Притяжение Бездны (гет)

Зной Раджастхана был не просто погодой; это был тиран, правящий бескрайней песчаной империей. Воздух над дюнами колыхался, как жидкое стекло, искажая горизонт в фантасмагорические миражи — то сверкающие озёра, то руины башен. Песок, вездесущий и неумолимый, был мелким, как пудра, проникая под одежду, набиваясь в складки кожи, скрипя на зубах постоянным навязчивым напоминанием о своей власти. Он был хроникером и могильщиком, стирая следы вчерашних путников и храня под своими зыбкими покровами тайны древнее самих пирамид.

И посреди этого золотисто-ржавого безмолвия, как капля крови на раскалённом щите, затерялся оазис Калапани. Это была не деревня даже, а скорее крохотный пункт выживания, прилепившийся к единственному источнику воды на многие мили вокруг. Горстка чахлых финиковых пальм, их листья, покрытые пыльной патиной, отбрасывала на иссушенную землю рваные дрожащие тени. Глинобитные дома, слепленные из той же глины, что и земля под ногами, казались естественным продолжением ландшафта. Их стены, потрескавшиеся от векового зноя, были цвета выжженной охры, сливались с песками, подступавшими к самым порогам. Крыши, плоские и укреплённые жердями, служили и спальней под звёздами в самые жаркие ночи, и местом для сушки перца или вяленой рыбы. Воздух здесь был густым и насыщенным — терпкий дух дыма от кизяковых печей, острый аромат куркумы и тмина, сладковато-гнилостное дыхание ила у колодца и всё та же вездесущая въедливая пыль. Она висела в воздухе, оседала на ресницах, забивала ноздри, превращая дыхание в тяжкий труд.

Сердцем Калапани был колодец. Не просто источник воды, а центр вселенной для его обитателей. Массивное каменное кольцо, почерневшее от времени и влаги, увенчанное скрипучим деревянным журавлём, похожим на иссохший скелет гигантской птицы. Его протяжный, жалобный скрип был саундтреком жизни оазиса. Сюда, с первыми лучами солнца и до последних сумерек, тянулись женщины. Их яркие, но выгоревшие на солнце сари — алые, шафрановые, изумрудные — были единственными всплесками цвета в этом море охры и пыли. Они несли на головах или бёдрах глиняные кувшины — "матка", их гладкие бока отполированы тысячами прикосновений. Здесь, у колодца, кипела жизнь: пересуды, смех, перебранки из-за очереди, плач младенцев, привязанных к спине. Звук плеска воды был здесь священным.

К этому нервному узлу жизни, стараясь раствориться в толпе, но безнадёжно выделяясь самой своей сутью, приближалась Нагайна. Ничто не могло скрыть её поразительной нездешней красоты с ярко выраженными восточно-азиатскими чертами. Её лицо было овальным, с высокими, но плавными скуловыми дугами, придававшими ему утончённость. Миндалевидные глаза с естественным эпикантусом казались невероятно большими и выразительными под тёмными, идеально очерченными бровями. Сейчас, под солнцем, их радужка была тёмным янтарем, но в них таился глубокий изумрудный отлив. Кожа, гладкая как фарфор, имела тёплый оливково-золотистый оттенок, контрастирующий с окружающей пылью. Чёрные, как смоль, волосы были убраны в тяжёлую косу, открывая изящную шею. Она двигалась с присущей народам Востока сдержанной грацией — плавно, словно скользя. Простое песочное платье не скрывало гибкости стана, а на тонких запястьях звенели серебряные браслеты в виде змей. В Калапани она была Налини Шарма, скромной исследовательницей фольклора из Дели, приехавшей записывать старинные предания о духах пустыни и, конечно же, о Нагарадже. Никто не должен был знать её истинную миссию, санкционированную отделом Международной Конфедерации Магов: найти и обезвредить артефакт немыслимой силы — «Слезу Манасы», богини змей. Согласно легендам, которые Нагайна изучила до мельчайших деталей, Манаса, дочь великого бога-творца Шивы, была повелительницей нагов — змеиных духов, хранителей подземных сокровищ и тайных знаний. «Слеза Манасы» — это не просто камень, это кристаллизованная капля божественной скорби и ярости, пролитая, когда смертные осквернили святилище её отца-Нагараджи ⁽¹⁾. Артефакт этот обладал властью над всеми змееподобными существами и, что страшнее, мог пробудить древнего змеиного демона, усыплённого в недрах земли после великой битвы богов. Руины храма Нагараджи, где артефакт был запечатан, лежали в паре часов ходьбы от Калапани, погребённые под движущимися дюнами, открываясь лишь тем, кого сочтут достойными.

Подойдя к колодцу, она влилась в очередь женщин. Её кожу покалывало от десятков любопытных взглядов — чужачка, да ещё и со столь странной аурой отстранённости. Она ощутила знакомое лёгкое волнение, шевеление в крови — поблизости была кобра. Не агрессивная, просто наблюдающая из щели в каменной кладке колодца, полускрытая тенью. Нагайна мысленно послала ей успокаивающий импульс — тихий, беззвучный шелест на языке, понятном лишь пресмыкающимся. «Ш-ш-ш… Тише. Никакой опасности». Змея замерла, её капюшон, едва начавший разворачиваться, плавно опустился. Она почувствовала ответную волну настороженного спокойствия.

Именно в этот момент, когда её внимание было частично приковано к рептилии и потоку мыслей о предстоящем поиске храма, она ощутила его.

Не звук шагов, не запах. Это было внезапное изменение атмосферного давления, волна абсолютного, ледяного спокойствия, шедшая наперекор жаркой, шумной суете оазиса. Это спокойствие было не мирным, а хищным, как затишье перед атакой. Оно резало привычный фон Калапани, как нож масло. Мурашки пробежали по её коже. Нагайна медленно повернула голову, следуя внутреннему компасу опасности.

Он стоял под навесом крохотной чайханы, прислонившись к выцветшей от солнца деревянной стойке. Том Реддл. Хотя для обитателей Калапани, он был Томасом Элдричем, британским археологом или коллекционером древностей, одержимым легендами Востока. Его внешность была поразительна, даже неестественна в этой убогой обстановке. Высокий, безупречно сложенный, с осанкой короля или полководца. Чёрные волосы, идеально уложенные, несмотря на жару, обрамляли лицо античного бога — высокие резкие скулы, сильный, волевой подбородок, чувственные, но сжатые в тонкую линию губы. Светлая льняная рубашка с закатанными рукавами и бежевые брюки выглядели безукоризненно свежими, будто он только что сошел с поезда в Дели, а не пробирался через пыльные бури. Но главное — глаза. Тёмные, как ночь без звёзд, невероятно пронзительные, лишённые тепла. Они не просто смотрели — сканировали. Методично, безжалостно, с холодным любопытством хищника. Его взгляд скользнул по глинобитным стенам, оценивая их возраст, по лицам торговцев, читая нужду и простоту, по развалам скудного товара на жалком базарчике… и остановился на ней.

Нагайна почувствовала, как внутри все сжалось. Не страх, а признание равного хищника. Его взгляд был скальпелем, препарирующим все на своем пути. Он отметил практичность её платья, блеск браслетов, её отстраненную позу… и, наконец, упёрся в глаза. На миг показалось, что его идеальные брови чуть приподнялись в едва уловимом, но безошибочном удивлении и мгновенном расчёте. Он почувствовал её? Ту древнюю силу, что пульсировала в её венах? Или просто распознал в незнакомке не туристку, не фольклориста, а охотницу?

Их взгляды скрестились над пыльными головами женщин у колодца. Шум оазиса — крики торговца лепешками, плач ребёнка, скрип журавля — внезапно отступил, заглушённый гулкой тишиной, натянувшейся между ними, как тетива. Она видела в его глазах ту же безошибочную оценку: угроза, интерес, вызов. Он видел не просто женщину, а загадку, возможно, ключ к тому, за чем он сюда пришел. Его присутствие здесь, у руин Нагараджи, не могло быть случайностью.

Он первым нарушил немое противостояние. Лёгким, почти бесшумным движением он оттолкнулся от стойки чайханы и направился к колодцу. Его походка была уверенной, плавной, но это была плавность леопарда, а не змеи — контролируемая, мощная, лишённая врождённой текучести Нагайны. Он не спешил, но расстояние между ними сокращалось с неумолимостью песчаной бури.

— Добрый день, — его голос был низким, бархатистым, с безупречным оксфордским произношением, звучавшим здесь, в сердце пустыни, как диссонансная нота рояля в шумном базаре. Он остановился на почтительном расстоянии, но достаточно близко, чтобы она могла видеть глубину его тёмных, не отражающих свет глаз. — Томас Элдрич. Позвольте выразить искреннее восхищение вашей… стойкостью. Дорога к Калапани — испытание даже для самых закалённых. Или обладающих особыми… ресурсами, — его слова были вежливым комплиментом, но за ними затаилось острое лезвие, ищущее брешь в её легенде.

Нагайна слегка наклонила голову, сохраняя маску вежливой, но холодной отстранённости. Её собственный голос, когда она заговорила, был тихим, чуть хрипловатым, напоминающим шелест сухих листьев по камню.

— Налини Шарма. Благодарю. Пустыня требует уважения, мистер Элдрич. Она испытывает терпение и вознаграждает лишь тех, кто понимает её законы. — Она сделала паузу, а змеиные глаза безошибочно уловили интерес, с которым он смотрел на её браслеты. — Вы тоже привлечены зовом прошлого? Легендами о Нагарадже? — она намеренно назвала имя, переводя разговор на его предполагаемую цель, пытаясь отобрать инициативу.

Том улыбнулся. Улыбка была безупречной, ослепительно белой на фоне лёгкого загара, но она не достигла глаз, которые оставались холодными и аналитическими, как два куска антрацита.

— Прямо в десятку, мисс Шарма, — парировал он легко. — Местные предания о храме Короля Змей… невероятно живописны. Говорят, там сокрыты знания, способные перевернуть наши представления о древних культах и их… силе. — Он сделал паузу для эффекта, его взгляд снова скользнул по змеиным браслетам, а затем приковался к её янтарным глазам, словно пытаясь разгадать их секрет. — Особенно знания, связанные с поклонением змеиным божествам. Вы, как знаток фольклора, наверняка погружены в эти саги? Слышали ли вы, к примеру, легенду о «Слезе Манасы»? — он произнес название артефакта чётко, без колебаний, наблюдая за малейшей реакцией на её лице.

Намёк. Прямой и недвусмысленный. Он знал. Или блефовал с ледяной уверенностью. Нагайна почувствовала, как лёгкое напряжение сковало её челюсти. Её внутренний змей поднял голову, шипя об опасности, исходящей от этого безупречного, красивого и пронзительно холодного человека. Но был и интерес — острый, аналитический, как и он сам. Кто он? Чего он хочет на самом деле? И насколько он опасен?

— Легенд о Нагарадже и Манасе много, мистер Элдрич, — ответила она, набирая воду в свой глиняный кувшин, стараясь, чтобы рука не дрогнула. — Столько же, сколько песка в этой пустыне. Отделить зерно истины от плевел вымысла — задача для посвященных или… отчаянных. Храм Нагараджи… — она подняла на него взгляд, позволив на миг своей истинной сущности — древней, загадочной, опасной — мелькнуть в глубине зрачков, которые, казалось, стали чуть уже, чуть змеинее. — Многие искали его, привлечённые сказками о сокровищах. Немногие возвращались целыми. Песок поглощает самоуверенных, — это было предупреждение.

Том Реддл замер на мгновение. Его тёмные глаза сузились едва заметно, уловив этот проблеск её истинного «я». На его губах застыла всё та же учтивая улыбка, но в ней появилась новая, опасная нотка — азарт охотника, нашедшего достойную сильную дичь.

— Опасность лишь придает поиску истины необходимую остроту, не находите? — парировал он легко, не отводя взгляда. Его взор скользнул по её фигуре оценивающе, но не по-мужски. Скорее, как алхимик оценивает редкий, потенциально летальный ингредиент. — И потом, кто знает, какие истинные сокровища можно обрести в тени древних руин? Особенно если обладать… необычайной грацией и проницательностью, чтобы не только обойти ловушки прошлого, но и распознать истину среди миражей, — он произнес последние слова чуть медленнее, подчеркивая их, вкладывая в «грацию» и «проницательность» многозначительный вес.

Нагайна почувствовала, как легкий румянец — не смущения, а скорее всплеска адреналина и раздражения от его игры — окрасил её скулы. Он играл. Опасно, искусно, наслаждаясь процессом. Она закончила набирать воду, ощущая его тяжёлый, изучающий взгляд на себе.

— Грация помогает избегать ненужных сложностей, мистер Элдрич, — ответила она с ледяной сдержанностью, поднимая кувшин. — Но против древних сил и их искушений иногда требуется нечто большее, чем ловкость. Будьте осмотрительны в своих поисках. Удачи, — она кивнула вежливо, но окончательно, и повернулась, чтобы уйти. Она чувствовала его взгляд на своей спине, тяжёлый и неотступный, как прикосновение обледеневшего металла. Он был здесь не для легенд. Ему нужна Слеза. Игра началась, и ставки были смертельно высоки. Пустыня внезапно показалась тесной для двоих таких охотников.

1) Одно из имен Шивы

Вернуться к тексту