На языке цветов (гет)

Петуния сидела на диване, прижав колени к груди и вонзая ногти в ладони, лежащие на её бедрах. Тёплый июльский вечер проникал через окно, где розы пышно расцвели в полном цвету. Она словно прилипла к виниловому покрытию дивана.

Лили сидела рядом, обняв её плечо. Её кудри почти до пояса, прилипшие к шее и плечам от пота. Петуния всегда носила волосы коротко и зачесанными назад, с головной повязкой, но в такую жару повязки не носили. Вентилятор в гостиной давно вышел из строя.

Лили было двенадцать лет, и она только что получила стипендию для поступления в престижную частную школу, расположенную в часе езды от их дома. Она жила в интернате на неделе, а по выходным приезжала домой. Лили говорила, что ей было бы проще пойти в местную школу, но Петуния знала, что Лили была прекрасной лгуньей.

Петунии хотелось, чтобы Лили больше заботилась о своей внешности. На ней был ультрамариновый кардиган с аккуратным темно-синим гербом и подходящая к нему клетчатая юбка, доходящая до колен. Лили часто говорила, что её внешний вид ужасно контрастирует с её волосами, но кардиган подчеркивал ярко-зеленый цвет её глаз.

Петуния всё реже видела Снейпа, но она знала, что Лили переписывается с ним, а он — с ней. Лили рассказывала Петунии всякие истории о школе, в которую она должна была поступить, и всё это она слышала от Снейпа. Эта школа называлась Хогвартс, располагалась в Шотландии, и нет, там не было свиней. В Хогвартсе было четыре дома, и Слизерин был лучшим из них. Все ученики могли колдовать. Все они — уроды. Как Снейп. Как она.

Но Петуния не считала себя уродкой, значит, что-то было не так. Просто потому, что с ней происходят странные вещи, это не значило, что она в этом виновата. Однако в последний год магия стала проявляться всё сильнее, и даже её родители начали замечать необычные события.

Она должна была бы упасть с велосипеда в прошлом месяце, но вместо этого оказалась снова на ногах без единой царапины. Мама сказала, что это чудо, но папа выглядел менее уверенно. Петуния подслушала их разговор, когда мама мыла посуду, а папа курил сигару у открытой двери.

— Ты слишком переживаешь, Гленн, — сказала мама тихо и озабоченно. — Ты слишком на этом зацикливаешься. Не важно, что Лили там рассказывает. Она вполне обычная девочка, может, немного нервная, но…

— Нет, — сказал папа решительно, — Вай, что-то происходит, и я не понимаю, что.

Петуния, подслушивавшая этот разговор в коридоре — одно из её любимых занятий, поспешила в ванную и вырвала ужин в раковину. Затем, охваченная паникой, она стала мыть её в тишине, сдерживая слёзы.

Теперь в их доме появилась женщина по имени Минерва Макгонагалл, чтобы сообщить им, насколько необычной и странной она на самом деле является. Конечно, она не использовала таких слов. Профессор Макгонагалл, которая всё более недовольно реагировала на каждое слово папы, называющего её «миссис», была высокой женщиной в зелёном, с чёрными волосами, собранными в старомодный пучок. Она была слишком тепло одета для такой погоды, как будто готовилась к зимним холодам, а не к летнему зною.

— Вы заместитель директора? — повторила мама, неуверенно стоя рядом с креслом папы, нервно покачиваясь. — В этой школе?

— Да, — ответила Макгонагалл сдержанно, что немного заставляло Петунию её уважать, хотя она должна была бы её ненавидеть. — А также я — глава дома Гриффиндора и преподаватель трансфигурации.

— Трансфигурация? — с недовольным выражением на лице спросил папа. — Это что-то религиозное?

— Это будет трудно объяснить в данный момент, и я уверена, что у вас есть другие вопросы, — сказала она, переведя взгляд на Петунию. Легкая улыбка коснулась её губ. — Это может быть для вас более сложным переходом, чем для других, учитывая, что вы не магическая семья, но я уверяю вас, Хогвартс примет вас так же, как и любого другого ученика.

Петуния не хотела, чтобы её отправляли в эту странную школу.

— Я обязана туда идти? — спросила она, пытаясь звучать достойно, а не капризно, не слишком успешно. — Я не… я не люблю магию. Я не хочу её.

Макгонагалл усмехнулась сдержанной, сухой улыбкой.

— К сожалению, магия не исчезает, даже если мы её не хотим. Вам нужно научиться контролировать свои способности, мисс Эванс, иначе они будут контролировать вас.

— Она будет в опасности, если не пойдёт? — спросил папа, наклоняясь вперёд, как будто он смотрит важный матч по телевизору.

— О, — переживала мама, — это абсурд, Гленн, она не…

— Да, — ответила Макгонагалл без колебаний. — И для неё, и для окружающих. Хогвартс — это как любая другая школа, с уроками, домашними заданиями и каникулами, но каждый из наших учеников обладает силами, которые большинство маглов — то есть людей — не в состоянии понять. Если они не научатся этому там, то где? Ваша дочь — ведьма.

Мама и папа, в конце концов, поверили, что Макгонагалл — ведьма. Все сомнения исчезли, когда она превратилась в кошку и обратно, что вызвало испуганный вскрик у Петунии, восторженный вздох Лили и почти обморочное состояние мамы. Папа, кажется, воспринял это достаточно спокойно, и Петуния знала, что именно он решит, останется ли она или уйдёт.

— Ладно, — сказал он, медленно кивая. — Это действительно хорошая школа, говорите?

— Лучшая, я бы сказала, — Макгонагалл с гордостью подняла подбородок.

— И она будет среди таких же детей её возраста? Дети, как она?

— Конечно. Некоторые будут из похожих семей; в Хогвартсе учится много маглорождённых студентов.

— И у неё будет будущее, когда она закончит? То есть… есть ли для неё работа? Те… ведьмовские дела, чем она сможет зарабатывать?

Макгонагалл чуть наклонила голову.

— Если она будет усердно учиться, она может стать выдающейся ведьмой с множеством карьерных возможностей.

Папа снова кивнул.

— Ладно. Пусть едет.

— Гленн, — прошептала мама, но он покачал головой. Когда у папы такой взгляд — холодный и острый, как лезвие, с ним нельзя спорить. Он помассировал морщины на своём измождённом лбу и тяжело выдохнул. — Мы стараемся для Лили, и должны постараться и для неё, Вайолет. Мне это не нравится так же, как и тебе.

Мама хотела возразить, Петуния чувствовала это, но мама никогда не была той, кто спорил с теми, кто был выше, тем более с её мужем и странной строгой женщиной, которая утверждает, что она профессор, и говорит так, что ей можно доверять.

— Вы поступаете правильно, — уверенно сказала Макгонагалл и добавила, что вернётся утром, чтобы забрать их за покупками для Петунии в магазин, где продаются вещи, которые нельзя найти в маггловских магазинах или заказать по каталогу.

Петуния сидела на кровати, скрестив ноги, и считала цветы на занавесках. Но число двадцать шесть не принесло ей утешения этой ночью.

— Ты хоть немного рада? — спросила Лили, заплетая её густые волосы. В её голосе была зависть, такая же жирная, как масло, и рассыпавшаяся так же неаккуратно, как Лили делает всё. — Давай, Тьюни, это как из книги. Ты ведьма! Ты и Сев будете учиться в этой магической школе…

— Я не хочу туда идти, — раздражённо ответила Петуния, обняв себя руками. — Особенно с ним.

Лили замерла, смягчилась и села рядом.

— Я знаю, вы не ладите, но он извинился…

— Только чтобы ты снова с ним заговорила, — пробормотала Петуния, но её сестра не обратила на это внимания.

— И он пообещал мне, что будет за тобой присматривать в школе.

Петуния поморщилась и сжала губы, сердито уставившись на Лили.

— Я не хочу, чтобы он за мной присматривал. Я не хочу ТУДА идти. Я не хочу быть ведьмой, я хочу быть нормальной и учиться в обычной школе с другими.

— Но ты не можешь, — сказала Лили. — Ты не понимаешь, Тьюни? Это — кто ты есть. Ты не обычная. Ты удивительная. Ты не такая, как все. Не такая, как я, или мама, или папа. — Лили была искренней, с широко раскрытыми глазами, и Петунии хотелось её ударить.

— Ты просто хочешь быть на моём месте, — обвинила она, и сразу увидела, как Лили покраснела, как её волосы, и отшатнулась.

— Это несправедливо, — возразила Лили, — конечно, я бы хотела иметь магию. Но это не значит…

— Единственное, что у меня есть, что делает меня особенной, и ты хочешь это, — сказала Петуния с яростью. — Если ты не можешь пойти, ты будешь доставать меня, чтобы хоть как-то почувствовать, что это ты особенная.

Ей было горько, и она отвернулась, свернувшись на боку.

Если бы Лили получила письмо, а не она… Петуния была бы безутешна и не смогла бы простить её. Лили права. Она поступала несправедливо. Но она не могла с этим ничего поделать, потому что была переполнена страхом. Всё изменится теперь. Она больше не будет той самой Петунией — спокойной, уверенной в себе, тихой сестрой для Лили. Она станет кем-то другим. Кем-то, кого она не знает и не хочет встречать.

Это выровняло расставленные акценты. Это не означало, что Петуния принимала это, но она была благодарна. По крайней мере, на этот раз у неё было что-то, чем можно гордиться перед сестрой. На этот раз у неё было преимущество. Лили умна, красива, остроумна, но она не ведьма. Она не особенная. Петуния подумала на мгновение, что Лили сейчас заплачет, и, хотя её сестра фыркала, её вина терзала её живот, пока, наконец, она не повернулась и не встретила взгляд сестры.

Лили вытирает глаза, глубоко вздыхает и говорит:

— Тьюни, пожалуйста, не будем спорить. Я понимаю, что ты боишься и не хочешь уезжать, но обещаю, что буду писать тебе, чтобы тебе не было грустно по дому.

Петуния немного сжимается от искренности в голосе сестры и молча кивает. Лили ложится рядом с ней, и они спят в одной постели — жарко и беспокойно. Утром просыпаются, перепутав руки и ноги, чувствуют боль, но глаза остаются сухими. Петуния надевает своё лучшее летнее платье, расчесывает волосы и всего четыре раза спрашивает, не забыли ли они запереть дверь, прежде чем выйти в Лондон.

На Диагон-Алее облачный, душный день. Хотя Петунии пришлось маршировать как солдат через тот ужасный, грязный паб, и она чуть не потеряла терпение, стоя в переулке, полном мусорных контейнеров, невозможно не ощутить восхищение волшебным Лондоном. Люди здесь странные, магазины ещё более необычные, а Лили выглядит так, будто попала в парк аттракционов, не в силах скрыть своë возбуждение. Мама, крепче сжимая сумочку, остаётся рядом с Макгонагалл, которая сдержанно улыбается, показывая им окрестности.

Сначала они покупают форму, от чего Петуния с ужасом обнаруживает, что она будет чёрной. Этот цвет ей совсем не идёт — она выглядит как бледное привидение. Тем не менее, Макгонагалл — не та женщина, которая станет терпеть жалобы по поводу дресс-кода, и Петуния, с очевидным недовольством, сдается, когда ведьма в магазине мантий ворчит, что она слишком хрупкая для своего возраста, но всё же делает комплимент розовому зажиму в её волосах.

Девочка, стоящая рядом с ней, также невысокая, с клубнично-рыжими волосами, собранными в два хвостика. Она вся в веснушках и с щербинкой между передними зубами. Её любимый цвет — красный, что сразу заметно по её бордовому платью.

Позже она станет первой подругой Петунии, кроме сестры. Но пока она спорит с усталой матерью и двумя младшими детьми. В какой-то момент, с явным раздражением, она поворачивается к Петунии и протягивает руку:

— Я Марлен Маккиннон. Ты тоже начинаешь в сентябре?

После мгновения замешательства Петуния неуверенно пожимает её руку.

— Петуния Эванс.

Мать Марлен, крепкая блондинка с тревожными глазами, но с лёгкой улыбкой, поворачивается, чтобы поприветствовать Макгонагалл и сочувственно спрашивает у Вайолет, является ли она тоже магглом:

— Мел мне не сказал до самого медового месяца! Он сказал, что работает в больнице — я думала, что мне достанется доктор! Вот такие уж они, мужчины…

— Да, — говорит Марлен, не обращая внимания на отчуждённость Петунии, — ну, хотя бы ты первая в своей семье. У меня уже двое старших братьев учатся там. Один — староста, а другой — в отработках каждый второй день.

— Я тоже хочу! — жалуется младшая сестра Марлен. — Я уже умею создавать магию!

— Если только считать, что немного вспыхивают огоньки, Мона, — говорит Марлен, закатив глаза и кивнув на младших детей. Мальчик настойчиво ковыряется в носу. — Моника и Малкольм.

У них нет выбора — Маккинноны сопровождают их на все остальные остановки, а старшие братья тоже появляются. Семейство Маккиннонов — от рыжеволосого Майкла до медного Мэтью, от клубнично-рыжей Марлен до песочных Моники и Малкольма с белыми волосами. Они шумные, агрессивные и неугомонные, полные историй и шуток, с косыми взглядами, если кого-то перебивают.

Петуния должна бы их не выносить, но Марлен всегда внимательно слушает её, как будто каждое слово Петунии очень важно, и ни разу не игнорирует её в пользу Лили. Так что Петуния чувствует нечто вроде сдержанного терпения, хотя старшие мальчики уже настроены дразнить её, а Мэтью пытается впечатлить Лили, «неважно маггл она или нет».

Марлен — такая же уверенная в себе, как и Лили, но по-другому. Марлен более резкая, менее терпеливая и склонна смеяться над всем. Когда она говорит Петунии, что ей обязательно нужно завести сову, Петуния слушает, хотя птиц она никогда не любила, и неуверенно выбирает одну маленькую, которую Марлен тут же называет Бэзил. Кот Марлен — огромный рыжий Морис, шерсть которого Петуния уже может представить, покрывающей всю форму.

А вот магазин волшебных палочек предстоит посетить в одиночку. Петуния заходит туда одна, сжимая руки в аккуратные кулачки. Воздух в магазине тяжёлый и густой от пыли, и её дыхание прерывается короткими рывками, когда она стоит у грязного окна, глядя на старика за прилавком, который внимательно смотрит на неё. Его глаза блестят в орбитах, и Петуния нервно моргает, сжимаясь в себе, когда он выходит из-за прилавка.

— Вас я не помню, — говорит он серьёзно, осматривая её с головы до ног. — Магглорожденная, так?

Петуния вздрагивает, но кивает.

— Понял, — говорит он, — руки вперёд, пожалуйста.

Из его кармана вылетает рулетка, которая обвивает её руки, пальцы, ноги и даже нос. Петуния вздрагивает и дергается, но молчит, надеясь поскорее завершить этот процесс. Она не хочет палочку, не понимает, как махание палочкой сделает её настоящей ведьмой, но Макгонагалл сказала, что это обязательно, и что Гаррик Олливандер — лучший волшебник-палочкодел в Британии.

— Колдуете левой или правой? — спрашивает он, забирая рулетку и заходя в склад с коробками.

— Правой, — бурчит Петуния, теребя свои голые руки. Магазин странно холодный, несмотря на жару снаружи. Наверное, какое-то заклятие. Ей всё равно. Она просто хочет выбежать на улицу. Но Олливандер возвращается с коробками и протягивает ей первую палочку.

— Вяз, волос единорога, 12 и ⅓ дюйма, упругая, — говорит он с лёгким сомнением. — Давайте посмотрим.

Петуния взглянула на палочку, затем перевела взгляд на него.

— Помаши ею, — сказал он с нетерпением, и она послушно взмахнула. Ничего не произошло. — Еще раз? — предложил он, сомневаясь, и Петуния помахала палочкой с большим усилием, отчего бумаги на прилавке взлетели в воздух.

— Хм, — протянул он, — довольно вяло. Мы можем и лучше, не так ли? Гортензия, волос единорога, 10 и ½ дюйма, гибкая.

На этот раз её движение вызвало оглушительный хлопок и запах едкого дыма.

— Ну, — он закашлялся, — возможно, третья попытка будет удачной. Гортензия, сердечная жила дракона, ровно 13 дюймов, жесткая.

Петуния почувствовала, что с этой палочкой все иначе. Трудно объяснить, но те палочки казались простыми карандашами, как если бы она играла в фокусы, хотя этим всегда занималась Лили, а не она. Эта палочка… это уже не игра. Она взмахнула ею, и золотые искры посыпались, сверкая среди пылинок. Петуния не могла оторвать глаз, как они мерцали и исчезали.

— Очень хорошо, — похвалил Олливандер, хотя было неясно, кого он хвалит — её или себя. — Хотя, на первый взгляд, ты не кажешься тем человеком, который мог бы использовать сердечную жилу дракона, но… возможно… посмотри на украшение на стержне, а гортензия… гортензия — весьма интересная древесина, не так ли? Способная на великое исцеление… и великое разрушение. Такие палочки обычно выбирают… — он взглянул на неё, — конфликтующих. Я бы посоветовал тебе быть осторожной, потому что если обращаться с гортензией небрежно, последствия могут дать ужасный обратный эффект.

— Обратный эффект? — переспросила Петуния с недоверием. — Как у машины?

Олливандер просто уставился на неё и добавил:

— Отличная палочка для дуэлей, если когда-нибудь решишься.

Она расплатилась и поспешила выйти, а после того как показала палочку заинтригованной Марлен, у которой уже была своя палочка; плющ, 12 и ⅕ дюйма, волос единорога, «гибкая и бугристая». МакГонагалл, похоже, была довольна её выбором, или, как она говорила, «выбором палочки», а Лили тихо ревновала весь путь домой на поезде.

У Петунии есть форма, которую нужно постирать и погладить, все учебники, перья и пергамент, котелок, маленькая сова в клетке, палочка в коробке, из которой она не собирается её доставать, и адрес Марлен, написанный на клочке бумаги.

— Увидимся на платформе, — сказала Марлен вместо прощания, как будто это было неизбежно.

1 сентября. Сегодня среда, 28 июля 1971 года. Через месяц и три дня она будет стоять на платформе, ожидая поезд, пытаясь не заплакать, стараясь не закричать от толпы людей вокруг. Поезд приходит ровно в 11, а отправка платформа — 9 и ¾. Почему не 10?

Почему она не может быть просто обычной, красивой и милой? Вместо этого она — чудовище, которую собираются отправить в черт знает куда, чтобы стать ведьмой. А Лили так бы хотела, чтобы это уже случилось. И единственный человек, кого она будет знать в школе, кроме Марлен, её ненавидит. И мама всё ещё её любит, но в то же время боится.

И она уже не простая, скучная Тьюни Эванс, с белыми носками, тонкими губами и сердитыми синими глазами. Она — нечто большее, нечто, что не помещается в рамки систем, на которые Петуния привыкла опираться. Как можно организовать палочку и котелок? Как можно сдержать заклинания и проклятия?

Нельзя. Ты не сможешь. И поэтому, несмотря на чёрные развевающиеся мантии и грозную шляпу, она чувствует себя голой и раненой, как открытая корка раны, из которой сочится кровь и гной. Нет пластыря, чтобы наклеить на это. Всё, что она может сделать, — это кровоточить.