Затмение Волшебного Мира. Холодная Любовь Ооцуцуки. (джен)

Шляпа забилась в судорогах, её разум был перегружен присутствием в одном теле души Гарри и древней сущности пожирателя миров. Шляпа, будучи артефактом основателей, не могла понять Ооцуцуки, не могла классифицировать. Он был вне её компетенции. Не говоря уже о том, что он не был ребенком.

— Я… Я… НЕ МОГУ… — прохрипела Шляпа, и её голос вдруг оборвался. Она обмякла на голове Гарри, став обычной, молчаливой старой шляпой. Она отключилась.

В Зале повисла оглушительная тишина. Никто не знал, что делать. Директор Дамблдор, обычно спокойный, встал, его глаза расширились от шока.

В этот момент "Гарри", на чьей голове беспомощно лежала Шляпа, поднял голову. Его правый глаз, Гэцуган, пульсировал глубоким чёрным цветом с серебряными кольцами. Левый глаз, Бьякуган, был ледяным, пронзительным. Лицо Гарри было совершенно бесстрастным, выражая лишь абсолютное, древнее равнодушие.

«Они слабы. Их 'инструменты' — примитивны», — прозвучал холодный, сухой голос в голове Гарри. Лунарис полностью взял контроль, чтобы сделать свой выбор, не позволив это сделать Шляпе.

"Гарри" медленно, с абсолютной уверенностью, направился к столу Гриффиндора. Гриффиндорцы, изначально ошеломлённые, с подозрением посмотрели на него. Он не был отсортирован. И когда он подошёл к столу, то не сел, просто стоял, оглядывая их взглядом, полным любопытства и анализа.

Лунарис принял своё решение. Гриффиндор — дом чести, как утверждали они; дом чувств и эмоций, как понимал Ооцуцуки; и дом скудоумных ничтожеств, как уверяли слизеринцы. Это наилучшим образом соответствовало его собственным целям, даже если это было подобие истинных мотивов. Он не был "отсортирован", он просто выбрал наиболее удобную точку наблюдения в этой примитивной клетке.

* * *

Директор Дамблдор, наблюдавший за этим, впервые за очень долгое время почувствовал неясное предчувствие всепоглощающего недоумения и злости. Его план шёл не по тому сценарию. Это был Волдеморт? Как он это сделал? Чего он не учёл, раз уж крестраж захватил тело…

* * *

Оглушительная тишина Большого Зала после "смерти" Распределяющей Шляпы ощущалась как неловкое, но глубокое признание чьей-то неизмеримой силы. Лунарис, в теле Гарри, наслаждался этим моментом.

"У них есть несколько лет, чтобы показать мне, что такое любовь, или я 'соберу жатву' на этой планете," — прозвучал холодный, сухой голос в голове Гарри, пока сам Гарри, полностью подавленный, мог лишь наблюдать. Лунарис повёл тело к свободному месту за столом Гриффиндора. Некоторые студенты отшатнулись, другие уставились на него с открытым ртом; кто-то захлопал, прокричав: "Герой с нами!". Драко Малфой, который секунду назад пристально смотрел за распределением, ожидая чего-то, вдруг застыл, его самоуверенная ухмылка сползла с лица. Взгляд ребёнка встретился с холодным Гэцуганом Гарри, и Драко непроизвольно сглотнул, ощутив недоумение ситуации. "Отец не говорил ни о чем подобном," — подумал блондин.

* * *

От лица Ооцуцуки:

Комната Гриффиндора, расположенная в башне, была яркой и, как выяснилось, шумной. «Подходящее место для наблюдения за детьми. Они всегда в центре проблем, а значит, с ними я смогу получить нужную мне информацию", — мысленно отметил Лунарис, выбирая кровать в самом углу, подальше от других. Он спал мало, лишь поддерживая необходимые функции тела, большую часть времени проводя в медитации, собирая разбросанную по замку ману, восстанавливая свою истинную форму и расширяя влияние на Божественное Древо. К концу года оно должно прорасти, а чтобы ускорить его созревание, можно будет скормить Древу глаз бывшего двухрогого напарника, который я успел вырвать до своего поражения. Долго задерживаться здесь одному в таком состоянии я не могу. Они могут идти по моему следу, чтобы поглотить, получив мою силу. Придётся ускорить созревание до нескольких лет, вместо столетия.

Желая познать столь притягательную и одновременно отвратительную для него эмоцию, как любовь, он презирал их слабость, нуждаясь в их обожании, чтобы принять решения.

* * *

Соседи по комнате меня не интересовали, хоть одно рыжее пятно и раздражающе мелькало на краю сознания. Они поначалу пытались подружиться, но быстро поняли, что с "Поттером" что-то не так. Попытки двух мальчиков привлечь его внимание, подколоть или пошутить приводили к тому, что их вещи, одетые на них, на глазах бледнели и ткань рассыпалась, а их собственные волосы начинали расти с невероятной скоростью, заплетаясь в невозможные узлы. Это не было магией, это было тонкое, почти незаметное искажение энергии, заставляющее окружающий мир "барахлить" по воле Ооцуцуки, ускоряя свой бег, не для всего, а лишь точечно выбранной цели. Но дети списали это на выбросы магии от волнения.

В редкие моменты Ооцуцуки выпускал ребёнка, когда самому начинал надоедать этот рыжий парень, любой ценой пытающийся стать другом "героя". Староста от мальчиков, тоже рыжий, более проницательный, просто избегал его, инстинктивно чувствуя, что этот Гарри Поттер — нечто гораздо более опасное, чем любой Тёмный Лорд.

*

Уроки начались на следующий день.

Профессор Флитвик, с его писклявым голосом, пытался научить их взмахивать палочками и произносить заклинания. «Такие сложные движения, такой расход голосовой энергии, чтобы вызвать жалкую искру света или поднять перо. Это неэффективно. Даже в том мире, где пали Кагуя и Ишики, люди гораздо сильнее и даже достойнее, ведь многие из клана не вернулись оттуда. А эти… пытаются зажечь "свет"? Моя раса овладела силой на уровне воли, одним лишь намерением. Они же — рабы своих ритуалов и примитивных инструментов».

Лунарис не помогал Гарри учиться магии, но пристально наблюдал и учился сам, понимая, что даже это в будущем может пригодиться ему, когда придет время встречи с сородичами.

Трансфигурацию, которую вела МакГонагалл, строгая и требовательная, пыталась научить их превращать предметы. «Изменение формы материи? Это уже было интереснее». Вызвав поначалу недоумение , тот вскоре понял принцип изменения через направленную магическую силу. Наблюдение за этим предметом пришелец посчитал интересным.

Урок Зельеварения со Снейпом, с его холодными, ненавидящими глазами, был для Лунариса лишь ещё одним "примитивом, одержимым властью и местью за какую-то мелочь". «Смешивание жидкостей для получения эффекта? Это алхимия. Примитивная химия. Я могу изменять саму структуру времени и пространства. А этот предмет — это не 'магия', это лабораторные эксперименты для слабых». Ооцуцуки не болеют и не могут отравиться, зелья нужны смертным. Бурчал тот, отвлекая Поттера, что привело к взрыву котла. К удивлению, ни предмет, ни профессор не понравились ни Гарри, ни Лунарису. Они ни разу не проявили интереса к предмету, лишь надеясь лучше понять людей, которым всё это было необходимо. Ведь зелья не спасли бы Гарри от внедрившегося паразита, о чём Лунарис со смехом и сообщил ребёнку.

Историю Магии и вовсе получил титул «Бесполезного предмета». История — это бесконечная череда человеческих ошибок, войн за ресурсы и власть, которые Ооцуцуки прекрасно понимали. — Мне нет нужды знать, как эти глупцы раньше вели себя. Моя история — это история вечности, история великой Жатвы, которая однажды поглотит и эту. Эти 'факты' — пыль. Комментировал всё услышанное Ооцуцуки, наблюдая за пускающим слюни во сне Роном и другими детьми. Впервые Гарри был с ним согласен, засыпая от скуки.

*

Иногда, когда они проходили по коридорам, и Гарри внутри себя чувствовал слишком сильную надежду или воспоминание о чём-то человеческом, Лунарис позволял себе выместить своё презрение на нём, чтобы доломать мальчишку.

— Это огромная честь, быть моим сосудом. Слушай мой голос, ты безвольный тормоз! Ты ничто и никто! Тебе дано наблюдать за мной со стороны. Не питай надежду, тебе не принадлежит ничего, даже надежда.

— Мне очень больно, я найду того, кто избавит разум от контроля. Хоть я и так устал. Я не буду куклой, хоть и слишком сломлен, — Гарри внутри сознания бился в агонии, его слёзы были лишь внутренней болью, которая изредка проявлялась, скатываясь по щеке одной слезой. Его боль прорывалась изредка слезами.

Он чувствовал, как его личность, его надежды, его детские мечты — всё это медленно, методично стирается.

«Бог спустился с небес, ты к нему лучше не лезь… Простой человек не оказал почет… Чакру соберу, и обрушится ствол!» — обещал Ооцуцуки. «Чакра моя по праву, вы все моя росада, ведь я владыка сада», — разносился по сознанию Гарри триумфальный, леденящий голос Лунариса, наслаждающегося разрушением остатков воли мальчика.

*

Лунарис чувствовал на себе постоянное внимание Дамблдора. Старый директор часто задерживал его после уроков или приглашал в свой кабинет под предлогом "чаепития". Лунарис видел в этом лишь попытки манипуляции.

«Этот старик, Дамблдор, он хитер. Он видит во мне инструмент, а не бога. Его 'доброта' — лишь маска, скрывающая жажду контроля. Он пытается понять мою природу, мои способности. Он пытается использовать меня, как он использовал многих до этого. Наивный глупец. Он думает, что может контролировать силу, которую не способен даже постичь».

Лунарис отвечал на вопросы Дамблдора уклончиво, его глаза, меняющие оттенок, никогда не отражали эмоций. Он позволял Дамблдору верить, что Гарри просто переживает сложный период, или что на него повлиял Волдеморт, и старый архимаг больше верил в последнее.

*

Лунарис заметил, как Рон постоянно крутится рядом с "Гарри", предлагая дружбу, помощь, свои сладости. Поначалу он считал это проявлением типичной человеческой наивности. И позволял Гарри отвечать ему тем же, под постоянной угрозой забрать тело навсегда, если он кому-нибудь расскажет о себе. Но со временем Рон и его ненавязчивые, но настойчивые попытки сблизиться начали вызывать недоумение. «Это то, что я ищу?» — задумался Ооцуцуки, но вскоре понял, что нет, его дружба была наигранная и лживая. "Доломать игрушку?" И он проследил за рыжим, вскоре получив доказательства своей теории. Лунарис слышал, как Рон обсуждал приказ подружиться с героем в общении с братьями, приказ исходил от Дамблдора.

«Так вот в чём дело. Этот 'друг' — всего лишь пешка. Уизли пытается подружиться по приказу этого старого манипулятора, Дамблдора. Это так типично для вашей расы. Вы не способны на искренность, на чистую связь. Все ваши 'отношения' — лишь инструмент для достижения личных целей. Мой клан был прав, отрицая эти примитивные эмоции. Они лишь ведут к предательству. Как мой напарник… хотя нет, там другое».

…

От лица Гарри:

Я часто слышал монолог этого существа в своём разуме и начал сопоставлять имена и события о которых он говорил.

Одиночество и скорбь Бога-Паразита в сознании пересакалась с моей собственной, но в моей был виноват он, а не я. В голове постоянно звучит холодный, высокомерный, но в то же время невероятно одинокий внутренний голос.

-"Мы, Ооцуцуки, — истинные боги этой вселенной. Мы — садовники миров, дающие жизнь и собирающие урожай. Наша цель ясна, наш путь прост. Но они… они потеряли его. Заблудились в паутине личной власти, мелких династических склок, привязанностей к одному телу, к одной крови. Они забыли о величии всей цепи бытия, о космическом единстве. Кагуя… она стала жертвой примитивных эмоций, этих слабых человеческих эмоций, которые исказили её истинный путь. Ишики… он был слишком сосредоточен на своём выживании, на своём доминировании над 'сосудом', не видя истинного масштаба нашего предназначения. Оба они — провалы. Символы того, как даже величайшие могут пасть, когда действуют отдельно друг от друга."

Мне приходилось всё это слушать и ждать пока найдется кто-нибудь кому можно будет рассказать это взамен на помощь и кажется я нашел такого человека. Директор Дамблдор самый могущественный волшебник. Осталось лишь найти способ позвать на помощь, а пока Ооцуцуки продолжал свой монолог:

-"Он был моим партнёром. Мы были связаны целью, общим путем. Но он… он был слаб. Его 'видение' было ограниченным. Он не смог понять, что 'любовь', которую я искал, — это не человеческая привязанность, а космическое слияние, единство на уровне чакры, которое делает нас бессмертными и непобедимыми. Он считал это слабостью, пустой философией, отвлекающей от 'истинной' силы — грубого доминирования. И тогда он предал. Напал. Мой рог… сломленный рог — это не просто физическое увечье. Это символ разрыва той 'связи', которую я считал нерушимой. Это боль, которая никогда не заживёт полностью, пока я не достигну того, что он отверг. Он был слепцом, и его слепота стоила мне части моей целостности." Злился Ооцуцуки.

На одной из встречь с директором в его кабинете, я смог отвлечь Ооцуцуки разговором о предательство его напарника и кажется, этого хватило, что бы директор Дамблдор услышал часть монолога. Я торжествовал, но кажется это заметил паразит усилив натеск на мой разум. Больше он не затыкался оскорбляя меня так, как не снилось и профессору Снейпу.

...

Гарри ещё больше замкнулся в себе, наблюдая за Роном уже без надежды и привязанности. Ооцуцуки смотрел на всех с холодным, расчётливым взглядом, ища в каждом недостатки. Лунарис позволял Рону находиться рядом, так как это давало ему ценную информацию о внутренней структуре школы и её обитателях. Но он никогда не позволял Гарри поддаться на эту фальшивую "дружбу" и считать, что она у него вообще есть, эта дружба. Каждый раз, когда Рон пытался проявить искреннюю заботу, Лунарис выпускал Гарри. Наблюдая за попытками ребёнка ухватиться хоть за призрачного, но всё же друга, обманывая самого себя.

*

Жизнь в Хогвартсе была лишь очередной стадией в его восстановлении. Лунарис наблюдал, учился, поглощал. И ждал. Ждал, когда Божественное Древо будет готово к Жатве, и этот примитивный мир, со всеми его глупцами и интриганами, наконец-то послужит своей истинной цели.

Лунарис, управляющий телом Гарри, смотрел на учебный процесс в Хогвартсе с глубоким, вселенским презрением. «Их 'магия' — это лишь примитивные манипуляции энергией, требующие ритуалов, слов и глупых инструментов. Они не понимают истинной природы 'чакры', её безграничного потенциала. Они играют в песочнице, пока я готовлюсь к поглощению всей планеты».

Любые уроки, будь то Заклинания, Трансфигурация, Зельеварение или Защита от Тёмных Искусств, Ооцуцуки осваивал мгновенно, не прилагая усилий. Его Бьякуган позволял видеть потоки энергии, Гэцуган — управлять временем и пространством на микроуровне, а его древний разум впитывал информацию.

— Ты ничтожество! У тебя даже нет жажды знаний, чтобы хоть как-то противостоять мне! Лишь глупые игры с рыжим мальчишкой и поступки, как с тем троллем, что чуть не лишил меня сосуда, — шипел Лунарис в сознании Гарри, когда мальчик внутри себя пытался разгадать секрет трехголовой собаки, игнорируя урок.

— Пожалуйста, дайте мне хоть немного покоя… Я просто хочу понять… ведь я им нужен в этом приключении, а значит, я жив, — отзывался слабый голос Гарри, полный отчаяния.

*

В комнате Гриффиндора чаще всего Лунарис просто игнорировал детей, позволяя своему Бьякугану сканировать окружение, а сознанию — погружаться в медитацию, собирая энергию.

Случаи в коридоре, когда Лунарис "ломал" Гарри вслух, были редки, но ужасны для тех, кто случайно оказывался рядом.

Однажды, когда Гарри внутри себя слишком остро почувствовал зависть к беззаботному смеху других детей, Лунарис издал низкий, угрожающий смех, который вырвался из уст Гарри, заставляя проходящих мимо студентов замереть.

«Бог спустился с небес, напарник не нужен для защиты древа, не способны букашки ему навредить! Простой человек не окажет почет, тогда чакру соберу и обрушится ствол!» — прошептал "Гарри", его голос был сухим и чужим, а глаз пылал неземным огнём. Мальчик внутри себя сжимался от ужаса и стыда.

«Сила древа моя по праву, вы все лишь часть плана, восстановлю силы и отомщу им всем», — продолжал Лунарис, его слова казались безумным бредом для окружающих. Из-за чего поползли слухи о безумии героя, дошедшие и до Дамблдора.

*

Дамблдор оставался для Лунариса "интриганом". Он чувствовал, как старый директор постоянно "зондирует" его разум, пытаясь понять его природу и способности. Лунарис позволял ему видеть лишь самого Гарри, подпитывая теорию о "повреждённой душе" Гарри и влиянии Волдеморта. Он наслаждался этой игрой в кошки-мышки, зная, что Дамблдор никогда не сможет постичь истинный масштаб угрозы.

Рон Уизли продолжал свою дружбу, что Лунарис продолжал приписывать "приказу" Дамблдора. «Этот глупец, Рон, он всего лишь марионетка, не понимающая своей роли в игре старика. Его 'дружба' — это лишь попытка заполучить славу друга героя, понять его жажду денег и славы не сложно». Лунарис не проявлял к Рону никакой враждебности, но и не отвечал дружелюбием. Он позволял ему быть рядом, наблюдая за его реакциями и используя его для сбора информации о школьной жизни. Гермиона, с её острым умом и стремлением к знаниям, была ещё более противна Ооцуцуки, имея ум и знаниями, она не видела ничего, кроме книг, ничем не интересовалась и взаимодействовала с детьми ещё хуже самого Ооцуцуки. Как инструмент для анализа человеческого интеллекта она была не плоха, но во всём остальном даже от Рона толку было больше. Все дети тянулись к герою, чему Гарри был рад и с чем паразит ему помогал. Чем больше рядом людей, тем быстрее он определится с выбором. Тем более после героического случая с троллем.

*

Когда Рон и Гарри оказались в одной комнате с троллем, Ооцуцуки почувствовал лишь отвращение к примитивной силе и тупости существа. Девочка лишь визжала, забыв, что она волшебница. Гарри и Рон пытались что-то сделать, но вместо этого успели слегка пострадать. Бог-паразит напрягся, готовясь забрать контроль над телом, не желая терять сосуд. Но рыжий парень нанёс критический удар для тролля, и тот упал.

Героическая слава и множество проявлений внимания, которых Гарри не хватало, чем он и пользовался, бегая к каждому, кто был к нему добр. Так же стараясь показать это и злому богу внутри себя, надеясь, что тот проникнется и не станет осуществлять свой план. А рыжий лишь ревновал и устраивал истерики по этому поводу. Гарри видел проявление жадности Рона, а Ооцуцуки, с его вековой гордыней, глубоко укоренившимся презрением к "низшим" расам и незаживающей болью предательства со стороны своего напарника, в такие моменты брал вверх. Видя, как легко эти человеческие связи рвутся, как они приводят к боли, к глупым жертвам, к уязвимости. Ооцуцуки злился, он искал не этого.

Неужто Кагуя была не права? Или это он спешит с выводами? Его суть — противоречие: разум, с желанием разорванны между двумя крайностями своего вида — обладание холодным, расчётливым интеллектом Ишики, который видит во всех существах лишь ресурс, и одновременно неким искажённым, почти болезненным идеализмом Кагуи в отношении концепции "любви" или "истинной связи". Люди, возможно, страдают тем же, стоит присмотреться повнимательней!

*

Лунарис позволил Гарри смотреть в зеркало Еиналеж, чтобы понять, что мальчик видит.

— Мои родители… они здесь… — голос Гарри внутри был полон невыносимой боли и тоски. Он видел свою семью, себя, окружённого любовью.

«Наивный. Это лишь иллюзия, безвольный тормоз. Примитивная ловушка разума. Ты видишь то, чего никогда не получишь. А я… я вижу лишь подтверждение твоей слабости. Ты любишь тех, кого нет, кого ты не знал». Лунарис смотрел в зеркало, и его Гэцуган отражал пустоту, в которой он видел лишь себя, полностью восстановленного, в окружении мёртвых планет, из которых он вытянул всю чакру. Это была не мечта, а цель.

*

Погоня за Камнем была скучной, хотелось всё бросить и уйти. Испытания не представляли никакой сложности, но дети действительно напрягались для их выполнения.

Пушок, дьявольские силки, ключи, шахматы, зелья Снейпа.

Квиррелл же был и вовсе истощён. Ооцуцуки смотрел на него с презрением. «Слабый сосуд. И он позволяет этому примитиву контролировать себя? Какое жалкое подобие симбиоза».

Когда лицо Волдеморта проявилось на затылке Квиррелла, Лунарис почувствовал волну знакомой, но искажённой тёмной энергии. «Хм. Фрагмент души. Бессмертие? Он расколол себя, чтобы избежать смерти. Любопытно. Что-то похожее используем и мы. Сосуды для восстановления и воскрешения через них».

Вместо того чтобы бороться, Лунарис, полностью перехватив контроль над сосудом, просто протянул руку, ногти удлинились, впиваясь в тело профессора, как когда-то он сделал с Дурслями. Его Гэцуган засветился. Изумлённый Квиррелл-Волдеморт не успел ничего сделать. Ооцуцуки начал поглощать фрагмент души Волдеморта прямо из Квиррелла, медленно, методично вытягивая его. Квиррелл закричал, не от боли, а от ощущения, будто его внутренности выворачивают наизнанку, его магия истончается. Волдеморт пытался сопротивляться, но его фрагментированная сила была ничем против всепоглощающей мощи Ооцуцуки. Квиррелл рассыпался в прах, а его душа, вместе с фрагментом Волдеморта, улетели прочь в виде полупрозрачного тумана. А магия даровала Лунарису новый приток чакры, но не дала глубокого понимания природы крестражей, ведь он мог лишь поглотить энергию, а не часть души или её опыт. Философский камень распался в пыль, когда вся энергия из него была поглощена. После чего используя силу глаза исказил время и пространство пропадая из подземелья.

...

Чаще всего Ооцуцуки приходилось пользоваться двумя способностями своего вида:

Пассивное Поглощение: Тело Ооцуцуки (через тело Гарри) медленно поглощает рассеянную магическую энергию из окружающей среды, но этого недостаточно для полного восстановления. Но на длительное время незаметного воздействия подходит отлично.

И активная Жатва: С помощью Гэцугана и телесного контакта, в его случае удлинения ногтей, можно активно вытягивать жизненную энергию и магию из живых существ, растений или магических артефактов, ускоряя их увядание и смерть. Лучше всего использовать это для восстановления своей силы и поддержания тела Гарри, которое ломается от наличия в нём паразита.

Но теперь пришлось применить и "Цикл Луны", что приводило к искажению пространства. Создание небольших, мгновенных пространственных искажений, позволили ему быстро переместитьмя в комнату гриффендора. Перемещаясь на короткие дистанции, "просачиваться" сквозь препятствия или появляясь за спиной врага. Это не полноценная телепортация, а скорее очень быстрое "переключение" между точками в пределах прямой видимости. Что когда-то и позволило уйти от сородичей.