Ваш голос в моей голове (джен)

Влажный, густой воздух тропического леса обволакивал Китнисс, как саван. Липкий пот заливал глаза, смешиваясь с грязью на лице. На щеке — след от падения с ветки несколько минут назад. *Идиотка.* Она замерла, слившись с тенью гигантского папоротника, и прислушалась. Гул трибун доносился издалека, приглушенный листвой, но здесь, в секторе джунглей, царила напряженная, звенящая тишина, прерываемая лишь щебетом невидимых птиц и жужжанием насекомых. Семьдесят пятые. Юбилейные. «Квартальная бойня». Капитолий решил устроить ностальгический ад, воссоздав арену ее первых Игр. С поправкой на смертоносные «сюрпризы», конечно.

Ее пальцы сжимали древко стрелы. Лук, который она с боем вырвала у Рога Изобилия — ее единственная надежда — лежал в колчане за спиной. Нож, который она забрала у мертвого трибута из пятого дистрикта, ощущался холодом у бедра. «Выжить. Для Прим. Для Пита.» Мысль о брате, находящимся вместе с ней в этом тропическом аду, сжимала горло ледяным кольцом. Она должна была дойти до конца, чтобы спасти его. Или умереть, пытаясь. Как тогда, с Рутой.

* * *

Память о рыжем безумце с обезоруживающей ухмылкой вспыхнула ярко и болезненно. «Фред.» Он бы нашел тут что-нибудь взрывоопасное или изобрел бы летающую метлу из лиан. И погиб бы первым, бросившись в самую гущу. Как в Хогвартсе. Боль от его потери была острее любого ножа, глубже любой раны. И вечная тишина в голове — ее проклятое отличие, ее клеймо «бракованной» — казалась единственным спутником в этом аду. До сих пор.

Внезапный, неестественно громкий щелчок где-то справа заставил ее вздрогнуть. «Часы.» Гигантский механизм, венчающий арену, начал отсчет нового часа. Китнисс прижалась к стволу пальмы, затаив дыхание. Эти часы не просто показывали время — они предвещали смерть. Каждый час в новом секторе включалась новая ловушка. Где сработает сейчас?

Тишину разорвал пронзительный, знакомый до мурашек крик: «Китнисс!». Отчаянный крик боли Примроуз. Но искаженный, механический, наполненный злобой. И он раздавался не с дерева, а откуда-то... снизу? Из кустов?

«Нет…»

Ледяной ужас сковал ее. «Только не они. Только не сейчас.»

Из густого куста папоротника у ее ног выпорхнуло нечто. Небольшое, с переливающимися сине-фиолетовыми перьями. Сойка-говорун. Но ее маленькие черные глаза светились не природной смышленостью, а холодным, искусственным злом Капитолия. Переродок.

Китнисс рванулась в сторону, но было поздно. Еще одна птица вынырнула из-за ствола, словно тень. И еще. Они двигались с жуткой синхронностью, как рой. Их клювы не щипали — они жалили. Острый, словно обжигающее жало, клюв вонзился ей в плечо, потом в предплечье, в бедро. Боль была мгновенной и сокрушительной — не просто укус, а впрыск чистого, выжигающего нервы яда.

— АААРРГХ! — крик вырвался сам собой. Она замахнулась луком, пытаясь отогнать тварей, но птицы были быстры и злобны, а яд уже распространялся по телу. Мир поплыл перед глазами. Листья закружились в безумном танце. Звуки — щебет настоящих птиц, далекие крики трибутов, вой часов, пронзительные вопли Прим и Гейла — слились в оглушительный гул. «Галлюцинации. Началось.»

Она споткнулась о корень, упала на колени, чувствуя, как холодная грязь впивается в кожу. Рука инстинктивно потянулась к ожерелью на шее — простому кожаному шнурку с маленьким деревянным совенком, последним подарком Фреда. Якорь в реальность. Но реальность ускользала. Боль от укусов пульсировала жгучими волнами. В ушах звенело. И сквозь этот звон, сквозь нарастающий хаос в сознании, прорвалось оно.

Тишина. Вечная, звенящая пустота, которая была ее единственным убежищем и проклятием, разорвалась на части.

«- ...абсолютно невероятно. Сенсоры Капюшона Клим'аму показывают мощный выброс нейротоксина... смешанного с квантовой аномалией? Здесь? В этом... это что джунгли? Старк, вы регистрируете этот энергетический след? Он похож на...» — Голос. Мужской. Гладкий, бархатистый, но сейчас — ледяной, аналитичный, полный изумленного раздражения. Слова звучали четко, как будто кто-то читал научный доклад прямо в ее воспаленном мозгу.

Китнисс ахнула, вцепившись пальцами в грязь. «Галлюцинация. Сильная. Очень сильная.» Яд соек делал свое дело.

Но прежде чем она успела даже попытаться отмахнуться от этого наваждения, в голову врезался второй голос. Совершенно другой. Быстрый, резкий, переполненный сарказмом и... паникой?

«- Регистрирую, Стрэндж! Регистрирую какого-то психа с луком и стаей озвученных попугаев! И да, этот «энергетический след» — он бьет прямо по моему импланту! Как будто кто-то врубил микроволновку в моей груди! Что за чертовщина?! Где ты вообще...» — Этот голос несся вихрем, перескакивая с темы на тему, полный технических терминов ("имплант", "энергетический след"), но пронизанный адреналином и привычной для себя иронией, которая сейчас трещала по швам.

Китнисс застонала, схватившись за голову. Казалось, череп сейчас лопнет под напором двух чужих сознаний, спорящих о чем-то невероятном на фоне адской боли от яда. «Два голоса. Два разных безумца. В моей голове. Это конец. Я сгораю изнутри.» Паника, холодная и всепоглощающая, смешалась с жаром яда. Мать всегда говорила, что она бракованная. Теперь она еще и сумасшедшая. И умирающая.

«Заткнитесь!» — мысленный вопль, крик отчаяния и ярости, вырвался наружу с такой силой, что она сама содрогнулась. — «Исчезните! Вы не настоящие! Это все действие яда!»

На мгновение — шоковая тишина. Не просто в голове, а как будто во всей вселенной. Даже боль от укусов притупилась. Потом голоса вернулись, почти одновременно, перебивая друг друга, их тон резко сменился:

«- Она слышит нас, Тони! Сквозь нейротоксин! Эта связь... она реальна! Но как...»

«- Слышу, Доктор Дум! И она в беде! Эй, там, Леди Робин Гуд! Где ты? Что за птицы-мутанты? Стрэндж, помоги ей! Сделай что-нибудь магическое!»

«Леди Робин Гуд? Доктор Дум?» Сквозь пелену боли и яда к Китнисс пробилась абсурдность происходящего. Ирония судьбы. Ее соулмейты. Сразу два. И они объявились, когда ее кусали бешеные птицы, а она умирала в грязи арены. Идеально. Просто чертовски идеально. Ярость, белая и очищающая, вспыхнула ярче боли. Она с трудом поднялась на ноги, игнорируя голоса, пытаясь сфокусировать зрение. Сойки-говоруны, почувствовав движение, снова с пронзительными криками ринулись в атаку.

— Нет! — зарычала она, больше себе, чем птицам или голосам, и рванула стрелу из колчана. Руки дрожали, мир плыл, но годы тренировок взяли свое. Тетива натянулась. Выстрел. Одна птица взорвалась клубком перьев и искр. Вторая. Третья отлетела, подраненная. Остальные отступили с визгом.

Дышать стало чуть легче. Но голоса не ушли. Они бубнили на задворках сознания, споря между собой:

«- ...энергия мутантов... она взаимодействует с нашей связью? Как локатор?»

«- Взаимодействует? Она ее разрывает! Моя голова...»

«- Концентрируйтесь, Старк! Если мы можем слышать ее боль...»

«Им плевать…» — с горечью подумала Китнисс, шатаясь к более плотному укрытию. «Им интересен только их чертов энергетический след». Она нащупала ожерелье. Деревянный совенок был теплым. Необычно теплым. И вибрировал. Слабо, но ощутимо. «Фред?». Безумная надежда мелькнула и погасла. Нет. Это были они. Эти двое в ее голове. Они делали что-то с реальностью. С ней.

Внезапный треск веток слева заставил ее резко обернуться, забыв про голоса и ожерелье. Из-за гигантского листа геликонии вышел Брут. Трибут из второго. Его глаза, холодные и расчетливые, скользнули по ее дрожащей фигуре, луку, ножу. Он медленно, как хищник, начал окружать ее.

Голоса, яд, совенок — все отошло на второй план. Остался только враг. Опытный, смертоносный. Китнисс вскинула лук, пытаясь стабилизировать трясущиеся руки. Голоса могли подождать. Сейчас нужно было выжить. Хотя бы еще одну минуту. И надеяться, что эти двое в ее голове не решат «помочь» самым неподходящим образом.