Потерянная — незнакомая себе (гет)

Она вышла из больницы в середине июня. Погода была тёплой, небо затянуто облаками, а воздух, как казалось, не мог решить, будет ли дождь. Её отвезли в приют, расположенный неподалёку от Литтл Уингинга, графство Суррей. Здание выглядело устаревшим, но добротным — массивные кирпичные стены, узкие окна, обрамлённые белыми рамами, и табличка у входа с названием: «Приют Святой Маргарет».

Этот приют был известен ещё с 1950-х годов и принимал сирот со всей округи. В 90-х годах, несмотря на снижение количества детей, он по-прежнему функционировал. Его руководство не отличалось ни мягкостью, ни особым теплом. Порядок, дисциплина и строгость — вот три кита, на которых держалась внутренняя жизнь «Святой Маргарет».

Когда Ева вошла внутрь, ей показалось, что стены тут дышат молчанием. Холодный взгляд старшей смотрительницы, миссис Дёрсли ⁽¹⁾, встретил её у входа.

— Новенькая? — спросила она, не отрывая взгляда от списка.

— Да, мадам, — тихо ответила Ева.

Миссис Дёрсли была женщина лет шестидесяти с туго затянутыми волосами и вечно недовольным видом. Её губы были сжаты в тонкую линию, а пальцы щёлкали ручкой по спискам, как будто каждый звук выносил приговор. Её терпение было коротким, а отношение к детям — прохладным, особенно к тем, кто получал сочувствие от персонала.

Ева быстро поняла, что миссис Дёрсли её не любит. Возможно, из-за того, что Анна, медсестра, приезжала её навещать. Или потому, что сама Ева не плакала, не кричала, а просто молча смотрела в окно. Дёрсли ненавидела молчание — оно казалось ей дерзким.

Комната, куда её поселили, была маленькой, с двумя кроватями, двумя шкафчиками и одним окном, выходящим во двор. Пока что Ева жила в ней одна, в первые дни — по причине её недавней болезни. Она привыкала к режиму: подъём в 6:30, умывание в душевой (где было три кабинки на этаж), завтрак в столовой (каша или тосты, редко — яйца), занятия, прогулки во дворе, обед, свободное время, чтение, ужин и отбой.

Дети были разные: кто-то смеялся, кто-то постоянно дразнил других, были тихие и шумные, злые и добрые. Но большинство держались настороженно. Здесь не доверяли с первого взгляда.

Спустя неделю к ней подселили девочку. Та появилась поздно вечером. Её звали Клэр. На вид — немного старше Евы, возможно, одиннадцать или двенадцать. Русые волосы, обычно не расчёсанные, как будто она нарочно не хочет быть аккуратной. Глаза — светло-карие, с янтарным отливом, внимательные, изучающие, будто всегда ждут подвоха. Ходила сгорбленно, часто с руками в карманах или скрещёнными на груди. Она не сказала ни слова, бросила рюкзак на кровать и отвернулась к стене.

Первое время они почти не общались. Клэр была закрыта, груба, недоверчива. Привыкла быть одна. Ева тоже не лезла, но иногда кидала взгляды, в которых было что-то знакомое — одиночество.

На третий день между ними произошёл первый диалог.

Клэр долго сидела одна на подоконнике, уткнувшись лбом в стекло. За окном моросил дождь, тонкими струйками стекал по стеклу. В приюте было шумно, но она не слышала никого. Только дождь и тишину внутри себя.

Ева подошла к ней уже не в первый раз. И снова хотела сказать что-то — хоть что-то — но остановилась. Встала рядом, не очень близко.

Минуты тянулись. Клэр не смотрела на неё.

— Чего встала? — хрипло пробормотала она, не оборачиваясь.

— Просто... — Ева замялась. — Мне тоже здесь не спится.

Клэр молчала. Казалось, не слушает. Но потом вдруг резко, почти зло, спросила:

— Тебя тоже мать бросила?

Слова прозвучали, как удар. Будто не вопрос, а обвинение.

Ева напряглась. Подумала, что лучше уйти. Но не ушла.

Она посмотрела в окно. Там всё было размыто, будто и правда можно было утонуть в этом дожде.

— Нет, — сказала она тихо. — Умерла.

Клэр резко повернулась. Посмотрела на неё — впервые прямо, без равнодушия, без маски.

— Умерла? — переспросила почти шёпотом.

Ева кивнула.

— В аварии, — добавила. — Я тоже была там… Но выжила.

Долгая пауза.

Клэр снова отвернулась. На этот раз — не от злости, а будто ей стало стыдно. Или больно. А может, и то, и другое.

— Ну… — сказала она спустя некоторое время. — Может, тебе повезло. А может, и нет. Я уже не знаю, что хуже.

Ева села рядом, осторожно. Не слишком близко.

— А ты почему в приюте?

Клэр пожала плечами.

— Мама уехала. Сказала, вернëтся через неделю. Прошло три года.

Они замолчали.

Но в этой тишине уже не было холода.

Что-то изменилось. Незаметно. Осторожно. Как капля дождя, что скользит по стеклу — будто слеза, которую никто не заметит.

С тех пор началось странное сближение. Без смеха, без разговоров на подушках, но с пониманием. Однажды Клэр поделилась конфетой, а Ева — книгой. Это было началом их дружбы.

Анна иногда навещала Еву. Она приносила ей носки, книги, фрукты. Но чаще писала письма. У неё было четверо сыновей, и удочерить Еву она не могла. Но их связь стала крепкой. Для Евы Анна стала якорем, напоминанием о том, что кто-то в этом мире всё ещё помнит о ней.

А потом появился Сэм. Он жил в приюте с трёх лет и чувствовал себя здесь хозяином. Ева сразу не понравилась ему: тишиной, сочувствием персонала, своей «новенькостью».

Он начал с подколов. Потом перешёл на пугалки. Узнал, что Ева боится мышей — и подложил ей в ящик хомяка.

Когда Ева открыла ящик и увидела его — она закричала. В тот момент стекло в их комнате треснуло, а пол дрогнул под ногами. Дети на этаже испугались. Клэр в панике закрыла окно и прошептала:

— Это ветер. Просто ветер. И стекло старое. Тут всё старое.

Но внутри Евы что-то звенело. Это было не ветер.

Позже она вспомнила ящерицу Агаты. Маленькую, с зелёной чешуёй, которую она прятала от смотрительницы . И ту новорождённую ящерку, которую Агата хотела отдать. Ева придумала, как ответить Сэму.

Однажды во время ужина она незаметно подложила ящерку в его тарелку. Сэм завизжал так, что все встали. Потом — покраснел, и, говорят, даже описался. Его дразнили долго. Он знал, кто это сделал.

С тех пор Ева жила настороже. Сэм затаил злобу. Иногда толкал её в коридоре. Иногда шептал гадости. Иногда хватал и толкался в коридорах.

Миссис Дёрсли делала вид, что ничего не видит. Или не хотела видеть. Ева была для неё чужой. Когда-то у Дёрсли погибла дочь — такая же, как Ева, тихая, задумчивая. Ева напоминала ей об утрате. И, возможно, за это она её и ненавидела.

Но Ева держалась. В школе, куда она пошла с сентября, она была старательной. Училась в местной муниципальной школе в Литтл Уингинге. С предметами справлялась. Иногда даже помогала Клэр с домашкой.

Шло время. Ева начала привыкать. Но внутри неё что-то всё ещё спало. Что-то, чего она не понимала. Магия.

Это случилось однажды ночью. В приюте было уже темно. Свет в коридоре мигал — лампы были старые, как и стены. Ева возвращалась с кухни с чашкой тёплой воды. Она шла быстро, надеясь успеть до отбоя.

Но за поворотом она почти врезалась в него.

— Эй, смотри, куда прёшь, слепая! — голос Сэма прозвучал резко.

Он стоял с двумя мальчишками постарше. Они сразу хмыкнули и отошли по бокам, как будто закрывая выход.

Ева молча прижала к себе чашку. Она уже знала, что Сэм её не любит. Были причины. Он дразнил её, толкал в коридорах, шептал гадости за спиной. И всегда с ухмылкой.

Сегодня он был другой. В его глазах было что-то тёмное, напряжëнное. И на пальцах блестело железо. Самодельный браслет, изогнутый, с острым краем.

— Думаешь, ты тут особенная? — прошипел он. — Все тут обычные. А ты ходишь как... Как будто корону потеряла!

Ева молчала. Она знала: лучше не отвечать.

— Не хочешь говорить? Ну и ладно... — Сэм протянул руку с железным браслетом. — Посмотрим, как ты запоёшь, если тебе станет по-настоящему больно.

Он сделал шаг ближе. Остальные мальчики притихли, как будто сами не ожидали, что он пойдёт так далеко.

Ева не двинулась. Внутри было странное чувство — не страх, нет. Как будто воздух стал плотнее, и в животе что-то сжалось.

И в тот момент, когда Сэм почти коснулся её запястья — случилось это.

Резкий треск — будто удар электричества. Металл вспыхнул.

Не огонь, но свет — яркий, бело-голубой, как вспышка молнии.

Сэм вскрикнул и отдёрнул руку. Его браслет упал на пол, дымясь. Кожа на ладони покраснела, как от ожога.

— Ч-что?.. — он отшатнулся, испуганный, дыша тяжело. — Это что сейчас было?!

Никто не ответил. Ева стояла как вкопанная. Лицо её было белым, но глаза — спокойными. Спокойнее, чем у кого-либо в этом коридоре.

Сэм отступил, спотыкаясь, и бросился бежать, хлопнув дверью. За ним кинулись и другие.

Осталась тишина. Только тёплая чашка в руках Евы и слабый дымок от обугленного браслета.

После этого Сэм избегал Еву. Он сам не понимал, что произошло. Внутри у него поселился страх. Но он делал вид, что ничего не случилось. Он шутил, был громким, но к Еве больше не подходил. Пока.

Ева тоже не понимала. Но в глубине души чувствовала: что-то её защищает. И это не просто сила. Это что-то… большее.

Она ещё не знала, что следующая весна изменит её жизнь.

Письмо из Хогвартса было уже в пути.

1) Не родственница тех Дурслей

Вернуться к тексту