Акцептация (гет)

— Значит, вы пришли ко мне за рекомендациями, Том? — голубые глаза профессора Дамблдора недоверчиво сузились. — Почему не к директору Диппету? Вы, вроде бы, один из его любимчиков.

Том вздохнул с театральной тяжестью. Он обвёл серьёзным взглядом кабинет профессора трансфигурации, в котором прослушал последний урок примерно два месяца назад. Вряд ли ему когда-нибудь вновь доведётся оказаться в стенах этого просторного кабинета с высокими арочными окнами, пробежаться глазами по корешкам фолиантов на полках за преподавательской спиной.

Альбус Дамблдор, сидя за массивным дубовым столом, заваленным пергаментами, пытался читать выпустившегося в этом году с отличием Тома Реддла. Том знал, что тот ему не доверял: примерно с пятого курса Дамблдор внимательно следил за компанией, сколоченной Томом, и за взглядами, которые тот распространял.

— Я обратился к нему за характеристикой, но рекомендация от вас, профессор, будет ценнее, — Том старался придать тону естественности, не выдавая, как он постепенно возводит в сознании барьер против ненавязчивого проникновения в мысли от Альбуса Дамблдора. — Профессор Слизнорт мне уже подписал письмо для прохождения обучения при Мунго.

— Мунго? — Альбус вскинул светлые брови в удивлении. — Том, вы никогда не проявляли интереса к целительству.

— Мне нужно понять, почему она впутала меня в свой бред, — он опустил тёмные глаза в пол. — Попыталась убить во время экзамена и потом…

Почему она назвала его именно Волдемортом? Это он не произнёс вслух, мысль осталась в его голове не озвученной. Взъерошив тёмные волосы длинными пальцами, Том постарался изобразить мягкую улыбку на своём лице.

— Вы с ней почти не общались, и вас настолько тронула её судьба, Том? — Альбус Дамблдор и тут не купился на его игру. Он будто смотрел сквозь маску, надетую Томом Реддлом, пытаясь разгадать его суть.

— Меня поразило, насколько уверенно она говорила, профессор, — его пальцы непроизвольно сжали чёрную мантию на колене. — Было так непривычно видеть её в таком состоянии…

Поведение Гермионы Грейнджер, обычно такой спокойной и тихой, действительно выглядело более чем странно. То, как она кинулась на Тома в перерыве, когда он вышел из туалета после того, как сполоснул лицо холодной водой. Её злость, накрывшая его волной, её яростное: «Конфиндо!», которое он едва успел отбить. В её глазах читалась остервенелая ненависть, когда после неудачной попытки Грейнджер вновь занесла палочку, и Том готов был поклясться, что её губы начали читать убивающее заклинание. Хорошо, что у этой стычки нашлись свидетели…

И её последние слова, когда её уводили:

— Ты даже имени своего стыдишься, Волдеморт…

После этой фразы он понял, что тихая умненькая Гермиона явно не сошла с ума, а знала куда больше, чем он мог предположить.

* * *

Неделей позже Том Марволо Реддл прибыл на беседу в больницу Святого Мунго.

Маскировка под обшарпанный заброшенный универмаг не добавляла этому месту приятности, скорее усиливала гнетущую атмосферу, царившую внутри. Несколько раз Тому приходилось бывать здесь и до того, как он решил поступать. До того, как девчонку, не сумевшую удержать себя в руках, упекли на четвёртый этаж.

Он уже подал документы для зачисления на курс по ментальным осложнениям. Так душевные болезни называли волшебники. Всё детство Том боялся, что его упекут в психушку, и вот теперь он сам решил пойти туда учиться, чтобы приходить к девчонке в удобное время и понять, что ей известно.

Как посетителя его впускать отказались, даже его ложь о том, что Грейнджер — его девушка ещё со школы, не сработала. Поэтому оставался только такой вариант. Он мог бы, как и планировал, отправиться на работу в «Горбин и Бэрк», мог бы воспользоваться протекцией Слизнорта, чтобы занять тёпленькое местечко в Министерстве, но пока избрал такой путь.

Зажав в руках потёртую кожаную папку с недостающими документами и рекомендациями, он шёл по хорошо освещённому коридору с высокими потолками в викторианском стиле к кабинету главного целителя отделения. Кандидатура Тома была в целом одобрена, оставалось уладить несколько деталей.

Надолго задерживаться он, конечно же, не планировал — выяснит, что известно этой кудрявой девчонке, разберётся с ней и отправится заниматься своими делами.

Мысль о том, что какая-то грязнокровка знает не просто то, чего не должна, а, возможно, знает больше, чем сам Том, — жгла хуже адского пламени. И всё же осознание того, что её посчитали сумасшедшей, вызывало облегчение.

* * *

— Реддл, да? — главный целитель Мариус Ленгдон поднял на него серые, будто сталь, глаза. — Гораций дал вам исключительно лестные рекомендации, — в грубоватых пальцах он крутил письмо, подписанное убористым подчёрком. — Оценки превосходные по всем предметам, особенно по Защите от тёмных искусств и Заклинаниям… Не поймите меня превратно, таким талантливым молодым людям, как вы, мы всегда рады. Однако почему — целительство?

Том позволил своим губам растянуться в самой благожелательной улыбке. Этот светловолосый полукровка обязан был купиться на его спектакль.

— Меня заинтересовали ментальные заболевания… с недавних пор.

— Рекомендация профессора Дамблдора тоже подана в положительном ключе, однако… — Мариус Ленгдон посмотрел в окно, через которое настойчиво пробивались солнечные лучи. — Он прислал мне письмо, в котором высказывал сомнения, что вы выбрали нас не из альтруистических побуждений.

Руки Тома дрогнули под столом, он сжал их в кулаки, чтобы меньше выдавать своё беспокойство. Старый паскудник, дав рекомендацию, тут же отписал в больницу все свои опасения! Если в Мунго ему устроили едва ли не допрос, названный интеллигентно «собеседованием», Том мог представить, какие пасквили отправил бы Дамблдор в Министерство магии, сунься он туда в поисках места.

— Профессор Дамблдор всегда искренне печётся о будущем своих учеников, — в улыбке Тома убавилось искренности. — И иногда слегка перегибает палку в своей заботе, — он слегка подался вперёд и положил изящную ладонь на стол — между собой и Ленгдоном. — Я потому и решил выбрать медицину — чтобы помочь тем, кто не в состоянии отличить опеку от контроля или тем, кто пострадал от такой опеки…

Ленгдон провёл пальцем по краю письма, оставляя едва заметный след на пергаменте:

— Любопытная трактовка. Однако... — его глаза сузились. — Наши пациенты нуждаются в лечении, а не в философских диспутах.

Том не отводил взгляда, чувствуя, как от жара его ладони нагревается дерево:

— Разве не понимание человеческой природы отличает целителя от шарлатана-недоучки, мистер Ленгдон?

* * *

Абраксас как-то рассказывал Тому, что эта лохматая гриффиндорская зануда наводила о нём справки, как только появилась в школе. Пыталась выяснить, чем он занимался со своими «Рыцарями», иногда следила за ним в коридорах, периодически он заставал её в коридоре на втором этаже. Теперь Том понимал, что это был не обычный девчачий интерес, которым его одолевали сокурсницы. Девчонка действовала из холодного расчёта, пытаясь подобраться поближе.

Заинтересуйся он ею раньше, возможно, удалось бы вычислить её планы загодя. Возможно, предупредить её действия или обернуть всё в свою пользу. Но Гермиона Грейнджер, смотревшая на него с отрешённой жестокостью, не привлекала внимания, её загадочная история, приведшая в Хогвартс, тоже интереса не вызывала.

По дороге на первое занятие он размышлял о том, возможно ли было вовремя распознать опасность? И что она ещё знала, кроме имени Волдеморт и упомянутого дневника? Она несла что-то о нескольких войнах, грозящих магическому миру, и её фразы не были похожи на пророчества.

Какая война могла грозить, если Первая Магическая, устроенная Гриндевальдом, ещё не закончилась? Дамблдор предположил, что у девчонки расстройство на фоне военных действий, которые она застала в Европе.

Но Том помнил её глаза в момент нападения: там не было безумия, только ледяная ярость и что-то ещё. Отчаяние?

Он подошёл к двери, ведущей в отделение, которому теперь, по воле этой грязнокровки, ему нужно было отдать несколько месяцев своей жизни, а в худшем случае — лет.

Серебряная табличка перед входом гласила: «Отделение врачевания разума». Нужный ему отдел находился в левом крыле четвёртого этажа; после двери ему следовало пройти три коридора налево, чтобы оказаться в «Отделе ментальных осложнений», куда засунули эту Гермиону Грейнджер.

Пришёл Том одним из первых. Костюм его был идеально выглажен, голубую мантию, которую ему выдали для практики, он также привёл в подобающий вид с помощью заклинания. Встав у стены и облокотившись плечом о книжные полки, он с безразличием наблюдал за дверью, ожидая появления сокурсников-коллег.

Пока никто не появился, он нервно посмотрел на часы, висевшие в аудитории. Она была не такой большой, как он ожидал: помещение метров тридцати, с высокими, как и во всей больнице, потолками. По одной стене располагалось несколько арочных окон, по противоположной — стеллажи с литературой, у которых и устроился Том. Выученная пунктуальность вынудила его прийти уж слишком заранее.

От скуки он ухватил со стеллажа одну из книг. На обложке значилось: Морфей Бонс «Целительная сила сна». Том Реддл скривился и убрал книгу на место. Ему давно приходила на ум странная мысль: будто волшебники дают имена детям с заделом на будущее. У авторов многих книг были говорящие имена, даже у знакомых учеников и у профессоров в школе часто имена отражали суть их характера… И только имя Том казалось чуждым — коротким, резким, как удар ножа. В отличие от того тайного, вырвавшегося из уст Гермионы.

В открытую дверь быстрым шагом залетел всклокоченный волшебник — явно не студент, хоть и довольно молодой. Его больничная синяя мантия была неопрятно помятой, к тому же он застегнул её, перепутав пуговицы, отчего она неровно скосилась набок. Под воротничком, на кармане, висел значок с инициалами и фамилией — Г. У. Суинни.

— О, вы уже пришли, мистер Реддл? — он заметил Тома у стены. — Я Герострат Суинни. В этом году у нас неплохой улов, — улыбнувшись, он подмигнул юноше.

— Доброе утро, — Том протянул ему руку, при этом с сомнением глядя на преподавателя. — Буду рад у вас учиться. Что значит «улов»? — сначала Том подумал, что речь идёт о приобретении больницей себе блестящего выпускника, но правда внесла свои коррективы.

— В этом году записались аж двое, — Суинни пожал протянутую руку. — Вы и мисс Пруэтт.

Двое? Пруэтт… Кажется, это была рыжая девчонка из Гриффиндора, выпустившаяся двумя годами раньше Тома.

— В прошлом году к нам не пришёл никто, — пояснил Герострат и пошёл к столу, находившемуся в центре кабинета. — Так что я могу сказать, что в этом результат отличный.

— Простите, что опоздала, — в кабинет, цокая каблучками, забежала девушка с вьющимися рыжими волосами. Том верно угадал, что это та самая Пруэтт.

Двое. Не десять, не семь и даже не пять. Очень мало. Проведя в мыслях несложные вычисления, Том пришёл к выводу, что это и правда чрезвычайно хороший результат. Учитывая, что вместе с ним выпустилось меньше сорока человек, из которых трое решили идти в Аврорат, семерым уже были пригреты места в Министерстве, ещё двоих взяли в команду по квиддичу, девять решили продолжить семейное дело… В общем, так и выходило, что два человека в «Ментальных осложнениях» — лучший из возможных результатов.

— Магдалена Пруэтт, — девушка представилась, слегка поклонившись.

Том закатил глаза к потолку. И у этой имя будто при рождении специально под Мунго выбирали.

— Том Реддл, — представился он, отойдя от стены.

Карие глаза девушки тут же загорелись.

— Я помню тебя, ты на Слизерине учился! — затем она прищурилась и внимательно на него посмотрела. — Странно, ты никогда не производил впечатления человека, которому было бы интересно врачевание…

— У меня были… причины поступить сюда, — выдавил из себя Том и натянул на лицо улыбку.

Она так произнесла «Слизерин», будто это само по себе уже являлось клеймом отщепенца для неё.

— Отлично! Все в сборе, можно начинать! — раздался бодрый голос Герострата Суинни, уже разложившего несколько свитков на столе. — Подойдите, пожалуйста, ближе. Итак…

* * *

— Многие считают, что достаточно сказать человеку: «будь нормальным» — и, если он не дурак, то сразу же станет вести себя как полагается, — Суинни расхаживал по маленькой аудитории с волшебной палочкой в руках. — Важно понимать: они в своём состоянии не виноваты. У кого-то это неудавшееся зелье или заклинание; кто-то, увы, таким родился; для кого-то последней каплей стал сильный стресс. Сейчас к нам всё чаще попадают жертвы войны. Вот в одной из палат, к примеру, лежит юная девушка: на фоне острого стресса — дебют шизофрении в восемнадцать лет. Пару месяцев назад она накинулась в школе на ученика и едва его не…

Челюсти Тома сжались так, что заскрежетали зубы. Это всё про негодяйку Гермиону. И про Тома.

— Даже в «Пророке» про это писали! — воскликнула Магдалена, а затем посмотрела на Тома. — Ты знаешь, на кого она напала?

— На… одного моего сокурсника из Слизерина, — уклончиво ответил он.

— Должно быть, это было ужасно…

Герострат закашлял, показывая, что он всё ещё ведёт свою лекцию, и Магдалена замолчала. Она вновь повернулась к преподавателю и, открыв тетрадь, приготовилась записывать. Блокнот для записей Тома, как и его перо, давно уже были наготове. То, что их в классе вместе с преподавателем было всего лишь трое, создавало слишком доверительную атмосферу, купившись на которую Пруэтт и решила начать беседы с Томом, прервав мистера Суинни.

— Итак… — Герострат задумчиво посмотрел на Тома, будто вспоминая, что он хотел сказать. — Да, жертвы войны Гриндевальда, сейчас их особенно много, даже к нам в Мунго привозят время от времени пострадавших. Так что на симптомы посттравматического синдрома вы налюбуетесь в этом году вволю…

* * *

После вводного курса от Герострата Суинни их вместе с Пруэтт отправили сначала к Ленгдону, чтобы он сделал у себя отметки, что оба студента явились и желают продолжить обучение. Затем уже Мариус направил их обоих на помощь младшему медицинскому персоналу. Теперь Том понял, почему все так удивлялись его выбору профессии — он и сам себе представить не мог, что будет заниматься подобным.

Больные люди, к его сожалению, нуждались не только в душевном лечении, но и в физическом уходе. А кого, как не практикантов, отправлять на подобные рутинные работы? И хоть убирать приходилось палочкой с помощью магии, но всё же приходилось убирать. Слава Мерлину, что далеко не все больные были из тех, кто не может о себе позаботиться, но пяти палат Тому Реддлу хватило с головой.

— А я ведь раньше стажировалась на пятом этаже, — начала разговор Магдалена, хотя Том её ни о чём не спрашивал.

Под его дирижёрством тряпка мыла пол в палате, где лежало шесть волшебников с обострившимся ПТСР, и откровения рыжей Пруэтт были последним, что его интересовало.

— Я в отделе исследования зелий была, но… — она приподняла с помощью Левиосы одного из пациентов, чтобы сменить ему постельное бельё. — Там не очень хорошо разбираются в болезнях, в симптомах, делают наобум всё, особенно для ментальщиков. Вот решила спуститься вниз, чтобы набраться боевого опыта на пациентах.

— Чтобы потом наверху эффективнее варить зелья? — уточнил Том.

— Ну да, — Магдалена закончила с кроватью. — Тут хотя бы сразу видно, какие симптомы надо убавить, какие прибавить в зелье.

А вот к реальному лечению их, конечно же, пока не допускали — только наблюдать. Можно было наблюдать, записывать, анализировать. Делать назначения — ни в коем случае, да и никто бы не стал слушать двух недомедиков-первогодков в голубых мантиях.

Улучив момент в один из дней, Том подошёл к палате Гермионы. Её держали до сих пор отдельно, персонал поговаривал, что как-то раз девушка попыталась сбежать. Так что теперь её дверь закрывалась покрепче и совсем не Алохоморой. Тут были разработаны особые заклинания для запирания, чтобы больные не могли отпереть дверь без палочки. Конечно, при желании «Бомбарда» могла открыть любую дверь, но мало кто мог её исполнить одним взмахом руки.

Гермиона сидела на кровати в крошечной комнате. Кровать была оснащена кожаными ремнями, однако сейчас они просто свисали к полу — безвольно, как ленты. Крохотное окно с матовым стеклом давало мало света, правда, он компенсировался светильником в потолке. Судя по тому, что их с Пруэтт ни разу не привлекали к этой палате, Гермиону определили в ту категорию, которая не утратила самостоятельных навыков.

Увидев в дверном окне лицо Тома, Гермиона вздрогнула и, поёжившись, отползла на кровати ближе к стене, не отрывая взгляда от окошка. Увидеть Тома Реддла для неё оказалось страшнее, чем нахождение в больнице.

Ещё через несколько дней Том вызвался подежурить в вечернюю и ночную смены — якобы для того, чтобы стать ближе к больным и научиться лучше распознавать симптомы. Конечно же, Герострат был несказанно рад такому рвению от нового студента. Он подписал ему разрешение на вечерние и ночные смены и даже пообещал, что договорится об оплате этого в качестве подработки. От пары лишних галеонов в кармане отказываться было бы тоже глупо.

Сложнее было выбить разрешение заходить во время дежурства к Грейнджер.

— Допуск во время дежурства к особым пациентам? — Том с бумагами в руках как раз остановил Герострата в коридоре, пока тот делал обход. — А вы уверены, мистер Реддл? С ними бывает непросто…

— Именно поэтому мне важно изучать их случаи тоже, — он старался не выдавать свой интерес именно к случаю Гермионы Грейнджер.

Целитель Суинни задумался на мгновение. В голосе его звучало некоторое сомнение, когда он заговорил:

— Хорошо, но прошу вас с ними стараться следовать протоколу: смирительное заклинание, чары на дверь, — он почесал небритую щёку. — Не поддавайтесь на уговоры. Из-за Борма, которому показалось, что у мисс Грейнджер условия излишне жёсткие, эта пациентка едва не сбежала.

— Я учту, целитель, — губы Тома изогнулись в понимающей улыбке.

* * *

Вечером он вызвался отнести ей ужин. Можно было подождать и подольше — неделю, месяц, — но Тому не терпелось посмотреть этой грязнокровке в глаза после того, как она посмела на него напасть. В любом случае, если будут вопросы, то он скажет, что волновался о состоянии своей сокурсницы. И не солжёт, просто недоговорит всей правды.

К ней он пошёл к последней, чтобы подольше пробыть с ней наедине. Расписание обхода палат Том выучил наизусть только… Его не сильно-то и соблюдали: вместо того чтобы обходить каждые два часа, в палаты заглядывали, дай Мерлин, пару раз за ночь. Причин было несколько — банально не успевали и банально филонили. Зато было время, чтобы немного поспать перед занятиями.

На табличке у входа в её палату мерцало заклятие, блокирующее магию внутри, — стандартная мера, чтобы пациенты не могли использовать даже случайный выброс магии и навредить себе или персоналу. Работало оно, конечно же, только в одну сторону: Гермиона была безоружна, а вот Том…

Отперев дверь заклинанием, он тут же навёл палочку на Гермиону, и её больничная роба обвилась вокруг худенькой фигурки, спеленав, не давая двигаться. И уже после этого он зашёл в палату с подносом. Дверь он за собой также запер.

Том заметил, что вся мебель в палате была накрепко прикручена к полу. Через крохотное окошко в двери этого было не разглядеть. Как только он вошёл, Гермиона расширенными от страха глазами смотрела на него. Она, как и в прошлый раз, отползла к стене. Продавленный матрас неприятно скрипнул старыми пружинами.

— Т-ты псих… Больной… — шептала она, глядя на него.

— В смирительной рубашке сижу не я, — заметил Том, ставя поднос на тумбочку у кровати.

— Кто первым успел надеть халат — тот и доктор? — девчонка ещё пыталась острить.

Том сделал вид, что этого не услышал, зато заметил, что кубок с дневным зельем не был пуст, и цокнул языком:

— Целитель Суинни не просто так назначает вам зелья, а для вашей пользы, — он взял кубок в руки. — Вы должны это выпить, мисс Грейнджер.

Он подошёл с кубком к Гермионе и попытался приложить его к её губам, девчонка, даже связанная, оказывала сопротивление. Тому пришлось ухватить её за затылок одной рукой, чтобы заставить её слушаться. У него ничего не вышло — вновь взбрыкнув, Гермиона, извиваясь, словно змея, выбила кубок из его рук, а часть зелья, которую он успел залить ей в рот, выплюнула на пол.

— Крестражи не приведут тебя к бессмертию, они только немного отсрочат твой конец, — прошептала Гермиона, глядя в стену.

Лицо Тома побелело. Она знала! Это был не бред, она точно знала, о чём говорит.

— У вас начался новый приступ, Гермиона, — он взял себя в руки и отпустил её. Рубашка надёжно сковывала её тело, не позволяя делать лишние движения. — Что такое крестражи?

— Ты знаешь, что это такое, ты уже создал один, — бесцветным от сильных зелий голосом пробормотала она, но каждое её слово хлестало Тома, будто кнут. — Твой василиск убил Миртл возле входа в Тайную комнату, чтобы ты смог оторвать кусок от своей души…

— К-как… к-какие глупости вы г-говорите, Гермиона, — его голос дрогнул.

Она и об этом знает? Он зацепился только за имя — Волдеморт, но, начав распутывать этот клубок, по одной ниточке он вылавливал знания — одно ужаснее другого. Не догадки, не шизофреничный бред, а знание о том, что он уже совершил.

— Придётся попросить целителя Суинни, чтобы он пересмотрел дозировку ваших зелий, — Том наконец совладал с собой и выпрямился.

— Н-нет… — взгляд Гермионы вдруг прояснился. — Ты п-пытаешься выудить у меня… а потом свести с ума…

— Конечно же нет, мисс Грейнджер, — голос Тома смягчился до заботливых нот. Он опустился рядом с девушкой и посмотрел в её карие, затуманенные глаза. — Мы же с вами учились вместе, пусть и недолго, — я просто ищу способ вам помочь.

«И сделать так, чтобы твой рот не открылся перед не теми людьми», — эту фразу он оставил при себе.

— Ты пытаешься помочь только себе, — прошептала Гермиона, и по её глазам стало понятно, что к ней пришло осознание, в какую ситуацию она попала.

* * *

Том не мог сомкнуть глаз. Она знала... Знала. Знала! А что, если станет ясно, что она не сумасшедшая? А если кто-то поверит её рассказам? Ужасная мысль посетила его внезапно: а если Дамблдор решит навестить её в больнице и... и вдруг поверит? Как только она ляпнет слово «крестраж» — всему конец!

Но отчего-то от её присутствия рядом и от того, что она знает так много его тайн, ему становилось легче. Будто впервые в жизни он нашёл, с кем разделить тяжёлую ношу...

Но с ней надо было что-то делать!

Что она могла ещё знать? Самое страшное — могла ли она знать что-то такое, чего ещё не знал сам Том? Убить её было бы проще всего, но покопаться в её голове казалось делом более важным. Вырвать её знания из головы, словно страницы из книги.

Сна ему также не добавляла неудобная кушетка в ординаторской, на которую он решил прилечь на пару часов. Казалось, что усталость моментально провалит его в сон, но мысли, роившиеся в голове, не давали покоя. Том измучился, ворочаясь, пытаясь уснуть.

На занятие он шёл абсолютно вымотавшийся вечерним дежурством и бессонной ночью.

— Ничего себе у тебя вид, — встретила Пруэтт Тома в коридоре.

Он и сам знал, что от постоянного недосыпа и нервов под его глазами залегли глубокие тени, а цвет лица стал неестественно бледным. Мало того что приходилось штудировать литературу, так ещё и этот вечер с Грейнджер, после которого заснуть он так и не смог.

— Нормально, — нарочито небрежно отмахнулся Том. — Читал допоздна атлас заболеваний.

— Ты на каком месте остановился? — Магдалена потянулась и зевнула, отчего Тому тоже захотелось зевнуть.

— Дошёл до тревожного расстройства, — он повёл плечами, чтобы немного размять одеревеневшие мышцы.

Цокот каблуков Пруэтт эхом разносился по пустынному светлому коридору и отдавался звоном в голове Тома. Как же его раздражали эти подковы на её ногах…

— У-у-у, а я только первые пятнадцать страниц прочла, остановилась на зависимостях.

— Интересно, а когда нас начнут пускать к пациентам? — будто невзначай обронил Том.

— Чтобы лечить? Не в этом году, Реддл, — Пруэтт усмехнулась. — Это пока вводная неделя, потом нас отправят на первый этаж изучать анатомию, некоторые магические болезни… а к пациентам — только в виде санитаров пока, просто наблюдать.

— Анатомию изучать? — Том кинул на неё взгляд, а пальцы его судорожно сжали голубую мантию.

— Есть ментальные болезни, которые вызваны физиологией, — пояснила Магдалена. — Но лечить там надо не голову, а тело. На первом этаже могут не разобраться и отправят таких сюда, на четвёртый.

Рыжая Пруэтт не была похожа на прилежную ученицу, однако знала больше Тома, что задевало. Хотя… она два года провела на пятом этаже, нахваталась там, поди, всякого. Но её осведомлённость могла стать полезной на пути к… Грейнджер.

За разговором они дошли до аудитории, где, вопреки своему обыкновению, их уже ждал Герострат. Он подготовил для каждого из них по блокноту с пером. Через высокие арочные окна комнату наполнял яркий свет, резавший глаза. Теперь Том понимал, почему у пациентов стёкла матовые — чтоб не так раздражались.

Широко улыбнувшись, он подозвал их к столу.

— Я с главным целителем Ленгдоном договорился, что на первый этаж вы будете ходить два раза в неделю, — Герострат казался довольным собой. — Убедил, что вам надо давать наблюдать и за реальными больными: понять, как делается опрос, понаблюдать за обходами…

Тому снова хотелось зевнуть, но он стиснул челюсти так сильно, что их едва не свело. Однако… два дня в неделю он будет тут — на четвёртом. И ещё дежурства. Непременно сможет зайти к девчонке ещё раз, чтобы узнать от неё больше.

Ему очень хотелось умыкнуть её историю болезни, чтобы посмотреть, какие диагнозы ей приписали, и, как знать, может быть, пара из них после общения с Томом станут настоящими?

— О, мистер Реддл, смотрю, прямо-таки загорелся пойти на утренний обход? — целитель Суинни заметил нездоровый блеск в чёрных, как ночь, глазах Тома.

Они зашли утром во все палаты, кроме трёх, одна из которых была палата Грейнджер. Том Реддл едва не чертыхнулся, когда понял, что к особым пациентам допуска не будет. Но он сдержался. В конце концов, сегодня он тоже дежурил и вполне мог снова наведаться к девчонке. Правда, диагноз или диагнозы её так и не были ясны, а он был слишком осторожен, чтобы выяснять напрямую.

* * *

— Опять пришёл? — Гермиона сидела на кровати, как в прошлый раз, и даже не повернула голову в сторону Тома.

Этим вечером он снова вызвался доставить ей ужин и лекарства. Аккуратно поставив поднос на тумбочку, он заглянул в кубок с дневным зельем. Она снова его не допила. Должно быть, девчонка сопротивлялась из последних сил, стараясь сохранить здесь остатки разума. Он подносом случайно задел кубок, и тот с громким стуком упал на пол, разбрызгивая по полу недопитое зелье. Гермиона вздрогнула, будто от удара. При этом руки её оставались лежать спокойно на матрасе. Как те шестеро из бывших военных, из палаты напротив…

Тёмно-фиолетовая, почти чёрная лужа расползлась по палате. От неё разнёсся резкий запах, как у непросушенных бутонов аконита. Том решил запомнить это, чтобы потом выяснить, в каком из зелий используется аконит именно в таком виде.

Он ещё раз оглядел Гермиону: растрёпанные волосы, осунувшееся бледное лицо — скорее всего вследствие недостатка солнца и свежего воздуха. Вид у неё был жалкий. Она и в школе не была сильно привлекательной, также казалась слишком тощей, а ещё вздрагивала от резких звуков, как вот сейчас.

Том встал напротив неё и скрестил руки на груди. Ему хотелось и отгородиться от неё, и в то же время расположить к себе для беседы. Но на разговор грязнокровка явно не была настроена.

— Я просто хочу тебе помочь, — начал спокойно Том.

— Правда? — губы Гермионы растянула язвительная усмешка. — Мы, кажется, в прошлый раз уже выяснили, кому ты помогаешь на самом деле.

— Суинни считает, что у тебя расстройство, вызванное сильным стрессом. Но я так не думаю. — Он осторожно опустился рядом с кроватью, но на расстоянии, чтобы она не могла к нему кинуться. — Мне интересно тебя выслушать.

— Испугался? — глаза Гермионы блеснули, и слово больно хлестнуло Тома своей точностью.

Том засел в ординаторской за справочник. До начала рабочей смены ещё было немного времени, и он мог посмотреть, в каких лечебных зельях применяется этот резкопахнущий цветок — да ещё и в таких количествах.

Расположившись на диване у окна, он углубился в чтение.

«А» — аконит. Где его используют? Ликантропное зелье. Том поднял взгляд на часы над дверью. Нет, если бы Грейнджер была существом, то её бы не допустили до учёбы в Хогвартсе, да и все заметили бы. Наверное…

Зелье пробуждения. Оно тоже не подходило.

Мазь для мётел. Странно, что она упоминалась в справочнике. А, так это потому, что от мази часто бывает интоксикация с галлюцинациями, и важно уточнять у близких больного, чем он занимался до того, как спятил.

Зелье забвения. Но там была маленькая концентрация — она не дала бы такого резкого запаха. Если только кто-то не экспериментировал с формулой. Хотя, какое ему вообще было до этого дело… Пусть проводят эксперименты, когда он выведает то, что ему необходимо.

Нужно было взять пробу из её кубка, чтобы изучить, что там намешано. Том снова взглянул на часы — почти шесть вечера… Пора заниматься работой.

* * *

— Твои сокурсники не удивились, увидев, что ты выбрал целительство? Ещё и такую специализацию… — вдруг задала вопрос Гермиона. Довольно личный.

Том застыл посреди её палаты с подносом в руках. Впервые Грейнджер начала не с угроз и обвинений. Он окинул её взглядом: всё те же спутанные волосы и впалые щёки, но глаза казались более живыми. Или это она так реагировала на его присутствие?

— Сокурсница, — уточнил Том, привычным жестом отодвигая кубок, наполненный зельем, и ставя рядом поднос. — Магдалена Пруэтт.

Что-то промелькнуло во взгляде Гермионы. Том не мог понять… Неприязнь? К Пруэтт?

— Вас всего двое? — удивилась она и повернулась к нему. Тоже впервые.

— А сколько должно быть? — казалось, что вопрос поставил его в тупик. — Ежегодно Хогвартс выпускает около сорока студентов. Два стажёра — это отличный результат для нашего отделения.

Он, наконец, поставил треклятый поднос, с которым застыл, застигнутый врасплох внезапной беседой, и, скрестив руки на груди, уставился на Грейнджер.

— Конечно, хороший. И говорит о том, что волшебников настолько мало, что чистокровные и некоторые полукровки, — она укоризненно посмотрела на Тома, — выдавливают из общества любую магическую кровь, что не соответствует их стандартам.

— Мало и... — его впервые осенила эта мысль, но он взял себя в руки и холодно произнёс: — И что?

— И ничего, — пожала плечами Гермиона. — Подумай, сколько с тобой училось полукровок, тех, кого двадцать восемь семей считают полукровками. И посчитай ещё раз.

Том не мог взять в толк, к чему она ведёт. Ну, считали истинные чистокровные полукровками тех, у кого не до седьмого колена волшебники в роду. И что? Разве они были не правы?

— Хочешь, дам тебе подсказку? — она внимательно смотрела ему в глаза, не отрываясь. Том кивнул. — Через пятьдесят лет этот список сократится на треть. Благодаря волшебнику, который назвал себя Волдеморт.

Рот Тома приоткрылся, но слова застряли в горле. Сократится… На треть? Внезапно он вспомнил, как на пятом курсе вычёркивал из учебника истории «выродившиеся» фамилии. А ведь, представляя этот список, он определял и своё место в нём.

— Может быть, если ты мне всё расскажешь, то мы изменим всё к лучшему? — он использовал вкрадчивый тон и форму присоединения, создав в своей фразе несуществующее «мы».

— Может быть, если я тебе всё расскажу, то станет ещё хуже, — кажется, Гермиона никак не хотела отступать, даже под действием зелий, даже в больничной палате. — Почему ты не пошёл на работу в «Горбин и Бэрк»?

Том снова вздрогнул. Почему ей известно, что он собирался туда пойти? Откуда она знала, что должен был устроиться работать в лавку?

— Потому что ты на меня напала, — ответил он как можно спокойнее. — Если бы не ты, я бы пошёл туда, как и планировал. И...

— Был бы уже новый труп, — Гермиона задумчиво на него смотрела. — Не твой, — пояснила она.

— С чего ты взяла, что я убил бы кого-то ещё? — Том явно напрягся.

— Ты уже убил четверых, одного подставил, — как захватывающе и вместе с тем больно было слушать её слова. — Ты... Как это говорят? Видишь цель — не видишь преград, любыми средствами добьёшься своего. Тебя даже не остановили стены Мунго, чтобы добраться до грязнокровки, полукровка.

— Я... я... чистокровный, — голос Тома дрогнул.

— Себе-то хоть не ври, — оскалилась на него Гермиона.

В Хогвартсе она ненавидела Прорицания, и её измышления не были похожи на предсказания — она просто знала. И его это пугало. Почему она всё знала? Его пальцы машинально сжались в кулак. Чёртова маггла, а ведь он хотел с ней по-хорошему!

— Т-ты как говоришь со мной, — голос его дрожал уже от гнева. — Опасно так дерзить тому, кто приносит тебе еду и лекарства.

— А мне уже нечего бояться, — ровно ответила Гермиона, глядя в его тёмные глаза. — Самое страшное, что могло произойти, уже случилось.

— А если ты умрёшь? — его голос опустился до опасного шепота.

— Из нас двоих в этой комнате смерти боишься только ты.

* * *

Том тяжело шагал по коридору прочь от злосчастной палаты, должно быть, впервые в жизни он разозлился так, что хотелось крушить всё на своём пути. Но он не мог. Сердце стучало так гулко, будто в такт его шагам, а он не мог ничего сделать. Ярость захлёстывала волнами. Она ошибалась! Он не боялся смерти, он её презирал! И тут же у него в голове прозвучал её едкий голос: «Себе-то хоть не ври!» Хотелось вернуться и свернуть Гермионе шею или пытать, или заставить пить чёртово зелье, от которого она отказывалась, — и Том случайно позволил ей его не пить несколько раз…

Вдруг он остановился. Глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Зелье. Слишком странное: успокоительные для остальных больных пахли и выглядели не так, только зелье, предназначенное Грейнджер, отличалось — цветом и слишком ярким запахом непросушенного аконита. Обычные успокоительные были тёмно-синими, а её же зелье, как он запомнил по разлитым на полу каплям, было тёмно-фиолетовым, почти чёрным. Нужно будет в следующий раз взять пробу из кубка.

Повернув голову к высокому арочному окну, за которым царствовала ночь, он посмотрел на своё полупрозрачное отражение, казавшееся бледным призраком. Взъерошил чёрные волосы и отступил на шаг. Ещё два месяца назад у него были совершенно другие планы. И из-за этой несдержанной бестолочи пришлось их поменять. Нужно было попробовать раздобыть её карту и посмотреть, какие назначения ей на самом деле сделаны. А то, может быть, он зря начал разводить драму, и девчонке дают то, что нужно. Но, с другой стороны, — какое ему дело, чем её там пичкают. Спятит окончательно — ему же лучше.

И всё же… ему захотелось разобраться. Проснувшийся у Тома интерес потеснил его ярость.

Всё ещё взвинченный после беседы с Грейнджер, от которой сводило зубы, он дошёл до ординаторской и рухнул на диван. Казалось, что в таком состоянии уснуть просто невозможно, когда от злости едва не задыхаешься, но глаза слипались от усталости. Постоянные дежурства и ночи недосыпа давали о себе знать — он провалился в сон мгновенно.

Утро встретило его солнечным лучом, который ползал по его лицу, как огромный слепящий жук, заползая на сомкнутые веки, всё равно попадая сквозь них на сетчатку. Поморщившись, Том попытался смахнуть с себя эту пакость, но осознал, что скоро начнутся занятия и ему пора вставать. Всё ещё сонный, без душа, без завтрака.

Небольшая ординаторская, наполненная светом, раздражала: он, зараза, лился через всё те же арочные окна, какие были во всём крыле. Прищурившись, Том взмахнул палочкой, чтобы приглушить безобразие шторами. Взглянув на часы, висевшие над дверью, он понял, что до начала занятий ещё два часа. Что ж, было время умыться, выпить бесплатного кофе и немного тут пошуровать.

На столе Герострата, стоявшем боком к окну, он не нашёл ничего примечательного, кроме пары карт очередных ПТСРщиков. Как Суинни и говорил, по палатам их лежало много. Том к ним относился как к оловянным солдатикам. Ну или как к червям, вылезшим после дождя. Бесполезным.

Карту Грейнджер, наверное, он держал в другом месте. Порывшись в ящиках стола, в шкафу у стены и в тумбочке возле дивана, Том также ничего стоящего не нашёл. Только пару пустых склянок, запрятанных в самый дальний угол шкафа. Одну из них он взял в руки, подошёл с ней к окну и внимательно осмотрел на свету. Казалось, что на дне осталось ещё немного почти что чёрной жижи. Том откупорил её, и в нос ему ударил сильный запах аконита… Хмыкнув, он убрал склянку во внутренний карман мантии и решил спуститься вниз за кофе. Организм его подводил, и он зевал всю дорогу, пока спускался на первый этаж.

Ещё одна ночь, проведённая в больнице, положительнее на Томе не сказалась: затекшую спину буквально ломило острой болью. Наспех выпив внизу кофе, он снова возвращался на четвёртый этаж, бывший одновременно ненавистным и каплю притягательным для него. Всё ещё мерзкое солнце изо всех сил било в окна, стараясь осветить каждый закоулок светло-зелёного коридора.

До прихода Герострата оставалось ещё минут сорок, и Том прогуливался по коридору, наблюдая за подопечными отделения.

Вот в третьей палате женщина в годах баюкала в пустых руках несуществующего ребёнка. Опасность она вроде бы уже не представляла, потому её должны были скоро выписать. А в пятой палате один из вояк закрылся одеялом, как щитом, от солнечных лучей.

Том остановился возле палаты Гермионы и заглянул в окошко. Она сидела, прислонившись к стене, какая-то отрешённая. Во всяком случае, такой она казалась ему со стороны. Она заметила движение за дверью и перевела взгляд на окошко. В этот раз она не стала отворачиваться, а смотрела прямо на Тома Реддла — упрямо.

— А я думала, что у неё никого нет, — за спиной у Тома раздался знакомый голос Пруэтт, только без привычных лёгких ноток в тоне.

— У неё никого нет, — ответил он, отворачиваясь от двери.

— Тогда что ты здесь делаешь? — Пруэтт подошла ближе и заглянула в его лицо, с которого он постарался устранить все следы эмоций. — Так это на тебя она напала! Ты тот студент из заметки, — после громкого возгласа Магдалена снизила голос.

— Я здесь, чтобы узнать, как ей можно помочь, — холодно ответил Том, стараясь скрыть накатившую на него ярость. — Профессор Дамблдор в курсе, это он меня сюда рекомендовал.

Ложь всегда давалась ему превосходно, но отчего-то в данном случае с Пруэтт дала сбой. Хоть Том и сказал полуправду, но карие глаза Магдалены недоверчиво сузились, когда она ухватила его за плечо, останавливая.

— Дамблдор? — пальцы её дрогнули. — Ты раньше этого не говорил…

Том стряхнул её руку с плеча, едва подавив брезгливость.

— Просто меня не уведомили, что помимо Ленгдона рекомендации нужно относить ещё и студентам, — ему всё меньше нравилась эта рыжая зельеварка, непонятно зачем спустившаяся вниз.

— Нет, но… такой рекомендацией хвастали бы многие, — Пруэтт не понимала, что сравнение со «многими» выводило Тома из себя ещё больше. Он не был «многими». — И всё же лечить семью и друзей — неэтично, как новичку тебе нужно это знать. Это не правило, но… тяжело адекватно оценить состояние близких.

— Близких? — Том ледяным голосом повторил её последнее слово. — Ты думаешь, что я стал бы считать её близкой после того, что ты прочла в «Пророке»?

— Ну, я же не знаю, — Магдалена вытянула из верхнего кармана голубой мантии маленький блокнот, — какая драма предшествовала нападению.

С этой магглой? Драма? Он так сильно стиснул зубы, что едва не сломал передний клык.

Если какая-то драма и была, то исключительно в башке у Грейнджер.

— Нам пора, целитель Суинни скоро придёт, — холодно произнёс Том и, развернувшись, направился прочь от палаты.

Пруэтт какое-то время мялась за его спиной на месте, но в итоге последовала за ним, цокая каблучками по мраморному полу. Том ненавидел этот звук. Неужели нельзя было надевать другую обувь, которая издавала бы меньше шума?

* * *

В перерыве он спустился вниз, чтобы выпить кофе. Только на кофе у него и хватало денег. Потому что для персонала он был бесплатным.

На столе перед собой он раскрыл учебник по анатомии заболеваний, пытаясь преодолеть последнюю его треть…

А в голове у него застряла одна-единственная мысль, которую будто каленым железом выжгли в сознании.

«У неё никого нет», — всё ещё стучало у него в висках. Никого нет...

Том не очень хорошо считывал эмоции других людей, скорее старался их угадать. Лучше всего у него выходило видеть человеческий страх — он сразу читался на лице. И Пруэтт, когда увидела его там, возле двери… она испугалась? Задала этот странный вопрос, ответ на который теперь почему-то мучил самого Тома. «У неё никого нет». Тогда почему ты каждый вечер стоишь у чёртовой палаты, если у неё никого нет?

У неё никого нет.

У него никого нет.

* * *

Снова он вечером стоял перед её палатой. Нахмурившись, Том буравил дверь упрямым взглядом — и не решался войти. Предвкушение загадок, которые она хранила, терзало его, но пугало то, как Грейнджер подавала ему правду — всегда больно.

— Плохо спишь? — от Гермионы прозвучала не вопрос, а констатация факта. В её голосе не было неуместной фальшивой заботы, которую Том терпеть не мог.

Он почти не спал. Неужели эта дрянь не понимала, что чем скорее она ему расскажет всё, что ему следует знать, тем быстрее он оставит её в покое и эту проклятущую больницу.

— Не твоё дело, — холодно ответил Том, сжав поднос сильнее, чем нужно.

— Ты приходишь почти каждый вечер...

— Не пьёшь зелье из-за аконита? — Том перебил её, заглянув в кубок, снова полный. Не дождавшись от неё ответа, он достал припасённый пустой пузырёк из кармана и, наполнив его зельем, очистил кубок.

Он заметил, как во взгляде Гермионы проскользнуло удивление. Тому до жути хотелось вскрыть её голову и посмотреть, какие тайны высыпятся наружу. Тишину разорвал бой больничных часов; она подняла глаза к потолку, губы её едва заметно шевелились, будто она отсчитывала количество ударов. Три... пять... восемь... Он внимательно следил. Нахмурившись, Том наклонился к ней и внимательно посмотрел в бледное лицо.

Она хотела снова попытаться сбежать. Отсчитывала время, чтобы понять, когда Том соберётся уходить, когда начнётся пересменка... Не просто хотела сбежать — она и собиралась это сделать, как только подвернётся удобный случай!

— Ты не похожа на прорицательницу, — он присел напротив неё.

Гермиона молча смотрела будто сквозь него, не фокусируя взгляд. Похоже, что специально. Закушенная губа говорила о том, что она напряжённо о чём-то думала.

— И на сумасшедшую не очень похожа…

— Это потому, что ты понимаешь, о чём я говорю, — наконец ответила она.

— Но тебе поставили шизофрению.

— А тебе поставили уже диагноз, Том? — Гермиона перевела на него ледяной взгляд.

Том замер, а затем его лицо на мгновение исказилось. От его вспыхнувшей в момент ярости она отшатнулась, но он ухватил её за плечо дружеским, мягким жестом.

— Паранойя, странная одержимость мной — диагноз явно поставлен верно, Грейнджер, — тихо произнёс Том, неприятно усмехнувшись. — Но я не пациент, чтобы на меня навешивать ярлыки.

* * *

Раздражала. Бесила. Волновала.

Всё вместе, будто взрывоопасное зелье, варившееся на жарком огне. Все чувства в нём взбурлили, готовые выплеснуться наружу. Невыносимая и упрямая девчонка, которую с самого начала нужно было просто устранить, а не играть с ней в дознавателя.

Наверное, было уже слишком поздно отступать назад. Поздно было уходить из больницы. Он так много узнал от неё, нужно было потерпеть ещё самую малость, надавить посильнее, чтобы она, наконец, раскрыла всё, что ей известно. Но станет ли она раскрывать всё без утайки?

И всё же…

У неё никого нет.

Снова всплыли слова. Они, как нож, вонзались в сознание, делая её устранение странно нелепым.

Перед утренним занятием, когда коридор уже осветили солнечные лучи, Том решил обойти ещё раз палаты, чтобы убедиться, что за ночь ничего не изменилось. Возле палаты Грейнджер почему-то крутилась Пруэтт. Кажется, она хотела зайти внутрь, но, насколько было известно Тому, Магдалена была стажёркой, без подработок, как он, так что допуска у неё не должно быть.

Или он у неё был?

Какой-то параноидальный страх накрыл его, который он тут же постарался подавить. Вместо этого он быстро свернул в одну из палат, как можно тише, чтобы никого не тревожить, и аккуратно выглянул. Кажется, однокурсница его не заметила: в её ладони лежал небольшой флакон с зельем странно знакомого цвета… Во рту внезапно пересохло. Быть такого не могло!

Эта рыжая дрянь нервно оглядывалась через плечо, видимо, раздумывая, стоит ли ей навестить Грейнджер. Руки Тома сами сжались в кулаки. Пруэтт повернулась к двери, осторожно заглянула в окошко, и Том увидел, как её рука потянулась за волшебной палочкой. Теперь он раздумывал, стоит ли ему продолжить наблюдать, вмешаться или посмотреть, как зелье подействует на Грейнджер, если Пруэтт умудрится её им напоить.

За него всё решил проснувшийся старый вояка, начавший возню и, видимо, что-то громко уронивший: послышался звон разбитого стекла. Затем раздались новые крики, истошное волнение больных наполнило коридор звуками.

Пруэтт, испуганная начавшейся вознёй, отпрянула от двери, так и не успев её открыть. Вроде бы. Жаль, Тому уже было интересно, как далеко она готова зайти.

* * *

Их занятия уже закончились, и пришлось приступить к ненавистной подработке. Мало того что во время занятий на них ездили, как на ишаках, так ещё, чтобы иметь доступ к девчонке и хоть какие-то деньги, приходилось пахать. Он это терпеть не мог. Конечно, забавно было наблюдать, как какой-то волшебник пугается собственной тени, не может смотреть на собственное отражение в зеркале, потому что не узнаёт себя… Но Тому-то приходилось строить заинтересованную сочувственность перед персоналом, которого не хватало.

То тут, то там развешивали зачарованные записки с заданиями для персонала. Посетители, которых пускали на пару часов в день в общую приёмную, и больные видеть их не могли. Уже стало входить в привычку: проходя мимо, хватать листок и, если это в его компетенции, — выполнять. Домовой эльф. Больничный эльф.

Сейчас требовалось отнести пустые пробирки от сонных зелий в лабораторную моечную, чтобы их очистили от остатков и вернули на посты для дальнейшего использования. Он обратил внимание, что ни от одной пробирки не исходил тот тошнотворный запах аконита…

Том проходил мимо ординаторской, в руках он нёс поднос. Чтобы посуда не раздражала своим дребезжанием, он наложил на неё оглушающее заклинание.

В ординаторской не было пусто. Герострат сидел и заполнял карты пациентов, а рядом, спиной к двери, сидела Магдалена. Тому показалось, что эта рыжая тёмная лошадка не просто так с чашкой чая решила составить компанию целителю. Голос её был тихим. Том Реддл решил встать за дверью и послушать, о чём они ведут беседу.

— А та пациентка, про которую вы говорили нам... — донёсся до его слуха тихий, с нотками заинтересованности, голос Пруэтт. Судя по звуку, она ноготками постукивала по бокам чашки, видимо, немного нервничая.

Том напрягся, услышав её. Что-то его смущало в этой рыжей нахалке. Вроде бы она казалась довольно общительной, располагающей к себе, но в ней чувствовалась гниль — вроде той, что Том отмечал в самом себе. Он осторожно выглянул из-за двери. Судя по взгляду, которым Герострат одарил сидящую спиной к двери Пруэтт, её вопрос его удивил.

— Вы же позволите ходить к ней на практику? — продолжила Пруэтт, поглаживая указательным пальцем чашку с чаем в руках. — Такой интересный случай...

Вот дрянь!

От неожиданности Том прикусил губу и едва не выронил поднос из рук.

— Похвальное рвение, Магдалена, — усмехнулся Суинни, — но нет. Вы только начали обучение, и пускать вас к ней было бы ошибкой с моей стороны.

Но за усмешкой Герострата стояло что-то большее. Он хоть и казался простоватым, но было в нём что-то сродни Дамблдорскому чутью, как будто он наперёд знал, что скажет собеседник. Возможно, то были издержки профессии, но...

— Некоторые студенты непозволительно часто заходят в её палату, — услышал Том голос Пруэтт с недовольными нотками.

— Некоторые студенты... — взгляд Суинни скользнул на дверной проём, и Том был готов поклясться, что Суинни в курсе его присутствия тут. — Некоторые студенты, конечно, проявляют изрядное усердие, но, насколько мне известно, за рамки обязанностей младшего персонала не выходят.

— Я поняла, — голос Пруэтт прозвучал слишком жёстко, без былой мелодичности, а спина вытянулась в струну.

Чёртов Герострат Суинни тоже что-то подозревал. Сердце Тома в груди ускорило ритм. Вряд ли он подозревал Тома — нет, судя по его прямому отказу Магдалене, он в чём-то подозревал именно её.

Зачем вообще зельеварке спускаться с пятого этажа вниз, да ещё и так внезапно? Могла ли она делать что-то незаконное, а спуститься решила именно тогда, когда на практику подал заявку хотя бы один человек? Чтобы за ним спрятаться или... подставить, если что-то пойдёт не так?

А если Пруэтт доберётся до Грейнджер и та начнёт болтать?! Может быть, стоило заставить её пить это странное зелье?

Правда, перед этим всё же хотелось понять, как оно действует… Слишком опасно, но, может быть, стоит применить к рыжей «Империус»? Нет, если узнают, то его не просто выпрут из больницы — засадят в Азкабан, ведь могут и другие его делишки всплыть, вплоть до школьных. И Грейнджер снова обзовёт его трусом…

Тем же вечером Том шёл мимо ординаторской, уже без привычного подноса с колбами. Таскаясь по отделению с разными поручениями — то с едой, то с лекарствами, то нося пустую посуду на промывку, — он ощущал себя официантом. Не хватало фартука для полного сходства. Представив себе эту сцену, он едва не плюнул на чисто вымытый пол.

— Мистер Реддл, — окликнул его Герострат из кабинета, — зайдите ко мне, окажите милость.

Он вздрогнул. По спине пробежал холодок. Суинни точно заметил, как Том подслушивал их с Пруэтт разговор. Что могла ему наговорить эта рыжая дрянь, когда Том ушёл? Нужно было остаться до самого конца и дослушать, чем там всё закончилось. А вдруг она обвинила его в чём-то? Вдруг его теперь подозревают? Ему едва удалось унять дрожь, которая волной накатила на него.

Взяв себя в руки, он вошёл в ординаторскую, где царил полумрак. Только над столом Герострата, где он изучал историю болезни, горела лампа. С виду целитель казался спокойным. Подойдя ближе, Том мельком увидел, что, конечно же, история относилась к пациентке из одиночной палаты — к той, к которой он с таким постоянством ходил. Подробно разглядывать из-за плеча Герострата, что там написано, он опасался.

— Да, целитель? — он встал рядом, наблюдая, как Герострат, сидя за выщербленным деревянным столом, всматривается в назначения Грейнджер.

— Вы вроде бы довольно часто посещаете мисс Грейнджер? — не вопрос, а удар.

Том спал с лица.

— Только в рамках предписанного протокола, — отчеканил он, холодея внутри.

Герострат положил на стол карту Грейнджер, оставив её открытой, и внимательно посмотрел на Тома.

— Конечно, — взгляд голубых глаз Суинни будто пронизывал насквозь. — Я был у неё сегодня на осмотре и...

Том плотно сжал губы.

— Мне кажется, что с её прогрессом ей можно было бы смягчить условия. Как вы считаете? — пытливый взгляд не отрывался от побелевшего лица Тома.

— Считаю, что... — он запнулся. — Это преждевременно, сэр.

Он полагал, что это позволит Пруэтт быстрее добраться до Грейнджер. К удобной безродной девчонке без семьи.

Потому что у неё никого нет. Её никто не хватится. Кроме Тома.

— Вот как? — Суинни скептически прищурился. — То есть вы не отметили у неё улучшений?

— Отметил, но... — Том кинул взгляд на открытую дверь.

Герострат сразу понял, чего опасается Том: он мигом взмахнул палочкой, закрыв дверь, затем повернулся к Тому.

— Но?

— В назначениях для неё указаны обычные успокоительные зелья, я не нашёл других. — Том нервно поправил воротничок рубашки, ему стало труднее дышать. — Обычное успокаивающее ведь тёмно-синего цвета, с лёгким ароматом полыни?

Повисла пауза. Гнетущая тишина между ними в ординаторской, опущенной в полумрак, казалось, сама стала, как вязкое зелье — неприятное и горькое. Можно было ожидать худшего. Герострат Суинни задумчиво почесал небритый подбородок.

— Ты тоже заметил? — голос его стал чуть тише.

— У меня нет доказательств, но... — начал Том, а преподаватель указал ему жестом занять место на диване напротив него и приготовился внимательно слушать.

* * *

У Герострата тоже не было доказательств, только подозрения. И подозревал он, к счастью, не Тома. Тут можно было бы выдохнуть и успокоиться, но… ему удалось привлечь Тома к «соучастию» в расследовании. Пятый этаж давно просил себе «материал» для опытов, и под «материалом» они подразумевали совсем не лабораторных мышей. Кажется, кто-то из них даже предлагал отлавливать бездомных магглов, чтобы спокойно на них экспериментировать. Что Тому показалось разумным.

Однако эту инициативу отмели не ввиду её чудовищности, а из-за того, что не обладающий магией человек вряд ли будет полезен для подобных дел. Только и всего.

Со слов Суинни, у него не хватало ни времени, ни сил следить за порядком в отделении. Людей тут тоже не хватало. Но внезапно ему под руку подвернулся отличник-выпускник Том Реддл, который к тому же оказался очень любопытным и начал замечать те же странности, что и Суинни. Правда, странности творились по всему отделению, но Том заметил только те, которые касались непосредственно Грейнджер.

Зелья подменяли не только у неё. Ей зелья подменяли на неизвестный состав с аконитом, который Герострат вызвался проверить. Хотя Том решил, что свой образец, о котором он умолчал, он тоже испытает: часть хотел рассмотреть сам, а другую отправить профессору Слизнорту. Было рискованно, но… ему захотелось тоже разобраться. Нескольким другим несчастным подливали иного состава зелья, которые Суинни не всегда успевал отслеживать. Со слов целителя он понял, что кто-то следит за тем, чтобы Грейнджер не пила непонятную отраву. Вот так безразличие Тома обернулось для неё почему-то благом…

А ведь он раньше хотел её убить.

Теперь Том получил своеобразный карт-бланш: доступ не только к Грейнджер, но и к двум другим пациентам, которых Суинни охранял. В одиночных палатах содержались именно такие — никому не нужные потеряшки, которых никто не будет искать.

У которых никого нет.

* * *

Суинни уже ушёл домой, а Том снова остался на дежурство. Он сел на место Герострата и уронил голову на стол, обхватив её руками. Герострат полностью оправдывал своё имя — если он пойдёт дальше, то спалит систему пятого этажа дотла… и подбил его, Тома, к тому, чтобы помогать ему.

И всё из-за Гермионы. Из-за того, что она по своей глупости тут оказалась, и он пошёл за ней. Не в «Горбин и Бэрк», не в Министерство магии — нет, он пошёл в гадкую больницу!

И она так и не ответила на главный вопрос Тома: «Почему она на него напала?»

Если она знала о крестражах, то должна была знать и о том, что убить Реддла не так легко, и всё же… она попыталась. Почему?

Сердце неприятно кольнуло.

Он взял в руки одну из карт, оставленных Геростратом. Открыл, стал вчитываться. Конечно же, многое ему было пока не понятно, но что такое диссоциативное расстройство личности он уже успел прочитать, только на практике ещё не видел. Это был взрослый волшебник сорока лет. Вернулся из Европы с войны, куда пошёл добровольцем в маггловскую армию. Волшебник — в маггловскую армию.

Том отложил его карту и перешёл к следующей. Карта Гермионы. Том вздохнул. В его голове всплыл разговор, при котором Суинни вручил ему вожделенный «ключ» к её палате.

— Лечить знакомых и родных неэтично, кажется, — аккуратно заметил Том, беря в руки её карту.

Герострат вздохнул и потер переносицу. В воспоминании он сидел на том же месте, на котором сейчас сидел Том — за своим выщербленным столом.

— Это… сложный вопрос для любого целителя, Том, — начал он, подбирая слова. — С одной стороны — да, неэтично.

Как Пруэтт и говорила: нельзя лечить близких. Правда, Гермиона для Тома не была близкой. Она была никем.

— А с другой… если я направлю близкого мне человека к другому медику, так как лечить его мне «неэтично», а тот другой медик совершит ошибку, которую не совершил бы я, — голубые глаза Суинни блеснули в полумраке. — Кто будет виноват в том, что мой близкий человек пострадал?

Ответ был слишком очевиден.

— Другой целитель, допустивший ошибку, — без тени сомнения ответил Том.

— Вот, а я считаю, что виноват я, так как мог бы вылечить сам, а направил к другому.

— Зато вы можете не брать на себя ответственность за…

— Но я обязан брать на себя такую ответственность, — Герострат встал со стула, подошёл к Тому, державшему в руках карту Гермионы, и постучал по картонной обложке пальцем. — И за своих близких, и за своих пациентов. Этика, понимаешь, штука такая… непростая, — он опустился на диван рядом. — А иногда ответственность к нам приходит без спроса, Том…

Ответственность… Пальцы машинально сжали карту так, что листы оказались чуть смяты. Герострат говорил Тому, что он взял на себя ответственность, когда решил углубиться в дело Гермионы. Внутри всё похолодело. Никогда никаких связей ни с кем, никаких привязанностей. Но у неё больше никого не было… Только он.

Том оторвал голову от стола, вынырнув из своих мыслей.

Можно было поступить согласно этике Пруэтт, этике самого Тома — уйти и дать разбираться другим. Но нужно было поступать, как Герострат: делать всё самому, иначе другие могут сделать всё ещё хуже. Перед такой моральной дилеммой он всё ещё стоял. Даже убийство Миртл вызывало в нём куда меньше ужаса, чем то, к чему его вела вся эта история.

Достав из кармана флакон с остатками зелья, он поднёс его к лампе и внимательно рассмотрел на свету. Оно почти не просвечивалось, как обычные зелья, не было прозрачности — почти чёрная вязкая жижа. Скорее бы Слизнорт прислал ему свой ответ по поводу этой гадости. Он взял чашку, в которой оставалось немного воды, и, капнув немного, размешал ложкой. Полученную, едва окрашенную в лиловый цвет, воду Том понюхал — запах аконита уменьшился. Затем он решил обмакнуть палец в раствор и попробовать кончиком языка.

Моментально будто тысяча маленьких колючек прошлась по языку, а сознание словно выбило из него на мгновение. Всего на секунду он потерял контроль над собой и над телом. Решив на сегодня закончить с исследованиями, он вылил остатки воды в цветок, стоявший на шкафу, — бездумно, на автомате.

* * *

Он ходил к ней уже около двух месяцев, почти каждый день. Ему казалось, что она ждала его. Когда он заглянул в окно, перед тем как зайти, — увидел её взгляд, направленный на дверь. Заинтересованный. И испуганный.

Гермиона с ногами забралась на кровать и, обхватив руками колени, смотрела, как Том зашёл в её крохотную палату. Тоненькая больничная роба с длинными рукавами накрыла её хрупкую фигуру будто саван, только цвет был серый, а не погребальный чёрный.

— Ты приходишь сюда каждый день… — прошептала она, глядя на него.

— Я здесь работаю, — сухо заметил он. Затем он нагнулся к её лицу и издевательски вернул ей её прежнюю фразу: — Испугалась?

Нахмурившись, Гермиона отвернулась от него. Он настолько расслабился, что даже перестал использовать смирительное заклинание, только чары на дверь ставил. Знал, что ей не сбежать. Но тут она совершила неожиданный поступок — резко ринулась с кровати так, что Том отшатнулся, схватила с тумбочки кубок и поднесла его к губам.

Он даже забыл о своей палочке: подскочив к ней, он ударил её по ладони, выбивая кубок из рук, разливая зелье на пол.

— Дура! — его голос почти сорвался на крик. — Ты думаешь, почему до сих пор жива?

— Я знаю, почему я до сих пор жива, Том, — не замедлила с ответом Гермиона, потирая ушибленное запястье.

— Я этого не знаю, расскажи мне, почему ты ещё жива? — Тело дрожало — не от ярости, а от осознания: он не успел бы, если бы она действительно сделала глоток.

— Потому что ты боишься меня потерять, прежде чем выведаешь всё… — она смотрела на него поразительно спокойно, без укора, без ненависти. — Ты хочешь знать, что с тобой станет в будущем.

Том глубоко вздохнул, пытаясь совладать с собой. Хотелось швырнуть кубок в Гермиону и поднос с едой тоже в неё запустить. Но он сел на стул напротив кровати и снова сделал глубокий вдох. Гермиона опустилась обратно на свою койку, скрипнули пружины продавленного матраса.

Посмотрев на Гермиону, он увидел, как дрогнули её губы — она не хотела на самом деле пить эту дрянь, испугалась, что Том её не остановит. Верхняя лампа моргнула, на секунду погрузив палату во мрак.

— А если будущее уже настолько изменилось, что известные тебе события не случатся никогда? — после его слов в её глазах на мгновение проскользнула надежда и тут же погасла. — Я выбрал другой путь...

— Ты этот путь выбрал не от доброты душевной, — в голосе Гермионы сквозил напускной скептицизм. — Тебя на него привёл эгоизм и страх. Ты не понимаешь людей, не принимаешь их со всеми слабостями и страхами.

— Но я по нему пошёл, — тихо ответил Том. — Из-за тебя.

И тут же он увидел, как зрачки Гермионы расширились от шока, как открылся рот, но она не издала ни звука. Она смотрела на него округлившимися от удивления глазами, и Тому показалось, что он слышит, как у неё бешено стучит сердце.

Он также на неё смотрел, и казалось, что сердце барабанит в унисон с её. Это была первая из их бесед, когда он ощутил ползущий по спине страх не от её слов, а от своих собственных.

* * *

Утро поразило своей гнетущей тишиной. Казалось, что даже больничные мухи решили не просыпаться. Хотя обычно жизнь в отделении начиналась рано, но сегодня все будто решили взять выходной.

Настроение у Тома после вечерней беседы с Гермионой было странным — он вроде бы и должен был себя чувствовать, как натянутая струна, но отчего-то ощущал умиротворение. Будто признав «из-за тебя», с его плеч свалился огромный груз. Ужас, который он испытал из-за собственных слов, зародил в нём что-то новое.

Из-за неё он теперь остался здесь, потому что у неё никого не было. И потому что у него никого не было.

На столе стояли две чашки кофе из кафе для персонала внизу: из одной Том пил сам, другую с помощью заклинания поддерживал горячей, чтобы угостить Пруэтт. Слишком тёмной лошадкой была эта рыжая зельеварка с пятого этажа, слишком виляла. И постоянно совала нос не туда. После разговора с Геростратом Том стал припоминать, что она ошивалась не только у палаты Гермионы, у других тоже, а ещё…

Он взял в руки карту, которая точно заинтересовала бы Пруэтт. Хотя Том понимал, что всё, что там написано, скорее всего, ей было уже известно. Ей нужна была не карта — ей нужен был постоянный доступ к пациентам. Том всё ещё колебался, глядя на подготовленный кофе, но все сомнения ушли, как только возле ординаторской показалась она…

— О, ты, как обычно, первый, — услышал он певучий голос Магдалены в дверях.

Первый. Обычно он тут и ночевал. Потому что ему некуда было идти.

— Что читаешь? — она зашла, цокая каблучками. Судя по тому, как её взгляд изменился, когда она увидела в его руках карту, Пруэтт сразу поняла, что читал Том.

— Будешь кофе? — улыбнулся Том, стараясь выдавить из себя как можно больше миролюбия. — Специально для тебя поддерживал его горячим.

— Как мило, — с лица Пруэтт улыбка исчезла, но чашку с кофе она приняла. — Бесплатный больничный кофе… Да ты романтик.

Губы Тома разъехались ещё шире после того, как она села на диван и всё же отпила немного напитка.

— Эта девушка, Грейнджер, — Том демонстративно раскрыл её карту. — Ей же назначены сейчас обычные седативные?

— Да… — неожиданно для себя ответила Пруэтт, заёрзав на диване.

Том внимательно на неё посмотрел поверх карты, пытаясь скрыть подступающее раздражение.

— Я несколько раз у неё бывал, и… — он немного подался вперёд, а голос его стал тише. — То зелье, которое ей дают, не похоже на обычное успокоительное.

Пруэтт вздрогнула и посмотрела в наполовину выпитую чашку кофе. Том в это время махнул в сторону двери и запер её невербальным заклинанием. Магдалена не создавала впечатление дуры, которая сдастся просто так.

— Правда, — неохотно кивнула она. — Потому что… — голос Магдалены дрогнул. — Её слова не похожи на обычный бред, она уверена в правдивости своих слов.

— Как и все больные, находящиеся здесь, — твёрдо заметил Том. — У неё же нет шизофрении, верно? — тихо уточнил он.

Глаза её непонимающе округлились, она подняла взгляд на Тома.

— Нет, она не… Б-бол-л-льна…

Пруэтт вскочила и попыталась выхватить карту из пальцев Тома, но он быстро отвёл руку в сторону, и она схватила лишь воздух. Видно было, как она борется с собой. Она посмотрела на дверь, и по её взгляду стало ясно, что она поняла — выхода у неё нет.

— Откуда ты это знаешь? — холодно спросил он, продолжая допрос.

— М-мы просветили её голову магией… — её пальцы скользнули к горлу, будто пытаясь не дать словам выйти изо рта. — У неё нет т-типичного поражения лобных д-долей.

Магдалена запнулась и озлобленно уставилась на Тома.

— И Герострат знает? — с нажимом спросил он.

— Нет, м-мы в карту внесли… — она прикусила губу, пытаясь замолчать, — нуж-жные нам данные… — вдруг её взгляд прояснился, а кружка выпала из рук. — Ты подмешал мне Веритасерум?

Как легко она попалась в его ловушку и как хорошо, что с первого глотка не распознала зелье в кофе. Том, конечно же, хотел узнать больше, но рисковать было нельзя. Вскочив с дивана, Пруэтт выхватила палочку и направила её на Тома, он, правда, ожидал этого и оказался куда проворнее. Тренировки в дуэльном клубе давали о себе знать.

— Обливейт! — он резко вскинул палочку, чтобы стереть её воспоминания об этом разговоре.

Остекленевшие глаза давали понять, что всё прошло успешно. Но… что это за «мы», которых упомянула Пруэтт? Жаль, что он подлил так мало зелья в её кофе, и оно так быстро закончилось в своём действии… С другой стороны, теперь у Тома были не догадки — у него была твёрдая уверенность, что всё тут происходит не просто так.

* * *

В обед, который Том решил пропустить, он размышлял над тем, как скоро Гораций даст ответ. Очевидно было, что ему требовалось некоторое время, чтобы разобраться с составом, понять, как он должен действовать. Хотя бы в общих чертах. И всё же… Том был как на иголках.

На обходе он даже едва не выронил поднос с дневными зельями — благо, что успел вовремя сохранить равновесие. И всё равно дежурная сестра неодобрительно цокнула языком в его сторону.

— Новички… — вздохнула она. — Эй, как закончишь с зельями, возьми яблочного пирога, Том, — вдруг окликнула она его.

Он резко выпрямил спину и посмотрел на ведьму. Раньше он не обращал на неё особого внимания и был немного озадачен её предложением насчёт яблочного пирога. Хотя есть хотелось — с самого утра, кроме кофе, у него во рту больше ничего не было. Дежурная сестра, женщина лет пятидесяти с пшеничными волосами, небрежно убранными под чепчик, и лучистыми морщинками вокруг глаз, пояснила:

— У Борма был юбилей, и мы оставили тебе кусок. Но если не хочешь…

— Спасибо, — быстро буркнул Том и пошёл дальше.

Как-то странно было, что ему оставили аж целый кусок пирога… Или она заметила, что он почти ничего не ест, и решила… Тогда это ещё больший конфуз, раз она поняла, что копеек с подработки хватает только на бесплатный кофе и скудный обед. Наверное, Тому не стоило даже притрагиваться к этому злосчастному пирогу, который теперь в мыслях манил его к себе. От этого становилось неуютно.

Но, с другой стороны, в школе же он выманивал всякие штуки у учеников в обмен на домашние задания. Чем эта ситуация с пирогом отличалась от школьной?

* * *

Всё же Том сдался. Взял себе кофе, вернулся на пост, зашёл в сестринскую и забрал этот треклятый пирог, мысли вокруг которого вились последние полчаса. Со всем этим набором он расположился в ординаторской и принялся за изучение карт, оставленных ему Геростратом. Пометки для нескольких обычных пациентов он уже сделал, и теперь, попивая кофе, развернул перед собой карту третьего пациента. Пациентки.

Быстро пробежав глазами строчки, Том задумчиво откинулся на стуле. Деревянная спинка жалобно скрипнула, и он тут же сел нормально. Не хватало ещё сломать этот повидавший многое стул. У этой тоже никого не было. Женщина, около тридцати лет, сирота, замужем за зельеваром-экспериментатором, тоже одиночкой. Несчастный случай в подвале дома, взрыв — и вот, пожалуйста, три трупа: муж и двое детей. Сама миссис Джонс в это время отошла за покупками. Увиденное её так потрясло, что у неё случился срыв, и её отправили в больницу, сюда, на четвёртый этаж.

Интересно, как много людей теряют рассудок, когда не могут справиться с жизненными трудностями? Том предполагал, что потеря семьи — не просто трудность, наверное, для женщины это настоящая трагедия. Но… а если стереть из её памяти воспоминания о муже и о детях, станет ли ей легче? Может быть, она быстрее пришла бы в норму и… Герострат его за предложение подобного вышвырнул бы из отделения за шкирку. Или, если не драматизировать, — сделал бы строгий выговор и снова прочёл бы лекцию об ответственности.

Вынырнув из пучины своих дум, Том углубился в чтение карты. Назначения: седативные, зелье сна-без-сновидений… и что-то интересное — зелье, притупляющее чувства. Том задумался, пытаясь вспомнить, встречал ли он такое зелье у кого-то из других пациентов. Нахмурившись и закусив щёку, так и не припомнив, он взял с полки, висевшей над столом, несколько не сданных на пост карт и порылся в поисках назначений в них. Ничего похожего не было.

А кем были сделаны назначения? Он пригляделся к подписи — нет, то был не Герострат. Но Суинни бы проверил их и, если ему что-то не понравилось, то отменил. Подпись Ленгдона — такая же, как на документах Тома о зачислении.

— Да нет… — Том шумно выдохнул и отхлебнул кофе. — Нет, зачем ему… — он опасливо скосил взгляд на дверь, словно опасаясь, что сюда кто-то ворвётся и отберёт у него с таким трудом добытый доступ к… Гермионе.

Вздохнув, Том отправил последний кусок пирога в рот и облизнул указательный и большой пальцы. Было вкусно. И сытно. Прикрыв глаза, он вновь откинулся на скрипнувшую спинку стула. Перед тем как зайти к Гермионе, надо было посетить миссис Джонс… Посмотреть своими глазами на неё и попробовать понять, похож ли её диагноз на Гермионин.

Как он умудрился втянуться в эту историю? Он пришёл всего лишь за тем, чтобы выведать всё у Гермионы, а затем, если понадобится, устранить её. И вот он теперь в той точке, когда Герострат вводит его в курс странных дел, а сам Том чуть ли не как детектив пытается вести расследование.

Может быть, у Гертруды Джонс был диагноз, а может быть, и не было.

Взглянув в окно, он понял, что солнце ещё в зените, и сегодня у него полно времени, чтобы позаниматься делами, порученными Геростратом.

* * *

Перед тем как войти в палату, Том осторожно заглянул в маленькое дверное окно. Обстановка тут была схожей с палатой Гермионы, только куда неряшливее: стены, испещрённые какими-то надписями и непонятными рисунками… Сама миссис Джонс сидела на стуле рядом со столом и, опустив голову к подбородку, исподлобья буравила взглядом стену.

Осторожно приоткрыв дверь, Том навёл на пациентку палочку, и тут же её больничная роба спеленала её на манер смирительной рубашки. Стандартное заклинание. Затем он запер за собой дверь и, нахмурившись, принялся разглядывать пациентку. Выглядела она… нездоровой: запавшие глаза, взгляд, не фокусирующийся ни на чём, подёргивающиеся губы.

Том перевёл взгляд на надписи и рисунки, которыми были расписаны стены. Первый вопрос, который у него возник, был: «Кто дал ей перо и чернила?» А потом он присмотрелся — детские стишки-считалочки, рисунки домиков, солнца и семьи, державшейся за руки. Он нервно сглотнул. Рисунки выглядели так, будто их рисовали детской рукой, но… Том перевёл взгляд на Гертруду, не обращавшую на него внимания. Какое-то странное ощущение застряло у него словно ком в горле. Жутко. Безнадёжно.

Постоянно повторяющиеся домики, слишком схематически изображённые, с ломаными крышами. Семья тоже была выведена слишком схематично — просто обозначение фигурок: большие «огуречки» с палочками по бокам и маленькие, державшиеся тонкими веточками за «руки» взрослых.

Он читал уже о подобном — острый психоз, который, возможно, открыл двери для дебюта шизофрении. Миссис Джонс была тут уже месяц и… судя по всему, улучшения были незначительными. Если их не будет совсем, то её лечение может затянуться не на месяцы, а на годы.

Подойдя к больничной тумбочке, Том внимательно осмотрел кубок, в котором были остатки зелья. Какое-то флуоресцентно-зелёное, незнакомое. Он достал из внутреннего кармана пустой пузырёк и наполнил его остатками зелья — хватило, чтобы заполнить примерно четверть крохотной ёмкости.

Затем он вновь повернулся к миссис Джонс. Её сухие губы странно двигались, будто она что-то тихо говорила. Том чуть нагнулся к ней, чтобы расслышать, продолжая внимательно разглядывать её лицо. Довольно молодое, но уже испещрённое глубокими морщинами.

— В-вы от-тпустите меня? — услышал он сиплый шепот.

— Отпущу? — он чуть отстранился от неё, но взгляда не отрывал.

— К д-детям… — тонкие костлявые пальцы её смяли серую рубашку. — О-они одни…

Том выпрямился. И в такой ситуации она не забывала о детях. Они мертвы, а она стремилась к ним.

За дверью послышалось, как кто-то неаккуратно толкнул тележку, так что её содержимое жалобно звякнуло. Том вздрогнул, а миссис Джонс будто не услышала этот резкий звук.

Пока что он увидел достаточно.

* * *

Сегодня она встретила его молчанием, но глядела на него всё так же удивлённо. Дрожащими пальцами она медленно перебирала простыню на кровати.

Том только сейчас к ней присмотрелся: искусанные сухие губы, бледные впалые щёки… Будто тень от той девчонки, что училась с ним на последнем курсе Хогвартса. Только глаза её были живыми. И они неотрывно за ним наблюдали: за тем, как он привычным движением опустошил кубок, как аккуратно поставил поднос.

Он снова кинул на неё взгляд. Почему-то казалось, что с каждым днём она выглядит всё хуже. Если сначала это была неестественная бледность, которую можно было списать на отсутствие доступа к солнечному свету, то сейчас её кожа казалась почти прозрачной, словно папирусная бумага. И покрытые коркой губы — не мягкие, как раньше.

Он наполнил кубок чистой водой.

— Ты теперь и днём можешь приходить? — Гермиона взглянула на окно, затянутое матовой плёнкой, через которое пробивались полуденные солнечные лучи. Как будто после их последнего разговора она ощущала неловкость перед ним.

— Я теперь в любое время могу приходить, — он взял стул и сел напротив её кровати. — Целитель Суинни дал разрешение.

Её состояние не было похоже на посттравматический синдром, мелкий тремор скорее напоминал ему… больного из четвёртой палаты, которому меняли назначения на этой неделе. У него была похожая реакция.

— Будешь снова меня расспрашивать? — её реакция была слегка заторможена.

— Вытяни руки, — Том проигнорировал её вопрос и резко поднялся на ноги, отчего Гермиона вздрогнула.

— Т-ты теперь целитель? — издевательски спросила она, но голос её слегка дрогнул.

— Вытяни руки вперёд, ладонями вниз.

Не доверяла. Он бы тоже себе не доверял. Он устало потёр переносицу — жест совсем как у… Она заметила этот жест, и взгляд её смягчился. Будто она увидела что-то знакомое.

— Не ребячься, — надавил он.

Нехотя она вытянула руки, но как только его пальцы аккуратно коснулись её запястий, тут же сжала ладони в кулаки. Гермиона неотрывно смотрела в его лицо, её карие глаза будто зацепились за что-то в нём и не желали отпускать.

— Давно перестала принимать это зелье?

Том пощупал её пульс. Без сверки с часами это ничего не давало, но ему казалось, что он неровный — то бешено скакал, то замирал, словно спотыкаясь.

— С тех пор, как ты здесь… — прошептала она. — Я его почти не пью. Иногда, когда сильно настаивают.

— Ясно, — он плотно сжал губы, размышляя. Наблюдая за работой Суинни, Том подмечал его методы, знал, на что обращать внимание при осмотре. Конечно, опыта у него не было совсем, но… — Абстинентный синдром. Синдром отмены. — Он на мгновение замолчал. — Возможно…

Кажется, в атласе было написано, что лечится он обычно симптоматически.

— Я поговорю с Геростратом, чтобы он тебя осмотрел и назначил обезболивающие и успокоительные…

— Нет! — голос Гермионы вдруг едва не сорвался на крик. — Нет! Том, не надо! — она вырвала запястья из его рук и сделала шаг назад. — Пожалуйста, не надо зелий… — вдруг её пальцы дрогнули снова, и она вцепилась в его рукав. — Я не хочу больше…

Она устала. Она устала не меньше, чем он. Том думал, что ему тяжело носиться по больнице с поручениями, но ей приходилось бороться здесь каждый час своего пребывания. И сейчас она думала, что борется с Томом за свою жизнь, не понимая, что от смерти или чего похуже её отгораживает именно он. Просто потому, что он у неё есть.

Прежде чем Том успел это осознать, его рука потянулась к Гермионе и мягко коснулась её волос. Вот почему нельзя лечить близких… их и правда становится жаль.

— Хорошо.

В этом коротком слове прозвучала забота, которой раньше Том никогда не проявлял.

— Спасибо, — едва слышно прошептала она и, сжав его рукав сильнее, уткнулась в его плечо лбом. На мгновение. И тут же отпрянула.

* * *

Том вышел от Гермионы и, пройдя по коридору, остановился в нескольких метрах от её палаты. Он озадаченно посмотрел на свою руку. Словно она принадлежала не ему… Только что Том Реддл погладил грязнокровку Грейнджер по голове, утешая. Сжав и разжав пальцы, он будто хотел удостовериться, что рука не отвалится и исправно работает. Коснувшись плеча, к которому Гермиона на мгновение прижималась лбом, Том ощутил странное чувство. Целостность.

— Хоть одна хорошая новость сегодня!

От неожиданности Том чуть не подпрыгнул на месте. По спине его дружески похлопал Герострат Суинни. Том резко обернулся и недоверчиво посмотрел на своего преподавателя.

— Какая новость?

— Ты не слышал? — Герострат обошёл его и, улыбнувшись, заглянул Тому в лицо. — Уже часа два все на ушах стоят. Война закончена!

— Закончена? — Том приподнял брови в удивлении. — А разве она не…

— Альбус Дамблдор одолел на дуэли Гриндевальда, — голубые глаза Герострата недоверчиво прищурились. — Да ты совсем себя загнал, брат, — он обнял онемевшего Тома за плечи. — Пойдём-ка отдохнём, угощу тебя сегодня выпивкой. Ты как будто бы не рад?

— Я... рад, даже слишком, — пробормотал Том, идя за Геростратом к выходу.

А он-то за беготнёй и не заметил, сколько сегодня сов разносило почту. И не обратил внимания на приподнятое настроение персонала — ему казалось, что они ещё не отошли от юбилея Борма.

Теперь Альбус стал ещё опаснее: возможно, его наградят каким-нибудь орденом, дадут какое-нибудь важное звание... Главное, чтобы он не решил на волне своего триумфа прокатиться по бывшим ученикам. Ведь если он решит это сделать, то, скорее всего, Тома он тоже не обойдёт стороной.

Следующим утром Том боролся с головной болью в кафетерии внизу: он пил уже третью чашку кофе, пытаясь собрать себя по кусочкам. С Геростратом они вчера вечером неплохо выпили. Ещё в баре три раза наливали всем за счёт заведения, и отказываться он не стал. На закуску у них были только картофельные чипсы от Смита.

Сейчас ему приходилось расплачиваться за свою легкомысленность. И чтобы этот день стал ещё хуже, на стол перед ним опустилась сова. Она важно прошлась, кинула письмо, едва не угодив им в кофе, и выжидающе на него посмотрела, свернув голову набок. Нахальная птица хотела угощения. Он отломил ей кусок печенья и небрежно кинул его на стол.

Внимание его приковало к себе письмо, подписанное до безумия знакомым почерком. Этот почерк Том запомнил на всю жизнь — так же убористо были выведены буквы в его письме о зачислении в Хогвартс.

Дамблдор. Что старику было от него нужно?

Дождавшись, пока птица, наконец, соизволит забрать своё угощение и улететь, Том распечатал письмо.

В конверте лежало два листа. И оба были исписаны знакомыми почерками его преподавателей.

Один лист был от Слизнорта, где тот давал свои пояснения по поводу зелья. Пробежав первые строчки глазами и увидев слова «аконит», «побочные эффекты», «новый состав», Том решил отложить его до вечера, чтобы чуть позже прочитать со всей возможной внимательностью.

Второй был от Альбуса Дамблдора. Том издал сдавленный стон, как будто его ударили под дых. Гораций, видимо, всё ему рассказал о присланном образце зелья. Нужно было скорее прочесть, что же там понаписал Альбус. Открывать было страшно — ощущалось, что сейчас на него из письма польётся укоряющая, витиеватая речь профессора трансфигурации. Том его до сих пор опасался.

На первый взгляд, в письме ничего необычного не было. Только сдержанная радость, что Том делает успехи, радеет учёбой, и Суинни с Ленгдоном им крайне довольны. Ещё бы — нашли себе раба за бесценок на ночной труд и радовались. Больше пугало другое: вопрос, когда Том сможет принять своего «любимого» профессора и провести ему небольшую экскурсию по отделению. Не вопрос даже — скорее уведомление, что он собирается сюда прибыть, а Тому следует выбрать удобную дату.

Конечно же, Дамблдор вряд ли загорелся желанием посетить Мунго исключительно из-за Тома. В чём была настоящая причина его визита? В зелье, про которое ему, скорее всего, поведал Гораций? Или в Гермионе?

Теперь нужно было решать — остаться в Мунго и встретить его, как он того просил, или сбежать, бросив всё.

Он поднял взгляд к потолку, и пальцы его сжали письмо, превращая желтоватую бумагу в комок. Если бы он только не ввязался в это с самого начала… Чёртова ответственность. И чёртова Гермиона, у которой больше никого нет!

* * *

— Итак, — Суинни вёл Тома и Пруэтт по пустынному коридору, на ходу начитывая лекцию, — сегодня мы с вами коснёмся темы состояния острого психоза.

В утренние часы, когда посещения ещё не начались, завтраки и лекарства были разнесены — четвёртый этаж засыпал. В отдельных палатах продолжалась возня, но большинство обитателей, устраивавших свой бедлам в основном по ночам, отсыпались. В мягкой тишине голос Герострата звучал как проповедь священника.

Он повернулся к Тому и внимательно на него посмотрел, словно его слова сейчас должны были относиться исключительно к нему.

— Давайте для наглядности представим: вот вы просыпаетесь однажды, а мир, который вам известен, больше не подчиняется законам реальности, — иногда Том такое представлял, и это его пугало. Пугало, что однажды всё, что ему известно, может оказаться чьей-то выдумкой. — Представьте, что голоса шепчут вам, но слышите их только вы, — эти слова Герострат сказал, повернувшись к Магдалене. — Стены дышат, в углу стоит пугающий силуэт, который разглядеть можете только вы…

Мистицизм в словах Герострата Суинни будто бы прорвал им дверь в иную реальность, пугающую — с шепчущими голосами и жуткими тенями, тянущими свои пальцы к шее. Том остановился посреди коридора и оглянулся назад, будто желая убедиться, что это воображение играет с ним злую шутку.

— И вот вы уже в мире острого психоза, — Герострат возник за спиной у Тома и положил ему руку на плечо. — Это была лирика. Теперь окунёмся в клинические аспекты, — он кивнул, чтобы Том с Магдаленой достали блокноты. — Это не магия и не порча, это сбой в работе мозга. В галлюцинациях виноват сбой в работе таламуса, за бред у нас отвечает префронтальная кора…

Внезапный крик из восьмой палаты прервал речь Герострата. Тут же из сестринской вылетел Борм с дымящимся кубком зелья и побежал к палате.

— Какой шустрый, — тихо заметил Суинни. — Имейте в виду, что психоз — это всего лишь симптом, а не диагноз. Причины? — он снова взглянул на Тома. — Их мы будем рассматривать позже. Но кратко: биологические, психологические — например, стресс — и внешние факторы.

Стресс… Том вспомнил про Гертруду. А Гермиона? У неё тот же симптом? Нет, она слишком много знала, чтобы принимать её слова за бред. И бред, который понимал только Том.

Они продолжили идти по коридору, цокот каблуков Пруэтт неприятно отдавался в голове. В который раз Том уже задумывался — ну почему нельзя носить нормальную обувь? Почему о твоём приближении должно знать пол-отделения за пять минут до того, как ты окажешься у двери? С другой стороны, это было удобно… Заранее знать, когда подойдёт Пруэтт.

— А я думала, что сегодня мы будем разбирать психопатию, — холодно заметила Пруэтт, выразительно посмотрев на Тома. — Или это… слишком близкая для кого-то тема?

Том закусил щёку, ему хотелось уже ударить рыжую ведьму об стену — столько неуместностей вылетало из её рта. Но он стерпел и промолчал, стиснув в руке блокнот.

— А такие пациенты к нам попадают редко, как только появится клинический случай — мы его разберём, — Суинни тоже посмотрел внимательно на Тома. — Психопатия — синдром, для диагноза требуется комплекс признаков. Однако можно иметь отдельные черты психопата без полной картины… Но знаете, что любопытно… В нашей работе даже один признак, к примеру, отсутствие страха, — может быть полезен.

Только у Тома был страх. И не один — много-много страхов. Один из них заставил его создать крестраж, второй привёл в Мунго, третий заставлял каждый день приходить к Гермионе, четвёртый страх появился совсем недавно, и Том не мог себе в нём признаться. Он стал бояться, что однажды палата Гермионы окажется пуста.

* * *

Наконец настало время обеда. Том уединился в одном из пустых коридоров хирургии второго этажа с сандвичем и больничным кофе. Тут обычно было немноголюдно — все целители при деле, а пациенты не шастали по палатам и этажу. Откусив от сандвича, медленно пережёвывая его, он развернул письмо от Горация и положил его к себе на колени.

Добрую половину письма, если не больше, Слизнорт разливался потоком радостей и комплиментов по поводу выбора Томом профессии. Под конец, правда, выразил сожаление о нежелании Тома попробовать себя в Министерстве магии — ведь он, Гораций Слизнорт, вполне мог оказать ему посильную протекцию в получении места. Вздохнув, Том откусил от сандвича ещё кусок и запил его остывшим кофе.

Самое главное, то, из-за чего Том вообще пошёл на риск, вступив в переписку, профессор зелий уместил в конце.

«Мне не удалось найти аналог зелья, которое вы мне прислали, Том. Проанализировав его, насколько мне позволяло время в той спешке, о которой вы писали, могу сказать, что аконит в таких количествах — чистый яд. Но его уравновешивает безоаровая пыль, придающая зелью тёмный оттенок. По своим свойствам оно должно, предполагаю, как-то воздействовать на разум, возможно, даже вести к его деградации. Однако, мальчик мой, это всего лишь догадки. Без должных исследований и испытаний сказать с уверенностью я этого не могу. Думается мне, что принимать этот напиток не только опасно, но и мучительно».

— Опасно и мучительно… — Том засунул остатки сандвича в рот, а затем быстро сложил письмо и убрал его во внутренний карман.

Собственно, Гораций просто подтвердил опасения Тома, не особенно сильно раскрыв секрет зелья. Том надеялся, что это усиленная версия какого-либо старого эликсира, но даже Гораций не нашёл, с чем связать состав. Это точно какой-то новый экспериментальный напиток…

И… если зелье разрушает разум, то как удалось Гермионе так долго продержаться? Если только ей стали давать его не сразу. Чёртова Пруэтт со своим пятым этажом, с этим треклятым «мы». Стоило влить в её кофе побольше Веритасерума, чтобы её язык болтался свободнее.

Отправлять Горацию новое зелье для анализа было не вариантом — раз он сдал Тома Дамблдору один раз, то сделает это снова.

Поэтому Том пытался разобраться сам. Итак, зелье, притупляющее чувства, которое было записано в карте миссис Джонс… Он залез в справочник. «Каменное сердце» — убирающее часть эмоций, позволяющее отключить целый спектр. Использовалось в медицине при лечении острых состояний, а также… вызывало привыкание и являлось сильным наркотиком. Применять под строгим контролем.

То, что зелье являлось наркотиком, Тома не смутило — многие лечебные зелья могли вызвать зависимость и не подходили здоровым людям. Но они и не были предназначены для здоровых — их назначение помогать больным.

Смутило Тома другое — по описанию «Каменное сердце» содержало маковый цвет, а также его вываренные семена, и оттенок у зелья должен был быть тёмно-красным. Зелье же, остатки которого он взял из кубка миссис Джонс, было ярко-зелёное, почти сияющее. Также «Каменное сердце» должно иметь слабый запах ацетона, а это... оно пахло едким дымом, как бы странно это ни было.

Всё ещё больше усложнилось, когда вечером он поговорил с Гермионой. Хотя после того, как Гермиона сорвалась и попросила не говорить Герострату об ухудшении и не давать ей зелий, она стала слишком тихой. Словно то откровение заставило её что-то переосмыслить.

В кармане он держал этот пузырёк и нервно перекатывал его пальцами.

— Что там у тебя? — вдруг задала она вопрос. Впервые она интересовалась, что у Тома в кармане — вообще, она нечасто что-то спрашивала.

— Это? — он достал пузырёк, мгновение покрутил его в руках, затем положил его в ладонь Гермионе. Она поднесла его к глазам, чтобы лучше разглядеть. Зелье отливало ярким зеленым цветом, чуть переливаясь под светом лампы. — В назначении указано, что это «Каменное сердце», но... ни по запаху, ни по цвету оно не похоже на него. Что-то новое.

Он уловил промелькнувший страх в глазах Гермионы. Её худенькие пальцы дрогнули, и она едва не выронила пузырёк на пол.

— Оно тебе знакомо? — Том быстро выхватил его из её рук. — Тебе его давали? — тон его был напряжённым.

— Нет, но... — она следила за зельем в его руках: как он переложил его в правую руку, затем поднёс к свету, чтобы просветить. — Кажется, я про него слышала — жидкий ужас.

— Жидкий ужас? — Том приподнял бровь.

— Зелье отчаяния — другое название, — Гермиона произнесла это тихо, осторожно, словно опасаясь своих слов. — Это как жидкое воплощение ужаса: страх, галлюцинации, физическая боль и жажда, невыносимая жажда… В будущем кое-кто, — она укоризнённо посмотрела на Тома, — будет его использовать для достижения своих целей.

Кое-кто... Конечно же она вновь намекала на него, но прямо на этот раз не говорила. И не обвиняла.

— Его сейчас дают одной пациентке, — Том продолжал крутить флакон в пальцах. — У неё острый психоз после… — он замолчал на секунду, пытаясь правильно сформулировать свои слова. — Потери семьи. Вряд ли такое зелье поможет от горя...

Гермиона покачала головой. Точно не поможет — она была с ним согласна. Но… с ней было что-то не так. Мелкий тремор рук, сухость кожи… Ей нужно было принимать что-то восстанавливающее. Том присел рядом с ней на корточки, убрал спутавшийся локон от её лица и заглянул в её карие глаза. Всё ещё живые, не затуманенные.

— Слышала новости? — он попытался сместить фокус беседы с зелья. — Альбус Дамблдор одолел великого Гриндевальда. Невероятно, да?

Радости он по этому поводу не испытывал — скорее волнение от предстоящего визита. Его пальцы слегка дрогнули у ее щеки.

— И теперь ты боишься, да? — она сказала это без торжествующей улыбки, с какой обычно обнажала его страхи. Просто констатировала, как факт.

— Нет, — резко и быстро солгал он, а затем еле слышно добавил: — да… Он, как обычно, будет делать поспешные выводы, он не поймёт, что…

— Ты боишься, что он неправильно всё истолкует и не оставит тебе даже шанса объясниться, — почему она так хорошо его понимала? Лучше, чем Том сам себя мог понять. — Сбежишь? — в её словах прозвучал вызов.

— Нет, — ответил Том после небольшой паузы. И он не лгал.

Его пальцы обхватили тонкое запястье Гермионы, он сосредоточился на её пульсе. Снова какой-то рваный ритм… Она не пила это странное зелье, по крайней мере при Томе. Но ей явно становилось хуже.

Возможно ли, что в ночь, когда он ушёл выпить с Геростратом, кто-то навестил Гермиону? Том отпустил её руку и сжал губы в тонкую нитку.

Если он не разберётся с Пруэтт и этими «мы», то от… У него дух перехватило. От Гермионы Грейнджер даже тени не останется, только пустая оболочка, как от Гертруды Джонс.

* * *

Хорошо, что вечером их лекционная, в которой они и так почти не сидели, была пуста. Том смог спокойно туда пройти, чтобы уединиться и не быть застигнутым кем-то из персонала. Не то чтобы он делал что-то незаконное… Но афишировать свои действия он не желал.

Аккуратно прикрыв за собой дверь и кинув на неё заклинание, Том зажёг свет над столом, за которым Герострат обычно начинал им начитывать материал. Вечером небольшой зал со стрельчатыми окнами, тянувшимися почти до потолка, навевал мрачные думы. Полутьма в помещении, гнетущая тьма за окном — даже луна нырнула за тучи, как только Том решил выглянуть на улицу.

Взяв в руки измятое письмо от Альбуса Дамблдора, он расправил его на столе ладонями, а затем взмахнул над ним волшебной палочкой. Лист стал снова гладким. Том задумчиво на него посмотрел, вновь перечитывая строчки о предполагаемой встрече. Он уже дал свой ответ профессору. Теперь оставалось поработать с письмом. Снова взмахнув палочкой, он перемешал буквы в последних строках и вывел из них новые слова, расставив их в красивые абзацы. Выглядел результат очень убедительно.

Сложив письмо втрое, он убрал его в конверт. Письмо от Горация он заблаговременно оттуда вынул и спрятал во внутренний карман мантии. Теперь оставалось закинуть наживку.

Лучше всего это будет сделать завтра.

Перед тем как отправиться отдыхать в ординаторскую, Том совершил привычный маленький обход по палатам. Собрал несколько записок с утренними заданиями, заглянул на пост, чтобы отнести туда пару пустых склянок от зелий. Уточнил, не произошло ли чего за это время и не требуется ли от него помощь. И в итоге спокойно отправился вздремнуть.

Спокойно ему, правда, не было. Внешне держал привычную холодность, а внутри бушевал. Всё свалилось, всё вместе: и это зелье, состав которого озадачил самого Слизнорта; и состояние Гермионы, которое почему-то ухудшалось; и в довершение всего — победа профессора и его желание приехать. Если уж Альбусу Дамблдору так не терпелось навестить бывшего ученика, то Том хотя бы должен был извлечь из этого выгоду для себя.

* * *

Утро началось для него с криков пациентов из двенадцатой палаты. Вскочив с дивана, будто его облили кипятком, Том, даже не успев поправить мятую после сна мантию, ринулся по коридору устранять беспорядок. К пациентам можно было применять далеко не все заклинания, но связывающее обычно помогало хорошо.

— Прекратите! Уберите это! — эхом доносились до него вопли волшебника, прибывшего сюда неделю назад с контузией и в психозе. Война закончилась, и скоро сюда, наверное, повалит множество новых её жертв.

Забежав в палату, Том обнаружил, как этот мужчина средних лет с заметной проседью в тёмных волосах опрокинул больничную кушетку и спрятался за ней, как за блиндажом.

Яркие солнечные лучи выхватывали из тени резкие черты мужчины, лицо которого было перекошено мукой. Нахмурившись, Том взмахнул палочкой и обездвижил его, чтобы он не навредил себе или кому-то ещё. Тут же за его спиной появился ещё один санитар — Стивенс, лет на пять старше Тома. Он отлевитировал кушетку на место и стал приводить в порядок палату. Тем временем сам Том подошёл к пациенту, наклонился к нему и проверил пульс на шее — сердце колотилось с бешеной скоростью. А глаза пациента были расширены от ужаса.

— Что ему назначали? — выпрямившись, холодно спросил он. В палате витал знакомый аромат аконита. Того самого.

Стивенс замер и посмотрел на лист назначений, прикреплённый к кушетке, помятый и надорванный из-за суматохи.

— Успокоительное, — ответил он. — Восстанавливающее. Стандартные зелья, вроде бы.

Отлевитировав больного на кушетку, всё ещё обездвиженного, Том предложил зафиксировать его ремнями до прихода Герострата. И санитар согласно кивнул этой идее. Теперь требовался кофе, чтобы немного прийти в себя.

Перед тем как спуститься вниз, Том подошёл к палате Гермионы и заглянул в окошко. Она лежала на кровати, на первый взгляд с ней всё было хорошо.

* * *

На сестринском посту Том, делая вид, что изучает назначения пациентов, держал письмо нарочито небрежно, будто только что его вскрыл — и не слишком заботился о конфиденциальности. Он разложил на стойке несколько больничных листов и склонился над ними, хмурясь, будто внимательно их читает. Старшая сестра отошла в сестринскую за препаратами. Санитары расползлись по отделению, чтобы проверить других пациентов после утреннего каламбура.

Обычные утренние будни перед началом обучения, до которого ещё был час с лишним. Том обмахнулся письмом несколько раз, словно веером, и тут, будто почуяв запах пергамента из Хогвартса, на его наживку приплыли сразу две рыбки: рыжая Пруэтт и конопатый Борм.

— Любовное послание, Реддл? — игриво улыбнулась Магдалена, облокотившись о стойку рядом с Томом.

Он скучающе зевнул.

— Да, профессор Дамблдор предлагает устроить мне рандеву через месяц в нашем отделении, — безразлично сообщил он и достал письмо из конверта. — Вот, можешь прочесть.

— К чему мне это? — холодно поинтересовалась Пруэтт, беря двумя пальцами письмо за краешек. Но взгляд её карих глаз всё же жадно впился в строчки.

— Ну, ты же возмутилась в прошлый раз, что его рекомендации прошли мимо тебя, — прищурился Том и вновь уткнулся в назначения. — Исправляюсь.

Магдалена недоверчиво посмотрела на Тома после того, как пробежала глазами письмо, а затем обменялась многозначительным взглядом с Бормом.

— Со школы не виделся с Альбусом, — вступил в разговор молодой целитель. — Помню его уроки по Защите... А у тебя он уже Трансфигурацию вёл, наверное? — Борм встал от Тома с другой стороны — словно они с Магдаленой решили зажать его в клещи.

— У Реддла вообще замечательные отношения с профессором, — протянула Пруэтт, усмехнувшись. — Представляешь, он сам его сюда рекомендовал, а потом ещё следом отправил Ленгдону письмо с дополнительными «рекомендациями».

Глаза у Тома округлились. Ей откуда знать о том, что Альбус накарябал в больницу письмо с выражением глубоких сомнений в искренности Тома в выборе профессии?

— А теперь ещё и навестить решил — невероятная забота...

— Мы с... профессором познакомились раньше, чем я поступил в Хогвартс, — немного приврал Том. Это была почти правда — на пару месяцев раньше поступления. — Так что, в каком-то смысле... он за мной приглядывает... — он хотел добавить: «Ведь я сирота», но решил, что это уже будет лишним в этом спектакле.

И вот теперь он добился того эффекта, которого не произвело на Пруэтт письмо. В её глазах мелькнул страх. И Борм рядом как-то странно замялся, переступив с ноги на ногу.

— О-он к слизеринцам не очень... — начала она.

— То есть ты хочешь сказать, что профессор настолько предвзят, что делит людей на категории? — пронзительный взгляд Тома заставил её покраснеть. Он поверить не мог, что ему когда-либо придётся для вида обелять Альбуса Дамблдора. — Он бы не одобрил твои слова, Магдалена, — цокнул языком Том.

* * *

Благодаря высоким окнам аудитория была наполнена светом, в лучах которого было видно крупицы пыли, витающей в воздухе. Том стоял уже у стола в центре зала, облокотившись на него и положив голову на скрещённые руки. Он не выспался, сил почти не было.

Каблучки Пруэтт звонко цокали по полу, извещая о приближении Магдалены. Герострат нетерпеливо поглядывал то на дверь, то на часы, висевшие над входом. За опоздания он не ругал, но и не поощрял их. Наконец, Пруэтт забежала в аудиторию, прогарцевала к столу и встала рядом с Томом. После утренней беседы она даже не смотрела в его сторону, будто он её смертельно обидел.

— Берите стулья, чтобы вам было удобнее записывать, — Герострат махнул рукой в сторону стены, где стояла мебель для занятий.

Том, лениво взмахнув палочкой, призвал один из стульев и расположил его напротив стола Суинни. Пруэтт недовольно смотрела на него — скорее всего, из-за того, что заметила: он предпочитал колдовать невербально.

— Тебе помочь? — осведомился Том из вежливости.

— Благодарю, но я справлюсь, — Магдалена отвернулась и взмахнула палочкой. — Акцио стул.

Пожав плечами, Том устроился на своём месте, достал блокнот и вытянул ноги вперёд, чтобы дать спине немного расслабиться.

Обойдя стол, Герострат встал перед обоими своими учениками, привычным жестом потер переносицу и начал:

— Итак, в прошлый раз мы прошлись по симптомам, — он взял со своего стола пергамент и, свернув его в трубочку, постучал им по раскрытой ладони. — Как я вам говорил, острый психоз — не диагноз. Это состояние. Но если с органическими причинами всё относительно понятно — опухоли, инфекции, интоксикации, — то с психологическими сложнее. Глубже.

Герострат замолчал на мгновение и оперся бедром о стол.

— Почему вдруг рушится психика? Для некоторых достаточно одной капли, — он посмотрел на Тома. — Одного разговора, одного сна. А иногда — это годы внутренней гнили, — Герострат перевёл взгляд на Пруэтт. — Но почти всегда есть предрасположенность: высокий уровень тревожности, эмоциональная неустойчивость, склонность к подавлению чувств, — он на мгновение замолк. — Или изоляция. Хроническая.

— То есть это больше похоже на срыв… — протянула Пруэтт, покачивая ножкой.

— Да, в ряде случаев это срыв, если годами подавлять тревогу, гнев, вину, — Суинни отложил скрученный пергамент обратно на стол. — А потом — бум. И психика сломалась.

Он повернулся к ним спиной, несколько раз взмахнул палочкой и вывел список триггеров: Посттравматический стресс (ПТСР), Лишение сна, Длительное напряжение, Эмоциональная изоляция, Внутренний конфликт.

— Я бы выделил эмоциональную изоляцию… — Герострат скрестил руки на груди и вновь взглянул на Тома, записывавшего в блокнот. — Пациенты без семьи, без близких, без веры во что-то устойчивое — довольно уязвимы.

Том поднял на Герострата недоверчивый взгляд.

— Психоз? — чуть нахмурился он. — Даже если человек внешне здоров? — он вопросительно приподнял бровь. — От простого одиночества?

Пруэтт чуть скосила в его сторону глаза.

Лицо Герострата чуть помрачнело.

— Если он долго не даёт себе прожить чувства, то да, — он вздохнул. — Если выдерживает слишком много. И слишком долго.

— А кто в зоне риска? — подала голос Пруэтт.

— Все. Особенно те, кто считает, что с ними такого не может случиться, — Герострат сделал шаг вперёд, к её столу. — Иногда это принимает причудливые формы. Например, синдром Кандинского — Клерамбо — навязчивое ощущение, что мысли контролируются извне. У многих пациентов с этим синдромом — либо тяжёлое ПТСР, либо крайний уровень изоляции.

Тут Герострат громко хлопнул в ладоши, будто разрезая клинком повисшую тягучую тишину. Том моргнул несколько раз, словно выходя из транса, в который вогнал их тихий голос Суинни.

— Время в вашей компании летит быстрее снитча, — он усмехнулся. — Но, думаю, нам не помешает перерыв минут на пятнадцать.

После того как Пруэтт быстро встала со стула и покинула аудиторию, вновь зацокав по коридору, Герострат подошёл к Тому и положил руку ему на плечо.

— В сутках всего двадцать четыре часа, хотя бы шесть из них постарайся уделять сну, — серьёзно произнёс он, с металлом в голосе. — Переутомление ещё никому не шло на пользу, пациентам ты этим не поможешь.

* * *

Гермиона всегда высказывала то, что лежало у Тома в глубине души. Как только он начинал искать себе оправдания — она тут же хлёстко опускала его на землю.

Он сидел в палате напротив неё, вымотанный вечерней рутиной отделения, и боролся со сном. Необходимость обменяться с ней вечерними колкостями стала уже ритуалом. Только сегодня он на колкости, кажется, был не очень способен. Впервые не было сил даже злиться на Гермиону, а повод ведь был...

— Ты уже поставил себе диагноз?

— Нарциссическое расстройство… может, ещё и субпсихопат, — мрачно хмыкнул Том. — Последнее не лечится, — на удивление спокойно признал он.

— Ну, я слышала, что многие успешные психиатры имеют проблемы с головой, во всяком случае среди магглов, — задумчиво произнесла Гермиона. — Может быть, это твой случай?

Тому нелегко было признаваться себе в этом, но каждая неприятная ему фраза Гермионы, каждая, за которую хотелось её убить, отодвигала его от края пропасти. От бездны в тьму, в которую он так отчаянно шагал всю свою жизнь. Именно поэтому он не мог её убить. Казалось, если он от неё избавится, то и от последнего фатального прыжка некому будет его отговорить.

Он убеждал себя, что ненавидел её, но какая-то часть души тянулась к ней за новой порцией правды, чтобы убедиться, что он не утратил способность чувствовать окончательно.

Сев рядом с ней, он склонил голову ей на плечо.

— Всегда тебя терпеть не мог, — тихо признался Том.

— Взаимно, — отозвалась Гермиона. Она посмотрела на него, оценивая эту близость, и не отодвинулась, позволив ему сидеть рядом. Тепло её плеча согревало, оно казалось слишком мягким, чтобы оторвать потяжелевшую голову.

Том, вздрогнув, резко открыл глаза. Задремал? Он так устал, что, прислонив голову к её плечу, выключился на... Он посмотрел на часы. На двадцать, чёрт возьми, минут.

Гермиона сидела рядом — кажется, она не сдвинулась и на дюйм с момента, как он сел рядом.

— Не убила меня? — ощетинился Том.

— Я же не ты, — ответила она, посмотрев на него с укором.

— Ты уже пыталась меня убить, не строй из себя невинность, — процедил Том, вставая с кровати.

— Тогда ты был другим... — выдала ему Гермиона, глядя прямо в глаза. — Я пыталась остановить того, в кого ты можешь превратиться...

Он смотрел на неё зло, с негодованием, но именно этих чувств почему-то не испытывал. Скорее, она вызывала у него ужас. Ужас своей зеркальной похожестью на него. Тоже умна, тоже амбициозна и тоже плохо держит себя в руках. Но она была зеркалом ему: там, где он применял хитрость, она воспользовалась бы убеждением; она хитрила бы там, где Том угрожал; и угрожала бы только в том случае, если бы Том был готов убить.

Что же такого страшного произошло, что она решила его...

— А может быть, не превращусь.

— Может быть, — взгляд Гермионы стал мягче.

Её рука медленно поднялась к его лицу, пальцы едва коснулись чёрных взлохмаченных волос, но, дрогнув, отпрянули.

Том вдруг решил проверить, ощутит ли он что-нибудь, если... Он подался вперёд, так что лицо Гермионы оказалось к нему ближе, чем нужно. Через секунду их губы соприкоснулись. Глаза его были открыты, и он заметил, как панически расширились зрачки у Гермионы. Её ладони легли на его грудь в отталкивающем жесте, но она его не оттолкнула. И не ответила. Губы её были плотно сомкнуты, она прерывисто дышала.

Том её напугал.

Он быстро от неё отстранился.

Ему хотелось почувствовать, но...

— Ничего не ощутил, — выдохнул он.

— И... я... — ответила Гермиона, но Том видел, как вздымается её грудная клетка от волнения, как по щекам поплыл румянец. — Тебе было неприятно, — не вопрос, а утверждение.

— Нет, — к своему удивлению ответил он. — Не было.

В задумчивости она нахмурила брови, глядя на него. О чём-то размышляла, прикусив щёку, целую вечность. Том собирался встать, но она…

— А так? — ладонь вдруг мягко скользнула по его плечу, легла на шею. Её губы коснулись его века. Затем — виска. Скулы. Щеки...

Сердце забилось с такой скоростью, словно собиралось покинуть грудную клетку. Его пальцы машинально сомкнулись на её плечах — неуверенно, будто он сам не понимал, зачем. Но не для того, чтобы оттолкнуть.

Гермиона видела его смятение, уголки её губ едва заметно поднялись вверх. Она подняла глаза и, прежде чем он успел найти слова, сама коснулась его губ. Нежно. Но не мимолётно. Она задержалась. Том с трудом сдержал порыв — тело, будто само по себе, начало отвечать. Он чуть склонился вперёд, едва приоткрыл губы в ответ, ощущая их мягкость…

И вовремя остановился.

Он затаил дыхание, а Гермиона, видимо, почувствовав, чуть отстранилась. Не сразу. Её лоб почти касался его.

— Что ты почувствовал? — прошептала она. А потом, добавила тише: — Том.

Так его имя не звучало ещё ни от кого — с такой опасностью и интимной близостью. Он облизнул пересохшие губы.

— В-волнение, — голос его не слушался.

— И я, — она отстранилась и медленно убрала руку с его шеи, проведя кончиками пальцев по подбородку.

Том смотрел на неё ошарашено. Откуда у неё взялась над ним такая власть?

Он ушёл.

Просто отстранился, поднялся и вышел, как будто ничего не произошло. Как будто за минуту до этого не прикасался к ней губами, не чувствовал её пальцев у себя на шее.

В коридоре он шёл быстро, почти не разбирая пути. Казалось, весь Мунго рассыпался в мерцающий шум, он больше не слышал ни шагов, ни голосов, только гул в ушах — и горячее, неприятное пульсирование под кожей.

Ночь Том провёл в дряхлом доме Гонтов, официальный хозяин которого, не без помощи Тома, находился на отдыхе в Азкабане. Он ненавидел эту мрачную каменную развалюху, но выбора у него не было, и иногда он приходил ночевать туда. Охранные чары он давно подправил, чтобы они его признавали, и усилил парой новых.

Кровать была, конечно, неудобной, но то была кровать, а не продавленный диван или жёсткая кушетка.

Утро в больнице встретило его каким-то гнетущим беспокойством. Ещё на первом этаже он ощутил накрывающую это место тревогу: когда он выходил с кофе из буфета, то его чуть не сбил санитар, пулей мчавшийся к лестнице. Прогулочным шагом Том последовал за ним, попивая на ходу свой горячий напиток.

В пустой палате первого этажа, прямо напротив рекреации с лестницей, Том услышал цокот знакомых каблучков, словно кто-то мерил нервным шагом комнату. Как удачно, что этот кто-то был не один, и как хитро было придумано затаиться не на четвёртом этаже, где заведовал Суинни. Встав у стены, Том решил прислушаться к происходящему в палате — вновь, как заговорщик. Или как шпион.

— …это неофициально, — услышал он обрывок фразы. Кажется, это был голос Борма. — У нас ещё целый месяц.

— Он же всего лишь профессор в школе, — голосок Пруэтт, слегка высокомерный. — Что он сделает?

— Ты дура? — злобное шипение какого-то незнакомого голоса. — Герой войны… За ним толпы репортёров бегают…

— Его ещё к награде какой представят за этот месяц… — снова Борм. — И прибудет в новом статусе, как кавалер Ордена Мерлина или что похуже…

Вжавшись в стену, Том продолжал слушать, держа в оцепеневших пальцах остывший кофе. Пруэтт, Борм, кто-то ещё незнакомый… Сейчас они гадали, как им лучше замести следы, попутно споря о приезде Альбуса Дамблдора.

— Всё из-за этого слизеринского гадёныша, — тихо прошипела Пруэтт. — Неизвестно, что этот змеёныш ему понаписал. Шастает, везде лезет…

— Ты говорила, что его Дамблдор сюда рекомендовал?

— Да, и у Ленгдона лежит это письмо, — послышался вздох. — Он сказал, что Альбусу Дамблдору отказать не смел. Теперь пожинаем плоды…

Том сдержанно улыбнулся. Речь шла, судя по всему, о той рекомендации, которую он убедил написать профессора для Мунго. Забавно, какую силу имеют пара вежливых строчек на официальном бланке.

— А вдруг он раньше приедет? — тихо добавила Пруэтт.

— Не приедет, — отрезал Борм как-то неестественно бодро. — Ему некогда, он сейчас купается в лучах славы…

Дальше Том слушать не стал, так как расценил, что задерживаться дольше может быть небезопасно. Осторожно отойдя от двери, он тихо пошёл к лестнице, стараясь не привлекать внимания. Преодолев первый пролёт, он мигом взлетел до родного четвёртого этажа и своего психиатрического отделения.

Так, Пруэтт и Борм себя выдали с головой ещё когда, как коршуны, обступили его у сестринского поста. Кто третий? И надо было ещё разобраться с подписями Ленгдона в назначениях. С другой стороны, странного в этом ничего не было — главный целитель всё же.

Герострата он застал за проверкой ночной работы отделения: он стоял на посту и проверял выполненные назначения. Одна из сестёр как-то натянуто улыбнулась Суинни, а тот будто бы и не заметил. Том подошёл к нему, встал рядом и отпил кофе.

— Ночью всё спокойно было? — осведомился он у своего преподавателя.

— Да вот, вроде бы… — Герострат рассеянно почесал переносицу. — Опять не спал? — поднял он на Тома глаза.

— Спал, — Том поставил локти на стойку. — По твоему совету — шесть часов.

Усмехнувшись, он снова сделал глоток из стакана. Всё равно усталость чувствовалась, но гораздо меньше. Всё же разбитый и невнимательный Том был бы бесполезен. Он кинул взгляд на коридор, в конце которого были двери в одиночные палаты. В центре — её дверь…

— Если хочешь, сходи, проверь, всё ли там нормально, — кивнул ему Герострат. Он подпер щетинистую щёку ладонью и махнул в сторону коридора. — Что-то сегодня нервно как-то…

* * *

Утренние лучи мягко скользили по чисто вымытому мраморному полу, который отбивал гулкие шаги в больничную тишину. Как и было заведено, после обхода большинство пациентов отдыхали, лишь некоторые тихо переговаривались в палатах, чтобы занять себя.

Том шёл медленно.

Подходить к её палате после того, как закончился предыдущий вечер, было для него странно. Почти дойдя до двери, он остановился. Хотелось развернуться и уйти обратно на пост к Герострату.

Но нужно было хотя бы в палату заглянуть, хотя бы в окно — просто чтобы убедиться.

Из соседней двери выпорхнула медсестра, её голубая шапочка чуть съехала набок. Бодро она шагала по коридору с несколькими картами в руках. Под нос она бурчала, чуть слышно:

— Зачем ему эти древние истории?.. — она вздохнула, поравнявшись с Томом. — Больные уже лет пять тут не содержатся…

Повернув голову в её сторону, он нахмурился.

Они начали подчищать архивы? Так быстро?

Замерев на месте, Том сосредоточенно соображал. Только час назад он слышал разговор между Пруэтт, Бормом и кем-то третьим, из которого выходило, что они считали: у них есть временная фора. И сейчас они изымают дела пациентов. Таким образом, они и до неугодных больных доберутся. Если уже не пытались. Он облокотился о стену и провёл ладонью по подбородку… Повернулся в сторону палаты Гермионы.

Что ему говорил Герострат, когда позволил в качестве санитара приходить по вечерам в её одиночную клетку? «Из-за Борма, которому показалось, что у мисс Грейнджер условия излишне жёсткие, эта пациентка едва не сбежала».

Борм чуть было не допустил её побег. А если всё было иначе? Если этот побег планировала вовсе не она, а кто-то для неё? И вовсе не побег…

Вспомнился ещё один разговор с Геростратом: пятый этаж давно просил себе материал для исследований. Им нужны те, кого никто не хватится…

Ему нужно было узнать у неё правду.

— А тебе не пора на занятия? — резкий голос Пруэтт вывел Тома из раздумий. Резкий голос — без её привычных игривых мелизмов.

Как странно, что сегодня он не услышал стук её каблуков. Возможно ли, что она специально постоянно носила каблуки, чтобы потом лучше маскировать своё присутствие на этаже? Он перевёл на неё холодный взгляд и усмехнулся.

— Пора, как и тебе, Магдалена, — Том быстро подошёл к ней и ухватил её под локоть. — Мы же не будем заставлять целителя Суинни ждать?

И он почти галантно, но настойчиво повёл рыжую девицу прочь от палаты. Хотя бы её здесь быть не должно без Тома.

Цокот от её каблучков не раздавался привычным, гулким эхом по больничному коридору.

* * *

Том не испытывал никаких угрызений совести. Все поступки, совершённые в своей жизни, он считал необходимыми. Иногда понимал, что они неправильные, но всегда убеждал себя, что вынужден был так обойтись с людьми, потому что другого выхода у него не было. Его загнали в угол — ему в пятнадцать лет срочно понадобился крестраж, и не осталось выбора, кроме как пожертвовать Миртл. Если бы пришла другая девушка — значит, Том пожертвовал бы ею.

Он считал, что выбора не было, когда пошёл в отчий дом и, не сумев договориться, учинил там жестокую расправу. Конечно, предполагая, чем всё закончится, он подстраховался и заранее навестил своего дядю — Морфина, чтобы позаимствовать его палочку. А позже Морфина Гонта приговорили к двенадцати годам тюрьмы за тройное убийство. Потому что орудием на месте преступления была именно его волшебная палочка. И память его подвела очень некстати. Но он сам вынудил Тома, обозвав его ублюдком.

Потом Том пошёл бы работать в лавку «Горбин и Бэрк», и его также довели бы до черты, вынудив убить старушку Хепзибу. Из-за медальона. И чаши. Медальон — его семейная реликвия. Чаша — слишком ценна, чтобы оставлять её у какой-то шальной ведьмы, собирающей редкие вещи бездумно. Это ему поведала Гермиона когда-то.

Но вместо этого Том пошёл в Мунго…

Герострат уже закончил говорить, Пруэтт выбежала из аудитории, а Том сидел, обхватив голову руками. Кроме страха многое сходилось.

— Психопатия — это не ярлык. Это синдром, который распадается на отдельные черты, — Суинни подошёл к нему и тихо заговорил: — Но пойми, Том, отдельные черты… например, импульсивная жестокость или сниженная эмпатия… могут проявиться у кого угодно. Вопрос лишь в том…

Он наклонился к Тому, понизив голос:

— …осознаёт ли человек, что они у него есть? И что он с этим делает?

Том усмехнулся в ответ. Не весело. Герострат думал, что говорит об обычной жестокости, но понятия не имел, что обычную жестокость Том давно уже перешагнул. И Том вовсе не переживал о предполагаемом диагнозе. Его скорее волновало, к чему в итоге это его приведёт.

Осознаёт ли он, что у него есть эти черты?

Когда он был рядом с Гермионой, то нравился себе гораздо больше. Потому что с ней можно было не притворяться. И потому, что она умела его осадить.

* * *

Привычный их вечер, только теперь она не стегала его словами, а была непривычно тиха. Что-то изменилось между ними после того, как они странно и неумело поцеловались. Неловкость и необычное спокойствие — так это мог охарактеризовать Том.

Гермиона сидела на своей кушетке, её состояние всё ещё оставляло желать лучшего — синдром отмены пока никуда не делся. Ему стоило бы поговорить с Геростратом, но… она с таким отчаянием просила не давать ей эти чёртовы зелья…

Том стоял напротив, оперевшись бедром о привинченный стол, склонив голову набок. Никаких связывающих чар он уже давно не применял. Предупреждение Суинни всё же казалось странным, потому что Гермиона...

— Ты же не пыталась сбежать, — тихо произнёс Том.

Она резко подняла на него взгляд — карие глаза буквально пронзили его.

— Тебе некуда идти, у тебя никого нет, кто мог бы помочь, — Том и сам был удивлён своему открытию. Он подался вперёд и впился взглядом в её побледневшее лицо. — Бредово звучит, но… ты тогда им всё испортила, да?

Она отшатнулась от него и сцепила руки в замок. Хотела казаться внешне спокойной, но он видел, как в ней растёт тревога.

А Том мрачно усмехнулся.

— Ты просто подняла шум. Вовремя.

В ответ она смотрела на него расширившимися глазами, словно не веря в то, что он ей говорит. Значит, Том всё понял верно.

— И все подумали, что у тебя срыв. Очередной.

Побелевшие губы дрогнули, но за этим не последовало ни усмешки, ни ухмылки. Пустота. Эмоции словно вымерли.

— Потом появился я, и... — Том качнул головой. — Я им всё расстроил?

— Почти... — тихо отозвалась Гермиона.

Её пальцы судорожно вцепились в матрас. Что-то будто надорвалось внутри, когда она вновь подняла на него глаза, — так смотрела, словно видела его впервые.

Том сглотнул подкативший к горлу ком. Нужно было сказать ей что-то ещё, что-нибудь колкое, едкое, как она говорила ему совсем недавно, — чтобы побольнее её осадить. Но ему не хотелось. Он просто продолжал смотреть на неё. Гермиона отвела взгляд и опустила голову.

Тогда ему показалось, что самым правильным будет сесть рядом.

Пружины старого матраса жалобно скрипнули под его весом.

Том был бы последним, кого она выбрала. Но оказался первым, кто её понял. Принял. Коснулся её плеча — она не отстранилась. Тогда он притянул её к себе и прижал к груди, как ребёнка. Просто, чтобы показать — она не одна.

Гермиона едва заметно вздрогнула. Он ощутил, как у неё чуть изменилось дыхание. Никаких слёз. Только её пальцы скользнули по его мантии вверх и смяли ткань. Лицо она спрятала у него на плече и тихо вздохнула.

На мгновение Тому показалось, что он услышал удаляющуюся от двери поступь каблучков. Он повернул голову к двери — через маленькое окошко была видна только часть коридора, который, вроде бы, был пуст.

* * *

Утром в больнице было живее обычного. Как правило, движение начиналось с приходом посетителей — после полудня. Но сейчас, в семь утра, часть персонала непривычно шустро носилась по отделению, перетаскивая коробки с картами и делами пациентов. В архиве, насколько понял Том, творилась вакханалия — сотни папок валялись по полу, а пара неизвестных ему волшебников копалась в них, выуживая какие-то старые дела.

Когда Том проходил мимо архива и попытался заглянуть туда, дверь перед его носом тут же захлопнули. А следом кто-то недовольно зашипел, что негоже первогодкам встревать, куда не надо. Возможно, стоило бы умыкнуть какое-нибудь дело. Или парочку. И изучить.

В любом случае он решил, что на данный момент попьёт кофе в ординаторской и понаблюдает за происходящим. Странно было, что деятельность началась не только на четвёртом этаже… А ещё он ощутил на первом этаже слабый аромат того аконитового зелья, которое так и не смог распознать Гораций.

Перед тем как устроиться на диване со стаканом кофе, Том решил, что необходимо спрятать карты тех трёх пациентов, доверенных ему Геростратом. Чтобы их тоже не отволокли в архив на проверку. На всякий случай. Он как раз успел приклеить их заклинанием к стенке шкафа, чтобы их было сложнее найти, как в ординаторскую ворвалась Пруэтт, звонко постукивая каблучками.

Том вальяжно отошёл от шкафа и устроился с кофе на диване. Демонстративно расслабленно откинулся на спинку и лениво наблюдал за тем, как Пруэтт перебирает бумаги на столе Герострата.

— Ты что-то потеряла? — беззлобно улыбнулся он рыжей ведьме.

Она метнула в него рассерженный взгляд, но тут же, взяв себя в руки, натянуто улыбнулась.

— Пытаюсь прибраться в этом бардаке, — выдала она пояснение.

— Любопытно, — протянул Том, делая глоток кофе, — как вся больница вдруг синхронно начала наводить порядок… — затем он сказал слишком опасную вещь: — Или что-то приводить в порядок?

Пруэтт резко повернулась к нему. Сейчас она не сдерживала гневных эмоций: её ладони яростно сжались в кулаки, брови нахмурились на искажённом злобой бледном лице. Она сделала шаг в сторону дивана, на котором расположился Том, но остановила себя в полушаге от него.

— Т-ты тут… — она осеклась и замолчала. — Ты мог предложить свою помощь, Том, раз так заинтересован в делах больницы.

— Я же новичок, в отличие от тебя, Магдалена, — он поставил стакан на столик у дивана и холодно посмотрел на неё. — Вдруг я что-то напутаю и всё испорчу? Не боишься этого?

— Герострат же не испугался, — фыркнула она, возвращаясь к столу целителя. — А он где-нибудь тут не оставлял карты своих пациентов?

Том снова откинулся на спинку дивана и искоса посмотрел на Пруэтт, полезшую в верхний ящик стола. Карман её голубой мантии странно топорщился, будто его что-то оттягивало. Протянув руку к Пруэтт, Том на мгновение замер, когда она чуть не обернулась к нему.

— Они где-то в его столе, ищи, — усмехнулся он.

Нет, залезть в её карман он не успеет — тут только если оглушать её. Но тогда на крики сбежится половина отделения, и ему конец. Запирать дверь, заглушать комнату и потом стирать память Пруэтт — тоже было плохим вариантом. Слишком бурная деятельность была развёрнута в больнице, кто-то обязательно заметил бы… Пришлось оставить всё как есть.

Чёрт, если всё продолжится в таком же темпе, то на очереди — зачистка неугодных пациентов. А Дамблдор пока так и не ответил на письмо Тома. Будто бы специально тянул резину, заставляя нервничать. Клятый старый интриган.

— У тебя дел в отделении нету, да? — снова повернулась к нему Пруэтт. — Ты в это время обычно мечешься с поручениями и склянками. Утки больничные все вынес?

Она попыталась его уколоть. Странно, но теперь такие выпады Тома вовсе не смущали. Он вдруг осознал, что смущаться стоило бы ей, раз она считает подобную работу грязной и неблагодарной. Тем более что…

— Я уже всё сделал, — ответил он, допивая кофе. — Знаешь, я быстро учусь и стараюсь разбираться с заданиями сразу, не откладывая их на потом.

* * *

Возможно, Том был резковат с Пруэтт этим утром, хотя она ему платила той же монетой. Не было переживаний, что она обиделась — были сомнения: не предпримет ли она новых шагов. Не только она — они. Их как минимум было трое, но, конечно, на самом деле Том понимал, что впутанных в историю куда больше. И, скорее всего, Ленгдон. Ну или кто-то мастерски научился подделывать его подпись.

Вероятно, стоило бы сверить подпись в карте Гертруды Джонс с другими документами. Но теперь это было слишком опасно.

Лекции Герострата сегодня отменили, хотя сам он находился в больнице, как обычно, на своём четвёртом этаже. И, кажется, он был совершенно недоволен копанием в больничных делах своих пациентов. Его хмурое лицо Том наблюдал, войдя в палату к воякам с ПТСР, где Герострат проверял их назначения и вносил данные в карты. Заметив Тома в дверном проёме — пожалуй, уже не ученика, а почти подмастерья, — он быстро его окликнул.

— Том, зайди на минуту.

И Том послушно вошёл в палату, оценив, что больничный бедлам добрался и сюда. Вроде бы выглядело всё как обычно, но ощущалась нервозность и несобранность. Будто тут час назад прошёл ураган, а порядок навели только по верхам.

Герострат ухватил Тома за локоть и отвёл в сторону.

— Те карты… ты их не видел? — голос его был тихим. — Не могу их найти.

— Пруэтт ими утром интересовалась, — честно ответил Том. Он размышлял, стоит ли говорить Герострату, что спрятал карты ещё до прихода Пруэтт.

— Зараза… — процедил Герострат. — Ведь знал, что надо было гнать её из отделения…

Снова Герострат устало потер переносицу.

— Это бы не помогло, — сказал Том негромко, намекая на то, что, помимо Магдалены, тут хватало заинтересованных лиц, подконтрольных пятому этажу. Тут всё так проросло этими щупальцами, что поможет только полное выжигание всего отделения. И то, скорее всего, ядовитые ростки останутся и снова пустят корни.

Борьба Герострата выглядела как борьба с Гидрой: отрубишь одну голову — и на её месте вырастет сразу три новых, а то и больше. И вот уже к концу войны с системой не заметишь, как вся она обросла уродливыми пастями, словно пенёк опятами.

Но их внимание привлёк шум. Даже через чары, заглушающие звуки извне, стало понятно, что у входа в больницу происходит какая-то возня. Том повернулся к двери и увидел, как Борм стремглав понёсся вниз. Переглянувшись с Геростратом, они вместе ринулись из палаты на выход.

— Что там за шум внизу? — на ходу спросил Герострат у старшей сестры на посту.

Та, аккуратно поправив шапочку, поджала губы.

— Репортёры, говорят, прибыли, — она чуть поправила волосы на затылке, чтобы они не выбивались. — Из «Пророка», из «Магического вестника», из…

Дослушивать Том не стал и побежал дальше по коридору — к лестнице. Судя по тяжёлым шагам сзади, Герострат шёл примерно в его темпе. Внезапно больница стала казаться ещё более беспорядочным местом. Том услышал за спиной, как кто-то уронил больничные склянки, разбив их, должно быть, вдребезги. У кого-то тележка уехала в стену вместо дверного проёма. Странно было, что такое незначительное событие способно вызвать такой хаос.

Ответного письма от Альбуса Дамблдора так и не пришло. Вместо него Альбус, видимо, решил ответить на приглашение личным визитом. Меньше недели прошло.

— Из-за чего все так всполошились? — кинул через плечо Том, подбегая к лестнице.

— Ну, репортёрам только дай нюхнуть чего-нибудь интересного, — запыхавшись, ответил Герострат. — Ты и сам бежишь вниз, чтобы посмотреть. Но, вроде бы, ходил слух, что только через месяц…

Том еле успел затормозить на ступенях, едва не сбив с ног Борма, стоявшего рядом с Пруэтт. Они даже сразу не заметили их с Геростратом и продолжали беседу на повышенных тонах. Лицо Магдалены пошло алыми пятнами от волнения, а пальцы её нервно сжимали перила.

— Почему так рано? — в голосе проступали истеричные ноты. — У нас должен был быть месяц!

— Потому что я попросил, — холодно заметил Том, обходя их и спокойно продолжая путь дальше.

— Ты? — Борм открыл рот. — Так ты тогда не врал?

— Я никогда не вру, — одарил его Том ухмылкой.

Да, обычно он просто недоговаривал. Хотя врать он тоже был мастак, так что тут он соврал. Репортёры. Визит Дамблдора. Шаг Тома замедлился. Больше всего пугал визит профессора — хоть он и добивался именно этого, — но по мере приближения встречи в нём всё холодело и замирало. Права была Гермиона: Том боялся, что сейчас Дамблдор увидит его, как обычно сделает одному себе известные выводы и не даст даже слова вставить.

С ним поравнялся Герострат. Шёл он всё так же в одном темпе с Томом.

— Что-то ты не выглядишь так, будто жаждешь встречи с Альбусом Дамблдором, — заметил он в своей обычной усталой манере.

Том повернулся к нему и нахмурился.

— Вид, как у приговорённого к казни, — пояснил Герострат.

Спустившись ещё на пару ступеней, Том остановился. Его плечи опустились, голова чуть склонилась к груди.

— Просто он иногда… — он вздохнул, замолчал на мгновение. — Немного перебарщивает в своей опеке над другими.

Они уже дошли до первого этажа, и Том снова ускорил шаг. А больница действительно выплыла из привычной дремы. Помимо репортёров стали прибывать посетители; кто-то, узнав, по какому поводу собралось столько людей, заранее приготовил лист и перо — видимо, чтобы получить автограф. Странно, Тому никогда не казалось, что Альбус из тех, кто любит бахвалиться. Но… пускай пожинает свои лавры. Авось меньше внимания уделит самому Тому. И Гермионе. Его до сих пор бросала в дрожь мысль о том, что он решит побеседовать с ней — и она скажет ему такое, чему Дамблдор поверит…

Том посмотрел наверх. Сегодня он так и не успел к ней зайти. Их встречи с каждым разом становились всё более неловкими. Заходить утром после вечерней встречи ему казалось странным. По меньшей мере.

Поведя плечами, чтобы снять напряжение, он снова переглянулся с Геростратом. Тот делал вид, что ему неинтересно, однако взглядом выискивал кого-то в толпе.

— А точно он должен прибыть? — услышал он чей-то вопрос рядом. Незнакомый волшебник, должно быть, приходил кого-то навещать.

— Да-да, — протянула стоявшая рядом пожилая ведьма в шляпке. — Когда ещё увидишь такого героя… Говорят, что дуэль продлилась не больше…

Том отвернулся. Ему было неинтересно слушать подробности победы Альбуса. Он был уверен, что история уже успела обрасти несуществующими подробностями и деталями — как это обычно и бывает, когда её передают из уст в уста.

Прав был тот незнакомец из палаты: репортёры прибежали, как бродячие шавки на мясо, даже раньше, чем прибыл их объект для прокорма. Переминаясь с ноги на ногу, Том приподнялся на цыпочках. Нет, всё ещё не прибыл. Интересно, он один приедет или притащит кого-то из Министерства с собой?

Тут его кто-то толкнул в спину. Обернувшись, Том сердито посмотрел на волшебника средних лет. Лицо его было странно знакомо…

— Извините, — отодвинулся мужчина и поднял на него взгляд. — О, ты же тот мальчишка, о котором я делал заметку? Рыггл, кажется?

— Реддл, — сухо поправил Том, пытаясь отвернуться.

Но репортёр бесцеремонно схватил его за плечо и развернул обратно к себе.

— Да, точно! — он хлопнул Тома по спине. — На тебя одноклассница напала! Едва не убила…

— Не убила бы, — процедил Том, собираясь всё же отойти подальше.

Но к беседе подключился ещё один писака — конопатый, высокий, лет тридцати.

— Да-да, — он поигрывал пером в пальцах. — И её отправили сюда, в Мунго. Ой, она до сих пор здесь? Полгода уже прошло…

Первый репортёр с интересом разглядывал Тома и коснулся пальцем его голубой больничной мантии — так, что Тому захотелось отряхнуться от невидимой грязи. Он ощутил, как чья-то рука легла на плечо: Герострат встал рядом и с большим вниманием вслушивался в диалог репортёров. Теперь он узнает истинную причину, которая привела Тома в Мунго.

— Ты сюда учиться, что ли, пошёл? — он повернулся к своему коллеге. — Можно будет сделать параллельный репортаж: «Любовь сквозь психоз» или как-то так… Она пыталась его убить, но попала в больницу; он пошёл в целители и вынужден её лечить… Слепим какую-нибудь сопливую романтику для бабской полосы, они любят такие истории.

Том чуть не сплюнул на пол, когда услышал рассуждения о новой заметке. С каждой фразой, обронённой писа́кой, взгляд Герострата тяжелел, а губы сжимались плотнее. Том думал, что это ярость на него, но репортёр продолжал, а целитель всё больше раздражался.

— Смотри, смотри: напишем так — он пошёл за ней в Мунго, чтобы вылечить её израненное сердце. Только надо не забыть ещё сослаться на предыдущую статью… Сделаем серию…

— Вас как зовут? — спокойно спросил Герострат. Но такого металла в его голосе Том ещё не слышал. — Не вижу вашего разрешения.

— Лорье, э-э-э… — начал первый журналист.

— Что ж, мистер Э-э-э, как вам история про репортёра, который забыл получить пропуск у заведующего отделением и вылетел из-за этого со своего места? — в голосе зазвенело железо. — И пошёл строчить бульварные романы в «Ведьмин веточек»?

Герострат развернулся, не дожидаясь ответа, и увлёк за собой Тома.

— Они же всё равно что-нибудь напишут, — заметил Том, бросая взгляд на писак, которые теперь что-то горячо обсуждали.

— Конечно, напишут, — согласно кивнул Герострат. — Потому что им рот надо затыкать до того, как они его откроют. Научишься ещё, их тут иной раз по три на этаж шастает.

Герострат и так умел разговаривать с людьми? Для Тома это стало открытием. Он кивнул ему в благодарность, но что-то не давало ему покоя…

Том всё не мог понять, что же не так. Чего-то не хватало, что-то определённо было не на месте. По спине пробежал странный холодок, будто за шиворот ему провалилась льдинка. Он снова оглядел людей, собравшихся в холле больницы: Борм шастал возле лестницы, пара санитаров с их этажа тоже были тут, высматривали появление героя, даже молоденькая сестричка из хирургии пришла. И не было только…

— Пруэтт… — Том снова оглядел толпу. Сердце замерло. — Где она?

Она подтянула ноги на кровати к себе. Несколько дней подряд отделение гудело, словно улей, а сейчас всё стихло. Последний час был беззвучным, будто под заклятием.

Гермиона задумчиво смотрела на запертую дверь, на окошко, в котором виднелась часть коридора. В которое, увидев Тома в первый раз в больнице, она чуть не поседела от страха. Потому что он смотрел тогда без злобы, а просто равнодушно — как будто внутрь палаты поместили манекена, а не Гермиону.

Спиной она прислонилась к холодной, шершавой стене. Кто вообще мог подумать, что всё так обернётся? На пятом курсе, в Отделе Тайн, все маховики времени были разрушены во время вторжения Волдеморта и его Пожирателей. Почти все. Оставшаяся часть, как выяснилось, оказалась неисправной. После победы, спустя несколько месяцев, ей понадобилось испытать один — отмотать время всего на пять часов… Но он перенёс её на целых пятьдесят лет. В прошлое. Теперь неизвестно, что стало с будущим, из которого она прибыла. Было ли куда возвращаться?

Она повернула голову и прислонилась щекой к стене, ощутив шероховатую, выкрашенную поверхность. В каком-то бездумном порыве она пошла в Хогвартс, где последний год учился будущий Волдеморт — Том Реддл. А дальше — всё, что могло пойти не так, пошло не так. Попытка к нему подобраться — и полное его игнорирование странной девчонки, бежавшей от войны в Европе в Британию. Особенно после того, как по школе прошёл слух, что она грязнокровка. Её шрам на предплечье, оставленный Беллатрисой Лестрейндж, заметили в душе, сразу поняли, кто она, а затем растрезвонили всему Хогвартсу. Конечно, после такого она столкнулась с полным игнорированием не только от слизеринцев, но и от некоторых учеников с других факультетов.

И последний, отчаянный шаг — устранить Тома Реддла физически. Самый глупый. Она знала, что успех стремился к нулю: молодой Волдеморт был не так силён, конечно, но гораздо сильнее и проворнее её.

Потом — психушка. Попытка побега. Ложная. Не подними она шум — Тому, наверное, не было бы смысла сюда приходить, так как Гермионы просто не стало бы. А он пришёл. Чтобы её убить. Но почему-то не убил.

Как-то вечером он зашёл в её палату. Насколько Гермиона поняла, он поступил сюда на учёбу и устроился на подработку — вместо «Горбин и Бэрк». Только чтобы подобраться поближе. Он испугался её знаний, выведывал о своём прошлом, а она... хлестала его этой неудобной правдой, не жалея, понимая, что ей нечего терять.

Правда медленно ломала его — это было видно по нему. Его шок от осознания, что крестражи не уберегут от смерти; что его будущее «я» может и не принести волшебникам процветания, а лишь усугубит ситуацию. Его неуверенное: «Можем всё изменить...» — не делало его лучше. Делало другим.

И он почему-то всё про неё понял. Про больницу. Про «побег». Без слов.

За дверью мелькнула тень. Гермиона встрепенулась и выпрямилась на кушетке. Том? Обычно он приходил вечером, днём почти никогда… Она спустила ноги на ледяной пол, намереваясь встать. Но… поведение за дверью было странным: там стоял не Том. Обычно он быстро отпирал дверь, а не топтался за ней минутами, накладывал заглушающие чары, игнорировал усмиряющее заклинание, быстрым шагом заходил в палату и…

Дверь открылась. В освещённом дверном проёме стоял не Том. Стояла та личность, которая в последнее время пугала её куда больше молодого Волдеморта. Потому что она была менее предсказуема и куда более истерична.

— Пруэтт… — одними губами прошептала Гермиона. — Почему ты?

— А ты ждала этого змееныша? — неприятный оскал расчертил губы Магдалены. — Ему не до тебя сейчас.

* * *

Чёрт! Неужели эта сумасшедшая и правда настолько обезумела от страха, что решила избавиться от Гермионы прямо накануне приезда? Не просто накануне — судя по суете, — вот-вот появится победитель Гриндевальда. И прямо у него под носом Магдалена решила устроить…

— Идиотка! — прорычал Том, спешно поднимаясь по лестнице.

Он перескакивал ступеньки через одну, боясь опоздать. Сердце билось, как ненормальное. Если произошло то, о чём он думал… Он просто убьёт Пруэтт. Наплевав на всё, просто наведёт на неё палочку и прикончит одним махом. Или задушит собственными руками — от этого хоть удовольствие можно будет получить.

Дыхание сперло в груди, и от быстрого рывка вверх по лестнице каждый вздох отдавался обжигающей болью в лёгких. Пролёт четвёртого этажа… Ещё немного — и он будет на месте.

Том резко свернул в коридор и понёсся вперёд, доставая на ходу палочку. Персонала на месте не было, что удивляло. Мог бы хоть кто-то остаться дежурить, хотя… Пруэтт и дежурила. Казалось, что он бежит слишком медленно, как в кошмаре, где бежишь изо всех сил — а всё равно не сдвигаешься с места.

По пустому коридору гулким эхом разносились его торопливые шаги. Уже подбегая к палате, Том услышал за дверью борьбу и сдавленные крики. Если была борьба, значит… Возможно, он не опоздал. Он был в метре от двери. Если не успел — всё. Если опоздал — она уже…

Одним взмахом палочки Том распахнул дверь, она едва не слетела с петель от его ярости. За долю секунды, прежде чем осознал, он увидел её глаза. Полные боли. Но всё ещё живые. Гермиона лежала на полу с прокушенной губой, обездвиженная, но всё ещё сопротивлявшаяся. Растрепанная Пруэтт сидела на ней верхом, держа в одной руке флакон с тем странным тёмно-фиолетовым зельем, а в другой — палочку, направленную в грудь пленнице. Гермиона мотала головой и изо всех сил плотно сомкнула губы.

— Ты что, не понимаешь? — голос Магдалены едва не повысился до визга. — Они повесят всё на меня!

— Экспеллиармус! — палочка мигом вылетела из пальцев Пруэтт и оказалась у ног Тома. Он едва поборол желание растоптать её ногой.

Но флакон со злосчастным зельем она из рук не выпустила; напротив — сжала его сильнее, её ладонь потянулась к лицу Гермионы, и она попыталась разжать ей челюсть. Даже при свидетеле.

Том вновь вскинул палочку, но заклинание, обездвиживавшее Гермиону, спало, и она резко подняла корпус, подавшись вперёд, — лбом боднула Пруэтт в подбородок. «Экспульсо», выпущенное Томом, просвистело мимо уха Магдалены и врезалось в стену, оставив скол на краске.

Воспользовавшись замешательством, Гермиона спихнула с себя Пруэтт и… отбежала к Тому. Он буквально ощутил, как она юркнула к нему за спину и вцепилась пальцами в его мантию. По коже пробежали мурашки. Том расправил плечи, выпрямился, всё ещё держа Магдалену на прицеле.

— Мелкий гадёныш! — она была в отчаянии. — Почему тебе не сидится на месте?

Том молча на неё смотрел, плотно сжав губы. Костяшки пальцев, державших палочку, побелели от напряжения.

— Ну почему тебе нужно во всё влезть? — голос Пруэтт срывался к истерике, будто она была вот-вот готова переступить черту.

Том по-прежнему молчал, не сводя с неё ледяного взгляда тёмных глаз.

— Почему ты её защищаешь? — её настолько захлестнула паника, что она теряла над собой контроль. Пальцы впились во взлохмаченные рыжие волосы — будто она понимала, что всё. — Ты же пришёл, чтобы от неё избавиться! Почему? Почему теперь?

Почему? Это был невероятно сложный вопрос для Тома. Ответ на него был самым простым.

— Потому что у неё никого нет.

Пальцы на его мантии дрогнули. Она как будто стала ближе к нему.

— Три месяца, Том, — за спиной он услышал тяжёлый голос Альбуса Дамблдора.

— Что? — он обернулся.

— Ты продержался три месяца, прежде чем устроить бедлам, — Альбус вздохнул, будто предполагал, что всё закончится именно так. И винил он во всём Тома.

Альбус не стал заходить в палату, он всё так же стоял в коридоре. Высокий, величественный, как настоящий победитель. Его длинная тень тянулась от порога почти до самой середины палаты. Он с укором смотрел на застывшего с палочкой в руках Тома и Гермиону, спрятавшуюся за его спиной.

— Выяснил, что хотел?

Голова Тома опустилась вниз, подбородок упрямо стремился к ключицам… Пальцы за его спиной перестали сжимать мантию. Плечи Тома ссутулились, и… Гермиона положила ладонь ему на лопатку, мягко, почти невесомо погладила, ободряя.

— Нет, — коротко ответил Том.

С лестницы звучали приближающиеся шаги — чеканные, неторопливые. А через мгновение к ним присоединились ещё несколько идущих — куда более суетливых.

Том скосил взгляд на Пруэтт, сидевшую на полу. Она обхватила плечи руками, её била мелкая дрожь… Снова посмотрев на Альбуса Дамблдора, Том встретил выражение, которое он ненавидел, — полное разочарование.

— Почему она напала на тебя? — взгляд Дамблдора перешёл к Гермионе, всё ещё стоявшей за спиной Тома. — Она сумасшедшая?

— Нет, — процедил Том, сжимая палочку.

— Такой же… — вдруг начала срывающимся голосом Пруэтт. — Никому не нужный… — она продолжала раскачиваться на полу, всё ещё обнимая себя за плечи. — Увидел в ней себя…

— А ты что увидела? — неожиданно для себя огрызнулся Том. — Инструмент? Вещь?

Гермиона за спиной тихо выдохнула. Её ладонь всё так же лежала на его лопатке. Том замер. Было ощущение, что она делит с ним его злость, напряжение, страх. Он уже не один.

Кто-то торопливо шёл по коридору, приближаясь к палате.

— Это всё из-за него… — шептала Пруэтт. — Всё из-за этого мальчишки…

— Знал, что нельзя позволять тебе сюда приходить, — вздохнул Альбус, снял очки и потер переносицу двумя пальцами. — Тебе здесь не место.

Его снова опускали на землю — даже ниже. Сколько бы Том ни пытался влиться, стать равным, каждый раз ему давали понять, что он никто. Он зубами и когтями выгрызал себе место в школе, чтобы с ним считались. Теперь он вновь стал никому ненужным, обезличенным никем. Том хотел ответить, сказать что-то острое, язвительное, вернуть себе равновесие.

Только позади Дамблдора он услышал знакомый усталый голос с хриплыми нотками. Рядом с ним был ещё кто-то — незнакомый; судя по мантии, из Министерства. Должно быть, волшебник прибыл вместе с Альбусом.

— Ну, в своём отделении — вроде бы, пока я решаю, кому и где место, — Герострат прислонился к стене, устало потер переносицу средним пальцем. Почти как Альбус. Почти. — Я попросил тебя подняться наверх, Альбус, чтобы убедиться, что всё в порядке.

Герострат не торопясь подошёл к палате; волшебник, который пришёл вместе с ним, двинулся следом. Войдя в палату, Суинни бегло, но цепко оценил обстановку. Взгляд его скользнул по Магдалене, всё ещё сидевшей на полу. Он на мгновение закусил губу.

— Пруэтт… — его взгляд сделался стальным. — Позже. Том, — он кивнул на его рыжую коллегу, — надо принять меры. Пока она не навредила себе или… — Герострат кинул взгляд на Гермиону. — Ещё кому-нибудь. Какой диагноз поставишь?

Последняя фраза прозвучала так буднично, как будто Суинни только что провёл здесь лекцию на живом примере, а теперь спрашивает, хорошо ли усвоен урок. Глаза Тома расширились, а брови поползли вверх. В такой ситуации?

— Нет диагноза… — начал он, нервно сглотнув. — Состояние острого психоза…

— Не смей! — вдруг заорала Пруэтт, сжимая руки в кулаки. — Не анализируй! Только не ты!

— Сильный стресс, многое держала в себе… — продолжал Том, чувствуя, как сердце колотится. — Нужно наблюдение для полной… — он выдохнул, — клинической картины.

— Это не диагноз, — сухо прокомментировал Альбус, глядя на Герострата.

Тот присел рядом с Пруэтт на корточки и ощупывал её пульс, попутно заглядывая в бледное, перекошенное лицо девушки. Он почесал висок у взлохмаченных светлых вихров и поднял голубые глаза на Альбуса.

— Мы не развешиваем ярлыки, — достав палочку, Герострат обездвижил Пруэтт. — Сначала оценить состояние, понять причины, понаблюдать. — Он поднялся и выпрямился. — А ставят диагноз без полной клиники либо гении, либо… шарлатаны.

Он медленно подошёл к дверному проёму, его ладонь легла на плечо Тома и чуть сжала его.

— Молодец. — И чуть тише добавил: — Выдыхай.

Том поднял на него глаза. Герострат Суинни всегда казался ему человеком среднего роста, но когда он встал рядом с Альбусом Дамблдором, то казалось, что они почти вровень, просто телосложение Герострата было чуть плотнее. И всё равно они не были друг на друга похожи ни капли.

— Кстати, Том, где карты? — наставник снова повернулся к нему.

Опустив палочку, Том замер, оглянулся на Гермиону, прежде чем ответить:

— В ординаторской, приклеены к задней стенке шкафа.

Он готов был поклясться, что Альбус снова был им разочарован — всем этим: сценой, диагнозом, поведением Герострата и произошедшим с Пруэтт. Только теперь это не имело значения.

— Спасибо, — он снова посмотрел на Тома, а затем пошёл дальше по коридору. — Очень кстати, мистер Вейзи из Министерства решил нас посетить вместе с Альбусом Дамблдором. Полгода я его зазывал…

Альбус всё ещё стоял у палаты, глядя то на Тома, то на Гермиону.

— В-вам, наверное, лучше пойти за… цели…телем… — вдруг подала голос Гермиона, всё ещё стоя позади Тома и всё ещё касаясь его спины, словно она и сама искала у него поддержки.

— Тому удалось сберечь очень интересные дела, Альбус, — Герострат обернулся и поманил волшебника за собой. — И тебе, и Вейзи будет любопытно. И газетчикам обломится немного сенсации…

* * *

Когда за Пруэтт закрылась дверь, в палате стало неожиданно тихо. Том остался с Гермионой наедине. В тишине. Впервые они могли бы говорить без обиняков и колкостей, но предпочитали молчать. Она сидела на кушетке, как и обычно, подобрав ноги к себе. Том — на стуле напротив, глядя в матовое окно, через которое пробивались последние закатные лучи засыпающего солнца. Серые стены окрасились рыжеватыми тёплыми тонами, будто осень решила заглянуть сюда на мгновение и внести багряных красок.

— Завтра эта история будет во всех газетах, — тихо заметил Том.

Гермиона кивнула в ответ и закусила губу.

— Ты… правда пришёл, потому что я… — она замялась, будто не знала, как спросить. — Потому что я — одна?

— Да, — он кивнул и встал со стула.

— Дурак, — тихо, без злости произнесла она.

Он просто пожал плечами и сел рядом. Как в тот раз. Устало положил голову ей на плечо, а Гермиона мягко коснулась кончиками пальцев его тёмных растрёпанных волос. Не отпрянула, не дёрнулась от него. Такой дурацкий сегодня был день — самый худший, — и он вымотал его до предела. Наверное, если бы он не увидел, как сдали нервы у Пруэтт, то вполне мог бы впасть в точно такое же безумие.

— Сегодня мог быть пятый труп, — прошептал Том, скорее сам себе, чем Гермионе. Но она услышала его и склонила голову к нему. — Мне… нужен компас, ориентир… Иногда бывает сложно…

— Я понимаю… — едва слышно согласилась она.

Как же он боялся, что не успеет вовремя. Что придёт, когда будет слишком поздно. Он бы тогда точно убил мерзавку, без раздумий и сожалений. Даже если бы Дамблдор стал этому свидетелем.

В дверь палаты неожиданно постучали, а затем она приоткрылась, и заглянула старшая медсестра. Кажется, её звали Саманта. Том никогда не старался запомнить.

— Мистер Реддл, вас хотят видеть в кабинете старшего целителя, — передала она сообщение. Её серые глаза скользнули по палате, по Тому, прислонившемуся к Гермионе.

Он поднял голову и посмотрел на Саманту.

— Хорошо, спасибо.

Выходить из палаты было страшно. Жутко оставлять её одну, боязно спускаться вниз, в кабинет Ленгдона. Мистер Реддл… Том встал с кушетки и снова посмотрел на Гермиону. Его ещё ни разу так официально не называл персонал, обычно просто — Том. Наверное, его всё же выгонят отсюда. Вдруг Дамблдор убедил главного целителя, что Том не вписывается сюда.

Гермиона обхватила его ладонь и ободряюще сжала. Молча. Просто глядя ему в глаза. Плотно сомкнув губы, Том засунул руку во внутренний карман мантии и вытащил старый, затёртый ключ — вещь незначительную на вид, но важную настолько, что носил её с собой всё это время. Секунду он смотрел на него, а затем положил на серую простыню рядом с Гермионой — как бы между ними.

— Я… давно думал его тебе дать, — едва слышно сказал он. — Если захочешь воспользоваться, то ключ… — он нагнулся к её уху и прошептал, обдав дыханием её прохладную щёку, — моё тайное имя.

Брови Гермионы поднялись вверх в немом вопросе, а Том уже развернулся к двери. Девушка дрогнувшими пальцами взяла ключ в руки и поднесла к глазам.

Дверь за спиной Тома закрылась, и он услышал слабый хлопок сработавшего портала за ней.

Теперь оставалась не менее тяжёлая часть — встреча с главным целителем и, скорее всего, не только с ним. Медленно Том спускался по лестнице. Если утром в больнице была напряжённая суета, к обеду она гудела, как улей, то сейчас, к вечеру, будто впала в летаргический сон — почти не ощущалось дыхания жизни.

Подходя к кабинету, он услышал уставший, но громкий голос Герострата — с непривычными резкими нотами:

— Видите, сколько несоответствий? — звук сминаемой бумаги. — И здесь, и тут…

— Работать и работать с этим… — кажется, этот голос должен был принадлежать мистеру Вейзи. — Задал ты нам работки, Суинни, со своим протеже…

— А, вот и он, — Герострат заметил Тома, застывшего в дверях.

В кабинете Ленгдона самого Ленгдона не было, и Том решил не спрашивать почему, так как уже догадывался, каков будет ответ на этот вопрос. Альбус Дамблдор у стеллажа возле окна изучал одну из старых папок, которые, видимо, не успели донести до архива. Некоторые коробки были опалены, словно их пытались сжечь второпях.

— Звали меня, целитель? — Том вошёл в кабинет и застыл на пороге, решив, что лишний раз не нужно навязываться. Сегодня и так приключилась буря.

— Да, Том, — Герострат присел на край стола и внимательно посмотрел на него. — По поводу пациентки, к которой сегодня вломилась Пруэтт… — после этих слов Том нервно сглотнул. Он только что позволил ей уйти. — Мне кажется, что ей пока лучше лечиться амбулаторно.

— Амбулаторно? — переспросил Том, подходя ближе.

Ответил Герострат не сразу.

— Тут пока не всё спокойно, а она, сам понимаешь, — главный свидетель, — когда он это произнёс, Альбус показательно закашлял. — Один из, но единственный, кто остался в уме. Ей есть где укрыться?

— Я разберусь, — быстро ответил Том и тут же снова столкнулся взглядом с Альбусом. Тот смотрел на него с интересом. — Ещё кое-что…

Он залез в карман мантии и достал пузырёк, наполовину заполненный тёмно-фиолетовым зельем, которое и стало одним из катализаторов этой истории. Секунду посмотрев на него, будто сомневаясь, Том поставил его на стол.

— Неучтённое зелье, которое подсовывали мисс Грейнджер, — пояснил он, а затем выудил второй пузырёк, в котором плескалось несколько зелёных капель. — А это — миссис Джонс. Про первое зелье вам может рассказать профессор, — он перевёл взгляд на Альбуса, поднявшего на него строгий взгляд. — Гораций же вам поведал про него?

— Откуда ты их достал? — Герострат схватил пузырёк с тёмным зельем и поднёс к глазам.

— В-во время обхода… Они не были похожи на зелья в назначениях, и я…

Суинни хлопнул Тома по плечу размашисто и ощутимо, так что у того едва не согнулась спина. Затем он лукаво посмотрел на Дамблдора.

— Ну, вот и дополнительные улики, а ты боялся.

— Что-то ещё нужно? — заинтересованности сильной у Тома уже не было, но он должен был спросить.

Герострат покачал головой. Том мог идти, судя по всему.

— Как скоро прибудут авроры? — наставник переключился на Вейзи. — Как-то долго они…

Вейзи глянул на часы над столом и хмыкнул:

— Минут двадцать, наверное, ещё ждать. А там и наши министерские подтянутся. Задали вы нам работы не на один день…

* * *

Портал перенёс Гермиону за окраину Литтл-Хэнглтона, к неказистому маленькому каменному домику. Было ощущение, что под тяжестью лет он врастал в землю всё глубже, утопая фундаментом в глине. Взяв в руки палочку, которую ей передал Том, она зажгла на кончике свет и медленно приблизилась к дому. Похоже, это было жилище Гонтов, а сейчас настоящий хозяин дома, как говорил Том, «в длительном отъезде» — в тюрьме, благодаря своему племяннику. За преступление, которого он не совершал.

Лишнее напоминание об истинной натуре Тома Реддла… Хорошо было бы, если бы он и вправду изменился настолько, насколько показывал это Гермионе. И всё же… Если бы он не появился в «Мунго» — пусть даже ради мести, — от Гермионы осталась бы только тень.

Зайдя внутрь дома, она прошла через захламлённую прихожую в маленькую гостиную. Зажгла камин и осмотрелась. Если Том тут и ночевал, то крайне редко. Слой пыли на каминной полке, на тумбе перед окном и диване перед дверью показывал, что здесь не жили. И не убирались.

Прошептав очищающее заклинание, Гермиона убрала с дивана грязь и присела на край. Не просто заброшенный дом. Одинокий — как и Том.

«Потому что у неё никого нет» — эти слова Тома звучали в голове непрерывно.

Он совсем один. У него никого нет. Кроме неё.

Какая ирония: у Тома Реддла не было никого, кроме Гермионы Грейнджер. Как и у неё. И эта правда больно уколола — она нужна только ему.

Она обратила внимание, что один из ящиков комода у окна выглядел слишком чистым. Будто бы специально. Подойдя к нему, Гермиона заглянула внутрь… Кожаная небольшая книжица. Её вдруг осенила догадка: тот самый дневник! Самый первый и пока единственный крестраж Тома.

Осторожно она вытащила его из ящика и, снова сев на диван, принялась внимательно изучать. От дневника не исходило той же зловещей энергии, как от медальона в будущем. С виду это был самый обычный дневник для записей, в красивом переплёте. Она раскрыла его и осторожно провела пальцами по белым пустым страницам. В будущем, когда дневник попал к Гарри, страницы приобрели желтоватый оттенок от времени. Закрыв, она погладила обложку, коснувшись подушечками выделанной кожи. Самая ценная его вещь лежала в ящике, будто специально.

Прижав его к груди, словно сокровище, Гермиона прошептала:

— Я не дам тебе превратиться в Волдеморта.

* * *

Проснулась она от того, что кто-то сел рядом на диван и осторожно коснулся её плеча. Разлепив веки, Гермиона встретилась с чёрными, как ночь, глазами Тома. Он внимательно смотрел на неё, склонив голову на бок.

Затем он вытащил у неё из рук дневник, который она всё ещё прижимала к груди. Задумчиво покрутив его в руках, он снова посмотрел на девушку. Она уже приняла сидячее положение и разглядывала его лицо. С окончания школы он сильно изменился — уже не зазнавшийся мальчишка, который думал, что умнее всех на свете. Том повзрослел. Он положил дневник на диван позади себя.

Наклонился к ней и снова вгляделся в её лицо.

— Ты ведь знаешь, что я не смогу полюбить, даже если очень захочу? — тихо спросил он.

Гермиона кивнула.

— Ты не способен... Я знаю, — она нервно сглотнула. — Но я останусь. Ты не должен быть один.

Том ухватил её за подбородок и медленно склонился; от его пристального взгляда у Гермионы по спине пробежали холодные мурашки, стало трудно дышать. На мгновение он замер — чувствовалось, как напрягся, словно натянутая струна перед тем, как лопнуть.

Он будто сдерживал себя, отгораживался, и при этом пытался быть как можно ближе. Наклонился к ней, сократив расстояние до миллиметра; она ощущала тепло его тела, его сбившееся дыхание на своей коже.

Его губы накрыли её, и всё вокруг, казалось, замерло. Только стук сердца, только неровное дыхание. Чуть сухая, обветренная кожа — Гермиона несмело провела по ней языком, и он в ответ тут же углубил поцелуй. Его ладонь легла ей на шею, крепко; большой палец коснулся линии челюсти. Другая скользнула от подбородка вниз, к талии, медленно проведя опаляющую линию вдоль ключиц, по рёбрам, выпирающим под тонкой мантией. В его прикосновениях ощущалось напряжение, как будто он боялся дать волю своему желанию.

— Ты что-то почувствовал? — выдохнула она в его губы.

— Целостность и… — он всё ещё держал её. — Близость.

И словно опровергая последнее слово, Том чуть отстранился, едва заметно. Его дыхание всё ещё ощущалось на её коже, а взгляд пронзал насквозь. В нём не было презрения и злости, как в школе, не было усталой раздражительности, как в Мунго… Его терзало сомнение — не совершил ли он непоправимую ошибку.

Гермиона поднесла ладонь к его лицу и пальцами мягко очертила линию от виска к скуле, от впалой щеки до подбородка, коснулась его нижней губы. Как тогда, в больнице, когда решила поцеловать его.

Том взял дневник, в котором томилась часть его души. Казалось, под его руками переплёт оживает, теплеет. Сначала она не поняла, для чего он держит его перед ней, и лишь когда, помедлив, он вложил дневник в её дрогнувшие руки, осознала. Его ладони накрыли её пальцы — тёплые, твёрдые — и сжали так, что у неё перехватило дыхание. Это был не просто предмет и не красивый жест — он отдавал ей часть себя, ту, которую никогда никому не показывал.

Между ними пробежало нечто почти осязаемое: доверие, осторожное и хрупкое. И страх, что оно может обернуться предательством.