Драббл-дуэт (гет)

Примечания:

Шкатулка №6

Зарисовка-колдография по заданию на канале Pretty Dramione 🖤 (https://t.me/prettydramione)

«Густой аромат роз наполнял мастерскую художника, а когда в саду поднимался летний ветерок, он, влетая в открытую дверь, приносил с собой то пьянящий запах сирени, то нежное благоухание алых цветов боярышника. («Портрет Дориана Грея»)»

#Summer25_pd

Густой аромат роз наполнял мастерскую художника, а когда в саду поднимался летний ветерок, он, влетая в открытую дверь, приносил с собой то пьянящий запах сирени, то нежное благоухание алых цветов боярышника.

Драко Малфой стоял перед мольбертом, босые ступни впитывали прохладу выщербленного каменного пола. Солнечные лучи, проникая сквозь мутное окно, выхватывали из полумрака мастерской клубы пигментной пыли, медленно танцующие в воздухе. Его убежище — перестроенная рыбацкая хижина с потрескавшимися известковыми стенами — цеплялось за скалистый берег, будто последний оплот перед бескрайней водной гладью.

За окном Адриатика играла красками: утром она была бледно-голубой, как глаза младенца; к полудню превращалась в насыщенный кобальт; а на закате вдруг вспыхивала жидким золотом, заставляя щуриться. Сегодня море дышало глубоким ультрамарином, его гребни сверкали серебристыми бликами там, где солнце касалось волн. Драко окунул кисть в палитру, смешивая цвета, пока не добился того самого оттенка — того, что видел вчера на глубине, когда нырял за ракушками.

Он больше не узнавал себя в том чопорном юноше из родового особняка Малфоев. Год жизни в Дубровнике стёр лоск аристократа: теперь его пальцы знали не только вес серебряных приборов, но и шероховатость холста, липкость краски, податливость глины. Загар лёг на кожу неровными пятнами — больше на левое плечо, которое всегда было обращено к солнцу во время работы. В волосах, отросших почти до плеч, постоянно запутывались морские бризы, оставляя кристаллики соли. Даже его некогда безупречный английский теперь пестрел хорватскими словечками, которые он подхватывал в портовых кабачках.

И всё же море оставалось загадкой. Каждый день Драко пытался поймать его суть: яростную, когда штормовые волны с рёвом разбивались о скалы ниже его мастерской; игривую, когда у берега резвились стайки серебристых рыб; меланхоличную в предрассветный час, когда водная гладь становилась зеркалом для первых лучей. Он писал его снова и снова, но холсты никогда не передавали главного — того, как пахнет море после дождя, как звучат волны в гроте под скалой, как меняется вкус воздуха перед бурей.

Но всё изменилось, когда на пляже появилась девушка.

Это случилось в один из знойных дней, когда даже маленькие ящерки прятались в тени. Драко расположился под древней оливой на пляже Банье. Её узловатые ветви сплетались в живой навес, но даже сквозь эту естественную завесу золотистые лучи находили дорогу к земле. В альбоме с кожаным переплётом — привет из его прошлой жизни — он делал наброски: группа дельфинов вдали, старик, чинящий сети, дети, строящие песчаный замок.

И вдруг раздался взрыв смеха. Громкий, раскатистый, беззаботный. Компания англичан — их сразу можно было узнать по акценту и солнечным ожогам — устроилась неподалёку. Рыжий парень что-то горячо доказывал друзьям, размахивая руками; темноволосый в круглых очках смеялся, запрокинув голову; стройная блондинка с серьгой-пацификом в ухе собирала камушки у воды.

Но его внимание приковала она.

Миниатюрная девушка с каскадом каштановых кудрей, которые, казалось, совершенно не подчинялись законам гравитации. Каждый локон жил своей жизнью: одни вились тугими спиралями, другие образовывали воздушные волны, третьи беспорядочно торчали в разные стороны, будто после бури на море. Когда она снимала соломенную шляпу с потрёпанной алой лентой, эта копна волос буквально взрывалась на солнце, образуя золотисто-карамельный ореол.

Её лимонного цвета футболка, мокрая от морских брызг, облегала стройный торс, подчеркивая каждую линию тела. Когда она поднимала руки, чтобы снова попытаться укротить непослушные кудри, ткань натягивалась, обрисовывая изгибы, которые Драко тут же начинал мысленно зарисовывать. Полосатый купальник, выглядывающий из-под края футболки, добавлял красок этому живому полотну: синие и алые полосы на белом фоне сливались в единый ритмичный узор.

Драко незаметно перевернул страницу скетчбука. Сложив пальцы в прямоугольник — будто обрамляя её в воображаемый видоискатель, — он поймал идеальный ракурс. Его рука двигалась почти автоматически, уголь легко скользил по бумаге, запечатлевая, как она прикусывает губу, погружённая в книгу, как её босые ступни оставляют на влажном песке чёткие оттиски и как капли морской воды, словно бриллиантовая россыпь, дрожат на длинных ресницах после купания.

Каждый штрих был точным и уверенным — годы обучения в художественной академии не прошли даром. Но в этих набросках было нечто большее, чем просто техническое мастерство. В них была жизнь, энергия, которую он не чувствовал, рисуя холодные морские пейзажи.

Она внезапно повернула голову, и Драко замер, боясь, что его заметили. Но её взгляд скользнул мимо, устремившись куда-то вдаль, к горизонту, где море сливалось с небом. В этот момент он увидел её профиль: с горделивым изгибом носа и мягким овалом подбородка. Его пальцы снова задвигались, перенося этот образ на бумагу с почти болезненной точностью.

«Совсем не похожа на тех чопорных девиц из высшего общества», — подумал он, сравнивая её свободные движения с жеманными манерами девушек, которых ему представляли на светских раутах. Здесь не было притворства — только искренний смех, когда волна накрывала её с головой, и настоящее недовольство, когда солёная вода попадала в рот.

Проказник-ветер внезапно подхватил несколько листов из его альбома, разметав их по песку. Драко бросился собирать рисунки, но один из них — самый свежий, где она была запечатлена в момент смеха с запрокинутой головой — ускользнул прямо к её ногам.

Она наклонилась быстрее его, подхватив мокрый от морских брызг лист. Карие глаза, казавшиеся бездонными на фоне загорелой кожи, скользнули по рисунку, затем поднялись к нему.

— Ты рисуешь меня, — констатировала она. Это не было вопросом. Её голос оказался тёплым и немного охрипшим.

Драко почувствовал, как по его спине пробежали мурашки.

— Я рисую всё, что заслуживает быть запечатлённым, — ответил он, намеренно делая тон небрежным, хотя пальцы непроизвольно сжали угольный карандаш так, что тот чуть не треснул.

Её губы растянулись в улыбке, обнажив слегка неровные зубы — ещё одна деталь, которую он тут же мысленно зафиксировал.

— Гермиона Грейнджер, — представилась она, протягивая рисунок. Капли воды с её пальцев оставили на бумаге размытые следы, чуть не превратив набросок в импрессионистский этюд.

— Драко Малфой, — он взял лист, стараясь не коснуться её пальцев, чтобы не испачкать, но всё же коснулся. Кожа оказалась тёплой и шершавой от морской соли.

— Малфой… — её брови чуть приподнялись. — Погоди. Тот самый Малфой? Из семьи…

— Бывший, — резко оборвал он. — Теперь я просто человек с мольбертом.

Гермиона изучающе посмотрела на него, склонив голову к плечу, а затем неожиданно рассмеялась.

— Знаешь, твой рисунок делает мой нос чересчур курносым.

— Это художественное преувеличение, — парировал Драко, чувствуя, как напряжение спадает.

— То есть ты признаёшь, что это я? — её глаза озорно блеснули.

В этот момент рыжий парень — Рон, как она его позже назовёт — крикнул что-то о том, что пора в воду. Гермиона обернулась, затем снова посмотрела на Драко.

— Ты рисуешь здесь каждый день?

— Когда позволяет погода.

— Значит, завтра я могу прийти позировать? — в её тоне звучал вызов, но в глазах читалось искреннее любопытство.

Драко почувствовал, как что-то тёплое разливается у него в груди.

— Можешь. Но предупреждаю — я требовательный художник. Придётся сидеть смирно.

— О, это вряд ли, — засмеялась она, уже отступая к воде. — Но для тебя постараюсь, — и с этими словами развернулась и побежала к волнам, её лимонная футболка мгновенно промокла, а кудри, подхваченные ветром, взметнулись, как языки пламени.

Драко не стал её останавливать. Пальцы сами потянулись к углю, пока он наблюдал, как её силуэт растворяется в солнечных бликах на воде. Альбом раскрылся на чистой странице — на этот раз он рисовал не глядя, повинуясь мышечной памяти. Линии ложились уверенно: изгиб спины при прыжке через волну, летящие кудри, тень от ресниц на щеках.

Он осознал, что впервые за год бесконечных попыток поймать неуловимое дыхание моря, его руки изображали нечто большее, чем просто красоту. Они запечатлевали жизнь — ту самую, что годами ускользала от него в позолоченных залах Малфой-мэнора.

Уголь сломался от нажима, оставив на бумаге грубый штрих. Драко усмехнулся. Завтра он возьмёт акварель. Эти кудри требовали тепла охры и кадмиевого жёлтого.