Стереть твой номер (гет)

Яркое сентябрьское солнце слепило глаза, но не могло согреть Люмин. Она стояла у главных ворот университета, и огромная территория перед ней казалась чужой, незнакомой и немного враждебной. Гул сотен голосов, обрывки фраз, смех — все это сливалось в один тревожный фон.

Люмин сжала лямку рюкзака. С теплом и одновременно тяжестью на сердце она вспоминала шумные школьные коридоры, свою уютную парту у окна, беззаботный смех и дурацкие шутки, которые понимали только они.

Главной причиной тоски было отсутствие Кэ Цин. Ее лучшая подруга, ее опора и вечный источник гороскопических прогнозов (чаще всего неверных, но от этого не менее утешительных), поступила в другой университет, хотя и в том же городе, но Люмин уже сейчас чувствовала зияющую пустоту рядом. Здесь она была одна. Просто Люмин. Ничья подруга, ничья соседка по парте.

Она сделала неуверенный шаг вперед, вливаясь в пеструю толпу студентов. Все казались такими взрослыми, уверенными, в отличие от нее.

Внезапно поток людей перед ней расступился. Мимо проходила шумная компания. В центре шел парень. Его темно-синие волосы небрежно падали на лоб, на губах играла острая, почти хищная ухмылка, а взгляд был дерзким и оценивающим. На нем была простая черная толстовка, но даже в ней он выглядел так, будто сошел с обложки модного журнала.

Люмин, сама не зная почему, замерла и уставилась на него. Весь окружающий шум пропал. Остался только он — его самоуверенная походка, то, как он что-то бросил своим друзьям, вызвав волну смеха. Что-то в нем притягивало и пугало одновременно. Он был воплощением всего того, чем она не являлась: яркий, громкий, в центре всеобщего внимания.

И в этот самый момент он заметил ее. Его взгляд, до этого скользивший по толпе с превосходством, наткнулся на ее и замер на долю секунды. Ухмылка на его губах стала чуть шире, в глазах блеснул насмешливый интерес.

Щеки Люмин вспыхнули так, словно ей дали пощечину. Сердце ухнуло куда-то в пятки. Поймали. Застукали, как она пялится. Она тут же отвернулась, резко, словно ее ударило током. Ее мозг отдал одну-единственную команду: «Беги! Скройся! Исчезни!»

Она развернулась и почти бегом устремилась к широкой лестнице, ведущей к главному корпусу, не разбирая дороги. Лишь бы уйти подальше от этого прожигающего взгляда.

Нога неловко соскользнула с края ступеньки. На одно ужасное мгновение Люмин потеряла равновесие, неловко взмахнула руками, пытаясь ухватиться за воздух, и с глухим стуком рухнула на каменные плиты. Острая, жгучая боль пронзила коленку.

Гул на мгновение стих, а потом сменился тихими смешками, сочувственными вздохами и любопытными перешептываниями. Весь мир, казалось, остановился и уставился на нее — девушку, растянувшуюся у подножия лестницы. Кто-то смотрел с откровенной насмешкой, пара девушек участливо охнула, но большинство просто наблюдало с любопытством, как на бесплатное цирковое представление.

Унизительный жар залил ее лицо, шею, дошел до самых кончиков ушей. Хотелось провалиться сквозь землю.

Собрав всю волю в кулак, Люмин поспешно поднялась на ноги, отряхивая юбку, которая на самом деле была чистой. Это было инстинктивное движение, попытка сделать вид, что все под контролем.

* * *

Первый день нового семестра — какая несусветная скука. Скарамучча шел по главной аллее университета, окруженный своей привычной свитой. Слева трещал без умолку Тома, уже обсуждая планы на первую вечеринку года. Справа ухмылялся Итто, лениво сканируя толпу первокурсников, словно хищник, выбирающий самую беззащитную жертву. Синобу шла чуть позади, скрестив руки на груди, с таким видом, будто вся эта суета ниже ее достоинства. Но она всегда была с ними. Привычка. Тиори рядом с ней — вещала о модных трендах осени и упрямо подсовывала ей посмотреть пиджак, который она себе присмотрела в одном из магазинчиков.

— Посмотри на этих птенцов, — протянул Итто, кивнув на стайку испуганных девушек. — Готов поспорить, половина из них уже гуглит твое расписание, Скара.

Скарамучча лишь криво усмехнулся. Еще бы. Третий год подряд одно и то же. Восхищенные взгляды, глупые хихиканья, «случайные» столкновения в коридорах. Девушки были предсказуемыми. Легкими. И оттого невероятно скучными. Он менял их чаще, чем перчатки, просто потому что мог, и ни одна из них не вызывала в нем ничего, кроме мимолетного интереса, который угасал на следующее утро.

Его взгляд скользил по толпе с ленивым превосходством, пока не зацепился за одну фигуру.

Она стояла одна, в стороне от всех шумных компаний. Маленькая, светлые волосы, в глазах — тоска и растерянность. Она выглядела как потерявшийся щенок посреди волчьей стаи. Жалкое зрелище. Он уже собирался отвернуться, как вдруг ее взгляд метнулся в его сторону. И замер.

Скарамучча на долю секунды замер и сам. Он привык, что на него смотрят. Но так на него не смотрели давно. В ее широко распахнутых глазах не было ни заискивания, ни привычного женского флирта, ни расчета. Был чистый, неподдельный… ступор. Смесь испуга и какого-то странного, почти гипнотического восхищения. Будто она увидела не просто популярного парня, а какое-то мифическое существо.

Интересно.

Он позволил своей фирменной ухмылке появиться на губах — острой, насмешливой. Это был его способ сказать: «Да, это я. Смотри, я разрешаю».

И тут сработал триггер. Девушка вздрогнула, словно ее ударили. Щеки вспыхнули таким ярким румянцем, что это было видно даже с такого расстояния. Она резко отвернулась и, не разбирая дороги, бросилась бежать в сторону главного корпуса.

Ага. Попалась.

Внутри у него что-то довольно мурлыкнуло. Он знал этот эффект. Он только что поймал ее взгляд, и ее реакцией было паническое бегство. Не попытка подойти, не кокетливая улыбка, а именно бегство. Это было… Забавно.

— Ого, — хмыкнула Тиори рядом. — Кажется, ты ее до смерти напугал.

— Ахаха, вы это видели?! — громыхнул Итто. — Она рванула так, будто за ней великолепный Аратаки Итто с дубиной гонится!

И в этот самый момент, на пике их насмешек, произошло нечто восхитительное. Девушка, в своем паническом порыве скрыться от него, не посмотрела под ноги. Ее нога соскользнула, и она нелепо упала на лестнице. На секунду воцарилась тишина, а потом Итто взорвался оглушительным хохотом.

— Вот это вход в универ! Я аплодирую стоя!

Тиори не смеялась в голос, но его плечи тряслись, а на губах играла ядовитая усмешка.

— Кажется, кто-то слишком сильно впечатлился твоим величием, Скара. Буквально упала к твоим ногам, хоть и с небольшого расстояния.

Даже Синобу, вечно серьезная, не сдержала тихого фырканья, хотя тут же сделала вид, что поправляет волосы.

— Идиоты. Девушка упала, а вы ржете.

— Может быть, ей нужна помощь, — сочувствующе пролепетал Тома.

Но Скарамучча их почти не слушал. Он наблюдал. Наблюдал, как она, залитая краской унижения, поспешно поднялась, сделав вид, что ничего не произошло и нырнула в здание.

Жалкая. Неуклюжая. И до смешного предсказуемая в своих эмоциях. И почему-то именно это его и зацепило. Настоящая паника, настоящий стыд, настоящее унижение. И причиной всему был он. Один его взгляд.Это было пьянящее чувство.

«Девочка-катастрофа», — мысленно окрестил он ее.

— Пойдем, — бросил он своим друзьям, отрывая взгляд от двери, в которой она исчезла. — Представление окончено.

Но про себя он подумал совсем другое: «Нет. Представление только начинается. И я хочу посмотреть, что будет дальше».

Он запомнил ее лицо. И решил, что обязательно найдет эту неуклюжую первокурсницу. Просто из любопытства. Просто чтобы посмотреть, как она снова вспыхнет и попытается сбежать, когда он подойдет к ней вплотную. Это обещало быть куда более интересным развлечением, чем все вечеринки этого семестра вместе взятые.

* * *

Заскочив внутрь здания, Люмин почти нырнула в первую попавшуюся дверь с табличкой «WC». Только здесь, в холодной тишине пустого женского туалета, она позволила себе опереться о холодную плитку стены и выдохнуть. Ее плечи поникли. Маска невозмутимости стекла с лица, оставив после себя лишь растерянность и жгучий стыд.

Она посмотрела вниз. В районе колена расползалось маленькое, но заметное темно-красное пятно. Коленка была содрана в кровь, кожа саднила и горела. Но физическая боль была ничем по сравнению с унижением, которое охватило ее ледяными тисками.

«Какой кошмар, — пронеслось в голове. — Начать первый день в университете вот так. Идеально. Теперь все будут помнить меня как ту дурочку, что растянулась на главной лестнице. И он... он тоже видел».

Мысль о том парне заставила ее зажмуриться. Его заинтересованный, чуть насмешливый взгляд все еще стоял у нее перед глазами. Наверное, он смеялся громче всех.

Первые часы учебного дня она провела, стараясь быть тенью. Она пряталась на задних партах, передвигалась по коридорам, прижимаясь к стенам, и молилась, чтобы ее никто не узнал.

В столовой она выбрала самый отдаленный уголок. Она думала, что тут она точно останется незамеченной. Но как же она ошибалась: вдруг на ее стол упала тень.

— Это было впечатляющее выступление. Решила начать учебный год с акробатического номера?

Голос был низким, с отчетливыми бархатными, но в то же время ядовитыми нотками. Люмин замерла, не смея поднять головы. Она узнала этот голос, хоть и слышала его лишь мельком.

Медленно, словно боясь, что резкое движение снова приведет к катастрофе, она подняла глаза.

Перед ней стоял он. Тот самый парень. Темные волосы, фиалковые глаза, которые смотрели на нее с откровенным любопытством и толикой издевки. Он небрежно оперся рукой о ее стол.

Люмин почувствовала, как кровь снова прилила к щекам. Она ничего не ответила, лишь впилась взглядом в свою тарелку.

— Молчишь? — он хмыкнул, и уголок его губы изогнулся в ухмылке. — Я Скарамучча. А ты, как я понимаю, местная звезда падений.

— Люмин, — прошептала она, и ее собственный голос показался ей чужим и писклявым.

— Люмин, — повторил он, пробуя имя на вкус. — Красиво. Но тебе стоит быть осторожнее. Не все лестницы здесь такие снисходительные. Так можно и сломать себе что-нибудь.

Она ожидала чего угодно: откровенной насмешки, презрения, того, что он сейчас позовет друзей, чтобы поиздеваться над ней. Но он просто стоял и смотрел на нее. И в его взгляде не было злости. Было что-то другое… что-то изучающее. Словно она была не жертвой нелепой случайности, а любопытной головоломкой.

— Ты не ушиблась? — спросил он вдруг, и этот вопрос выбил ее из колеи своей неожиданностью.

— Н-нет. Все в порядке, — соврала она, инстинктивно пытаясь выпрямить больную ногу под столом.

Он заметил это движение. Его взгляд скользнул вниз и вернулся к ее лицу.

— Врешь.

Он не стал развивать тему. Просто выпрямился, сунул руки в карманы и, бросив на нее последний долгий взгляд, развернулся.

— Увидимся, Люмин. Постарайся больше не падать.

Люмин смотрела ему вслед, и в ее душе смешались стыд, страх и совершенно неуместное чувство… будто ее заметили, когда она была в мантии-невидимке.

Прошло несколько дней. Университетская жизнь потихоньку засасывала в свою рутину. Профессор по истории искусств, пожилой мужчина, задал подготовить доклад. Он сразу предупредил, что скачанные из интернета «готовые работы» будет вычислять с порога и карать нещадно, снижая оценку на два балла. «Только первоисточники, молодые люди! Только хардкор!» — заявил он, сверкая стеклами очков.

Поэтому Люмин, смирившись со своей судьбой отличницы-зануды, отправилась в единственное место, где можно было найти первоисточники — в библиотеку.

Она устроилась за большим дубовым столом в дальнем углу. Перед ней высилась внушительная стопка тяжелых книг по искусству эпохи Возрождения. Экран ноутбука светился пустым листом Word, на котором одиноко мигал курсор. Воздух был пропитан запахом бумаги и пыли — запах, который Люмин находила успокаивающим. Здесь она чувствовала себя в своей стихии.

Она как раз углубилась в чтение, когда эту священную тишину грубо разорвал громкий, раздраженный голос.

— Да что тебе еще надо? Я сказал, что приеду!

Люмин вздрогнула и подняла голову. В библиотеку, нарушая все мыслимые и немыслимые правила, ввалился Скарамучча. Он не шел, а скорее несся, прижимая телефон к уху. Его шаги гулко отдавались в звенящей тишине зала. Пожилая библиотекарша в очках метнула в его сторону испепеляющий взгляд и грозно приложила палец к губам, издав громкое «Ш-ш-ш!».

Он проигнорировал ее. Пройдя между стеллажами, он плюхнулся на стул за столом прямо напротив Люмин. Он бросил на стол ключи от машины и свой телефон с такой силой, что стопка книг опасно покачнулась, и Люмин пришлось придержать верхний том рукой.

— Да понял я, буду. Вечером. Перестань названивать, — прорычал он в трубку и с силой нажал на кнопку сброса.

Затем он откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди, и тяжело выдохнул. И только тогда его взгляд сфокусировался на Люмин, которая, затаив дыхание, смотрела на него широко раскрытыми глазами.

Он ухмыльнулся. Та самая острая, ленивая ухмылка, от которой у неё внутри все переворачивалось.

— Что, никогда не видела, как люди разговаривают? Или в книжках такого не пишут?

Щеки Люмин мгновенно залил румянец. Она тут же опустила глаза, уставившись на страницу с репродукцией фрески, но буквы и линии расплывались перед глазами. Сердце колотилось так громко, что, казалось, его стук был слышен по всему залу.

— Здесь просто… тихо должно быть, — пробормотала она, не поднимая взгляда. Ее голос был едва слышен.

— Скука смертная, — фыркнул он. Его взгляд скользнул по стопке книг, открытому ноутбуку, ее сосредоточенной позе. — Опять зарылась в свои бумажки. Тебе самой не надоело?

Люмин не знала, что ответить. Она лишь сильнее сжала края толстой книги, костяшки пальцев побелели. Она чувствовала его взгляд на себе — изучающий, немного насмешливый, и это смущало до дрожи. Почему он сел именно сюда? В огромном, почти пустом зале было полно свободных мест.

— Что читаешь? — спросил он, подаваясь вперед и заглядывая в ее книгу.

— Материалы для доклада… по истории искусств, — выдавила она.

— М-м-м, как увлекательно, — протянул он с откровенной иронией. Он взял со стола ее карандаш и начал вертеть его в пальцах. — И что, реально будешь все это читать? Не проще скачать готовую работу?

— Профессор… он не разрешает. Снижает оценку.

Скарамучча хмыкнул и откинулся на стуле, закинув ногу на ногу.

— А ты, я смотрю, боишься плохих оценок. Правильная девочка.

В его голосе прозвучало что-то, что задело Люмин. Словно он назвал ее не «правильной», а «скучной» и «предсказуемой». Она набралась смелости и, наконец, подняла на него глаза.

— А ты, я смотрю, совсем не боишься, что тебя выгонят из библиотеки.

Его брови удивленно поползли вверх. Ухмылка стала шире, в фиалковых глазах блеснул огонек. Он не ожидал отпора, пусть и такого робкого.

— Ого, у Звездочки прорезались зубки, — сказал он тихо, но с явным удовольствием. — А знаешь, так даже интереснее.

Он перестал вертеть карандаш и положил его обратно на стол. Затем, наклонившись к ней через стол, он понизил голос до интимного шепота, от которого у Люмин по спине побежали мурашки.

— Ладно, правильная девочка Люмин. Делай свой доклад, — его телефон завибрировал, и Скарамучча отвлекся на сообщение.

Его пальцы забегали по экрану, и Люмин услышала тихие щелчки набираемого текста. На его лице появилась мимолетная улыбка, но адресована она была явно не ей. Скарамучча отправил сообщение, и его телефон тут же завибрировал ответным. Он снова улыбнулся, и эта улыбка была легкой и довольной. Люмин почувствовала укол раздражения — глупого, иррационального. Он сидит здесь, вторгается в ее личное пространство и отвлекает ее своим присутствием. И с кем-то там все так мило переписывается, наверняка с одной из своих многочисленных поклонниц.

— Ты мешаешь мне учиться, — набравшись смелости, выдавила Люмин. Ее голос прозвучал тише, чем она хотела, но в нем была отчетливая нотка отчаяния. — С девочками можно переписываться и за пределами библиотеки!

Как только слова сорвались с ее губ, она тут же прикусила язык. Внутренний критик в ее голове завопил от ужаса. Что она наделала? Это прозвучало так по-детски, так ревниво, так… жалко. Она снова стыдливо уставилась в книгу, желая слиться с ней воедино, превратиться в еще одну строчку.

Наступила тишина. Люмин не решалась поднять взгляд, но чувствовала, что Скарамучча смотрит на нее. Тишина затягивалась, становясь почти осязаемой, и с каждой секундой унижение Люмин росло. Сейчас он рассмеется. Сейчас он скажет что-нибудь язвительное, что-то, что заставит ее провалиться сквозь пол.

Но смеха не последовало. Вместо этого она услышала тихий звук — он отложил телефон на стол.

— С девочками? — его голос был тихим, но в нем слышалось неприкрытое удивление и что-то еще… что-то похожее на веселье. — Ты ревнуешь, Звездочка?

Сердце Люмин пропустило удар. Она так резко вскинула голову, что у нее хрустнуло в шее.

— Нет! — вырвалось у нее слишком громко и поспешно. — С чего бы мне ревновать? Ты просто… мешаешь. Здесь нельзя шуметь.

Скарамучча оперся локтями о стол и наклонился к ней через стопку книг, сокращая дистанцию до минимума. Его глаза изучали ее с пристальным, почти хищным интересом. Ухмылка вернулась на его лицо, но теперь она была другой — не насмешливой, а довольной. Словно он только что выиграл в какой-то никому не известной игре.

— Неужели? А по-моему, ты очень даже ревнуешь. У тебя это на лице написано, — Скарамучча протянул руку и кончиком указательного пальца едва коснулся ее пылающей щеки.

Люмин отшатнулась, как от огня. Его прикосновение было мимолетным, но оно оставило на ее коже горящий след.

— Не трогай меня.

— А то что? Пожалуешься библиотекарше? — он хмыкнул, но в его глазах не было злости. Он явно наслаждался ситуацией. Наслаждался ее смущением, ее неуклюжей попыткой защитить свои границы. — Знаешь, Люмин, ты довольно забавная. Вся такая правильная, тихая, а внутри, оказывается, черти водятся.

Скарамучча откинулся на спинку стула, но взгляда с нее не сводил.

— Ладно. Допустим, я тебе поверю. Я не буду тебе мешать. Но с одним условием.

— Каким еще условием? — с подозрением спросила Люмин.

— Сходишь со мной попить кофе как-нибудь, — сказал он так просто, будто просил одолжить ручку.

Люмин застыла. Это шутка? Очередная издевка? Она искала подвох в его глазах, но видела лишь уверенность и вызов.

— Я… мне нужно делать доклад.

— Я же сказал «как-нибудь», а не сейчас, так что не волнуйся, посягать на твою гениальную работу не буду.

— Хорошо, — выдохнула она, чувствуя, как сдается.

Улыбка Скарамуччи стала шире. Он победил.

— Отлично. Я тебя найду, в конце концов, сделать это будет чертовски просто. Мало кто бродит по университету, уткнувшись в книгу, — он хмыкнул, а затем поднялся, подхватив со стола ключи и телефон.

— Удачной работы над докладом, — бросил Скарамучча через плечо напоследок, направляясь к выходу так же уверенно и шумно, как и вошел.

Выйдя из библиотеки, Скарамучча почувствовал прилив легкого, довольного удовлетворения. Воздух на улице показался ему свежее, чем обычно.

Приревновала. Кто бы мог подумать? Эта заучка, которая выглядит так, будто ее жизнь состоит из библиотеки и учебников, оказалась не такой уж и простой.

«С девочками можно переписываться и за пределами библиотеки!» — до сих пор слышится ее возмущенный шепот. И ведь покраснела так, что можно было картошку жарить на щеках.

Он прошел несколько шагов, и ухмылка растянулась на его лице. Эта робость, эта попытка быть строгой, когда внутри всё кипит… да, очень забавно. Особенно то, как быстро она сдалась. Один вопрос про кофе — и всё, правильная девочка поплыла.

«Это будет интересно. Она, наверное, придет вся такая напряженная, будет говорить про искусство или историю, а я… я просто посмотрю, как она будет реагировать. У нее такие выразительные глаза, когда она смущена. И губы…» — Скарамучча чуть заметно облизнул свои.

Он достал телефон, но уже не было никакого желания кому-то звонить. Сообщение, которое его так отвлекло в библиотеке, казалось теперь таким незначительным.

* * *

Он ушел.

Звенящая тишина, которую он так бесцеремонно нарушил, снова обрушилась на библиотеку, но теперь она казалась не успокаивающей, а оглушающей. Люмин сидела неподвижно, глядя на пустое место напротив. Воздух все еще, казалось, вибрировал от его присутствия, от его низкого голоса, от его самоуверенной энергии.

Ее щека горела. Горела так, словно он оставил на ней не мимолетное касание, а настоящий ожог. Сердце все еще колотилось о ребра, как обезумевшая птица, запертая в клетке.

«Что. Это. Было?»

Первая мысль была панической: «Отказать. Немедленно найти его и сказать, что она передумала. Что у нее нет времени. Что ей неинтересно. Что угодно, лишь бы не идти».

Голос разума включился на полную мощность. Он кричал, приводил доводы, раскладывал все по полочкам.

«Люмин, очнись! Ты же видишь, кто он такой. Самовлюбленный, наглый тип, который привык получать все, что захочет. Для него это игра. Развлечение. Наверняка он поспорил со своими дружками, что сможет затащить на свидание самую скучную зубрилку в университете. И ты — идеальная кандидатура».

Она живо представила, как он будет рассказывать об этом девочкам или тому громиле Итто. Как они будут смеяться над ней. Над ее смущением, над ее глупой ревностью, над тем, как легко ее удалось «купить» за одно приглашение на кофе.

«Ты для него — очередная галочка. Экзотический трофей. «Правильная девочка», которую так забавно сбить с пути истинного. Он поиграет и бросит, а ты останешься с разбитым сердцем и чувством полного унижения. Ты уже один раз унизилась перед ним, упав на лестнице. Хочешь повторить?»

Аргументы были железными. Логичными. Правильными. Она должна была согласиться с ними, вцепиться в них, как в спасательный круг.

Но…

Была и другая часть ее сознания. Тихая, робкая, но настойчивая. Та часть, которая до сих пор ощущала фантомное прикосновение его пальца к щеке. Та, которая снова и снова прокручивала в голове его слова: «Ого, у Звездочки прорезались зубки».

Звездочка.

Он не просто посмеялся над ее падением. Он заметил, что она дала ему отпор. Он увидел в ней не только неуклюжую первокурсницу, но и кого-то, кто может ответить. И ему это… понравилось.

И эта мысль была пьянящей.

Всю свою жизнь Люмин была просто Люмин. Хорошая ученица. Тихая девочка. Надежная подруга. Никто никогда не смотрел на нее так. С таким пристальным, хищным, изучающим взглядом.

Да, разум кричал об опасности. Он твердил, что Скарамучча — это ходячая проблема в дорогой толстовке. Игрок. Циник. Человек, которому наскучили легкие победы и который решил развлечься, сломав новую, необычную игрушку. Вероятно, ее согласие было для него лишь вопросом эго, очередным подтверждением его неотразимости.

Но что-то в его реакции было… личным. Когда она огрызнулась, он не отмахнулся от нее, как от назойливой мухи. Он наклонился ближе. Его глаза загорелись. Он услышал ее.

И в этом заключалась главная, ужасающая и одновременно пьянящая правда. Впервые в жизни ее заметили не за то, что она все сделала правильно, а за то, что она сделала что-то не так. Сначала — нелепо упала. Затем — неуклюже возмутилась. И именно эти ее провалы, эти моменты жгучего стыда привлекли его внимание. Он увидел не прилежную ученицу, а искорку огня в тихом омуте.

Люмин вспомнила школу. Мальчики либо не замечали ее вовсе, либо видели в ней ходячую энциклопедию, у которой можно списать домашнее задание. Они видели ее оценки, ее аккуратные конспекты, ее поднятую на уроке руку. Они никогда не видели ее. Никто не пытался заглянуть ей в глаза, чтобы понять, о чем она думает на самом деле. Никто не дразнил ее так, чтобы это ощущалось почти как комплимент.

Она чуть не сгорела со стыда, когда он спросил про ревность. Это было так унизительно, так очевидно. Но он не высмеял ее. Он был… доволен. Доволен, как кот, поймавший мышку. Ее жалкая, детская вспышка ревности к какой-то безымянной девушке из его телефона доставила ему удовольствие. И это было странно, неправильно, но ее сердце пропустило удар не только от стыда, но и от чего-то еще. От осознания, что она, тихая, незаметная Люмин, смогла вызвать у него такую яркую эмоцию.

«Сходишь со мной попить кофе».

Это не было вопросом. Это было утверждение. Ультиматум. И она согласилась.

Аргументы разума казались такими серыми и безжизненными по сравнению с яркой, опасной вспышкой его внимания. Впервые за долгое время кто-то смотрел на нее и видел не пустое место, а девушку. Забавную, неуклюжую, колючую, но девушку. И это новое, незнакомое чувство тянуло к нему, как мотылька к огню. Она знала, что может обжечься. Но мысль о том, чтобы снова вернуться в прохладную, безопасную темноту, была еще невыносимее.

Люмин медленно опустила взгляд на открытую книгу. Ренессанс… Фрески… Первоисточники… Все эти умные, важные слова казались теперь бессмысленным набором букв. Он ворвался в ее упорядоченный, тихий мир, как ураган, и оставил после себя полный хаос.

Время от времени Скарамучча появлялся рядом и вставлял свои комментарии. «Звёздочка, ты решила все книги в библиотеке перечитать?» — говорил он, когда она шла с учебниками в обнимку по коридору.

«Опять в своих конспектах зарылась», — бросал Скарамучча, когда видел ее сидящей на подоконнике около аудитории и пытающейся повторирь лекции к устному опросу.

«Красивый почерк», — появлялся он у нее за спиной, заглядывая через плечо, пока она переписывала у олногруппницы то, что не успела записать на паре за преподавателем. Она всерьез начала напрягаться каждый раз, когда видела его, ожидая его комментариев и даже наосознанно старалась как можно незаметнее передвигаться по университету.

Столовая была для Люмин минным полем. Слишком много людей, слишком много шума, слишком много шансов случайно встретиться с ним. Поэтому она выработала стратегию: приходить в самый пик обеденного перерыва, когда все уже заняли свои места, быстро находить самый укромный столик в углу и прятаться за книгой.

Сегодня Люмин позволила себе маленькую роскошь — большой стаканчик латте с карамельным сиропом из кофейни на первом этаже. Сладкий, теплый напиток был ее единственным утешением в этом хаосе. Она поставила его рядом с подносом, на котором лежал диетический салат, и полностью погрузилась в чтение учебника по философии.

Внезапно общий гул в столовой изменился. Он не стал тише, но в нем появилась новая нотка — громкий смех, который Люмин уже научилась безошибочно узнавать. Она не подняла головы, но все ее тело напряглось. Он здесь. Его компания, как обычно, заняла самый большой стол в центре зала. Она чувствовала их присутствие, как чувствуешь приближение грозы.

Люмин сжалась еще сильнее, пытаясь буквально врасти в свою книгу.

«Только бы не заметил. Пожалуйста, только бы не заметил», — Люмин сделала маленький глоток кофе, стараясь, чтобы ее рука не дрожала.

Но ее мольбы не были услышаны. Боковым зрением она уловила движение. Темная фигура отделилась от центрального стола и направилась в ее сторону. Сердце ухнуло куда-то в район желудка. Это он. Он идет сюда. Зачем? Снова будет издеваться?

Она вцепилась в книгу так, что побелели костяшки пальцев. Страница перед глазами расплывалась, буквы прыгали. Она заставила себя не поднимать взгляд, делая вид, что полностью поглощена чтением.

Шаги приблизились. Скарамучча остановился. Прямо возле ее столика. Люмин затаила дыхание. Она чувствовала его присутствие физически — тень, упавшую на ее книгу, едва уловимый запах его парфюма, смешанный с запахами еды. Секунда тянулась, как вечность. Она ждала. Ждала насмешливого «Привет, Звёздочка» или какого-нибудь язвительного комментария по поводу ее салата.

Но Скарамучча молчал. Она чувствовала его взгляд на себе. А потом шаги возобновились. Он прошел мимо, направляясь к автоматам с напитками.

Когда она поняла, что он просто прошел мимо, Люмин медленно выдохнула. Воздух, который она не осознавала, что задерживала, вырвался из ее легких с тихим шипением. Напряжение, сковывавшее ее плечи, немного отступило.

Она украдкой посмотрела в его сторону. Скарамучча стоял у автомата, покупал воду, а затем так же небрежно пошел обратно к своему столу. Он даже не взглянул в ее сторону.

Люмин почувствовала облегчение. Но вместе с ним пришло и другое, совершенно нелогичное и постыдное чувство. Легкое, почти неощутимое разочарование.

Она тут же мысленно себя отругала: «Чему ты разочаровалась, идиотка? Радуйся, что тебя оставили в покое!»

Так проходили дни, и Люмин практически привыкла к его внезапным и ярким появлениям, однако каждый раз эти случайные и не очень встречи вызывали бурю эмоций.

Перерыв между второй и третьей парой. Коридоры университета гудели, как растревоженный улей. Студенты высыпали из аудиторий, спеша занять места в столовой или просто поболтать с друзьями. Люмин, крепко прижимая к себе сумку с конспектами, пыталась проскользнуть сквозь толпу к автомату с водой. И тут ее путь преградила знакомая фигура.

— Мы идём пить кофе, — Скарамучча появился из ниоткуда. Никакого приветствия и попытки проявить интерес, а сможет ли она вообще с ним куда-то пойти именно сейчас.

Он был одет в простую черную толстовку и джинсы, но даже так выделялся из толпы. Скарамучча не ждал ее ответа. Он просто взял ее за запястье. Его хватка была не грубой, но настойчивой и не терпящей возражений.

— Стой! Что ты делаешь? У меня скоро следующая пара!

— У тебя следующей парой — окно, — хмыкнул он, продолжая уверенно тащить ее за собой сквозь изумленную толпу. Некоторые оборачивались им вслед, кто-то узнавал Скарамуччу и провожал их любопытными взглядами. Люмин чувствовала, как ее щеки заливает краска. Это было похоже на похищение средь бела дня.

Следующей парой у нее действительно было окно, и, видимо, Скарамучча специально изучил ее расписание, чтобы не было возможности прикрыться учебой.

Они вышли из главного корпуса на улицу. Скарамучча подвел ее к своей машине, припаркованной на стоянке. Он открыл перед ней пассажирскую дверь.

— Садись.

— Я не поеду с тобой, — пыталась воспротивиться Люмин.

Он вздохнул, смерив ее тяжелым взглядом.

— Люмин, не усложняй так всё. Я не собираюсь тебя похищать и продавать на органы. Я просто хочу выпить с тобой кофе, как и обещал. Можно, конечно, пойти в нашу убогую студенческую столовую, но я предпочитаю места, где не пахнет отчаянием и дешевыми булочками. Так что садись. Пожалуйста.

Последнее слово прозвучало почти насмешливо, но оно подействовало. Люмин нерешительно села в машину. Салон пах его парфюмом. Она чувствовала себя так, будто попала в другой мир.

Они поехали в небольшую, стильную кофейню в центре города с панорамными окнами и тихой музыкой. Скарамучча заказал себе эспрессо, а ей — латте с карамельным сиропом, даже не спросив.

— Откуда ты знаешь, что я люблю? — удивилась Люмин, уставившись на стаканчик с напитком как на нечто невозможное.

— Я наблюдательный, — усмехнулся Скарамучча. — А ты предсказуемая. Девочки вроде тебя всегда любят что-нибудь сладкое.

Это был сомнительный комплимент, а может, и не комплимент вовсе, но Люмин промолчала. Они сидели за столиком у окна. Впервые они были наедине в спокойной обстановке.

— Ну? Говори, — голос Скарамуччи прорезал тишину, и Люмин чувствовала, как он не сводит с нее взгляда.

— Что говорить? Это ты меня сюда притащил.

— Расскажи о себе. Кроме того, что ты одержима учебой и боишься смотреть мне в глаза, я ничего о тебе не знаю.

— И вовсе я не боюсь! — Люмин хотела смело поднять взгляд, но попытки не увенчались успехом.

Он смотрел на нее пристально, без своей обычной ухмылки. И Люмин, сама от себя не ожидая, начала говорить. Она рассказала ему про школу, про то, как они с Кэ Цин всегда были вместе, про то, как ей одиноко в университете. Она говорила сбивчиво, неуверенно, но он не перебивал. Он просто слушал, изредка кивая.

И, что самое удивительное, его телефон все это время лежал на столе экраном вниз. Он ни разу его не взял. И Люмин сделала из этого вывод, что Скарамучче действительно интересно ее слушать.

В кофейне они провели около сорока минут, за которые Люмин рассказала о себе столько, скольким давно не делилась ни с кем. Она была уверена до последнего, что Скарамучче вовсе неинтересно слушать о ее школьных буднях, забавных случаях на уроках и переменах, волнении перед контрольными или экзаменами, но он слушал, ни разу не отвлекшись на телефон. Он же рассказывал о своих друзьях, посиделках, вечеринках и прогулках, и Люмин даже стало немного неловко за то, что такой экстравертированный парень тратит время на такую как она, но по какой-то причине не хочет прекращать это делать.

Скарамучча остановил свою машину у главных ворот университета. Вокруг было тихо, большинство студентов были еще на паре.

— Спасибо за кофе, — тихо сказала Люмин, отстегивая ремень безопасности.

— Это было не бесплатно, — ровно ответил Скарамучча, не глядя на нее, уставившись на дорогу.

Люмин тут же напряглась. А вот и подвох, хотя и странный — такими темпами она и сама могла купить себе кофе, чем через посредников. Она тут же начала рыться в своей сумке в поисках кошелька.

— Сколько я тебе должна? — взволнованно спросила она.

Скарамучча наконец повернул к ней голову. На его лице появилась усмешка, он наслаждался ее замешательством. Он издал тихий, низкий смех, от которого у Люмин по спине пробежали мурашки.

— Я не про деньги, Звёздочка, — сказал он с легкой насмешкой, подчеркивая ее наивность. — Думаешь, я бы стал мелочиться из-за чашки кофе?

— Тогда… что? — растерянно спросила Люмин, не понимая, чего он хочет и в то же время пугаясь этого.

Скарамучча заглушил мотор. Звук стихающего двигателя сделал тишину в салоне почти оглушительной. Он полностью развернулся к ней, вторгаясь в ее личное пространство, заставляя ее чувствовать себя в ловушке.

— Твой номер телефона, — спокойно произнес Скарамучча, но в его тоне звучит не просьба, а требование.

— Зачем он тебе? — инстинктивно защищаясь, спросила она.

— Чтобы в следующий раз, когда я решу тебя похитить, я мог хотя бы предупредить, — ответил он с игривой интонацией, но его взгляд остался серьезным. — И чтобы убедиться, что ты не сбежишь на другой конец города, чтобы спрятаться от меня.

Люмин колебалась. Она понимала, что это важный шаг, который даст ему доступ к ее жизни вне университета. В ее голове боролись страх и любопытство.

«Я должна сказать «нет» и выйти из машины. Зачем ему такая как я? Он просто играет… Но зачем ему тогда быть таким внимательным к деталям — какой кофе я люблю и какое у меня расписание? Возможно, я все-таки небезразлична кому-то, пусть даже этот «кто-то» такой нахал».

Люмин медленно достала свой телефон, принимая поражение, но пытаясь сохранить хоть какой-то контроль над ситуацией.

— Диктуй свой, — сдержанно сказала она. — Я запишу.

— Как скажешь, — снисходительно ответил он.

Он четко протиктовал одиннадцать цифр. Люмин быстро ввела их в телефон, сохраняя контакт под официальным «Скарамучча».

— Готово, — коротко доложила она.

— А теперь позвони мне, — потребовал он, глядя в экран своего смартфона. — Чтобы я сохранил твой.

Люмин вздохнула и подчинилась, нажимая на кнопку вызова. Тут же завибрировал телефон.

— Отлично, теперь ты официально в моей телефонной книге. Поздравляю, это большая честь, — он самодовольно улыбнулся и убрал мобильный в карман. — А теперь иди, а то опоздаешь на пару.

Люмин выскользнула из машины, чувствуя, как горят щеки. Она захлопнула дверь и пошла к входу в университет, не оборачиваясь. Но она чувствовала его взгляд на своей спине, пока его машина не тронулась с места.

Люмин сидела на своей кровати, прокручивая в голове прошедший день, в особенности, поход в кофейню. Уголки ее губ дрогнули в попытке улыбнуться, но улыбка получилась вымученной.

Она не была уверена в искренности его внимания, потому что вся ее жизнь до этого момента учила ее обратному. Парни никогда не смотрели на нее так.

В школе Люмин не была изгоем или забитой серой мышкой. Напротив, их класс был на удивление дружным. Все так или иначе общались между собой. Мальчики разговаривали с ней, иногда даже сидели с ней за одной партой. Но между их общением и тем, как они общались с другими девочками, была пропасть.

Люмин была словно мозгом класса, центром знаний, была той, к кому бежали за пять минут до контрольной по химии с отчаянным шепотом: «Люмин, спасай. Можешь еще раз объяснить формулу?». Она была той, чей вариант на экзамене по математике считался «счастливым билетом», и все старались сесть поближе, чтобы хоть что-то подсмотреть.

Ее одноклассники ценили ее. Но их благодарность была сродни благодарности за хороший инструмент. После удачной контрольной на ее парте, словно по волшебству, появлялась шоколадка. Не врученная смущенной улыбкой и взглядом в пол, а просто оставленная, как оплата за услугу. Это была их «валюта благодарности».

Они ее защищали. Если кто-то из параллельного класса пытался ее задирать или отбирать тетрадь, ее одноклассники тут же вставали стеной. «Эй, не трогай нашу Люмин, — грозно говорил самый рослый парень в классе. — Нам еще контрольную по физике с ней пережить надо!». В этой фразе было все: и защита, и истинная причина этой защиты. Они оберегали не ее, а свой доступ к правильным ответам.

Она видела, как другие девочки получали иное внимание. Им дарили цветы, неловко спрятанные за спиной. Им подсовывали записки с глупыми стихами. Их звали в кино, краснея и запинаясь. Люмин же звали только для того, чтобы «помочь разобраться с домашкой».

Однажды у нее была первая, робкая влюбленность. Парень из ее класса, веселый и добрый, вдруг начал оказывать ей знаки внимания. Он подсаживался к ней на переменах, спрашивал, как дела, смеялся над ее рассказами. Сердце Люмин трепетало. Может быть, это оно? Может, он видит в ней не только ходячую энциклопедию?

Она провела с ним несколько вечеров, выполняя большой проект по литературе. Она вложила в него всю душу, объясняя, направляя, почти делая работу за двоих. В день сдачи они получили высший балл. Он был на седьмом небе от счастья. Вечером он подошел к ней, и Люмин затаила дыхание.

Он протянул ей большую и дорогую коробку конфет и большую плитку шоколада.

— Спасибо! — искренне сказал он. — Ты лучшая! Я бы без тебя не справился!

А потом он развернулся и, подойдя к самой популярной девочке в классе, громко и радостно предложил ей пойти в кино, чтобы «отметить свой успех».

В тот вечер, съедая в одиночестве этот горько-сладкий шоколад, Люмин окончательно все поняла. Она была отличным другом. Прекрасным помощником. Незаменимым одноклассником. Но она не была девушкой. Девушкой, которой можно восхищаться просто так, а не за ее ум. Девушкой, которую можно позвать на свидание, а не для решения задач.

И вот теперь появился Скарамучча. Он не просил у нее помощи. Он не приносил ей шоколадки в благодарность. Он покупал ей кофе просто так. Он не нуждался в ней, но почему-то искал ее общества. Его внимание не было функциональным. Оно было беспричинным.

И именно это пугало Люмин до смерти. Ее мозг, приученный к определенной модели поведения, не мог обработать эту информацию. Он искал подвох. Какова его цель? Что ему нужно? Это какая-то сложная, изощренная насмешка? Он хочет ее унизить так, как никто до этого?

Он смотрел на нее так, будто она — самая интересная загадка в этом университете. А она смотрела на него и видела лишь отражение своего многолетнего опыта: «Не верь. Так не бывает. По крайней мере, не с тобой».

Так продолжилось в университете. За пару недель учебы одногруппники заметили, что Люмин всегда получает высший балл. Сначала к ней подсела девушка и завела разговор, но беседа свелась к «Можно, пожалуйста, списать у тебя домашнее задание? Я понимаю, что ты потратила много времени, но с меня шоколадка». И как только Люмин согласилась, одногруппница потеряла к ней какой-либо интерес. Вскоре так начали делать многие из ее группы и даже ребята из параллели.

И Скарамучча видел это. И чем больше он смотрел, тем сильнее в нем росло раздражение.

Он видел это в библиотеке. Люмин сидит, углубившись в книгу. К ней подсаживается девушка, щебечет пару минут, а потом уходит с тетрадкой Люмин. Через час возвращает, оставляя на столе пакетик мармелада, и исчезает. Люмин вздыхает и убирает мармелад в сумку.

Он видел это у аудитории после сложного теста. К ней подходят несколько ребят из ее группы.

— Люмин, как ты решила третье задание?А в пятом какой ответ?.

Она терпеливо объясняет, чертит что-то на листке. Один из парней сует ей в руку пару сотен:

— Это тебе на кофе, спасибо, ты нас спасла!.

Люмин пытается отказаться, но он настаивает. Она сдается и смущенно прячет деньги.

Скарамучча видел это почти каждый день. Она была для них не человеком, а ресурсом. Удобным, безотказным сервисом по предоставлению правильных ответов. А они откупались от нее мелкими подачками — шоколадками, печеньем, деньгами на кофе. Они не пытались узнать ее, не звали ее с собой на обед или прогулки. Они просто брали то, что им нужно, и оставляли плату, чтобы очистить свою совесть и обеспечить себе доступ к «сервису» в будущем.

Скарамуччу это бесило. Он, который жил в мире, где все постоянно пытались что-то от него получить — его статус, его деньги, его связи — видел в ней доведенную до абсурда, карикатурную версию этого же мира. Но если он научился ставить на место и отшивать таких людей, то она, в своей наивности, позволяла этому происходить. Она принимала эти подачки за дружбу или благодарность, не видя их истинной, унизительной природы.

«Они даже не пытаются скрыть, что используют ее. Они делают это в открытую. А она… она смотрит на них своими огромными глазами и думает, что они добры к ней. Глупая, наивная звёздочка».

Вот и сегодня Скарамучча сидел за своим обычным столом в центре зала. Вокруг него — его свита. Итто в очередной раз пытается доказать, что оникабуто — идеальное домашнее животное. Тиори о чем-то щебечет с Синобу, а Тома пытается разбавить атмосферу анекдотами. Сам Скарамучча лишь делал вид, что слушает, откинувшись на спинку стула. Его внимание было приковано к дальнему углу столовой.

Там, за своим одиноким столиком, сидела она. Люмин. Его «Звёздочка». К ее столику подошел какой-то парень. Высокий, светловолосый, с глуповатой улыбкой. Скарамучча мгновенно напрягся, его пальцы чуть сильнее сжали стакан с соком. Кто это?

Парень что-то проговорил Люмин. Она подняла на него глаза — сначала удивленно, потом узнала его и… улыбнулась. Робкой, но искренней улыбкой.

Скарамучча почувствовал, как внутри поднимается волна иррационального раздражения. Он не мог заставить ее улыбнуться ему так просто. Она от него шарахалась, злилась, смущалась. А этому недоразумению она улыбается?

Одногруппник продолжал что-то говорить, активно жестикулируя. Люмин слушала, кивала, а затем открыла свою сумку и достала толстую тетрадь — свой драгоценный конспект — и протянула ему. Парень благодарно кивнул, схватил тетрадь и, бросив на прощание еще пару слов и оставив плитку молочного шоколада, ушел.

Вся сцена заняла не больше минуты.

Скарамучча откинулся на спинку стула, и напряжение отпустило его так же быстро, как и нахлынуло.

— Эй, Скара, — голос Тиори вырвал его из раздумий. — Ты чего на первокурсницу так пялишься? Влюбился, что ли? Не твой типаж.

Итто, услышав это, тут же встрял:

— О-о-о! Наша ледяная королева заинтересовалась кем-то? Это та самая девчонка, что на лестнице упала? Она милая! Похожа на белого кролика! Скара, не обижай ее!

— Она вообще-то очень хорошая и милая, — прокомментировал Тома. — Моя подруга учится с ней в одной группе, она ей сложную тему объяснить смогла!

— Заткнитесь, — лениво бросил Скарамучча. — Просто забавный экземпляр. Не более.

— Ну да, ну да, — хихикает Тиори. — «Забавный экземпляр». Так все и начинается. Смотри, а то твой «экземпляр» кто-нибудь другой из-под носа уведет. Вон, к ней уже женихи на поклон ходят. Тебе бы не на неё смотреть, а оглянуться вокруг: столько классных девушек.

Кажется, Тиори намекала на себя, но Скарамучча пропустил всю её тираду о девушках мимо ушей.

— Он ходил не на поклон, а за домашкой, — отрезал Скарамучча с легким раздражением. — И никто ее никуда не уведет.

И, не говоря больше ни слова, он резко встал из-за стола. Стул с неприятным скрежетом отодвинулся назад.

— Эй, ты куда? — кричал ему вслед Итто, но Скарамучча уже не слушал.

Он шел быстрым, уверенным шагом хищника, заметившего дичь. Он пересек столовую, игнорируя удивленные взгляды. Его цель — тот самый светловолосый парень, который уже почти дошел до выхода, довольно прижимая к себе тетрадь Люмин как трофей.

Скарамучча догнальего в два шага и без предисловий схватил за плечо, резко разворачивая к себе.

— Эй, ты чего?! — испуганно пролепетал тот, узнавая Скарамуччу.

Скарамучча не ответил, он просто вырвал тетрадь из его ослабевших рук.

— Это не твое, — ледяным тоном произнес он.

— Да мне Люмин сама дала! Мне только на вечер, я завтра верну! — пытаелся оправдаться парень.

— «На вечер», — передразнил его Скарамучча с презрительной усмешкой. — Чтобы перекатать все под чистую и снова сдать на пятерку, ничего не делая? Сам своей головой думать не пробовал?

Он развернулся и направился обратно, оставляя ошарашенного студента стоять посреди столовой с открытым ртом. Вся столовая наблюдала за этим представлением в гробовой тишине. Друзья Скарамуччи смотрели на него с изумлением. Синобу же прикрыла рот рукой, чтобы скрыть улыбку.

Люмин, которая все это видела, застыла от ужаса. Она хотела провалиться сквозь землю. Он идет прямо к ее столу. Скарамучча подошел и с громким хлопком бросил тетрадь на стол прямо перед ней. Звук эхом разнесся по притихшему залу.

— Так и будешь позволять себя использовать? — его голос тихий, но в нем столько яда и злости, что Люмин съежилась. — Питая жалкую надежду на то, что с тобой подружатся, если ты будешь хорошей девочкой?

Он смотрел на нее в упор, а она не могла поднять на него глаза.

— Пусть сами учатся, — продолжил Скарамучча. Его взгляд упал на маленькую шоколадку, которую парень оставил на ее столе в качестве «оплаты». — А эта шоколадка, что он тебе принес…

Он брезгливо взял шоколадку двумя пальцами, подошел к ближайшей мусорке и демонстративно выбросил ее.

— Я тебе лучше куплю, — возвратился он к столу и наклонился к ней так, что их лица оказываются совсем близко. Скарамучча говорил почти шепотом, чтобы слышала только она. — Да хоть целую коробку шоколада. И не за домашку. А просто так. Потому что я так захотел.

Он выпрямился, бросил последний уничтожающий взгляд на притихших студентов, и, не оглядываясь, вернулся за свой стол, как будто ничего не произошло.

Щеки Люмин горели от стыда. Он унизил того парня, унизил ее, выставив беспомощной жертвой на всеобщее обозрение. И что самое ужасное — где-то в глубине души она чувствовала правоту его жестоких слов.

Но стыд быстро сменился гневом. Вспышка ярости была такой сильной, что затмила страх. Она резко поднялась со своего места, ее стул с грохотом отодвинулся. Она схватила свою тетрадь и сумку и, не раздумывая, направилась к его столу.

Все снова затихли. Итто перестал жевать и размахивать руками, Тиори посмотрела с пренебрежением.

Люмин подошла к их столу и со всей силы хлопнула своей тетрадью по столешнице прямо перед Скарамуччей.

— Ты что себе позволяешь?! — ее голос дрожал, но был на удивление громким. Все ее попытки быть незаметной испарились.

Скарамучча медленно поднял на нее глаза. На его лице не было ни удивления, ни раскаяния. Только хищное любопытство.

— Ого, котенок решил выпустить коготки, — протянул он с усмешкой.

— Кто дал тебе право вмешиваться в мои дела? Кто ты такой, чтобы решать, кому я даю свои конспекты? Это была моя тетрадь и мое решение!

— Плохое решение, — спокойно парировал он, даже не меняя позы. — Ты позволяешь себя использовать, а я просто указал тебе на это. Должен же кто-то открыть тебе глаза.

— Мне не нужна твоя помощь! И тем более не в такой унизительной форме! Ты выставил меня посмешищем перед всей столовой!

Скарамучча хмыкнул и лениво откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Он окинул ее снисходительным взглядом с ног до головы.

— Посмешищем? Звёздочка, ты выглядишь как посмешище, когда позволяешь каждому встречному вытирать о тебя ноги в обмен на дешевую шоколадку. Я, в отличие от них, ценю твой труд. И тебя. Поэтому и не позволю его обесценивать.

Его слова были как яд, завернутый в сладкую оболочку. Он переворачивал все с ног на голову: его агрессия — это забота, его жестокость — это проявление уважения.

— Это… Ты не похоже на то, что ты что-то «ценишь»! Это унижение! — запротестовала Люмин, но ее уверенность уже пошатнулась.

— Правда? — он приподнял бровь. — А по-моему, унижение — это когда тебя ценят не за то, кто ты, а за то, что у тебя можно взять. Я же, заметь, ничего у тебя не прошу. Наоборот, предлагаю.

Он сделал паузу, давая своим словам впитаться.

— Или тебе нравится быть для всех «удобной»? Нравится, когда тебе улыбаются только тогда, когда от тебя что-то нужно? Если да, то можешь забрать свою тетрадь, догнать того бедолагу и отдать ему. Я не буду мешать. Позволю тебе и дальше быть всеобщей спасительницей.

Он смотрел на нее в упор, и его взгляд был полон язвительности. Он поставил ее перед выбором, в котором любой вариант был проигрышным. Если она отступит — она признает его правоту. Если продолжит спорить — будет выглядеть глупо, защищая свое право быть использованной.

Люмин открыла рот, чтобы возразить, но слова застряли в горле. Он обезоружил ее своей извращенной логикой. Она стояла посреди столовой, под взглядами десятков студентов, и чувствовала себя загнанной в угол.

Она сжала кулаки, бросила на него последний полный ненависти взгляд, схватила свою тетрадь со стола и, не сказав больше ни слова, почти бегом вылетела из столовой. Скарамучча проводил ее взглядом.

— Ну ты и мразь, Скара, — протянула Синобу, когда Люмин скрылась из виду.

— Зато теперь она будет думать не о том, какой я плохой, — он усмехнулся и взял со стола свой стакан. — А о том, что я, возможно, был прав.

Люмин просидела остаток пары как на иголках. Она не слышала ни слова из того, что говорил преподаватель. В голове эхом отдавались язвительные фразы Скарамуччи и гул столовой. Она чувствовала себя униженной, злой и, что самое худшее, сбитой с толку.

Когда прозвенел звонок, она не спешила выходить в коридор. Она дождалась, пока аудитория почти опустеет, надеясь избежать лишних взглядов и, главное, его. Собрав вещи, она вышла в коридор, намереваясь найти самый тихий и безлюдный уголок, чтобы переждать перемену.

Но он уже ждал ее. Скарамучча стоял, прислонившись к стене прямо напротив выхода из ее аудитории. В руке он держал не телефон, а элегантную, дорогую плитку темного шоколада в золотистой обертке. Такую не купишь в университетском автомате.

Он увидел ее и, оттолкнувшись от стены, направился прямо к ней. Люмин инстинктивно сделала шаг назад.

— Что тебе еще нужно? — холодно спросила она, даже не пытаясь скрыть свою враждебность.

— Я же обещал, — он протянул ей шоколад. — Держи.

Люмин скрестила руки на груди, демонстративно отворачиваясь, как надутый ребенок.

— Мне не нужно. Забери.

— Я сказал, держи, — повторил он, его голос стал жестче. Он попытался вложить плитку ей в руки, но она их не разжимала.

— Я не хочу от тебя ничего брать! — отрезала она, глядя куда-то в сторону.

Скарамучча вздохнул с преувеличенным нетерпением. Он явно не привык к отказам, особенно в таких мелочах.

— Люмин, перестань вести себя как пятилетний ребенок, у которого отобрали игрушку. Хотя, постой, в нашем случае я как раз вернул тебе твою «игрушку», — он кивнул в сторону ее сумки, где лежала тетрадь. — Бери шоколад.

— Нет.

Эта короткая, но твердая нота сопротивления, кажется, вывела его из себя. Он на мгновение замер, а потом на его лице появилась дьявольская ухмылка.

— Не хочешь по-хорошему?

Прежде чем Люмин успела среагировать, он сделал резкое движение. Он выхватил у нее из рук сумку. Она была тяжелой от учебников, и он едва не уронил ее.

— Эй! Отдай! — воскликнула Люмин, пытаясь забрать свое имущество, но он легко увернулся, держа сумку вне ее досягаемости.

— Отдам, отдам, — он усмехнулся, одной рукой расстегивая молнию на ее сумке. — Только сначала сделаю то, что должен.

Он небрежно засунул плитку шоколада внутрь, среди ее аккуратно сложенных тетрадей и книг, а затем с издевательской вежливостью протянул сумку обратно ей.

— Вот. Все на месте. Плюс небольшой бонус.

Люмин выхватила у него сумку, прижимая ее к себе, как спасенного ребенка. Ее щеки пылали от гнева и бессилия. Он снова сделал все по-своему, не оставив ей даже права на отказ.

— Ты невыносим! — прошипела она.

— Я знаю, — он улыбнулся своей самой обезоруживающей и самой раздражающей улыбкой. — Но согласись, со мной гораздо интереснее, чем с теми, кто пускает слюни на твои конспекты. Можешь съесть эту шоколадку, можешь выбросить или молиться на нее — мне все равно, она твоя.

Он подмигнул ей и, засунув руки в карманы, не спеша пошел по коридору, оставляя ее одну. Люмин вошла в аудиторию, где должна была состояться следующая пара. Внутри уже собралась почти вся ее группа. Они сидели небольшими кучками, переговариваясь и смеясь. После инцидента в столовой на нее смотрели с любопытством, но никто не решался подойти и что-то спросить. Она чувствовала себя экспонатом под стеклом.

Гнев и унижение все еще клокотали внутри, но к ним примешалось что-то еще — холодная решимость. Она не будет ни плакать, ни прятаться. И она точно не оставит этот шоколад у себя.

Она подошла не к своему обычному месту в углу, а к столу в центре, где сидела самая большая группа ее одногруппников. Они удивленно замолчали, когда она к ним подошла. Люмин молча достала из сумки ту самую дорогую плитку шоколада в блестящей золотистой обертке.

— Угощайтесь, — сказала она громко и спокойно, положив шоколадку на стол.

Все удивленно переглянулись.

— Ого, Люмин, ты чего это? — спросила одна из девушек. — В честь чего такая щедрость?

Люмин обвела взглядом своих одногруппников. Среди них был и тот светловолосый парень, которому она давала конспект. Он сидел, вжав голову в плечи, и старался не смотреть ей в глаза.

— Просто так, — ответила Люмин, и в ее голосе прозвучали нотки иронии, которые были адресованы невидимому зрителю. — Один мой… знакомый… решил, что мне нужно поднять настроение. Но я подумала, что хорошее настроение лучше делить со всеми. Правильно?

— Точно! — радостно подхватила другая девушка, разрывая обертку. — Спасибо, Люмин!

Они начали с шумом и смехом ломать плитку и делиться кусочками. Кто-то протянул кусочек и ей.

— Нет, спасибо, — вежливо отказалась она. — Я не голодна.

Люмин наблюдала, как дорогой, «особенный» подарок Скарамуччи, за считанные секунды исчезает, разделенный на двадцать равных, незначительных частей.

Скарамучча был уверен, что его ход с шоколадом был безупречен. Он поставил ее на место, продемонстрировал свою щедрость. Он ожидал, что она будет дуться, избегать его, но в итоге съест этот шоколад в одиночестве, в своей комнате, думая о нем.

Он столкнулся с ней в тот же день, после последней пары. Он подкараулил ее у выхода из корпуса, намеренно преграждая ей путь. На его лице играла самодовольная ухмылка.

— Ну что, Звёздочка? — начал он своим бархатным, чуть насмешливым тоном. — Шоколад был вкусный?

Он ожидал любой реакции: что она покраснеет и промолчит, что снова начнет злиться или что-то невнятно пробормочет. Но он точно не ожидал того, что произошло.

Люмин остановилась и подняла на него глаза. В них не было ни страха, ни гнева. Только спокойствие и едва заметные смешинки. Она улыбнулась. Не робкой, смущенной улыбкой, а легкой, уверенной и немного язвительной. Точно такой же, как у него.

— Знаешь, — сказала она медленно, словно смакуя каждое слово. — Тебе лучше спросить об этом у моих одногруппников.

— Что? — переспросил Скарамучча, не уверенный, что правильно ее понял. Ухмылка на его лице застыла.

— Я говорю, — продолжила Люмин, ее улыбка стала шире, — что тебе стоит провести опрос в моей группе. Думаю, отзывы будут в основном положительные.

На мгновение в глазах Скарамуччи промелькнуло чистое, незамутненное изумление. Он прокручивал ее слова в голове, пытаясь осознать их смысл. Она… раздала его подарок? Она не просто отвергла его дар, она его обесценила, распылила, превратила в ничто.

— Ты… что сделала? — выдавил он, и в его голосе впервые за все время их знакомства прозвучала растерянность.

— Поделилась, — просто ответила Люмин. — Меня с детства учили делиться.

Она обошла его, ошеломленного и молчащего, и пошла к выходу. Уже у самых дверей она обернулась и бросила через плечо:

— Но если решишь повторить свой щедрый жест, бери молочный с орехами. Его больше любят, кажется, в моей группе.

И она ушла, оставив его стоять одного посреди пустеющего коридора. Самодовольная ухмылка давно сползла с его лица. Ее сменило выражение, которое Люмин никогда раньше у него не видела — смесь злости, удивления и… уважения.

«Черт. Этот котенок не просто выпустил когти. Он умеет ими пользоваться. Становится все интереснее».

Люмин старалась убедить себя, что все это ей просто кажется. Но мир вокруг нее, такой привычный и серый, начал покрываться странными, яркими мазками, и у всех этих мазков было одно имя — Скарамучча. Он не названивал ей и не заваливал сообщениями. Его тактика была куда более изощренной и действенной.

Люмин, как обычно, нашла самый дальний и неприметный столик в углу, надеясь спокойно съесть свой салат и дочитать главу для семинара. Но ее уединение было нарушено. К ее столику подошел высокий старшекурсник из спортивной команды, чьего имени она не знала, но чью репутацию задиры слышала не раз.

— Эй, первоклашка, — протянул он, нагло усаживаясь напротив. — Слышал, ты шаришь в истории. Мне тут реферат задали, а у меня лапки. Поможешь красивому парню?

Люмин вжала голову в плечи, ее щеки залил румянец. Одно дело дать списать, а другое — сделать чужую работу, потратив своё время.

— Я… я очень занята, извини.

— Да ладно тебе ломаться, — парень наклонился над столом, его голос стал неприятно-масляным. — Мы можем договориться. Может, сходим куда-нибудь, и ты по пути мне все расскажешь?

Он протянул руку, чтобы коснуться ее, и в этот момент на его запястье легла чужая ладонь.

— Она сказала, что занята, — голос Скарамуччи был обманчиво спокойным, но в столовой вокруг их стола будто похолодало. Он возник из ниоткуда, держа в руке поднос со своим обедом. — Или тебе нужно персональное приглашение, чтобы свалить?

Старшекурсник побледнел, узнав его.

— Скара… я не знал, что она…

— Что она со мной? — Скарамучча слегка сжал его запястье, и парень дернулся. — Теперь знаешь. Проваливай.

Парень, не говоря больше ни слова, пулей вылетел из-за стола. Скарамучча с легким стуком поставил свой поднос на стол и сел на место, которое только что освободилось. Он посмотрел на застывшую Люмин, на ее нетронутый салат и раскрытую книгу.

— Научись давать отпор, звёздочка, — бросил он, лениво подцепив вилкой кусок своего стейка. — А то сожрут.

Он не стал ее утешать. Не спросил, все ли в порядке. Он просто сел рядом и начал есть, словно пометил территорию и теперь лениво ее охранял. А Люмин сидела, не в силах проглотить кусок, и чувствовала, как фраза «Она со мной», брошенная для другого, намертво впечатывается в ее сознание.

После того случая в столовой Люмин еще усерднее зарылась в учебу. Это был ее способ сбежать от мыслей, которые роем кружились в голове. Было поздно, библиотека почти опустела. Она сидела, склонившись над конспектами, и терла уставшие глаза.

Тихий стук заставил ее вздрогнуть. Рядом с ее стопкой книг стоял бумажный стаканчик. Тот самый. С карамельным латте. Она подняла глаза. Скарамучча стоял, засунув руки в карманы, и с насмешкой смотрел на ее рабочее место.

— Ты… откуда ты знаешь, что я здесь? — прошептала она.

— Ты всегда здесь, — он пожал плечами, будто это был самый очевидный факт во вселенной. — Еще немного, и от твоих мозгов пойдет дым. Пей.

Он не спрашивал, хочет ли она кофе. Он не спрашивал, какой именно. Он просто принес то, что она любила, поставив это перед ней как неоспоримый факт. Это была забота, обернутая в приказ.

— Спасибо, — пролепетала она, обхватывая пальцами теплый стаканчик.

— Не стоит, — он уже развернулся, чтобы уйти. У самого выхода он обернулся и добавил с ухмылкой: — Просто уставший вид тебе не идёт.

И ушел, оставив ее в оглушительной тишине, наедине с дурманящим ароматом карамели и его последними словами.

А через пару дней началось вообще что-то с чем-то. Люмин пришла в аудиторию на первую пару раньше всех, как она любила. На ее привычном месте, на краю парты, лежал небольшой шоколадный батончик, тот самый, дорогой, который она сама себе никогда не покупала. Никакой записки. Никаких свидетелей. Она огляделась. Пусто. Сердце забилось чаще. Она спрятала батончик в сумку, словно украла его.

На следующий день, в библиотеке, вернувшись за свой стол после того, как ходила за книгой, она обнаружила рядом со своими вещами маленькую упаковку мармеладных мишек.

Это превратилось в игру. В его игру. Он никогда не делал этого при ней. Вкусняшки просто появлялись на ее пути: на подоконнике у аудитории, где у нее будет следующая пара; на ее столике в библиотеке; один раз она даже нашла пакетик с орешками в боковом кармане своего рюкзака, и понятия не имела, как он умудрился его туда подсунуть.

Это были крошечные, молчаливые вторжения в ее личное пространство. Каждое такое подношение было маленьким сообщением: «Я знаю, где ты. Я думаю о тебе. Я здесь, даже когда ты меня не видишь».

Она тонула в этом океане внимания, состоящем из крошечных, но таких пьянящих капель. И чем дальше, тем меньше ей хотелось спасаться.

На этот раз это был моти со вкусом клубники. Он лежал на ее парте, аккуратно упакованный, в той самой аудитории, где через пять минут должна была начаться лекция. Люмин смотрела на него, и что-то внутри нее, долго и мучительно натягиваемое, наконец лопнуло. Хватит. Хватит этой пытки неизвестностью, этих крох, брошенных с царского плеча. Хватит чувствовать себя подопытным животным в его странной игре.

Ее сердце колотилось с бешеной скоростью, ладони вспотели. Но вместо страха она впервые почувствовала что-то похожее на злость. Она схватила моти, засунула его в карман толстовки и, игнорируя удивленные взгляды одногруппников, выскочила в коридор.

Она знала, где его искать.

Скарамучча, как и ожидалось, стоял в центре своей свиты у большого окна. Он что-то рассказывал, лениво жестикулируя, и его друзья, как всегда, смеялись. Он был в своей стихии — бог этого маленького университетского мирка.

Люмин на трясущихся ногах подошла к их компании. Все разговоры мгновенно стихли. Девушки смерили ее презрительными взглядами, парни — любопытными. Она проигнорировала их всех. Ее взгляд был прикован только к нему. Не говоря ни слова, она схватила его за рукав дорогой черной куртки. Хватка была слабой, почти жалкой, но в ней была вся ее решимость.

— Нам надо поговорить, — ее голос прозвучал тихо, но твердо.

На лице Скарамуччи отразилось искреннее удивление, которое тут же сменилось его фирменной насмешливой ухмылкой. Он окинул взглядом ее дрожащую руку на своем рукаве.

— Ого, опять показываешь зубки? — сказал он так, чтобы слышали все. Затем он повернулся к друзьям. — Прогуляйтесь.

Свита неохотно, перешептываясь, отошла на несколько шагов. Скарамучча, не дожидаясь, пока она потащит его дальше, сам сделал шаг в сторону, увлекая ее за собой в более уединенный закуток коридора. Он оперся спиной о стену, засунул руки в карманы и выжидающе посмотрел на нее сверху вниз. Люмин вытащила из кармана моти и протянула ему на ладони.

— Зачем ты это делаешь?

Он лениво скосил глаза на угощение, потом снова на ее лицо.

— Делаю что?

— Это! — она почти встряхнула рукой. — Кофе. Конфеты. То, что ты сказал тому парню в столовой. Зачем?

Он молчал секунду, словно наслаждаясь ее смятением. Уголок его губ дернулся.

— Показываю, что ты мне интересна? — его голос был ровным и издевательским. — Как думаешь, когда парень это делает по отношению к девушке?

Эти слова ударили по ней, как пощечина. Именно этого она боялась, и именно в это она не могла поверить. Воздух вышел из ее легких.

— Я не поверю, что нравлюсь тебе, — выдохнула она, смотря ему прямо в глаза. В ее взгляде смешались отчаяние и вызов. — Таким, как ты, не нравятся такие, как я. Это какая-то шутка? Спор? Скажи мне правду, пожалуйста. Я просто хочу знать.

Она ожидала чего угодно: что он рассмеется, признается в розыгрыше, скажет что-то унизительное. Но Скарамучча не смеялся. Он подался вперед, сокращая расстояние между ними до минимума. Его лицо оказалось так близко, что она могла рассмотреть фиолетовые искорки в его темных глазах.

— А почему нет? — его голос стал тихим, почти интимным, и от этого еще более опасным. — Потому что ты так решила?

Может, мне надоели куклы, которые вешаются на шею и смеются над каждой моей несмешной шуткой, — продолжил он шепотом, не отрывая от нее взгляда. — Может, мне стало интересно попробовать завоевать сердце такой девушки как ты. Если ты не веришь, то это твои проблемы. Но раз уж ты набралась смелости, чтобы вытащить меня сюда… Может, поверишь, если я приглашу тебя на свидание? Настоящее. В субботу.

Он не дожидался ответа. Развернувшись, он бросил через плечо:

— Я напишу время. Увидимся, звёздочка.

И он ушел, оставив ее прислоненной к стене, с гулко бьющимся сердцем и одним-единственным словом, эхом звучащим в голове: «звездочка».

* * *

Всю субботу Люмин провела как в тумане. Она перемерила весь свой скромный гардероб раз десять, в итоге выбрав простые джинсы и уютный кремовый свитер — наряд, в котором она чувствовала себя наименее незаметной. Сообщение от него пришло ровно в пять: «В семь. У входа в центральный парк».

Скарамучча уже был там, когда она подошла, робея и опаздывая на три минуты. Он не стоял, уткнувшись в телефон. Он просто наблюдал за людьми, засунув руки в карманы черной кожаной куртки. Увидев ее, он небрежно кивнул.

— Неплохо для начала, звездочка. Я думал, ты не придешь.

— Я… я думала об этом, — честно призналась она.

— Я знаю, — усмехнулся он. — Поэтому и пришел. Пошли.

Их свидание было странным. Он не тащил ее в дорогой ресторан или шумный клуб, как она себе представляла. Они просто гуляли по вечернему парку. Он купил им по горячему шоколаду и слушал ее сбивчивый рассказ о сложностях перевода древних текстов. К ее удивлению, он не перебивал и не зевал. Скарамучча задавал вопросы — едкие, насмешливые, но по существу. Он заставлял ее защищать свою точку зрения, спорить, и Люмин, сама того не замечая, начала увлекаться, забывая о своей стеснительности. Когда окончательно стемнело, он вдруг остановился.

— Прогулка — это, конечно, мило, но я хочу показать тебе кое-что получше.

Скарамучча повел ее по городским улицам, и вскоре они оказались перед высоким, современным жилым домом. Его домом. У Люмин внутри все похолодело.

— Мы… мы к тебе?

— Не совсем, — его глаза хитро блеснули в свете фонаря. — Я хочу тебе показать звезды. А в этом городе их лучше всего видно с этого места.

Они поднялись на лифте на последний этаж. Дальше шла неприметная дверь на лестничную клетку. Темная, пыльная лестница вела наверх, к тяжелой металлической двери с огромным навесным замком и табличкой «ВЫХОД НА КРЫШУ СТРОГО ВОСПРЕЩЕН».

— Вот, — сказал он. — Пришли

— Но… тут замок, — прошептала Люмин, чувствуя, как паника ледяной волной подкатывает к горлу. — И написано, что нельзя. Нас могут поймать, будут проблемы…

Это было против всех ее правил. Против всей ее натуры. Скарамучча посмотрел на нее, потом на замок, и тихо рассмеялся.

— Люмин, вся твоя жизнь состоит из правил. «Нельзя», «запрещено», «так не принято». Неужели тебе не интересно узнать, что находится по ту сторону?

Он достал из кармана связку ключей, на которой, помимо обычных, болтался один странный, явно не от квартиры. Пара ловких движений, и замок со щелчком открылся.

— Я не… я боюсь, — ее голос дрожал.

Он не стал ее уговаривать. Он просто открыл дверь и протянул ей руку.

— Я же с тобой, — сказал он тихо, и в его голосе не было ни капли насмешки. Только спокойная, непоколебимая уверенность. — Никто нас не поймает. Доверься мне.

Люмин смотрела на его протянутую ладонь, потом на его лицо, едва различимое в полумраке. Это был выбор. Остаться внизу, в привычном и безопасном мире правил, или сделать шаг в неизвестность за этим невыносимым, самовлюбленным, но почему-то надежным парнем.

Она медленно, нерешительно вложила свою ладонь в его. Его пальцы тут же крепко сжались вокруг ее, теплые и сильные.

Скарамучча вывел ее на крышу. И она замерла, забыв как дышать. Весь город лежал у их ног, переливаясь миллионами огней, словно кто-то рассыпал драгоценные камни. А над головой раскинулось бездонное, бархатно-черное небо, на котором, вдали горели сотни ярких холодных звезд.

Они подошли к самому краю. Ветер трепал ее волосы, и она инстинктивно шагнула ближе к нему.

— Ну что? — спросил он, не отрывая взгляда от горизонта. — Стоило того, чтобы нарушить одно маленькое правило?

Люмин не могла ответить. Она просто смотрела на звезды, чувствуя тепло его руки и понимая, что в этот момент ей совершенно не страшно. Она была на крыше с самым невозможным парнем на свете.

— Это мое тайное и любимое место… Все еще не веришь, что нравишься мне? — тихо спросил Скарамучча, нарушив молчание.

Она повернула к нему голову. В его темных глазах отражались далекие звезды, и в них не было ни грамма лжи.

— Я… — начала она, — …стараюсь поверить.

Он провел пальцем по ее щеке. Его прикосновение было легким, почти невесомым, но по коже Люмин пробежали мурашки. Она замерла, боясь спугнуть этот хрупкий момент. Ветер играл с прядями ее волос, и она инстинктивно убрала их за ухо, чувствуя, как горят щеки.

— Старайся лучше, звездочка.

Она замерла, боясь спугнуть этот хрупкий момент, когда его обычная колючая ирония сменилась чем-то другим, чем-то теплым и настоящим. Ветер играл с прядями ее волос, и она инстинктивно поежилась.

Скарамучча заметил это. Молча сняв свою кожаную куртку, он накинул ее ей на плечи. Куртка была тяжелой, прохладной снаружи, но все еще хранящей его тепло внутри. Она утонула в ней, и ее окутал его запах — терпкий парфюм, смешанный с едва уловимым ароматом озона и ночного города.

— Спасибо, — прошептала она, кутаясь в куртку, словно в защитный кокон.

— Ты замерзнешь, а мне потом тебя лечить, — привычно съязвил он, но его взгляд был мягким.

Он отошел к парапету и сел на него, закинув ногу на ногу с той же небрежной грацией, с которой делал все остальное. Он выглядел как темный силуэт на фоне светящегося города — воплощение уверенности и контроля.

— Иди сюда, — позвал он, хлопнув ладонью по парапету рядом с собой. — Отсюда вид еще лучше.

— Я… я боюсь высоты, — призналась она шепотом.

— Я же тебя не уроню. Или ты думаешь, я протащил тебя сюда, чтобы сбросить вниз? Слишком много мороки.

Его слова были колкими, но почему-то успокаивали. Это было так в его стиле — обезоруживать страх сарказмом. Люмин сделала несколько неуверенных шагов и, держась за край, осторожно присела рядом. Не так близко, чтобы соприкасаться, но достаточно, чтобы чувствовать его присутствие.

Они молчали несколько минут. Тишина не была неловкой. Она была наполнена гулом далекого города и шелестом ветра. Люмин украдкой посмотрела на его профиль. В свете городских огней его черты казались еще более резкими и красивыми. Он не смотрел на нее, его взгляд был устремлен куда-то вдаль, на переплетение светящихся дорог.

— Почему «звездочка»? — тихо спросила она, сама удивившись своей смелости.

Скарамучча повернул к ней голову. Уголок его губ дернулся в знакомой ухмылке.

— Потому что ты звезда падений, конечно же, но такая маленькая и незаметная, что пришлось использовать уменьшительно-ласкательное, — кажется, Скарамучча был очень доволен этим объяснением, но увидел, как Люмин скривилась. — Совсем не романтично, да? Тогда другой вариант. Потому что ты, как и они, — он кивнул на небо, — вроде бы на виду, но так далеко, что никто не пытается разглядеть тебя поближе. Все смотрят на Луну. Яркую, самодовольную, которая просто отражает чужой свет, — он сделал паузу, и его взгляд стал серьезнее. — А до звезд нужно тянуться.

Люмин сглотнула. Она никогда не думала о себе в таком ключе. Незаметная, серая, тихая — да. Но не далекая звезда.

— А ты? Ты Луна? — спросила она.

Он рассмеялся, на этот раз искренне, и от этого звука у нее что-то екнуло в груди.

— О, нет. Я черная дыра, звездочка. Затягиваю все, что оказывается слишком близко. Тебе стоило бы держаться подальше.

— Но я уже здесь, с тобой, — вырвалось у нее прежде, чем она успела подумать.

Скарамучча перестал смеяться и снова посмотрел на нее. Долго, изучающе, словно пытался прочитать что-то между строк. Он медленно наклонился к ней, и Люмин затаила дыхание. Мир сузился до пространства между их лицами. Она чувствовала его дыхание на своей коже.

— Да, — прошептал он, его взгляд скользнул к ее губам. — Ты уже здесь. И что мне теперь с тобой делать?

Он не поцеловал ее. Он остановился в миллиметре, давая ей возможность отстраниться, сбежать. Это было еще одно испытание, еще одна игра. Но Люмин не отстранилась. Она завороженно смотрела в его темные глаза, в которых, как и на небе, отражались звезды.

И тогда, очень медленно, она сама подалась вперед, сокращая последнее, самое мучительное расстояние. Ее губы коснулись его. Это был неловкий, почти детский поцелуй — ее первый. Но Скарамучча не оттолкнул ее и не высмеял. Он мягко ответил, углубляя поцелуй, превращая ее неуверенное прикосновение в нечто требовательное и пьянящее. Его рука легла ей на затылок, пальцы запутались в волосах, притягивая ее ближе, не позволяя отступить.

Когда он наконец отстранился, Люмин тяжело дышала, чувствуя, что земля уходит из-под ног, хотя они сидели на твердом бетоне.

Скарамучча смотрел на нее, и в его взгляде больше не было ни насмешки, ни самодовольства. Только что-то темное, собственническое, отчего по ее спине пробежал холодок.

— Вот что, — выдохнул он, словно отвечая на свой же вопрос.

Он встал и протянул ей руку, чтобы помочь спуститься с парапета.

— Пойдем, звездочка. Тебе пора домой. Иначе превратишься в тыкву, а я — в заботливого принца. Последнее мне не идет.

Его тон снова стал привычно-колючим, но теперь Люмин слышала в нем и другие ноты. Она взяла его руку, и ее пальцы больше не дрожали. Спускаясь с крыши в тишине, она понимала, что ни на секунду об этом не пожалела: ни об этом свидании, ни о походе на крышу, ни о том, что на ней произошло…

После той ночи на крыше Люмин жила в странном, подвешенном состоянии. Каждый раз, когда ее телефон вибрировал, сердце ухало куда-то вниз. Она ждала. Сообщения. Звонка. Хоть какого-то знака, который подтвердил бы, что все это ей не приснилось. Что его куртка, пропахшая его парфюмом и до сих пор висящая в ее шкафу, — не плод ее воображения.

Но Скарамучча молчал.

Прошел понедельник. Вторник. В университете она видела его лишь мельком, в окружении его вечной свиты. Он ловил ее взгляд, кривил губы в своей фирменной усмешке и отворачивался, продолжая разговор. Никаких тайных подношений. Никаких разговоров в коридоре. Ничего. Словно ничего и не было.

К вечеру среды хрупкая вера, зародившаяся на той крыше, начала трескаться и осыпаться, как старая штукатурка. Может, она и правда все себе напридумывала? Может, для него это была просто игра? Еще одна галочка в списке побед. «Задачка со звездочкой решена, можно выкидывать».

Не в силах больше выносить эту пытку неизвестностью, Люмин набрала единственный номер, который мог ей помочь.

— Кэ Цин? У тебя есть минутка? — голос Люмин был тихим и надломленным.

— Для тебя — всегда! — бодро отозвалась она на том конце провода. — Что стряслось? Судя по тону, кто-то умер.

— Хуже, — вздохнула Люмин, зарываясь лицом в подушку. — Я, кажется, умерла от передозировки глупости.

Она сбивчиво, перескакивая с одного на другое, рассказала все. Про Скарамуччу, его знаки внимания, свидание в парке, про крышу, про звезды, про поцелуй. И, конечно, про его куртку, висящую в шкафу как самый ценный и самый болезненный артефакт.

Кэ Цин слушала внимательно, не перебивая.

— Так, подожди, я правильно поняла? — уточнила она, когда Люмин закончила свой трагический монолог. — Главный плейбой факультета, который ни на кого не смотрит дольше пяти минут, тащит тебя на крышу, несет какую-то романтическую чушь про звёзды, отдает свою куртку, а ты считаешь, что это ничего не значит? Люмин, ты серьезно?

— Но он молчит! Уже третий день! — простонала Люмин. — Он ведет себя так, будто меня не существует! Он даже больше не подсовывает мне шоколадки!

— О, небеса! Трагедия вселенского масштаба! Он перестал тебя подкармливать, как бездомного котенка! — саркастически воскликнула Кэ Цин. — А ты не думала, что он, может быть, ждет шага от тебя? Он свою часть сделал. Показал тебе звезды, открылся — ну, насколько такой тип, как он, вообще способен открыться. Он передал мяч на твою половину поля.

— На мою половину? — не поняла Люмин. — Но я… я не знаю, как играть в эту игру! Что я должна сделать? Подойти и спросить: «Эй, а мы теперь встречаемся?»

— Именно! — без колебаний заявила подруга. — Ну, может, не такими словами. Но суть верна. Люмин, пойми, парни вроде него привыкли, что девушки сами на них вешаются. Твоя неприступность — это то, что его зацепило. Но если ты будешь вечно сидеть в своей норе, он решит, что тебе это просто не нужно, и забьет.

— Но это так унизительно… — прошептала Люмин. — А вдруг он рассмеется мне в лицо? Скажет, что я все неправильно поняла?

— А вдруг нет? — голос Кэ Цин стал серьезнее. — Послушай, у тебя есть два варианта. Первый: сидеть, страдать, нюхать его куртку и до конца жизни гадать, «что, если». Второй: собрать всю свою смелость в кулак, подойти к нему и просто спросить, что все это значило. Да, есть риск, что он окажется козлом. Но тогда ты будешь это знать и сможешь спокойно жить дальше. А есть шанс, что ты получишь ответ, который ждешь.

На том конце провода повисла тишина. Люмин обдумывала слова подруги. Они были логичными, правильными и до ужаса страшными.

— Поговори с ним, — настойчиво повторила Кэ Цин. — Просто поговори. Хватит строить теории и читать знаки в том, как он посмотрел или не посмотрел. Ты умная девочка, Люмин. Ты анализируешь древние тексты. Проанализируй уже, наконец, свою собственную жизнь. Подойди к нему. Завтра.

Люмин глубоко вздохнула, чувствуя, как холодная решимость начинает вытеснять страх.

— Хорошо, — сказала она, сама удивляясь твердости в своем голосе. — Я поговорю с ним. Завтра.

Обещание, данное подруге, горело в груди Люмин ярче, чем поцелуй на крыше. Всю ночь она репетировала фразы. Простое «Привет, как дела?». Более смелое «Спасибо за субботу, мне очень понравилось». Или совсем отчаянное «Мы можем поговорить?». К утру в ее голове была каша из сценариев, каждый из которых заканчивался ее полным и унизительным провалом.

День превратился в пытку. Первая попытка поговорить была перед парами. Она увидела его у входа в корпус. Скарамучча стоял один, прислонившись к стене и лениво пролистывая что-то в телефоне. Идеальный момент. Никаких друзей, никакой толпы. Люмин сделала глубокий вдох, шагнула в его сторону… и тут же отступила обратно за угол. Ее сердце колотилось с такой силой, что, казалось, его стук слышен по всему холлу. Нет. Она не может. Не сейчас.

Вторую попытку она сделала после первой пары. Люмин специально вышла из аудитории последней, чтобы не столкнуться с ним в потоке студентов. Она знала, что его следующая лекция в соседнем крыле, и быстрым шагом направилась туда, надеясь «случайно» его перехватить. Но коридоры были уже почти пусты. Она не нашла его. Вероятно, Скарамучча ушел раньше. Облегчение смешалось с острым разочарованием.

После второй пары все студенты как обычно двинулись в столовую. Люмин заметила его за столиком в центре зала. Скарамучча сидел в окружении своей обычной свиты — смех, шум, оживленная беседа. Люмин с подносом в руках застыла у входа. Подойти туда? К ним? Чтобы все эти идеально ухоженные девушки и самодовольные парни уставились на нее? Чтобы прервать их веселье своим жалким «привет»? Она почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Развернувшись, она практически сбежала из столовой, так и не притронувшись к еде.

К концу третьей пары Люмин была полностью разбита. Она провалила свою миссию. Она трусиха. Кэ Цин будет разочарована. А Скарамучча… он, наверное, уже и забыл о ее существовании. Понуро брела она по опустевшему коридору, мысленно проклиная свою нерешительность.

— Забавно смотреть, как ты весь день крутишься вокруг и не решаешься подойти.

Голос раздался прямо за ее спиной. Люмин застыла на месте, как пойманный на месте преступления воришка. Она медленно обернулась.

Скарамучча стоял, прислонившись к стене, и смотрел на нее с хорошо знакомой насмешливой ухмылкой. В его руках не было телефона, он не разговаривал с друзьями. Он просто стоял и наблюдал. За ней. Весь день.

— Я… я не… — начала лепетать она, щеки вспыхнули от стыда. Его проницательность была обезоруживающей.

— Не крутилась? — он выгнул бровь. — Утром у входа. После первой пары в другом крыле. После второй пары в столовой. Хочешь, продолжу?

Люмин молчала, вжав голову в плечи. Ей хотелось провалиться сквозь землю. Он оттолкнулся от стены и сделал несколько шагов к ней, сокращая расстояние. Его ухмылка стала мягче, в ней проскальзывало что-то похожее на снисхождение.

— Поэтому я решил облегчить твои страдания.

Скарамучча остановился прямо перед ней, так близко, что ей пришлось поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Хватит играть в шпионов, звездочка, — его голос понизился, стал тише, интимнее. — Если хочешь меня видеть — просто подойди. Если хочешь что-то сказать — скажи. Я не кусаюсь, — он сделал паузу, и его глаза хитро блеснули. — Почти.

Он протянул руку и легким, почти невесомым движением убрал с ее лица выбившуюся прядь волос, задержав пальцы у ее виска на долю секунды.

— Так что ты хотела мне сказать? — спросил Скарамучча, и в его голосе не было и тени насмешки. Только чистое, неподдельное ожидание.

И Люмин поняла. Он дал ей шанс проявить инициативу, а когда увидел, что она не справляется, просто убрал все препятствия с ее пути, взяв все в свои руки. Как и всегда.

Его вопрос — «Так что ты хотела мне сказать?» — повис в воздухе, лишая ее последних путей к отступлению. Стены коридора словно сдвинулись, оставляя ее одну, беззащитную, под его внимательным, изучающим взглядом. Все отрепетированные фразы вылетели из головы. Осталась только звенящая, паническая честность.

— Я… — Люмин сглотнула, чувствуя, как горит лицо. Взгляд метнулся к его руке, которая все еще была непозволительно близко. — Я хотела спросить… то есть, я не знала… после субботы…

Она замолчала, слова застревали в горле. Говорить было так же трудно, как дышать под водой. Скарамучча не торопил. Он просто ждал, его темные глаза не отрывались от ее лица, фиксируя каждую смену эмоций, каждый оттенок румянца на ее щеках.

Люмин сделала глубокий, дрожащий вдох, зажмурилась на секунду и выпалила на одном дыхании, боясь остановиться и потерять остатки смелости:

— Ты ничего не писал и не подходил, и я подумала, что… что все это ничего не значило. Что это была просто… ну, просто одна встреча. А поцелуй… он был ошибкой, или шуткой, или ты просто… я не знаю! Я подумала, что, может, ты поспорил с друзьями, или тебе стало скучно, и ты решил развлечься, а теперь тебе больше не интересно, и я… я чувствую себя полной дурой, потому что я, кажется, все себе напридумывала!

Люмин замолчала, тяжело дыша, словно пробежала марафон. Ее голос к концу фразы сорвался до отчаянного шепота. Она вцепилась пальцами в ремешок своей сумки так, что побелели костяшки, и уставилась в пол, не в силах вынести его взгляд. Вот и все. Она сказала это. Выставила на всеобщее обозрение свои самые жалкие, самые унизительные страхи. Теперь Скарамучча точно рассмеется и уйдет, оставив ее одну с ее глупостью. Желание развернуться и сбежать было почти невыносимым.

В коридоре повисла тишина. Тягучая, плотная. Люмин слышала только стук собственного сердца. А потом она услышала тихий, низкий смешок. Не злой, не издевательский. Скорее, уставший и капельку изумленный.

— Господи, Люмин, — выдохнул он. — Какая же каша у тебя в голове.

Она рискнула поднять на него глаза. Скарамучча смотрел на нее, и на его лице была сложная смесь эмоций: легкое раздражение, удивление и что-то еще, что она не могла расшифровать. Что-то теплое.

— Поспорил с друзьями? — он медленно покачал головой, словно не веря своим ушам. — Ты серьезно думаешь, что мне нужно спорить, чтобы поцеловать девушку? И что из всех возможных вариантов для спора я бы выбрал самую упрямую и пугливую мышку на всем факультете?

Его слова, хоть и были колкими, несли в себе странное успокоение. Скарамучча сделал еще один шаг, и теперь их разделяли считанные сантиметры. Он наклонился, заставив ее снова поднять голову, и заговорил тише, так, чтобы его слова достигали только ее.

— Я не писал, потому что ждал, когда ты сама решишься. Мне не нужна ручная зверушка, которая делает только то, что ей прикажут. Мне нужна та, кто сможет сделать шаг навстречу. Я не подходил, потому что наблюдал, как ты борешься сама с собой. И, признаюсь, это было чертовски мило.

Его рука снова поднялась к ее лицу, но на этот раз он не убрал прядь волос. Он мягко провел большим пальцем по ее пылающей щеке.

— А поцелуй, звездочка… — его голос стал хриплым. — Был одной из вещей за тот вечер, которая не была шуткой. И единственной ошибкой было то, что он был всего один.

Он замолчал, его взгляд опустился на ее губы, и Люмин затаила дыхание. Весь мир сузился до этого пустого коридора и пространства между ними. Ее страхи, сомнения, чувство неловкости — все это улетучилось, вытесненное его близостью и его словами.

— Поняла? — тихо спросил он, возвращая взгляд к ее глазам. — Или мне нужно нарисовать схему и повесить в деканате, чтобы до тебя дошло?

И Люмин, глядя в его темные, как ночное небо на той самой крыше, глаза, наконец, позволила себе улыбнуться. Смущенно, робко, но искренне.

— Кажется… поняла.

Ее робкая улыбка, кажется, удовлетворила его. Но лишь на мгновение. Он чуть нахмурился, словно решил, что простых слов и намеков для этой особо сложной «задачки» недостаточно. Нужны были факты. Железобетонные и неоспоримые.

— И чтобы до тебя точно дошло, — Скарамучча понизил голос, и в нем зазвучали стальные, не терпящие возражений нотки. Он чуть наклонил голову, глядя на нее сверху вниз, и каждое его слово было четким и весомым. — Ты моя девушка. Если у тебя, конечно, нет возражений.

Люмин ошеломленно моргнула, пытаясь переварить услышанное. Моя. Девушка. Эти два слова никак не хотели складываться в единую картину в ее сознании.

Он, видя ее замешательство, слегка цокнул языком.

— ДЕ-ВУ-ШКА.

С каждым слогом он легонько, но настойчиво, тыкал указательным пальцем ей в лоб. Раз. Два. Три. Это было так неожиданно и по-детски, что сбивало с толку еще больше.

— Забей это в эту свою умненькую головку и не забывай, — закончил он, убирая палец, но оставляя на ее коже фантомное ощущение своего прикосновения. — Вопросы? Предложения? Жалобы?

Скарамучча выпрямился, скрестив руки на груди, и смерил ее вызывающим, почти деловым взглядом. Словно они не чувства обсуждали, а подписывали контракт, и сейчас он зачитывал ей самый главный пункт.

— Ну так что? — он выгнул бровь, на его губах снова заиграла тень самодовольной ухмылки. — Возражения есть?

Люмин стояла, ошарашенная, с пылающими щеками и следом от его пальца на лбу. Он не спросил, хочет ли она быть его девушкой. Он не предложил ей встречаться. Он просто поставил ее перед фактом. В своей неподражаемой, наглой, самоуверенной манере. Он не оставил ей пространства для сомнений, для ее вечных «а что, если» и «может быть». Он просто взял и решил все за нее.

И это было… идеально. Это было именно то, что ей было нужно. Не намеки, которые можно было неверно истолковать, не вопросы, на которые она бы побоялась ответить «да». А утверждение. Факт. Неоспоримая истина, исходящая от него.

Люмин посмотрела ему в глаза, и впервые за все время их знакомства в ее взгляде не было страха. Только удивление, облегчение и что-то еще, очень похожее на счастье. Она медленно, почти торжественно, покачала головой.

— Нет, — ее голос прозвучал тихо, но на удивление твердо. — Возражений нет.

Уголки его губ дрогнули и поползли вверх в полноценной, довольной улыбке. Той самой, от которой у первокурсниц подкашивались колени. Но сейчас эта улыбка была предназначена только ей.

— Вот и отлично, — сказал Скарамучча. — Тогда не теряйся больше, звездочка. И не прячься. А теперь, с твоего позволения, я побежал на пару. Увидимся.

* * *

Статус «девушка Скарамуччи» оказался тяжелой ношей. Теоретически, Люмин все поняла. Практически — она понятия не имела, что с этим делать.

Как ведут себя девушки таких парней, как он? Нужно ли теперь постоянно быть рядом? Держать его за руку? Ждать после пар? А что, если она ему помешает? Что, если его друзья будут смеяться над ней? Что, если он сам поймет, что совершил ошибку, связавшись с такой, как она?

Эти вопросы роились в ее голове, парализуя волю. Весь следующий день она снова избегала его, прячась за книгами и углами, но теперь к привычной неуверенности добавилось острое чувство вины. Он же сказал ей «не теряйся». А она опять теряется.

Последняя пара закончилась. Студенты шумной толпой вывалились в коридор. Люмин увидела его — он закинул рюкзак на одно плечо и в своей обычной расслабленной манере направился в сторону выхода, к раздевалкам.

Или сейчас, или никогда. Ее тело отказывалось подчиняться. Ноги словно вросли в пол. «Ты его девушка, — твердил внутренний голос, который почему-то говорил интонациями Кэ Цин. — Ты имеешь на это право».

Она заставила себя сделать шаг. Потом еще один. Сердце колотилось о ребра, как птица о прутья клетки. Люмин догнала его, когда он был уже почти у лестницы. Ее рука на долю секунды дернулась, чтобы коснуться его локтя, но в последний момент она ее отдернула.

— Скарамучча?

Он остановился и обернулся. Его лицо было непроницаемым. Он просто смотрел на нее, ожидая. Люмин сглотнула. Все отрепетированные фразы снова испарились. Осталось только то, что было на сердце — робкая, почти детская просьба.

— А можно… я пойду домой с тобой? — выпалила она, тут же заливаясь краской. Чтобы ее слова не прозвучали совсем уж жалко, она торопливо добавила, глядя куда-то ему в плечо: — Нам вроде в одну сторону…

Она замерла, ожидая чего угодно: насмешки, снисходительного вздоха, отказа. Она уже была готова пробормотать «ой, извини, глупость сказала» и сбежать. Скарамучча молча смотрел на нее несколько долгих секунд. Потом уголок его губ медленно пополз вверх в знакомой ухмылке.

— Можно, — сказал он. И эта ухмылка стала шире. — Странный вопрос.

Скарамучча не стал ждать, пока она переварит его ответ. Он просто протянул руку, перехватил ремешок ее тяжелого рюкзака и с легкостью закинул его себе на второе плечо. Теперь он нес и свой рюкзак, и ее.

— Эй! — запротестовала она. — Он тяжелый, я сама…

— Я знаю, что тяжелый, — перебил он, даже не посмотрев на нее. — Поэтому и несу. Пошли, звездочка, а то так и будешь столбом стоять до утра.

Он развернулся и пошел к лестнице, не проверяя, идет ли она за ним. Он просто знал, что пойдет. А Люмин, ошарашенная этим простым, но таким значимым жестом, поспешила за ним. Ее рюкзак на его плече выглядел до странности правильно. Он не просто разрешил ей пойти с ним. Он без лишних слов убрал то, что ей мешало, и показал, что теперь они идут вместе. И ее ноша — это и его ноша тоже.

Она догнала его на лестничной площадке, и когда он на мгновение обернулся, чтобы убедиться, что она рядом, она несмело улыбнулась. На этот раз в ее улыбке было чуть меньше страха и чуть больше уверенности.

Вечер прошел в тумане. Они дошли до развилки, где их пути расходились. Он молча снял ее рюкзак со своего плеча и протянул ей.

— Увидимся завтра, звездочка, — сказал он и, не дожидаясь ответа, развернулся и ушел.

А Люмин осталась стоять, прижимая к себе лямки рюкзака, который все еще хранил тепло его плеча. Облегчение от того, что она смогла подойти, быстро сменилось новой, еще более мощной волной паники.

Что дальше? Это теперь будет так всегда? Она должна каждый раз проявлять инициативу? А что, если она сделает что-то не так?

Добравшись до своей комнаты, она бросила рюкзак на пол и, не раздеваясь, схватилась за телефон. Ее пальцы сами набрали номер Кэ Цин

— Кэ Цин! — выпалила она в трубку, едва подруга ответила, не дав ей и шанса поздороваться. — Я не знаю, как вести себя как девушка Скарамуччи!

На том конце провода послышался тяжелый вздох.

— Так, Люмин, глубокий вдох. Выдох. Что случилось на этот раз?

— Нет! Все было… хорошо! — голос Люмин был на грани истерики. — Я заставила себя подойти к нему после пар. Спросила, можно ли пойти с ним. Он… он взял мой рюкзак и нес его всю дорогу!

— И это… плохо? — в голосе Кэ Цин слышалось искреннее недоумение. — По-моему, это уровень романтики, запредельный для такого циника, как он. Звезды сегодня благоволили тебе.

— Дело не в том, что он сделал, а в том, что ТЕПЕРЬ должна делать Я! — Люмин начала мерить шагами свою маленькую комнату. — Это что, теперь моя обязанность? Каждый раз подходить первой? А что, если я подойду, а он будет с друзьями? Что мне делать, стоять в сторонке, как идиотка? А если они начнут надо мной смеяться? А за руку… мы должны держаться за руку? А кто должен первый ее взять? А если я попробую, а он отдернет? А мне нужно писать ему первой? А о чем? «Привет, как дела?» — это так глупо! Я ничего не знаю, Кэ Цин! Я чувствую себя самозванкой! Как будто я надела чужое платье, которое мне велико, и оно вот-вот свалится, и все увидят, какая я на самом деле скучная и нелепая.

Поток слов оборвался, Люмин тяжело дышала, вцепившись в телефон. Кэ Цин помолчала, давая подруге выдохнуть.

— Так, стоп, — ее голос был спокойным и твердым, как скала. — Останови этот ураган самобичевания. А теперь слушай меня внимательно, Люмин. Очень внимательно.

— Во-первых, нет никакой инструкции «Как быть девушкой Скарамуччи», издание первое. Ее не существует. Во-вторых, и это самое главное, — Кэ Цин сделала паузу для пущего эффекта. — Вспомни, кого он выбрал. Он выбрал тебя. Тихую, умную, неуклюжую Люмин, которая сидит в библиотеке, краснеет от каждого взгляда и не знает, о чем говорить с парнями. Он не выбирал королеву бала, которая щебечет без умолку и знает все правила светского флирта. Ты поняла?

— Но…

— Никаких «но»! — отрезала Кэ Цин. — Он прекрасно видел, кого выбирал. Ему почему-то нужна именно такая, как ты. Со всеми твоими «не знаю» и «боюсь». Так что твой главный козырь — это быть собой.

— Быть собой? — прошептала Люмин. — Но это же… скучно.

— Для него, очевидно, нет, — хмыкнула Кэ Цин. — Так что вот тебе мой прогноз и совет. Хочешь подождать его после пар? Подожди. Не хочешь или боишься — не жди. Он достаточно наглый, чтобы найти тебя самому, если захочет. Хочешь взять за руку? Просто протяни свою, когда будете идти рядом. Если он захочет, он ее возьмет. Хочешь написать? Напиши о какой-нибудь глупости, которую вычитала в книге, или скинь смешную картинку. Не пытайся быть «интересной». Ты ему уже интересна. Тебе не нужно играть роль, Люмин, — закончила она уже мягче. — Тебе нужно просто быть. Просто быть рядом с ним. И позволить ему быть рядом с тобой. Перестань думать о том, как ты выглядишь со стороны, и начни чувствовать, что происходит между вами.

— Просто быть… — повторила Люмин, как мантру. — Звучит так просто и так сложно одновременно.

— Все гениальное просто, моя дорогая, — усмехнулась Кэ Цин. — А теперь иди выпей чаю с ромашкой и ложись спать. Твоим нервным клеткам нужен отдых. Завтра новый день, и новые возможности для твоего очаровательного невроза. И, Люмин… просто дыши.

Повесив трубку, Люмин еще долго сидела на краю кровати. «Просто быть». Может, подруга права? Может, ей и правда не нужно ничего из себя строить? Может, достаточно просто… быть его звездочкой? Эта мысль была одновременно пугающей и невероятно освобождающей.

* * *

Совет Кэ Цин «просто быть» оказался сложнее, чем любая теорема. Люмин отчаянно пыталась, но ее многолетние привычки и неуверенность постоянно брали верх. Это выливалось в серию «глупостей», как их про себя называл Скарамучча, которые одновременно раздражали и умиляли его.

Однажды Скарамучча стоял, прислонившись к стене, и разговаривал с одним из парней из своей компании. Люмин, как и договаривались, ждала его после пары. Она нерешительно топталась в нескольких метрах, боясь подойти и прервать их разговор. Наконец, парень ушел, и Скарамучча повернулся к ней.

— Чего стоишь там? — спросил он, выгибая бровь.

— Я не хотела мешать, — пролепетала она, подходя ближе.

— Ты не мешаешь. Ты ждешь меня. Это разные вещи.

Она кивнула, глядя в пол. Они молча пошли к выходу. Люмин теребила ремешок сумки, судорожно соображая, о чем говорить. Наконец, она набралась смелости.

— Скарамучча…

— М?

— А… можно я… сегодня сяду с тобой в столовой?

Он резко остановился и посмотрел на нее так, словно она спросила разрешения дышать.

— Что?

— Ну… ты обычно сидишь с друзьями, и я не знаю, можно ли мне…

Его лицо на мгновение стало непроницаемым, а потом он издал тихий, почти беззвучный смешок.

— Люмин, — он шагнул к ней и легонько щелкнул ее по носу. — Хватит спрашивать разрешения на то, что принадлежит тебе по праву. Ты моя девушка. Ты можешь сидеть со мной, стоять со мной и даже танцевать на столе, если захочешь. Хотя с последним лучше повременить. Поняла?

Она ошарашенно кивнула, чувствуя, как горит кончик носа. Она правда села с его друзьями, но они, кажется, ее даже не заметили. Люмин чувствовала себя очень неловко, поэтому наспех запихнула в себя свой обед и убежала.

Вечером Скарамучча готовился к какому-то важному зачету. Люмин знала это и пообещала себе не отвлекать его. Но ее тревожность не дремала. Ей хотелось написать ему. И слова Кэ Цин «хочешь написать — напиши» еще больше подтолкнули к действию. Взяв телефон, она написала:

Люмин

Привет. Не отвлекаю?

Скарамучча

Уже отвлекла. Что хотела?

Его краткость заставила ее сердце сжаться. Она тут же начала печатать извинения.

Люмин

Ой, прости, пожалуйста! Я не хотела! Просто хотела спросить, все ли у тебя хорошо.

Скарамучча

Было хорошо, пока ты не начала извиняться за то, что написала.

Люмин

Прости! Я больше не буду. Просто… могу я написать тебе завтра утром? Или лучше не стоит?

В этот момент ее телефон зазвонил. На экране высветилось «Скарамучча». Она в панике приняла вызов.

— Люмин, — его голос в трубке был смертельно спокойным, и это было хуже, чем если бы он кричал. — Если ты сейчас же не перестанешь спрашивать у меня разрешения на каждое сообщение, я приеду и утоплю твой телефон в унитазе. Ты хочешь мне что-то написать? Пишешь. Хочешь позвонить? Звонишь. Если я буду занят — я не отвечу. Это ясно?

— Д-да, — пролепетала она.

— Вот и отлично. Делай давай домашку. И не смей больше извиняться.

В выходные он потащил ее в кофейню. Они сидели за столиком, и он рассказывал какую-то смешную историю про их преподавателя. Люмин слушала, улыбалась, но чувствовала себя скованно.

— Что с тобой? — прервал он свой рассказ. — Ты сидишь так, будто между нами стеклянная стена.

— Все в порядке, — соврала она.

— Не ври, — отрезал он. — В чем дело?

— Просто… твои друзья… они за тем столиком. И они смотрят на нас.

Скарамучча медленно повернул голову. Действительно, в другом конце зала сидела пара его приятелей и открыто пялились на них. Он снова повернулся к Люмин.

— И что?

— Ну… я не знаю. Мне неловко. Может, они думают, что я тебе не пара.

— А мне плевать, что они думают, — его голос стал жестким. — Почему тебе не плевать?

Она не нашлась что ответить. Он вздохнул, его взгляд смягчился. Скарамучча протянул руку через стол и накрыл ее ладонь, лежавшую на столешнице. Его прикосновение было теплым и уверенным.

— Люмин. Посмотри на меня. — Она подняла на него глаза. — Единственный человек, чье мнение о нас должно тебя волновать, — это я. А мое мнение ты знаешь. Все остальные могут идти лесом. Договорились?

Он слегка сжал ее пальцы, и она почувствовала, как невидимая стена между ними рушится. Она робко кивнула.

— А теперь, — он отпустил ее руку и откинулся на спинку стула, — можно я задам тебе глупый вопрос?

— Какой? — удивилась она.

— Могу я съесть твой круассан? А то ты на него так смотришь, будто боишься его обидеть.

Люмин посмотрела на свой нетронутый десерт и впервые за весь день рассмеялась — свободно и искренне. Он улыбнулся в ответ. Кажется, он только что скопировал её, и это выглядело… Забавно.

* * *

После очередного «воспитательного» разговора со Скарамуччей и поддерживающей беседы с Кэ Цин, Люмин пришла к выводу, что так больше продолжаться не может. Она либо научится быть рядом с ним, либо ее тревожность просто сведет ее с ума, а его — выведет из себя окончательно.

Она дала себе установку: сегодня. Сегодня она сделает то, чего боится больше всего. Она увидела их после пар, у выхода из корпуса. Классическая сцена: Скарамучча в центре, пара его друзей и две девушки, одна из которых, особенно красивая и яркая, что-то оживленно ему рассказывала.

У Люмин внутри все похолодело. Старый инстинкт кричал: «Беги! Спрячься! Ты здесь лишняя!». Она уже почти развернулась, чтобы уйти, но тут ее взгляд встретился со взглядом Скарамуччи. Он заметил ее. На его лице не дрогнул ни один мускул, он не подал ей никакого знака, просто продолжил слушать щебечущую девушку.

Но Люмин поняла. Это был тест. Негласный вызов. «Ну, давай, звездочка. Покажи, на что способна».

Сделав глубокий вдох, который обжег легкие, она пошла вперед. Каждый шаг отдавался гулким эхом в ее ушах. Чем ближе она подходила, тем громче становился их смех и тише — ее уверенность. Она чувствовала себя маленькой серой мышкой, добровольно идущей в клетку с гепардами.

Она остановилась в паре шагов от компании. Разговор смолк. Все пять пар глаз уставились на нее. Наступила оглушительная тишина. Люмин сфокусировала все свое внимание на нем, игнорируя остальных.

— Привет, Скарамучча! — ее голос прозвучал на удивление ровно, хоть и немного выше, чем обычно.

Он медленно повернул к ней голову. На его лице было выражение крайнего удивления, которое он, впрочем, тут же скрыл за маской насмешливой незаинтересованности.

— Привет, — протянул он, словно они были едва знакомы.

Люмин заставила себя не отвести взгляд. Один из парней, здоровяк по имени Аратаки Итто, хмыкнул, но скорее недоуменно, чем зло. Она перевела его на остальных. Второй парень, Тома, смотрел с любопытством, а девушки — с откровенной, ледяной неприязнью.

— И вам… — она сглотнула, чувствуя, как щеки начинают гореть. — Тоже… Привет…

Ее приветствие повисло в воздухе, неловкое и неуместное. Один из парней хмыкнул. Красивая девушка скривила губы.

— Скара, ты не познакомишь нас со своей… знакомой? — протянула она, и слово «знакомой» прозвучало как оскорбление.

Прежде чем Люмин успела испариться от стыда, Скарамучча лениво взял Люмин за руку.

— Это Люмин, — его голос был ровным, но в нем прозвучала сталь. — Моя девушка.

В компании на секунду воцарилась гробовая тишина. Итто удивленно присвистнул. Вторая девушка округлила глаза. А первая, которую, как выяснилось, звали Тиори, скривила свои идеально очерченные губы в подобии улыбки.

— Девушка? — переспросила она с вежливым недоверием. — Надо же. А мы и не знали, что тебе нравятся… такие.

Чтобы разрядить обстановку, Итто громко хлопнул себя по колену.

— Кстати, Скара, ты идешь в субботу к Кадзухе на вечеринку? Говорят, будет нечто! Вся элита собирается!

Вторая девушка, Куки Синобу, тут же подхватила тему, повернувшись к Люмин с покровительственной улыбкой.

— Ой, Люмин, ты, наверное, не знаешь, Кадзуха — он с нашего потока. Устраивает лучшие вечеринки в городе.

Люмин почувствовала, что должна что-то сказать. Просто кивать и молчать было бы еще хуже. Она судорожно цеплялась за знакомые слова, пытаясь вставить их в чужой, непонятный разговор.

— Вечеринки… — тихо начала она, и все взгляды снова обратились к ней. — Когда много людей, шум, музыка… Я читала, что такие массовые мероприятия — это на самом деле способ борьбы с экзистенциальной пустотой и страхом одиночества.

Наступила такая тишина, что, казалось, было слышно, как в другом конце коридора пролетел комар. Итто непонимающе почесал в затылке. Тиори замерла на секунду, а потом издала короткий, резкий смешок.

— Экзистенциальная пустота? — переспросила она, глядя на Люмин как на диковинное насекомое. — Милая, мы просто идем пить и танцевать. Не усложняй.

Щеки Люмин вспыхнули так, будто ей дали пощечину. Она сказала глупость. Несусветную, претенциозную глупость. Ей захотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, раствориться. Она вжала голову в плечи, готовая к новой порции насмешек. Но их не последовало.

— Хватит, Тиори, — голос Скарамуччи был тихим, но от него повеяло холодом.

Он повернулся к Люмин, полностью игнорируя остолбеневших друзей. Его лицо было, как всегда, непроницаемым, но в глубине глаз мелькнуло что-то похожее на… веселье?

— Пойдем, — сказал он, и это был не вопрос. — У меня от их пустой болтовни разболелась голова.

И прежде чем кто-либо успел что-то сказать, он взял Люмин за руку. Просто взял ее холодную, дрожащую ладонь в свою — теплую и сильную. Это был жест, который говорил громче любых слов. Публичный. Собственнический. Окончательный.

Он повел ее прочь от застывшей компании. Они отошли на приличное расстояние, прежде чем Люмин смогла выдавить из себя хоть слово.

— Прости… — прошептала она, не поднимая головы. — Я сказала такую глупость…

— Это была не глупость. Но в следующий раз, — он чуть крепче сжал ее руку, — когда захочешь сказать что-то умное, говори это мне. Им бесполезно.

Он снова потянул ее за собой, и Люмин, идя рядом с ним и чувствуя тепло его ладони, впервые поняла одну простую вещь. Ей не нужно было нравиться его друзьям. Ей не нужно было ничего им доказывать. Ей нужно было просто быть рядом с ним. А он позаботится обо всем остальном.