Акцептация (гет)

Том засел в ординаторской за справочник. До начала рабочей смены ещё было немного времени, и он мог посмотреть, в каких лечебных зельях применяется этот резкопахнущий цветок — да ещё и в таких количествах.

Расположившись на диване у окна, он углубился в чтение.

«А» — аконит. Где его используют? Ликантропное зелье. Том поднял взгляд на часы над дверью. Нет, если бы Грейнджер была существом, то её бы не допустили до учёбы в Хогвартсе, да и все заметили бы. Наверное…

Зелье пробуждения. Оно тоже не подходило.

Мазь для мётел. Странно, что она упоминалась в справочнике. А, так это потому, что от мази часто бывает интоксикация с галлюцинациями, и важно уточнять у близких больного, чем он занимался до того, как спятил.

Зелье забвения. Но там была маленькая концентрация — она не дала бы такого резкого запаха. Если только кто-то не экспериментировал с формулой. Хотя, какое ему вообще было до этого дело… Пусть проводят эксперименты, когда он выведает то, что ему необходимо.

Нужно было взять пробу из её кубка, чтобы изучить, что там намешано. Том снова взглянул на часы — почти шесть вечера… Пора заниматься работой.

* * *

— Твои сокурсники не удивились, увидев, что ты выбрал целительство? Ещё и такую специализацию… — вдруг задала вопрос Гермиона. Довольно личный.

Том застыл посреди её палаты с подносом в руках. Впервые Грейнджер начала не с угроз и обвинений. Он окинул её взглядом: всё те же спутанные волосы и впалые щёки, но глаза казались более живыми. Или это она так реагировала на его присутствие?

— Сокурсница, — уточнил Том, привычным жестом отодвигая кубок, наполненный зельем, и ставя рядом поднос. — Магдалена Пруэтт.

Что-то промелькнуло во взгляде Гермионы. Том не мог понять… Неприязнь? К Пруэтт?

— Вас всего двое? — удивилась она и повернулась к нему. Тоже впервые.

— А сколько должно быть? — казалось, что вопрос поставил его в тупик. — Ежегодно Хогвартс выпускает около сорока студентов. Два стажёра — это отличный результат для нашего отделения.

Он, наконец, поставил треклятый поднос, с которым застыл, застигнутый врасплох внезапной беседой, и, скрестив руки на груди, уставился на Грейнджер.

— Конечно, хороший. И говорит о том, что волшебников настолько мало, что чистокровные и некоторые полукровки, — она укоризненно посмотрела на Тома, — выдавливают из общества любую магическую кровь, что не соответствует их стандартам.

— Мало и... — его впервые осенила эта мысль, но он взял себя в руки и холодно произнёс: — И что?

— И ничего, — пожала плечами Гермиона. — Подумай, сколько с тобой училось полукровок, тех, кого двадцать восемь семей считают полукровками. И посчитай ещё раз.

Том не мог взять в толк, к чему она ведёт. Ну, считали истинные чистокровные полукровками тех, у кого не до седьмого колена волшебники в роду. И что? Разве они были не правы?

— Хочешь, дам тебе подсказку? — она внимательно смотрела ему в глаза, не отрываясь. Том кивнул. — Через пятьдесят лет этот список сократится на треть. Благодаря волшебнику, который назвал себя Волдеморт.

Рот Тома приоткрылся, но слова застряли в горле. Сократится… На треть? Внезапно он вспомнил, как на пятом курсе вычёркивал из учебника истории «выродившиеся» фамилии. А ведь, представляя этот список, он определял и своё место в нём.

— Может быть, если ты мне всё расскажешь, то мы изменим всё к лучшему? — он использовал вкрадчивый тон и форму присоединения, создав в своей фразе несуществующее «мы».

— Может быть, если я тебе всё расскажу, то станет ещё хуже, — кажется, Гермиона никак не хотела отступать, даже под действием зелий, даже в больничной палате. — Почему ты не пошёл на работу в «Горбин и Бэрк»?

Том снова вздрогнул. Почему ей известно, что он собирался туда пойти? Откуда она знала, что должен был устроиться работать в лавку?

— Потому что ты на меня напала, — ответил он как можно спокойнее. — Если бы не ты, я бы пошёл туда, как и планировал. И...

— Был бы уже новый труп, — Гермиона задумчиво на него смотрела. — Не твой, — пояснила она.

— С чего ты взяла, что я убил бы кого-то ещё? — Том явно напрягся.

— Ты уже убил четверых, одного подставил, — как захватывающе и вместе с тем больно было слушать её слова. — Ты... Как это говорят? Видишь цель — не видишь преград, любыми средствами добьёшься своего. Тебя даже не остановили стены Мунго, чтобы добраться до грязнокровки, полукровка.

— Я... я... чистокровный, — голос Тома дрогнул.

— Себе-то хоть не ври, — оскалилась на него Гермиона.

В Хогвартсе она ненавидела Прорицания, и её измышления не были похожи на предсказания — она просто знала. И его это пугало. Почему она всё знала? Его пальцы машинально сжались в кулак. Чёртова маггла, а ведь он хотел с ней по-хорошему!

— Т-ты как говоришь со мной, — голос его дрожал уже от гнева. — Опасно так дерзить тому, кто приносит тебе еду и лекарства.

— А мне уже нечего бояться, — ровно ответила Гермиона, глядя в его тёмные глаза. — Самое страшное, что могло произойти, уже случилось.

— А если ты умрёшь? — его голос опустился до опасного шепота.

— Из нас двоих в этой комнате смерти боишься только ты.

* * *

Том тяжело шагал по коридору прочь от злосчастной палаты, должно быть, впервые в жизни он разозлился так, что хотелось крушить всё на своём пути. Но он не мог. Сердце стучало так гулко, будто в такт его шагам, а он не мог ничего сделать. Ярость захлёстывала волнами. Она ошибалась! Он не боялся смерти, он её презирал! И тут же у него в голове прозвучал её едкий голос: «Себе-то хоть не ври!» Хотелось вернуться и свернуть Гермионе шею или пытать, или заставить пить чёртово зелье, от которого она отказывалась, — и Том случайно позволил ей его не пить несколько раз…

Вдруг он остановился. Глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Зелье. Слишком странное: успокоительные для остальных больных пахли и выглядели не так, только зелье, предназначенное Грейнджер, отличалось — цветом и слишком ярким запахом непросушенного аконита. Обычные успокоительные были тёмно-синими, а её же зелье, как он запомнил по разлитым на полу каплям, было тёмно-фиолетовым, почти чёрным. Нужно будет в следующий раз взять пробу из кубка.

Повернув голову к высокому арочному окну, за которым царствовала ночь, он посмотрел на своё полупрозрачное отражение, казавшееся бледным призраком. Взъерошил чёрные волосы и отступил на шаг. Ещё два месяца назад у него были совершенно другие планы. И из-за этой несдержанной бестолочи пришлось их поменять. Нужно было попробовать раздобыть её карту и посмотреть, какие назначения ей на самом деле сделаны. А то, может быть, он зря начал разводить драму, и девчонке дают то, что нужно. Но, с другой стороны, — какое ему дело, чем её там пичкают. Спятит окончательно — ему же лучше.

И всё же… ему захотелось разобраться. Проснувшийся у Тома интерес потеснил его ярость.

Всё ещё взвинченный после беседы с Грейнджер, от которой сводило зубы, он дошёл до ординаторской и рухнул на диван. Казалось, что в таком состоянии уснуть просто невозможно, когда от злости едва не задыхаешься, но глаза слипались от усталости. Постоянные дежурства и ночи недосыпа давали о себе знать — он провалился в сон мгновенно.

Утро встретило его солнечным лучом, который ползал по его лицу, как огромный слепящий жук, заползая на сомкнутые веки, всё равно попадая сквозь них на сетчатку. Поморщившись, Том попытался смахнуть с себя эту пакость, но осознал, что скоро начнутся занятия и ему пора вставать. Всё ещё сонный, без душа, без завтрака.

Небольшая ординаторская, наполненная светом, раздражала: он, зараза, лился через всё те же арочные окна, какие были во всём крыле. Прищурившись, Том взмахнул палочкой, чтобы приглушить безобразие шторами. Взглянув на часы, висевшие над дверью, он понял, что до начала занятий ещё два часа. Что ж, было время умыться, выпить бесплатного кофе и немного тут пошуровать.

На столе Герострата, стоявшем боком к окну, он не нашёл ничего примечательного, кроме пары карт очередных ПТСРщиков. Как Суинни и говорил, по палатам их лежало много. Том к ним относился как к оловянным солдатикам. Ну или как к червям, вылезшим после дождя. Бесполезным.

Карту Грейнджер, наверное, он держал в другом месте. Порывшись в ящиках стола, в шкафу у стены и в тумбочке возле дивана, Том также ничего стоящего не нашёл. Только пару пустых склянок, запрятанных в самый дальний угол шкафа. Одну из них он взял в руки, подошёл с ней к окну и внимательно осмотрел на свету. Казалось, что на дне осталось ещё немного почти что чёрной жижи. Том откупорил её, и в нос ему ударил сильный запах аконита… Хмыкнув, он убрал склянку во внутренний карман мантии и решил спуститься вниз за кофе. Организм его подводил, и он зевал всю дорогу, пока спускался на первый этаж.

Ещё одна ночь, проведённая в больнице, положительнее на Томе не сказалась: затекшую спину буквально ломило острой болью. Наспех выпив внизу кофе, он снова возвращался на четвёртый этаж, бывший одновременно ненавистным и каплю притягательным для него. Всё ещё мерзкое солнце изо всех сил било в окна, стараясь осветить каждый закоулок светло-зелёного коридора.

До прихода Герострата оставалось ещё минут сорок, и Том прогуливался по коридору, наблюдая за подопечными отделения.

Вот в третьей палате женщина в годах баюкала в пустых руках несуществующего ребёнка. Опасность она вроде бы уже не представляла, потому её должны были скоро выписать. А в пятой палате один из вояк закрылся одеялом, как щитом, от солнечных лучей.

Том остановился возле палаты Гермионы и заглянул в окошко. Она сидела, прислонившись к стене, какая-то отрешённая. Во всяком случае, такой она казалась ему со стороны. Она заметила движение за дверью и перевела взгляд на окошко. В этот раз она не стала отворачиваться, а смотрела прямо на Тома Реддла — упрямо.

— А я думала, что у неё никого нет, — за спиной у Тома раздался знакомый голос Пруэтт, только без привычных лёгких ноток в тоне.

— У неё никого нет, — ответил он, отворачиваясь от двери.

— Тогда что ты здесь делаешь? — Пруэтт подошла ближе и заглянула в его лицо, с которого он постарался устранить все следы эмоций. — Так это на тебя она напала! Ты тот студент из заметки, — после громкого возгласа Магдалена снизила голос.

— Я здесь, чтобы узнать, как ей можно помочь, — холодно ответил Том, стараясь скрыть накатившую на него ярость. — Профессор Дамблдор в курсе, это он меня сюда рекомендовал.

Ложь всегда давалась ему превосходно, но отчего-то в данном случае с Пруэтт дала сбой. Хоть Том и сказал полуправду, но карие глаза Магдалены недоверчиво сузились, когда она ухватила его за плечо, останавливая.

— Дамблдор? — пальцы её дрогнули. — Ты раньше этого не говорил…

Том стряхнул её руку с плеча, едва подавив брезгливость.

— Просто меня не уведомили, что помимо Ленгдона рекомендации нужно относить ещё и студентам, — ему всё меньше нравилась эта рыжая зельеварка, непонятно зачем спустившаяся вниз.

— Нет, но… такой рекомендацией хвастали бы многие, — Пруэтт не понимала, что сравнение со «многими» выводило Тома из себя ещё больше. Он не был «многими». — И всё же лечить семью и друзей — неэтично, как новичку тебе нужно это знать. Это не правило, но… тяжело адекватно оценить состояние близких.

— Близких? — Том ледяным голосом повторил её последнее слово. — Ты думаешь, что я стал бы считать её близкой после того, что ты прочла в «Пророке»?

— Ну, я же не знаю, — Магдалена вытянула из верхнего кармана голубой мантии маленький блокнот, — какая драма предшествовала нападению.

С этой магглой? Драма? Он так сильно стиснул зубы, что едва не сломал передний клык.

Если какая-то драма и была, то исключительно в башке у Грейнджер.

— Нам пора, целитель Суинни скоро придёт, — холодно произнёс Том и, развернувшись, направился прочь от палаты.

Пруэтт какое-то время мялась за его спиной на месте, но в итоге последовала за ним, цокая каблучками по мраморному полу. Том ненавидел этот звук. Неужели нельзя было надевать другую обувь, которая издавала бы меньше шума?

* * *

В перерыве он спустился вниз, чтобы выпить кофе. Только на кофе у него и хватало денег. Потому что для персонала он был бесплатным.

На столе перед собой он раскрыл учебник по анатомии заболеваний, пытаясь преодолеть последнюю его треть…

А в голове у него застряла одна-единственная мысль, которую будто каленым железом выжгли в сознании.

«У неё никого нет», — всё ещё стучало у него в висках. Никого нет...

Том не очень хорошо считывал эмоции других людей, скорее старался их угадать. Лучше всего у него выходило видеть человеческий страх — он сразу читался на лице. И Пруэтт, когда увидела его там, возле двери… она испугалась? Задала этот странный вопрос, ответ на который теперь почему-то мучил самого Тома. «У неё никого нет». Тогда почему ты каждый вечер стоишь у чёртовой палаты, если у неё никого нет?

У неё никого нет.

У него никого нет.

* * *

Снова он вечером стоял перед её палатой. Нахмурившись, Том буравил дверь упрямым взглядом — и не решался войти. Предвкушение загадок, которые она хранила, терзало его, но пугало то, как Грейнджер подавала ему правду — всегда больно.

— Плохо спишь? — от Гермионы прозвучала не вопрос, а констатация факта. В её голосе не было неуместной фальшивой заботы, которую Том терпеть не мог.

Он почти не спал. Неужели эта дрянь не понимала, что чем скорее она ему расскажет всё, что ему следует знать, тем быстрее он оставит её в покое и эту проклятущую больницу.

— Не твоё дело, — холодно ответил Том, сжав поднос сильнее, чем нужно.

— Ты приходишь почти каждый вечер...

— Не пьёшь зелье из-за аконита? — Том перебил её, заглянув в кубок, снова полный. Не дождавшись от неё ответа, он достал припасённый пустой пузырёк из кармана и, наполнив его зельем, очистил кубок.

Он заметил, как во взгляде Гермионы проскользнуло удивление. Тому до жути хотелось вскрыть её голову и посмотреть, какие тайны высыпятся наружу. Тишину разорвал бой больничных часов; она подняла глаза к потолку, губы её едва заметно шевелились, будто она отсчитывала количество ударов. Три... пять... восемь... Он внимательно следил. Нахмурившись, Том наклонился к ней и внимательно посмотрел в бледное лицо.

Она хотела снова попытаться сбежать. Отсчитывала время, чтобы понять, когда Том соберётся уходить, когда начнётся пересменка... Не просто хотела сбежать — она и собиралась это сделать, как только подвернётся удобный случай!

— Ты не похожа на прорицательницу, — он присел напротив неё.

Гермиона молча смотрела будто сквозь него, не фокусируя взгляд. Похоже, что специально. Закушенная губа говорила о том, что она напряжённо о чём-то думала.

— И на сумасшедшую не очень похожа…

— Это потому, что ты понимаешь, о чём я говорю, — наконец ответила она.

— Но тебе поставили шизофрению.

— А тебе поставили уже диагноз, Том? — Гермиона перевела на него ледяной взгляд.

Том замер, а затем его лицо на мгновение исказилось. От его вспыхнувшей в момент ярости она отшатнулась, но он ухватил её за плечо дружеским, мягким жестом.

— Паранойя, странная одержимость мной — диагноз явно поставлен верно, Грейнджер, — тихо произнёс Том, неприятно усмехнувшись. — Но я не пациент, чтобы на меня навешивать ярлыки.

* * *

Раздражала. Бесила. Волновала.

Всё вместе, будто взрывоопасное зелье, варившееся на жарком огне. Все чувства в нём взбурлили, готовые выплеснуться наружу. Невыносимая и упрямая девчонка, которую с самого начала нужно было просто устранить, а не играть с ней в дознавателя.

Наверное, было уже слишком поздно отступать назад. Поздно было уходить из больницы. Он так много узнал от неё, нужно было потерпеть ещё самую малость, надавить посильнее, чтобы она, наконец, раскрыла всё, что ей известно. Но станет ли она раскрывать всё без утайки?

И всё же…

У неё никого нет.

Снова всплыли слова. Они, как нож, вонзались в сознание, делая её устранение странно нелепым.

Перед утренним занятием, когда коридор уже осветили солнечные лучи, Том решил обойти ещё раз палаты, чтобы убедиться, что за ночь ничего не изменилось. Возле палаты Грейнджер почему-то крутилась Пруэтт. Кажется, она хотела зайти внутрь, но, насколько было известно Тому, Магдалена была стажёркой, без подработок, как он, так что допуска у неё не должно быть.

Или он у неё был?

Какой-то параноидальный страх накрыл его, который он тут же постарался подавить. Вместо этого он быстро свернул в одну из палат, как можно тише, чтобы никого не тревожить, и аккуратно выглянул. Кажется, однокурсница его не заметила: в её ладони лежал небольшой флакон с зельем странно знакомого цвета… Во рту внезапно пересохло. Быть такого не могло!

Эта рыжая дрянь нервно оглядывалась через плечо, видимо, раздумывая, стоит ли ей навестить Грейнджер. Руки Тома сами сжались в кулаки. Пруэтт повернулась к двери, осторожно заглянула в окошко, и Том увидел, как её рука потянулась за волшебной палочкой. Теперь он раздумывал, стоит ли ему продолжить наблюдать, вмешаться или посмотреть, как зелье подействует на Грейнджер, если Пруэтт умудрится её им напоить.

За него всё решил проснувшийся старый вояка, начавший возню и, видимо, что-то громко уронивший: послышался звон разбитого стекла. Затем раздались новые крики, истошное волнение больных наполнило коридор звуками.

Пруэтт, испуганная начавшейся вознёй, отпрянула от двери, так и не успев её открыть. Вроде бы. Жаль, Тому уже было интересно, как далеко она готова зайти.

* * *

Их занятия уже закончились, и пришлось приступить к ненавистной подработке. Мало того что во время занятий на них ездили, как на ишаках, так ещё, чтобы иметь доступ к девчонке и хоть какие-то деньги, приходилось пахать. Он это терпеть не мог. Конечно, забавно было наблюдать, как какой-то волшебник пугается собственной тени, не может смотреть на собственное отражение в зеркале, потому что не узнаёт себя… Но Тому-то приходилось строить заинтересованную сочувственность перед персоналом, которого не хватало.

То тут, то там развешивали зачарованные записки с заданиями для персонала. Посетители, которых пускали на пару часов в день в общую приёмную, и больные видеть их не могли. Уже стало входить в привычку: проходя мимо, хватать листок и, если это в его компетенции, — выполнять. Домовой эльф. Больничный эльф.

Сейчас требовалось отнести пустые пробирки от сонных зелий в лабораторную моечную, чтобы их очистили от остатков и вернули на посты для дальнейшего использования. Он обратил внимание, что ни от одной пробирки не исходил тот тошнотворный запах аконита…

Том проходил мимо ординаторской, в руках он нёс поднос. Чтобы посуда не раздражала своим дребезжанием, он наложил на неё оглушающее заклинание.

В ординаторской не было пусто. Герострат сидел и заполнял карты пациентов, а рядом, спиной к двери, сидела Магдалена. Тому показалось, что эта рыжая тёмная лошадка не просто так с чашкой чая решила составить компанию целителю. Голос её был тихим. Том Реддл решил встать за дверью и послушать, о чём они ведут беседу.

— А та пациентка, про которую вы говорили нам... — донёсся до его слуха тихий, с нотками заинтересованности, голос Пруэтт. Судя по звуку, она ноготками постукивала по бокам чашки, видимо, немного нервничая.

Том напрягся, услышав её. Что-то его смущало в этой рыжей нахалке. Вроде бы она казалась довольно общительной, располагающей к себе, но в ней чувствовалась гниль — вроде той, что Том отмечал в самом себе. Он осторожно выглянул из-за двери. Судя по взгляду, которым Герострат одарил сидящую спиной к двери Пруэтт, её вопрос его удивил.

— Вы же позволите ходить к ней на практику? — продолжила Пруэтт, поглаживая указательным пальцем чашку с чаем в руках. — Такой интересный случай...

Вот дрянь!

От неожиданности Том прикусил губу и едва не выронил поднос из рук.

— Похвальное рвение, Магдалена, — усмехнулся Суинни, — но нет. Вы только начали обучение, и пускать вас к ней было бы ошибкой с моей стороны.

Но за усмешкой Герострата стояло что-то большее. Он хоть и казался простоватым, но было в нём что-то сродни Дамблдорскому чутью, как будто он наперёд знал, что скажет собеседник. Возможно, то были издержки профессии, но...

— Некоторые студенты непозволительно часто заходят в её палату, — услышал Том голос Пруэтт с недовольными нотками.

— Некоторые студенты... — взгляд Суинни скользнул на дверной проём, и Том был готов поклясться, что Суинни в курсе его присутствия тут. — Некоторые студенты, конечно, проявляют изрядное усердие, но, насколько мне известно, за рамки обязанностей младшего персонала не выходят.

— Я поняла, — голос Пруэтт прозвучал слишком жёстко, без былой мелодичности, а спина вытянулась в струну.

Чёртов Герострат Суинни тоже что-то подозревал. Сердце Тома в груди ускорило ритм. Вряд ли он подозревал Тома — нет, судя по его прямому отказу Магдалене, он в чём-то подозревал именно её.

Зачем вообще зельеварке спускаться с пятого этажа вниз, да ещё и так внезапно? Могла ли она делать что-то незаконное, а спуститься решила именно тогда, когда на практику подал заявку хотя бы один человек? Чтобы за ним спрятаться или... подставить, если что-то пойдёт не так?

А если Пруэтт доберётся до Грейнджер и та начнёт болтать?! Может быть, стоило заставить её пить это странное зелье?

Правда, перед этим всё же хотелось понять, как оно действует… Слишком опасно, но, может быть, стоит применить к рыжей «Империус»? Нет, если узнают, то его не просто выпрут из больницы — засадят в Азкабан, ведь могут и другие его делишки всплыть, вплоть до школьных. И Грейнджер снова обзовёт его трусом…