Портеньо (джен)

…Сил и сноровки таскать мешки, тюки и ящики на погрузке-выгрузке мне хватало на первое время, но вечная нехватка сна и еды мало-помалу отнимали их у меня, и как-то раз, когда мы грузили на пакетбот посуду, я не удержался на стыке тряских сходен и борта… Даже падая, я не выпускал из рук этого злосчастного ящика, и когда он грохнулся о палубу, едва не проломив доски, и внутри звонко хрустнуло — мне показалось, что это мои кости трескаются от удара, так сильно и крепко я врезался в обитый стальной полосой угол, и я на какое-то время забыл, как надо дышать. Правда, когда через несколько ударов сердца у меня получилось проглотить немного жгучего, с железным привкусом воздуха, на меня налетел боцман и с воплем: «Там хоть одна тарелка живая?» — закатил мне такую затрещину, что воздух тут же выскочил обратно, а грузчики и матросы заржали, как стоялые жеребцы в деннике, топоча каблуками и пятками.

Потом под их усмешки и презрительный свист я собирал ходившими ходуном руками разбитые в щепу планки ящика и черепки фарфора, смешанные с пучками соломы, нахватал в ссаженные руки заноз, и, что самое обидное — делал все это «за просто так», вся плата за неделю ухнула в небытие по моей неловкости…

На следующую ночь руки побагровели, распухли, стали нарывать и дергать, да так, что я промаялся до зари, сидя в своем углу чердака и баюкая отекшие, горячие кисти, раскачиваясь, чтобы отвлечься от болезненного жара, и почти с первым светом пошел к соседке по «Казарме» (как называли наш дом его обитатели), испанке из Кадикса, чей муж был китобоем, и попросил немного ворвани и чистых тряпок — на перевязку. Такими руками я не мог удержать ни ложки, ни кружки, да и есть в таком состоянии не хотелось, хотя соседка иногда приносила миску круто сваренной кукурузной каши, политой пахучим маслом, или отварного обжаренного риса, и я решил, когда поправлюсь и буду с заработком, купить ее детям dulces lacteos*, чтобы хоть как-то отблагодарить ее за помощь.

…Когда я наконец-то сумел сползти с чердака — выбрался в город в поисках новой работы — я сам себе показался пустым и легким, не тяжелее охапки сена, и когда меня занесло на главную улицу (она оглушила меня шумом, блеском, солнцем и выкриками), я вдруг замер у витрины парикмахерской. На рифленом стекле витрины фальшивым серебром, в пузырях и складках, тускло светились буквы из амальгамы, и в плоской глубине этого зеркала отражались осунувшееся, истаявшее, темное, как свеча из неотбеленого воска, лицо и тоскливые, выгоревшие в голодной пытке, глаза…

_____________

* Dulces lacteos — молочные сладости (исп.)