Внутри зеркала (джен)

Ночь снова упала на замок. Вода стекала по оконным стёклам слизеринской спальни, будто само озеро прислушивалось. Калеб сидел у своего столика, спиной к кровати, лицом к тетради.

В комнате дремали трое сокурсников. Один — храпел. Другой — говорил во сне. Никто не замечал, как Калеб, склонившись к свечному огню, медленно переворачивает страницы, будто боится что-то потревожить.

Буквы были ровные, как будто писались в трансе. Почерк не старел, не дрожал — будто слова сохраняли в себе дыхание самой пишущей.

Он начал с начала.

Он читал вслух — шёпотом.

Каждое письмо было как исповедь.

«Ты был не таким, как все. Я не верила в ту правду, которую шептали. Ты говорил — мир боится слабых. А я боялась только тебя. Но и тебя — любила. Больше, чем себя.»

Некоторые письма были наполнены страхом, некоторые — почти нежностью. Он не понимал: кем была она для Тома Реддла? Возлюбленной? Последовательницей? Жертвой? Или… предателем?

На одной странице был засохший отпечаток капли — чернило растеклось, как слеза.

«Ты говорил мне смотреть в зеркало. Что только в нём можно увидеть правду. Я не верила. До тех пор, пока оно не заговорило со мной...»

Калеб замер. Перечитал.

Сердце отбило два быстрых удара.

Зеркало.

Он знал, о каком зеркале идёт речь. Оно стояло в запретном зале под северным крылом, куда никого не пускали после войны. Его называли Зеркалом Эиналеж — зеркало желания.

О нём рассказывали шёпотом, как о проклятом предмете.

Калеб слышал, что в нём погибали души.

Что оно запоминает тех, кто смотрит слишком долго.

Что некоторые… остаются по ту сторону.

«…в зеркале ты не был чудовищем. Ты был мальчиком. Твоё лицо было моим утешением. Я писала тебе, будто могла достучаться — сквозь отражение. И оно отвечало. Медленно, не словами. Но ты был там. Ты слышал меня. Я знаю.»

Калеб отложил тетрадь. Комната вдруг показалась слишком тесной. Словно стены слушают, как бьётся его сердце.

Он встал, подошёл к зеркалу над умывальником и посмотрел на себя.

Бледное лицо. Серые глаза. Волосы — как у неё. Веки — как у отца, которого он не знал. Он не узнал себя. Или не хотел.

Он прошептал:

— Ты там?

Тишина. Только капля с потолка упала в таз, как запятая.

Калеб вернулся к столу.

На последней странице, которую он прочёл, была приписка, тонкой линией в самом низу:

«Если кто-то найдёт это… иди к зеркалу. Но только если готов увидеть не то, что хочешь — а то, что уже внутри.»

Он закрыл тетрадь.

Свет свечи колыхнулся.

Он знал: завтра он пойдёт туда. Даже если никто не пойдёт за ним. Даже если... он не вернётся.