Виновато время (гет)

Столовая Министерства была странным местом. Белая плитка. Длинные столы. Воздух пах дешёвым кофе и заклинаниями, призванными не дать жаркому куриному филе упасть на пол даже при падении подноса. Всё идеально стерильно. Словно даже тут нельзя ошибаться. Даже в том, как ты жуёшь.

Всё же, это место было шумным, как и любое другое общественное. Люди жевали, говорили, спорили, что-то колдовали прямо над подносами, наполняя воздух запахом томатного супа, чернильных свитков и лёгкой канцелярской магии.

Джинни сидела между Гермионой и Чжоу Чанг с Невиллом напротив. Лицо у неё было спокойное. Только пальцы чуть сжимались на вилке.

Джинни толкала вилкой в тарелке запечённую рыбу. Слишком ровную, слишком неживую. Еда, которую делают не из желания, а по приказу.

— И как у тебя в отделе? — спросила Гермиона. Осторожно. Будто касалась ожога.

— Увлекательно, — бросила сказала Джинни. — Сегодня архив сам себя отсортировал. Завтра, наверное, начнёт нас выкидывать наружу, если мы ему не понравимся.

— Хронокристаллы всё ещё нестабильны? — заинтересовалась Чанг, наклоняясь вперёд. Её ожерелье из засушенных цветков слегка звякнуло. Тёмно-синяя мантия хорошо смотрелась на Чанг, но Уизли не обмолвилась комплиментом, хоть считала одеяние одногруппницы чрезмерно прелестным. Джинни хорошо запомнила, как глаза Чанг вспыхнули от восторга, когда на распределении Уизли попал отдел самого Контроля Потока Времени.

— Нет, Чжоу. Они стабильны. В том смысле, что все стоят на полках, тихо светятся и напоминают о том, что прошлое — это место, куда меня засунули, потому что в будущем я кому-то мешала.

Тишина.

Невилл нахмурился.

— Джинни, ты не обязана быть там вечно. Это же только… стажировка.

— О, да, конечно. Стажировка. Прекрасное слово, — она отодвинула поднос и сложила руки. — Это когда ты пахаешь как мантикора, за копейки, без прав, под надзором полубезумных хроноархивистов, в помещении, где время иногда вспоминает, что ты родился, а иногда — нет.

— Ты злишься, — сказала Гермиона мягко.

— А ты удивлена? — Джинни резко подняла голову. — Меня засунули туда, где даже сова отказалась бы селиться. Меня посадили в отдел, где люди боятся шептать, потому что здесь, говорят, прошлое может тебя услышать.

Она замолчала, и в её глазах загорелось:

— А знаешь, Гермиона, что хуже всего? Не то, что меня туда отправили. А то, что вы… все… делаете вид, что это нормально. Что это "опыт", "полезное направление", "временное".

— Потому что мы не знаем, как помочь, — тихо сказала Чанг, немного стушевавшись. — Ты не даёшь к себе подступиться.

— Я не прошу помощи, — твёрдо бросила Джинни. — Я просто хочу, чтобы кто-то, наконец, сказал: "Да, это несправедливо. Это отвратительно. Это похоже на отправку в ссылку, а не на начало карьеры." Не объяснял. Не сглаживал. Не кормил утешительными фразами, как будто я ребёнок.

— По крайней мере ты не одна, — вдруг сказал он. — Есть другие. Такие же. Не вписавшиеся.

— Например? — усмехнулась Джинни. — Кто? Кого ещё закопали с "чрезмерным характером"?

Ответ пришёл сам. С грохотом.

На край стола громко бухнулся поднос — на нём стояло три тарелки, две чашки, кусок тыквенного пирога, хлеб, нож, и что-то, подозрительно напоминающее котлету из драконьего яйца.

— Освободите место. Мне нужно много углеводов, если я собираюсь не сойти с ума. — произнесла девушка, не глядя ни на кого, уже вцепившись вилкой в котлету.

Первый кусок исчез во рту почти моментально. Не разжёван, всосан.

Сьюзен ела быстро, жадно, как человек, который либо работает с временными петельщиками, либо сам ест по графику магических аномалий.

Сьюзан Боунс. Рыжая, как и Джинни, но волосы темнее, спутанные, собраны в торопливый хвост, а часть просто выбилась, обрамляя лицо неопрятными волнами.

Глаза карие, внимательные, тяжёлые, с чем-то металлическим в глубине взгляда.

Сесть она не попросила, она заняла. Рядом с Невиллом, заставив его напрячься, как и всех присутствующих за столом.

Под мантией виднелась серая рубашка без воротника, из тех, что когда-то были форменными, а потом стали просто удобными. На лацкане висела брошь в форме маленькой песочных часов. Не блестящая, не парадная, а рабочая, слегка потрескавшаяся по краям, с частичкой настоящего песка внутри.

— Ну и кормят тут всё так же, как в школьных столовках, — пробормотала Сьюзан, разрезая пирог. — Только в Хогвартсе хоть крысы бегали — была какая-то жизнь. А тут всё... как в мавзолее.

Она сделала огромный глоток кофе, тут же заела его хлебом, схватилась за вторую вилку салатную и, не прекращая жевать, бросила взгляд на Джинни:

— Ты чего такая? У тебя лицо, как у меня после первой недели в Отделе Временных Потоков и Архива. Типа: "Мерлин, что я сделала, чтобы заслужить это?" — Она ухмыльнулась. — Ответ — родилась с характером.

Сьюзен снова повернулась к своей тарелке и сожрала кусочек пирога так, будто боялась, что временной сбой выдернет у неё еду изо рта.

Её лицо при этом оставалось сосредоточенным, воинственно-усталым, как у солдата на привале: ем быстро, пока не началась следующая битва. Только в глазах. Мелькнула искра, не злая, а живая. Злая Сьюзен не была. Она просто давно перестала притворяться, что всё в порядке.

— Боунс? — произнесла Джинни, прищурившись.

Сьюзан подняла голову, приподняла бровь.

— Ты тоже… — Джинни сделала паузу. — Ты в Потоках?

— А ты думала, я просто пришла сюда за пирогом? Да. Я в вашем аду. Архив временных сбоев. Сортирую воспоминания, которые повторяются без конца. Потрясающая карьера для бывшего прокурора.

— Какого чёрта?.. — пробормотала Гермиона, но больше себе.

Сьюзан уже ела. Жадно. Без изящества. Как человек, который реально работает, а не «оформляет смысл через пергамент».

Она посмотрела на Гермиону с лёгким презрением.

— А ты кто тут? Грейнджер, да?

Советник при департаменте? Решала судьбы других в удобном кресле?

— Я пришла, чтобы понять, что происходит, — тихо сказала Гермиона.

— Опоздала. — Сьюзан откусила котлету, сморщилась. — Вкус как у прошлогодней попытки молчания. Знаешь, когда ты терпишь и думаешь: «Авось само пройдёт». А оно нет.

Джинни не могла отвести от неё глаз. Не из-за сходства — а из-за разницы.

Та же рыжая грива, но не сияющая, как у неё — а густая, тёмная, как ржавчина на железе. Не вспыхивала, давила.

Глаза не небо, а карие. Заземлённые.

— Сколько нас уже там? — спросила Джинни тихо, не отрывая взгляда.

Сьюзан допила воду, вытерла рот рукавом.

— Пока трое, что я знаю. Ты, я… и Рейнс. Парень из сектора искажённой памяти. Он трижды пытался подать рапорт на перевод — и каждый раз его документы «терялись во времени». Улыбка у него как у человека, который уже попрощался с будущим.

Джинни откинулась на спинку стула и прикрыла глаза.

— А сегодня одна из временных петель застряла на моменте, когда старуха из 1811 года крикнула: "Где мои тапки, Джеймс?!" — и прокрутилась семьдесят восемь раз подряд. Я чуть не начала отвечать ей. У нас теперь близкие отношения.

Боунс хихикнула. Гермиона улыбнулась краешком губ.

Сьюзан едва дожевала сухарик, уставилась на Джинни с выражением абсолютного превосходства бывалого солдата. Она недолго глядела на Уизли с таким выражением лица, каким архимедов мракоборец смотрит на студента, который жалуется на слишком тяжёлое мантильское досье.

— Тапки, говоришь?.. Милая, — сказала она, глотнув воды и вытирая рот тыльной стороной ладони, — ты ещё зелёная, как маринованная мандрагора.

Вот когда у тебя временная петля зациклится на моменте родов в 1543 году, и ты в тридцать пятый раз слышишь, как средневековая повитуха орёт:

"ДА СДЕЛАЙ ЖЕ ТЫ ЧТО-НИБУДЬ, БАЛБЕС С ГУСИНЫМ ЖИРОМ!!!"

— вот тогда поговорим.

Джинни поперхнулась вишнёвым соком, у неё брызнуло из носа, каплями по мантию, и она согнулась пополам, кашляя и держа ладонью стол.

Гермиона, в панике, потянулась ей постучать по спине, но как-то чересчур активно, и в итоге Джинни проглотила воздух, потом сок, потом снова воздух и чуть не свалилась со стула.

— Мерлин, не бей меня насмерть, я ещё не закончила яростно презирать Министерство... — пробормотала она, хрипя.

Чо, наблюдавшая сцену с бледнеющим лицом, не растерялась. Она встала, подошла и спокойно сказала:

— Сейчас. Глубокий вдох. И думай, что ты — чайник.

— Чего?! — прохрипела Джинни.

— Пар выпускаешь. Плавно. Через нос. Как чайник, а не как дракон. — продолжала Чжоу.

— Ты точно в порядке, Чанг? — выдавила Сьюзан, покачивая головой.

— Просто я видела, как Джастин Финч-Флетчли однажды засосал дымку из временного сгустка, и потом два часа думал, что он — король гномов. Я готова ко всему.

Джинни, откашлявшись, наконец села обратно, вытирая глаза.

— Хорошо, ладно. Ты победила.

— Это ещё не всё, — ухмыльнулась Сьюзан. — Та повитуха потом начала петь. Одну и ту же балладу. Про траурную скатерть. С шотландским акцентом.

— Мерлин мне свидетель, — простонала Джинни, — я завтра напишу заявление о переводе в Заботу о Магических Существах. Пусть лучше гремлины мне в тапки гадят.

А Сьюзан снова сделала глоток воды и с довольным видом добавила:

— Добро пожаловать в хроно-ад.

Джинни продолжала возмущаться:

— Спиннет сегодня в присутствии трёх архивистов сказал, что "эмоционально нестабильным стажёрам лучше не трогать хронохрупкие материалы".

Она сделала глоток, поморщилась, будто кофе обжёг, и продолжила тем же будничным тоном:

— В следующий раз я, видимо, должна нацепить мантильский намордник, сесть в угол и излучать стабильность.

Она помолчала.

— Или, возможно, просто сдохнуть. Чтобы не мешать его восхитительному ощущению контроля над своей серо-бюрократической жизнью.

Пауза. На секунду воцарилась тишина. Чжоу замерла с ложкой на полпути ко рту. Гермиона округлила глаза, как будто Джинни только что выдала антиправительственный манифест прямо над супом. Невилл шевельнул бровью, но благоразумно промолчал. И только Сьюзен Боунс, по-прежнему увлечённо жующая что-то хрустящее, даже не подняла взгляда. Она только кивнула, очень медленно, словно соглашаясь не с фактом, а с правом на такую ярость.

— Он это делает со всеми, кто слишком эмоционален, — сказала Боунс спокойно. — Особенно с теми, у кого ещё осталась живая реакция. — Боунс хихикнула. — Такие люди его пугают.

— Да ну, — отозвалась Джинни с лёгким сарказмом. — Я думала, его пугает только провал во временной защите или просроченный бланк.

Боунс отодвинула пустую тарелку, вытерла руки о мантию. Движение почти материнское, но с оттенком военной усталости

Она посмотрела прямо на Джинни.

— Слушай, — сказала она. — У тебя... правильный гнев. Это не срыв. Это реакция нормального, чувствующего человека на ненормальную, бесчувственную систему.

Она наклонилась ближе, почти шёпотом:

— Я тоже была "истеричкой", пока не научилась выражать ярость... направленно.

— И как, по-твоему, мне её направлять? — тихо бросила Джинни. — На кого? На стены? На часы, которые моргают мне в такт, когда я сижу одна в Хроноотсеке?

Сьюзен усмехнулась коротко, без радости.

— Зал девятый, нижний сектор. Доступ только по пропускам старой формации.

Она будто между делом бросила:

— Там хранят то, о чём даже Спиннет не знает. Потому что слишком стабилен, чтобы туда полезть. Слишком правильный.

— Что там? — нахмурилась Джинни, взглядываясь в лицо Боунс.

— Это место, где эмоциональные, живые, нестабильные люди, оставили след.

Пауза.

— Если хочешь направить свою ярость — начни там. Там, где её не обнуляют, а учитывают.

С этими словами Боунс снова взяла вилку, вонзила её в пирог и сказала так, будто обсуждали не тайные архивы, а прогноз погоды:

— А если попадёшься — скажи, что пошла в архив по ошибке. Что хотела в туалет, а вышла к прошлому. Такое бывает.

Джинни не ответила сразу. Но в её глазах загорелось то же, что было у Боунс. Живое. Упрямое. Неистребимое. Словно в её пульсе заговорило само Время.

После обеда Джинни работала молча. Не потому, что эмоции улеглись, а потому что они собрались в ней клубком. Тугим, яростным и холодно расчётливым. Слова Боунс продолжали звенеть в голове: «Зал девятый… Если хочешь направить свою ярость — начни там».

Архивная смена шла к концу. Бумаги, тома, пузырьки с воспоминаниями, всё казалось ещё более бессмысленным, чем обычно. Но теперь у неё была цель. И она горела в ней сильнее, чем бесконечный белый свет ламп над головой.

Когда часы на стене пробили смену, Джинни спокойно убрала перо в подставку, смахнула пергаменты в ящик и встала. Не громко, не вызывающе, так, как будто просто шла домой. Но вместо лестницы наверх она свернула влево, в закрытые, полутёмные секции Хроноархива.

Коридоры тянулись узкие, будто построенные не людьми, а тенью. Зал номер девять был в самом конце. Спрый, неприметный, с шильдиком, который почти стёрся от времени. Её шаги глушились на каменном полу, как будто воздух здесь сам не хотел лишних звуков.

Она уже почти дошла до поворота, как вдруг впереди, в дальнем конце коридора, раздались шаги и глухой голос.

— Говорил же, — вещал Спиннетт на весь коридор, не видя, что кто-то может слушать. — Рыжеволосые — это как метла без тормозов. Громкие, раздражительные, лезут в каждую щель, где их не просят. Особенно если у них ещё и амбиции.

Он усмехнулся, на ходу поправляя мантию.

Джинни замерла, затаившись за тенью одного из закутков.

— Я вот до сих пор считаю, что отдел временных структур, Потоков Времени, — не место для тех, кто принимает всё на свой счёт и взрывается из-за каждого документа. Ну, правда. Уизли… Она же как нестабильный артефакт. Только и жди, когда хлопнет.

— О, ну конечно, — сухо протянула Боунс, и в её голосе смешались вежливое любопытство и ледяное равнодушие. — Как же Отделу Потока Времени обойтись без стабильных, бесцветных мужчин, повторяющих одни и те же слова третий десяток лет подряд? Вот где подлинное мужество — выстоять против разнообразия мнений.

— Сарказм — признак слабости, — фыркнул он, не заметив, как она чуть сместилась, заслоняя проход.

— Нет, — сказала Сьюзен, скрестив руки на груди. — Это признак того, что я всё ещё не потеряла чувство юмора, находясь рядом с тобой.

Он махнул рукой, как от назойливой совы:

— Ну-ну. С такими "качествами", Боунс, вы с Уизли и дальше будете сидеть в архивных подвалах и греться у свечек. Потому что вверх по лестнице — только для тех, кто не эмоционален. Кто… дисциплинирован. Без фокусов.

Сьюзен изобразила на лице скучающее одобрение:

— Ага. Люблю, когда мужчина уверенно объясняет, как устроен мир, где он сам топчется на месте лет пятнадцать. Особенно, когда у него на галстуке остатки томатного супа.

Он надулся, но уже шёл прочь, бормоча что-то про «истеричных дам» и «отсутствие уважения к авторитетам».

А в этот момент, почти незаметно, Джинни Уизли, стоя в тени поворота, кивнула Сьюзен. Словно говоря: спасибо за занавес.

Боунс, нарочно стоящая у прохода, слегка повернула голову и скользнула по ней взглядом. Ни слова, ни жеста. Только еле заметное движение бровей. Иди.

Джинни кивнула. Медленно. Почти благодарно. И скользнула в сторону, пока Спиннет с пафосом рассуждал о "высокой дисциплине". Её шаги были беззвучны. Сердце билось, но ровно, как перед прыжком с метлы.

Дверь зала номер девять была тяжёлой. Старая латунь, потускневшая от веков. Она приложила руку к руне на замке — и, к своему удивлению, та дрогнула. Щёлкнула. Открылась. За дверью пахло пылью, металлом и чем-то застывшим. Время в этом зале не текло. Оно смотрело.

Джинни вошла и скрылась внутри, пока в коридоре за спиной Боунс продолжала отвлекать Спиннета с таким равнодушным выражением лица, будто обсуждала погоду.

Джинни Уизли склонилась над массивным столом, покрытым старыми пергаментами, потертыми обложками временных томов и пузырьками с серебристыми вихрями — концентратами событий. Воздух в архиве был холоден и застоялся, как будто время само затаилось здесь, наблюдая, кто осмелится потревожить его следы.

Она щёлкнула пальцами. Волшебная лампа послушно вспыхнула тусклым янтарным светом. Архив был почти пуст: большинство сотрудников Отдела Потока Времени давно разошлись, и даже сторожащие тишину инфериусы-часовщики, вечно бродящие вдоль стеллажей, скрылись в тенях.

Зал активирован. Доступ получен. Риск временного расслоения: высокий.

Джинни шагнула ближе. Мгновение — и серебристая дымка вырвалась из пузыря, растеклась по архивной комнате, искажая стены, словно стекло, залитое дождём. Вихрь образовал сцену: чёрно-белый бал, тусклый свет люстр, силуэты в старинных мантиях.

Голос изнутри глухой, с ноткой раздражённого благородства:

— Ты ведь знаешь, что они меня вычеркнут. И всё же я должен это сделать. Даже если цена — сама реальность.

Джинни затаила дыхание. Фигура мужчины вышла из тумана. Высокий, худощавый, с характерными чертами Блэков, но без фанатичной надменности в глазах. Его тень, как и сама сцена, казалась ненадёжной — то растворялась, то снова собиралась из пыли.

На его мантии красовалась серебряная брошь с буквой B.

Волосы чёрные, чуть вьющиеся, небрежно зачесанные назад, но местами выбивались, как будто он давно перестал следить за тем, что видит зеркало. На висках почти сдержанная седина. Она не казалась возрастной, скорее, это была та особая усталость, которая приходит не от лет, а от того, сколько раз человек пытался изменить то, что не поддаётся переменам. Лицо острое, с тонкими скулами, выразительное, но не кричащее. В нём было всё: и благородство, и усталость, и тайна. Особенно в глазах. Серых, выцветших, но таких внимательных, что казалось, они видят даже пыль в воздухе между мгновениями.

— Кто-то из чистокровных, — прошептала Джинни.

Вихрь замедлился. Мужчина стоял у старинных часов, странных, как будто созданных не в этом времени: стрелки двигались вперёд и назад одновременно. Он держал в руке запечатанный конверт, а на заднем плане слышались крики. Имён не разобрать. Но было ясно: он пытался изменить нечто.

— Это не просто запись… — пробормотала Джинни. — Это живой след вмешательства. Он пытался повернуть время вспять?

Запись вдруг вздрогнула, как живое существо, и мужчина резко обернулся — как будто почувствовал её присутствие. Его глаза — серые, усталые, смотрели прямо на неё. Через десятилетия. Через магию. Сквозь всё.

Его лицо вдруг изменилось. Мышцы скул чуть дёрнулись. Взгляд стал резче.

Он не испугался. Не удивился. Он понял.

— Ты не из моего времени, — проговорил он негромко. Тон сухой, почти разочарованный. — Значит, я всё-таки ошибся.

Он сделал пару шагов вперёд, чуть хромая, как будто старое заклятие оставило след в походке. Вблизи он был пугающе живой.

Лицо порезано морщинами у рта и у глаз, не старостью, а напряжением. Он дышал тяжело, но ровно. Пахло пылью, пергаментом и каким-то смолистым зельем, которое Джинни не узнала.

— Я ищу момент. Один-единственный. — проговорил он с мольбой. — Крохотный. Ускользающий.

Он оглянулся на часы, тени которых ползли по полу в обе стороны.

— Я знаю, что он был. Я чувствовал его. Он должен был быть.

— Прошу прощения, кто он? — спросила Джинни, незаметно для незнакомца отходя на шаг назад.

Молчание. Только дыхание, прерывистое.

Он снова повернулся к ней. Теперь уже не как к призраку. Как к участнику. В его взгляде не было ярости. Не было страха. Но было то, от чего по позвоночнику Джинни пошёл холодок, как будто кто-то провёл ледяной палочкой вдоль самой души.

— Регулус, — произнёс он. Тихо. Чётко. Будто имя было заклинанием. — Мальчик, который думал, что можно победить смерть... играя по её правилам.

Он медленно подошёл ближе, не замечая, как Джинни невольно сжалась.

— Он поверил, что жертва — это подвиг. Что можно умереть красиво. Что если ты уходишь сам, значит, успел всё исправить.

Мужчина остановился. Его лицо, тонкое, бледное, будто выточенное из старого мрамора, не выражало ни гнева, ни боли. Только... осознание. Как у человека, который слишком долго смотрел в бездну — и понял, что она запомнила его лицо.

— Но он ошибался, — сказал он, и голос его вдруг стал глуже. Глуше. — Потому что время... не прощает ошибок. Оно просто повторяет их. До тех пор, пока кто-нибудь не вмешается.

У Джинни слиплось горло. Сердце билось быстро, в висках. В вихре серебристого света за спиной незнакомца снова промелькнула сцена. Молодое лицо, тёмные глаза, отблеск печати на письме, кровь на воде. Мужчина сделал шаг назад, как будто вернулся в ту реальность, откуда прибыл. Его силуэт начал мерцать.

Но прежде чем исчезнуть, он бросил:

— Найди тот момент, девочка. — он оглянулся через плечо, последний раз рассматривая её, словно запоминая. — Пока не поздно.

Как только серебристая дымка начала рассыпаться в воздухе, а силуэт мужчины растворился в колеблющемся свете временной проекции, Джинни осталась одна в зале. Совсем одна.

Тишина обрушилась на неё, как взрыв.

Словно до этого всё держалось на грани. Между голосом, тенями, словами о Регулусе. Пространство осознало своё одиночество и дало волю страху.

Её трясло.

Не так, как от холода, так дрожат, когда внутри всё уже давно кипит, а снаружи тело не знает, куда деть это напряжение. Колени чуть подогнулись, и она схватилась за край ближайшего стола тот, на котором ещё минуту назад стоял пузырёк с аномалией. Пальцы побелели. Грудь будто сдавило изнутри, как будто воздух стал вязким и тяжелым, как патока. Сердце билось быстро, беспорядочно, так, будто в ней играли в барабаны.

«Регулус... мальчик, который думал, что можно победить смерть…»

Слова снова зазвучали у неё в голове. Не как обычная фраза, как приговор. Как шёпот, который теперь будет жить в её снах. Как древний холод, выдувающий из неё всякое сомнение. Это был не просто призрак. Он знал, кто такой Регулус. Знал, что он сделал. Говорил о нём, как о брате. Или как о том, кого не успел спасти. И смотрел на неё. Так, как смотрят не на стажёрку отдела архивов, а на того, от кого теперь что-то зависит.

У Джинни пересохло в горле. Она сглотнула, с трудом. Тело всё ещё дрожало, но внутри, среди паники и остаточного страха, начинала загораться знакомая, родная ярость. Та, которая помогала ей держаться, когда всё рушилось. Та, которая была не слабостью, а топливом.

«Найди момент.»

«Пока не стало поздно.»

Она выпрямилась. Медленно, будто через сопротивление всего пространства.

И впервые за весь день, за всю проклятую стажировку в этом мерзком подвале, почувствовала не отчаяние, а цель.

Руки всё ещё дрожали, но она знала: завтра она вернётся в Зал Девять. И начнёт искать.

Однако Джинни не могла знать, чем обернётся её второе появление в Зале Девяти, ведь в этом месте время не просто течёт, оно плетёт свои сети.

В любую секунду её временная петля могла схватить её и утащить в бесконечный цикл, из которого нет спасения. Она могла не вернуться оттуда вовсе. Раствориться в зыбкой паутине прошлого, навсегда потерявшись между мгновениями чужого времени...