп, глядя куда-то мимо всех, — этот год не станет катастрофой.

— Или хотя бы не начнётся ею, — тихо добавила Макгонагалл.

— Я собрал вас, впрочем, обсудить нечто другое. Мы все знаем, какой год нас ждёт, — начал Альбус, спокойно, но твёрдо, ведь тема бюджета исчерпалась. Ненадолго, так как была бесконечной, но всё же. — Магический мир трещит по швам, и наши стены… более не гарантируют тишины и покоя.

Он на секунду замолчал, переводя взгляд на Макгонагалл, затем — на Снейпа.

— В этом году у нас будут учиться дети тех, кто служил Ордену. И дети тех, кто служит Неназываемому человеку в этих стенах. У нас и сейчас есть старшие курсы, но как изменится ситуация в этом году, сложно предугадать, поэтому…

Легкий шорох прошёл по столу, как дыхание ветра по воде. Флитвик поёрзал на своём возвышении, Макгонагалл нахмурилась. Только Северус не шевельнулся.

— Я прошу вас быть внимательными, но… беспристрастными, — продолжил Дамблдор, теперь уже медленнее. — Хогвартс — это единственное место, где у них всех ещё может быть шанс на мир, пусть временный. Не разжигайте старой вражды. Особенно в ваших личных классах.

Он посмотрел прямо на Снейпа. Долгий, пронзительный взгляд.

— Северус… Поттер тоже здесь. И я прошу тебя — постарайся сдерживаться. Гарри не его отец. И не ты.

Снейп слегка прищурился. Его губы дрогнули, будто он хотел что-то сказать, но передумал. Только холодный кивок.

— Конечно, директор.

Но под маской спокойствия внутри его зашевелилось что-то старое. Что-то, что не умирало, сколько бы лет ни прошло.

— Нам нужно быть выше личных обид, — добавил Дамблдор, теперь уже обращаясь ко всем. — Потому что дети будут смотреть на нас. И от нас зависит, кем они вырастут — защитниками или палачами.

Тишина в зале сгустилась.

— Мы не можем закрывать глаза на то, кто к нам идёт в этом году. У нас на руках — дети бывших Пожирателей. Некоторые из них носят те же фамилии, которые мы видели в списках приговорённых.

— Что ты предлагаешь, Филиус? — ледяным голосом спросила Минерва. — Отделить их от остальных? Повесить таблички на шею? У нас и так просто прекрасная идея, совместить классы, чтоб они поубивали друг друга! — женщина повернулась. — Альбус, и ты не хуже меня знаешь, что недопустимо ставить совместные занятия у факультетов! Слизерин и Гриффиндор, да они же поубивают друг друга прямо там, в аудиториях, кстати, о самих аудиториях! — её голос был резким, а тон жёстким. — Придётся искать новые, побольше, обустраивать их. Это создаст хаос в расписании, мне снова его переделывать?

Трелони что-то бормотала про «неблагоприятное положение Сатурна», но её никто не слушал. Дамблдор развёл руками, и в этом жесте было столько усталой мудрости, что я почти поверила, что он всё держит под контролем.

— К сожалению, Минерва, — начал он, — Министерство так и не смогло подобрать специалиста на должность ритуалиста. Миссис Теренс всё ещё не оправилась от проклятия. Квиринус, — он кивнул в сторону мужчины с тюрбаном, — согласился взять на себя должность профессора Защиты от Тёмных искусств, а также дополнительную нагрузку в виде ритуалистики. Сделаем это факультативно. Вместо него маггловедение будет вести мисс Бербидж. Что же до иностранных языков и арифмантики… — он вздохнул, — их, боюсь, придётся отложить. Из хороших новостей, миссис Бабблинг хоть и отказалась от предмета, древние руны оставила и вернётся к нам в предстоящем учебном году.

Вот вроде другая вселенная, а всё также знакомо!

Часов нет, бюджет ограничен. Давайте оптимизировать текущие уроки.

Нигде ничего не меняется, удивительно! Дамблдор спросил, может ли также Вектор взять в нагрузку арифмантику, вместо Бабблинг, но та не захотела, сославшись на занятость и научные работы для некой Гильдии. Северус Снейп, как я заметила, на данное замечание хмыкнул.

А тем временем старые спор разгорелся с новой силой. МакГонагалл настаивала, что совместные занятия — это катастрофа, Снейп ядовито заметил, что «некоторые факультеты» — явно имея в виду Гриффиндор — вообще не умеют себя вести, а Флитвик пытался всех примирить, предлагая какие-то заклинания для расширения аудиторий.

— Не утрируй, — влезла мадам Помфри. — Но ты знаешь, что у детей может быть наследственная травма. Или… не только травма.

— У детей? — тихо хмыкнул Снейп. — Или у вас, уважаемые коллеги? Может, боитесь, что кто-то снова напомнит вам о том, как вы стояли на стороне победителей, когда стало безопасно?

— Ты сейчас про кого? — резко спросила Спраут, вцепившись в подлокотник стула.

— Я про всех, кто любит говорить, что «Дамблдор всегда был прав», но при этом под столом дрожал, когда в школу входил Волдеморт.

— Северус, — строго сказал Дамблдор, — я напомню тебе, что мы здесь обсуждаем детей. Не твои старые раны.

— И всё же раны важны, — вступила Трелони, поправляя огромные очки. — Магическая аура этих детей может быть нестабильна. Я предсказываю всплеск агрессии и конфликтов. Лунные дома в крайне неблагоприятной позиции…

— Ну хватит уже с астрологией! — воскликнула Минерва, — Давайте говорить как взрослые. У нас действительно будет разделённый курс: дети Орденовцев и дети Пожирателей. И если мы не придумаем, как их объединить, и я не про совместные уроки, это ужасная идея, — они уничтожат друг друга.

— А может, нам и не стоит их объединять? — вмешалась профессор Бабблинг. — Простите, но… мы сами не можем простить. Почему мы требуем этого от них?

— Потому что они — будущее, — твёрдо сказала Спраут. — Не мы. Не вы. Они. Если мы не научим их жить по-другому — мы обречены.

Снейп, сидящий с чуть опущенной головой, заговорил почти шепотом:

— Дайте мне этих детей. Пусть идут в Слизерин. Я знаю, как с ними говорить. Я знаю, что с ними делать. Вы не справитесь — я справлюсь.

Минерва прищурилась. Всем было очевидно, о каких детях он говорил.

— Это не армия, Северус. Это дети. Ты собираешься воспитывать их или дрессировать?

— А ты, Минерва, собираешься их гладить по голове и давать баллы за хорошие манеры, когда они варят тёмные зелья в подземельях?

И снова — тишина. В ней — и правота, и страх, и много лет боли.

Дамблдор вздохнул, встал и прошёлся вдоль стола, как будто не чувствовал тяжести всех этих слов на своих плечах.

— Никто из нас не выйдет отсюда героем, — сказал он. — Но если мы не будем хотя бы пытаться быть людьми, не важно, на какой мы стороне. Я надеюсь, что в этом году каждый из вас вспомнит, ради чего мы остались здесь. Не ради власти. Не ради прошлого. А ради тех, кто ещё не выбрал свою сторону

Я сидела молча. Тут в разговор ворвался Квиррелл — тот самый, с тюрбаном, которого я помнила по книгам как нервного заику.

В конце концов, выводы всё же были сделаны. Дамблдор, выслушав всех, подвёл итог:

— Мы увеличим количество проходимых пролётов на ночных дежурствах, — сказал он, и его голос звучал так, будто это уже решённый вопрос. — Профессор Флитвик и профессор Снейп, вы займитесь чарами периметра до решения вопроса, я подам прошение в Совет, посмотрим, что нам ответят. Минерва, составьте новое расписание с учётом совместных занятий — я уверен, мы найдём выход. — директор ещё говорил с минуту, а затем закончил. — Это всё, коллеги.

Кабинет Дамблдора опустел, и гул споров сменился тишиной, нарушаемой лишь потрескиванием свечей и тихим жужжанием какого-то странного прибора на полке.

Преподаватели расходились, переговариваясь и шурша мантиями. Некоторые, проходя мимо, кивали мне. Флитвик, улыбаясь, произнёс: «Рад буду теперь поработать с вами, мисс Бербидж!» Спраут крепко пожала мне руку, от чего на моей ладони остался лёгкий запах земли, и сказала: «Добро пожаловать в нашу семью!» Даже МакГонагалл, строгая, как наш завуч, бросила короткое и усталое: «Надеюсь, вы справитесь», — что для неё, похоже, было высшей похвалой. Снейп лишь фыркнул, скользнув по мне взглядом, будто я была пятном на его котле.

Я стояла, не зная, куда себя деть, и честно говоря, даже не подумала, куда мне теперь идти. Хогвартс — это вам не обычная школа, где после педсовета можно просто пойти в учительскую и заварить чай.

— Мисс Бербидж, задержитесь, пожалуйста.

Дверь кабинета с тихим скрипом закрылась за последним преподователем. Мы остались вдвоём, если не считать феникса.

— Благодарю, что согласились преподавать у нас, — начал директор, складывая руки на столе. Его очки-полумесяцы блеснули в свете свечей. — И рад, что вы вернулись в родные стены. Надеюсь, вам уже лучше.

Я чуть не поперхнулась. Родные стены? А, да, Чарити училась в Хогвартсе на первом и втором курсе, но потом её родители — по какой-то причине, которую я не успела осмыслить — забрали её и переехали в Италию. Там она продолжила образование в магической школе, где изучала что-то связанное с алхимией. Но почему они уехали? Что-то важное крутилось на краю сознания, но Дамблдор не дал мне времени копаться в воспоминаниях.

— Да, чувствую себя хорошо. — Поспать бы, часов двадцать.

— Скажите, в сентябре вы хотели бы переехать в отдельные покои в школе или остаться в деревне? — продолжил он. — После… инцидента мы привели всё в порядок в вашем домике.

Я замерла. Домик? Деревня? Хогсмид, магическая деревушка неподалёку, где был небольшой коттедж. И «инцидент» — это, похоже, тот самый эксперимент с заклинанием, который чуть не отправил её (то есть меня) на тот свет.

Инцидент. Конечно. Так это теперь называется. Но даже отлично, я узнала, что у меня есть где жить. Но вот вопрос Дамблдора поставил меня в тупик. И главное — я понятия не имела, что бы выбрала Чарити.

— Я могу дать ответ чуть позже?

— Конечно, — кивнул Дамблдор, и его улыбка стала чуть шире, будто он ждал именно такого ответа. — У вас есть время до начала учебного года. Если понадобится помощь с переездом или… с чем-то ещё, дайте знать.

Я кивнула, чувствуя, как напряжение в груди чуть отпускает.

— Спасибо. Я… постараюсь не подвести.

— Уверен, вы справитесь, Чарити, — ответил старик. — Маггловедение — предмет, который сейчас особенно важен. Наши ученики должны понимать, что миры не так уж далеки друг от друга.

Я снова кивнула. Он говорил о магглах и волшебниках, но я не могла отделаться от чувства, что за этим кроется что-то большее. Если ваши ученики такие же, как мои, — справлюсь. А если они с палочками начнут клей жрать, то тоже разберёмся.