Имя на снегу (джен)

Зима в Хвостяной Поляне была не просто сезоном. Она была существом. Своенравным, тяжёлым и упрямым. Не приходила — наползала. Как старый пес на лежанку, медленно, скрипя костью под лапами. Снег здесь был седым — не от грязи, а от времени. Лёд — пористым, как кожа у деда. Воздух — сухой и щипучий. А тишина — такая, что слышно, как старуха Мелания вон за огородом плюёт в печь.

Велиан шагал по тропе, пробитой между домами. Его ботинки хлюпали в сыром снегу. Медальон на груди чуть дрожал — не от магии, от холода. Или от чего-то, что он ещё не успел осознать.

Жители расходились, как волны от камня: кто в дом, кто в сугроб, кто за дверь с кривым глазом. Он не осуждал — понимал. Ведьмак в деревне — это как ворона на крышу: если сел, значит, кому-то кранты.

Он остановился у корчмы. Над входом — доска, на которой было нацарапано что-то, но снег стёр буквы. Внутри пахло мясом, старым пивом и тем, что в деревнях называют «мужицким запахом» — смесь потом, навозом и усталостью.

— Тепло у вас, — буркнул он, входя.

— На огонь хватает, — откликнулся корчмарь, плотный, как бочонок, с бородой, заплетённой в узел.

— Есть еда?

— Есть. Суп. Густой. С ячменем.

— Пиво?

— У нас только мёд. Холодный, как зад ведьмы.

— Подойдёт.

Он уселся к углу. Спиной к стене, как учил Весемир. Корчмарь принес еду. Суп был горячий, жирный, с вкраплениями чего-то, что вполне могло быть мясом. Или нет.

— Слышал про детей? — спросил Велиан.

— Кто не слышал. Народ рты затыкает, но слухи — они как сквозняк. Залезают везде.

— Молчите?

— Боимся.

— Чего?

Корчмарь вытер ладонью лоб. Глянул вокруг, наклонился:

— Был у нас… господин. Старший маг. Аурет. Он… добрый. Но странный. Сначала помогал. Потом начал забирать учеников. Говорит — обучать. Родители радовались: мол, сыт будет, чист и учёный. А потом — начали пропадать. А он — молчит. Смотрит… будто сквозь.

— Кто-то обвинял?

— Нет. Кто посмеет? Он знает слова. А слова нынче сильнее меча.

Велиан кивнул. Не соглашаясь — слушая. Потом допил мёд. Поставил кружку.

— Где дом мельника?

— Вон туда, за сарай. Крыша с дырой. Сам недавно помер — удар хватил. Сын — один из пропавших. Клюква.

— Клюква?

— Рыжий был, с рожей кислой.

Изба мельника была пуста. Только ветер в щели и корзина с поленом у двери. Внутри — гробовое молчание. Но не мёртвое — затаённое. Он сел у очага. Закрыл глаза.

Медальон не дрожал. Это был не след магии. Это был отголосок вины.

Он прошептал:

— Fulgur silentis.

Заклинание приглушило звук. Мир стал будто под водой. Он прислушался. И услышал. Не голос. Не шаги. А… плач. Тонкий, еле слышный, как если бы ребёнок зарыдал в подвале, да не вслух, а душой. Он подошёл к стене. Приложил ладонь. Камень был тёплым.

— Тайная кладка, — пробормотал. — Старая.

Он достал кинжал. Вырезал в доске полость. Там — пустота. И след — копоть. И перо. Детское. Окунутое в кровь.

Он достал мешочек. Сложил внутрь. Вышел. В храме было многолюдно. Люди молились, дрожали, бормотали. Свечи горели неровно. Воздух тянул ладонями по лицу, как бабка, проверяющая лихорадку.

Он подошёл к жрице.

— У вас есть книги?

— Есть. Но…

— Старые. До прихода мага.

— …есть.

Она провела его в крипту. Там — пыль, сырость и запах пергамента. Он перебирал том за томом, пока не нашёл: «Обряды связывания духа через утрату имени».

Он открыл. Лист пожелтел. Читал:

«Некоторые маги верят: имя, отнятое у ребёнка, даёт силу. Не магическую — духовную. Дети забывают себя. А маг… становится “центром круга”. Это — запретная практика. Её корни — в Южной Империи. Запрещена, осуждена, но не забыта.»

Он закрыл книгу.

В ту ночь он не спал. Сидел у печи. Записывал.

Мальчик — исчез.

Следов — нет.

Маг — «обучает».

След магии — нет.

Но след утраты — везде.

Он поднялся. Вышел во двор. На снегу были следы. Маленькие. Босые. Он пошёл за ними. Вели через огород. К лесу. В глуши — круг. Соленый. Из трав. И в центре — символ: ∆.

Он встал. Прочитал знак. Знак круга. Не ведьмачий. Магический.

Он шагнул в центр. И сказал:

— Я жду тебя.

Снег замер. Ветер стих. И голос — не громкий, но чёткий, как стекло:

— Неужели ты решил думать?

Он обернулся.

Аурет стоял у края леса.

— Зачем?

— Потому что ты ищешь чудовище. А чудовище — это ты.

Велиан молчал.

— Я защищаю этих детей, — сказал маг. — Я даю им чистоту. Без боли. Без прошлого. Они помнят, что я добр. Я — их имя.

— Ты забрал их голоса.

— Я дал им тишину. А ты — хочешь вернуть им крик.

Молчание.

— Смотри в сердце, ведьмак. Ты убивал чудищ, которых просто не понимали. Может, и меня — тоже.

Велиан вздохнул.

— Может. Но есть тонкая грань.

— Какая?

— Между тем, кто делает ради других, и тем, кто делает через других.

Он достал меч. Серебряный. Но не поднял.

— У меня нет доказательств. Пока. Но есть право помнить.

И он ушёл. Не победив. Но и не проиграв. Пока.