Имя на снегу (джен)

Зима пришла в Гальфен рано, как старая сплетница на похороны — в чёрном, резкая,с цепкимхолодом впальцах. Земляокостенела,ручьи застыли,вороны каркали сипло, будто и сами не верили в свой голос. Люди шептались: это знак. Знак чего — никто не уточнял,да и не требовалось.Здесь вообще редко говорили прямо: всё больше намёками, как будто слова — это проклятья, которые могут сбыться.

Когда первый мальчишка исчез — десятилетний сын мельника, рыжий, задиристый, по прозвищу Клюква, — сказали, что утонул. Хотя лёд на реке был толщиной в ладонь. Когда исчезла девочка, пастушонка с глазами цвета варёного молока, сказали, что волки. Хотя никто не видел ни следа. Третьего уже необсуждали. Люди просто стали закрывать ставни раньше, не отпускать детей, класть нож под подушку и смотреть на вечерние сумерки с подозрением, как на странника, что ничего не сказал, но слишком долго задержал взгляд.

На третий вечер после исчезновениястароста послалза ведьмаком.

Он прибыл на рассвете. Серый плащ, измятый, будто в нём спали на булыжнике,волосы до плеч, промёрзшие до ледяной жёсткости. Меч за спиной,второй у пояса. Медальон в виде головы волка,подпрыгивающий на груди.Лицо —хмурое, как погода, и с двумя днями небритости. На вид — лет тридцать. На деле — не скажешь.

Звали его Велиан. Просто —Велиан. Люди не спрашивали родословную. И правильно делали.

— Ведьмак,— хрипло выговорил староста,— у нас… пропадают.

— Дети,— закончил Велиан. —Я слышал.Сколько?

-Пятеро.

— Последний?

— Два дня назад.Ушёл в лес за хворостом. Сматерью. Мать вернулась. Он—

нет.

-Тело?

-Ни следа.

-Волки?

-Мы не уверены.

Велиан кивнул. Нето чтобы согласился —просто отметил.

— Где мать?

-В храме Мелитэле.Плачет.

-Пусть плачет. Лучше,чем еслибы молчала.Мне нужна изба. И карта местности. И…

-Деньги?

Велиан усмехнулся.Грустно, но без насмешки.

— Деньги после. Если не поздно.

Избу дали — на краю деревни, с перекошенной печью и дырой в потолке. Карта— с пометками пастбищ, леса,старого кургана. Слухи —сразу. Один парень сказал, что видел чёрную тень на холме. Старая сказала: «Это бестелый». Кто-то бормотал про ведунью, что когда-то жила за болотом.

Но Велиан знал: слухи —это сор.Чтобы найти зерно, надо слушать тех, кто не говорит. Он пошёл в храм.

Женщина была сидячая, с пустыми глазами. Не безумная —просто сломанная.

Увидев ведьмака, вздрогнула.

-Ты не поможешь,— выдохнула.

— Может быть. Но скажи, где именно он исчез. Она повела его за руку — как во сне.

Лес начинался там,где кончалась дорога. Следы были едва заметны: сломанная ветка, оброненный платок, ямка в грязи.Велиан осмотрел всё молча.Потом вынул из-за пояса меч. Не серебряный —стальной. Воткнул в землю.Достал мешочек с травами, бросил в огонь. Зажёг. Огонь дал синий дым. Он стоял — ждал.

Ветер донёс еле уловимый запах:смола, пряность…и что-то чужое. Не лесное. Не волчье. Людское.Но непросто человек. Маг. Он щёлкнул пальцами. Дым окрасился багровым.

— Ты здесь, —сказал он. Не громко. Не вызывающе.

В ответ —только тишина.Лес неиздавал ни звука. Ни птицы. Ни зверя. Всё затаилось.

В ту ночь он сидел у печки,размышляя. Магия— это не обязательно огонь и молнии. Иногда это —тишина. Иногда— исчезновение.И если след ведёт не в лес, а из него, то стоит искать не в чащобе. Он пошёл к храму. Но не внутрь — за него.

Позади храма, в тени, стояла башня. Низкая,круглая, поросшая мхом. Магическая.

Старая.С печатями.Никто о ней не упоминал. Он обошёл круг.В северной стене была трещина. В неё едва проходила ладонь. Но оттуда веяло… не холодом. Виной.

На рассвете он вернулся к старосте.

— У вас в деревне маг?

— Есть.Да. Старый.Учёный. Помогает.Раненых лечит,коров оберегает.

— Имя?

— Аурет.Он… с нами уже двадцать лет.Честный. Добрый.

— Где он живёт?

— В башне. У храма.

Велиан кивнул. Вновь— не соглашаясь.Отмечая.

— Я поговорю с ним.

Он постучал в полдень. Дверь открыл человек с лицом уставшего учителя. Глаза— серые.Волосы —белые, но ухоженные.Мантия —простая. На пальце — перстень с рубином.

— Ведьмак,— сказал он. —Я знал,что вы придёте.

— Аурет?

— Я. Проходи.

Внутри— тепло.Пахло настоеми бумагой.На стенах— книги,травы, чары. И…детский рисунок.Солнце, домик,палка смечом.

— Ты лечишь?

— Да.

— Учишь?

— Иногда.

— Знаешь,что дети исчезают?

— Знаю.Это боль.Но я не бог.

— Ты маг.

Аурет вздохнул.

— Маг,ведьмак… все мы —странники.Кто-то несёт меч, кто-то— формулы. И тех, и других боятся.Иногда —справедливо.Но… я не чудовище.

Велиан посмотрел в глаза.

— Я и не говорил, что ты чудовище. — Пауза. — Но ты знаешь,кто —да?

На этом закончился разговор. Пока.Но не история. Потому что иногда зверь живёт не в лесу. И даже не в теле. А в намерении. А у ведьмака — одно правило: не суди по виду. Суди — по следу. И он уже чувствовал: след ведёт вовнутрь.

Зима в Хвостяной Поляне была не просто сезоном. Она была существом. Своенравным, тяжёлым и упрямым. Не приходила — наползала. Как старый пес на лежанку, медленно, скрипя костью под лапами. Снег здесь был седым — не от грязи, а от времени. Лёд — пористым, как кожа у деда. Воздух — сухой и щипучий. А тишина — такая, что слышно, как старуха Мелания вон за огородом плюёт в печь.

Велиан шагал по тропе, пробитой между домами. Его ботинки хлюпали в сыром снегу. Медальон на груди чуть дрожал — не от магии, от холода. Или от чего-то, что он ещё не успел осознать.

Жители расходились, как волны от камня: кто в дом, кто в сугроб, кто за дверь с кривым глазом. Он не осуждал — понимал. Ведьмак в деревне — это как ворона на крышу: если сел, значит, кому-то кранты.

Он остановился у корчмы. Над входом — доска, на которой было нацарапано что-то, но снег стёр буквы. Внутри пахло мясом, старым пивом и тем, что в деревнях называют «мужицким запахом» — смесь потом, навозом и усталостью.

— Тепло у вас, — буркнул он, входя.

— На огонь хватает, — откликнулся корчмарь, плотный, как бочонок, с бородой, заплетённой в узел.

— Есть еда?

— Есть. Суп. Густой. С ячменем.

— Пиво?

— У нас только мёд. Холодный, как зад ведьмы.

— Подойдёт.

Он уселся к углу. Спиной к стене, как учил Весемир. Корчмарь принес еду. Суп был горячий, жирный, с вкраплениями чего-то, что вполне могло быть мясом. Или нет.

— Слышал про детей? — спросил Велиан.

— Кто не слышал. Народ рты затыкает, но слухи — они как сквозняк. Залезают везде.

— Молчите?

— Боимся.

— Чего?

Корчмарь вытер ладонью лоб. Глянул вокруг, наклонился:

— Был у нас… господин. Старший маг. Аурет. Он… добрый. Но странный. Сначала помогал. Потом начал забирать учеников. Говорит — обучать. Родители радовались: мол, сыт будет, чист и учёный. А потом — начали пропадать. А он — молчит. Смотрит… будто сквозь.

— Кто-то обвинял?

— Нет. Кто посмеет? Он знает слова. А слова нынче сильнее меча.

Велиан кивнул. Не соглашаясь — слушая. Потом допил мёд. Поставил кружку.

— Где дом мельника?

— Вон туда, за сарай. Крыша с дырой. Сам недавно помер — удар хватил. Сын — один из пропавших. Клюква.

— Клюква?

— Рыжий был, с рожей кислой.

Изба мельника была пуста. Только ветер в щели и корзина с поленом у двери. Внутри — гробовое молчание. Но не мёртвое — затаённое. Он сел у очага. Закрыл глаза.

Медальон не дрожал. Это был не след магии. Это был отголосок вины.

Он прошептал:

— Fulgur silentis.

Заклинание приглушило звук. Мир стал будто под водой. Он прислушался. И услышал. Не голос. Не шаги. А… плач. Тонкий, еле слышный, как если бы ребёнок зарыдал в подвале, да не вслух, а душой. Он подошёл к стене. Приложил ладонь. Камень был тёплым.

— Тайная кладка, — пробормотал. — Старая.

Он достал кинжал. Вырезал в доске полость. Там — пустота. И след — копоть. И перо. Детское. Окунутое в кровь.

Он достал мешочек. Сложил внутрь. Вышел. В храме было многолюдно. Люди молились, дрожали, бормотали. Свечи горели неровно. Воздух тянул ладонями по лицу, как бабка, проверяющая лихорадку.

Он подошёл к жрице.

— У вас есть книги?

— Есть. Но…

— Старые. До прихода мага.

— …есть.

Она провела его в крипту. Там — пыль, сырость и запах пергамента. Он перебирал том за томом, пока не нашёл: «Обряды связывания духа через утрату имени».

Он открыл. Лист пожелтел. Читал:

«Некоторые маги верят: имя, отнятое у ребёнка, даёт силу. Не магическую — духовную. Дети забывают себя. А маг… становится “центром круга”. Это — запретная практика. Её корни — в Южной Империи. Запрещена, осуждена, но не забыта.»

Он закрыл книгу.

В ту ночь он не спал. Сидел у печи. Записывал.

Мальчик — исчез.

Следов — нет.

Маг — «обучает».

След магии — нет.

Но след утраты — везде.

Он поднялся. Вышел во двор. На снегу были следы. Маленькие. Босые. Он пошёл за ними. Вели через огород. К лесу. В глуши — круг. Соленый. Из трав. И в центре — символ: ∆.

Он встал. Прочитал знак. Знак круга. Не ведьмачий. Магический.

Он шагнул в центр. И сказал:

— Я жду тебя.

Снег замер. Ветер стих. И голос — не громкий, но чёткий, как стекло:

— Неужели ты решил думать?

Он обернулся.

Аурет стоял у края леса.

— Зачем?

— Потому что ты ищешь чудовище. А чудовище — это ты.

Велиан молчал.

— Я защищаю этих детей, — сказал маг. — Я даю им чистоту. Без боли. Без прошлого. Они помнят, что я добр. Я — их имя.

— Ты забрал их голоса.

— Я дал им тишину. А ты — хочешь вернуть им крик.

Молчание.

— Смотри в сердце, ведьмак. Ты убивал чудищ, которых просто не понимали. Может, и меня — тоже.

Велиан вздохнул.

— Может. Но есть тонкая грань.

— Какая?

— Между тем, кто делает ради других, и тем, кто делает через других.

Он достал меч. Серебряный. Но не поднял.

— У меня нет доказательств. Пока. Но есть право помнить.

И он ушёл. Не победив. Но и не проиграв. Пока.

В Хвостяной Поляне не было ночей — были только длинные сумерки. Свет не угасал, но и не грел. Луна висела над лесом, как глаз без века. И если в других краях в такую пору пели сверчки, лаяли псы и скрипели ставни, то здесь всё молчало. Даже лёд на крыше хрустел как-то вкрадчиво, будто извиняясь.

Велиан спал плохо. Не потому что чувствовал опасность — потому что не чувствовал ничего. Магия в этих местах будто притуплялась, как зрение в тумане. Медальон — глух. Меч — холоден. Сон — отрывочен. Будто каждый раз, закрывая глаза, он начинал спускаться в воду. Глубоко. Без дна.

На пятый день, чуть после полудня, пропал ещё один.

Звали его Ванек. Мальчишка из дома за мельницей, с родинкой на щеке и привычкой жевать кору. Ему было девять. Его мать была вдовой. Его отец погиб на тракте: лошадь понесла, телега опрокинулась, камень пробил грудь. Утром мать вышла к колодцу. Сын ушёл за водой — и не вернулся.

Вода была вылита. Ведро — на боку. Следов — не было. Ни человеческих, ни иных. Снег — ровный, как столешница. Только у самой кромки леса — будто кто-то провёл пальцем. Когда мать закричала, сбежалась деревня. Когда деревня замолчала — появился ведьмак. Он стоял у колодца, слушал тишину.

— Сколько воды он должен был принести? — спросил Велиан.

— Ведро. Одно. — Женщина дрожала.

— Почему ушёл в лес?

— Не должен был. — Она уже не плакала. — Он знал.

Велиан присел. Коснулся снега. Под ним — сыро. Но слишком ровно. Как будто стерто. Не замело. Не утоптали. А именно сгладили. Он провёл пальцем по воздуху. Вдохнул. На кончиках — лёгкий привкус соли. Соль. Как в круге. Он встал.

— Я найду его.

— Он жив?

Велиан не ответил. Он не знал.

Он шёл в лес. Медленно. Молчаливо. С мечом — но не обнажённым. Шаги были тихими, но уверенными. Лес не встречал. Не отгонял. Но и не звал.

Где-то глубже, за поворотом старой тропы, он нашёл платок. Синий, с вышивкой. Он принадлежал Ванеку — мать говорила, что сама вышила. Платок был сложен. А не обронён. Как если бы его оставили.

Он вернулся с находкой. Женщина узнала. Закричала.

— Его забрал маг! Это он! Он…

— Стой. — Велиан поднял руку. — Ты уверена?

— Его же глаза! — она кричала. — Смотрят в душу!

— Слова — это оружие. Не размахивай ими без прицела.

— А ты… ты — с ним?

Он молчал. Потому что не знал.

На следующее утро Ванек вернулся. Живой. Целый. Без ведра. Он шёл босиком. Смотрел перед собой. Ни на мать, ни на людей. Остановился у дома. Постоял. Вошёл.

— Ванек! — закричала мать, бросилась. — Ты где был?! Сынок! Ты…

Он смотрел сквозь неё. Как будто она — тень. Он не сказал ни слова. Ни одного.

Женщина рыдала. Люди шептались. А Велиан стоял у стены и слушал. Слушал тишину, что исходила от ребёнка, будто он стал пустым сосудом. Как если бы внутри была вода — а теперь только глина.

Ванек не ел. Не спал. Не говорил. Только сидел. Или смотрел в окно. Медальон ведьмака дрогнул. Едва-едва. Но он почувствовал: магия была.И ушла.

Велиан пришёл к башне.

— Он вернулся, — сказал.

— Да, — кивнул Аурет. — Хорошо ведь?

— Он не говорит.

— Может, не хочет.

— Или не может.

— Это — твой вывод?

— Это — след.

Молчание.

— У тебя была с ним связь?

— Он приходил. Учился. Слушал. Я давал им сказки. И хлеб. Больше, чем ты.

— Ты брал у них… что?

— Тишину.

Велиан вышел. Сел у холма. Смотрел на деревню. Ему вспомнилось. Каэр Морхен. Мальчишка в сером, лет восьми. Руки дрожат. В глазах — страх. Он сам. До мутации. Он тогда тоже молчал. Долго. Пока Весемир не дал ему палку и сказал:

— Ударь меня. И скажи — зачем. Если скажешь верно — будешь жить.

Он ударил. И сказал:

— Потому что иначе ты ударишь первым.

Весемир засмеялся.И назвал его — имя.

С этого началось.

— А если у них нет имени?

Вопрос возник сам. Он вернулся к книге. Перелистал. Искал. Нашёл.

«Отнятие имени — акт магический. Без имени душа не укоренена. Ребёнок может жить — но не принадлежать. Он теряет человечность. Становится сосудом. Или — зеркалом.»

Ванек сидел у окна. Всё так же. Велиан встал рядом.

— Тебя звали Ванек.

Мальчик не двинулся.

— Тебя звали сыном. Человеком. Ты смеялся.

Он достал платок.

— Это — твоё.

Ничего. Он поднёс платок ближе. И тогда мальчик вздрогнул. Пальцы затряслись. Губы зашевелились. Звук — слабый, как ветер в траве.

— …мама?

Ведьмак кивнул.

— Ты — не вещь. Ты — мальчик.

И в тот миг медальон зазвенел. Слабо. Но чётко.

Он встал. Сжал рукоять меча. Он знал. Он уже знал.

— Ты не убиваешь, маг.

— Ты переписываешь.

— Но я помню.

— Я из тех, кто не забывает.

И за это — ты меня будешь бояться.