You’ve got mail (гет)

Вместе с сожалениями утро принесло Анри головную боль и неприятное до спазма в желудке осознание того, что она больше не была в квартире одна. Едва соображая спросонья и щурясь от яркого солнечного света, бьющего в окно через незадернутую с вечера штору, Анри безошибочно определила шаги и шорохи на кухне как знаки присутствия своего мужа. 

Она тихо застонала и снова зарылась в подушку. 

Чарльз был редким гостем в их квартире — он предпочитал большой семейный коттедж в получасе езды от города. Отцовский бизнес полностью перешел к нему после смерти Стюарта-старшего, но всеми делами, связанными с управлением, занимался их гендир, этот придурок Вильрес, поэтому Чарльз появлялся в Лондоне нечасто. Четырехкомнатная квартира в Кенсингтоне почти все время была в исключительном распоряжении Анри. 

Но иногда неприятные визиты все же случались. 

Анри была без понятия, что ему понадобилось — он забрал отсюда все свои вещи еще месяц назад, и у него не было никаких предлогов приезжать, кроме того, чтобы побесить её. 

Она думала улечься поудобней и просто уснуть, чтобы промотать утро до момента, когда он уйдет, но переворачиваясь на другой бок допустила страшную ошибку, выдернув край одеяла из-под спящей рядом Митте. Судя по грохоту, собака свалилась с кровати и сразу после этого залилась негодующим лаем. 

Анри со стоном зажала свободное от подушки ухо рукой и зажмурилась. Митте, окончательно проснувшись и поняв, что в доме есть посторонние, понеслась в другую комнату, не прекращая свой вой ни на секунду. 

— Господь, Мари! Успокой свою чертову собаку! — донеслось до спальни возмущенное ворчание Чарльза, но Анри проигнорировала его, молясь всем богам, чтобы он поскорей убрался к дьяволу и оставил их с Митте в покое. 

— Мари! — на этот раз его кошмарный голос, зовущий её по имени, которое она ненавидела, раздался в метре от её уха. — Ты взяла мой виски? 

Анри стиснула зубы. Бутылка, которую она вчера нашла в шкафу, была такой пыльной, как будто простояла там десятилетие. И, разумеется, именно сейчас ему нужно было предъявить на нее свои права. 

— Чего тебе от меня надо? — прорычала она, садясь на постели. С похмелья, охрипшая, в помятой футболке и растрепанными после сна волосами она должна была внушать настоящий ужас. 

— Я спрашиваю: это ты взяла мой виски? — повторил Чарльз холодно, с резким шотландским акцентом выговаривая каждое слово. 

В этой квартире не бывал никто, кроме нее самой, Митте и работников клининга. Открытую бутылку Анри оставила на столе вчера вечером. Вопрос о том, кто взял его чертов виски мог волновать его только в случае, если он был идиотом — или хотел позлить её. Скорее всего верно было и второе, и первое. 

— Кто еще по-твоему мог это сделать? — бросила Анри, болезненно морщась от лая неугомонной Митте. 

— Я говорил тебе не трогать мои вещи, — сказал Чарльз самым душным тоном, какой только имелся в его внушительном арсенале. 

— Ты сказал, что забрал отсюда все, что тебе было нужно. 

— Какая разница. Мне кажется, это абсолютно естественно — не трогать без разрешения то, что покупала не ты. 

— Этот гребанный виски стоял там сто лет, и ты хочешь сказать, что он понадобился тебе именно сейчас? 

— Это не имеет значения, Мари, — с сухим упрямством возразил Чарльз. — Это мой виски, и я предупреждал тебя тысячу раз — не брать. мои. вещи. Ты считаешь, что это нормально? 

Боже. Он действительно приехал сюда утром воскресенья, чтобы устроить свару из-за такой херни? 

— Забирай свой сраный виски и вали уже отсюда, — злобно рявкнула Анри и улеглась обратно на подушку, давая понять, что разговор окончен. 

Несколько секунд ей казалось, что он прислушался к её воззванию, но он просто задыхался от возмущения все это время. С ним это случалось особенно часто в начале их совместной жизни, когда их ссоры были для него в новинку, и он постоянно проигрывал Анри в словесных перепалках из-за того, что начинал страшно заикаться. Он был, к тому же, ужасным неженкой, воспитанным под юбкой своей пуританской мамаши, и падал в обморок при звуках нелитературной лексики. Даже слова «мразь» и «фигня» могли привести его в состояние культурного шока, и Анри не упускала случая этим воспользоваться. 

С годами он, впрочем, приобрел некоторый опыт по части скандалов, и вместо того, чтобы с позором сбежать, брал минуту перерыва на подумать, прежде чем возникнуть с очередным веским аргументом. 

— Это м-моя квартира, — отчеканил он жестко, запнувшись лишь слегка. — Я могу прийти сюда, когда захочу. И уйду я тогда, когда з-захочу. 

Анри снова стиснула зубы. Он прибегал к этому каждый раз, когда она пыталась дать ему отпор, и это был удар ниже пояса. У нее не было никакой собственности, и наследство, оставшееся от отца, она полностью потратила на то, чтобы покрыть долги её матери полтора года назад. Единственным финансовым источником Анри была небольшая доля от официальных доходов мужа, которой она была обязана своему брачному контракту (гори он в аду) и зарплата пиар-менеджера в его же компании, которую она честно получала за свою работу. Чарльз исправно выплачивал ей ежемесячные суммы, великодушно (как он считал) прибавляя тысячу фунтов сверху, и хотя это были относительно приличные средства, их было недостаточно для того, чтобы обзавестись хоть сколько-нибудь сносной недвижимостью в Лондоне даже при рачительном отношении к деньгам. Анри же, помимо прочих своих талантов, обладала феноменальной (даже по собственному признанию), способностью к транжирству, которое лишь отчасти оправдывалось тем образом жизни, который они были вынуждены вести для поддержания своего статуса. Иногда ей приходилось доживать последнюю неделю месяца на воде и диетических хлебцах — потому что она бы скорее удавилась, чем пошла просить деньги у Чарльза. 

Он также прекрасно знал, как сильно её задевают вопросы собственности, и время от времени не гнушался напоминать ей о том, что она жила тут исключительно по доброте его душевной. До встречи с ним Анри была уверена, что никто не мог переплюнуть в лицемерии её мать, но Чарльз бил все рекорды. 

В очередной раз пообещав себе, что она съедет в съемное жилье со следующей же зарплаты, Анри поднялась с постели. 

Чарльз все еще стоял в дверях спальни, держа в руках злополучную бутылку и сверлил жену взглядом, в котором читались осуждение, гнев и брезгливость одновременно. 

— Тогда давай, скажи прямо, чтобы я убиралась отсюда, — процедила Анри, подходя к нему. Он заметно дрогнул, хотя назад не сдал. 

— Не передергивай, — сказал он оскорбленно. — Я никогда не выгонял тебя на улицу. Все, чего я прошу — вести себя подобающе и соблюдать минимум правил. 

— Ты сказал, что забрал все свои вещи и я могу делать здесь, что хочу. Потом ты приходишь сюда с утра пораньше в гребанное воскресенье и предъявляешь мне за свой сраный виски, который ты тут оставил! 

— Во-первых, сейчас два часа дня, — возразил Чарльз так, что легко было представить, как одноклассники окунают его головой в унитаз за неуместные комментарии. — Во-вторых, я не говорил, что ты можешь делать, что захочешь, и я не забирал все свои вещи. Это все еще мой дом также как и твой, и я просил не устраивать здесь бардак. 

— Еще начни третировать меня за то, что я не встаю в пять утра и не бегу наворачивать круги по парку, — закатила глаза Анри. — Я не собираюсь жить так, как ты думаешь, нужно жить. 

— Да, я понимаю — это довольно высокая планка, — сказал он презрительно, и это определено была интонация, которую он перенял от нее. — Но есть известные границы… 

— Ты можешь засунуть свои границы себе в задницу, милый, — проворковала Анри, прищуриваясь с холодной улыбкой. 

— П-прекрати это, — сказал он резко, и его бледное, как у призрака Каспера лицо тронула краска. — Я тебе не грубил! 

— Нет, ты просто пришел сюда в мой выходной, разбудил меня и мою собаку, и начал сраную истерику из-за того, что я выпила твой идиотский виски! 

— Это был коллекционный виски моего отца, и он старше тебя в два раза, чтоб ты знала! 

— Я куплю тебе десять твоих ублюдских виски, только заткнись и свали уже отсюда! — рявкнула Анри и, задев его плечом в проходе, пошла в направлении ванной. 

— Ты понятия не имеешь, сколько он стоит, — возразил Чарльз ей вслед. — У тебя нет таких денег. 

Анри гневно обернулась. 

— И что, мне пойти на панель? 

Он поморщился — потому что жил в мире розовых пони, в котором не существовало проституции, и сразу затем принял свой обычный высокомерно-снисходительный вид: 

— Я не прошу тебя возвращать его мне. Но я был бы тебе благодарен, если бы ты перестала относиться к вещам как к должному. Особенно к тем вещам, которые не принадлежат тебе. 

— Если бы тебе были нужны эти вещи, ты бы не оставлял их здесь, но ты просто ищешь повод, чтобы поорать на меня! 

— Орешь здесь только ты. 

— Скажи спасибо, что только ору, — огрызнулась Анри. — Если бы ты не был таким мямлей, я бы тебе вмазала. 

— Ничего другого от тебя я не ожидал, — произнёс Чарльз, поджав губы так, как будто он хотел плюнуть ей в лицо и пытался сдержаться. — Твой уровень культуры трагически удручающ. 

— Тогда иди и подай на развод! — фыркнула Анри напоследок, скрываясь в ванной. 

— Не дождешься, — процедил он, и она имела удовольствие слышать, как он стремительно пересекает коридор и хлопает входной дверью.