Первобытный мир (джен)

Двадцать семь лет спустя…

Рабочий день Кайли О’Нилл, научной сотрудницы центра динозавров в Вайоминге, начинался в девять утра. Подъезжая к зданию, она всякий раз ощущала тихую радость, что музейная экспозиция расположена так близко раскопок. Пасмурный майский день не предвещал ничего особенного, разве что новости перспективных участках. Припарковавшись у круглого стеклянного здания, Кайли рассеянно окинула взглядом окрестности. Единственным, что привлекло ее внимание, была темно-зеленая «Тойота», которую она здесь прежде не видела. «Видимо, кто-то приехал по делам,» — подумала она.

В свои сорок пять лет Кайли не считала себя старой, по крайней мере, по американским меркам. Поднимаясь по ступеням, она накинула на плечи старый, выцветший джинсовый жакет. Внутри здания царила привычная прохлада, ощутимо контрастировавшая с весенней свежестью снаружи. Запах старой бумаги, пыли и легкий оттенок химикатов, используемых для консервации окаменелостей, создавали неповторимую атмосферу, которую она так любила. Лаборантка Джейн уже ждала ее в лаборатории, энергично жестикулируя и оживленно разговаривая по телефону.

К удивлению Кайли, в комнате находились еще двое незнакомцев. Первым был пожилой джентльмен с элегантными белыми бакенбардами, в котором она без труда узнала известного журналиста Патрика Моргана. Вторым оказался военный, представившийся майором Артуром Ленгли из Пентагона.

Закончив разговор, Джейн обернулась к Кайли с сияющей улыбкой.

— Кайли, у нас важные гости! Мистер Морган хочет написать статью о нашей работе, а майор Ленгли… ну, у него особый интерес к некоторым нашим находкам.

Кайли слегка удивилась, но быстро взяла себя в руки.

— Очень приятно, мистер Морган, майор Ленгли. Надеюсь, наш скромный центр не разочарует вас.

Она кивнула Джейн, давая понять, что та может продолжать свой рассказ о раскопках.

— К сожалению, миссис О’Нилл, дело обстоит несколько иначе, — перебил майор. Высокий, сероглазый, с длинным аристократическим носом, он, несомненно, был уроженцем Пенсильвании. — У меня для вас необычные новости. Вы что-нибудь слышали об опытах русских в области биогенетики?

Кайли нахмурилась, отчего сеточка морщин вокруг глаз стала еще более заметной.

— Биогенетика? Только в общих чертах. Насколько я понимаю, это направление исследований, связанное с созданием новых форм жизни или изменением существующих.

Она вопросительно посмотрела на майора:

— Какое это имеет отношение к нашему центру динозавров?

— Боюсь, самое прямое, — ответил Ленгли.

Кайли перевела взгляд на Патрика Моргана. Этот прославленный журналист побывал во множестве горячих точек: Ираке, Грузии, Сирии, Украине и Африке, откуда вел репортажи с передовой. Джейн, убежденная демократка, восхищалась его отвагой и критикой в адрес несимпатичных ей республиканских «ковбоев». Патрик Морган откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди, и внимательно наблюдал за происходящим, словно предвкушая сенсацию. Рядом с ним, в углу, стоял его старомодный зонт-трость. Джейн, казалось, застыла в ожидании, ее энтузиазм слегка померк.

— Ваша Джейн любезно согласилась организовать показ небольшого фильма для вас обоих, — охотно пояснил военный. — Не возражаете, если мы пройдем в ваш маленький кинозал?

Кайли почувствовала неладное. Интуиция, отточенная годами работы с древними тайнами, подсказывала, что речь идет о чем-то, выходящем за рамки обычной научной рутины. Она кивнула, стараясь скрыть нарастающее беспокойство.

— Конечно, майор. Джейн, пожалуйста, подготовь кинозал.

В небольшом кинозале центра, обычно используемом для образовательных лекций и демонстрации документальных фильмов о динозаврах, воцарилась напряженная тишина. Майор Ленгли установил на столе небольшой проектор и подключил его к экрану. На стенах висели плакаты с изображениями динозавров, создавая странный контраст с серьезностью момента. Вскоре в зал вошел еще один коллега Кайли — темноволосый профессор Генри Оффен, специалист в области палеоботаники.

На экране появилось изображение. Фильм назывался вызывающе — «Динозавры из Ничего». Патрик, завороженный, впился взглядом в экран, словно боясь пропустить хоть малейшую деталь. Кайли плеснула искрящуюся содовую в граненый стакан, и тишину на мгновение нарушил хрустальный звон. Сначала экран заполнил призрачный силуэт стегозавра, проступающий сквозь изумрудную дымку древних секвой. Затем утробный рык разорвал тишину, и в кадр ворвался гигантский тираннозавр, чья коричневая шкура отливала ядовитой болотной зеленью. В мгновение ока апокалиптический пожар охватил экран, взметнув ввысь огненный смерч. За кадром раздался голос, поставленный и уверенный:

— Динозавры вымерли около 65 миллионов лет назад, предположительно, из-за падения гигантского метеорита…

Картинка сменилась. У доски стояла молодая женщина, едва перешагнувшая тридцатилетний рубеж, с иссиня-черными волосами, контрастирующими с пронзительной синевой глаз. Простое бежевое платье, едва прикрывающее колени, не могло скрыть её внутренней силы. Увлеченно выводя маркером сложные математические формулы, она казалась жрицей, совершающей таинственный обряд перед алтарем науки.

— Это Екатерина Фалина — выдающийся русский генетик. Еще в студенческие годы она опубликовала две статьи: «Алгебраическое подтверждение законов Менделя» и «Алгебраическое исследование селекции Седова», которые мгновенно привлекли внимание научного мира. Они позволили с помощью алгебраических уравнений подтвердить на генетическом материале законы селекции. Следующая ее работа была посвящена генетическим основам селекции голубых елей.

На экране возникло калейдоскопическое изображение различных видов голубых елей: от классических колорадских до карликовых, от зелено-голубых до деревьев с идеально конической кроной. Ели были самые разные, но их объединял изящный голубой цвет иголок, придававший колорадским деревьям невероятное благородство.

— Процесс селекции голубых елей Фалина описала не только с помощью традиционных уравнений биохимических реакций, но также с помощью алгебраических уравнений, подтверждающих генетические данные. На этой основе ей удалось открыть математическую систему кодонов для стандартного генетического кода — своего рода периодический закон для биохимии. Как вам известно, кодон — это единица генетического кода, тройка нуклеотидных остатков в ДНК или РНК, обычно кодирующих включение одной аминокислоты. Екатерина Фалина превратила таблицу кодонов РНК в последовательную математическую систему: представление кодонов в виде числовых значений, позволяющих вычислять и предсказывать их взаимодействие и функции. Каждый кодон получил числовое значение, и отношения между кодонами стали описываться математическими функциями. Теперь систему генетического кода любого эукариота стало можно выразить математически, разложив на стандартные комбинации, описываемые строгими формулами.

Кайли смотрела, не отрываясь. Она слышала о прорыве русских в генетике, но не могла и представить себе его масштаб.

— Уравнение Фалиной, за которое она получила Нобелевскую премию, было алгебраической формулой, где есть переменные, представляющие нуклеотидные последовательности кодонов, константы, отражающие известные биохимические параметры, и операторы, описывающие взаимодействия между кодонами. Цель уравнения — преобразовать последовательность РНК в числовое значение, поддающееся вычислениям. На экране замелькали странные цепочки. Это напоминает открытие Энрико Ферми в физике, получившего самоподдерживающуюся цепную ядерную реакцию.

Генри Оффен тихо присвистнул, почесывая короткую седую бородку.

— Потрясающе. Значит, они научились математически моделировать генетический код?

Майор Ленгли кивнул.

— Именно. И это лишь начало.

— Звучит как научная фантастика, — произнес Патрик, — но чертовски интересно. Представляю, какие безграничные возможности это открывает!

— Екатерина Фалина не остановилась на достигнутом и, едва достигнув тридцатилетия, вывела математическую формулу восполнения недостающих цепочек ДНК, основанную на математической теории множеств, — продолжал голос, — позволяющую восстановить полную структуру ДНК даже давно вымершего организма.

Прежде реальная генетика была очень сложна: для восстановления ДНК требовалось учитывать множество факторов, таких как модификации ДНК, регуляторные элементы и влияние окружающей среды. Открытие математических законов стандартной кодировки колонами позволило решить свести процессы к серии стандартных уравнений.

— Невероятно… — прошептала Кайли, пораженная до глубины души. Патрик откинулся на спинку дивана, скрестив руки на груди, обдумывая услышанное.

— То есть, — продолжал голос на экране, переходя к следующему слайду, — имея даже поврежденный образец ДНК вымершего существа, русские теперь могут математически восстановить его полный генетический код на основе теории множеств.

На экране возникла лаборатория, напичканная сложнейшим, мерцающим оборудованием. В самом центре кадра, за толстым стеклом, высилась огромная инкубационная камера, в которой слабо пульсировал зеленоватый эмбрион, словно таящий в себе древнюю тайну

Первым проблеском гения Фалиной стало воскрешение лабрадорской гаги, словно сотканной из пепла забвения. Последняя из известных птиц пала под выстрелом охотника в далеком 1875 году, оставив после себя лишь безжизненное чучело.

И вот, на экране возникло это трогательное создание, нечто среднее между уткой и гусем, словно дитя хрупкого мира, беззащитное перед лицом вечности. Невольная симпатия просыпалась в душе, созерцающей это чудо.

— Предыдущие попытки, — звучал голос, — вдохнуть жизнь в гагу методами генной инженерии разбивались о скалы неполных цепочек ДНК. Недостающие звенья, позаимствованные у ближайших родственников, превращали гагу в бледную тень самой себя. Уравнения Фалиной разорвали этот порочный круг, позволив воссоздать ее во всей первозданной красе.

Женщина в кадре, словно жрица генетического кода, чертила на доске замысловатые руны формул, доказывая что-то пожилому мужчине. Его лицо, испещренное морщинами, было похоже на карту прожитых лет, хранящую в себе мудрость и усталость мира.

— И это позволило воссоздать ту самую лабрадорскую гагу в полном объеме. — Черно-белое оперение блеснуло на солнце, когда птица грациозно рассекла водную гладь, словно продолжая прерванный полет своих предков. — Россия, как вам известно, с великодушным жестом преподнесла живую лабрадорскую гагу Канаде, недвусмысленно намекая на свое превосходство в сфере генетических исследований.

Патрик приподнял бровь, в его взгляде промелькнуло удивление. Этот дар Канаде был подобен искусному политическому этюду, выверенному до последнего штриха. Он сделал глоток содовой, размышляя о масштабах этого научного прорыва. Воскрешение вымерших видов — одновременно и манит, и пугает, словно танец с огнем.

— Голубая антилопа, или блааубок, пала жертвой времени еще раньше гаги, в 1800 году, — продолжал голос. — И здесь русские столкнулись с поистине титанической задачей. Генетический материал сохранился в ничтожных количествах, но благодаря формулам Фалиной они смогли восстановить полный геном. На экране появилась грациозная антилопа, чья шерсть отливала серебристо-голубым светом, словно сотканным из лунного сияния. Она робко озиралась, привыкая к новому, незнакомому миру. Патрик невольно залюбовался этим хрупким созданием, вырванным из плена прошлого.

— Два года назад Россия подарила эту антилопу правительству ЮАР. Но это был лишь первый аккорд в этой симфонии воскрешения, — голос наращивал интригу. — В 2005 году наши ученые обнаружили мягкие ткани внутри окаменелых останков тираннозавра, жившего 68 миллионов лет назад. Молекулярный палеонтолог Мэри Швейцер предположила, что сохранность тканей обусловлена железом, содержащимся в крови динозавра. Этот элемент, неотъемлемая часть белка, транспортирующего кислород, сыграл роль консерванта. Ученые выяснили, что ткань была коллагеновой и имела поразительное сходство с птичьим коллагеном. Швейцер поделилась своими открытиями с русскими коллегами…

Кадры сменялись с калейдоскопической быстротой, открывая двери в святая святых научного процесса: фрагменты исследований, анализы ДНК, сложные графики, словно страницы древней книги, повествующей о тайнах жизни. Голос за кадром живо описал кропотливый, титанический труд русских ученых, их отчаянные попытки расшифровать древний генетический код, опираясь на данные, предоставленные Швейцер.

— Используя «уравнение Фалиной», российские генетики смогли воссоздать фрагменты ДНК тираннозавра, а затем, применив математическую теорию повторяющихся множеств, и саму ДНК. Это стало настоящим прорывом, открывшим путь к эксперименту, граничащему с безумием.

На экране появилась уже знакомая инкубационная камера. Но теперь в ее прозрачных стенах отчетливо просматривался силуэт маленького динозавра. Его чешуя, цвета болотной тины, казалась сотканной из теней прошлого. Он выглядел на удивление живым, дышащим, готовым вырваться на свободу.

— Следом японские ученые предоставили русским фрагменты мягких тканей плезиозавра…

Патрик сидел, затаив дыхание, зачарованный зрелищем. На экране возникло изображение морского чудовища, плещущегося в древних волнах, словно сошедшего со старинной гравюры.

— Но Фалина не остановилась на достигнутом, — звучал голос. — Она открыла математический закон редактирования генома, дополнив свое уравнение переменными, отражающими регуляторные элементы ДНК и другие факторы, влияющие на экспрессию генов. Она использовала принципы теории множеств для определения оптимальных способов вставки или замены генетического материала, основываясь на генетическом родстве организмов.

На экране появилась сложная схема ДНК, похожая на запутанный лабиринт. Екатерина, с указкой в руке, терпеливо объясняла формулу регулятора экспрессии гена, словно раскрывая секреты мироздания.

— И это открывает перед наукой невероятные, почти безграничные возможности, — прозвучал голос, исполненный благоговейного трепета. — Имея ДНК тираннозавра и плезиозавра, родственное древо динозавров, русские получили возможность воссоздавать ДНК других динозавров, связанных с ними узами крови.

На экране возникли изображения различных динозавров, словно сошедших со страниц энциклопедий: трицератопсы, брахиозавры, стегозавры, диплодоки, дилофозавры. Все они, словно по мановению волшебной палочки, появлялись из генетического кода, словно грани одного кристалла, проявленные умелым ювелиром.

Кайли ахнула от восторга, не в силах сдержать своего восхищения. Патрик же молчал, погруженный в свои мысли, взвешивая все «за» и «против». Он представлял себе последствия такого могущества, этой беспрецедентной власти над жизнью. Контроль над геномом, возможность создавать и изменять жизнь — это сила, сравнимая с ядерной энергией, способная как созидать, так и разрушать.

— Русские выбрали Крым для своего Мезозойского парка, — вещал голос. — В России немного мест с субтропическим климатом. В юго-западной части полуострова, недалеко от Большого каньона, расположены два водохранилища: Счастливенское и Загорское, — на экране появилась карта с английской транскрипцией длинных русских названий. — Здесь они и создали свой парк юрского периода!

На экране замелькали кадры Крымского полуострова, сменяясь панорамами гор, лесов и лазурного побережья, словно приглашая в путешествие по затерянному раю. Затем камера сфокусировалась на огромной территории, обнесенной высоченным электрическим забором, словно предостерегающим от вторжения в заповедные земли. Внутри, словно в декорациях к фантастическому фильму о динозаврах, бродили гигантские травоядные, а вдали виднелись хищные силуэты, готовые к охоте. Теперь Патрик понимал истинный смысл названия фильма: когда-то атомную бомбу назвали «бомбой из ничего», намекая на ее разрушительную силу, возникшую из невидимых частиц.

— Мир не признаёт Крым российским! — воскликнула Кайли, нарушая гнетущую тишину.

— На это они и рассчитывали, — ответил майор, с легкой усмешкой в уголках губ. — Теперь весь мир поедет в российский Крым смотреть динозавров, тем самым, признавая его де-факто.

Патрик задумчиво почесал подбородок, оценивая ситуацию. Крым… Использование спорной территории для демонстрации научного превосходства — ход дерзкий, граничащий с безумием, и, безусловно, эффективный с точки зрения пропаганды. Он представил себе толпы туристов, стекающихся в Крым, чтобы увидеть динозавров, тем самым, пусть и косвенно, признавая российский контроль над полуостровом.

Но нас сейчас интересует другое, — отрезал Лэнгли. — Через три дня русские явят миру свой Мезозойский парк. Это будет фурор, сенсация! Но параллельно они внезапно похоронили проект Плейстоценового парка в Якутии! Фалина с головой ушла в изучение голубых елей, фотосинтеза и каких-то ферментов. Что это значит? Не кроется ли за этим военная подоплека?

Лэнгли откинулся в кресле, сцепив пальцы в замок. Его взгляд, острый, как бритва, был прикован к Патрику, выжидая. «Что-то здесь не так, — пронеслось в голове у Патрика. — Заморозить перспективный проект ради ёлок? Абсурд.»

— Военные разработки? — Кайли скептически вскинула брови. — Ели в военных целях? Не смешите. Разве что, как маскировка…

Патрик пропустил её реплику мимо ушей. Его мозг лихорадочно перерабатывал информацию Лэнгли. «Фалина — гений, это бесспорно. Но даже гении не меняют курс без веской причины. Что её так напугало или, наоборот, пленило, что она бросила проект, в который вложила душу и годы работы?»

— Возможно, дело не в самих елках, — медленно произнес Генри. — А в том, что они способны синтезировать. Фотосинтез — это же преобразование энергии. Ферменты — катализаторы химических реакций. Если Фалина смогла модифицировать эти процессы, она могла получить… нечто новое. Нечто с уникальными свойствами.

— Например? — Лэнгли не сводил глаз с палеоботаника.

— Например, новое топливо, — ответил Патрик. — Или материал, поглощающий энергию. Или даже биологическое оружие на основе модифицированных ферментов. Возможности безграничны. И, в конечном счете, все это может быть использовано в военных целях.

— А может, все гораздо проще? — предположил Патрик. — Русские решили придержать коней. Сейчас мир захлестнет волна восторга от Мезозойского парка. А когда ажиотаж утихнет, через пару лет, они выстрелят Плейстоценовым парком. Эффект будет ошеломительный!

Генри откинулся на спинку стула и продолжил рассуждать:

— Нам нужна исчерпывающая информация о работе Фалиной с елями. Что конкретно она изучает? Какие ферменты модифицирует? Иначе это гадание на кофейной гуще.

Лэнгли кивнул в знак согласия и снова запустил запись.

На экране возникло монументальное белое здание, утопающее в изумрудной зелени сосен и кипарисов.

— Это русский биогенетический центр, — пояснил Лэнгли. — Он расположен в непосредственной близости от крымского парка, в поселке Зелёное.

— Это её биогенетический центр? — уточнил Патрик.

— Формально им руководит Дмитрий Костров, — ответил военный, словно добавляя недостающий штрих в общую картину.

— Почему не Фалина? — Патрик был ошарашен.

— Вы не поверите, но она до панического ужаса боится финансовых дел и бумажной волокиты, — развел руками военный. — Фалина вообще избегает руководящих должностей: она научный консультант центра и читает лекции в МГУ имени Ломоносова и Воронежской сельскохозяйственной академии, предпочитая оставаться в тени.

Патрик нахмурился, пытаясь уложить все в голове. Боязнь финансовых дел для ученого с Нобелевской премией? Звучит абсурдно, как дурацкая шутка. Но, с другой стороны, гении часто бывают эксцентричны, живут по своим правилам. Он вспомнил историю с Перельманом, отказавшимся от миллиона долларов за доказательство гипотезы Пуанкаре, и многое стало понятнее. Возможно, Фалина просто всецело поглощена наукой, отдавшись своему гению, а рутинные вопросы переложила на плечи более прагматичных людей.

Патрик задумчиво потер подбородок. Костров, значит. Нужно копнуть и под него. Кто он? Что им движет? Просто подставное лицо при гениальной Фалиной или играет свою, более значимую роль? Заморозка Плейстоценового парка, внезапный интерес к елям, загадочный Костров во главе биогенетического центра… Слишком много вопросов, и ни одного ответа.

— Костров… — Лэнгли словно пробовал имя на вкус. — Давно он возглавляет центр?

— Около двух лет, — ответил военный. — До этого работал в закрытом НИИ, специализирующемся на биотехнологиях. Крайне непубличная личность.

— Это еще больше запутывает ситуацию, — констатировала Кайли. — Слишком много секретности.

Генри молча кивнул, не отрывая взгляда от кадров биогенетического центра. Он чувствовал, что ключ к разгадке кроется именно там, в глубинах лабораторий, где Фалина и Костров, каждый по-своему, плетут паутину из научных знаний и, возможно, военных амбиций. Игра началась, и им предстояло выяснить, кто в ней пешка, а кто — гроссмейстер.

— Ну, и наконец, самое интересное, — объявил Лэнгли. — Русские приглашают наших экспертов посетить будущий Мезозойский парк. Вы согласны лететь в Крым?

Патрик задумчиво почесал подбородок. Поездка в Крым могла стать ключом к разгадке всей этой головоломки. Личное присутствие, возможность увидеть все своими глазами, пообщаться с учеными — это бесценно. Но согласиться — значит, ступить на территорию противника, принять их правила игры. Риск велик, но потенциальная награда — раскрытие тайных военных разработок — слишком заманчива, чтобы от нее отказаться.

— Я согласен, — твердо произнес Патрик, не отводя взгляда от Лэнгли. — Но с условием. Мне нужны полные полномочия и команда, которой я доверяю. И никаких ограничений в передвижении по территории парка и центра.

Лэнгли одобрительно кивнул. — Условия приняты. Кайли и Генри отправятся с тобой. Остальные детали обсудим позже. Сейчас нам нужно подготовить легенду и продумать каждый шаг. Помните, на кону стоит гораздо больше, чем просто открытие парка развлечений.

Генри и Кайли обменялись взглядами, в которых читались волнение и предвкушение. Путешествие в Крым, в самое сердце русской научной мысли, сулило опасность, но и манило своей интригой.

— Как «Парк Юрского периода», только по-настоящему… — прошептала Кайли.

* * *

Кайли спустилась в зал и остановилась около огромного скелета диплодока. Это звучало невероятно, но скоро придётся переписывать все таблички. Теперь придётся указывать, что диплодоки живут в русском Крыму. Сердце сжалось от обиды. В конце конура Америка всегда была центром мировой палеонтологии, сердцем изучения динозавров. Кому, как не американцам, было воскресить динозавров? Но это сделало страна, где никогда толком не было специалистов по динозаврам: Русские палеонтологи занимались в основном Кайнозойской эрой. И вот оказалось, что имени Россия, где находки динозавров были редкостью, вернула к жизни древних ящеров.

Она вспомнила свои детские мечты, когда она, завороженная фильмами Спилберга, представляла себя Индианой Джонсом в юбке, отыскивающим кости тираннозавра в бескрайних прериях Монтаны. Мечты о славе, о вкладе в науку, о признании. И вот теперь все эти мечты оказались под угрозой, отодвинуты в тень российской сенсацией. Она вспомнила рассказ бабушки, как болела обида у американцев, когда Русские первыми запустили спутник, а затем послали человека в космос, и как растерянный президент Кеннеди сбивчиво давал пресс-конференцию по ещё черно-белому телевизору. Теперь их поколению предстоит пережить это унижение вновь. Тогда мир узнал короткое слово — Гагарин, копнившее, слано хлыстом, в сердце каждого американца. Теперь мир узнаёт другое Русское слово — Фалина: она возродила динозавров своими генетическими формулами, мгновенно похоронив все американские мечты.

Кайли представила себе ликующие заголовки русских газет, триумфальные речи ученых, поток туристов, устремившихся в Крым, чтобы своими глазами увидеть живого диплодока. Она представила заголовки завтрашних газет: "Русские воскресили динозавров!", "Фалина затмила американских ученых!", "Конец эпохи американской палеонтологии?". Ее имя, Кайли О’Нилл, перспективный палеонтолог, утонет в тени русского триумфа. Все ее годы учебы, исследования, раскопки — все это вдруг потеряло смысл.В голове всплывали обрывки научных статей, конференций, разговоров с коллегами. Все они были уверены в американском первенстве, в неоспоримом лидерстве. И вот теперь все это оказалось ложью, иллюзией. Кайли чувствовала, как ее мир рушится, как ее будущее становится неопределенным.

Она вспомнила шаги русских. Они не искали кровь динозавра в янтаре и не стоили сверхмощных биогенетических лабораторий: они со своим вечным северным упорством изучали генетику гороха и пшеницы. Фалина алгебраически доказала законы Менделя, открыла математическую таблицу кодонов РНК, формулу восстановления утраченных фрагментов ДНК и математический закон редактирования генома. «Динозавр из ничего», как назвался фильм. Путь к живым динозаврам лежал не через сказки Спилберга и не ее раскопки в Неваде, а через математические законы Менделя, Вавилова и Фалиной.

По справедливости все должно было быть иначе. Русские должны были создать Плейстоценовый парк, воссоздав мамонтов и шерстистых носорогов; американцы Парк Юрского периода, возродив диплодоков и тиранозавров. Но Мезозойский парк по какой-то прихоти судьбы будет в Крыму. Кайли посмотрела на девочку, идущую с отцом по музею. «Скоро ты увидишь живого диплодока. В России», — хотелось сказать ей.

Внезапно её взгляд упал на маленькую трещину в основании скелета диплодока. Ей стало интересно, сколько таких трещин таит в себе этот древний гигант. Кайли почувствовала прилив неожиданной злости. Не на Фалину, нет. Злость на себя, на свою самонадеянность, на уверенность в непогрешимости американской науки. Она годами копалась в земле, мечтая найти недостающее звено, вместо того чтобы изучать фундаментальные науки, которыми пренебрегали её коллеги. Она вдруг осознала, что американская палеонтология застряла в прошлом, в романтике раскопок и сенсационных открытиях. Русские же смотрели в будущее, вглубь генетического кода, в математические закономерности жизни. И это будущее оказалось за ними.

Мир менялся. В двадцатом веке американская наука считалась самой передовой, все стремились достать или украсть американские разработки. Теперь все менялось. Американцы стремились достать информационные разработки Китая, космические и биологические разработки русских, достижения англичан и немцев в органической химии и биогенетике. Кайли подошла ближе к скелету, проводя пальцами по шершавой поверхности кости. Трещина была небольшой, почти незаметной, но она была здесь, реальная, как и поражение Америки. Она вдруг почувствовала острую необходимость что-то сделать, что-то изменить. Нельзя просто сидеть и смотреть, как рушится ее мир.

* * *

Сгорая от нетерпения поделиться своими открытиями, Кайли поднялась на второй этаж и нашла Генри Оффена в его кабинете. Генри, словно привороженный, застыл перед монитором, с головой уйдя в цифровые дебри после просмотра фильма. «На что он только надеется?» — с тоской подумала Кайли.

Кабинет Генри был типичным кабинетом для ученого: стол, похороненный под обвалом книг и бумаг, полки, стонущие под бременем научных журналов и монографий, стены, испещренные картами и схемами, словно письменами древних цивилизаций. В углу, как молчаливый страж, высился старый компьютер, казавшийся мудрее всех сотрудников института вместе взятых. Здесь царил ни с чем не сравнимый аромат старины, исходящий от пожелтевших страниц, смешанный с бодрящим запахом крепкого кофе, создавая атмосферу интеллектуального хаоса.

Темноволосый Генри, чье лицо было испещрено морщинами, словно нарочно подчеркивающими его крючковатый нос, допил свой кофе и, заметив Кайли, кивнул в знак приветствия.

— Сеть уже изрыгнула список динозавров, которых русские воскресили для своего Мезозойского парка, — небрежно бросил он.

— И что же? — едва слышно выдохнула она.

— Платеозавр, дилофозавр, стегозавр, брахиозавр, диплодок, тираннозавр, трицератопс, птеродактиль, птеранодон, гадрозавр, игуанодон, анкилозавр и плезиозавр. Ходят слухи о возможном диметродоне.

Кайли присела на самый краешек стола, стараясь не потревожить хрупкое равновесие стопки бумаг, накопившихся за последние недели. «Плезиозавр? — пронеслось у нее в голове. — В парке? Это безумие». В воображении тут же возникла картина, как доисторическая рептилия, вырвавшись на свободу, крушит все на своем пути, а затем, словно торпеда, устремляется к ближайшему водоему…

— Генри, ты понимаешь, что это чистейшее безумие? Они собираются выпустить в парк плезиозавра! Эта махина в любой момент может вырваться в океан!

— Так у них парк на двух… нет, даже на трёх водохранилищах! — возразил Генри. — Это огромные искусственные озера, или даже равнинные моря, как они их называют. В Крыму, конечно, не моря, как на их Волге, но озера большие.

— Неужели нет велоцирапторов? — удивилась Кайли.

— Представь себе, ни одного. Ни рапторов, ни компсогнатов.

Рядом с компьютером Генри лежал камень с отпечатком древнего папоротника. Кайли вновь ощутила щемящую обиду: русским приходится их выращивать, а у них, в Америке, они росли повсюду, словно ожидая возвращения динозавров. И не дождались.

Кайли нахмурилась.

— Странно. Велоцирапторы — это же классика! Как можно построить парк динозавров без них? И компсогнаты тоже… такие маленькие, но смертельно опасные хищники. Они идеально подходят для создания атмосферы ужаса. Кстати, они уже привезли динозавров в парк?

— Да нет же, они там уже живут! Русские вывели их на месте, в инкубаторах своего биогенетического центра. Но, кажется, я понял, что изучает Фалина и зачем ей фотосинтез. В Крыму хоть и субтропики, но зимы бывают со снегом. Русские, наверное, хотят вырастить для своих динозавров араукарии, саговники и древовидные папоротники, способные переносить холода. Ну, а хвощи, папоротники и секвойи в Крыму и так растут, — заключил Генри, допивая кофе.

Кайли вопросительно посмотрела на Генри. «Фотосинтез? Зимы? Араукарии?» Она чувствовала себя все более растерянной. Пока она грезила о славе и признании, русские, оказывается, решали практические задачи выживания динозавров в реальном мире. Они не просто клонировали древних ящеров, они создавали для них экосистему, адаптированную к местным условиям. Это было не просто научное достижение, это был инженерный подвиг.

— А система безопасности? — сдавленно выдавила из себя Кайли.

— Просто и гениально, — ответил Генри. — Электропастухи, рвы, стеклянные заграждения, а если ящеры взбунтуются, в вольеры немедленно подадут сонный газ.

Кайли почувствовала себя окончательно раздавленной. Русские прагматично строили новый мир, где древние ящеры не просто существовали, а процветали. И не в мифическом парке развлечений, а в реальном Крыму, с его зимой и летней жарой. Она представила себе этих «электропастухов» — этаких пастухов будущего, следящих за динозаврами с помощью высоких технологий. И сонный газ… Как просто и эффективно!

— Все же я не верю в надежность их систем безопасности… — вздохнула Кайли.

— А я верю! — с азартом ответил Генри. — Что если посмотреть на фильм Спилберга с другой стороны? Чтобы динозавры вырвались на волю, ему пришлось придумать невероятное. Тайфун, электромобили без водителей, которые невозможно вернуть, отключение всей системы безопасности и отсутствие у нее дубликата управления… тут еще постараться надо было! А в Крыму тайфунов не бывает, например.

Кайли задумалась. В словах Генри была логика. Спилберг создал зрелищный фильм ужасов, но его сюжет был далек от реальности. Русские же, судя по всему, мыслили более прагматично, учитывая особенности местности и повадки своих динозавров. Электропастухи, рвы, сонный газ — это не спецэффекты, а реальные меры предосторожности.

— К тому же в фильме Грант и Элли потащились за ограждение к трицератопсам, — рассуждал Генри. — А у русских — «Deterrence by denial» «Стой! Назад! Руки вверх!» Это у нас в метро палочкой пропускают. А у них в советские времена рычаги по бокам били, если без билета в метро лезешь.

— Это же больно! — возмутилась его собеседница.

— Зато эффективно. Треснет разок — отучишься правила нарушать.

— Может, ты и прав, — призналась Кайли. — Но все равно, плезиозавр в парке — это слишком рискованно. Одно дело — травоядные гиганты, и совсем другое — морской хищник. Что, если он решит попробовать на вкус туристов?

— У них там все продумано, — заверил Генри. — Озера огорожены специальной сеткой, а плезиозавров кормят исключительно рыбой. К тому же, они не такие уж и кровожадные, как в фильмах показывают.

Кайли недоверчиво посмотрела на Генри. Рыбой? Сеткой? Неужели они действительно считают, что это остановит доисторического монстра? Но в голосе Генри звучала уверенность, подкрепленная какими-то знаниями, о которых она даже не подозревала. Она чувствовала себя все более и более невежественной, словно она застряла в прошлом веке, а мир ушел далеко вперед.

Она вспомнила, как когда-то снисходительно относилась к русским коллегам, считая их исследования устаревшими и неинтересными. Она пренебрегала их работами по генетике растений, полагая, что это не имеет никакого отношения к палеонтологии. И вот теперь оказалось, что именно эти работы и стали ключом к воскрешению динозавров. Сам Генри был прекрасным знатоком древних растений, всю жизнь занимался юрской флорой, и, возможно, поэтому спокойно воспринял русский успех.

— Может, ты и прав: плезиозавры не станут есть туристов, — устало пошутила Кайли.

Она задумчиво посмотрела в окно. Дождь усилился, барабаня по стеклу. Она представила себе русских ученых, спокойно наблюдающих за пасущимися брахиозаврами, зная, что каждый аспект парка находится под их контролем. Никакой паники, никаких безумных погонь, только научный подход и строгий порядок.

— О, что я нашел, — воскликнул Генри. — Профессор Андрей Сидоров, мой старый коллега, рассказывает о концепции Мезозойского парка.

Кайли с интересом вскинула густые брови: как многие учёные, она не очень следила за ними. Генри, словно уловив ее мысли, улыбнулся:

— Туристы будут смотреть на большинство динозавров со смотровых площадок в горах. Для подъема и спуска построены лифты, как в известной гостинице Массандры. Брахиозавры и диплодоки будут пастись на другом берегу водохранилища от туристов, а тиранозавр жить в особой зоне на слиянии двух рек: они станут ему дополнительным бартером — посетители посмотрят на него с горы. Неплохо, а?

Кайли внимательно слушала, как Генри читал выдержки из статьи Сидорова. Концепция парка казалась продуманной до мелочей, учитывающей не только биологические особенности динозавров, но и психологию туристов. Идея со смотровыми площадками в горах, с лифтами, напоминающими о массандровской гостинице, была одновременно элегантной и практичной.

— Получается, никакого хаоса и беготни? Ну а плезиозавр? — скептически уточнила Кайли.

— Не даёт он тебе покоя. Плезиозавр по кличке Лиза живет в Загорском водохранилище. Смотровая площадка будет на горе, — прочитал невозмутимо Генри. — Никакого прямого контакта — наблюдение сверху вниз.

Кайли почувствовала, как ее скепсис постепенно уступает место профессиональному любопытству. «Лиза…» Даже у доисторического монстра есть имя. Она представила себе эту Лизу, вальяжно плавающую в Загорском водохранилище, и туристов, восхищенно наблюдающих за ней с безопасной высоты. В этом было что-то завораживающее.

— Знаешь, Генри, — призналась Кайли, — кажется, они действительно продумали все до мелочей. И, возможно, нам стоит не искать недостатки, а попытаться понять, как им это удалось.

Генри согласно кивнул, откладывая статью Сидорова в сторону.

— Именно это я и пытаюсь тебе объяснить, Кайли. Они не просто воскресили динозавров, они создали для них новый дом. Русские всегда славились своей изобретательностью, особенно когда дело касалось обороны. Возможно, у них есть какие-то модифицированные дротики с транквилизаторами, или даже целые системы стационарных распылителей, которые активируются при приближении к опасной зоне. В конце концов, это же Россия, — усмехнулся он. — Они наверняка придумали что-то в стиле «холодной войны», просто для надежности.

— Генри, а почему все же нет велоцирапторов? — тихо спросила Кайли. — Без них и парк динозавров как пицца без сыра.

— Тут, думаю, дело серьезное… — пробормотал Генри. — Понимаешь, в России почти нет находок своих динозавров. Их палеонтологический музей в Москве как наш провинциальный музей естественной истории в каком-нибудь захолустном городке. Что с миру по нитке собрали, что где-то прикупили, то и воссоздали. Материал на Птеранодона точно у нас как-то стащили: в Европе и Китае их нет.

Кайли кивнула, соглашаясь с доводами Генри. В его словах была логика. Русские прагматики не стали гнаться за эффектностью и зрелищностью, а сосредоточились на безопасности и выживаемости своих динозавров. Велоцирапторы, конечно, могли бы стать изюминкой парка, но они же могли бы стать и его погибелью. Она посмотрела на Генри с новым уважением. Он, как истинный ученый, умел видеть за деревьями лес, за эффектными деталями — общую картину. Он не поддавался эмоциям и предрассудкам, а руководствовался разумом и знаниями.

— Может быть, ты и прав, — повторила Кайли, чувствуя, как ее прежние представления о русском парке динозавров начинают рушиться. — Может быть, они действительно построили не парк развлечений, а уникальный научный заповедник, где древние ящеры могут жить и развиваться в безопасности.

— Ну как, летишь к русским в составе экспертной группы? — спросил Генри.

Превосходство улетучилось.

— Я… не знаю, Генри. Это слишком неожиданно. Мне нужно время, чтобы все обдумать.

— Понимаю, — ответил Генри. — Но не тяни слишком долго. Уверен, желающих поехать в Крым найдется немало. И не забудь взять с собой крем от загара. Говорят, там сейчас настоящее пекло.

Кайли улыбнулась. Она вдруг почувствовала себя невероятно уставшей и опустошенной. Все ее амбиции, все ее честолюбивые планы рассыпались в прах, как карточный домик. Но в то же время она ощутила какое-то странное облегчение. Ей больше не нужно было ни с кем бороться, ничего доказывать. Она могла просто расслабиться и позволить себе быть частью чего-то большего, чего-то действительно важного.

— Ладно, Генри, — сказала она, поднимаясь со стола. — Я подумаю. И спасибо тебе. Ты помог мне посмотреть на все с другой стороны.

Она вышла из кабинета Генри, оставив его одного в его интеллектуальном хаосе, и направилась к своему кабинету. Дождь все еще барабанил по стеклу, словно отбивая ритм новой жизни.