Гарри Поттер. После финального свиста (гет)

Гарри Поттер проснулся от звона чайника, севшего на последнее дыхание. Комната всё ещё была погружена в серую тень раннего утра: блеклый свет скользил по полке с книгами об оборотнях, недопитой кружке чая и старому «Ежедневному пророку», лежащему на краю стола. Он сел, провёл рукой по волосам и вздохнул. Спал он плохо, как почти всегда в последнее время.

На кухне всё было так же, как вчера, и позавчера: аккуратно, скупо, будто в доме, в который возвращаются лишь на ночь. Гарри налил себе чай, бросил туда сахар по памяти — на вкус ему давно было всё равно. Сел за стол. И тогда заметил.

Конверт.

Бело-золотая бумага, красивый почерк — не Гермиона. Рон.

Он вскрыл письмо. Внутри лежал билет — крупными буквами на нём значилось:

ФИНАЛ КУБКА ЛИГИ: АНГЛИЯ vs БОЛГАРИЯ

Стадион «Гриммаурт-Арен»

Начало: 19:30

Под ним Рон приписал от руки:

«Полагаю, ты узнаешь фамилию в составе Англии. Просто подумал — вдруг захочешь снова увидеть, как она летает. Места отличные. Гермиона настояла».

Гарри уставился на бумагу. Имя он знал. Даже если бы не читал квиддичных новостей — он бы всё равно знал. Джинни Уизли.

Он пришёл на стадион поздно. Уже когда толпа ревела, флажки раскачивались, а фанаты запускали в небо золотые дымки и магические салюты. Гарри прошёл на своё место — в ложу для гостей Министерства. Никто не стал с ним заговаривать: в аврорской мантии, с усталым лицом и взглядом, будто отлетавшего с дементорами, он не вызывал желания к светской беседе.

Поле раскрылось перед ним как живая картина. И вот — команды вылетают. Англия — в тёмно-красном с золотыми полосами.

Она летела третьей.

Гарри затаил дыхание.

Джинни двигалась по воздуху как стихия. В её манере был огонь, который он помнил с Хогвартса — дерзкий, точный, свободный. Но сейчас к нему добавилось что-то новое: хладнокровие, сила, уверенность. Её мётла будто слушалась не руками — а сердцем. Она обрушивалась на снитч как молния, разворачивалась с таким острым углом, что кто-то внизу ахнул.

Гарри не следил за счётом. Он смотрел только на неё.

Каждое её движение отзывалось в нём чем-то странным, щемящим. Он вспомнил, как однажды, в шестом курсе, она рассмеялась в библиотеке, обернувшись к нему через плечо. Он вспомнил, как перед битвой за Хогвартс поцеловал её в коридоре — быстро, как будто прощаясь. Тогда он думал, что теряет её навсегда. Но оказалось — просто потерял на годы.

И вот она — как звезда на фоне вечернего неба. Другая. И всё ещё — своя.

Когда Джинни нырнула за снитчем, Гарри почувствовал, как время замедлилось. Он знал, что она поймает его — не потому, что она была лучшей, а потому, что это был её миг. Она рванула, оторвалась от болгарского ловца — и в следующий миг трибуны взорвались.

Она поднималась над полем с поднятой рукой, в которой блестел золотой шар. Волосы развевались, глаза сияли.

Гарри поймал себя на том, что улыбается. По-настоящему.

Он вышел из ложи, когда фейерверки начали рассыпаться в небе. На груди под мантией что-то сжималось — не боль, не тоска, а предчувствие. В правой руке он всё ещё держал пропуск — пергамент с печатью организаторов и надписью «Зона игроков. Гостевой доступ.»

Он остановился у ворот. Оглянулся на поле.

Потом вздохнул. И пошёл вниз, по лестнице, в освещённый коридор под трибунами.

В коридоре под стадионом пахло мокрым деревом, спортивной мазью и пылью — всё как в старом зале для квиддича в Хогвартсе. Гарри шагал по каменному полу, слыша отголоски оваций, доносившиеся сквозь толстые стены. Вдоль стен мерцали факелы, вперемешку с магическими лампами — смесь старого и нового, как будто здесь тоже происходила встреча с прошлым.

Он не знал, зачем идёт. Просто знал, что должен.

Перед ним — дверь с табличкой: «Сборная Англии». Голоса, смех, кто-то отпустил плоскую шутку про снитч, кто-то шумно хлебал воду. Гарри остановился, словно наткнувшись на невидимую преграду. Сердце застучало быстрее, чем во время любого допроса или погони.

— …Ты либо заходишь, либо нет, — сказал кто-то за спиной. Гарри обернулся — охранник, усталый волшебник в жилете с эмблемой чемпионата, лениво жевал жевательную резинку.

Гарри показал пропуск.

— Проходите, мистер Поттер, — сразу исправился тот. — Её раздевалка — в конце по коридору, через стеклянные двери. Слева.

Гарри кивнул, проглотил сухой ком в горле и пошёл дальше.

Джинни стояла спиной к двери. На ней была тренировочная мантия, волосы собраны в узел, шея блестела от пота. Она говорила с кем-то из команды, но, заметив его отражение в стекле, замерла.

— Дай нам минуту, — тихо сказала она, не оборачиваясь.

Когда остальные ушли, она повернулась.

— Гарри.

Она сказала это спокойно. Без удивления. Будто знала, что он придёт. Или ждала.

— Ты пришёл, — повторила она чуть тише. Теперь с легким дрожанием в голосе.

Он кивнул. Не знал, что сказать.

— Ты хорошо летала, — выдавил он наконец. — Нет… неправильно. Ты была потрясающей. Как… как всегда.

Джинни посмотрела на него с едва заметной улыбкой — тёплой, уставшей.

— Это было важно для меня, — тихо ответила она. — Этот матч. Я мечтала о нём с детства. Но когда я поймала снитч… первой мыслью была: интересно, смотрит ли он?

Она замолчала. Гарри всё ещё стоял в дверях, словно боялся сделать шаг внутрь.

— Я не думал, что ты захочешь меня видеть, — признался он. — После всего…

— Ты ведь не уходил от меня, Гарри. Ты уходил от войны, от воспоминаний. Я это понимала. Просто тогда мне казалось, что, если ты не вернулся сразу, значит, не вернёшься вовсе.

— Я думал, что защищаю тебя, — сказал он, наконец входя. — Что не тяну за собой мрак. А на деле… я просто исчез. Я не знал, как жить, когда не надо больше сражаться.

Джинни кивнула. Она подошла ближе — не слишком близко, но достаточно, чтобы Гарри уловил аромат свежего воздуха, мятного лосьона и чего-то еле заметно сладкого.

— Я училась жить без тебя, — сказала она спокойно. — Сначала — каждый день по часу. Потом — дольше. Я не злилась. Просто... училась дышать заново.

Молчание зависло между ними, как утренний туман: плотное, но не тяжёлое. В этом молчании было слишком много — что не сказали, что не написали, что не простили себе.

— Я скучал, Джинни, — сказал он. — До боли. Не по воспоминаниям. По тебе — живой, настоящей.

Она посмотрела ему в глаза. Прямо. Без страха. Без стен.

— Ты слишком долго не возвращался.

— Я знаю.

— И ты всё ещё не знаешь, чего хочешь?

Он колебался. Потом, почти шёпотом:

— Я не хочу больше смотреть на твою спину, когда ты улетаешь.

Её глаза стали мягче.

— Тогда оставайся, — просто сказала она. — Но не обещай ничего. Просто побудь рядом. Пусть всё остальное скажется позже.

И Гарри шагнул ближе. Не для поцелуя. Не для объятий. Просто чтобы быть рядом.

И это было впервые за долгие годы достаточно.

Они вышли вместе из раздевалки, в ночь, прохладную и пахнущую магией фейерверков. Джинни шла чуть впереди, волосы распущены, голос всё ещё звенел от матча. Гарри слушал её смех — и думал, что в этой тишине между фразами он слышит больше, чем в любой речи.

Утро наступило тихо, без фанфар и безбудильных заклятий. Только мягкий свет струился сквозь лёгкие шторы, расплываясь по деревянному полу, по стопке книг на подоконнике и по чашке с засохшим следом от чая.

Гарри лежал в небольшой комнате на втором этаже — простой, но уютной. Дом на окраине Оттери-Сент-Кэчпола — тот, что Джинни сняла себе после окончания школы, чтобы быть «в стороне от всех». Он не был похож на логово звезды квиддича. Здесь пахло книгами, сухоцветами и... домом.

Он потянулся и сел, опираясь на ладони. Было непривычно спокойно. Ничего не болело. Не давила тишина. Не стучали в дверь с поручениями из Министерства.

Он спустился на кухню. Джинни стояла у плиты в рубашке с закатанными рукавами, волосы спутаны, на носу — солнечный блик от окна. Она жарила что-то на сковородке и тихо насвистывала мелодию, которую Гарри не знал. Или знал когда-то — из тех времён, что прячутся в памяти, как светлячки.

— Доброе утро, — сказал он, тихо, будто боясь спугнуть.

Она повернулась, с лёгкой улыбкой.

— Ты спал, как человек, у которого нет на завтра совета по безопасности.

— Видимо, я впервые — именно такой человек, — усмехнулся он.

— Тогда садись. Я делаю яйца по-ирландски. Не спрашивай, в чём разница — просто ешь и молчи.

Он сел. Она подала тарелку, налила чай. Они ели в тишине, не потому что не было слов, а потому что было достаточно присутствия. Иногда глаза говорили больше. Иногда — паузы между глотками.

— У тебя тут хорошо, — заметил Гарри. — Я думал, ты живёшь в Лондоне.

— Пробовала, — пожала плечами Джинни. — Но Лондон быстро устаёт от тебя. А здесь... я могу быть собой. Без интервью. Без толпы. Без «девушки Гарри Поттера». Просто — Джинни. Я даже посадила огород.

— Ты сражала драконов, а теперь выращиваешь редис?

— Он не взрывается, в отличие от твоих заданий. Это... тоже своего рода победа.

Гарри улыбнулся.

После завтрака они вышли на прогулку. Вдоль реки, по тропинке, где высокие травы царапали мантию. Джинни рассказывала, как однажды заблудилась в поле с мётлой, как играла за ирландский клуб под чужим именем, как поймала снитч во время ливня, когда никто другой не мог даже подняться в небо.

Он слушал. И вдруг понял: он не скучает по Джинни шестого курса. Он скучает по ей, взрослой. Уверенной. Сильной. Ранимой. Честной. Той, которой она стала, пережив всё. И которая не только выжила — но расцвела.

Они сидели на скамейке у воды. Ветер перебирал пряди её волос, солнце медленно опускалось, и всё вокруг было похоже на тот короткий момент перед сном — когда ты ещё не спишь, но уже не боишься. Гарри протянул руку. Джинни ответила сразу, без слов, просто вложив свою ладонь в его.

— Мне казалось, — сказал он, — что, если я исчезну, ты будешь в безопасности. Но я не понял: ты не просила защиты. Только правды. И не быть забытой.

— Я не была забытой, Гарри, — сказала она мягко. — Я была в каждом твоём решении. Просто ты не знал, что это — тоже любовь.

Он посмотрел на неё. В глаза, в которых не было ни обиды, ни упрёка — только спокойствие. Принятие.

И вдруг стало ясно: им не нужно было начинать заново. Они просто продолжили с той ноты, на которой когда-то замолчали.