Панацея: Королева и Мэр (джен)

— Я… Я не понимаю, — с трудом выдавила Риджина. Голос сорвался, горло пересохло, будто в нём застрял ком песка. — Что значит «меня не стало»?

Королева приблизилась неслышной, текучей походкой хищника. Она замерла у края постели, вглядываясь в лежащую женщину. В её глазах, обычно холодных и властных, теперь читались растерянность и хрупкость.

— Это значит, что я перестала существовать, — произнесла Королева едва слышно, будто хрустальная грань рассыпалась в воздухе. — Был миг, когда я была — и вдруг наступила пустота. И виновница этого — ты, госпожа Мэр. Ты изменила свою судьбу — и вместе с ней мою, стерев наше общее будущее.

Мэр попыталась приподняться, но острая боль пронзила позвоночник, разливаясь огнём по всему телу. Она окинула Королеву лихорадочным взглядом, пытаясь уловить признаки той скрытой мощи, что исходила от неё. Но облик противницы утратил угрожающую силу, сменившись меланхоличной грустью.

— Не понимаю, — запнулась Мэр. Нервозность дрожала в каждом её слове. — Я помню казни, сражения, потерю близких… Но не припоминаю, чтобы ты когда-то отделялась от меня. Или чтобы у меня была возможность уничтожить тебя.

— Ты не убила меня буквально, — мягко возразила Королева, покачав головой. — Ты выбрала иной путь, и в реальности, которую ты создала, для меня не осталось места. Я стала… ненужной. Я хочу понять, как это произошло. Хочу понять, что заставило тебя отказаться от того, кем ты была. От того, кем мы были.

Она протянула руку, но не коснулась Риджины — пальцы застыли в воздухе, словно боясь причинить боль.

— Я не отказывалась от себя, — прошептала Мэр. Её голос был едва слышен сквозь пелену страха. — Я лишь пыталась выжить. Каждый мой выбор, каждое решение были борьбой. Я не могла позволить себе думать о будущем, прошлое имело значение лишь в одном: Дэниел не отомщён.

Королева наклонила голову, изучая лицо Мэра. В её глазах плескалась печаль, словно она искала крупицы понимания.

— Но ты не понимаешь, — тихо сказала она. — Мы были единым целым. Ты и я — две стороны одной медали. Отвергнув свою судьбу, ты отвергла и меня. Я превратилась в тень…

— Я не знала, что наложение проклятья приведёт к твоему исчезновению, — выдохнула Мэр. Её голос дрожал. — Я думала, что поступаю правильно. Что спасаю нас обеих.

Королева отступила на шаг, её лицо исказилось от боли.

— Спасение — это иллюзия, — холодно произнесла она. — Ты спасла лишь себя, мечтая о будущем без меня. И теперь, когда я здесь, ты должна признать: ты была слаба. Непримирима, слаба и хрупка. Ты взывала о помощи в тяжёлые минуты, и я защищала тебя. Ты была… мной. А потом захотела другой жизни. Скажи, что заставило тебя отказаться от силы, от своей сущности? Что заставило тебя стать… доброй?

Слово «доброй» прозвучало как оскорбление, и по щекам Мэра потекли слёзы. Она не знала, были ли это слёзы боли, понимания или сожаления.

— Я… не могу объяснить, — призналась Мэр. Уверенность покинула её голос. — Просто накопилась усталость от вечных войн, конфликтов, ненависти. Я захотела изменить судьбу, ощутить человеческое тепло, радость простых вещей.

Королева горько усмехнулась, и этот смех пронзил Мэр как удар.

— Радости? Ты правда веришь, что счастье можно найти, отвернувшись от себя? Думаешь, мир обретёт краски, если спрятать свою истинную природу? — Голос Королевы звенел, как натянутая струна. — Ты ошибаешься. Счастье не приходит, когда гасишь внутреннее пламя. Оно рождается, когда это пламя пылает в полную силу! Иначе откуда взяться краскам мира? Ты заблуждаешься, полагая, что мир меняется сам по себе — он меняется под действием силы.

Во взгляде Королевы вспыхнул странный огонь — больше не меланхолия, не растерянность. Лишь твёрдая решимость вернуть всё на свои места. Мэр почувствовала, как внутри зарождается знакомое предчувствие — буря была неизбежна.

— Нужно найти иной способ общения, — задумчиво прошипела Королева, чуть поводя плечом. — Моё время на исходе, и новые методы убеждения должны быть эффективнее прежних.

Медленным, царственным движением она протянула руку и щёлкнула пальцами. Мир замер, мгновение остановилось, и комната начала растворяться, превращаясь в размытое переплетение света и тени. Когда зрение Мэра прояснилось, она оказалась в густом лесу. Лёгкий ветерок шелестел в ветвях, создавая умиротворяющую мелодию.

Перед ней раскинулась узкая тропинка, ведущая к небольшой поляне, укрытой тенью деревьев. В центре поляны стоял столик с белой кружевной скатертью, изысканными приборами и дымящимся чайником. Плетёные стулья с вышивкой приглашали присесть.

— Прекрасное местечко, не правда ли? — произнесла Королева, усаживаясь за стол. — Здесь нам будет уютнее, чем в тесной спальне падчерицы.

Пейзаж завораживал, но внутренний протест Риджины не утихал. Она огляделась, пытаясь осмыслить происходящее. Лес казался живым, внимательно следящим за каждым её движением. Солнечные лучи пробивались сквозь листву, рисуя причудливые узоры на земле.

— Где мы? — нарушила тишину Мэр, устремив сердитый взгляд на Королеву. — И зачем ты перенесла нас сюда?

— Не стоит бояться. Этот лес тих и прекрасен, как и мой чай совершенно безвреден. Желаете убедиться? Я могу показать пример первой, хотя вы уже брали из моих рук напиток… — Королева отпила из чашки, равнодушно пожав плечами.

— Ах, дорогая, это лишь демонстрация моей силы, — продолжила она, попивая чай. — Иногда перемены необходимы, чтобы взглянуть на вещи под другим углом.

Помедлив, Мэр осторожно приблизилась к столу и взяла предложенную чашку. Сердце колотилось, разум метался между страхом и любопытством. Она поднесла чашку к губам, вдыхая тонкий аромат трав.

— Ты говоришь, что устала от ненависти, что ищешь счастья, — мягко произнесла Королева. — Но что такое счастье, если оно построено на отрицании того, кто ты есть? Ты думаешь, что, став «доброй», обрела покой? Дэниэл отпустил тебя — значит, ты готова встать на сторону этих мародёров?

Мэр сделала маленький глоток. Тёплый, успокаивающий чай контрастировал с острыми словами Королевы, заставляя сердце сжиматься.

— Я… не знаю, — прошептала она. — Я просто хотела, чтобы всё было иначе. Чтобы исчезла боль.

— Боль — часть жизни, — Королева поставила чашку с лёгким стуком. — Как и сила. Ты обладала великой силой, способной изменить мир. Но выбрала путь самоотречения. И потеряла себя.

— Я не потеряла себя, — возразила Мэр, хотя голос её дрожал. — Я нашла иной путь. Путь, где есть место любви, а не только жажде мести. У меня есть сын, и он любит меня такой, какая я есть. Я живу дальше, как и просил Дэниэл. Всё хорошо.

Королева склонила голову, её взгляд стал пронзительным.

— Любовь? Ты называешь это любовью? Это его манипуляция тобой, дорогая. Его «любовь» — твой самообман. Ты ошибаешься, думая, что он принимает тебя настоящую. Ты не настоящая — ты лишь спрятала свою истинную сущность, надеясь, что она исчезнет. Но этого не произойдёт.

Она сделала паузу, наблюдая за реакцией Мэра.

— Устала от борьбы? Но что такое борьба, если не способ самоутверждения? Что такое ненависть, если не отражение любви?

Мэр впивалась взглядом в Королеву, сердце бешено колотилось. Тяжёлое молчание повисло в воздухе. За спиной Королевы раскинулся дивный лес, маня забыть обо всём. Но Риджина ощущала близость чего-то большего, чем просто разговор.

— Ты не ответила, где мы находимся? — вновь заговорила Мэр.

— Это мои личные владения, моя последняя цитадель.

— Последняя цитадель? — недоверчиво переспросила Мэр, осматриваясь.

Пейзаж поражал воображение: высокие деревья создавали природный свод, лёгкий ветер шевелил траву, а щедрое солнце рисовало игру света и тени. Это место излучало гармонию, одиночество и комфорт.

— Оригинально устроено, — пробормотала Мэр, беря себя в руки. — Хотя, судя по оформлению, дела совсем плохи, если кроме леса и мебели ничего не осталось?

Королева расхохоталась, мгновенно забывая о серьёзности разговора.

— Очаровательно язвительный комментарий! Никогда раньше мне не доводилось получать такого удовольствия от чаепития, даже имея физическое тело. Мир хранит столько интересного!

Насмешливый тон Королевы раздражал гостью. Внезапно Мэр осознала смысл сказанного:

— Подожди… Ты упомянула смерть, сказала, что ты — призрак моей прошлой жизни… Мы умерли?

— Ах, милая, если мои бренные останки удостоились визита уважаемой дамы, будьте добры оставить венок у входа, если он у вас есть. Лично я предпочитаю сладости, а не спиртное.

Мэр поморщилась, чувствуя, как абсурдность ситуации давит на сознание. Но она твёрдо решила не поддаваться эмоциям.

— Признаться, цветов я не захватила. Да и вообще никаких даров. Остаётся надеяться, что ваша душа удовольствуется искренней улыбкой.

Улыбка Мэр действительно вспыхнула — яркая, словно ядовитый мак весеннего сада. Королева, заметив это, поняла: её попытка пошутить лишь усилила настороженность собеседницы.

— Мы в подсознании, миссис Мэр, — наконец произнесла Королева.

— Всё это кажется ещё более абсурдным… Ты говоришь о смерти, о прошлом, но я вижу тебя здесь — живую, полную своего обычного коварства. Объясни, как это возможно?

Королева склонила голову, глаза её блеснули в полумраке леса.

— Как это возможно? — повторила она с лёгкой иронией. — Моя дорогая, судьба — то, что мы выбираем сами. Я всегда выбирала лучшее. И если ты думаешь, что жалкая нить судьбы могла положить конец моему существованию, ты ошибаешься. Я не исчезла — я нашла новое убежище. Место, где моя сила не скована цепями чужих законов и предрассудков.

— Мы — один человек. Ты никуда не могла уйти, — Мэр скептически приподняла бровь. — И это убежище — всего лишь поляна с парой стульев? Не похоже на царство даже для одной из личностей королевы.

— Царство не в мебели, а в возможностях, — серьёзно ответила Королева. — Здесь мои возможности куда шире, чем прежде. Я больше не связана. Не вынуждена терпеть тебя. Я свободна. И эта свобода — мой истинный венец.

Она встала, и в её глазах вспыхнул знакомый огонь — огонь амбиций и безграничной власти. Мэр прикусила язык. Она знала: всё это — ловушка. Она не должна верить.

— Итак… — Королева улыбнулась, и в улыбке её было что‑то зловещее. Она поставила чашку Мэр на стол и провела пальцем по краю.

— Что за мерзость ты подсунула мне?! — вскочив, выкрикнула Мэр.

Королева лишь рассмеялась — звук эхом разнёсся по лесу.

— Довольно театрально. Признаюсь, не ожидала такого эффекта. Вижу, моя сущность пришлась тебе по вкусу.

Чай действительно оказался необычным. Его вкус будоражил и одновременно успокаивал — утончённый, непохожий на обычные сорта.

— Этот напиток создан из материи самой цитадели. Каждая капля — частица моей сущности.

— Остановись! Как мне выбраться отсюда?

— Чтобы проснуться от сна, нужно либо захотеть проснуться, либо быть разбуженным. Но даже если кто‑то пытается разбудить тебя извне, это тело теперь моё. Разбудить себя из чужого сна — ещё сложнее. Ты не сможешь проснуться, пока я не решу тебя отпустить.

Риджина вздрогнула.

Цитадель Королевы… Теперь смысл этих слов стал ясен. Личность Мэра оказалась в руках Королевы. Безумные замыслы, от которых Мэр пыталась убежать, теперь проникали в её разум.

— Ты не собираешься меня отпускать?

— Не совсем. Я отпущу тебя, если ты захочешь. Не я позвала тебя сюда — ты сама пришла и выпустила меня.

Атмосфера исказилась. Лес начал гореть, небо треснуло, мир за горизонтом рассыпался. Между ними осталось лишь пространство двух кресел — достаточно близкое, чтобы коснуться, протянув руку.

Мэр смотрела, как мир вокруг превращается в прах. Каждая трещина в небе отзывалась болью в её душе. Она чувствовала, как ускользает контроль, как цитадель Королевы поглощает её, словно зыбучий песок. Страх парализовал, но ещё сильнее был гнев — гнев на саму себя за то, что позволила этому случиться.

— А ты? — прошептала она. — Ты предлагаешь мне вернуться в кошмар, в псевдосвободу, зная, что ты здесь, внутри меня, отравляешь каждую мысль, каждое чувство?

Королева молчала. В этом молчании Мэр уловила не торжество, а странную, непонятную грусть.

— Я не хочу, чтобы ты страдала, — вдруг сказала Королева с искренностью в голосе. — Но я не могу просто исчезнуть. Я — часть тебя. Вернуться в этот мир — значит принять обе стороны себя: свет и тьму. Найти способ жить с ними в гармонии.

— Обманываешь! Ты не хочешь сосуществовать — тебе хочется быть главной!

Королева склонила голову. В её глазах блеснул знакомый огонёк.

Риджина смотрела на неё, пытаясь осмыслить происходящее. Она чувствовала, как её воля истощается, как личность растворяется в этой притягательной, но чужой реальности.

— Но… я хочу вернуться. Из нас двоих должна вернуться я, — прошептала Риджина с такой слабостью в голосе, что испугалась сама.

Королева рассмеялась — звонко, как разбитое стекло.

— Ты уверена? Здесь ты можешь быть счастливой. Можешь быть кем угодно. Можешь забыть всё, что причиняло боль. Можешь стать мной — и никто тебя не осудит.

Мэр отшатнулась. Стать Королевой? Это было последнее, чего она желала. Она — Риджина Миллс, а не чудовище, пожирающее её изнутри.

— Нет! — воскликнула она, и в голосе появилась новая сила. — Я не хочу быть тобой! Я хочу быть собой!

Королева остановилась. Улыбка исчезла. На лице — сначала разочарование, затем гнев.

— Ты говоришь о власти, — продолжила Мэр, стараясь скрыть дрожь. — Но истинная власть — не в подчинении других, а в контроле над собой. Ты потеряла этот контроль.

— Ты смеешь говорить мне о контроле? — прорычала Королева. — Ты, которая не можешь управлять даже собственными мыслями?

— Могу, — твёрдо ответила Риджина. — Могу контролировать себя. Могу идти путём гармонии, а не саморазрушения. Не позволю тебе украсть мою жизнь.

— Гармония? — усмехнулась Королева сквозь слёзы. — Ты говоришь о гармонии, когда растоптала всё, что мне дорого? Когда превратила мою жизнь в пепел?

Она приблизилась. Риджина ощутила прикосновение ледяной руки к своей щеке. В этом касании не было злобы — лишь тихая, всепоглощающая печаль.

— Твою жизнь? Это ты украла мою! Ты превратила меня в козла отпущения. Теперь во всём зле виновата я! Ты забыла, как, рыдая, молила меня о помощи, просила защитить и отомстить? Или скажешь, что смерть Леопольда — моих рук дело? Ты привыкла прикрываться мной: Риджина — герой, Королева — зло. Мы были едины, совершенны. Но ты решила, что главная, что вправе изгнать меня и принимать решения в одиночку. Ты говоришь, что хочешь измениться ради сына. Но Охотника за Снежкой послала не я — ты. И это случилось уже после того, как ты решила избавиться от меня.

— Ты лжёшь! — выкрикнула Мэр, чувствуя, как внутри разгорается ярость, но не давая ей захватить себя. — Ты искажаешь правду! Я хочу защитить Генри, а ты жаждешь лишь власти и мести! Ты манипулировала моей болью, моей ненавистью. Теперь пытаешься вернуть контроль, потому что боишься потерять меня навсегда!

— Потерять тебя? — рассмеялась Королева, и смех был горьким. — Ты никогда не была мной. Ты — жалкое подобие, которое я создала, чтобы не чувствовать одиночества. Ты — моя тень, моя слабость. Я не позволю тебе уничтожить меня. Я — Королева, и я всегда буду править! Я была первой!

— Нет, — твёрдо сказала Мэр, поднимая голову. — Может, ты и была первой. Но теперь первая — я. Я — Риджина. И я выбираю свой путь. Путь, где нет места твоей тьме.

— Я причинила боль многим, — призналась Королева. — Знаю, что уничтожаю возможное счастье. Но разве ты не понимаешь, что я тоже страдаю? Я была заперта в темнице разума, питаясь твоим отчаянием и страхом. Я тоже хотела быть любимой, свободной. Но ты использовала меня и изгнала, когда решила, что справишься сама. Это случилось задолго до проклятья. Ответь: почему ты приняла такое решение?

Риджина заглянула в глаза Королевы и увидела не отражение своей ненависти, а бездонную пропасть одиночества. Она осознала: Королева — не отдельное существо, а искажённое, израненное отражение её собственной души.

— Может, ты и права, — прошептала Мэр. Голос дрогнул от нахлынувших чувств. — Может, мы действительно должны принять друг друга. Но как? Как нам жить вместе после всего, что произошло?

— Как жить вместе? — усмехнулась Королева, и в глазах мелькнул знакомый огонёк, предвещающий бурю. — Ты спрашиваешь меня об этом после того, как пыталась стереть меня из самой сути существования? Ты думала, что сможешь стать кем‑то другим, забыв обо мне — о той, кто дал тебе силу, научил бороться?

Она наклонилась вперёд. Мэр невольно отклонилась в чернеющую пустоту.

— Ты хочешь забыть, кто ты на самом деле? Хочешь стать просто Риджиной — слабой, испуганной, плачущей у ног самопровозглашённых героев? Но я — это ты. Я — твоя сила, твоя ярость, твоя жажда власти, позволившая тебе выжить. Ты отвергла меня, но не можешь избавиться, потому что я — это ты.

Риджина глубоко вдохнула, ощущая, как воздух наполняет лёгкие — настоящий, плотный, не похожий на зыбкую субстанцию сна. Она сжала пальцы в кулаки, чувствуя твёрдость собственных ногтей на коже. Это было её тело, её воля.

— Ты говоришь, что я хочу стать слабой, — медленно произнесла она, глядя прямо в глаза Королеве. — Но разве слабость — это желание любить, а не мстить? Разве слабость — это выбор жить, а не разрушать? Ты называешь это отказом от себя, но, может, это и есть настоящее принятие?

Королева молчала. В её взгляде читалась борьба — не с Риджиной, а с самой собой.

— Мы обе страдали, — продолжила Мэр, и голос её звучал тише, но твёрже. — Обе боялись, обе теряли. Но теперь я понимаю: ты — не враг. Ты — часть меня, которую я пыталась отрицать. Часть, которая давала мне силу, когда я была слишком слаба, чтобы найти её внутри себя.

Она сделала шаг вперёд, не отводя взгляда.

— Я не хочу побеждать тебя. Я хочу принять тебя. Не как тьму, а как глубину. Не как врага, а как союзника. Мы можем быть разными, но мы — одно целое. И только вместе мы сможем найти покой.

Лес вокруг них замерцал, теряя чёткость очертаний. Пламя, пожиравшее деревья, угасло, оставив после себя лишь тёплый свет, похожий на сияние заката.

— Ты действительно готова? — прошептала Королева, и в её голосе больше не было ни вызова, ни гнева. Только усталость и робкая надежда.

— Да, — ответила Риджина. — Я готова попробовать.

Она протянула руку. Королева помедлила, затем медленно ответила на жест. Их ладони соприкоснулись, и в этот момент мир вокруг перестал быть разделённым.

Когда Риджина открыла глаза, она лежала на своей постели. Утренний свет пробивался сквозь занавески, наполняя комнату мягким золотистым сиянием. Она приподнялась на локтях, ощущая непривычную лёгкость в теле и ясность в мыслях.

На прикроватной тумбочке стоял маленький фарфоровый чайник, а рядом — чашка с едва заметным узором по краю. От чашки поднимался лёгкий пар, и воздух наполнял тонкий аромат трав — тот самый, знакомый.

Риджина улыбнулась. Она знала: это не конец. Это начало.

Прикоснувшись к груди, она ощутила ровное биение сердца — не двух разрозненных ритмов, а единого, сильного пульса. В этом пульсе звучали и сила, и сострадание, и память о прошлом, и надежда на будущее.

— Мы — это я, — прошептала она, и слова эти прозвучали как клятва.

За окном щебетала птица, где‑то вдалеке слышались приглушённые звуки города. Риджина встала, подошла к зеркалу и посмотрела на своё отражение. В глазах её светилась не тревога, не страх, а спокойная уверенность. Она была цельной. Она была собой.