Стереть твой номер (гет)

Прошло несколько дней. Университетская жизнь потихоньку засасывала в свою рутину. Профессор по истории искусств, пожилой мужчина, задал подготовить доклад. Он сразу предупредил, что скачанные из интернета «готовые работы» будет вычислять с порога и карать нещадно, снижая оценку на два балла. «Только первоисточники, молодые люди! Только хардкор!» — заявил он, сверкая стеклами очков.

Поэтому Люмин, смирившись со своей судьбой отличницы-зануды, отправилась в единственное место, где можно было найти первоисточники — в библиотеку.

Она устроилась за большим дубовым столом в дальнем углу. Перед ней высилась внушительная стопка тяжелых книг по искусству эпохи Возрождения. Экран ноутбука светился пустым листом Word, на котором одиноко мигал курсор. Воздух был пропитан запахом бумаги и пыли — запах, который Люмин находила успокаивающим. Здесь она чувствовала себя в своей стихии.

Она как раз углубилась в чтение, когда эту священную тишину грубо разорвал громкий, раздраженный голос.

— Да что тебе еще надо? Я сказал, что приеду!

Люмин вздрогнула и подняла голову. В библиотеку, нарушая все мыслимые и немыслимые правила, ввалился Скарамучча. Он не шел, а скорее несся, прижимая телефон к уху. Его шаги гулко отдавались в звенящей тишине зала. Пожилая библиотекарша в очках метнула в его сторону испепеляющий взгляд и грозно приложила палец к губам, издав громкое «Ш-ш-ш!».

Он проигнорировал ее. Пройдя между стеллажами, он плюхнулся на стул за столом прямо напротив Люмин. Он бросил на стол ключи от машины и свой телефон с такой силой, что стопка книг опасно покачнулась, и Люмин пришлось придержать верхний том рукой.

— Да понял я, буду. Вечером. Перестань названивать, — прорычал он в трубку и с силой нажал на кнопку сброса.

Затем он откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди, и тяжело выдохнул. И только тогда его взгляд сфокусировался на Люмин, которая, затаив дыхание, смотрела на него широко раскрытыми глазами.

Он ухмыльнулся. Та самая острая, ленивая ухмылка, от которой у неё внутри все переворачивалось.

— Что, никогда не видела, как люди разговаривают? Или в книжках такого не пишут?

Щеки Люмин мгновенно залил румянец. Она тут же опустила глаза, уставившись на страницу с репродукцией фрески, но буквы и линии расплывались перед глазами. Сердце колотилось так громко, что, казалось, его стук был слышен по всему залу.

— Здесь просто… тихо должно быть, — пробормотала она, не поднимая взгляда. Ее голос был едва слышен.

— Скука смертная, — фыркнул он. Его взгляд скользнул по стопке книг, открытому ноутбуку, ее сосредоточенной позе. — Опять зарылась в свои бумажки. Тебе самой не надоело?

Люмин не знала, что ответить. Она лишь сильнее сжала края толстой книги, костяшки пальцев побелели. Она чувствовала его взгляд на себе — изучающий, немного насмешливый, и это смущало до дрожи. Почему он сел именно сюда? В огромном, почти пустом зале было полно свободных мест.

— Что читаешь? — спросил он, подаваясь вперед и заглядывая в ее книгу.

— Материалы для доклада… по истории искусств, — выдавила она.

— М-м-м, как увлекательно, — протянул он с откровенной иронией. Он взял со стола ее карандаш и начал вертеть его в пальцах. — И что, реально будешь все это читать? Не проще скачать готовую работу?

— Профессор… он не разрешает. Снижает оценку.

Скарамучча хмыкнул и откинулся на стуле, закинув ногу на ногу.

— А ты, я смотрю, боишься плохих оценок. Правильная девочка.

В его голосе прозвучало что-то, что задело Люмин. Словно он назвал ее не «правильной», а «скучной» и «предсказуемой». Она набралась смелости и, наконец, подняла на него глаза.

— А ты, я смотрю, совсем не боишься, что тебя выгонят из библиотеки.

Его брови удивленно поползли вверх. Ухмылка стала шире, в фиалковых глазах блеснул огонек. Он не ожидал отпора, пусть и такого робкого.

— Ого, у Звездочки прорезались зубки, — сказал он тихо, но с явным удовольствием. — А знаешь, так даже интереснее.

Он перестал вертеть карандаш и положил его обратно на стол. Затем, наклонившись к ней через стол, он понизил голос до интимного шепота, от которого у Люмин по спине побежали мурашки.

— Ладно, правильная девочка Люмин. Делай свой доклад, — его телефон завибрировал, и Скарамучча отвлекся на сообщение.

Его пальцы забегали по экрану, и Люмин услышала тихие щелчки набираемого текста. На его лице появилась мимолетная улыбка, но адресована она была явно не ей. Скарамучча отправил сообщение, и его телефон тут же завибрировал ответным. Он снова улыбнулся, и эта улыбка была легкой и довольной. Люмин почувствовала укол раздражения — глупого, иррационального. Он сидит здесь, вторгается в ее личное пространство и отвлекает ее своим присутствием. И с кем-то там все так мило переписывается, наверняка с одной из своих многочисленных поклонниц.

— Ты мешаешь мне учиться, — набравшись смелости, выдавила Люмин. Ее голос прозвучал тише, чем она хотела, но в нем была отчетливая нотка отчаяния. — С девочками можно переписываться и за пределами библиотеки!

Как только слова сорвались с ее губ, она тут же прикусила язык. Внутренний критик в ее голове завопил от ужаса. Что она наделала? Это прозвучало так по-детски, так ревниво, так… жалко. Она снова стыдливо уставилась в книгу, желая слиться с ней воедино, превратиться в еще одну строчку.

Наступила тишина. Люмин не решалась поднять взгляд, но чувствовала, что Скарамучча смотрит на нее. Тишина затягивалась, становясь почти осязаемой, и с каждой секундой унижение Люмин росло. Сейчас он рассмеется. Сейчас он скажет что-нибудь язвительное, что-то, что заставит ее провалиться сквозь пол.

Но смеха не последовало. Вместо этого она услышала тихий звук — он отложил телефон на стол.

— С девочками? — его голос был тихим, но в нем слышалось неприкрытое удивление и что-то еще… что-то похожее на веселье. — Ты ревнуешь, Звездочка?

Сердце Люмин пропустило удар. Она так резко вскинула голову, что у нее хрустнуло в шее.

— Нет! — вырвалось у нее слишком громко и поспешно. — С чего бы мне ревновать? Ты просто… мешаешь. Здесь нельзя шуметь.

Скарамучча оперся локтями о стол и наклонился к ней через стопку книг, сокращая дистанцию до минимума. Его глаза изучали ее с пристальным, почти хищным интересом. Ухмылка вернулась на его лицо, но теперь она была другой — не насмешливой, а довольной. Словно он только что выиграл в какой-то никому не известной игре.

— Неужели? А по-моему, ты очень даже ревнуешь. У тебя это на лице написано, — Скарамучча протянул руку и кончиком указательного пальца едва коснулся ее пылающей щеки.

Люмин отшатнулась, как от огня. Его прикосновение было мимолетным, но оно оставило на ее коже горящий след.

— Не трогай меня.

— А то что? Пожалуешься библиотекарше? — он хмыкнул, но в его глазах не было злости. Он явно наслаждался ситуацией. Наслаждался ее смущением, ее неуклюжей попыткой защитить свои границы. — Знаешь, Люмин, ты довольно забавная. Вся такая правильная, тихая, а внутри, оказывается, черти водятся.

Скарамучча откинулся на спинку стула, но взгляда с нее не сводил.

— Ладно. Допустим, я тебе поверю. Я не буду тебе мешать. Но с одним условием.

— Каким еще условием? — с подозрением спросила Люмин.

— Сходишь со мной попить кофе как-нибудь, — сказал он так просто, будто просил одолжить ручку.

Люмин застыла. Это шутка? Очередная издевка? Она искала подвох в его глазах, но видела лишь уверенность и вызов.

— Я… мне нужно делать доклад.

— Я же сказал «как-нибудь», а не сейчас, так что не волнуйся, посягать на твою гениальную работу не буду.

— Хорошо, — выдохнула она, чувствуя, как сдается.

Улыбка Скарамуччи стала шире. Он победил.

— Отлично. Я тебя найду, в конце концов, сделать это будет чертовски просто. Мало кто бродит по университету, уткнувшись в книгу, — он хмыкнул, а затем поднялся, подхватив со стола ключи и телефон.

— Удачной работы над докладом, — бросил Скарамучча через плечо напоследок, направляясь к выходу так же уверенно и шумно, как и вошел.

Выйдя из библиотеки, Скарамучча почувствовал прилив легкого, довольного удовлетворения. Воздух на улице показался ему свежее, чем обычно.

Приревновала. Кто бы мог подумать? Эта заучка, которая выглядит так, будто ее жизнь состоит из библиотеки и учебников, оказалась не такой уж и простой.

«С девочками можно переписываться и за пределами библиотеки!» — до сих пор слышится ее возмущенный шепот. И ведь покраснела так, что можно было картошку жарить на щеках.

Он прошел несколько шагов, и ухмылка растянулась на его лице. Эта робость, эта попытка быть строгой, когда внутри всё кипит… да, очень забавно. Особенно то, как быстро она сдалась. Один вопрос про кофе — и всё, правильная девочка поплыла.

«Это будет интересно. Она, наверное, придет вся такая напряженная, будет говорить про искусство или историю, а я… я просто посмотрю, как она будет реагировать. У нее такие выразительные глаза, когда она смущена. И губы…» — Скарамучча чуть заметно облизнул свои.

Он достал телефон, но уже не было никакого желания кому-то звонить. Сообщение, которое его так отвлекло в библиотеке, казалось теперь таким незначительным.

* * *

Он ушел.

Звенящая тишина, которую он так бесцеремонно нарушил, снова обрушилась на библиотеку, но теперь она казалась не успокаивающей, а оглушающей. Люмин сидела неподвижно, глядя на пустое место напротив. Воздух все еще, казалось, вибрировал от его присутствия, от его низкого голоса, от его самоуверенной энергии.

Ее щека горела. Горела так, словно он оставил на ней не мимолетное касание, а настоящий ожог. Сердце все еще колотилось о ребра, как обезумевшая птица, запертая в клетке.

«Что. Это. Было?»

Первая мысль была панической: «Отказать. Немедленно найти его и сказать, что она передумала. Что у нее нет времени. Что ей неинтересно. Что угодно, лишь бы не идти».

Голос разума включился на полную мощность. Он кричал, приводил доводы, раскладывал все по полочкам.

«Люмин, очнись! Ты же видишь, кто он такой. Самовлюбленный, наглый тип, который привык получать все, что захочет. Для него это игра. Развлечение. Наверняка он поспорил со своими дружками, что сможет затащить на свидание самую скучную зубрилку в университете. И ты — идеальная кандидатура».

Она живо представила, как он будет рассказывать об этом девочкам или тому громиле Итто. Как они будут смеяться над ней. Над ее смущением, над ее глупой ревностью, над тем, как легко ее удалось «купить» за одно приглашение на кофе.

«Ты для него — очередная галочка. Экзотический трофей. «Правильная девочка», которую так забавно сбить с пути истинного. Он поиграет и бросит, а ты останешься с разбитым сердцем и чувством полного унижения. Ты уже один раз унизилась перед ним, упав на лестнице. Хочешь повторить?»

Аргументы были железными. Логичными. Правильными. Она должна была согласиться с ними, вцепиться в них, как в спасательный круг.

Но…

Была и другая часть ее сознания. Тихая, робкая, но настойчивая. Та часть, которая до сих пор ощущала фантомное прикосновение его пальца к щеке. Та, которая снова и снова прокручивала в голове его слова: «Ого, у Звездочки прорезались зубки».

Звездочка.

Он не просто посмеялся над ее падением. Он заметил, что она дала ему отпор. Он увидел в ней не только неуклюжую первокурсницу, но и кого-то, кто может ответить. И ему это… понравилось.

И эта мысль была пьянящей.

Всю свою жизнь Люмин была просто Люмин. Хорошая ученица. Тихая девочка. Надежная подруга. Никто никогда не смотрел на нее так. С таким пристальным, хищным, изучающим взглядом.

Да, разум кричал об опасности. Он твердил, что Скарамучча — это ходячая проблема в дорогой толстовке. Игрок. Циник. Человек, которому наскучили легкие победы и который решил развлечься, сломав новую, необычную игрушку. Вероятно, ее согласие было для него лишь вопросом эго, очередным подтверждением его неотразимости.

Но что-то в его реакции было… личным. Когда она огрызнулась, он не отмахнулся от нее, как от назойливой мухи. Он наклонился ближе. Его глаза загорелись. Он услышал ее.

И в этом заключалась главная, ужасающая и одновременно пьянящая правда. Впервые в жизни ее заметили не за то, что она все сделала правильно, а за то, что она сделала что-то не так. Сначала — нелепо упала. Затем — неуклюже возмутилась. И именно эти ее провалы, эти моменты жгучего стыда привлекли его внимание. Он увидел не прилежную ученицу, а искорку огня в тихом омуте.

Люмин вспомнила школу. Мальчики либо не замечали ее вовсе, либо видели в ней ходячую энциклопедию, у которой можно списать домашнее задание. Они видели ее оценки, ее аккуратные конспекты, ее поднятую на уроке руку. Они никогда не видели ее. Никто не пытался заглянуть ей в глаза, чтобы понять, о чем она думает на самом деле. Никто не дразнил ее так, чтобы это ощущалось почти как комплимент.

Она чуть не сгорела со стыда, когда он спросил про ревность. Это было так унизительно, так очевидно. Но он не высмеял ее. Он был… доволен. Доволен, как кот, поймавший мышку. Ее жалкая, детская вспышка ревности к какой-то безымянной девушке из его телефона доставила ему удовольствие. И это было странно, неправильно, но ее сердце пропустило удар не только от стыда, но и от чего-то еще. От осознания, что она, тихая, незаметная Люмин, смогла вызвать у него такую яркую эмоцию.

«Сходишь со мной попить кофе».

Это не было вопросом. Это было утверждение. Ультиматум. И она согласилась.

Аргументы разума казались такими серыми и безжизненными по сравнению с яркой, опасной вспышкой его внимания. Впервые за долгое время кто-то смотрел на нее и видел не пустое место, а девушку. Забавную, неуклюжую, колючую, но девушку. И это новое, незнакомое чувство тянуло к нему, как мотылька к огню. Она знала, что может обжечься. Но мысль о том, чтобы снова вернуться в прохладную, безопасную темноту, была еще невыносимее.

Люмин медленно опустила взгляд на открытую книгу. Ренессанс… Фрески… Первоисточники… Все эти умные, важные слова казались теперь бессмысленным набором букв. Он ворвался в ее упорядоченный, тихий мир, как ураган, и оставил после себя полный хаос.