Притяжение Бездны (гет)

Песок. Бескрайний, безжалостный, переливающийся под палящим солнцем Раджастхана золотом и ржавчиной. Он поглощает следы, стирает память, хранит секреты древнее самых старых звёзд. В его зыбких дюнах таятся руины, о которых поют лишь ветер да редкие безумцы. Руины храмов, где молились богам, давно забытым миром, но не забытым самой землей. Богам змей, перерождения и вечной жажды.

И в этой пустыне движутся двое. Не путники, ищущие воды, а охотники за тенями прошлого.

Она — тень сама по себе. Её поступь легка, как скольжение чешуи по камню. Глаза, миндалевидные и пронзительные, видят не только песок, но и то, что скрыто под ним — древнюю магию, взывающую подобно зову крови. В её жилах течёт что-то древнее, опасное, чуждое этому миру. Она идёт, чувствуя холодок артефакта в груди — цель, долг, а может, и проклятие. Одиночество — её спутник дольше, чем кто-либо помнит.

Он — воплощение хладнокровного расчета, обёрнутого в оболочку нечеловеческого обаяния. Он идёт не столько по песку, сколько по пути к власти, начертанному в его уме. Его цель — сила, заключённая в камне, о котором шепчут полустёртые манускрипты. Он знает цену всему, кроме, быть может, той странной пустоты, что гложет его изнутри, несмотря на все амбиции.

Они ещё не знают друг друга. Но пустыня мала для таких сил. Руины древнего храма Нагараджи, спящего под песками, ждут. Там, в сердце забытого культа, где магия дышит пылью веков, их тропы неизбежно сойдутся. И когда они сойдутся, песок забудет их прежние следы. Начнётся новый танец. Танец силы и искушения, змеиной грации и ледяного разума, где каждый шаг — это риск падения, а каждое прикосновение может быть как ядом, так и противоядием. Танец, который изменит их судьбы и, возможно, судьбу самого мира.

Приготовьтесь. Пустыня затаила дыхание.

Зной Раджастхана был не просто погодой; это был тиран, правящий бескрайней песчаной империей. Воздух над дюнами колыхался, как жидкое стекло, искажая горизонт в фантасмагорические миражи — то сверкающие озёра, то руины башен. Песок, вездесущий и неумолимый, был мелким, как пудра, проникая под одежду, набиваясь в складки кожи, скрипя на зубах постоянным навязчивым напоминанием о своей власти. Он был хроникером и могильщиком, стирая следы вчерашних путников и храня под своими зыбкими покровами тайны древнее самих пирамид.

И посреди этого золотисто-ржавого безмолвия, как капля крови на раскалённом щите, затерялся оазис Калапани. Это была не деревня даже, а скорее крохотный пункт выживания, прилепившийся к единственному источнику воды на многие мили вокруг. Горстка чахлых финиковых пальм, их листья, покрытые пыльной патиной, отбрасывала на иссушенную землю рваные дрожащие тени. Глинобитные дома, слепленные из той же глины, что и земля под ногами, казались естественным продолжением ландшафта. Их стены, потрескавшиеся от векового зноя, были цвета выжженной охры, сливались с песками, подступавшими к самым порогам. Крыши, плоские и укреплённые жердями, служили и спальней под звёздами в самые жаркие ночи, и местом для сушки перца или вяленой рыбы. Воздух здесь был густым и насыщенным — терпкий дух дыма от кизяковых печей, острый аромат куркумы и тмина, сладковато-гнилостное дыхание ила у колодца и всё та же вездесущая въедливая пыль. Она висела в воздухе, оседала на ресницах, забивала ноздри, превращая дыхание в тяжкий труд.

Сердцем Калапани был колодец. Не просто источник воды, а центр вселенной для его обитателей. Массивное каменное кольцо, почерневшее от времени и влаги, увенчанное скрипучим деревянным журавлём, похожим на иссохший скелет гигантской птицы. Его протяжный, жалобный скрип был саундтреком жизни оазиса. Сюда, с первыми лучами солнца и до последних сумерек, тянулись женщины. Их яркие, но выгоревшие на солнце сари — алые, шафрановые, изумрудные — были единственными всплесками цвета в этом море охры и пыли. Они несли на головах или бёдрах глиняные кувшины — "матка", их гладкие бока отполированы тысячами прикосновений. Здесь, у колодца, кипела жизнь: пересуды, смех, перебранки из-за очереди, плач младенцев, привязанных к спине. Звук плеска воды был здесь священным.

К этому нервному узлу жизни, стараясь раствориться в толпе, но безнадёжно выделяясь самой своей сутью, приближалась Нагайна. Ничто не могло скрыть её поразительной нездешней красоты с ярко выраженными восточно-азиатскими чертами. Её лицо было овальным, с высокими, но плавными скуловыми дугами, придававшими ему утончённость. Миндалевидные глаза с естественным эпикантусом казались невероятно большими и выразительными под тёмными, идеально очерченными бровями. Сейчас, под солнцем, их радужка была тёмным янтарем, но в них таился глубокий изумрудный отлив. Кожа, гладкая как фарфор, имела тёплый оливково-золотистый оттенок, контрастирующий с окружающей пылью. Чёрные, как смоль, волосы были убраны в тяжёлую косу, открывая изящную шею. Она двигалась с присущей народам Востока сдержанной грацией — плавно, словно скользя. Простое песочное платье не скрывало гибкости стана, а на тонких запястьях звенели серебряные браслеты в виде змей. В Калапани она была Налини Шарма, скромной исследовательницей фольклора из Дели, приехавшей записывать старинные предания о духах пустыни и, конечно же, о Нагарадже. Никто не должен был знать её истинную миссию, санкционированную отделом Международной Конфедерации Магов: найти и обезвредить артефакт немыслимой силы — «Слезу Манасы», богини змей. Согласно легендам, которые Нагайна изучила до мельчайших деталей, Манаса, дочь великого бога-творца Шивы, была повелительницей нагов — змеиных духов, хранителей подземных сокровищ и тайных знаний. «Слеза Манасы» — это не просто камень, это кристаллизованная капля божественной скорби и ярости, пролитая, когда смертные осквернили святилище её отца-Нагараджи ⁽¹⁾. Артефакт этот обладал властью над всеми змееподобными существами и, что страшнее, мог пробудить древнего змеиного демона, усыплённого в недрах земли после великой битвы богов. Руины храма Нагараджи, где артефакт был запечатан, лежали в паре часов ходьбы от Калапани, погребённые под движущимися дюнами, открываясь лишь тем, кого сочтут достойными.

Подойдя к колодцу, она влилась в очередь женщин. Её кожу покалывало от десятков любопытных взглядов — чужачка, да ещё и со столь странной аурой отстранённости. Она ощутила знакомое лёгкое волнение, шевеление в крови — поблизости была кобра. Не агрессивная, просто наблюдающая из щели в каменной кладке колодца, полускрытая тенью. Нагайна мысленно послала ей успокаивающий импульс — тихий, беззвучный шелест на языке, понятном лишь пресмыкающимся. «Ш-ш-ш… Тише. Никакой опасности». Змея замерла, её капюшон, едва начавший разворачиваться, плавно опустился. Она почувствовала ответную волну настороженного спокойствия.

Именно в этот момент, когда её внимание было частично приковано к рептилии и потоку мыслей о предстоящем поиске храма, она ощутила его.

Не звук шагов, не запах. Это было внезапное изменение атмосферного давления, волна абсолютного, ледяного спокойствия, шедшая наперекор жаркой, шумной суете оазиса. Это спокойствие было не мирным, а хищным, как затишье перед атакой. Оно резало привычный фон Калапани, как нож масло. Мурашки пробежали по её коже. Нагайна медленно повернула голову, следуя внутреннему компасу опасности.

Он стоял под навесом крохотной чайханы, прислонившись к выцветшей от солнца деревянной стойке. Том Реддл. Хотя для обитателей Калапани, он был Томасом Элдричем, британским археологом или коллекционером древностей, одержимым легендами Востока. Его внешность была поразительна, даже неестественна в этой убогой обстановке. Высокий, безупречно сложенный, с осанкой короля или полководца. Чёрные волосы, идеально уложенные, несмотря на жару, обрамляли лицо античного бога — высокие резкие скулы, сильный, волевой подбородок, чувственные, но сжатые в тонкую линию губы. Светлая льняная рубашка с закатанными рукавами и бежевые брюки выглядели безукоризненно свежими, будто он только что сошел с поезда в Дели, а не пробирался через пыльные бури. Но главное — глаза. Тёмные, как ночь без звёзд, невероятно пронзительные, лишённые тепла. Они не просто смотрели — сканировали. Методично, безжалостно, с холодным любопытством хищника. Его взгляд скользнул по глинобитным стенам, оценивая их возраст, по лицам торговцев, читая нужду и простоту, по развалам скудного товара на жалком базарчике… и остановился на ней.

Нагайна почувствовала, как внутри все сжалось. Не страх, а признание равного хищника. Его взгляд был скальпелем, препарирующим все на своем пути. Он отметил практичность её платья, блеск браслетов, её отстраненную позу… и, наконец, упёрся в глаза. На миг показалось, что его идеальные брови чуть приподнялись в едва уловимом, но безошибочном удивлении и мгновенном расчёте. Он почувствовал её? Ту древнюю силу, что пульсировала в её венах? Или просто распознал в незнакомке не туристку, не фольклориста, а охотницу?

Их взгляды скрестились над пыльными головами женщин у колодца. Шум оазиса — крики торговца лепешками, плач ребёнка, скрип журавля — внезапно отступил, заглушённый гулкой тишиной, натянувшейся между ними, как тетива. Она видела в его глазах ту же безошибочную оценку: угроза, интерес, вызов. Он видел не просто женщину, а загадку, возможно, ключ к тому, за чем он сюда пришел. Его присутствие здесь, у руин Нагараджи, не могло быть случайностью.

Он первым нарушил немое противостояние. Лёгким, почти бесшумным движением он оттолкнулся от стойки чайханы и направился к колодцу. Его походка была уверенной, плавной, но это была плавность леопарда, а не змеи — контролируемая, мощная, лишённая врождённой текучести Нагайны. Он не спешил, но расстояние между ними сокращалось с неумолимостью песчаной бури.

— Добрый день, — его голос был низким, бархатистым, с безупречным оксфордским произношением, звучавшим здесь, в сердце пустыни, как диссонансная нота рояля в шумном базаре. Он остановился на почтительном расстоянии, но достаточно близко, чтобы она могла видеть глубину его тёмных, не отражающих свет глаз. — Томас Элдрич. Позвольте выразить искреннее восхищение вашей… стойкостью. Дорога к Калапани — испытание даже для самых закалённых. Или обладающих особыми… ресурсами, — его слова были вежливым комплиментом, но за ними затаилось острое лезвие, ищущее брешь в её легенде.

Нагайна слегка наклонила голову, сохраняя маску вежливой, но холодной отстранённости. Её собственный голос, когда она заговорила, был тихим, чуть хрипловатым, напоминающим шелест сухих листьев по камню.

— Налини Шарма. Благодарю. Пустыня требует уважения, мистер Элдрич. Она испытывает терпение и вознаграждает лишь тех, кто понимает её законы. — Она сделала паузу, а змеиные глаза безошибочно уловили интерес, с которым он смотрел на её браслеты. — Вы тоже привлечены зовом прошлого? Легендами о Нагарадже? — она намеренно назвала имя, переводя разговор на его предполагаемую цель, пытаясь отобрать инициативу.

Том улыбнулся. Улыбка была безупречной, ослепительно белой на фоне лёгкого загара, но она не достигла глаз, которые оставались холодными и аналитическими, как два куска антрацита.

— Прямо в десятку, мисс Шарма, — парировал он легко. — Местные предания о храме Короля Змей… невероятно живописны. Говорят, там сокрыты знания, способные перевернуть наши представления о древних культах и их… силе. — Он сделал паузу для эффекта, его взгляд снова скользнул по змеиным браслетам, а затем приковался к её янтарным глазам, словно пытаясь разгадать их секрет. — Особенно знания, связанные с поклонением змеиным божествам. Вы, как знаток фольклора, наверняка погружены в эти саги? Слышали ли вы, к примеру, легенду о «Слезе Манасы»? — он произнес название артефакта чётко, без колебаний, наблюдая за малейшей реакцией на её лице.

Намёк. Прямой и недвусмысленный. Он знал. Или блефовал с ледяной уверенностью. Нагайна почувствовала, как лёгкое напряжение сковало её челюсти. Её внутренний змей поднял голову, шипя об опасности, исходящей от этого безупречного, красивого и пронзительно холодного человека. Но был и интерес — острый, аналитический, как и он сам. Кто он? Чего он хочет на самом деле? И насколько он опасен?

— Легенд о Нагарадже и Манасе много, мистер Элдрич, — ответила она, набирая воду в свой глиняный кувшин, стараясь, чтобы рука не дрогнула. — Столько же, сколько песка в этой пустыне. Отделить зерно истины от плевел вымысла — задача для посвященных или… отчаянных. Храм Нагараджи… — она подняла на него взгляд, позволив на миг своей истинной сущности — древней, загадочной, опасной — мелькнуть в глубине зрачков, которые, казалось, стали чуть уже, чуть змеинее. — Многие искали его, привлечённые сказками о сокровищах. Немногие возвращались целыми. Песок поглощает самоуверенных, — это было предупреждение.

Том Реддл замер на мгновение. Его тёмные глаза сузились едва заметно, уловив этот проблеск её истинного «я». На его губах застыла всё та же учтивая улыбка, но в ней появилась новая, опасная нотка — азарт охотника, нашедшего достойную сильную дичь.

— Опасность лишь придает поиску истины необходимую остроту, не находите? — парировал он легко, не отводя взгляда. Его взор скользнул по её фигуре оценивающе, но не по-мужски. Скорее, как алхимик оценивает редкий, потенциально летальный ингредиент. — И потом, кто знает, какие истинные сокровища можно обрести в тени древних руин? Особенно если обладать… необычайной грацией и проницательностью, чтобы не только обойти ловушки прошлого, но и распознать истину среди миражей, — он произнес последние слова чуть медленнее, подчеркивая их, вкладывая в «грацию» и «проницательность» многозначительный вес.

Нагайна почувствовала, как легкий румянец — не смущения, а скорее всплеска адреналина и раздражения от его игры — окрасил её скулы. Он играл. Опасно, искусно, наслаждаясь процессом. Она закончила набирать воду, ощущая его тяжёлый, изучающий взгляд на себе.

— Грация помогает избегать ненужных сложностей, мистер Элдрич, — ответила она с ледяной сдержанностью, поднимая кувшин. — Но против древних сил и их искушений иногда требуется нечто большее, чем ловкость. Будьте осмотрительны в своих поисках. Удачи, — она кивнула вежливо, но окончательно, и повернулась, чтобы уйти. Она чувствовала его взгляд на своей спине, тяжёлый и неотступный, как прикосновение обледеневшего металла. Он был здесь не для легенд. Ему нужна Слеза. Игра началась, и ставки были смертельно высоки. Пустыня внезапно показалась тесной для двоих таких охотников.

1) Одно из имен Шивы

Вернуться к тексту

Рассвет в Раджастхане не был милостивым пробуждением. Это был резкий переход от леденящей ночной пустоты к раскалённому горну. Солнце, едва показавшись над кромкой дюн, принялось выжигать всё живое, превращая воздух в дрожащее марево, а песок — в колючую раскалённую плиту. Нагайна покинула глинобитное узилище Калапани в предрассветной синеве, когда последние звёзды ещё цеплялись за небо. Её походка была бесшумной, движения — плавными, неторопливыми, как у существа, рождённого для скольжения по грани выживания. Тёмные волосы, убранные в тугую косу, открывали шею и лицо с ярко выраженными восточноазиатскими чертами: высокие, но плавные скуловые дуги, создающие утончённый овал, чуть раскосые миндалевидные глаза, казавшиеся огромными в обрамлении густых тёмных ресниц. Сейчас, в утренних сумерках, их радужка была темна, как запёкшаяся кровь, но в глубине таился изумрудный отсвет. Она не оборачивалась, но каждой клеткой чувствовала его — ледяное, неотступное присутствие, плывущее в сотне шагов позади, как акула за кораблём. Том Реддл. Его безупречная светлая рубашка была бельмом на глазу охристой пустыни, дерзким вызовом её безжалостности. Он не скрывал своего намерения: использовать её как гончую, ведущую к добыче.

Дорога к зубчатому хребту тёмно-красного песчаника была недолгой, но изматывающей. Песок то осыпался, затягивая ноги по щиколотку, то слеживался в коварные, зыбучие волны. Жара нарастала с чудовищной скоростью. Нагайна двигалась с врождённой змеиной экономией сил — её дыхание оставалось ровным, шаг — размеренным, тело не тратило энергию на лишние движения. Её вертикальные зрачки, суженные до тонких чёрных щелочек против ослепительного света, сканировали местность: неестественные нагромождения камней, словно брошенные великаном, сколы на скалах, напоминающие древние шрамы, слабые, но неоспоримые вибрации в воздухе — эхо древней магии, охраняющей путь. И всегда, как гнет, — его взгляд на спине. Тяжелый, аналитический, лишённый тепла, но полный хищного интереса.

Подножие хребта встретило их царством камня. Огромные, выветренные обломки песчаника, похожие на окаменевших титанов, громоздились друг на друга. Воздух звенел от зноя. И тут, полузасыпанный веками песка, явился первый страж: массивный каменный блок, на котором ещё угадывался вырезанный барельеф — извивающееся тело нага, его капюшон едва различим под слоем пыли времён. Вход в периметр святилища. Нагайна замерла в пяти шагах от узкого прохода, стиснутого двумя скальными выступами. Её кожа покрылась мурашками не от холода — от слабого, но отчетливого мерцания древних защитных чар. Невидимая энергетическая сеть, натянутая над проходом, вибрировала тихим предупреждением. Ловушка. Примитивная по современным меркам, но смертоносная для невежд.

— Очаровательные развалины, — раздался позади бархатистый голос, нарочито беспечный, как будто он оценивал вид из окна гостиницы. Том остановился в двух шагах справа, его тёмные, бездонные глаза скользнули по барельефу, затем пристально впились в пространство перед проходом. Он тоже чувствовал магию. — Напоминает мне сад моей тетушки Агаты после урагана. Только более… апокалиптично. И пахнет не розами, а пылью веков и древним гневом. Вы улавливаете этот защитный аромат, мисс Шарма? Запах неприветливости?

— Чувствую, — ответила Нагайна сухо, не отрывая взгляда от невидимой паутины. Её голос был низким, с легкой хрипотцой. — Элементарная петля подавления жизненных сил. Для тех, кто слишком самоуверен, чтобы смотреть под ноги. Или читать предупреждающие сигналы, — она намеренно подчеркнула последние слова.

— Ах, сигналы! — Том притворно удивлённо поднял идеальные брови. — Я что-то пропустил? Выбитое в камне «Осторожно, злобные руны?» Или, может, скромную табличку «Вход воспрещен всем, кроме избранных с восточной внешностью»? — его сарказм висел в воздухе гуще раскалённого марева.

Нагайна метнула на него быстрый, колючий взгляд. Её раскосые глаза сверкнули холодным янтарем. — Знак был в том, что даже шакалы обходят это место стороной. Но вы, мистер Элдрич, очевидно, считаете себя выше не только шакалов, но и здравого смысла. Правила — для статистов?

— Правила, дорогая мисс Шарма, — парировал он легко, делая шаг вперед, нагло сокращая дистанцию до минимума. Его присутствие ощущалось физически — как внезапная тень, несущая прохладу, но и угрозу, — созданы для управления стадом. Сильные создают исключения. Предлагаю временное… перемирие ради общего любопытства? Вы успокаиваете местную фауну, я разбираюсь со скучной каменной механикой. Квиты? Или вы предпочитаете пробиваться в одиночку, рискуя стать новым экспонатом для будущих археологов?

— «Перемирие» подразумевает отсутствие кинжала за спиной, — отрезала Нагайна, её голос зазвенел, как обнажённый клинок. — Сомневаюсь, что это в вашей природе. Вы дышите предательством, как эта пустыня — пылью.

Том приложил руку к безупречной рубашке с преувеличенной театральностью: — Мисс Шарма! Ваши слова — нож в самое сердце моей репутации джентльмена-исследователя! Я — сама честность и дух сотрудничества, — его улыбка была острее шипа скорпиона. — Но если вам нужны письменные гарантии… клянусь своей коллекцией редких артефактов, некоторые из них даже легальны, я не всажу вам нож между лопаток. Пока не увижу веской причины. Например, если вы решите прикарманить то, что мы ищем.

Нагайна фыркнула — короткий, презрительный звук. — Ваши клятвы стоят дешевле песка под ногами. Но альтернатива — тратить силы на вашу нейтрализацию, а не на ловушки. Ладно, — она резко кивнула на почти невидимые углубления в скале по бокам прохода. — Руны подавления жизненной энергии. Активируются на любое живое существо, пытающееся пройти без ключа-артефакта. Ключ, вероятно, давно съели песчаные черви. Ваш ход, ученый. Покажите, на что способны ваши «безупречные» методы. Только не взорвите вход — мне ещё возвращаться.

Том усмехнулся, доставая свою темную, лаконичную палочку из кармана брюк. — С превеликим удовольствием. Рекомендую отойти на безопасное расстояние. Моя «игрушка» иногда дает… сбои с эффектными последствиями, — он провёл палочкой в воздухе сложной фигурой, бормоча быстрый, режущий поток латыни. Руны на камне вспыхнули ядовито-красным светом, но тут же столкнулись с мерцающим, полупрозрачным силовым щитом, который Том мгновенно создал перед ними. Щит завибрировал, загудел, покрываясь паутиной трещин под мощным напором древней магии. — Тридцать секунд, мисс Шарма! Начинайте отсчёт! И не задерживайтесь — я не вечен, как эти камни!

Нагайна не ждала второго приглашения. Она не побежала — она ринулась вперед с поразительной скоростью, но ее движение было не бегом, а молниеносным скольжением. Ее тело изогнулось неестественно, избегая малейшего касания стен и пола, словно она была тенью, просочившейся сквозь щель в реальности. Песок под ее легкими сандалиями даже не взметнулся. Она проскочила проход за мгновение ока. Позади нее щит Тома треснул с громким, сухим хлопком, и руны выплеснули сноп ослепительных, шипящих искр, ударив в пустоту там, где она только что была. Том последовал за ней стремительно, его шаги гулко отдавались в камне. Он проскочил в последний момент, когда его щит рассыпался в облачко искр и праха, а руны с шипением погасли, обессиленные.

— Браво! — воскликнул он, отряхивая воображаемую пыль с рукава. Его дыхание было ровным, лишь в глазах горел холодный азарт охотника, увидевшего редкую дичь в действии. — Настоящая фея пустыни! Или демон? Вы не думали о карьере иллюзиониста? Ваш трюк с исчезновением достоин лучших сцен Вест-Энда!

— Предпочитаю не превращать выживание в дешевое представление, — огрызнулась Нагайна, уже осматриваясь. Они стояли в небольшом, естественном каменном амфитеатре. Напротив зиял темный, зловещий проход вглубь скалы. И на плоском камне перед самым входом, свернувшись в тугую, блестящую спираль, грелась на первых лучах солнца величественная королевская кобра. Ее капюшон был сложен, но мощное тело было напряжено, а черные, как ночь, глаза — широко открыты и бдительно следили за пришельцами. Она была воплощением древней, смертоносной красоты.

Реакция Тома была мгновенной и практичной: палочка наготове, лицо — маска расчета.

— Местный регулятор трафика, — произнес он, голос ровный, — Оглушить? Или обойти? Рисковать схваткой нерационально.

— Не смейте трогать ее! — шипящий шепот Нагайны прозвучал так резко и властно, что даже кобра насторожила голову, почуяв иной род опасности. — Она не просто страж, она — живой ключ, сигнал для древних защит. Убьете — проснется нечто, перед чем эти руны покажутся детской забавой. Вы хотите встретиться с гневом самого Нагараджи?

— Предлагаете вежливо попросить? — Том не опускал палочку, его голос капал ядом и скепсисом. — "Пожалуйста, прелестная рептилия, будь добра, подвинься? Мы очень воспитанные грабители гробниц, клянемся!" Или, может, у вас есть кусочек сахара? Я слышал, змеи это любят.

— Предлагаю заткнуться и не дышать в мою сторону! — прошипела Нагайна, ее вертикальные зрачки сузились до абсолютно черных, тонких линий, исчезающих в темном янтаре радужки. Она сделала медленный, плавный шаг к кобре, ее движения замедлялись, становясь гипнотически текучими, почти невесомыми. Кобра мгновенно среагировала — тело распрямилось с шипением, капюшон развернулся с угрожающим шуршанием чешуи, обнажая устрашающий рисунок. Готовность к броску была абсолютной.

«Шшшш… Смирррно сестра»  — зашипела Нагайна, ее голос преобразился, став низким, скользящим, полным свистящих и шипящих обертонов, неестественных для человеческого горла. Парселтанг. «Мы идем к Сердцу Скорби по зову Древней Крови. Не преграждай путь Посланным. Отступи.»

Кобра замерла. Ее грозное шипение стихло, сменившись тихим, настороженным поскрипыванием чешуи. Развернутый капюшон оставался грозным веером, но атаки не последовало. Ее черные, блестящие глаза пристально впились в вертикальные зрачки Нагайны. Напряжение висело в пещерном воздухе густым, тяжелым пологом. Секунды тянулись, как часы. Затем, медленно, с невероятным достоинством и ощущением собственной значимости, кобра опустила капюшон, но не свернулась обратно. Она осталась лежать, напряженная, ее взгляд неотрывно следил за Нагайной, но угроза отступила.

— Теперь. Медленно, — тихо, но властно приказала Нагайна Тому, не отводя взгляда от змеи. — Плечом к стене. Никаких резких движений. И если ваше остроумие снова возжелает проявиться, проглотите его. Здесь оно смерти подобно.

— Как прикажете, о Змеиная Царица, — пробормотал Том, но его обычный сарказм был приглушен, почти задавлен. Он прошел мимо кобры, прижимаясь к шершавой стене скалы, его обычная надменная уверенность на миг испарилась перед проявлением силы. Его взгляд, брошенный на Нагайну, был смесью ледяного, почтительного восхищения и жгучей, ревнивой зависти. Редчайший, почти мифический дар, который он считал своей уникальной привилегией, своей силой.

Том остановился, его разум лихорадочно работал. Шок сменился жгучим, алчным интересом. Кто она? Откуда? Как она смогла овладеть? Его взгляд, прилипший к ее спине, был уже не просто оценкой угрозы или инструмента. Это был взгляд коллекционера, увидевшего уникальный, невероятно ценный артефакт. Ее ценность в его глазах взлетела до небес. Она была не просто ключом к артефакту — она сама была артефактом. Живым, дышащим, невероятно опасным и невероятно желанным. Он должен был понять ее, разгадать, а затем... подчинить. Эта мысль зажглась в нем ярче пламени.

Внутри скалы их встретили благословенная прохлада, влажный полумрак и густой запах камня, вековой пыли и чего-то еще — древнего, металлического, как кровь. Воздух был спертым. И начался ад. Ловушки следовали одна за другой, каждая хитрее, смертоноснее предыдущей. И каждая ловушка становилась ареной для их язвительного словесного поединка, отточенного, как клинки.

Они углубились в лабиринт. Коридор расширился, затем снова сузился. Нагайна, шедшая на полшага впереди, внезапно замерла, как статуя. Ее левая ступня, лишь краем сандалии коснувшаяся участка пола, покрытого чуть более рыхлым слоем песка и мелкого щебня, ощутила пустоту под тонкой коркой. Не физическую — инстинктивную, змеиную чувствительность к обману земли. Она не отдернула ногу резко, а плавно перенесла вес назад.

— Не наступайте сюда, мистер Элдрич, — ее голос, низкий и хрипловатый, нарушил гулкую тишину. Она не обернулась, ее взгляд был прикован к подозрительному участку. — Если, конечно, ваши безупречные брюки не жаждут близкого знакомства с шипами на дне десятиметровой ямы, что скрывается под этим гостеприимным ковром. Хотя, — добавила она с ледяной вежливостью, — возможно, вид вашего стремительного падения станет единственным развлечением в этом мрачном месте. Освежит обстановку.

Том, шедший буквально по ее следам, уже автоматически занес ногу, чтобы ступить именно на это место. Услышав ее слова, он резко отпрыгнул назад, плечом чудом не задев шершавую стену коридора. Его лицо в тусклом свете палочки оставалось бесстрастным, лишь губы искривились в саркастической усмешке.

— Ваша внезапная забота о состоянии моего гардероба тронула меня до глубины души, мисс Шарма. Я, право, чуть не расплакался. От умиления, разумеется. — Он сделал преувеличенно галантный жест рукой с палочкой. — И где же, по вашему змеиному чутью, тогда ступать благородному путнику? Или вы планируете любезно проложить мне дорожку из… собственного тела? В качестве живого трапа? Весьма оригинальное решение.

Нагайна метнула на него короткий, колючий взгляд через плечо. — Следуйте за мной. Только точь-в-точь. И старайтесь не думать вслух — это отвлекает. — Она обошла опасный участок по узкой, едва заметной каменной гряде у самой стены, ее движения были точны и уверенны, как будто она видела сквозь слой песка. Том, скрипя зубами, повторил ее путь, стараясь ступать в ее следы.

Коридор сделал крутой поворот, сузившись до такой степени, что им приходилось идти почти плечом к плечу. Воздух здесь был еще тяжелее. Внезапно, без малейшего предупреждения, раздалось резкое **пневматическое шипение**, словно десятки змей выпустили яд одновременно. Из почти невидимых отверстий в стенах слева и справа выстрелили десятки коротких, толстых, черных как смоль шипов. Они летели с ужасающей скоростью, покрывая все пространство коридора смертоносным градом.

Том среагировал мгновенно. Его палочка, уже наготове, взметнулась вверх, вычерчивая в липком воздухе сложный, мерцающий синим светом знак. Почти одновременно перед ними возник полупрозрачный, искрящийся силовой щит, похожий на стену из застывшего льда. Шипы с громким, звонким треском, как град по стеклу, начали отлетать от него, падая на пол или вонзаясь в противоположные стены. Несколько шипов застряло в щите, ядовитые наконечники в сантиметрах от их лиц. На лбу Тома выступила тонкая испарина, но голос звучал нарочито невозмутимо:

— Видите, мисс Шарма? Экономия усилий. Зачем извиваться, как угорь на сковородке, если можно просто… — он сделал легкое движение палочкой, и щит слегка вибрировал, отбрасывая очередную порцию шипов, — отбросить неприятность? Элегантно. Эффективно. И без лишнего… пота. Хотя ваш стиль, безусловно, более… зрелищный.

Нагайна, которая в момент шипения инстинктивно пригнулась, вжалась спиной в шершавую стену и замерла, проскользнула мимо него, как только интенсивность обстрела чуть спала. Она оказалась в небольшой нише за пределами зоны поражения, куда не долетали шипы. Ее глаза холодно оценили ситуацию.

— Поразительно, — произнесла она, ее голос был ровным, но в нем звенела сталь. — Как вы умудряетесь превратить каждую вынужденную необходимость в грандиозную демонстрацию собственного магического эго. Тщеславие, приправленное опасностью. — Она осмотрела коридор. Шипение стихло. — Шипы, судя по всему, закончились? Или вы ждете аплодисментов за исполнение базового защитного заклинания? Может, поклониться?

Том с недовольной гримасой отпустил щит — он рассыпался на искры и исчез. — Аплодисменты я предпочитаю получать после финального акта, мисс Шарма. А не в середине второго действия этой… археологической комедии. Продолжим?

Они шли дальше, глубже в каменную утробу горы. Воздух становился все холоднее и тяжелее. Фрески на стенах сменились непонятными, стертыми временем геометрическими узорами. И вдруг коридор уперся в гладкую, без единой трещины или скола, каменную стену. Она выглядела абсолютно реальной, монолитной, преграждающей путь. Тупик.

Том сразу же подошел вплотную, подняв палочку. Ее кончик засветился ярче, бросая резкие тени. Он начал водить палочкой вдоль поверхности стены, в сантиметрах от камня, бормоча быстрые, отрывистые диагностические заклинания на латыни. На поверхности стены под его палочкой вспыхивали и гасли сложные, переливающиеся узоры.

— Интересно… — пробормотал он, прищурившись. — Мощная работа. Иллюзия высшего порядка. Цельная, многослойная. Почти безупречная. Видно, древние мастера не экономили на… эстетике обмана. Интересно, что скрыто за этим фасадом? Ловушка? Или путь?

Нагайна, стоявшая чуть позади, наблюдала не за стеной, а за ним. Ее вертикальные зрачки были сужены до предела, а все тело излучало напряжение, как у змеи перед броском. Внезапно она резко шагнула вперед и схватила Тома за рукав выше локтя, с силой оттаскивая его от стены.

— Не трогайте! — ее голос прозвучал резко, как щелчок кнута, нарушая магическую концентрацию. — Это не просто иллюзия! Она затягивает! Смотрите! — Она не отпускала его руку, указывая свободной рукой влево, в угол, где стена коридора сливалась с тенью. Там, почти неразличимая в тусклом свете, зияла узкая, темная трещина в скале — едва ли достаточная для человека, но явно проход. — Истинный путь здесь! Ваши руны показывают ложный узор, но не чувствуют подвоха! Эта иллюзия — вампир! Она питается любопытством, вниманием и… прикосновением! Чем дольше вы ее изучаете, тем сильнее она вас держит!

Том, оторвавшись от изучения ложной стены, резко дёрнул руку, освобождаясь от ее хватки. Его лицо исказила гримаса раздражения и досады. Темные глаза сверкнули холодным гневом.

— Очаровательно, — прошипел он, его бархатистый голос внезапно стал опасным. — Полагаться на инстинкты и.. нюх, как дикое животное в потемках. Очень научно. Надеюсь, ваш нюх не подведет, когда мы доберемся до настоящих сокровищ, мисс Шарма. — Он язвительно оглядел ее с ног до головы. — Или это тоже часть вашего экзотического змеиного дара? Вынюхивать золото и артефакты за версту? Как гриф на падалище? Практично, не спорю. Но несколько… примитивно для дамы.

Нагайна не ответила на колкость. Она лишь бросила на него взгляд, полный ледяного презрения, и первой протиснулась в темную щель трещины. Ее гибкое тело скользнуло внутрь без усилий. Том, стиснув зубы и пряча унижение под маской надменности, последовал за ней, с трудом пробираясь по узкому лазу, который, к его досаде, действительно вел дальше. Их вынужденное путешествие в сердце горы продолжалось, цена каждого шага измерялась не только опасностью ловушек, но и острыми клинками их взаимного сарказма.

К вечеру, измотанные до предела, покрытые пылью и мелкими царапинами, но не побежденные, они выбрались в небольшую, относительно просторную пещеру. Высоко в потолке зияло отверстие, через которое лились последние кроваво-красные лучи заходящего солнца и виднелся клочок темнеющего неба. Воздух здесь был чуть свежее. Это было убежище. Напряжение между ними висело тяжелым, колючим одеялом, пропитанным усталостью, взаимным раздражением и… странным, не признаваемым вслух уважением к умениям друг друга.

Молча, не глядя друг на друга, они занялись устройством ночлега. Нагайна собрала сухой, колючий кустарник, росший снаружи у подножия скалы. Том, с непривычной ловкостью для своего аристократичного вида, сложил костерок. Вспыхнуло пламя, маленькое, но яростное, отбрасывающее гигантские, пляшущие тени на стены пещеры. Они сели по разные стороны огня, как противники на переговорах.

Том протянул через костер свою стальную флягу. — Вода? Гарантирую, не отравлена. Пока что. Хотя, учитывая ваш дар, могли бы проверить на местной фауне.

Нагайна колебалось долю секунды, затем резко взяла флягу. Их пальцы не коснулись. — Спасибо. — Ее голос был хриплым от пыли и напряжения. — После ваших шуток про яды, я, пожалуй, придержу ее для утоления жажды вашего сарказма. — Она сделала долгий глоток, вода была прохладной и невероятно вкусной.

— Ваша уникальная способность… — начал Том после паузы, его голос в тишине пещеры, нарушаемой лишь треском костра, звучал неожиданно громко. — Общаться с ними. Это… удобно. Экономит заклинания и палочки. Хотя выглядит, надо признать, несколько… дикарски. Это наследственный дар крови? Или просто редкий трюк, которому вас научили в вашем загадочном "институте фольклора"?

Нагайна бросила на него взгляд через пламя. Огоньки отражались в ее глазах, делая их похожими на горящие угли. — Это не трюк, — ответила она с ледяной сдержанностью. — Это то, что я есть. Так же, как ваша потребность все контролировать, разбирать на части и унижать своей "логикой" — это то, что есть вы. Не навык. Суть. Ядро. — Ее слова были остры, как отравленные шипы в стене.

Том не смутился. Напротив, его губы тронула холодная усмешка. — О, какая убийственная проницательность! Суть. Сила всегда определяет суть, дорогая мисс Шарма. Ваша связь со змеями отделяет вас от них, — он кивнул в сторону выхода, где осталась их царственная "встречающая комитет", — так же, как моя сила отделяет меня от… всего этого. — Он широким жестом охватил пещеру, скалы, пустыню, мир за ее пределами. — Делает одиноким. Но одиночество сильных — это не наказание. Это выбор. И высшая привилегия. Трон, а не скамья изгоя.

— Привилегия? — Нагайна фыркнула, и в этом звуке слышалось горькое презрение. — Это проклятие, мистер Элдрич. Щит, который запер вас в башне из слоновой кости собственного мнимого превосходства. Вы называете это выбором? Похоже на трусливое бегство от всего, что вы не можете подчинить своей холодной логике. От жизни.

Том наклонил голову, тень улыбнувшись. Его лицо в полумраке, освещенное снизу пламенем, казалось высеченным из мрамора древним, безжалостным мастером. — Бегство? Никогда. Это — стратегическая высота. Башня дает обзор, мисс Шарма. Видимость всего поля боя. А щит… — Он выдержал паузу, его темные глаза, казалось, поглощали свет костра. — Щит можно использовать как таран. Или как фундамент. Основание для построения чего-то… грандиозного. Для тех немногих, кто способен понять истинную цену и силу одиночества. — Он посмотрел прямо на нее, его взгляд был тяжелым и пронзительным. — Вы понимаете это, не так ли? Иначе не сидели бы здесь. Одинокая охотница за древними опасностями, в компании лишь собственной тени и… случайного попутчика в безупречной рубашке. Мы оба изгнаны к змеям, мисс Шарма. Просто по разным причинам.

Они замолчали. Треск костра внезапно показался оглушительным. Звезды, холодные и бесстрастные, зажглись в отверстии потолка. Где-то глубже в скале ждал Храм Нагараджи, его тайны, его "Слеза". А в пещере, кроме запаха дыма и камня, витал горьковато-сладкий привкус признания. Признания в том, что под слоем язвительного сарказма, взаимных колкостей и глубочайшего недоверия, они видели друг в друге искаженное зеркало. Зеркало собственной невероятной силы, неизбывного одиночества и той темной, ненасытной жажды большего, что гнала их сквозь смертельные ловушки и пыль веков к сердцу древних руин. Шепот камней вокруг них становился громче, и в нем слышался не только голос далекого прошлого, но и зловещий отсчет до момента, когда их хрупкое, вынужденное перемирие разлетится вдребезги, обнажив клыки истинных намерений.

Тишина, повисшая после их разговора об одиночестве и силе у потухающего костра в предыдущей пещере, была не неловкой, а густой, как смола, и напряженной, как тетива лука, натянутая до хруста. Слова Тома о "родственной сути" висели в спертом, пыльном воздухе, словно ядовитые испарения — опасные, но неотразимо манящие для таких, как они. Нагайна делала вид, что перебирает содержимое своего скромного рюкзака (сухари, кремень, фляга, несколько травяных пучков), но каждой клеткой кожи чувствовала его взгляд, тяжелый и аналитический. Он пронизывал спину, ощущался на затылке. Это был уже не просто расчетливый анализ угрозы или полезного инструмента. Узнав о парселтронге в схватке с коброй, Том Марволо Реддл видел в ней уникальный феномен, редчайший экземпляр для беспристрастного, хирургического изучения. Его интерес был холодным и точным, как скальпель патологоанатома, жаждущего вскрыть тайну жизни и смерти. В его темных, не отражающих свет глазах горело ненасытное любопытство ученого, столкнувшегося с неизведанным законом природы, живым артефактом.

Они двинулись с первыми проблесками серого, мертвенного света, пробивавшегося через редкие щели в сводах, похожие на слепые глазницы. Чем глубже они уходили в каменные кишки горы, тем тяжелее и влажнее становился воздух. Он был насыщен древней, осевшей магией — пахло озоном после грозы, сыростью векового камня и чем-то металлическим, терпким, напоминающим старую, запекшуюся кровь. Пыль висела в нем густым туманом, оседая на губах. Ловушки перестали быть просто механическими препятствиями; они стали испытаниями самой сущности путника, лакмусом его силы, происхождения и воли. Каждая требовала не просто навыка, но понимания древней логики, заложенной в стены тысячелетия назад.

Коридор внезапно распахнулся, выведя их в обширный, почти круглый зал. Его стены, от грубо отесанного пола до темного, невидимого вверху купола, были покрыты не росписями, а миллионами крошечных, впаянных в камень окаменевших чешуек. Они образовывали бесконечные, гипнотические спирали и концентрические круги, уходящие ввысь, создавая головокружительный вихревой эффект, от которого рябило в глазах. Едва они ступили внутрь, воздух наполнился низким, пронизывающим гулом. Его не слышали уши — его чувствовали в костях, в зубах, в висках, в самой глубине черепа. Он вызывал тошнотворное головокружение, заставлял видеть краем глаза шевелящиеся, угрожающие тени, слышать невнятный шепот, сливавшийся в гулкий, подавляющий рокот. Нагайна сразу же замерла, закрыв глаза, ее лицо напряглось. Том остановился, его лицо было бесстрастной маской, лишь брови слегка приподнялись в чисто научном интересе. Палочка лежала в его руке расслабленно, но готово.

-Любопытно, -прозвучал его голос, ровный, перекрывая гул. — Психоакустический резонанс на частоте, близкой к альфа-ритму мозга? Или древний генератор инфразвука, встроенный в саму структуру чешуи? Позвольте проверить гипотезу...- Он плавно поднял палочку, провел ею в воздухе сложной фигурой, бормоча быстрый латинский заговор. Перед ним вспыхнул сложный щит из сияющих, переплетающихся рун. Щит ярко засиял и тут же затрещал, покрываясь паутиной трещин под невидимым, всесокрушающим напором гула. Том слегка нахмурился, усиливая концентрацию, но щит дрожал, как лист. Он взглянул на Нагайну, которая стояла неподвижно, глаза закрыты, тело слегка покачивалось в такт гулу, словно она слушала музыку, недоступную другим, или пыталась поймать ритм, чтобы его обойти. -Альтернативные подходы приветствуются, мисс Шарма. Или вы решили протанцевать через это испытание? Надеюсь, у вас есть соответствующий ритуальный костюм? Шелковый, струящийся?- Его сарказм был тонким лезвием.

Нагайна открыла глаза. Без слов, как будто движимая неким внутренним компасом, чутьем, пульсирующим в крови, она двинулась вперед. Ее шаги были не просто уверенны — они были точны, будто она ставила ноги в невидимые точки на полу, избегая участков, где гул усиливался до болезненного визга, сжимающего сердце. Она шла не по прямой, а по сложной, змеящейся траектории, огибая невидимые эпицентры давления. Том, стиснув зубы от нарастающего давления на разум, последовал за ней буквально по пятам, его холодный, наблюдательный взгляд фиксировал каждый ее шаг, каждую микрореакцию лица, напряжение мышц, как натуралист — повадки неизвестного, опасного зверя. Когда они миновали центр зала, гул достиг пика, заставляя зубы стучать. Нагайна лишь ускорила шаг, ее движения стали еще плавнее, почти скользящими.

-Эффективно, — констатировал он, когда они вышли в узкий коридор на противоположной стороне, и гул стих, оставив звон в ушах. — Хотя методологически... нестандартно. Ваш внутренний датчик аномалий впечатляет. Врожденный? Или результат специфической... наследственной тренировки? — Его вопрос повис в воздухе, зонд, запущенный в ее тайну.

Истинная, абсолютная тьма накрыла их, как саван, когда последние щели в сводах погасли, словно закрылись веки гиганта. Они оказались в огромном, мертвом зале — их ночлегом и каменной ловушкой. Воздух стоял неподвижный, тяжелый, пахнущий только пылью и вековым камнем. Мир с его ритуалами Ночи Нагов остался где-то далеко, за милями камня, но низкий, едва уловимый, но мощный гудящий звук, похожий на отдаленный, размеренный барабанный бой гиганта, проникал сквозь толщу скалы, наполняя пространство вибрацией, которую чувствовали кожей, грудной клеткой. Ночь Нагов в Калапани достигала пика, и ее сила, усиленная ритуалом снаружи, просачивалась сквозь камень, как кровь сквозь повязку.

— Ну что ж, — Том поднял палочку, заставив ее светиться холодным, ярким шаром света. Луч, как прожектор, выхватил из тьмы груды обломков колонн, похожих на кости титанов, пыльные груды камней, осыпи, и в центре — полузасыпанное углубление, возможно, древний бассейн для омовений или кровавый алтарь. Тени плясали гигантскими и уродливыми по стенам. — "Апартаменты" слегка аскетичны. Ни мини-бара, ни панорамных видов на песчаные пейзажи. Даже мышиного гнезда для уюта не наблюдается. Надеюсь, ваш рюкзак — это замаскированный пятизвездочный люкс, мисс Шарма? Или хотя бы содержит пару подушек из пуха феникса?- Его сарказм был привычным панцирем против гнетущей, давящей атмосферы места, против ощущения погребения заживо.

Нагайна уже методично, бесшумно осматривала периметр зала, ее пальцы скользили по шершавой поверхности стен, будто считывая информацию. — Вода там, — кивнула она на дальнюю стену, где из узкой, темной трещины сочилась тонкая струйка воды, медленно, капля за каплей, наполняя небольшое каменное корытце. Вода в свете палочки выглядела чистой, как жидкий хрусталь, но вокруг нее не было ни мха, ни признаков жизни. — А ужин... придется добывать. Надеюсь, вы не вегетарианец? — Ее тон был сух, деловит, без тени иронии, лишь легкая усталость в голосе.

— После сегодняшнего меню из пыли, адреналина и древних кошмаров? — Том фыркнул, подходя к корытцу и зачерпывая воду ладонью. Вода была ледяной, почти обжигающей кожу, оставляя странное покалывание. — Я съем даже каменную горгулья, как только увижу. Покажите, где здесь проходит охота на местную дичь, мой проводник в гастрономический ад? Или нам предстоит питаться этим благословенным воздухом?

"Охота" в каменном мешке была сюрреалистичной и мрачно-комичной. Том, демонстрируя убийственную эффективность и полное отсутствие сантиментов, выслеживал проворных песчаных сцинков, юрких ящериц с блестящей чешуей, мелькавших в щелях. Мгновенные, беззвучные заклинания иммобилизации хлопали в тишине.

— Бум! — он подбирал очередную оцепеневшую добычу размером с ладонь, держа ее за хвост. — И еще один кандидат на вертел. Уверен, их мясо — изысканный деликатес в меню подземных духов. Особенно с песком тысячелетий в качестве эксклюзивной приправы. Гарантирует неповторимый... послевкусие вечности.

Нагайна действовала иначе, используя свой дар. Найдя темную щель — нору, она приседала, издавая тихое, шипящее бормотание на парселтронге, звуки которого заставляли мурашки бежать по коже. Через мгновение ошеломленная ящерица покорно выползала на свет, словно загипнотизированная зовом древней крови.

— Весьма театральный подход, — Том наблюдал, скрестив руки, его глаза сузились в чисто научной оценке, анализируя каждое движение, каждый звук. — Гипнотический сервис "Доставка ужина"? Или просто змеиное "пожалуйста"? Экономит магическую энергию, признаю. Хотя и выглядит... архаично. Как шаманский ритуал. — Нагайна быстрым, безжалостным, но точным движением умерщвляла добычу, ломая шею.

— Тише. И надежнее. Ваши "бумы" могут разбудить что-то... менее съедобное и более зубастое, что спит в этих стенах. Или привлечь внимание тех, кто слушает камень. — Она также собирала со стен бледные, кожистые наросты лишайника, похожие на сморщенные грибы или куски старой кожи.

— Грибы "Пожиратель Времени"? — поинтересовался Том, вертя в руках один неаппетитный экземпляр. — Надеюсь, они не обладают психоделическим эффектом. Наши зрительные галлюцинации в Шепчущем Зале мне пока хватит на год вперед. Хотя, — он добавил с натянутой улыбкой, — возможно, они добавят пикантности нашему скромному пиру. Или превратят его в последний ужин весьма экстравагантного свойства.

Костерок развели на плоском обломке колонны, используя сухие корни и щепки, найденные Нагайной у входа в зал. Огонь, маленький и яростный, запылал, отбрасывая дрожащие тени. Жареные на импровизированных вертелах из щепок сцинки пахли... специфически, отдавая пылью, горелым хитином и чем-то затхлым, древним. Мясо было жестким и безвкусным. Лишайник, поджаренный на углях, напоминал на вкус пыльную картонную коробку с легкой, вероятно воображаемой, ореховой ноткой. Голод был лучшей приправой.

— Ресторан "Забытый Богом", — Том разломил хрустящую тушку с видом гурмана, пробующего экзотику на званом ужине. — Шеф-повар явно черпал вдохновение в геологических эпохах. Основное блюдо — "Сцинк по-пещерному" с гарниром из пыли. Надеюсь, десерт — протертый кварц с пылью? Или "песочное" печенье в самом буквальном смысле? — Нагайна ела молча, ее лицо было бесстрастной маской, но уголок ее губ дрогнул — то ли тень улыбки над его язвительностью, то ли гримаса от отвратительного вкуса. Том заметил это мгновенно, его взгляд стал еще пристальнее, сканируя каждую микрореакцию, как прибор.

Вода из корытца была не просто ледяной. При умывании она обжигала кожу как сухой лед, а затем оставляла странное, навязчивое ощущение леденящей, покалывающей чистоты, словно смывая не только грязь и пот, но и слои усталости, а может, и часть души. Нагайна вздрогнула, почувствовав не физический холод, а глубокую вибрацию в крови. Сначала слабую пульсацию, едва уловимую, потом все сильнее, нарастающую волну, бившую в такт тому далекому, но мощному гулу, проникавшему сквозь камень. Ночь Наговтдостигла апогея, и ее энергия, усиленная ритуалом снаружи, резонировала с самой ее сутью, с древней силой, дремавшей в ее генах. Ее зрачки расширились непроизвольно, почти заполнив собой янтарную радужку, оставив лишь тонкий золотистый ободок вокруг черных бездн. Она резко отошла от воды, ее движения стали еще более плавными, текучими, змеино-грациозными. Не танец, но изменившаяся пластика — каждый поворот головы, жест руки, изгиб позвоночника излучал древнюю, чуждую элегантность, первобытную силу и странный, гипнотический покой одновременно. Она словно сбрасывала человеческие оковы, позволяя проступить иной сущности. Она подошла к массивной, треснувшей колонне, прислонилась ладонью к ее шершавой, холодной поверхности и закрыла глаза. Грудь плавно вздымалась в такт незримому, но мощному ритму гула. Она слушала глубинный гул камня, усиленный ритуалом снаружи, и ее кровь отвечала ему синхронной, мощной пульсацией. Казалось, она слышала голос самой горы, зов ушедших нагов, шепот веков.

Том видел все. Он сидел неподвижно, отложив остатки сомнительного "деликатеса". Его лицо было бесстрастной маской ученого, но глаза горели холодным, ненасытным пламенем исследователя, наблюдающего редчайший феномен в естественной среде. В его голове лихорадочно работал аналитический ум, фиксируя изменения в ее физиологии, в энергетическом поле, в поведении. Она была живым воплощением тайны, которую он жаждал разгадать, разобрать на части, понять механизм.

— Освежилась? -спросил он легко, его голос был ровным, но в нем вибрировало неподдельное, жгучее любопытство, приправленное привычным сарказмом-щитом. Он жестом палочки чуть усилил свет, направляя луч на ее профиль у колонны — резкие скулы, закрытые веки, неестественно огромные черные зрачки, поглотившие янтарь, тонкую шею, напряженную как тетива, капли влаги от ледяной воды на коже.- Или местная вода обладает... ревитализирующими свойствами? Улучшает гибкость? Может, стоит запастись бутылочкой для будущих... лабораторных исследований? Вдруг это эликсир вечной молодости или ключ к змеиной метаморфозе?

Нагайна медленно открыла глаза. Ее взгляд был отрешенным, глубоким, как сама пропасть под мостом, полным древнего знания, силы и чего-то дикого, нечеловеческого. Свет палочки отражался в огромных зрачках крошечными, холодными звездами. Казалось, она смотрела сквозь него, сквозь стены, в самую сердцевину горы, в далекое прошлое. Она не видела Тома Реддла, человека, она видела зов.

— Она чувствует... — ее голос звучал ниже, чужим, гортанным тембром, как эхо из колодца веков, с легким шипящим призвуком. — Камни... поют. Ночь... зовет кровь. Зовет... домой.- Последнее слово прозвучало как шепот, почти невнятно, но с непреложной уверенностью.

— Очаровательно, — Том не моргнул, его тон был легким, но слова — острым, хирургическим зондом, вонзаемым в суть происходящего. Весь его сарказм исчез, осталось только чистое, леденящее любопытство.- Акустическая иллюзия? Или метафизический концерт для избранной публики? — Он сделал паузу, его взгляд скользнул по ее фигуре, замершей в странной, текучей позе единения с камнем, по черным безднам ее глаз. — И вы... слышите эту серенаду, мисс Шарма? На каком языке поет камень? На забытом наречии богов... или на змеином? На языке вашей... крови? — Его вопрос повис в спертом воздухе зала, прямой и неумолимый, как сам камень вокруг них, лишенный насмешки, полный требовательного ожидания ответа.

Она не ответила. Ее дыхание слилось с глухим, всепроникающим гулом, наполнявшим зал, ее кровь билась в такт барабанам Ночи Нагов, ее душа отвечала зову древней силы. Том наблюдал, не шелохнувшись, впитывая каждую деталь, каждую микрореакцию, каждую вибрацию ее ауры, каждое расширение ноздрей, каждое биение вены на шее. Ее связь с этим местом, с его древней, спящей силой, была глубже, интимнее, чем он мог представить. Она была не просто ключом к артефакту "Слеза Манасы". Она сама была артефактом. Живым, дышащим, невероятно сложным и бесконечно ценным. И эта ночь в каменном чреве горы, в этой импровизированной тюрьме, лишь разжигала его хладнокровный, ненасытный научный азарт. Разгадать ее. Понять механизм этой связи. И тогда... приручить. Использовать. Присвоить. Шепот камней сливался с ритмом ее дыхания, а Том Реддл, величайший ум своего поколения, бесстрастный и одержимый, мысленно составлял каталог ее реакций, строил гипотезы, планировал эксперименты. Охота вступила в новую, захватывающую фазу. И добыча, сиюминутно, казалась ему бесконечно более ценной и интересной, чем любой немой, пусть и божественный, камень. Он наблюдал за живой тайной, и тайна эта дышала в ритме древнего камня, не подозревая, что уже стала главным объектом его леденящего, всепоглощающего интереса.

Серый, безрадостный свет, едва пробивавшийся через высокие, узкие щели в сводах Каменного Мешка, окрасил зал в оттенки пепла и старой кости. Тяжелый гул Ночи Нагов стих, оставив после себя звенящую тишину и ощущение опустошения, будто храм выдохнул после колоссального усилия. Воздух был холодным и спертым, пахнущим пылью, влажным камнем и чем-то приглушенно-металлическим, словно ржавчиной веков. Том Реддл проснулся мгновенно, его сознание, как всегда, ясное и холодное. Темные глаза, лишенные сонливости, сразу нашли Нагайну. Она сидела у мертвых углей костра, спина прямая, поза медитативна, но ее вертикальные зрачки, все еще чуть шире обычного, были открыты и смотрели в пустоту перед собой. Казалось, она все еще слушала эхо камня, отзвуки зова крови. Он отметил это про себя — очередной пункт в ментальном досье на живой артефакт.

— Проснулась, Спящая Красавица каменного царства? — Его голос, резкий и насмешливый, гулко отозвался в тишине, заставив ее плечи слегка вздрогнуть. Она медленно, с видимым усилием оторвалась от внутреннего мира, повернула голову. Взгляд, сначала расфокусированный, постепенно нашел его лицо. — Или все еще на связи с подземным радио? Надеюсь, передали мои наилучшие пожелания местным духам. Или хотя бы заказали завтрак получше вчерашнего «деликатеса». Пора двигаться. Этот «люкс» мне опостылел больше, чем лекции профессора Бинса.

Нагайна встала, ее движения снова обрели привычную змеиную плавность, но в них чувствовалась остаточная напряженность, словно натянутая тетива лука. Зрачки сузились до привычных тонких черных щелочек в темном янтаре. Она не ответила на колкость, лишь кивнула вглубь зала. — Радио молчит. Но дверь... открылась. — Там, где раньше была лишь глухая, неровная стена, теперь зиял низкий, стрельчатый арочный проход. Его обрамляли высеченные из единого камня тела двух гигантских нагов, их чешуйчатые туловища переплетались в вечной борьбе или объятии, а безглазые, остроконечные головы с разинутыми пастями нависали над входом, словно охраняя или предупреждая. От прохода веяло ледяным, сырым сквозняком и густым запахом древнего камня, покрытого вечной плесенью, и... чего-то еще. Густой, почти осязаемой силы, как запах озона перед грозой.

Путь вниз был крутой, вырубленный в скале лестницей с неровными, стертыми временем ступенями. Своды сходились все ниже, давя на плечи. Стены покрывались сложными, стертыми до полупризрачных очертаний барельефами: процессии жрецов с головами кобр, гигантские змеи, обвивающие мировое древо, жертвоприношения под холодным взглядом каменных божеств. Магия здесь висела плотной пеленой, давя на сознание, затрудняя дыхание. Ловушки стали не просто смертоносными; они казались ритуальными, предназначенными не столько убить, сколько проверить, отсеять недостойных.

Они вошли в узкий коридор, где вместо сплошного пола зияли глубокие, наполненные абсолютной, вязкой тьмой канавы. По стенам, независимо от источников света, плавно скользили тени — не их собственные, а чужие, угрожающие силуэты с копьями, клыками и щитами из мрака. Когда Том попытался перепрыгнуть первую канаву, ближайшие тени ожили, материализовав полупрозрачные, холодные клинки и устремившись к нему с беззвучным свирепым рыком. Он отпрыгнул назад, швырнув заклинание рассеивания. Тени лишь дрожали, сгущались и становились темнее, впитывая магию. — "Проклятые вампиры!" — выругался он, отступая к стене рядом с Нагайной.

— Они питаются прямой магией, — ее голос был хриплым шепотом. Она прижималась спиной к холодному камню, наблюдая за тенями. — Нужно пройти невидимыми. Или... отвлечь. — Без предупреждения она издала короткий, резкий шипящий звук парселтронга, похожий на предупреждение разъяренной кобры. Тени замерли на месте, их безликие "головы" повернулись к источнику звука, словно почуяв добычу. — Теперь! Быстро! — бросила она.

Том, стиснув зубы от необходимости довериться ее "примитивному" методу, ринулся вперед, перепрыгивая канавы в тот краткий миг, когда тени были дезориентированы. Нагайна последовала за ним впритык, их тени на стенах сливались в один стремительный силуэт в этом смертельном балете уклонения. Когда последняя тень осталась позади, Том обернулся, дыхание слегка участилось. — "Весьма... практично. Хотя и напоминает дрессировку особенно тупых терьеров свистком. Где ваш кнут, укротительница?"

Нагайна лишь фыркнула, вытирая ладонью пыль со лба. — "Кнут приберегаю для особо упрямых экземпляров. Пока обхожусь без него."

Следующее помещение было небольшим, идеально круглым, словно жемчужина в каменной раковине. Стены отполированы до ослепительного зеркального блеска, отражая их фигуры бесконечными повторениями. Посредине стоял невысокий пьедестал из черного базальта с двумя углублениями, точно повторяющими очертания ладоней. Едва они переступили порог, входная плита с грохотом опустилась, отрезая путь назад. А на стенах их отражения... исказились. Черты лиц стали гротескными, злобными, глаза загорелись желтым светом. Двойники начали повторять их движения, но с едва заметным опозданием и преувеличением, постепенно выходя из синхронизации. Двойник Тома уже занес над ним прозрачный кинжал, двойник Нагайны скалил змеиные клыки.

— Проклятые эхо-двойники! — выдохнул Том, его голос звучал редкостно раздраженным. Он инстинктивно пригнулся, уклоняясь от удара своего отражения. — Они разрывают связь между действием и отражением! Нужно действовать абсолютно синхронно, как механизм часов!

— Доверься, — резко сказала Нагайна, глядя не на него, а в глаза своего искаженного отражения. Ее голос был спокоен, но требователен. — Шаг влево... на счет три. Раз... два... три! Они шагнули одновременно. Отражения дернулись, кинжал и клыки дрогнули, но не исчезли. — "Теперь поднять правую руку... медленно, плавно... как будто гладишь змею... вот так. Теперь твоя палочка, к центру комнаты... медленно..." Команды Нагайны были тихими, точными, как дирижерские взмахи. Том, к своему собственному изумлению, следовал им беспрекословно, его аналитический ум был вынужден уступить интуиции и ритму, который она задавала. Его движения, обычно резкие и точные, стали неожиданно плавными, подстраиваясь под ее грацию. Их отражения, подчиняясь навязанной синхронности, постепенно успокоились, черты сгладились, злобные искажения исчезли. Двойники растворились, слившись с их реальными образами. На противоположной стене с тихим, скрипучим звуком открылась узкая щель.

И вот они стояли перед ним. Сердце Преддверия. Небольшая, круглая камера, увенчанная высоким, темным куполом, напоминающим перевернутую чашу. Пол был выложен мозаикой из тысяч мелких, разноцветных камней, образующих гигантскую, закрученную спираль из змеиных чешуек, которая словно вела к центру. В центре же, вместо двери, была гладкая, отполированная до зеркального блеска стена из черного камня, испещренная мерцающими, как живые, рунами цвета старого золота. Напротив нее, на полу — два концентрических круга, выложенных из темного, почти черного обсидиана, резко контрастирующего с основной мозаикой. Воздух звенел от сконцентрированной магии, древней, требовательной и... терпеливой. Тишина была гулкой, как перед грозой.

Том сразу подошел к черной стене, подняв палочку. Свет ее наконечника выхватил сложные переплетения рун. — "Защита высшего порядка, — пробормотал он, его голос звучал почти с уважением. — Руны откликаются не на грубую силу, а на... резонанс. Нагарские символы единства, парной гармонии. — Он обернулся, его взгляд скользнул по обсидиановым кругам на полу, затем пристально, оценивающе впился в Нагайну. — Это не просто испытание, мисс Шарма. Это ритуал. Парный. Для двух, чьи силы могут... дополнять друг друга. Создать нужную вибрацию. — В его голосе прозвучало не привычное презрение, а холодное, заинтригованное осознание. — Ваш... дикий, инстинктивный парселтронг и моя... структурированная, системная магия. Храм требует дуэта. Дуэта, который мы вряд ли способны исполнить."

Нагайна медленно подошла к внешнему обсидиановому кругу. Ее лицо было напряжено, но в глазах горела решимость. — "Я чувствую... пульс. Он ждет отклика. — Она ступила на темный, холодный камень. Круг под ее ногами слабо засветился изнутри тусклым, теплым золотом, как уголь. — Займи второй. И слушай... не ухом и не умом. Слушай... кровью. Камнем под ногами. Воздухом."

Том, с недоверчиво поднятой бровью, но без возражений (альтернативы не было), встал во внутренний круг. Его круг вспыхнул холодным, ярким серебристым светом, как лезвие. Руны на черной стене замерцали интенсивнее, золотой свет в них заструился.

И тогда ритуал начал диктовать. Не словами, а импульсом, вибрацией в костях, внезапным знанием в мышцах, рисунком движения, проступающим в сознании словно вспышка. Это был танец. Медленный, сложный, полный плавных поворотов, сближений и отдалений, синхронных взмахов рук и поворотов головы. Танец двух противоположных начал — огня и льда, инстинкта и расчета.

"Сосредоточься, Томас, — прошипела Нагайна, когда он на мгновение задумался над траекторией движения руки и чуть запоздал с поворотом. Руны на стене погасли, серебро его круга померкло. "Не думай! Перестань анализировать! Дай течь! Как вода... или змея!" Ее собственные движения были воплощением змеиной грации — текучие, гибкие, интуитивные. Она скользила по своему кругу, ее руки описывали в воздухе сложные, гипнотические петли, на которых задерживался золотистый шлейф ее врожденной магии, похожий на теплый, ароматный дым сандала. Каждый шаг, каждый жест был исполнен древней, чуждой элегантности.

Том, стиснув челюсти до хруста, пытался подавить привычный ход мыслей. Он следовал за ней, его шаги поначалу были резче, угловатее, механичнее, но постепенно, под давлением ритуала и ее команд, начали подстраиваться под ритм, обретая неожиданную плавность. Его серебристая магия, выпущенная из палочки и теперь уже из ладоней (палочка оказалась лишней), была четкой, геометричной, как кристаллическая решетка, но вынужденная изгибаться по воле танца, обретать округлость. Когда их магии сближались — золотое, теплое скольжение и холодные, точные серебряные линии — возникало ощущение электрического тепла и шелковистого скольжения одновременно, легкое покалывание на коже, сладковато-терпкий запах озона и нагретого камня, смешанный с ароматом сандала.

Ритуал требовал близости. Нежные, но неизбежные и значимые прикосновения стали частью шага. Ее прохладные пальцы коснулись его запястья, направляя жест его руки в нужную, плавную траекторию. — "Здесь... выше. Чувствуешь поток?" — прошептала она. Его ладонь легла на ее талию, чтобы стабилизировать ее стремительное вращение — прикосновение было твердым, теплым, неожиданно точным и... задерживающимся на мгновение дольше необходимого. Она почувствовала напряжение его мышц сквозь тонкую ткань льняной рубашки, его тепло. Он ощутил гибкость ее стана, удивительную силу и упругость под кажущейся хрупкостью, тонкую ткань ее платья. Их взгляды встречались в полумраке — ее вертикальные зрачки, суженные в концентрации, его темные, бездонные глаза, в которых горел не только азарт разгадки, но и... изумление перед этим вынужденным единством, перед тем, как ее магия обволакивала его холодную точность. Он поймал легкий аромат ее кожи — что-то терпкое, пряное, чуждое его миру химической чистоты.

"Твоя пластика... сводит с ума всякую логику, — пробормотал он сквозь стиснутые зубы, когда им пришлось вплотную синхронизировать шаг, их плечи почти соприкасаясь, дыхание смешиваясь. Его теплый выдох коснулся ее щеки. — "Как можно предугадать движение, у которого нет алгоритма?"

"Твоя логика... мешает течь реке, — парировала она, но голос ее дрогнул, предательски выдавая напряжение. Ее рука скользнула по его предплечью, направляя следующий широкий жест. "Сейчас... вместе! Вдох... и выброс!"

Они двинулись в финальной фазе — стремительное сближение к центру кругов, скрещивание рук (ее золотистые потоки над его серебристыми линиями), мощный, синхронный выброс сконцентрированной энергии из ладоней и самой воли к черной стене. Золото и серебро слились в ослепительную, жгучую молнию чистого света, ударившую прямо в сердцевину рунического узора.

Стена не открылась. Она растворилась. Бесшумно, без скрипа и грохота, как пелена дыма, рассеявшись в ничто. За ней открылся проход, залитый мягким, мерцающим бирюзовым светом, струившимся сверху, словно подводное солнце. Запах сменился — свежим, влажным воздухом и слабым ароматом неизвестных цветов.

Успех.

Они стояли в полушаге друг от друга в центре кругов, где секунду назад бушевала слившаяся магия. Дыхание спутано, груди вздымались от физического усилия и адреналина. Лоб Тома был влажным от пота, прядь черных волос выбилась из безупречной укладки и упала на высокий лоб. Нагайна ловила воздух полуоткрытым ртом, одна рука непроизвольно прижата к груди, глаза были широко открыты, зрачки огромными черными кругами в полумраке, поглотившими янтарь.

Они смотрели друг на друга. Не как на временных союзников или заклятых врагов. А как на два проводника, через которых только что прошла древняя, безличная сила, заставившая их резонировать в унисон. В глазах Тома читался глубокий шок — не от победы над ловушкой, а от глубины и той связи, которую он только что ощутил. От того, как ее дикая, теплая магия обволакивала его структурированный холод, как его железная воля на миг подчинилась ритму, который диктовала она и храм. От этих мимолетных, но жгуче-значимых прикосновений, от тепла ее кожи под его ладонью. В его взгляде мелькнуло что-то, кроме привычного анализа — растерянность, почти уязвимость.

В глазах Нагайны мелькало осознание притяжения — не только магического. Притяжения к его нечеловеческой силе воли, к его абсолютному контролю, который на миг дрогнул, позволив ей вести. К опасности, которую он излучал, и которая внезапно обрела иной, тревожащий оттенок. И к тому странному теплу, что пробежало по ее коже от его прикосновения, вопреки всем предосторожностям.

Этот взгляд длился лишь мгновение — долгое, как вечность в напряженной тишине после ритуала, и короткое, как удар сердца. Потом маска упала. Том резко отступил на шаг, его лицо снова стало бесстрастным, но в глазах еще тлели непогашенные искры пережитого. Он нервно поправил манжет рубашки там, где ее пальцы оставили невидимый след.

— Эффективно, — произнес он, голос чуть хрипловат, но уже обретающий привычную язвительную нотку. Он отвернулся к открывшемуся проходу. — Хотя и крайне... нерациональный способ открыть дверь. Древние явно переоценили наши хореографические способности и недооценили ценность хорошего взрывного заклинания. Или отмычки. — Он сделал шаг к бирюзовому свету, явно стремясь уйти от этого места и этого момента.

Нагайна молча сглотнула, отводя взгляд от его спины к мозаике под ногами. Ее щеки горели, но не от жара магии. Она резко двинулась вперед, в прохладный, бирюзовый свет святилища, уходя от невыносимой близости, от шока, который висел в воздухе между ними, гуще древней пыли. Но тень ритуала, тень их слившихся магий, вынужденных прикосновений и этого обжигающего взгляда, последовала за ними, глубже в сердце храма. Война только начиналась, но поле битвы неожиданно расширилось.

Бирюзовое свечение, просачивающееся сквозь щели в древних сводах, окрашивало узкий коридор в призрачные аквамариновые тона. Воздух здесь был настолько густ от вековой пыли, что каждый вдох оставлял на языке привкус древности — смесь окислившегося металла, выветрившегося камня и чего-то органического, давно превратившегося в прах. Стены, покрытые полустертыми фресками с изображением змееподобных существ, местами отслаивались, обнажая грубую каменную кладку времен, когда мир был моложе.

Они нашли небольшое углубление в стене — возможно, когда-то служившее нишей для ритуальных светильников. Теперь это было их временное убежище. Том щелчком пальцев вызвал бледно-голубое пламя ("Игнис Минор"), которое зависло между ними, отбрасывая мерцающие тени на резные изображения нага-хранителей, чьи безглазые лики наблюдали за ними сверху.

В этом призрачном свете Нагайна казалась существом из другого времени. Ее высокие скулы, обычно мягко очерченные солнечным светом, теперь резко выделялись, создавая игру теней на лице. Губы, обычно сжатые в тонкую линию настороженности, слегка приоткрылись от усталости. Но больше всего поражали глаза — миндалевидные, с вертикальными зрачками, которые в этом свете расширились, поглотив почти всю радужную оболочку цвета темного меда. Выбившиеся из косы пряди черных как смоль волос вились у висков, слегка влажные от пота.

Том выглядел не лучше — его обычно безупречный вид был нарушен. Льняная рубашка, когда-то белоснежная, теперь потемнела от пыли и пота, прилипнув к плечам и спине. Темные волосы, обычно аккуратно уложенные, растрепались, и несколько прядей беспорядочно упали на высокий лоб. Но больше всего изменились его глаза — обычно холодные и расчетливые, теперь в них читалось странное возбуждение, словно он стоял на пороге великого открытия.

"Дай посмотреть," — сказал он, протягивая руку к ее ладони с неглубокой царапиной. Его голос звучал хрипло от пыли и напряжения.

"Внезапная забота, мистер Элдрич?" — Нагайна подняла бровь, но все же протянула руку. Ее пальцы слегка дрожали от усталости. "Или просто не терпится изучить еще один 'артефакт'?"

Том достал из внутреннего кармана небольшой серебряный флакон, который ловил голубые отблески магического пламени. "Если бы я хотел изучить тебя, мисс Шарма," — он аккуратно смочил уголок своего уже небезупречного носового платка, — "я бы начал с более... интересных мест."

Она фыркнула, но не отдернула руку, когда холодная жидкость коснулась раны. "Ааай! Это что, яд для полного набора ощущений?"

"Антисептик моего собственного состава," — его пальцы, вопреки ожиданиям, оказались удивительно нежными при перевязке. "Я называю его 'Правда-жжет'. Подходяще, не находишь?"

"Очень мило," — она скривилась, но позволила ему закончить. "Хотя я бы предпочла менее поэтичное и более безболезненное средство."

Вокруг них храм дышал — где-то в глубине капала вода, создавая странную, почти музыкальную последовательность звуков. Казалось, само здание наблюдало за ними, оценивая.

"Ты умеешь быть осторожным," — заметила Нагайна, наблюдая, как он завязывает узел на импровизированной повязке.

Том поднял взгляд, и в его темных глазах вспыхнул знакомый огонек азарта. "Только когда это того стоит."

"И я... того стою?" — ее голос звучал насмешливо, но в нем проскользнула искренняя нотка любопытства.

Он замер, его пальцы непроизвольно задержались на ее запястье чуть дольше необходимого. "Покажи мне, кто ты на самом деле, и я отвечу."

Она резко рассмеялась, и эхо разнеслось по коридорам, заставляя тени на стенах вздрогнуть. "О нет, мистер Элдрич. Если я это сделаю, игра закончится." Ее глаза сверкнули в полумраке. "А ты ведь так любишь играть, не правда ли?"

Пламя между ними вспыхнуло ярче, окрашивая их лица в голубоватые тона. Где-то в глубине храма что-то скрипнуло — то ли древний механизм, то ли камень, сдвигаемый невидимой силой.

Том протянул ей флягу, и когда их пальцы соприкоснулись, между ними пробежала почти осязаемая искра. "Боишься, что я отравил воду?" — спросил он, наблюдая, как она подносит флягу к губам.

"Боюсь, что нет," — ответила Нагайна, делая долгий глоток и чувствуя, как прохладная жидкость стекает по пересохшему горлу. Капли воды задержались на ее губах, сверкая в голубом свете.

Он улыбнулся — и это была не обычная холодная усмешка, а что-то более настоящее, более человеческое. "Мираж всегда привлекательнее реальности, Налини."

"Потому что мираж нельзя удержать," — она провела языком по губам, стирая капли.

"Или потому что в нем нет границ," — его голос звучал тише, но четче в гулкой тишине храма.

Они замолчали, и в этой тишине было что-то новое — не враждебное, но тревожное. Нагайна чувствовала, как ее сердце бьется чуть быстрее, и ненавидела себя за это. Том наблюдал за ней с тем же выражением, с каким обычно изучал древние артефакты — с холодным интересом, но теперь в его взгляде появилась новая глубина.

Том, заканчивая перевязку, вдруг ухмыльнулся, его пальцы искусно завязывали узел:

"Твои переходы с 'вы' на 'ты' напоминают мне маятник в часах старого Диппета — сегодня 'ты', завтра 'вы'..." Он нарочито вздохнул, поправляя манжет. "Если бы я вел учет, у меня уже была бы целая статистика. В понедельник — 'вы', в среду — 'ты', а в пятницу — вообще молчание. Интересно, есть ли система в этом хаосе?"

Нагайна скосила на него глаза, но уголки ее губ дрогнули. В голубоватом свете магического пламени ее зрачки сузились:

"Может, это просто реакция на твое поведение? Когда ведешь себя прилично — 'ты'. Когда невыносим — 'вы'. Когда особенно противен — молчание."

Том приложил руку к груди с преувеличенным драматизмом: "О, значит, это система оценок! Тогда мне определенно нужно больше стараться, чтобы заслужить постоянное 'ты'."

"Не обольщайся," — она потянулась за флягой, намеренно задев его пальцы. "Ты никогда не получишь постоянное 'ты'. Это лишит меня удовольствия видеть, как ты пытаешься угадать мое следующее обращение."

Том передал ей флягу, намеренно замедлив движение: "Тогда позволь предложить игру — за каждое неожиданное 'ты' я рассказываю один интересный факт о древней магии. А за каждое 'вы' — ты слушаешь мою очередную теорию о змеиных культах."

Нагайна сделала долгий глоток, затем медленно вытерла губы: "Ужасные условия. Особенно вторая часть."

"Но ты же любишь вызовы," — он наклонился чуть ближе, и в этот момент где-то в глубине храма с грохотом обрушился камень.

Когда эхо стихло, Нагайна протянула флягу обратно: "Тогда давай начнем. Вы, мистер Элдрич, можете рассказать свой первый факт."

Том усмехнулся: "А вот и первое 'вы'. Очень разочаровывающе предсказуемо." Но взял флягу, его пальцы на мгновение задержались на ее. "Знаешь, почему в древних храмах всегда так холодно?"

"Потому что такие, как ты, высасывают из воздуха все тепло своим высокомерием?"

"Потому что," — он игнорировал колкость, — "камни здесь пропитаны магией, сохраняющей прохладу. Как гигантский холодильник для... ну, в нашем случае — для двух глупцов, играющих в словесные игры."

Она фыркнула, но в ее глазах мелькнуло что-то похожее на удовольствие. Храм вокруг будто затаил дыхание, наблюдая за этой странной игрой, где правила писались на ходу, а ставки никто не решался назвать вслух.

"Ты играешь с огнем, Томас," — наконец сказала она, отводя взгляд к темному коридору, ведущему глубже в храм.

Он наклонился чуть ближе, и его дыхание коснулось ее щеки, когда он прошептал: "А ты разве нет?"

В этот момент пламя между ними вспыхнуло так ярко, что осветило весь коридор, и на мгновение им обоим показалось, что их магии — золотистая и серебристая — сплелись в воздухе, создавая новый, невиданный оттенок.

Но где-то в глубине, за множеством поворотов и ловушек, ждала Слеза Манасы — и она, казалось, улыбалась их человеческим слабостям.

Последний коридор перед Святая Святых сужался, словно горло гигантской змеи. Стены здесь были покрыты чешуйчатыми барельефами, которые при движении создавали жутковатую иллюзию дыхания — камни то сжимались, то расширялись в мерцающем свете их заклинаний. Воздух стал густым, почти вязким, насыщенным запахом озона и чем-то сладковато-гнилостным, напоминающим старую кровь.

Нагайна невольно задержала взгляд на его спине, где тонкая ткань прилипла к лопаткам, очерчивая рельеф мышц. Когда он внезапно обернулся, она быстро отвела глаза, но острый взгляд Тома уже поймал ее на этом.

"Замечталась, мисс Шарма?" — его голос, обычно четкий и ясный, теперь звучал хрипловато от усталости, но в темных глазах все еще танцевали знакомые искорки насмешки. "Или просто оцениваешь, как благородно я таю в этой адской жаре?"

Она фыркнула, протискиваясь мимо него в сужающемся проходе. Их тела на мгновение соприкоснулись — ее плечо к его груди, бедро к бедру. Том не упустил возможности, его губы растянулись в той самой ухмылке, что всегда выводила ее из себя:

"О, внезапная близость! То ледяное 'мистер Элдрич', то внезапный телесный контакт. Ваши правила игры становятся все интереснее с каждым часом."

"Просто тороплюсь покончить с этим," — буркнула она, чувствуя, как предательское тепло разливается по щекам. Ее пальцы нервно поправили выбившуюся прядь волос. "Чем быстрее мы закончим, тем скорее я избавлюсь от вашего... общества."

"Ложь," — он ухмыльнулся шире, следуя за ней так близко, что его дыхание касалось ее шеи. "Вам нравится моя компания. Признайтесь, вы даже начали скучать по моим остротам, когда я молчал последние полчаса. Без моих комментариев эти древние стены должны были казаться вам ужасно скучными."

Нагайна открыла рот для язвительного ответа, когда вдруг замерла.

Перед ними коридор резко обрывался, переходя в круглую залу. В центре, обвивая массивную каменную колонну, лежало... нечто. Сначала казалось, что это просто гигантская скульптура нага, но затем чешуйчатое тело шевельнулось, и пара глаз, горящих как расплавленное золото, открылась, уставившись на них.

"Ну вот," — прошептал Том, его губы искривились в странной, почти восторженной улыбке, которая так не сочеталась с опасностью момента. "Кажется, нас ждет свидание с местной достопримечательностью. Надеюсь, вы приготовили соответствующий комплимент для такого... величественного существа."

"Сосредоточьтесь, ради всего святого!" — шикнула Нагайна, но он уже шагнул вперед, его поза внезапно стала неестественно расслабленной — поза хищника, играющего с добычей.

"Не волнуйтесь, дорогая. У меня есть план."

"Дорогая?!" — она чуть не поперхнулась собственным языком.

"О, простите. Мисс дорогая?"

Хранитель поднял голову, его капюшон развернулся с мягким шелестом древней кожи. Чешуя переливалась всеми оттенками меди и оникса, а из полуоткрытой пасти сочился легкий дымок.

"Кто осмелился..." — голос хранителя был множественным, словно десятки существ говорили в унисон. Он медленно начал разматываться с колонны, его тело оказалось вдвое длиннее, чем казалось сначала.

Нагайна инстинктивно шагнула вперед, ее руки сжались в кулаки. "Я дочь змеиной крови," — заговорила она на парселтонге, и слова звучали как шипение настоящей змеи. "Мы пришли по праву древнего зова."

Хранитель замер, его золотые глаза сузились. "Дочь крови... да. Но он..." — голова повернулась к Тому, — "он не принадлежит к нашему роду. Его дух холоден и чужд."

Том не дрогнул под этим взглядом, но его пальцы сжали палочку так, что костяшки побелели. "Я пришел как союзник," — произнес он четко, без обычной иронии. "И как исследователь."

"Лжец!" — хранитель внезапно рванулся вперед с поразительной для его размеров скоростью.

Дальше все произошло за считанные секунды:

Нагайна бросилась влево, выкрикивая что-то на парселтонге — странные, шипящие слова, заставляющие воздух вибрировать. Хранитель замедлился, его движения стали менее уверенными, словно он боролся с невидимыми цепями.

Том не стал терять времени. Его палочка описала в воздухе сложную фигуру, и серебристый луч ударил хранителю прямо между глаз. Существо взревело (звук, от которого задрожали стены) и рванулось к Тому, но Нагайна снова вмешалась — на этот раз ее голос звучал как команда, и хранитель буквально замер на месте, его тело извивалось в странных конвульсиях.

"Теперь!" — крикнула она.

Том уже готовил новое заклинание. Сноп искр вырвался из его палочки, ударив в основание каменной колонны. С потолка посыпались обломки, один из которых пришелся хранителю точно по голове.

Существо зашипело, его движения стали хаотичными. Нагайна воспользовалась моментом — она подбежала ближе, продолжая говорить на том странном, древнем языке, и теперь ее слова, казалось, не просто сковывали хранителя, а заставляли его медленно опускаться на пол, как будто под невидимым грузом.

Когда Том обернулся к Нагайне, его глаза блестели опасным возбуждением, а на губах играла безумная улыбка: "Мы неплохая команда, не находите? Вы — очаровательный отвлекающий маневр, я — сокрушительный удар. Почти как в тех романтических балладах, где прекрасная дама вдохновляет рыцаря на подвиги."

"Заткнитесь и атакуйте, идиот!" — крикнула она, но в углу ее рта, вопреки всему, дрогнула улыбка.

Том подошел с другой стороны, его палочка была направлена прямо в один из золотых глаз существа. Заклинание он произнес почти шепотом, но эффект был оглушительным — хранитель взвыл, его тело начало терять форму, распадаясь на клубы черного дыма, которые медленно рассеивались в воздухе.

Последним исчез его голос: "Вы не понимаете... что берете..."

Тишина, наступившая после, была почти оглушающей. Нагайна тяжело дышала, ее руки дрожали от напряжения. Том выглядел бледнее обычного, но его глаза горели тем самым опасным светом, который появлялся только перед великими открытиями.

Перед ними теперь ясно виднелся вход в Святая Святых — арка, обрамленная двумя гигантскими кобрами, чьи каменные пасти были раскрыты в вечном предупреждении, стоя перед сверкающей аркой, Том не удержался:

"Знаете, для совместного предприятия нам не хватает только одного," — начал он, его голос внезапно стал мягким, почти интимным.

"И что же?" — Нагайна недоверчиво подняла бровь, но не смогла отвести взгляд от его губ.

"Романтического ужина при свечах. Хотя..." — он оглядел мрачный зал с его бирюзовыми отсветами на стенах, — "здесь и так достаточно атмосферно. Почти как в тех уютных подземных ресторанчиках Парижа."

Зал Святая Святых оказался меньше, чем они ожидали — круглое помещение диаметром не более десяти метров. Но то, что находилось в центре, заставило их обоих замереть.

На низком каменном пьедестале лежала "Слеза Манасы". Это был не просто камень — это было живое чудо. Примерно с кулак величиной, она переливалась всеми оттенками синего и зеленого, словно содержала в себе целый океан. Внутри что-то двигалось — то ли свет, то ли сама магия, создавая гипнотический эффект бесконечного движения. Временами казалось, что видишь в глубине глаза — огромные, змеиные, наблюдающие за тобой.

Том сделал шаг вперед, его лицо отражало чистое, почти детское изумление. "Она... прекрасна," — прошептал он, и в его голосе не было ни капли обычного сарказма.

Нагайна подошла медленнее, ее глаза тоже были прикованы к камню, но в них читалась не только восхищение, но и какая-то древняя тоска. "Это не просто артефакт," — сказала она тихо. "Это... часть чего-то большего."

Том уже анализировал, его взгляд скользил по пьедесталу, ища ловушки. "Древние тексты говорили, что "Слеза" дает власть над всеми змеиными родами. Но я начинаю думать, что это..."

Он не успел закончить. Камень вдруг вспыхнул ослепительным светом, и оба почувствовали, как по помещению прокатилась волна чистой, неразбавленной магии. Она ударила по ним, как физическая сила, заставив обоих отступить на шаг.

Когда свет угас, они увидели, что из "Слезы" теперь тянутся тонкие нити энергии — одна к Нагайне, другая к Тому. Нити пульсировали в такт их сердцебиению.

"Что... что это?" — Нагайна посмотрела на свою грудь, где нить будто входила прямо в тело.

Том выглядел одновременно потрясенным и восхищенным, но в его глазах читалось скорее любопытство, чем страх:

"Кажется, нас сватают. Что скажете, мисс Шарма? Готовы к браку по древнему змеиному обряду? Я обещаю, в моем семействе не было ни одного нага, если не считать тети Мерси с ее вечными змеиными боа."

"Если это заставит вас замолчать — я согласна даже на это," — прошипела она, но когда их магии соединились, образовав в воздухе сверкающую дугу, оба замерли, пораженные странной гармонией, с которой их силы сливались воедино

В этот момент нить, соединенная с Нагайной, вспыхнула ярко-зеленым, и по всему ее телу пробежали золотистые узоры, похожие на змеиную чешую. Она вскрикнула от неожиданности, но не от боли — скорее от странного чувства узнавания, как будто что-то внутри нее пробудилось после долгого сна.

Нить Тома стала серебристо-синей, и его глаза на мгновение полностью почернели, став похожими на две бездны. Он застонал, схватившись за голову, но через секунду все прошло.

Затем голос — не их, не хранителя, а какой-то другой, древний и женский — прозвучал в их сознании:

"Кровь и амбиции. Две стороны одной медали. Вы пришли вместе... но уйдете ли вместе?"

С этими словами нити оборвались, а "Слеза Манасы" снова стала просто красивым камнем — если что-то столь совершенное можно было назвать "просто".

Голос богини в их сознании заставил Тома нахмуриться, он повернулся к Нагайне, внезапно серьезный. "Интересный вопрос. Что думаете, партнерша? Стоит ли нам оправдывать ожидания древних богов?"

Она долго смотрела на него — на его обычно безупречные, а теперь растрепанные волосы, на ссадину на щеке, на глаза, в которых теперь читалось что-то кроме привычного расчета. Потом неожиданно улыбнулась — по-настоящему, без обычной ехидцы, и это преобразило ее лицо, сделав моложе и уязвимее:

"Пока вы не начали снова острить — возможно. Но только если вы пообещаете вести себя прилично."

"О, мисс Шарма," — он приложил руку к сердцу с преувеличенным драматизмом, но глаза смеялись, отражая блики "Слезы". — "Вы знаете, что для вас я готов на любые жертвы. Даже на временное приличие."

Воздух в Святая Святых загустел до консистенции жидкого меда, насыщенный озоном и древней силой. Бирюзовый свет, пробивавшийся откуда-то сверху, падал на постамент, превращая «Слезу Манасы» в живое сердце пещеры. Камень пульсировал мягким, глубоким сиянием, переливаясь оттенками бездонного океана, темного изумруда и пурпурных глубин. Внутри него, казалось, клубились и перетекали облака концентрированной магии, временами складываясь в образы гигантских змеиных глаз или крыльев божества. Тишина была не пустой, а наполненной низким, едва уловимым гудением камня — зовом, отзывавшимся в самой кости, в крови.

Нагайна стояла в двух шагах от пьедестала, завороженная и настороженная. Каждая клетка ее тела отзывалась на вибрации артефакта звенящим резонансом. Древняя сила в ее жилах пробудилась, золотистые узоры, проступившие на коже после контакта с нитями энергии, все еще слабо светились. Она чувствовала не только власть камня, но и его скорбь — ту самую божественную слезу, кристаллизованный гнев и печаль Манасы. Это было оружие невероятной мощи, но и бремя невероятной тяжести. Ее долг был ясен: обезвредить, изолировать, предотвратить пробуждение змеиного демона. Но как? И что делать с ним?

Том стоял рядом, но казалось, он занимал все пространство. Его обычная маска отстраненного аристократа и язвительного ученого треснула и обвалилась, как старая штукатурка. Он смотрел не только на «Слезу». Он смотрел на нее. Его темные глаза, обычно холодные и аналитические, как скальпели, горели сейчас странным, интенсивным пламенем — смесью восхищения, алчности и... чего-то еще. Чего-то личного. Пыль покрывала его безупречную рубашку, прядь черных волос упала на лоб, ссадина на скуле подчеркивала бледность. Он выглядел опасно живым. И предельно откровенным.

"Налини..." — его голос прозвучал тихо, бархатисто, без обычной оксфордской отточенности. Это было имя, под которым она представилась, фальшивое имя, но в его устах оно прозвучало как тайна, как признание. Он сделал шаг ближе, не к камню, а к ней. Расстояние между ними сократилось до опасно малого. Она почувствовала исходящее от него тепло, запах пыли, пота и чего-то электрически-чистого — его магии.

Он знает, что это не мое имя. Как и я знаю, что он — не Томас Элдрич. Игра в маски продолжается, но ставки выросли до небес, — пронеслось в голове Нагайны. Ее сердце колотилось, как пойманная птица, предчувствуя бурю.

"Я вижу тебя," — продолжил он, и его слова падали тяжелыми, теплыми каплями прямо в ее сознание. "Не Налини Шарму, фольклориста из Дели. Не маску, которую ты носишь для этого... серого, боязливого мира." Он слегка наклонил голову, его взгляд скользнул по ее лицу, по золотистым узорам на коже, по вертикальным зрачкам, расширенным в ответ на его слова и близость камня. "Я вижу королеву."

Нагайна замерла. Слово ударило в самую сердцевину ее одиночества. Королева. Так ли она чувствовала себя в мире людей? Чужестранкой с нездешней красотой, носительницей дара, который вызывал страх и непонимание? Охотницей, всегда настороже? Лишь здесь, в сердце древнего храма, перед лицом силы, родственной ее крови, и рядом с этим... этим хищником, который видел сквозь ее оболочку, она ощущала проблеск чего-то иного. Признания.

"Ты чувствовала это там, в зале ритуала," — его голос стал еще тише, почти интимным шепотом, перекрывающим гул камня. "Синхронность. Не только наших магий — золота и серебра, змеиного и человеческого. Наших сутей. Ты — сила дикая, древняя, как сама земля. Я — сила разума, воля, стремящаяся к порядку из хаоса. Мы... дополняем друг друга. Как две половинки одного целого, разделенные веками." Его темные глаза заглядывали в ее янтарные бездны, ища отклик. "Мир снаружи боится того, что ты есть. Он будет преследовать тебя, пытаться сломать, использовать или уничтожить. Он предлагает лишь изгнание."

Он поднял руку. Медленно, давая ей время отпрянуть. Но Нагайна не двинулась. Она была зачарована его словами, его голосом, этой внезапной, пугающей откровенностью. Его пальцы коснулись ее щеки. Кожа под его прикосновением вспыхнула жаром, контрастируя с прохладой пещеры. Его прикосновение было нежным, вопреки всему. Не захватывающим, а... приглашающим. Она почувствовала легкую дрожь в его пальцах — не от слабости, а от интенсивности момента.

Опасность, — шептал разум. Он хищник. Мастер манипуляции. Он хочет артефакт и твою силу. Долг... Конфедерация... Мир, который может погибнуть... Но поток мыслей разбивался о волну чувств, поднимающуюся из глубины. Чувство одиночества, которое он назвал. Жажду силы, которую он обещал. И этот странный магнитный импульс, тянувший ее к нему с самого первого взгляда у колодца Калапани. В его глазах сейчас, сквозь привычную сталь расчета, мелькала искра чего-то искреннего? Или это был лишь искусный блеск охотника, заманивающего добычу в ловушку?

"Пойдем со мной," — его шепот был почти мольбой, но мольбой сильного. Он не просил — он предлагал. Приглашал на вершину. "Забери то, что принадлежит тебе по праву крови. Забери Слезу. Вместе мы не просто возьмем ее. Вместе мы употребим ее. Мы не будем прятаться. Мы не будем просить разрешения. Мы будем царствовать. Его палец мягко провел по линии скулы. "Ты рождена для власти, для признания. Я дам тебе и то, и другое. Я дам тебе место, где твоя истинная суть не будет проклятием, а станет короной. Где тебя будут бояться, но и преклоняться."

Слова "царствовать", "корона", "место" висели в воздухе, наполненном сиянием артефакта. Они звучали как обещание освобождения от вечного одиночества, от необходимости скрываться. Он рисовал картину силы и признания, используя ее самые глубокие, тщательно скрываемые желания. Искушение было огненным, почти физическим. Она ощущала, как ее воля тает под напором его слов, его прикосновения, зова камня и собственной пробудившейся крови. Ее рука непроизвольно дрогнула, потянувшись было к "Слезе", лежащей так близко на пьедестале.

С ним... Царствовать... Мысль была головокружительной. Он видел ее. По-настоящему. Единственный, кто не отшатнулся, а потянулся. Кто назвал королевой. Разве это не стоило риска? Разве ее долг перед Конфедерацией, этим бюрократическим монстром, который тоже хотел лишь использовать ее дар, был важнее шанса на истинную силу и... понимание?

Она подняла взгляд на его лицо. На ссадину, на прядь волос, на напряженную линию губ. В его темных глазах, отражающих бирюзовое сияние "Слезы", она искала ту самую искру искренности. И она была там. Глубокая, жгучая, ненасытная жажда — не только к артефакту, но и к ней. К ее силе, к ее тайне, к ней самой. Это было пугающе, но и невероятно пьяняще. Чаша весов внутри нее качнулась. Опасность его натуры казалась не препятствием, а частью притяжения. Его холодный разум — противовес ее дикой сути. Его обещание силы — ответом на ее одиночество.

Ее губы приоткрылись, чтобы ответить. Воздух между ними наэлектризовался до предела. Гул "Слезы Манасы" на мгновение усилился, словно богиня змей затаила дыхание, ожидая решения дочери своей крови.

Внезапный, резкий треск камня где-то в глубине храма прозвучал как выстрел. Иллюзия интимности, созданная его словами и близостью артефакта, на миг рассеялась. Долг? Одиночество? Сила? Предательство? Выбор висел на острие ножа, и следующее ее слово, ее движение определят не только судьбу "Слезы", но и судьбу их обоих — Налини Шармы и Томаса Элдрича, чьи настоящие имена все еще были спрятаны за масками, как и их истинные намерения в эту решающую секунду перед божественной слезой.

Бирюзовое сияние «Слезы Манасы» залило Святая Святых, превращая воздух в густую, переливающуюся субстанцию. Гул камня стал ровнее, глубже, как дыхание спящего гиганта. Слова Тома — «королева», «царствовать», «место» — висели между ними, звеня сильнее любой ловушки храма. Они были не просто обещанием; они были зеркалом, поднесенным к самым темным и самым светлым уголкам души Нагайны. Одиночество, с которым она смирилась как с неизбежностью, вдруг предстало перед ней не как клеймо, а как знак избранности. Сила, которую она сдерживала, рвалась наружу, и он предлагал ей не клетку, а трон.

Она не отпрянула от его прикосновения. Его пальцы на ее щеке были теплым якорем в бушующем море эмоций. Его взгляд, темный и неумолимо притягательный, удерживал ее, не позволяя бежать в привычную тень сомнений. Долг... Конфедерация... Мир... Эти понятия казались сейчас тусклыми и далекими, как звезды сквозь толщу океана. Здесь же, перед пульсирующей силой ее крови и перед человеком, который видел, кипела настоящая жизнь. Опасная? Да. Безумная? Возможно. Но бесконечно более реальная, чем серое существование охотницы за артефактами.

"Ты говоришь о царстве," — ее голос прозвучал хрипло, но твердо. Она не отвела взгляда от его глаз, ища в них подтверждение, игру, ложь. "Но какое царство без подданных? Ты предлагаешь власть над страхом? Это трон из костей и теней, Томас Элдрич." Она намеренно использовала фальшивое имя, подчеркивая игру, которая все еще шла.

Том усмехнулся, легкая, почти невидимая улыбка тронула его губы. Его палец нежно провел по ее скуле к виску, сметая невидимую пылинку или слезу напряжения. "Страх — лишь фундамент, дорогая. Самый прочный. Но трон..." — он слегка наклонился, его дыхание коснулось ее кожи, "… будет отлит из уважения. Уважения к силе, которую они не смогут постичь, но которой не смогут не покориться. Разве ты не заслуживаешь большего, чем роль тайного стража этого скучного мира? Разве твоя красота," — его взгляд скользнул по ее лицу, по золотистым узорам, по темным глазам-безднам, — "твоя грация, твой дар — не достойны восхищения, а не шепота за спиной?" Его слова были медом, капающим на рану ее изоляции. "Представь... не прятаться. Не притворяться Налини. Быть собой. Во всей своей устрашающей, великолепной силе. И знать, что рядом есть тот, кто не просто выносит эту силу, но жаждет ее. Кто видит в ней не угрозу, а... совершенство."

Он опустил руку с ее щеки, но не отошел. Его ладонь теперь была открыта перед ней, между ними и пульсирующей «Слезой». Жест был одновременно вызовом и приглашением. Нежный, но неумолимый.

"Ты говоришь о понимании," — Нагайна прошептала, ее сердце бешено колотилось. Магия артефакта и его слова сплетались в дурманящий кокон. "Но что ты знаешь о моей сути? О змее в крови? О шепоте камней, который я слышу? Ты видишь королеву, но видишь ли ты тень, что идет за ней? Видишь ли яд?"

"Вижу," — ответил он без колебаний. Его темные глаза загорелись холодным, восхищенным пламенем. "Вижу яд и вижу противоядие. Вижу силу, способную исцелить или убить. И знаешь что?" — он сделал микрошаг ближе, расстояние между ними сократилось до минимума. "Это делает тебя только совершеннее. Целое всегда включает в себя свет и тьму, Налини. Ты — целое. А я..." — его губы изогнулись в том самом, опасном и манящем полуулыбке, — "... я всегда ценил сложные, полные вещи. И умел находить им применение. Или... позволять им найти применение мне." Его взгляд упал на свою открытую ладонь, затем снова поднялся на нее. "Пойдем со мной. Возьмем то, что принадлежит тебе. И посмотрим, какое царство родится из союза яда и противоядия, змеи и орла, крови и разума."

Буря в душе Нагайны достигла апогея. Страх перед ним, перед его бездонным честолюбием, боролся с неистовым притяжением к его силе, его видению, к нему. Долг звал к осторожности, но зов крови и обещание избавления от одиночества звучали громче. Она видела искру в его глазах — не только расчет, но и подлинный, жгучий интерес к ней, к ее тайне. Этот интерес был опаснее любой ловушки, но и слаще любого признания, которое она когда-либо получала.

Она замерла на краю бездны решения. Взгляд ее упал на его открытую ладонь. Сильную, с длинными пальцами, чуть запачканную пылью храма. Ладонь человека, который только что назвал ее совершенством и предложил царство.

Медленно, будто движимая не своей волей, а древним ритмом пульсирующей «Слезы» и бьющегося в унисон сердца, Нагайна подняла свою руку. Не для удара. Не для защиты.

Кончики ее пальцев коснулись его ладони.

Легкое, исследующее прикосновение. Электрический разряд прошел по коже. Она почувствовала тепло его кожи, неожиданную мягкость подушечек пальцев, скрывающую стальную силу. Он не двинулся, лишь его дыхание чуть участилось.

Ее пальцы скользнули чуть дальше, коснувшись его запястья. Там, под тонкой кожей, она ощутила бешеный, учащенный ритм его пульса. Он не спокоен. Он не все контролирует. Он... чувствует. Это открытие, это доказательство его вовлеченности, стало последней каплей.

Ее пальцы сомкнулись вокруг его ладони. Сначала осторожно, затем с силой — не сковывая, но утверждая. Признавая. Принимая. Его пальцы немедленно ответили, смыкаясь вокруг ее руки в крепком, но не сдавливающем захвате. Их руки сплелись — ее, с золотистыми узорами, напоминающими чешую, и его, сильную, измазанную прахом веков, но бесконечно уверенную.

"Том..." — прошептала она, и имя, фальшивое имя, звучало на ее губах как клятва, как ключ. Она увидела, как его зрачки расширились на долю секунды, как вспышка признания и победы. Но это была не победа над ней. Это было удовлетворение от того, что она наконец шагнула к нему навстречу. "Покажи мне. Покажи мне это царство. Но помни..." — ее голос окреп, в нем зазвенела сталь, отголосок той самой королевы, которую он в ней разглядел, — "... помни о яде. И помни о противоядии. Одно без другого — лишь смерть."

Он сжал ее руку в ответ, и его большой палец мягко, почти нежно, провел по ее костяшкам. Жест был одновременно успокаивающим и властным, признающим ее силу и утверждающим его намерение быть рядом с ней.

"Я помню," — его бархатный голос был низким и полным обещания. Он поднес их сплетенные руки к свету «Слезы», словно представляя их древней силе. "Каждая капля яда ценна. Каждая крупица противоядия бесценна. Вместе..." — он посмотрел на их соединенные руки, затем поднял взгляд на ее лицо, — "... мы создадим нечто большее, чем сумма частей."

Мерцающий свет артефакта играл на их коже, на переплетенных пальцах. Тишина храма ждала. Нагайна глубоко вздохнула, чувствуя, как последние оковы долга и страха растворяются в решимости. Она больше не Налини Шарма. Она больше не тайный агент. Она была тем, кем всегда должна была быть.

"Я — Нагайна," — сказала она четко, глядя прямо в его темные, поглощающие свет глаза. Имя прозвучало как раскрытие тайны, как дар доверия, как вызов. Нага-йна. Дочь змеи. Истина ее сути.

На его лице не было удивления, лишь глубокое, жадное удовлетворение и новый, еще более жгучий интерес. Он услышал в имени не просто звуки, а суть, ключ к ее силе. Его губы растянулись в медленной, осмысленной улыбке. Он поднес их сплетенные руки к своим губам и легонько, почти благоговейно, коснулся ее костяшек. Не поцелуй. Скорее, печать. Признание равного.

"Нагайна..." — он произнес ее имя как заклинание, как клятву, растягивая слоги, вкушая звучание. В его голосе было восхищение коллекционера, нашедшего редчайший артефакт, и что-то более личное, более темное и притягательное. "Ты — самое ценное открытие во всех этих пыльных коридорах. Самое великолепное."

Затем он поднял их соединенные руки выше, к самому свету «Слезы Манасы». Жест был одновременно и союзом, и обладанием. Два хищника, признавшие силу друг друга. Две половинки, нашедшие свою опасную целостность. Их тени слились на стене в единый, величественный силуэт.

"А я..." — он наклонился к ее уху, его губы почти коснулись мочки, а голос стал низким, интимным шепотом, полным обещания и вызова, — "... Том Марволо Реддл. И наше царство начинается... сейчас."

С этими словами их свободные руки, почти синхронно, протянулись к пульсирующей «Слезе Манасы», лежащей на каменном пьедестале. Божественная слеза скорби и ярости ждала своих новых владык. А храм вокруг них, казалось, затаил дыхание, предчувствуя рождение новой, непредсказуемой силы.