Благородное оружие (джен)

* * *

Десять дней спустя…

Хотя из всех ирландских городов Дублин был самым спокойным, Питер Блад предпочитал не ходить в одиночестве через его безликие протестантские кварталы. Не то чтобы трусил, но береженого, как говорится…

Сегодня, однако, ему пришлось изменить этому правилу. Он просто не мог взять с собой кого-то из знакомых, учитывая цель, которая манила его в этот район, одинаково далекий от порта и от административного центра города. Но ни в каком другом месте, да и во всем Пейле, наверное, ему — ирландскому католику, пусть и сыну доктора, — никто не дал бы в руки оружия серьезнее тупоконечной ученической рапиры. Тогда как недавние события убедили его, что настоящие оружие ему необходимо. Он поступил бы мудро, если б послушал друзей и вообще не стал связываться с бандитами, из-за которых потеряли покой люди постарше и посерьезнее его. Но что уж теперь… sit quod erit⁽¹⁾.

Он обучался фехтованию почти два года. Сначала втайне от родителя, позже — с его неохотного согласия. Ради тренировок в зале он решительно пожертвовал общей патологией, а потом еще внутренними болезнями, рискуя и вовсе быть исключенным из колледжа. И ни секунды об этом не жалел. Что бы ни говорил отец, но это было ему нужно. Это было важно. Это было необходимо для самозащиты. И для защиты собственной чести, в конце концов! Сколько еще они будут терпеть унижения от этих протестантских чертей или — хуже того! — от вчерашних ирландцев, которые вдруг осознали себя англичанами? Почему они должны кого-то бояться у себя дома?

Упрямые мысли о том, что никто не смог бы оскорблять его безнаказанно, если б на боку у него крепилась настоящая шпага, на ношение которой он, черт побери, имел полное право и которой уже неплохо умел пользоваться, не покидали его голову. Понимая, что отец, преступно упертый в своем миролюбии, никогда не одобрит покупку оружия, он начал молча откладывать деньги с учебы и тех небольших заработков, которыми старший Блад честно с ним делился в случаях, когда Питер ему помогал. За полтора года там накопилась порядочная сумма. А инцидент в пабе просто вывел его из себя. Все, что узнал Питер, наполнило его душу таким непримиримым гневом, таким отвращением к английской чести и английскому правосудию, что… Словом, он понял, что больше не вытерпит.

* * *

— Прошу вас, сударь! — Оружейник привычным и быстрым движением извлек из простых кожаных ножен длинный сверкающий клинок.

Широко раскрытые синие глаза стоящего перед ним юноши восторженно заблестели. С готовностью протянув руку, он взял у мастера красивую новенькую шпагу, ощущая почти любовный трепет в груди. Тонкая прохладная рукоять легла в ладонь как родная. Легкая, прочная гарда засеребрилась вокруг кисти несколькими изящно изогнутыми дужками. Лезвие хищно блеснуло алым в лучах вечернего солнца, падавших из окна.

— Штучный экземпляр. Как раз вам по росту.

Парень не отвечал. Конечно это было не первое оружие, которое он держал в руках. Но те грубые тренировочные рапиры, какими ему доводилось пользоваться, не шли ни в какое сравнение с этим оружием — настоящим, боевым оружием. Мягко сжав ее в руке, он даже почувствовал себя иначе. Увереннее. Сильнее. Выше. Не несуразным, долговязым мальчишкой, а мужчиной — взрослым и опасным. Ему словно передалась ее острая, упругая тяжесть.

Явно довольный эффектом, произведенным на молодого клиента, оружейник добродушно хмыкнул.

— Хороша, а?

Не то слово. Прекрасна! Желание обладать ею было непреодолимо. Несмотря на все связанные с этим угрозы и препятствия. Иметь собственную шпагу — это был просто какой-то… порыв. Просто мечта, за пределами здравого смысла.

Снова и снова взволнованно ее рассматривая и взвешивая в руках, Питер вдруг понял, что чего-то не хватает. Пригляделся получше, чтобы проверить свою догадку. Так и есть. И основание клинка, и эфес, и долы — были девственно чисты. Нигде никаких отметин.

— На ней нет клейма, — констатировал он.

Оружейник слегка улыбнулся, нисколько не смущенный его замечанием.

— Верно. Но при такой похвальной наблюдательности вы не могли не заметить, сударь, что и сам я не задаю лишних вопросов.

О, это он заметил. И не просто заметил, но это и была, можно сказать, основная причина его появления здесь.

Мастер назвал цену, которая ожидаемо оказалась раза в три выше обычной. Оно и понятно. Вооружая ирландских католиков, этот человек серьезно рисковал в один прекрасный день предстать перед судом его величества. И желал заранее и сполна вознаградить себя за этот риск.

Питер Блад, хорошо понимавший все это, понял также и то, что забрать ее сегодня, увы, не сможет.

Ему не хватало совсем немного, но торговаться с ее создателем, готовым отказаться от всех своих прав, казалось бессмысленным кощунством. Через два дня начинается новый семестр. Отец даст ему денег. Из них можно будет почти безболезненно выкроить несколько недостающих шиллингов. Главное, что основная сумма уже у него в кармане.

— Не продавайте ее, — сказал он серьезно. — Я скоро за ней вернусь.

* * *

Зимнее солнце скатилось за крыши домов, и без того серые переулки вмиг утратили остатки цвета. От мыслей и чувств, обуревающих его душу, Питеру хотелось бежать вприпрыжку. Но он заставлял себя шагать спокойно и размеренно. В этой части города лучше не привлекать к себе лишнего внимания. Кто-нибудь мог решить, что он удирает, а это было нежелательно. Он по себе знал, что один вид бегущей добычи способен вызвать инстинктивное желание за ней погнаться. В своей скромной черной одежде он выглядел, как примерный пуританин, особенно когда молчал. Так что не стоило выходить из образа.

К своему удивлению, он преодолел большую часть пути без каких-либо приключений и с наступлением сумерек вышел на одну из центральных улиц. Здесь, посреди оживленной разношерстной толпы, он, казалось, снова был в безопасности, но почти сразу почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд. Невольно обернувшись через плечо, Блад увидел высокую темную фигуру, замершую у входа в паб. И мгновенно узнал в ней одного из своих недавних знакомых с «Монка», который, вне всякого сомнения, тоже его заметил и угрожающе двинулся в его сторону. Черт. Он уже и забыл, что должен их опасаться.

Резко сменив изначальное направление, Блад устремился к реке, быстро и не оглядываясь, и через сотню-другую шагов заскочил в знакомую аптеку. Он протоптался там минут десять, здороваясь с аптекарем и рассеянно отвечая на осточертевшие вопросы про колледж, в надежде, что злонамеренный преследователь от него отстанет. Но, выйдя на улицу и возобновив прерванный путь, вскоре опять почувствовал, что кто-то идет за ним по пятам. И, кажется, не один.

Что ж. Тут поблизости имелась отличная дыра в заборе, как раз на такой случай. За ней скрывался тихий безлюдный переулок, куда выходили задние двери нескольких близлежащих домов, и откуда легко было попасть на параллельную улицу, а там за мостом уже начинался их квартал. Можно попробовать срезать этим путем. Он был известен лишь немногим местным. Любой чужак, конечно же, вмиг потеряет след.

Под прикрытием проезжающего экипажа Блад проскользнул в узкую лазейку между досками. Там он подождал пару минут и, убедившись в отсутствии погони, крайне довольный собой, зашагал по переулку. Нашли, за кем гоняться, право слово. Он здесь еще в детстве все подворотни выучил. И полагал, что в умении ориентироваться среди этого каменного лабиринта с ним никто не сравнится.

Однако он ошибся. Он еще не успел пройти злосчастный переулок насквозь, когда дорогу ему преградила чья-то грозная тень. Очнувшийся от своих фантазий, Питер замер, узнав того самого бессовестного мерзавца из паба. В узком пространстве он казался еще больше и внушительнее. Юноша сделал невольный шаг назад.

Китон улыбнулся.

— Ну, чего ты дергаешься, щенок? Помнится, мы с тобой не договорили.

Услышав идиотские смешки у себя за спиной, Блад быстро обернулся и обнаружил, что позади него стоят еще двое. Вот дьявол. Эти-то как сюда проникли?! Неужели кто-то из добрых соседей дал им пройти через черный ход…

Мигом сообразив, что при таком превосходстве врага шансов в бою у него нет, Питер резко ударил Китона ногой в голень и, когда тот с гневным воплем отпрянул в сторону, попытался вырваться на улицу сквозь образовавшийся зазор.

— Стой!

Кто-то схватил его сзади за одежду и, яростно дернув назад, с такой силой лупанул между лопаток, что у него чуть не остановилось сердце. Почти одновременно оправившийся от неожиданности Китон с размаху заехал ему кулаком в живот, заставляя согнуться пополам. Пока Питер судорожно пытался вдохнуть, смаргивая навернувшиеся слезы, все они как-то разом от него отступили, посчитав видимо, что он уже готов и вот-вот рухнет замертво. Однако, вопреки их ожиданиям, уже в следующее мгновение он внезапно рванул вперед, как разжатая пружина, сшибая с ног своего обидчика, и сам полетел вместе с ним на землю. Застигнутый врасплох, Китон пытался поймать и остановить его руки, но безуспешно. Свирепея все больше с каждым ударом, Питер принялся колотить его везде, где мог дотянуться, пока сверху на него не накинулись двое других и не оттащили в сторону, прижимая к земле. Тяжесть была слишком огромной, чтобы он мог ее сбросить. Скрученные руки при каждом движении пронзала боль. И все же он продолжал рычать и вырываться, понимая, что стоит только прекратить борьбу — пощады от них ему не будет.

Китон медленно поднялся на ноги, глядя сверху вниз на тощего придавленного щенка, который еще пробовал огрызаться.

— Да угомони ты его, Хью! — велел он со смесью раздражения и насмешки. — Только не прибей случайно. Не надо нам рыдающих мамаш.

Похолодев, Питер сделал последнюю отчаянную попытку вырваться. И в ту же секунду на затылок ему обрушился чей-то тяжелый кулак. Дальше последовал удар в лицо… в челюсть… в висок. Потом кто-то взялся осыпать грубыми пинками его бока и спину. Оставаясь в сознании, пусть и смутном, он почувствовал вскоре, как его голову тянут назад за волосы. Он пытался открыть глаза, но они упрямо закатывались. Реальность начинала ускользать.

— Это только первое предупреждение, сопляк, — прошипел у него над ухом чей-то голос, узнавать который он перестал. — Советую сделать выводы. Второго ты не переживешь.

Потом его вдруг отпустили. Он ударился лицом о холодную, влажную землю и затих.

В следующий раз его сознание коротко вспыхнуло, когда он почувствовал, что его бесцеремонно обшаривают. Но вспышка эта была очень слабой. Глаза по-прежнему не открывались. А пульсирующий гул в голове не давал собраться и как-то помешать.

Неизвестно, сколько он пролежал так, растянувшись на чистой и прохладной белой простыне… на ровной, плавно качающейся поверхности… прежде чем разлепил веки и обнаружил, что в действительности лежит на земле, плотно утоптанной сотнями башмаков и совершенно неподвижной. Руки и ноги у него окоченели. А единственной простыней служил тонкий снежный покров, сквозь который еще розовели лужицы крови. Он не сразу сообразил, что кровь его собственная, но дотронувшись до онемевшего лица, яростно зашипел. Дикая боль мгновенно привела его в чувство, живо напоминая обо всем, что произошло. Спохватившись, он ощупал карманы и, конечно же, ничего в них не нашел.

Замечательно, с досадой подумал Питер. Просто отлично.

Встав на четвереньки, он раздраженно сплюнул кровь, которая сочилась в рот из разбитой губы, а затем, шипя и охая, поднялся на ноги. Еще раз осторожно потрогал голову, челюсть, лицо. Повсюду были шишки и ссадины, но кости черепа, кажется, целы. Как и все остальные кости. Просто библейское чудо, учитывая, что он находился в полной их власти. Они что же, не захотели его добить? Побоялись повторения истории с Хили? Нет, его-то такое решение конечно устраивало. Если б еще и деньги оставили…

Продолжая стонать и отплевываться, Питер подобрал с земли свою шляпу и плащ с оторванной застежкой и, шатаясь, поплелся домой. На его счастье улицы были теперь безлюдны, и никто из знакомых ему не встретился. Может быть, уже ночь? В окне отцовского кабинета все еще горел свет, но это ничего не значит. Он всегда поздно ложился.

Господи, как же болит голова… Даже моргать больно.

Взойдя на крыльцо, Питер сгреб снег с чугунных перил и, завернув в платок, шлепнул себе на веки. Холодный комочек тут же начал таять, оставляя на лице мокрые дорожки, стекающие за воротник. Но стало немного легче.

Бесшумно прикрыв входную дверь, он скинул грязные башмаки и незаметно пробрался к себе в спальню. Рухнуть на кровать с пылающей от боли спиной не получилось, так что он осторожно сел, стараясь успокоиться. Ничего страшного. Ничего страшного не произошло. Все заживет. К утру он очухается. А деньги… накопит снова. Все поправимо.

Не давая себе отключиться, он с трудом поднялся на ноги, зажег свет и взглянул на часы. Было слегка за полночь. Стащив грязную промокшую одежду, скомкал ее и бросил в угол, оставшись в одних штанах. На боках у него темнели лиловые и красные разводы. Кажется, пару ребер ему все-таки сломали. Но по сравнению с головой это ерунда. Высунувшись из окна, он нагреб в платок еще снега с подоконника, чтобы на этот раз приложить к затылку.

Надо признать… его давно так не били. Может, даже никогда.

Около часа он просидел, тупо глядя в пол. Потом, набравшись наконец мужества рассмотреть свое отражение в зеркале, какое-то время стирал салфетками кровь с лица. Потом, ощущая мучительную жажду пополам с тошнотой, заставил себя натянуть сухую рубашку и спустился в темную холодную кухню. Там он долго пил воду с привкусом крови. После чего уселся на стул и просидел еще час, подперев лоб руками и медленно приходя в себя. В голове в общем-то прояснилось. По крайней мере он все отчетливо помнил и соображал с привычной скоростью. Вот только болела она нестерпимо. И внутри… как будто грохотал гром.

Он не понял, что заснул, и ему стоило большого труда снова раскрыть глаза. Кто-то неистово колотил в дверь, грозя вышибить ее ко всем чертям. В такое время? Они совсем рехнулись?

Питер не отвечал, надеясь, что на шум как-то отреагирует отец, и ему не придется вставать со стула. Но тот либо не слышал, либо считал, что открывать двери — работа Питера. В обычное время так оно и было. И отцу ведь ничего не известно про его особые… обстоятельства. С глухим стоном Питер заставил себя подняться и выйти в тускло освещенную переднюю.

— Кто там? — громко спросил он, и дребезжащие удары тут же прекратились.

— Доктор здесь? — раздраженно гаркнули за дверью.

Его так и подмывало что-нибудь съязвить, но следом заговорила женщина, к тому же, хорошо ему знакомая:

— Доктор, это Анна, откройте.

Похоже, мисс Фоссет — акушерка, много лет помогавшая доктору Бладу в работе, — по голосу приняла его за отца.

Питер приоткрыл дверь и сощурился, ослепленный светом горящего факела. В оранжевых отблесках он различил силуэты нескольких мужчин, которые держали на растянутом плаще чье-то слабо шевелящееся тело. Вникнув в суть проблемы, он открыл дверь пошире и посторонился.

Первой по-хозяйски прошагала мисс Фоссет. Быстро зажгла дополнительные лампы и махнула остальным, показывая, куда нести раненого. Размышляя о том, что не у него одного была тяжелая ночь, Питер скользнул рассеянным взглядом по кровавым пятнам на груди бедолаги, бывшего почти без сознания, по его серому, искаженному судорогой лицу… И моргнул, невольно коснувшись рукой собственной разбитой скулы.

Наверно, он еще спит. Ведь не может же быть, чтоб пророчество О’Коннела сбылось так быстро. Во всяком случае не сегодня.

По мере того как отступали остатки сна, его болезненное оцепенение сменилось изумлением. Пристальнее всмотревшись в людей, тащивших Китона — а это без сомнения был он, — Питер узнал одного из тех здоровяков, кто вчера его колошматил. И уже собирался возвести недоверчивый взор к потолку, за которым, по его представлениям, размещалось Провидение, но боль, пронзившая лоб, не дала ему этого сделать.

Пока он беспомощно хлопал ресницами, группа людей ввалилась в дом вслед за Анной и двинулась по направлению к смотровой.

Очнувшись, Питер встал у них на пути.

— Минутку, — жестко сказал он. — Это англичанин. Мы не обязаны. У них есть свой врач.

— Доктор Уорнер уехал в поселение к роженице и не вернется до утра, — пояснила мисс Фоссет.

Питер разозлился.

— Значит, этот тип подождет до утра!

Анна смотрела на него с недоумением. Она знала Питера с детства, и не помнила, чтобы он вел себя так агрессивно. И что с ним такое? У него вид, как после сражения. Она не успела спросить. На лестнице показался доктор Блад в домашнем халате, накинутом поверх ночной рубашки.

— Питер! Что происходит?

— Ничего, отец. Идите к себе.

Анна тоже хотела что-то сказать, но доктор уже сам оценил обстановку.

— Приготовьте инструменты и бинты.

— Но, отец, — попытался возразить Питер, — это ведь…

— Живо! — И он быстро ушел к себе, чтобы одеться.

Анна пошла за водой и бинтами. Питеру пришлось показывать посетителям дорогу в смотровую. Пока они укладывали раненого, он перетащил к столу ящик с инструментами и разложил их на чистом льняном полотне. Затем выгнал посторонних из помещения и приступил к фиксации несчастного, для которого все только начиналось.

Питер успел закрепить его ноги, перекинул тугой ремень через бедра, и уже собирался заняться руками, когда тот внезапно очнулся. С минуту поглядел бессмысленно… и вздрогнул, увидев прямо перед собой суровое лицо уже знакомого ему мальчишки, разукрашенное ссадинами и синяками. Заметив, что его враг пришел в себя и теперь смотрит на него расширенными от ужаса глазами, Питер обжег его ледяным взглядом из-под прямых черных бровей.

«Ну что, ублюдок, продолжим разговор?» — Поджав губы, он рывком затянул ремень на мускулистой руке Китона. Тот коротко охнул и отвернулся. Обратив внимание, что на тыльной стороне ладони у него еще видны две темные ранки — следы обороны, предпринятой Терезой, — Питер испытал постыдный прилив злорадства.

Отец, окончательно проснувшийся и полностью одетый, широкими шагами вошел в кабинет. Анна, нагруженная ведерком с водой, семенила следом.

— Мисс Фоссет, дайте-ка ему… — доктор замер на мгновение, всмотревшись в лицо раненого, — чего-нибудь покрепче, — странным голосом закончил он.

Из добрых рук мисс Фоссет пациент осушил полную кружку потина — припасенного специально для этих целей и лишь слегка разбавленного, — и даже не поперхнулся. Чувствовался опыт. Вообще Питер и сам бы не отказался чего-нибудь такого глотнуть. Голова у него просто разламывалась. Вместо этого он отыскал среди медикаментов темную склянку с настойкой опия и, подняв ее повыше, вопросительно взглянул на отца. Получив в ответ молчаливый кивок, плеснул немного волшебного зелья в стакан и сунул раненому. Тот попытался уклониться.

— Что это за дрянь? — прохрипел он.

— Пей, — холодно велел Питер, и добавил с издевательской усмешкой: — Laudā Dominum⁽²⁾.

Анна суетилась вокруг, зажигая все свечи и лампы.

Когда в комнате стало светлее, отец наконец заметил его состояние.

— Что у тебя с лицом, молодой человек? — строго осведомился он.

— Упал, — буркнул Питер, не глядя на Китона.

Доктор смерил своего ребенка недоверчивым взором. Отметил, как болезненно тот морщится при взгляде на свет. Потом перевел глаза на испуганного стонущего Китона. В душе его зародились некоторые подозрения, но он решил пока оставить их при себе.

Через несколько минут, убедившись, что пациент в беспамятстве и надежно обездвижен, доктор приступил к его ранам. Смыв кровь, он осмотрел их и аккуратно расширил самую большую — сбоку живота, пытаясь понять, насколько она глубокая. Питер с некоторым интересом заглянул внутрь, но ничего особенного не увидел. Похоже, этого быка спасла толстая шкура. Пройдя по диагонали сквозь мясо и жир, клинок уткнулся в ребра. Кожа была разорвана, крови излилось море. Выглядит конечно жутко, но для жизни не опасно. Хотя, наверное, мучительно — от каждого прикосновения к себе мерзавец тихо поскуливал.

Пока доктор занимался обработкой ран, Питер должен был сушить их от крови. И он честно пытался. Но занятие это, особенно сейчас, было слишком для него монотонным. Он чувствовал, что того гляди заснет прямо с корпией в руке.

— Вы пропустили… — заметил он вяло, и тут же потянулся пинцетом к ране, невольно закрыв отцу обзор.

Доктор ударил его по запястью. Не настолько сильно, чтобы выбить инструмент, но достаточно чувствительно, чтобы дать понять ошибку.

— Первое правило ассистента! — напомнил он.

— Я знаю, — хмуро отозвался Питер.

— Не «знаю», а повторяй, чтоб я слышал.

Парень тяжело вздохнул.

— Если нельзя, но очень хочется… — пробормотал он на одной ноте.

— То?

— …то все равно нельзя, — угрюмо закончил Питер. — Но я не согласен.

Доктор бросил в лоток использованные инструменты.

— Шей. Не согласен он…

Питер вооружился иглой, куда Анна заранее успела вправить шелковую нить, и постоял секунду, прикидывая, откуда начать. В итоге решил, что начнет с самой маленькой раны в нижней части груди. Но не успел он коснуться кожи, как его остановил какой-то непонятный звук. Хруст или… скрип? Даже со своим богатым словарным запасом он затруднялся определить его более точно.

— Пап? — Питер еще раз надавил на кожу повыше раны, демонстрируя доктору свою находку.

Услышав скрип, отец нахмурился. Вернувшись к раненому, он наклонился, прижал ухо к его грудной клетке в нескольких местах. Затем постучал по ней пальцами. Звук был как от полупустой бочки. Китон не приходил в сознание, но дышал теперь часто и поверхностно. И был совершенно синий, что определенно не соответствовало тяжести видимых ран.

— Да тут легкое повреждено, — медленно констатировал доктор Блад, вновь поворачиваясь к своему хирургическому ящичку.

— И… — напряженно протянул Питер, забыв даже про собственную головную боль, — что это значит?

— Ты мне скажи, — рассеянно отозвался доктор, торопливо звеня инструментами в поисках нужного.

— Exitus letalis⁽³⁾, — без колебаний ответил Питер.

Китон в беспамятстве застонал, и парень зло на него шикнул.

Блад посмотрел на сына укоризненно.

— Может быть, и нет. — Он извлек на свет острую металлическую канюлю, спаянную со стеклянным резервуаром.

Питер вдруг понял, что он собирается сделать. Что-то такое они проходили совсем недавно. Да-да, точно. И в книге он читал. Его рука сама собой потянулась за инструментом.

— Можно, я? — Он посмотрел на отца невинными глазами. — Раз уж все равно терять нечего?

Подумав, доктор вручил ему иглу.

Парень задрал повыше рубашку страдальца, двумя пальцами посчитал межреберья и остановился во втором. Исподлобья взглянул на отца.

— Правильно?

— Да. Только держись верхнего края, — предупредил доктор.

И Питер взялся за дело. Толстая игла под его рукой шла туго. Китон стонал, как недорезанный боров. И парень уже начал бояться, что делает все не так, как вдруг инструмент словно провалился в пустоту. Поршень стремительно пополз вверх, словно что-то выталкивало его из пустого на вид резервуара.

Глаза Питера округлились. Такого он раньше точно не видел.

Когда резервуар наполнился воздухом, Питер вынул его и, опустошив, повторил прокол, на этот раз увереннее.

Вскоре синюшно-бледное лицо пострадавшего чуть порозовело, он задышал медленнее и, хотя по-прежнему был без сознания, умирать вроде бы передумал.

С заметным облегчением доктор протянул сыну иглодержатель и пинцет.

Питер взял их, но какое-то время стоял в нерешительности.

— В чем дело? — спросил отец.

— Что-то свистит, — ответил Питер, кивая на рану. — Слышите?

И действительно, с каждым вдохом больного где-то в области раны рождался едва различимый свист. Питер, казалось, понял в чем дело. Но не мог объяснить.

Отложив инструменты, которые держал в руках, он снова взялся за скальпель и одним быстрым движением рассек ткани над раной. В глубине ее показалась кровавая пена — довольно ужасная на вид, — но свист сразу же прекратился.

Отец нахмурился.

— Что ты творишь? Ты забыл, что сказано у господина Фабриция⁽⁴⁾?

— Вы бы еще Гиппократа вспомнили, — последовал дерзкий ответ.

Фыркнув, доктор машинально высушил кровь тампоном, и Питер принялся ушивать все это дело послойно. После каждого шва он молча натягивал нитку, и доктор отточенным движением отсекал ее, не переставая одновременно сушить рану, которая раз за разом наполнялась кровью, чтобы сын мог хорошо видеть, что делает. Пока сам он незаметно поглядывал на его напряженное, покрытое ссадинами лицо и изредка подрагивающие ресницы, за которыми блестели упрямые глаза.

Что тут сказать? У них теперь совсем другие книги, совсем другой подход. Хирургические труды Фабриция ушли в прошлое. И даже сравнительно недавнюю «Trimembris Chirurgia» сеньора Северино⁽⁵⁾ Питер задвинул подальше, явно предпочитая ей учение господина Шультеса⁽⁶⁾. А может, ему, как всем детям, просто больше нравились книжки с картинками?

Доктор Блад следил за действиями сына с грустной задумчивостью. Отмечая про себя, что и инструменты Питер держит неправильно, и стежки делает не на том расстоянии, и узлы вяжет какие-то не такие, небрежно накидывая сразу по несколько петель на кончик иглы. Но каким-то образом получается у него вполне прилично. И довольно шустро. Может, он делает не неправильно, а просто… по-своему? Может, стоит давать ему больше инициативы?

Китон постепенно приходил в себя, наблюдая за происходящим мутными глазами. Выйдя в переднюю, мисс Фоссет сообщила интересующимся, что они почти закончили. Доктор осторожно поддерживал раненого, пока Питер, сцапав со стола приготовленный Анной бинт, быстро его перевязывал.

Когда дело было сделано, больного аккуратно переложили на носилки. Анна наполнила тазик чистой водой. Доктор Блад отошел вымыть руки. Питер остался, чтобы прибрать.

— Ловко ты, док, — просипел Китон с легкой насмешкой, оглядывая элегантный бантик у себя на боку.

Взглядом Питера можно было делать лед.

— За перевязками — к своему врачу, — отрезал он.

— Понял, — покладисто ответил Китон, отставив шутки.

С минуту он молча наблюдал за тем, как мальчишка убирает грязные инструменты и широкими движениями стирает со стола кровь.

— Полагаю, моя благодарность тебе не требуется…

— Меня не за что благодарить. — Тон этого докторишки-подмастерья ясно свидетельствовал, что сам он с легкостью бросил бы недруга умирать в ближайшей канаве. Парень многозначительно указал глазами на старика Блада.

Китон проследил за направлением его взгляда.

— Ему она тем более не нужна, — загадочно пробормотал он.

Питер списал эту реплику на пьяный бред.

Тем временем больной, утомленный коротким разговором, готовился вновь провалиться в беспамятство. Питер встрепенулся, так как его это совершенно не устраивало. Во-первых, мерзавец должен был присутствовать в момент его торжества. Во-вторых, его только что осенила блестящая мысль. Может, ему и не придется копить заново. Почему он не вспомнил об этом раньше?

Порывшись в отцовском ящике с лекарствами, он выудил неприметный пузырек с надписью «spiritus Mindereri»⁽⁷⁾, открыл его с мягким «чпок» и сунул прямо в нос страдальцу.

Тот закашлялся, снова приходя в себя. В дверях уже показались его спутники, приглашенные Анной, чтобы забрать носилки.

— Один момент, господа. — Питер Блад, в окровавленном фартуке, с рукавами, закатанными до локтей, остановил их жестом и быстро склонился над пострадавшим.

— Где мои деньги, сволочь? — с тихой угрозой спросил он.

Китон неопределенно застонал.

Питер подавил недостойное желание обыскать его карманы.

— Ты… их потратил? Уже?

— Я ничего у тебя не брал, — хрипло огрызнулся Китон. — Спроси кого угодно, хоть мистера Хоупа. Скажи ему, Джефф.

Питер поднял вопросительный взгляд на стоявшего рядом негодяя, который, хоть и не был ранен, выглядел немногим лучше своего дружка. Волосы у него были всклокочены, над левым глазом набухла фиолетовая гематома.

— Прости, док, — мрачно сказал он. — Не знаю, за кого ты нас принимаешь, но мы не воры. Нас и самих обчистили. — Когда он с видимым трудом растянул рот в кособокой улыбке, Питер заметил, что пары зубов у него не хватает. — Веселенький у вас райончик, особенно по ночам.

«А нечего было соваться сюда посреди ночи! — в ярости подумал Питер. — Око за око, так-то!»

Несмотря на ад, кипевший в его душе, он не осмелился вымолвить ни слова в присутствии отца, который как раз подошел к ним, вытирая руки белым полотенцем.

Что ж… пусть еретики сами поразмыслят о небесном правосудии.

На улице послышался цокот копыт и шум подъезжающего экипажа.

— Это за нами, — оживился Хоуп.

Китон напряженно уставился на старшего Блада снизу вверх и пробормотал после некоторого замешательства:

— Ну, спасибо что ли… доктор.

Блад даже не взглянул на него, словно вообще ничего не услышал.

— Несите аккуратно, друзья, — холодновато распорядился он. — Помоги им, сын.

«Они нам не друзья!» — со злостью подумал Питер, чувствуя, как рушатся все его надежды. Не стоило, наверно, горячиться и отсылать его к другому врачу. Тогда в более спокойной обстановке можно было заставить его заплатить хотя бы за перевязку. В конце концов, это они так славно его заштопали. А что сделает Уорнер за свой гонорар? Пропишет ему камфару?

— Питер?

Наткнувшись на строгий взгляд отца, Питер послушно потопал к выходу.

А Китон… как-то странно вдруг усмехнулся, украдкой глядя на смуглое лицо мальчишки в испачканном кровью хирургическом фартуке, который придерживал дверь, пока его несли, словно увидел того впервые. В каком-то смысле это и было впервые. Он не подозревал о его существовании, и никто ему не отчитывался. Но вот ведь… и глаза совершенно такие же… и характер… тот самый. И как ты раньше не сообразил, Мэтт, старый ты идиот?..

Алкогольно-опийный туман начинал понемногу рассеиваться. В груди вдруг сделалось больно и зябко. Ну, наверное от ран. Такие раны долго заживают.

— Ох, да расплачусь я с тобой, не дрейфь, — беззлобно просипел Китон, видя, что паренек совсем скис. — Дай хоть оклематься.

* * *

Некоторое время спустя доктор Блад в одиночестве расхаживал по гостиной, озабоченно хмурясь и покуривая трубку. До рассвета оставалось часа три, но он знал, что заснуть все равно не сможет. Он уже не в том возрасте, когда от сильной усталости и потрясений валишься с ног и сутки спишь как убитый. Но вот Питер как раз в таком возрасте. Он-то почему не ложится? Выглянув на улицу, доктор убедился, что желтый квадрат света из комнаты сына все так же неподвижно лежит на заснеженной траве. И это лишь усугубило его тревогу.

Что с ним произошло? Во что он опять вляпался? Кто чуть не прирезал Китона? Что вообще все это значит?

Надеяться, что Питер сам ему все расскажет, не приходилось. Отношения у них были… сложные. Они вроде бы не ссорились. Обедали вместе. Даже обменивались подарками на рождество. И все же почти не разговаривали. О приключениях своего отпрыска доктор как правило узнавал от третьих лиц — соседей или профессоров. Но это дело слишком серьезное. И он считал, что имеет право требовать объяснений от самого Питера, раз уж тому все равно не спится.

Когда он вошел, сын даже не обернулся. Он сидел у стола неподвижно, подперев голову кулаками. Возле его кровати валялась скомканная одежда и несколько мокрых окровавленных салфеток, на подушке застыли бурые разводы. Окно было распахнуто настежь, занавеска отодвинута, с подоконника совсем недавно полосами сгребали снег. На столе прямо перед носом у Питера был раскрыт тяжелый кожаный том — «Armamentarium chirurgicum» Иоганна Шультеса, подпертый толстенной фармакопеей Шредера⁽⁸⁾, анатомией Веслинга⁽⁹⁾, латинской грамматикой и учебником по испанскому языку. В строгой компании черных и коричневых корешков последний выделялся жизнерадостным желтым цветом и буквально кричал о том, что свои глупые мечты о военной службе Питер не бросил. Мало того — пока доктор надеялся, что его сын перерастет эту дурь, тот, похоже, уже примерял на себя роль наемника… Господи Боже мой, Царица Небесная! И что только из него получится?

Вздохнув, доктор сел сбоку от стола, пристально всматриваясь в лицо мальчика.

— Что с тобой, сын? — спросил он напрямую.

Питер глянул на него исподлобья и пожал плечами.

— А что со мной? Я в полном порядке.

— Ну, нет. Даже если оставить в покое твой ужасающий вид. Ты всю неделю чем-то подавлен. — Доктор Блад с подозрением взглянул на книги. — Неужто боишься экзаменов?

— Вот еще! — фыркнул парень.

— Тогда что это? — Доктор кивнул на лежащий перед ним учебник. — Не припомню, чтобы ты занимался на каникулах, да еще по ночам.

Питер вздохнул. Если он и занимался, то не слишком усердно. Раскрыв «Armamentarium» на главе о трепанациях, он вяло размышлял о тех временах, когда медики верили, что для исцеления от болезни, каковая есть не что иное, как одержимость злым духом, достаточно проделать в черепе красивую круглую дырку, через которую тот и упорхнет. И о том, как хорошо было бы провести эту операцию над некоторыми из его современников. Ради их же блага. При помощи долота и молоточка, или даже хорошенькой пилы. Эти мысли странным образом его успокаивали. Отвлекая от тошнотворной боли в собственной голове, которая не дала ему спать и с каждым часом, казалось, только усиливалась. Но не говорить же об этом отцу. Он и так весь изволновался.

— Ну, надо же когда-то взрослеть, — сказал Питер, медленно закрывая книгу.

Доктор поднял брови. Это уж точно, подумал он, вновь окидывая взором заваленный стол. Что бы ни твердил его ребенок, боясь показаться чересчур послушным мальчиком, но он явно задался целью всех их поразить. Из-под пухлой стопки исписанных тетрадей выглядывал старый, еще чумных времен, выпуск «Философских трудов»⁽¹⁰⁾. Кажется, один из первых.

Питер перехватил недоверчивый взгляд отца.

— Взял у тебя в шкафу, — просто пояснил он. А затем, опустив голову на руки, заметил как бы невзначай, обращаясь к своим коленям: — Там, кстати, написано, что капля табачного дистиллята убивает крупное животное.

Доктор вынул трубку изо рта.

— Ну, не стоит верить всему, что написано.

— Они провели эксперимент⁽¹¹⁾, — настаивал Питер, распрямляясь. — И тут тоже про это есть. — Он постучал тонким пальцем по корешку ветхой тульповской «Observationum medicarum»⁽¹²⁾, которая была вся утыкана еще его собственными, старшего Блада, закладками.

Доктор понял, что он издевается, и, подавшись вперед, легонько шлепнул его по затылку.

Прежде чем смешливо фыркнуть, Питер не удержался и зашипел от боли.

Блад только сейчас заметил кровавую корку среди густых вьющихся волос и попытался раздвинуть их пальцами, чтобы оценить ущерб, который, похоже, не исчерпывался повреждениями на лице. Но Питер увернулся от его руки.

Доктор нахмурился, вспомнив, о чем хотел с ним поговорить.

— Питер, — начал он напряженно и кашлянул, собираясь с духом, чтобы задать вопрос, который на самом деле его мучил. — Прошу тебя, скажи мне… только честно…

Питер спокойно ждал продолжения.

— Это ведь не ваша банда устроила?

Мгновение парень смотрел на него непонимающе, а потом глаза его расширились от возмущения.

— Что?! Нет конечно. Как ты вообще мог такое подумать?

Доктор почувствовал облегчение, несколько успокоенный его реакцией.

— Ну, — признался он, — в последнее время я не знаю, что и думать. И чего мне вообще от тебя ожидать.

Питер помолчал. Этого он и сам не знал. Но все-таки.

— Чего угодно, — сказал он наконец. — Только не этого.

Доктор слабо улыбнулся.

— И у меня нет никакой банды, папа, — устало добавил Питер, чем вызвал на лице отца очередную улыбку.

— Что ж… — Доктор набрал воздуха перед следующей фразой. — В таком случае я наверно должен сказать тебе, что ты был молодцом. Он не заслужил этого.

Питер поднял на отца удивленные глаза, а потом внезапно до него дошел смысл сказанного.

— Ты знал, кто он?!

Доктор Блад пожал плечами.

— Конечно знал. Это Мэттью Китон. — Он помедлил. — Это ведь… он тебя так, да? По твоему поведению несложно было догадаться, — пояснил доктор. — И когда ты спросил про деньги, я случайно услышал, прости.

Питер молчал, решая, есть ли смысл отрицать очевидное, и наконец нехотя кивнул.

— Но он был не один, — счел важным уточнить парень. — Один бы он ничего со мной не сделал. Черта с два!

Отец вздохнул, глядя на него с грустью.

— Наступит ли день, когда ты научишься держать язык за зубами?

Питер рассердился.

— Да я тут ни при чем! Ну… то есть… — Он запнулся, и добавил раздраженно: — Ладно! Может и не надо было с ним связываться. Но ты не представляешь, что он нес в пабе!

Отец покачал головой.

— Думаю, что прекрасно представляю. Этот парень никогда не отличался манерами. И не нам с тобой его перевоспитывать. — Он вздохнул. — Если уж старый Йорк не перевоспитал, с его-то крутым нравом.

Питер выпрямился на стуле.

— Что?! — воскликнул он. — Ты имеешь в виду моего…

— Твоего деда, да, — спокойно подтвердил отец. — Я и сам на него работал, как ты знаешь. Вплоть до нашего… отъезда.

Вернее было бы сказать «побега». Ибо, воспользовавшись моментом, когда мистер Йорк был под арестом по обвинению в пиратской деятельности, доктор с Розмари смылся из Англии на одном из кораблей ее несговорчивого родителя и своего будущего тестя, лишив старика удовольствия по выходе на свободу свернуть ему шею. Питер знал эту историю лишь в самых общих чертах, и доктор до сих пор не спешил восполнять зияющие пробелы в его знаниях.

Он встал и медленно прошелся по комнате, с трубкой в зубах. Питер смотрел на него во все глаза, надеясь услышать продолжение.

Собравшись с мыслями, доктор заговорил снова.

— Да, я был у него судовым врачом. В общем-то единственным, хотя с таким флотом стоило бы нанять еще парочку. А этот тип распоряжался на одном из его судов — на «Деборе». Той самой, к слову, которая увезла меня и твою мать из Бриджуотера… девятнадцать лет назад.

Питер думал, что дальше удивляться уже невозможно, но, кажется, это было только начало.

— Оттуда, где мама…

— Да, — подтвердил доктор и уселся обратно, странно взглянув на сына. — Он сам будто бы родом из Сомерсета. И у него, понимаешь ли… были свои виды на Розмари. Оно и неудивительно. Дочка хозяина, да еще такая красавица… — Он чуть улыбнулся собственным воспоминаниям. — Уговариваясь доставить меня в Дублин, он и представить не мог, что она поедет со мной. Всю дорогу он твердил ей, что с олухом вроде меня и католиком к тому же ей житья не будет. Целый месяц проторчал здесь со своим кораблем, словно рассчитывал, что Розмари вернется с ним назад. Я и сам боялся, что она передумает, когда увидит… ну, когда увидит, что у нас тут творится. Войска на улицах, бои в пригородах, страшные репрессии против населения… Какой-то нескончаемый поток жестокостей. А она в ту пору уже была беременна. — Доктор устало откинулся на спинку стула, вытянув длинные ноги и глядя перед собой. — Он, впрочем, этого на знал и продолжал таскаться за ней как приклеенный, взывал к ее дочерним чувствам, ныл, угрожал. В общем, пытался ей досаждать. Пока я ему не врезал, и Рози еще от себя не добавила на память. Так что он как-то разом утратил к ней интерес. А потом и вовсе пропал. Не знаю, чем он занимался. Не удивлюсь, если каким-нибудь морским разбоем. Моряк-то он по всей видимости неплохой, иначе папаша Йорк не стал бы его держать.

Вообще-то папаша Йорк и сам не брезговал всяческими сомнительными авантюрами, особенно когда дела у компании начали ухудшаться, но Питеру об этом знать необязательно.

— Я считал его сгинувшим и благополучно забыл о его существовании. Пока он снова здесь не объявился пару лет назад. Полный все тех же идей об английском превосходстве. А на этот раз, поди ж ты, даже на борту военного корабля. Уж не знаю, чем ему тут намазано. Разве что безнаказанность опьяняет. О такой в Англии и помыслить нельзя. Думаю, он просто не сообразил, кто ты такой. Иначе не посмел бы тебя трогать.

Питер сидел тихо, ошеломленный услышанным.

— Я не называл ему своего имени, — возразил он, очнувшись. — Он не мог догадаться.

— Мог бы, — ответил доктор Блад с печальной усмешкой. — Если б присмотрелся получше.

Юноша озадаченно моргнул, и доктору пришлось пояснить:

— Ты же одно лицо с Розмари.

Питер опустил глаза и молчал почти минуту, пытаясь уложить все эти неожиданные новости в своей бедной больной голове. После чего снова взглянул на отца.

Тот мрачно кивнул.

— Я совсем не такой идиот, каким ты меня считаешь, — произнес он с нарочитой небрежностью. — Я знаю, что его гнусная жизнь не стоит и половины затраченных трудов. Даже если сейчас он ненадолго успокоится, не исключено, что нам еще придется пожалеть о его спасении. Но в этом случае… пусть лучше негодяй будет в долгу передо мной, чем я перед ним. — Доктор подошел к распахнутому окну и разом вытряхнул пепел из трубки, стукнув ею по обледенелому жестяному подоконнику. — Можешь считать это слабостью.

Питер почувствовал укол совести. Едва ощутимый. Совсем ничего не значащий.

— Ты не слабый. Ты просто… — Он запнулся, пытаясь подобрать слова, чтобы выразить, что именно доктор Блад «просто». — У тебя свое оружие, — заявил он наконец. — Более… благородное.

Доктор снова усмехнулся, оборачиваясь, и медленно вернулся к столу.

— Ты тоже, как я погляжу, неплохо научился им пользоваться.

Питер чуть растерялся, не понимая, упрек это или похвала.

— Ой, я-то… — начал он, но отец перебил его, глядя на него пристально.

— И все же я бы не рекомендовал тебе сводить счеты с людьми таким способом.

На этот раз парень вспыхнул от негодования.

— Я и не собирался!

— Врач обязан держать в узде свои эмоции, — строго сказал доктор Блад. — Иначе он просто недостоин этого звания.

— Это все вышло случайно! Откуда я мог знать…

Отец покачал головой, не обращая внимания на его возмущение.

— Но ты ведь не случайно над ним издевался?

— Что-о-о?! — Питер был потрясен несправедливостью обвинений. — Да этот мерзавец!..

— Разреши, я обработаю тебе лицо? — негромко перебил его доктор.

Юноша замер, застигнутый врасплох этим вопросом.

— Лучше я сам, — хмуро пробормотал он после недолгой паузы.

Отец смотрел на него какое-то время с непонятной тоской. Но, вопреки ожиданиям Питера, спорить не стал.

— Как скажешь, — ответил он. — Не понимаю только, почему ты до сих пор этого не сделал.

Наступило молчание.

— Потому что у меня… голова болит, — признался наконец Питер. — Очень сильно.

Услышав это, доктор нахмурился. Он конечно подозревал что-то в этом роде, но уж если Питер, из которого правду клещами не вытащить, вслух жалуется ему на боль, значит, дело совсем плохо.

— Тебя, видно, хорошо по ней отлупили? — уточнил доктор.

Питер кивнул, не глядя на него.

— Ну-ка, посмотри сюда. — Пододвинув лампу поближе, отец указал на мундштук трубки и поднял ее над головой Питера. Тот попробовал следить за ней, но тут же резко зажмурился, шипя и пряча лицо. Доктор успел заметить, что оба зрачка у него размером с монету.

— Да у тебя сотрясение, дорогой мой. Тебе надо лечь и лежать. Минимум дней пять.

Питер тер глаза руками, пытаясь снова их раскрыть.

— Так ведь мне в среду в колледж, — обреченно возразил он.

Какое-то время доктор молчал, раздумывая над этой проблемой.

— Ничего. Вернешься туда позже. Я напишу им, что ты заболел.

Да?

Питер недоверчиво поднял голову.

Он не ослышался? Его отец и впрямь так за него перепугался, что даже разрешает прогулять учебу?

— Но ведь тогда я… пропущу занятия, — на всякий случай уточнил Питер.

— Да, но нельзя же появляться там в таком виде. Что о нас люди подумают?

Ах, да. Точно. Им ведь не все равно, что подумают люди…

Он вдруг заметил, что отец смотрит куда-то в сторону невидящими глазами, бессознательно потирая грудь под рубашкой. И испугался — сам не зная, чего.

— Ты лучше иди отдохни, пап, — посоветовал он, несмотря на отчаянное нежелание снова страдать тут в одиночестве. — А то утром опять начнется.

Секунду доктор не отвечал, а затем метнул в него насмешливый взгляд и упруго поднялся.

— Отдохну, — сказал он. — Только обработаю твои болячки, и дам лекарство, чтобы ты наконец улегся.

Питер махнул рукой.

— Не надо, — запротестовал он, скорее по привычке.

— Нет, надо, — рассердился вдруг доктор. — Надо, раз я так сказал.

Уже покидая комнату, он с легким раздражением кивнул в сторону окна:

— И на дворе все-таки не июль.

Питер рассеянно обернулся туда, где отдернутая занавеска сиротливо трепетала на зимнем ветру, и с тяжелым вздохом поплелся закрывать ставни.

---

1) Будь, что будет (лат.)

Вернуться к тексту

2) Скажи Слава Богу/ Славь Господа (лат.)

Игра слов. Латинское название спиртовой настойки опия (laudanum) перекликается с первой строчкой известного псалма и соответствующего католического инципита (Laudate Dominum).

Вернуться к тексту

3) Смертельный исход (лат.)

Вернуться к тексту

4) Иероним Фабриций из Аквапенденте (1537-1619) — авторитетный итальянский ученый, анатом и хирург, профессор Падуанского университета, автор многочисленных научных работ.

Вернуться к тексту

5) «Trimembris chirurgia, in qua diaetetico-chirurgica, pharmaco-chirurgica, et chemico-chirurgica, traditio est» — изданный в 1653 г. труд итальянского хирурга и анатома, профессора университета в Неаполе Марко Аурелио Северино, где были описаны консервативные и инструментальные методы лечения наружных болезней.

Вернуться к тексту

6) Иоганн Шультес (1595-1645), он же Скультетус — немецкий врач и хирург, автор легендарного труда по медицине «Armamentarium chirurgicum», известного своими иллюстрациями. Книга была впервые опубликована в 1653 г. уже после смерти автора, и на протяжении двухсот лет неоднократно переиздавалась на разных языках. В ней подробно описаны и изображены все существовавшие на тот момент хирургические операции, инструменты, приспособления, повязки и т.п. Даже сегодня производит впечатление.

Вернуться к тексту

7) Водный раствор аммиака (нашатырный спирт), впервые полученный немецким врачом и фармацевтом Раймондом Миндерером в 1610 г. и названный его именем.

Вернуться к тексту

8) «Pharmacopoeia medico-chymica sive thesaurus pharmacologicus» — труд немецкого врача и фармацевта Иоганна Шредера, впервые изданный в 1641 г. Служил стандартным руководством для врачей и аптекарей в течение века. Неоднократно переиздавался, переведен на множество языков.

Вернуться к тексту

9) «Syntagma anatomicum, publicis dissectionibus, in auditorum usum, diligenter aptatum» — монументальный, богато иллюстрированный труд немецкого врача и анатома, профессора Падуанского университета Иоганна Веслинга, изданный впервые в 1641 г. Служил основным учебником по анатомии для европейских студентов на протяжении века.

Вернуться к тексту

10) «Философские труды Королевского общества» (Philosophical Transactions of the Royal Society), он же «Phil.Trans.» — старейший в мире англоязычный научный журнал, издаваемый Лондонским королевским обществом с марта 1665 г. и по сей день.

Вернуться к тексту

11) Это не шутка. Соответствующий доклад был сделан членом Лондонского королевского общества Сэмюэлом Пипсом в 1665 г.

Вернуться к тексту

12) Труд голландского врача и анатома Николаса Тульпа, впервые изданный в 1641 г. Представляет собой учебник по внутренним болезням в трех частях, где среди прочего были описаны патологоанатомические изменения в легких в результате курения табака.

Вернуться к тексту