Гарри Поттер. После финального свиста (гет)

В коридоре под стадионом пахло мокрым деревом, спортивной мазью и пылью — всё как в старом зале для квиддича в Хогвартсе. Гарри шагал по каменному полу, слыша отголоски оваций, доносившиеся сквозь толстые стены. Вдоль стен мерцали факелы, вперемешку с магическими лампами — смесь старого и нового, как будто здесь тоже происходила встреча с прошлым.

Он не знал, зачем идёт. Просто знал, что должен.

Перед ним — дверь с табличкой: «Сборная Англии». Голоса, смех, кто-то отпустил плоскую шутку про снитч, кто-то шумно хлебал воду. Гарри остановился, словно наткнувшись на невидимую преграду. Сердце застучало быстрее, чем во время любого допроса или погони.

— …Ты либо заходишь, либо нет, — сказал кто-то за спиной. Гарри обернулся — охранник, усталый волшебник в жилете с эмблемой чемпионата, лениво жевал жевательную резинку.

Гарри показал пропуск.

— Проходите, мистер Поттер, — сразу исправился тот. — Её раздевалка — в конце по коридору, через стеклянные двери. Слева.

Гарри кивнул, проглотил сухой ком в горле и пошёл дальше.

Джинни стояла спиной к двери. На ней была тренировочная мантия, волосы собраны в узел, шея блестела от пота. Она говорила с кем-то из команды, но, заметив его отражение в стекле, замерла.

— Дай нам минуту, — тихо сказала она, не оборачиваясь.

Когда остальные ушли, она повернулась.

— Гарри.

Она сказала это спокойно. Без удивления. Будто знала, что он придёт. Или ждала.

— Ты пришёл, — повторила она чуть тише. Теперь с легким дрожанием в голосе.

Он кивнул. Не знал, что сказать.

— Ты хорошо летала, — выдавил он наконец. — Нет… неправильно. Ты была потрясающей. Как… как всегда.

Джинни посмотрела на него с едва заметной улыбкой — тёплой, уставшей.

— Это было важно для меня, — тихо ответила она. — Этот матч. Я мечтала о нём с детства. Но когда я поймала снитч… первой мыслью была: интересно, смотрит ли он?

Она замолчала. Гарри всё ещё стоял в дверях, словно боялся сделать шаг внутрь.

— Я не думал, что ты захочешь меня видеть, — признался он. — После всего…

— Ты ведь не уходил от меня, Гарри. Ты уходил от войны, от воспоминаний. Я это понимала. Просто тогда мне казалось, что, если ты не вернулся сразу, значит, не вернёшься вовсе.

— Я думал, что защищаю тебя, — сказал он, наконец входя. — Что не тяну за собой мрак. А на деле… я просто исчез. Я не знал, как жить, когда не надо больше сражаться.

Джинни кивнула. Она подошла ближе — не слишком близко, но достаточно, чтобы Гарри уловил аромат свежего воздуха, мятного лосьона и чего-то еле заметно сладкого.

— Я училась жить без тебя, — сказала она спокойно. — Сначала — каждый день по часу. Потом — дольше. Я не злилась. Просто... училась дышать заново.

Молчание зависло между ними, как утренний туман: плотное, но не тяжёлое. В этом молчании было слишком много — что не сказали, что не написали, что не простили себе.

— Я скучал, Джинни, — сказал он. — До боли. Не по воспоминаниям. По тебе — живой, настоящей.

Она посмотрела ему в глаза. Прямо. Без страха. Без стен.

— Ты слишком долго не возвращался.

— Я знаю.

— И ты всё ещё не знаешь, чего хочешь?

Он колебался. Потом, почти шёпотом:

— Я не хочу больше смотреть на твою спину, когда ты улетаешь.

Её глаза стали мягче.

— Тогда оставайся, — просто сказала она. — Но не обещай ничего. Просто побудь рядом. Пусть всё остальное скажется позже.

И Гарри шагнул ближе. Не для поцелуя. Не для объятий. Просто чтобы быть рядом.

И это было впервые за долгие годы достаточно.

Они вышли вместе из раздевалки, в ночь, прохладную и пахнущую магией фейерверков. Джинни шла чуть впереди, волосы распущены, голос всё ещё звенел от матча. Гарри слушал её смех — и думал, что в этой тишине между фразами он слышит больше, чем в любой речи.