Стереть твой номер (гет)

Яркое сентябрьское солнце слепило глаза, но не могло согреть Люмин. Она стояла у главных ворот университета, и огромная территория перед ней казалась чужой, незнакомой и немного враждебной. Гул сотен голосов, обрывки фраз, смех — все это сливалось в один тревожный фон.

Люмин сжала лямку рюкзака. С теплом и одновременно тяжестью на сердце она вспоминала шумные школьные коридоры, свою уютную парту у окна, беззаботный смех и дурацкие шутки, которые понимали только они.

Главной причиной тоски было отсутствие Кэ Цин. Ее лучшая подруга, ее опора и вечный источник гороскопических прогнозов (чаще всего неверных, но от этого не менее утешительных), поступила в другой университет, хотя и в том же городе, но Люмин уже сейчас чувствовала зияющую пустоту рядом. Здесь она была одна. Просто Люмин. Ничья подруга, ничья соседка по парте.

Она сделала неуверенный шаг вперед, вливаясь в пеструю толпу студентов. Все казались такими взрослыми, уверенными, в отличие от нее.

Внезапно поток людей перед ней расступился. Мимо проходила шумная компания. В центре шел парень. Его темно-синие волосы небрежно падали на лоб, на губах играла острая, почти хищная ухмылка, а взгляд был дерзким и оценивающим. На нем была простая черная толстовка, но даже в ней он выглядел так, будто сошел с обложки модного журнала.

Люмин, сама не зная почему, замерла и уставилась на него. Весь окружающий шум пропал. Остался только он — его самоуверенная походка, то, как он что-то бросил своим друзьям, вызвав волну смеха. Что-то в нем притягивало и пугало одновременно. Он был воплощением всего того, чем она не являлась: яркий, громкий, в центре всеобщего внимания.

И в этот самый момент он заметил ее. Его взгляд, до этого скользивший по толпе с превосходством, наткнулся на ее и замер на долю секунды. Ухмылка на его губах стала чуть шире, в глазах блеснул насмешливый интерес.

Щеки Люмин вспыхнули так, словно ей дали пощечину. Сердце ухнуло куда-то в пятки. Поймали. Застукали, как она пялится. Она тут же отвернулась, резко, словно ее ударило током. Ее мозг отдал одну-единственную команду: «Беги! Скройся! Исчезни!»

Она развернулась и почти бегом устремилась к широкой лестнице, ведущей к главному корпусу, не разбирая дороги. Лишь бы уйти подальше от этого прожигающего взгляда.

Нога неловко соскользнула с края ступеньки. На одно ужасное мгновение Люмин потеряла равновесие, неловко взмахнула руками, пытаясь ухватиться за воздух, и с глухим стуком рухнула на каменные плиты. Острая, жгучая боль пронзила коленку.

Гул на мгновение стих, а потом сменился тихими смешками, сочувственными вздохами и любопытными перешептываниями. Весь мир, казалось, остановился и уставился на нее — девушку, растянувшуюся у подножия лестницы. Кто-то смотрел с откровенной насмешкой, пара девушек участливо охнула, но большинство просто наблюдало с любопытством, как на бесплатное цирковое представление.

Унизительный жар залил ее лицо, шею, дошел до самых кончиков ушей. Хотелось провалиться сквозь землю.

Собрав всю волю в кулак, Люмин поспешно поднялась на ноги, отряхивая юбку, которая на самом деле была чистой. Это было инстинктивное движение, попытка сделать вид, что все под контролем.

* * *

Первый день нового семестра — какая несусветная скука. Скарамучча шел по главной аллее университета, окруженный своей привычной свитой. Слева трещал без умолку Тома, уже обсуждая планы на первую вечеринку года. Справа ухмылялся Итто, лениво сканируя толпу первокурсников, словно хищник, выбирающий самую беззащитную жертву. Синобу шла чуть позади, скрестив руки на груди, с таким видом, будто вся эта суета ниже ее достоинства. Но она всегда была с ними. Привычка. Тиори рядом с ней — вещала о модных трендах осени и упрямо подсовывала ей посмотреть пиджак, который она себе присмотрела в одном из магазинчиков.

— Посмотри на этих птенцов, — протянул Итто, кивнув на стайку испуганных девушек. — Готов поспорить, половина из них уже гуглит твое расписание, Скара.

Скарамучча лишь криво усмехнулся. Еще бы. Третий год подряд одно и то же. Восхищенные взгляды, глупые хихиканья, «случайные» столкновения в коридорах. Девушки были предсказуемыми. Легкими. И оттого невероятно скучными. Он менял их чаще, чем перчатки, просто потому что мог, и ни одна из них не вызывала в нем ничего, кроме мимолетного интереса, который угасал на следующее утро.

Его взгляд скользил по толпе с ленивым превосходством, пока не зацепился за одну фигуру.

Она стояла одна, в стороне от всех шумных компаний. Маленькая, светлые волосы, в глазах — тоска и растерянность. Она выглядела как потерявшийся щенок посреди волчьей стаи. Жалкое зрелище. Он уже собирался отвернуться, как вдруг ее взгляд метнулся в его сторону. И замер.

Скарамучча на долю секунды замер и сам. Он привык, что на него смотрят. Но так на него не смотрели давно. В ее широко распахнутых глазах не было ни заискивания, ни привычного женского флирта, ни расчета. Был чистый, неподдельный… ступор. Смесь испуга и какого-то странного, почти гипнотического восхищения. Будто она увидела не просто популярного парня, а какое-то мифическое существо.

Интересно.

Он позволил своей фирменной ухмылке появиться на губах — острой, насмешливой. Это был его способ сказать: «Да, это я. Смотри, я разрешаю».

И тут сработал триггер. Девушка вздрогнула, словно ее ударили. Щеки вспыхнули таким ярким румянцем, что это было видно даже с такого расстояния. Она резко отвернулась и, не разбирая дороги, бросилась бежать в сторону главного корпуса.

Ага. Попалась.

Внутри у него что-то довольно мурлыкнуло. Он знал этот эффект. Он только что поймал ее взгляд, и ее реакцией было паническое бегство. Не попытка подойти, не кокетливая улыбка, а именно бегство. Это было… Забавно.

— Ого, — хмыкнула Тиори рядом. — Кажется, ты ее до смерти напугал.

— Ахаха, вы это видели?! — громыхнул Итто. — Она рванула так, будто за ней великолепный Аратаки Итто с дубиной гонится!

И в этот самый момент, на пике их насмешек, произошло нечто восхитительное. Девушка, в своем паническом порыве скрыться от него, не посмотрела под ноги. Ее нога соскользнула, и она нелепо упала на лестнице. На секунду воцарилась тишина, а потом Итто взорвался оглушительным хохотом.

— Вот это вход в универ! Я аплодирую стоя!

Тиори не смеялась в голос, но его плечи тряслись, а на губах играла ядовитая усмешка.

— Кажется, кто-то слишком сильно впечатлился твоим величием, Скара. Буквально упала к твоим ногам, хоть и с небольшого расстояния.

Даже Синобу, вечно серьезная, не сдержала тихого фырканья, хотя тут же сделала вид, что поправляет волосы.

— Идиоты. Девушка упала, а вы ржете.

— Может быть, ей нужна помощь, — сочувствующе пролепетал Тома.

Но Скарамучча их почти не слушал. Он наблюдал. Наблюдал, как она, залитая краской унижения, поспешно поднялась, сделав вид, что ничего не произошло и нырнула в здание.

Жалкая. Неуклюжая. И до смешного предсказуемая в своих эмоциях. И почему-то именно это его и зацепило. Настоящая паника, настоящий стыд, настоящее унижение. И причиной всему был он. Один его взгляд.Это было пьянящее чувство.

«Девочка-катастрофа», — мысленно окрестил он ее.

— Пойдем, — бросил он своим друзьям, отрывая взгляд от двери, в которой она исчезла. — Представление окончено.

Но про себя он подумал совсем другое: «Нет. Представление только начинается. И я хочу посмотреть, что будет дальше».

Он запомнил ее лицо. И решил, что обязательно найдет эту неуклюжую первокурсницу. Просто из любопытства. Просто чтобы посмотреть, как она снова вспыхнет и попытается сбежать, когда он подойдет к ней вплотную. Это обещало быть куда более интересным развлечением, чем все вечеринки этого семестра вместе взятые.

* * *

Заскочив внутрь здания, Люмин почти нырнула в первую попавшуюся дверь с табличкой «WC». Только здесь, в холодной тишине пустого женского туалета, она позволила себе опереться о холодную плитку стены и выдохнуть. Ее плечи поникли. Маска невозмутимости стекла с лица, оставив после себя лишь растерянность и жгучий стыд.

Она посмотрела вниз. В районе колена расползалось маленькое, но заметное темно-красное пятно. Коленка была содрана в кровь, кожа саднила и горела. Но физическая боль была ничем по сравнению с унижением, которое охватило ее ледяными тисками.

«Какой кошмар, — пронеслось в голове. — Начать первый день в университете вот так. Идеально. Теперь все будут помнить меня как ту дурочку, что растянулась на главной лестнице. И он... он тоже видел».

Мысль о том парне заставила ее зажмуриться. Его заинтересованный, чуть насмешливый взгляд все еще стоял у нее перед глазами. Наверное, он смеялся громче всех.

Первые часы учебного дня она провела, стараясь быть тенью. Она пряталась на задних партах, передвигалась по коридорам, прижимаясь к стенам, и молилась, чтобы ее никто не узнал.

В столовой она выбрала самый отдаленный уголок. Она думала, что тут она точно останется незамеченной. Но как же она ошибалась: вдруг на ее стол упала тень.

— Это было впечатляющее выступление. Решила начать учебный год с акробатического номера?

Голос был низким, с отчетливыми бархатными, но в то же время ядовитыми нотками. Люмин замерла, не смея поднять головы. Она узнала этот голос, хоть и слышала его лишь мельком.

Медленно, словно боясь, что резкое движение снова приведет к катастрофе, она подняла глаза.

Перед ней стоял он. Тот самый парень. Темные волосы, фиалковые глаза, которые смотрели на нее с откровенным любопытством и толикой издевки. Он небрежно оперся рукой о ее стол.

Люмин почувствовала, как кровь снова прилила к щекам. Она ничего не ответила, лишь впилась взглядом в свою тарелку.

— Молчишь? — он хмыкнул, и уголок его губы изогнулся в ухмылке. — Я Скарамучча. А ты, как я понимаю, местная звезда падений.

— Люмин, — прошептала она, и ее собственный голос показался ей чужим и писклявым.

— Люмин, — повторил он, пробуя имя на вкус. — Красиво. Но тебе стоит быть осторожнее. Не все лестницы здесь такие снисходительные. Так можно и сломать себе что-нибудь.

Она ожидала чего угодно: откровенной насмешки, презрения, того, что он сейчас позовет друзей, чтобы поиздеваться над ней. Но он просто стоял и смотрел на нее. И в его взгляде не было злости. Было что-то другое… что-то изучающее. Словно она была не жертвой нелепой случайности, а любопытной головоломкой.

— Ты не ушиблась? — спросил он вдруг, и этот вопрос выбил ее из колеи своей неожиданностью.

— Н-нет. Все в порядке, — соврала она, инстинктивно пытаясь выпрямить больную ногу под столом.

Он заметил это движение. Его взгляд скользнул вниз и вернулся к ее лицу.

— Врешь.

Он не стал развивать тему. Просто выпрямился, сунул руки в карманы и, бросив на нее последний долгий взгляд, развернулся.

— Увидимся, Люмин. Постарайся больше не падать.

Люмин смотрела ему вслед, и в ее душе смешались стыд, страх и совершенно неуместное чувство… будто ее заметили, когда она была в мантии-невидимке.

Прошло несколько дней. Университетская жизнь потихоньку засасывала в свою рутину. Профессор по истории искусств, пожилой мужчина, задал подготовить доклад. Он сразу предупредил, что скачанные из интернета «готовые работы» будет вычислять с порога и карать нещадно, снижая оценку на два балла. «Только первоисточники, молодые люди! Только хардкор!» — заявил он, сверкая стеклами очков.

Поэтому Люмин, смирившись со своей судьбой отличницы-зануды, отправилась в единственное место, где можно было найти первоисточники — в библиотеку.

Она устроилась за большим дубовым столом в дальнем углу. Перед ней высилась внушительная стопка тяжелых книг по искусству эпохи Возрождения. Экран ноутбука светился пустым листом Word, на котором одиноко мигал курсор. Воздух был пропитан запахом бумаги и пыли — запах, который Люмин находила успокаивающим. Здесь она чувствовала себя в своей стихии.

Она как раз углубилась в чтение, когда эту священную тишину грубо разорвал громкий, раздраженный голос.

— Да что тебе еще надо? Я сказал, что приеду!

Люмин вздрогнула и подняла голову. В библиотеку, нарушая все мыслимые и немыслимые правила, ввалился Скарамучча. Он не шел, а скорее несся, прижимая телефон к уху. Его шаги гулко отдавались в звенящей тишине зала. Пожилая библиотекарша в очках метнула в его сторону испепеляющий взгляд и грозно приложила палец к губам, издав громкое «Ш-ш-ш!».

Он проигнорировал ее. Пройдя между стеллажами, он плюхнулся на стул за столом прямо напротив Люмин. Он бросил на стол ключи от машины и свой телефон с такой силой, что стопка книг опасно покачнулась, и Люмин пришлось придержать верхний том рукой.

— Да понял я, буду. Вечером. Перестань названивать, — прорычал он в трубку и с силой нажал на кнопку сброса.

Затем он откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди, и тяжело выдохнул. И только тогда его взгляд сфокусировался на Люмин, которая, затаив дыхание, смотрела на него широко раскрытыми глазами.

Он ухмыльнулся. Та самая острая, ленивая ухмылка, от которой у неё внутри все переворачивалось.

— Что, никогда не видела, как люди разговаривают? Или в книжках такого не пишут?

Щеки Люмин мгновенно залил румянец. Она тут же опустила глаза, уставившись на страницу с репродукцией фрески, но буквы и линии расплывались перед глазами. Сердце колотилось так громко, что, казалось, его стук был слышен по всему залу.

— Здесь просто… тихо должно быть, — пробормотала она, не поднимая взгляда. Ее голос был едва слышен.

— Скука смертная, — фыркнул он. Его взгляд скользнул по стопке книг, открытому ноутбуку, ее сосредоточенной позе. — Опять зарылась в свои бумажки. Тебе самой не надоело?

Люмин не знала, что ответить. Она лишь сильнее сжала края толстой книги, костяшки пальцев побелели. Она чувствовала его взгляд на себе — изучающий, немного насмешливый, и это смущало до дрожи. Почему он сел именно сюда? В огромном, почти пустом зале было полно свободных мест.

— Что читаешь? — спросил он, подаваясь вперед и заглядывая в ее книгу.

— Материалы для доклада… по истории искусств, — выдавила она.

— М-м-м, как увлекательно, — протянул он с откровенной иронией. Он взял со стола ее карандаш и начал вертеть его в пальцах. — И что, реально будешь все это читать? Не проще скачать готовую работу?

— Профессор… он не разрешает. Снижает оценку.

Скарамучча хмыкнул и откинулся на стуле, закинув ногу на ногу.

— А ты, я смотрю, боишься плохих оценок. Правильная девочка.

В его голосе прозвучало что-то, что задело Люмин. Словно он назвал ее не «правильной», а «скучной» и «предсказуемой». Она набралась смелости и, наконец, подняла на него глаза.

— А ты, я смотрю, совсем не боишься, что тебя выгонят из библиотеки.

Его брови удивленно поползли вверх. Ухмылка стала шире, в фиалковых глазах блеснул огонек. Он не ожидал отпора, пусть и такого робкого.

— Ого, у Звездочки прорезались зубки, — сказал он тихо, но с явным удовольствием. — А знаешь, так даже интереснее.

Он перестал вертеть карандаш и положил его обратно на стол. Затем, наклонившись к ней через стол, он понизил голос до интимного шепота, от которого у Люмин по спине побежали мурашки.

— Ладно, правильная девочка Люмин. Делай свой доклад, — его телефон завибрировал, и Скарамучча отвлекся на сообщение.

Его пальцы забегали по экрану, и Люмин услышала тихие щелчки набираемого текста. На его лице появилась мимолетная улыбка, но адресована она была явно не ей. Скарамучча отправил сообщение, и его телефон тут же завибрировал ответным. Он снова улыбнулся, и эта улыбка была легкой и довольной. Люмин почувствовала укол раздражения — глупого, иррационального. Он сидит здесь, вторгается в ее личное пространство и отвлекает ее своим присутствием. И с кем-то там все так мило переписывается, наверняка с одной из своих многочисленных поклонниц.

— Ты мешаешь мне учиться, — набравшись смелости, выдавила Люмин. Ее голос прозвучал тише, чем она хотела, но в нем была отчетливая нотка отчаяния. — С девочками можно переписываться и за пределами библиотеки!

Как только слова сорвались с ее губ, она тут же прикусила язык. Внутренний критик в ее голове завопил от ужаса. Что она наделала? Это прозвучало так по-детски, так ревниво, так… жалко. Она снова стыдливо уставилась в книгу, желая слиться с ней воедино, превратиться в еще одну строчку.

Наступила тишина. Люмин не решалась поднять взгляд, но чувствовала, что Скарамучча смотрит на нее. Тишина затягивалась, становясь почти осязаемой, и с каждой секундой унижение Люмин росло. Сейчас он рассмеется. Сейчас он скажет что-нибудь язвительное, что-то, что заставит ее провалиться сквозь пол.

Но смеха не последовало. Вместо этого она услышала тихий звук — он отложил телефон на стол.

— С девочками? — его голос был тихим, но в нем слышалось неприкрытое удивление и что-то еще… что-то похожее на веселье. — Ты ревнуешь, Звездочка?

Сердце Люмин пропустило удар. Она так резко вскинула голову, что у нее хрустнуло в шее.

— Нет! — вырвалось у нее слишком громко и поспешно. — С чего бы мне ревновать? Ты просто… мешаешь. Здесь нельзя шуметь.

Скарамучча оперся локтями о стол и наклонился к ней через стопку книг, сокращая дистанцию до минимума. Его глаза изучали ее с пристальным, почти хищным интересом. Ухмылка вернулась на его лицо, но теперь она была другой — не насмешливой, а довольной. Словно он только что выиграл в какой-то никому не известной игре.

— Неужели? А по-моему, ты очень даже ревнуешь. У тебя это на лице написано, — Скарамучча протянул руку и кончиком указательного пальца едва коснулся ее пылающей щеки.

Люмин отшатнулась, как от огня. Его прикосновение было мимолетным, но оно оставило на ее коже горящий след.

— Не трогай меня.

— А то что? Пожалуешься библиотекарше? — он хмыкнул, но в его глазах не было злости. Он явно наслаждался ситуацией. Наслаждался ее смущением, ее неуклюжей попыткой защитить свои границы. — Знаешь, Люмин, ты довольно забавная. Вся такая правильная, тихая, а внутри, оказывается, черти водятся.

Скарамучча откинулся на спинку стула, но взгляда с нее не сводил.

— Ладно. Допустим, я тебе поверю. Я не буду тебе мешать. Но с одним условием.

— Каким еще условием? — с подозрением спросила Люмин.

— Сходишь со мной попить кофе как-нибудь, — сказал он так просто, будто просил одолжить ручку.

Люмин застыла. Это шутка? Очередная издевка? Она искала подвох в его глазах, но видела лишь уверенность и вызов.

— Я… мне нужно делать доклад.

— Я же сказал «как-нибудь», а не сейчас, так что не волнуйся, посягать на твою гениальную работу не буду.

— Хорошо, — выдохнула она, чувствуя, как сдается.

Улыбка Скарамуччи стала шире. Он победил.

— Отлично. Я тебя найду, в конце концов, сделать это будет чертовски просто. Мало кто бродит по университету, уткнувшись в книгу, — он хмыкнул, а затем поднялся, подхватив со стола ключи и телефон.

— Удачной работы над докладом, — бросил Скарамучча через плечо напоследок, направляясь к выходу так же уверенно и шумно, как и вошел.

Выйдя из библиотеки, Скарамучча почувствовал прилив легкого, довольного удовлетворения. Воздух на улице показался ему свежее, чем обычно.

Приревновала. Кто бы мог подумать? Эта заучка, которая выглядит так, будто ее жизнь состоит из библиотеки и учебников, оказалась не такой уж и простой.

«С девочками можно переписываться и за пределами библиотеки!» — до сих пор слышится ее возмущенный шепот. И ведь покраснела так, что можно было картошку жарить на щеках.

Он прошел несколько шагов, и ухмылка растянулась на его лице. Эта робость, эта попытка быть строгой, когда внутри всё кипит… да, очень забавно. Особенно то, как быстро она сдалась. Один вопрос про кофе — и всё, правильная девочка поплыла.

«Это будет интересно. Она, наверное, придет вся такая напряженная, будет говорить про искусство или историю, а я… я просто посмотрю, как она будет реагировать. У нее такие выразительные глаза, когда она смущена. И губы…» — Скарамучча чуть заметно облизнул свои.

Он достал телефон, но уже не было никакого желания кому-то звонить. Сообщение, которое его так отвлекло в библиотеке, казалось теперь таким незначительным.

* * *

Он ушел.

Звенящая тишина, которую он так бесцеремонно нарушил, снова обрушилась на библиотеку, но теперь она казалась не успокаивающей, а оглушающей. Люмин сидела неподвижно, глядя на пустое место напротив. Воздух все еще, казалось, вибрировал от его присутствия, от его низкого голоса, от его самоуверенной энергии.

Ее щека горела. Горела так, словно он оставил на ней не мимолетное касание, а настоящий ожог. Сердце все еще колотилось о ребра, как обезумевшая птица, запертая в клетке.

«Что. Это. Было?»

Первая мысль была панической: «Отказать. Немедленно найти его и сказать, что она передумала. Что у нее нет времени. Что ей неинтересно. Что угодно, лишь бы не идти».

Голос разума включился на полную мощность. Он кричал, приводил доводы, раскладывал все по полочкам.

«Люмин, очнись! Ты же видишь, кто он такой. Самовлюбленный, наглый тип, который привык получать все, что захочет. Для него это игра. Развлечение. Наверняка он поспорил со своими дружками, что сможет затащить на свидание самую скучную зубрилку в университете. И ты — идеальная кандидатура».

Она живо представила, как он будет рассказывать об этом девочкам или тому громиле Итто. Как они будут смеяться над ней. Над ее смущением, над ее глупой ревностью, над тем, как легко ее удалось «купить» за одно приглашение на кофе.

«Ты для него — очередная галочка. Экзотический трофей. «Правильная девочка», которую так забавно сбить с пути истинного. Он поиграет и бросит, а ты останешься с разбитым сердцем и чувством полного унижения. Ты уже один раз унизилась перед ним, упав на лестнице. Хочешь повторить?»

Аргументы были железными. Логичными. Правильными. Она должна была согласиться с ними, вцепиться в них, как в спасательный круг.

Но…

Была и другая часть ее сознания. Тихая, робкая, но настойчивая. Та часть, которая до сих пор ощущала фантомное прикосновение его пальца к щеке. Та, которая снова и снова прокручивала в голове его слова: «Ого, у Звездочки прорезались зубки».

Звездочка.

Он не просто посмеялся над ее падением. Он заметил, что она дала ему отпор. Он увидел в ней не только неуклюжую первокурсницу, но и кого-то, кто может ответить. И ему это… понравилось.

И эта мысль была пьянящей.

Всю свою жизнь Люмин была просто Люмин. Хорошая ученица. Тихая девочка. Надежная подруга. Никто никогда не смотрел на нее так. С таким пристальным, хищным, изучающим взглядом.

Да, разум кричал об опасности. Он твердил, что Скарамучча — это ходячая проблема в дорогой толстовке. Игрок. Циник. Человек, которому наскучили легкие победы и который решил развлечься, сломав новую, необычную игрушку. Вероятно, ее согласие было для него лишь вопросом эго, очередным подтверждением его неотразимости.

Но что-то в его реакции было… личным. Когда она огрызнулась, он не отмахнулся от нее, как от назойливой мухи. Он наклонился ближе. Его глаза загорелись. Он услышал ее.

И в этом заключалась главная, ужасающая и одновременно пьянящая правда. Впервые в жизни ее заметили не за то, что она все сделала правильно, а за то, что она сделала что-то не так. Сначала — нелепо упала. Затем — неуклюже возмутилась. И именно эти ее провалы, эти моменты жгучего стыда привлекли его внимание. Он увидел не прилежную ученицу, а искорку огня в тихом омуте.

Люмин вспомнила школу. Мальчики либо не замечали ее вовсе, либо видели в ней ходячую энциклопедию, у которой можно списать домашнее задание. Они видели ее оценки, ее аккуратные конспекты, ее поднятую на уроке руку. Они никогда не видели ее. Никто не пытался заглянуть ей в глаза, чтобы понять, о чем она думает на самом деле. Никто не дразнил ее так, чтобы это ощущалось почти как комплимент.

Она чуть не сгорела со стыда, когда он спросил про ревность. Это было так унизительно, так очевидно. Но он не высмеял ее. Он был… доволен. Доволен, как кот, поймавший мышку. Ее жалкая, детская вспышка ревности к какой-то безымянной девушке из его телефона доставила ему удовольствие. И это было странно, неправильно, но ее сердце пропустило удар не только от стыда, но и от чего-то еще. От осознания, что она, тихая, незаметная Люмин, смогла вызвать у него такую яркую эмоцию.

«Сходишь со мной попить кофе».

Это не было вопросом. Это было утверждение. Ультиматум. И она согласилась.

Аргументы разума казались такими серыми и безжизненными по сравнению с яркой, опасной вспышкой его внимания. Впервые за долгое время кто-то смотрел на нее и видел не пустое место, а девушку. Забавную, неуклюжую, колючую, но девушку. И это новое, незнакомое чувство тянуло к нему, как мотылька к огню. Она знала, что может обжечься. Но мысль о том, чтобы снова вернуться в прохладную, безопасную темноту, была еще невыносимее.

Люмин медленно опустила взгляд на открытую книгу. Ренессанс… Фрески… Первоисточники… Все эти умные, важные слова казались теперь бессмысленным набором букв. Он ворвался в ее упорядоченный, тихий мир, как ураган, и оставил после себя полный хаос.

Время от времени Скарамучча появлялся рядом и вставлял свои комментарии. «Звёздочка, ты решила все книги в библиотеке перечитать?» — говорил он, когда она шла с учебниками в обнимку по коридору.

«Опять в своих конспектах зарылась», — бросал Скарамучча, когда видел ее сидящей на подоконнике около аудитории и пытающейся повторирь лекции к устному опросу.

«Красивый почерк», — появлялся он у нее за спиной, заглядывая через плечо, пока она переписывала у олногруппницы то, что не успела записать на паре за преподавателем. Она всерьез начала напрягаться каждый раз, когда видела его, ожидая его комментариев и даже наосознанно старалась как можно незаметнее передвигаться по университету.

Столовая была для Люмин минным полем. Слишком много людей, слишком много шума, слишком много шансов случайно встретиться с ним. Поэтому она выработала стратегию: приходить в самый пик обеденного перерыва, когда все уже заняли свои места, быстро находить самый укромный столик в углу и прятаться за книгой.

Сегодня Люмин позволила себе маленькую роскошь — большой стаканчик латте с карамельным сиропом из кофейни на первом этаже. Сладкий, теплый напиток был ее единственным утешением в этом хаосе. Она поставила его рядом с подносом, на котором лежал диетический салат, и полностью погрузилась в чтение учебника по философии.

Внезапно общий гул в столовой изменился. Он не стал тише, но в нем появилась новая нотка — громкий смех, который Люмин уже научилась безошибочно узнавать. Она не подняла головы, но все ее тело напряглось. Он здесь. Его компания, как обычно, заняла самый большой стол в центре зала. Она чувствовала их присутствие, как чувствуешь приближение грозы.

Люмин сжалась еще сильнее, пытаясь буквально врасти в свою книгу.

«Только бы не заметил. Пожалуйста, только бы не заметил», — Люмин сделала маленький глоток кофе, стараясь, чтобы ее рука не дрожала.

Но ее мольбы не были услышаны. Боковым зрением она уловила движение. Темная фигура отделилась от центрального стола и направилась в ее сторону. Сердце ухнуло куда-то в район желудка. Это он. Он идет сюда. Зачем? Снова будет издеваться?

Она вцепилась в книгу так, что побелели костяшки пальцев. Страница перед глазами расплывалась, буквы прыгали. Она заставила себя не поднимать взгляд, делая вид, что полностью поглощена чтением.

Шаги приблизились. Скарамучча остановился. Прямо возле ее столика. Люмин затаила дыхание. Она чувствовала его присутствие физически — тень, упавшую на ее книгу, едва уловимый запах его парфюма, смешанный с запахами еды. Секунда тянулась, как вечность. Она ждала. Ждала насмешливого «Привет, Звёздочка» или какого-нибудь язвительного комментария по поводу ее салата.

Но Скарамучча молчал. Она чувствовала его взгляд на себе. А потом шаги возобновились. Он прошел мимо, направляясь к автоматам с напитками.

Когда она поняла, что он просто прошел мимо, Люмин медленно выдохнула. Воздух, который она не осознавала, что задерживала, вырвался из ее легких с тихим шипением. Напряжение, сковывавшее ее плечи, немного отступило.

Она украдкой посмотрела в его сторону. Скарамучча стоял у автомата, покупал воду, а затем так же небрежно пошел обратно к своему столу. Он даже не взглянул в ее сторону.

Люмин почувствовала облегчение. Но вместе с ним пришло и другое, совершенно нелогичное и постыдное чувство. Легкое, почти неощутимое разочарование.

Она тут же мысленно себя отругала: «Чему ты разочаровалась, идиотка? Радуйся, что тебя оставили в покое!»

Так проходили дни, и Люмин практически привыкла к его внезапным и ярким появлениям, однако каждый раз эти случайные и не очень встречи вызывали бурю эмоций.

Перерыв между второй и третьей парой. Коридоры университета гудели, как растревоженный улей. Студенты высыпали из аудиторий, спеша занять места в столовой или просто поболтать с друзьями. Люмин, крепко прижимая к себе сумку с конспектами, пыталась проскользнуть сквозь толпу к автомату с водой. И тут ее путь преградила знакомая фигура.

— Мы идём пить кофе, — Скарамучча появился из ниоткуда. Никакого приветствия и попытки проявить интерес, а сможет ли она вообще с ним куда-то пойти именно сейчас.

Он был одет в простую черную толстовку и джинсы, но даже так выделялся из толпы. Скарамучча не ждал ее ответа. Он просто взял ее за запястье. Его хватка была не грубой, но настойчивой и не терпящей возражений.

— Стой! Что ты делаешь? У меня скоро следующая пара!

— У тебя следующей парой — окно, — хмыкнул он, продолжая уверенно тащить ее за собой сквозь изумленную толпу. Некоторые оборачивались им вслед, кто-то узнавал Скарамуччу и провожал их любопытными взглядами. Люмин чувствовала, как ее щеки заливает краска. Это было похоже на похищение средь бела дня.

Следующей парой у нее действительно было окно, и, видимо, Скарамучча специально изучил ее расписание, чтобы не было возможности прикрыться учебой.

Они вышли из главного корпуса на улицу. Скарамучча подвел ее к своей машине, припаркованной на стоянке. Он открыл перед ней пассажирскую дверь.

— Садись.

— Я не поеду с тобой, — пыталась воспротивиться Люмин.

Он вздохнул, смерив ее тяжелым взглядом.

— Люмин, не усложняй так всё. Я не собираюсь тебя похищать и продавать на органы. Я просто хочу выпить с тобой кофе, как и обещал. Можно, конечно, пойти в нашу убогую студенческую столовую, но я предпочитаю места, где не пахнет отчаянием и дешевыми булочками. Так что садись. Пожалуйста.

Последнее слово прозвучало почти насмешливо, но оно подействовало. Люмин нерешительно села в машину. Салон пах его парфюмом. Она чувствовала себя так, будто попала в другой мир.

Они поехали в небольшую, стильную кофейню в центре города с панорамными окнами и тихой музыкой. Скарамучча заказал себе эспрессо, а ей — латте с карамельным сиропом, даже не спросив.

— Откуда ты знаешь, что я люблю? — удивилась Люмин, уставившись на стаканчик с напитком как на нечто невозможное.

— Я наблюдательный, — усмехнулся Скарамучча. — А ты предсказуемая. Девочки вроде тебя всегда любят что-нибудь сладкое.

Это был сомнительный комплимент, а может, и не комплимент вовсе, но Люмин промолчала. Они сидели за столиком у окна. Впервые они были наедине в спокойной обстановке.

— Ну? Говори, — голос Скарамуччи прорезал тишину, и Люмин чувствовала, как он не сводит с нее взгляда.

— Что говорить? Это ты меня сюда притащил.

— Расскажи о себе. Кроме того, что ты одержима учебой и боишься смотреть мне в глаза, я ничего о тебе не знаю.

— И вовсе я не боюсь! — Люмин хотела смело поднять взгляд, но попытки не увенчались успехом.

Он смотрел на нее пристально, без своей обычной ухмылки. И Люмин, сама от себя не ожидая, начала говорить. Она рассказала ему про школу, про то, как они с Кэ Цин всегда были вместе, про то, как ей одиноко в университете. Она говорила сбивчиво, неуверенно, но он не перебивал. Он просто слушал, изредка кивая.

И, что самое удивительное, его телефон все это время лежал на столе экраном вниз. Он ни разу его не взял. И Люмин сделала из этого вывод, что Скарамучче действительно интересно ее слушать.

В кофейне они провели около сорока минут, за которые Люмин рассказала о себе столько, скольким давно не делилась ни с кем. Она была уверена до последнего, что Скарамучче вовсе неинтересно слушать о ее школьных буднях, забавных случаях на уроках и переменах, волнении перед контрольными или экзаменами, но он слушал, ни разу не отвлекшись на телефон. Он же рассказывал о своих друзьях, посиделках, вечеринках и прогулках, и Люмин даже стало немного неловко за то, что такой экстравертированный парень тратит время на такую как она, но по какой-то причине не хочет прекращать это делать.

Скарамучча остановил свою машину у главных ворот университета. Вокруг было тихо, большинство студентов были еще на паре.

— Спасибо за кофе, — тихо сказала Люмин, отстегивая ремень безопасности.

— Это было не бесплатно, — ровно ответил Скарамучча, не глядя на нее, уставившись на дорогу.

Люмин тут же напряглась. А вот и подвох, хотя и странный — такими темпами она и сама могла купить себе кофе, чем через посредников. Она тут же начала рыться в своей сумке в поисках кошелька.

— Сколько я тебе должна? — взволнованно спросила она.

Скарамучча наконец повернул к ней голову. На его лице появилась усмешка, он наслаждался ее замешательством. Он издал тихий, низкий смех, от которого у Люмин по спине пробежали мурашки.

— Я не про деньги, Звёздочка, — сказал он с легкой насмешкой, подчеркивая ее наивность. — Думаешь, я бы стал мелочиться из-за чашки кофе?

— Тогда… что? — растерянно спросила Люмин, не понимая, чего он хочет и в то же время пугаясь этого.

Скарамучча заглушил мотор. Звук стихающего двигателя сделал тишину в салоне почти оглушительной. Он полностью развернулся к ней, вторгаясь в ее личное пространство, заставляя ее чувствовать себя в ловушке.

— Твой номер телефона, — спокойно произнес Скарамучча, но в его тоне звучит не просьба, а требование.

— Зачем он тебе? — инстинктивно защищаясь, спросила она.

— Чтобы в следующий раз, когда я решу тебя похитить, я мог хотя бы предупредить, — ответил он с игривой интонацией, но его взгляд остался серьезным. — И чтобы убедиться, что ты не сбежишь на другой конец города, чтобы спрятаться от меня.

Люмин колебалась. Она понимала, что это важный шаг, который даст ему доступ к ее жизни вне университета. В ее голове боролись страх и любопытство.

«Я должна сказать «нет» и выйти из машины. Зачем ему такая как я? Он просто играет… Но зачем ему тогда быть таким внимательным к деталям — какой кофе я люблю и какое у меня расписание? Возможно, я все-таки небезразлична кому-то, пусть даже этот «кто-то» такой нахал».

Люмин медленно достала свой телефон, принимая поражение, но пытаясь сохранить хоть какой-то контроль над ситуацией.

— Диктуй свой, — сдержанно сказала она. — Я запишу.

— Как скажешь, — снисходительно ответил он.

Он четко протиктовал одиннадцать цифр. Люмин быстро ввела их в телефон, сохраняя контакт под официальным «Скарамучча».

— Готово, — коротко доложила она.

— А теперь позвони мне, — потребовал он, глядя в экран своего смартфона. — Чтобы я сохранил твой.

Люмин вздохнула и подчинилась, нажимая на кнопку вызова. Тут же завибрировал телефон.

— Отлично, теперь ты официально в моей телефонной книге. Поздравляю, это большая честь, — он самодовольно улыбнулся и убрал мобильный в карман. — А теперь иди, а то опоздаешь на пару.

Люмин выскользнула из машины, чувствуя, как горят щеки. Она захлопнула дверь и пошла к входу в университет, не оборачиваясь. Но она чувствовала его взгляд на своей спине, пока его машина не тронулась с места.

Люмин сидела на своей кровати, прокручивая в голове прошедший день, в особенности, поход в кофейню. Уголки ее губ дрогнули в попытке улыбнуться, но улыбка получилась вымученной.

Она не была уверена в искренности его внимания, потому что вся ее жизнь до этого момента учила ее обратному. Парни никогда не смотрели на нее так.

В школе Люмин не была изгоем или забитой серой мышкой. Напротив, их класс был на удивление дружным. Все так или иначе общались между собой. Мальчики разговаривали с ней, иногда даже сидели с ней за одной партой. Но между их общением и тем, как они общались с другими девочками, была пропасть.

Люмин была словно мозгом класса, центром знаний, была той, к кому бежали за пять минут до контрольной по химии с отчаянным шепотом: «Люмин, спасай. Можешь еще раз объяснить формулу?». Она была той, чей вариант на экзамене по математике считался «счастливым билетом», и все старались сесть поближе, чтобы хоть что-то подсмотреть.

Ее одноклассники ценили ее. Но их благодарность была сродни благодарности за хороший инструмент. После удачной контрольной на ее парте, словно по волшебству, появлялась шоколадка. Не врученная смущенной улыбкой и взглядом в пол, а просто оставленная, как оплата за услугу. Это была их «валюта благодарности».

Они ее защищали. Если кто-то из параллельного класса пытался ее задирать или отбирать тетрадь, ее одноклассники тут же вставали стеной. «Эй, не трогай нашу Люмин, — грозно говорил самый рослый парень в классе. — Нам еще контрольную по физике с ней пережить надо!». В этой фразе было все: и защита, и истинная причина этой защиты. Они оберегали не ее, а свой доступ к правильным ответам.

Она видела, как другие девочки получали иное внимание. Им дарили цветы, неловко спрятанные за спиной. Им подсовывали записки с глупыми стихами. Их звали в кино, краснея и запинаясь. Люмин же звали только для того, чтобы «помочь разобраться с домашкой».

Однажды у нее была первая, робкая влюбленность. Парень из ее класса, веселый и добрый, вдруг начал оказывать ей знаки внимания. Он подсаживался к ней на переменах, спрашивал, как дела, смеялся над ее рассказами. Сердце Люмин трепетало. Может быть, это оно? Может, он видит в ней не только ходячую энциклопедию?

Она провела с ним несколько вечеров, выполняя большой проект по литературе. Она вложила в него всю душу, объясняя, направляя, почти делая работу за двоих. В день сдачи они получили высший балл. Он был на седьмом небе от счастья. Вечером он подошел к ней, и Люмин затаила дыхание.

Он протянул ей большую и дорогую коробку конфет и большую плитку шоколада.

— Спасибо! — искренне сказал он. — Ты лучшая! Я бы без тебя не справился!

А потом он развернулся и, подойдя к самой популярной девочке в классе, громко и радостно предложил ей пойти в кино, чтобы «отметить свой успех».

В тот вечер, съедая в одиночестве этот горько-сладкий шоколад, Люмин окончательно все поняла. Она была отличным другом. Прекрасным помощником. Незаменимым одноклассником. Но она не была девушкой. Девушкой, которой можно восхищаться просто так, а не за ее ум. Девушкой, которую можно позвать на свидание, а не для решения задач.

И вот теперь появился Скарамучча. Он не просил у нее помощи. Он не приносил ей шоколадки в благодарность. Он покупал ей кофе просто так. Он не нуждался в ней, но почему-то искал ее общества. Его внимание не было функциональным. Оно было беспричинным.

И именно это пугало Люмин до смерти. Ее мозг, приученный к определенной модели поведения, не мог обработать эту информацию. Он искал подвох. Какова его цель? Что ему нужно? Это какая-то сложная, изощренная насмешка? Он хочет ее унизить так, как никто до этого?

Он смотрел на нее так, будто она — самая интересная загадка в этом университете. А она смотрела на него и видела лишь отражение своего многолетнего опыта: «Не верь. Так не бывает. По крайней мере, не с тобой».

Так продолжилось в университете. За пару недель учебы одногруппники заметили, что Люмин всегда получает высший балл. Сначала к ней подсела девушка и завела разговор, но беседа свелась к «Можно, пожалуйста, списать у тебя домашнее задание? Я понимаю, что ты потратила много времени, но с меня шоколадка». И как только Люмин согласилась, одногруппница потеряла к ней какой-либо интерес. Вскоре так начали делать многие из ее группы и даже ребята из параллели.

И Скарамучча видел это. И чем больше он смотрел, тем сильнее в нем росло раздражение.

Он видел это в библиотеке. Люмин сидит, углубившись в книгу. К ней подсаживается девушка, щебечет пару минут, а потом уходит с тетрадкой Люмин. Через час возвращает, оставляя на столе пакетик мармелада, и исчезает. Люмин вздыхает и убирает мармелад в сумку.

Он видел это у аудитории после сложного теста. К ней подходят несколько ребят из ее группы.

— Люмин, как ты решила третье задание?А в пятом какой ответ?.

Она терпеливо объясняет, чертит что-то на листке. Один из парней сует ей в руку пару сотен:

— Это тебе на кофе, спасибо, ты нас спасла!.

Люмин пытается отказаться, но он настаивает. Она сдается и смущенно прячет деньги.

Скарамучча видел это почти каждый день. Она была для них не человеком, а ресурсом. Удобным, безотказным сервисом по предоставлению правильных ответов. А они откупались от нее мелкими подачками — шоколадками, печеньем, деньгами на кофе. Они не пытались узнать ее, не звали ее с собой на обед или прогулки. Они просто брали то, что им нужно, и оставляли плату, чтобы очистить свою совесть и обеспечить себе доступ к «сервису» в будущем.

Скарамуччу это бесило. Он, который жил в мире, где все постоянно пытались что-то от него получить — его статус, его деньги, его связи — видел в ней доведенную до абсурда, карикатурную версию этого же мира. Но если он научился ставить на место и отшивать таких людей, то она, в своей наивности, позволяла этому происходить. Она принимала эти подачки за дружбу или благодарность, не видя их истинной, унизительной природы.

«Они даже не пытаются скрыть, что используют ее. Они делают это в открытую. А она… она смотрит на них своими огромными глазами и думает, что они добры к ней. Глупая, наивная звёздочка».

Вот и сегодня Скарамучча сидел за своим обычным столом в центре зала. Вокруг него — его свита. Итто в очередной раз пытается доказать, что оникабуто — идеальное домашнее животное. Тиори о чем-то щебечет с Синобу, а Тома пытается разбавить атмосферу анекдотами. Сам Скарамучча лишь делал вид, что слушает, откинувшись на спинку стула. Его внимание было приковано к дальнему углу столовой.

Там, за своим одиноким столиком, сидела она. Люмин. Его «Звёздочка». К ее столику подошел какой-то парень. Высокий, светловолосый, с глуповатой улыбкой. Скарамучча мгновенно напрягся, его пальцы чуть сильнее сжали стакан с соком. Кто это?

Парень что-то проговорил Люмин. Она подняла на него глаза — сначала удивленно, потом узнала его и… улыбнулась. Робкой, но искренней улыбкой.

Скарамучча почувствовал, как внутри поднимается волна иррационального раздражения. Он не мог заставить ее улыбнуться ему так просто. Она от него шарахалась, злилась, смущалась. А этому недоразумению она улыбается?

Одногруппник продолжал что-то говорить, активно жестикулируя. Люмин слушала, кивала, а затем открыла свою сумку и достала толстую тетрадь — свой драгоценный конспект — и протянула ему. Парень благодарно кивнул, схватил тетрадь и, бросив на прощание еще пару слов и оставив плитку молочного шоколада, ушел.

Вся сцена заняла не больше минуты.

Скарамучча откинулся на спинку стула, и напряжение отпустило его так же быстро, как и нахлынуло.

— Эй, Скара, — голос Тиори вырвал его из раздумий. — Ты чего на первокурсницу так пялишься? Влюбился, что ли? Не твой типаж.

Итто, услышав это, тут же встрял:

— О-о-о! Наша ледяная королева заинтересовалась кем-то? Это та самая девчонка, что на лестнице упала? Она милая! Похожа на белого кролика! Скара, не обижай ее!

— Она вообще-то очень хорошая и милая, — прокомментировал Тома. — Моя подруга учится с ней в одной группе, она ей сложную тему объяснить смогла!

— Заткнитесь, — лениво бросил Скарамучча. — Просто забавный экземпляр. Не более.

— Ну да, ну да, — хихикает Тиори. — «Забавный экземпляр». Так все и начинается. Смотри, а то твой «экземпляр» кто-нибудь другой из-под носа уведет. Вон, к ней уже женихи на поклон ходят. Тебе бы не на неё смотреть, а оглянуться вокруг: столько классных девушек.

Кажется, Тиори намекала на себя, но Скарамучча пропустил всю её тираду о девушках мимо ушей.

— Он ходил не на поклон, а за домашкой, — отрезал Скарамучча с легким раздражением. — И никто ее никуда не уведет.

И, не говоря больше ни слова, он резко встал из-за стола. Стул с неприятным скрежетом отодвинулся назад.

— Эй, ты куда? — кричал ему вслед Итто, но Скарамучча уже не слушал.

Он шел быстрым, уверенным шагом хищника, заметившего дичь. Он пересек столовую, игнорируя удивленные взгляды. Его цель — тот самый светловолосый парень, который уже почти дошел до выхода, довольно прижимая к себе тетрадь Люмин как трофей.

Скарамучча догнальего в два шага и без предисловий схватил за плечо, резко разворачивая к себе.

— Эй, ты чего?! — испуганно пролепетал тот, узнавая Скарамуччу.

Скарамучча не ответил, он просто вырвал тетрадь из его ослабевших рук.

— Это не твое, — ледяным тоном произнес он.

— Да мне Люмин сама дала! Мне только на вечер, я завтра верну! — пытаелся оправдаться парень.

— «На вечер», — передразнил его Скарамучча с презрительной усмешкой. — Чтобы перекатать все под чистую и снова сдать на пятерку, ничего не делая? Сам своей головой думать не пробовал?

Он развернулся и направился обратно, оставляя ошарашенного студента стоять посреди столовой с открытым ртом. Вся столовая наблюдала за этим представлением в гробовой тишине. Друзья Скарамуччи смотрели на него с изумлением. Синобу же прикрыла рот рукой, чтобы скрыть улыбку.

Люмин, которая все это видела, застыла от ужаса. Она хотела провалиться сквозь землю. Он идет прямо к ее столу. Скарамучча подошел и с громким хлопком бросил тетрадь на стол прямо перед ней. Звук эхом разнесся по притихшему залу.

— Так и будешь позволять себя использовать? — его голос тихий, но в нем столько яда и злости, что Люмин съежилась. — Питая жалкую надежду на то, что с тобой подружатся, если ты будешь хорошей девочкой?

Он смотрел на нее в упор, а она не могла поднять на него глаза.

— Пусть сами учатся, — продолжил Скарамучча. Его взгляд упал на маленькую шоколадку, которую парень оставил на ее столе в качестве «оплаты». — А эта шоколадка, что он тебе принес…

Он брезгливо взял шоколадку двумя пальцами, подошел к ближайшей мусорке и демонстративно выбросил ее.

— Я тебе лучше куплю, — возвратился он к столу и наклонился к ней так, что их лица оказываются совсем близко. Скарамучча говорил почти шепотом, чтобы слышала только она. — Да хоть целую коробку шоколада. И не за домашку. А просто так. Потому что я так захотел.

Он выпрямился, бросил последний уничтожающий взгляд на притихших студентов, и, не оглядываясь, вернулся за свой стол, как будто ничего не произошло.

Щеки Люмин горели от стыда. Он унизил того парня, унизил ее, выставив беспомощной жертвой на всеобщее обозрение. И что самое ужасное — где-то в глубине души она чувствовала правоту его жестоких слов.

Но стыд быстро сменился гневом. Вспышка ярости была такой сильной, что затмила страх. Она резко поднялась со своего места, ее стул с грохотом отодвинулся. Она схватила свою тетрадь и сумку и, не раздумывая, направилась к его столу.

Все снова затихли. Итто перестал жевать и размахивать руками, Тиори посмотрела с пренебрежением.

Люмин подошла к их столу и со всей силы хлопнула своей тетрадью по столешнице прямо перед Скарамуччей.

— Ты что себе позволяешь?! — ее голос дрожал, но был на удивление громким. Все ее попытки быть незаметной испарились.

Скарамучча медленно поднял на нее глаза. На его лице не было ни удивления, ни раскаяния. Только хищное любопытство.

— Ого, котенок решил выпустить коготки, — протянул он с усмешкой.

— Кто дал тебе право вмешиваться в мои дела? Кто ты такой, чтобы решать, кому я даю свои конспекты? Это была моя тетрадь и мое решение!

— Плохое решение, — спокойно парировал он, даже не меняя позы. — Ты позволяешь себя использовать, а я просто указал тебе на это. Должен же кто-то открыть тебе глаза.

— Мне не нужна твоя помощь! И тем более не в такой унизительной форме! Ты выставил меня посмешищем перед всей столовой!

Скарамучча хмыкнул и лениво откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Он окинул ее снисходительным взглядом с ног до головы.

— Посмешищем? Звёздочка, ты выглядишь как посмешище, когда позволяешь каждому встречному вытирать о тебя ноги в обмен на дешевую шоколадку. Я, в отличие от них, ценю твой труд. И тебя. Поэтому и не позволю его обесценивать.

Его слова были как яд, завернутый в сладкую оболочку. Он переворачивал все с ног на голову: его агрессия — это забота, его жестокость — это проявление уважения.

— Это… Ты не похоже на то, что ты что-то «ценишь»! Это унижение! — запротестовала Люмин, но ее уверенность уже пошатнулась.

— Правда? — он приподнял бровь. — А по-моему, унижение — это когда тебя ценят не за то, кто ты, а за то, что у тебя можно взять. Я же, заметь, ничего у тебя не прошу. Наоборот, предлагаю.

Он сделал паузу, давая своим словам впитаться.

— Или тебе нравится быть для всех «удобной»? Нравится, когда тебе улыбаются только тогда, когда от тебя что-то нужно? Если да, то можешь забрать свою тетрадь, догнать того бедолагу и отдать ему. Я не буду мешать. Позволю тебе и дальше быть всеобщей спасительницей.

Он смотрел на нее в упор, и его взгляд был полон язвительности. Он поставил ее перед выбором, в котором любой вариант был проигрышным. Если она отступит — она признает его правоту. Если продолжит спорить — будет выглядеть глупо, защищая свое право быть использованной.

Люмин открыла рот, чтобы возразить, но слова застряли в горле. Он обезоружил ее своей извращенной логикой. Она стояла посреди столовой, под взглядами десятков студентов, и чувствовала себя загнанной в угол.

Она сжала кулаки, бросила на него последний полный ненависти взгляд, схватила свою тетрадь со стола и, не сказав больше ни слова, почти бегом вылетела из столовой. Скарамучча проводил ее взглядом.

— Ну ты и мразь, Скара, — протянула Синобу, когда Люмин скрылась из виду.

— Зато теперь она будет думать не о том, какой я плохой, — он усмехнулся и взял со стола свой стакан. — А о том, что я, возможно, был прав.

Люмин просидела остаток пары как на иголках. Она не слышала ни слова из того, что говорил преподаватель. В голове эхом отдавались язвительные фразы Скарамуччи и гул столовой. Она чувствовала себя униженной, злой и, что самое худшее, сбитой с толку.

Когда прозвенел звонок, она не спешила выходить в коридор. Она дождалась, пока аудитория почти опустеет, надеясь избежать лишних взглядов и, главное, его. Собрав вещи, она вышла в коридор, намереваясь найти самый тихий и безлюдный уголок, чтобы переждать перемену.

Но он уже ждал ее. Скарамучча стоял, прислонившись к стене прямо напротив выхода из ее аудитории. В руке он держал не телефон, а элегантную, дорогую плитку темного шоколада в золотистой обертке. Такую не купишь в университетском автомате.

Он увидел ее и, оттолкнувшись от стены, направился прямо к ней. Люмин инстинктивно сделала шаг назад.

— Что тебе еще нужно? — холодно спросила она, даже не пытаясь скрыть свою враждебность.

— Я же обещал, — он протянул ей шоколад. — Держи.

Люмин скрестила руки на груди, демонстративно отворачиваясь, как надутый ребенок.

— Мне не нужно. Забери.

— Я сказал, держи, — повторил он, его голос стал жестче. Он попытался вложить плитку ей в руки, но она их не разжимала.

— Я не хочу от тебя ничего брать! — отрезала она, глядя куда-то в сторону.

Скарамучча вздохнул с преувеличенным нетерпением. Он явно не привык к отказам, особенно в таких мелочах.

— Люмин, перестань вести себя как пятилетний ребенок, у которого отобрали игрушку. Хотя, постой, в нашем случае я как раз вернул тебе твою «игрушку», — он кивнул в сторону ее сумки, где лежала тетрадь. — Бери шоколад.

— Нет.

Эта короткая, но твердая нота сопротивления, кажется, вывела его из себя. Он на мгновение замер, а потом на его лице появилась дьявольская ухмылка.

— Не хочешь по-хорошему?

Прежде чем Люмин успела среагировать, он сделал резкое движение. Он выхватил у нее из рук сумку. Она была тяжелой от учебников, и он едва не уронил ее.

— Эй! Отдай! — воскликнула Люмин, пытаясь забрать свое имущество, но он легко увернулся, держа сумку вне ее досягаемости.

— Отдам, отдам, — он усмехнулся, одной рукой расстегивая молнию на ее сумке. — Только сначала сделаю то, что должен.

Он небрежно засунул плитку шоколада внутрь, среди ее аккуратно сложенных тетрадей и книг, а затем с издевательской вежливостью протянул сумку обратно ей.

— Вот. Все на месте. Плюс небольшой бонус.

Люмин выхватила у него сумку, прижимая ее к себе, как спасенного ребенка. Ее щеки пылали от гнева и бессилия. Он снова сделал все по-своему, не оставив ей даже права на отказ.

— Ты невыносим! — прошипела она.

— Я знаю, — он улыбнулся своей самой обезоруживающей и самой раздражающей улыбкой. — Но согласись, со мной гораздо интереснее, чем с теми, кто пускает слюни на твои конспекты. Можешь съесть эту шоколадку, можешь выбросить или молиться на нее — мне все равно, она твоя.

Он подмигнул ей и, засунув руки в карманы, не спеша пошел по коридору, оставляя ее одну. Люмин вошла в аудиторию, где должна была состояться следующая пара. Внутри уже собралась почти вся ее группа. Они сидели небольшими кучками, переговариваясь и смеясь. После инцидента в столовой на нее смотрели с любопытством, но никто не решался подойти и что-то спросить. Она чувствовала себя экспонатом под стеклом.

Гнев и унижение все еще клокотали внутри, но к ним примешалось что-то еще — холодная решимость. Она не будет ни плакать, ни прятаться. И она точно не оставит этот шоколад у себя.

Она подошла не к своему обычному месту в углу, а к столу в центре, где сидела самая большая группа ее одногруппников. Они удивленно замолчали, когда она к ним подошла. Люмин молча достала из сумки ту самую дорогую плитку шоколада в блестящей золотистой обертке.

— Угощайтесь, — сказала она громко и спокойно, положив шоколадку на стол.

Все удивленно переглянулись.

— Ого, Люмин, ты чего это? — спросила одна из девушек. — В честь чего такая щедрость?

Люмин обвела взглядом своих одногруппников. Среди них был и тот светловолосый парень, которому она давала конспект. Он сидел, вжав голову в плечи, и старался не смотреть ей в глаза.

— Просто так, — ответила Люмин, и в ее голосе прозвучали нотки иронии, которые были адресованы невидимому зрителю. — Один мой… знакомый… решил, что мне нужно поднять настроение. Но я подумала, что хорошее настроение лучше делить со всеми. Правильно?

— Точно! — радостно подхватила другая девушка, разрывая обертку. — Спасибо, Люмин!

Они начали с шумом и смехом ломать плитку и делиться кусочками. Кто-то протянул кусочек и ей.

— Нет, спасибо, — вежливо отказалась она. — Я не голодна.

Люмин наблюдала, как дорогой, «особенный» подарок Скарамуччи, за считанные секунды исчезает, разделенный на двадцать равных, незначительных частей.

Скарамучча был уверен, что его ход с шоколадом был безупречен. Он поставил ее на место, продемонстрировал свою щедрость. Он ожидал, что она будет дуться, избегать его, но в итоге съест этот шоколад в одиночестве, в своей комнате, думая о нем.

Он столкнулся с ней в тот же день, после последней пары. Он подкараулил ее у выхода из корпуса, намеренно преграждая ей путь. На его лице играла самодовольная ухмылка.

— Ну что, Звёздочка? — начал он своим бархатным, чуть насмешливым тоном. — Шоколад был вкусный?

Он ожидал любой реакции: что она покраснеет и промолчит, что снова начнет злиться или что-то невнятно пробормочет. Но он точно не ожидал того, что произошло.

Люмин остановилась и подняла на него глаза. В них не было ни страха, ни гнева. Только спокойствие и едва заметные смешинки. Она улыбнулась. Не робкой, смущенной улыбкой, а легкой, уверенной и немного язвительной. Точно такой же, как у него.

— Знаешь, — сказала она медленно, словно смакуя каждое слово. — Тебе лучше спросить об этом у моих одногруппников.

— Что? — переспросил Скарамучча, не уверенный, что правильно ее понял. Ухмылка на его лице застыла.

— Я говорю, — продолжила Люмин, ее улыбка стала шире, — что тебе стоит провести опрос в моей группе. Думаю, отзывы будут в основном положительные.

На мгновение в глазах Скарамуччи промелькнуло чистое, незамутненное изумление. Он прокручивал ее слова в голове, пытаясь осознать их смысл. Она… раздала его подарок? Она не просто отвергла его дар, она его обесценила, распылила, превратила в ничто.

— Ты… что сделала? — выдавил он, и в его голосе впервые за все время их знакомства прозвучала растерянность.

— Поделилась, — просто ответила Люмин. — Меня с детства учили делиться.

Она обошла его, ошеломленного и молчащего, и пошла к выходу. Уже у самых дверей она обернулась и бросила через плечо:

— Но если решишь повторить свой щедрый жест, бери молочный с орехами. Его больше любят, кажется, в моей группе.

И она ушла, оставив его стоять одного посреди пустеющего коридора. Самодовольная ухмылка давно сползла с его лица. Ее сменило выражение, которое Люмин никогда раньше у него не видела — смесь злости, удивления и… уважения.

«Черт. Этот котенок не просто выпустил когти. Он умеет ими пользоваться. Становится все интереснее».

Люмин старалась убедить себя, что все это ей просто кажется. Но мир вокруг нее, такой привычный и серый, начал покрываться странными, яркими мазками, и у всех этих мазков было одно имя — Скарамучча. Он не названивал ей и не заваливал сообщениями. Его тактика была куда более изощренной и действенной.

Люмин, как обычно, нашла самый дальний и неприметный столик в углу, надеясь спокойно съесть свой салат и дочитать главу для семинара. Но ее уединение было нарушено. К ее столику подошел высокий старшекурсник из спортивной команды, чьего имени она не знала, но чью репутацию задиры слышала не раз.

— Эй, первоклашка, — протянул он, нагло усаживаясь напротив. — Слышал, ты шаришь в истории. Мне тут реферат задали, а у меня лапки. Поможешь красивому парню?

Люмин вжала голову в плечи, ее щеки залил румянец. Одно дело дать списать, а другое — сделать чужую работу, потратив своё время.

— Я… я очень занята, извини.

— Да ладно тебе ломаться, — парень наклонился над столом, его голос стал неприятно-масляным. — Мы можем договориться. Может, сходим куда-нибудь, и ты по пути мне все расскажешь?

Он протянул руку, чтобы коснуться ее, и в этот момент на его запястье легла чужая ладонь.

— Она сказала, что занята, — голос Скарамуччи был обманчиво спокойным, но в столовой вокруг их стола будто похолодало. Он возник из ниоткуда, держа в руке поднос со своим обедом. — Или тебе нужно персональное приглашение, чтобы свалить?

Старшекурсник побледнел, узнав его.

— Скара… я не знал, что она…

— Что она со мной? — Скарамучча слегка сжал его запястье, и парень дернулся. — Теперь знаешь. Проваливай.

Парень, не говоря больше ни слова, пулей вылетел из-за стола. Скарамучча с легким стуком поставил свой поднос на стол и сел на место, которое только что освободилось. Он посмотрел на застывшую Люмин, на ее нетронутый салат и раскрытую книгу.

— Научись давать отпор, звёздочка, — бросил он, лениво подцепив вилкой кусок своего стейка. — А то сожрут.

Он не стал ее утешать. Не спросил, все ли в порядке. Он просто сел рядом и начал есть, словно пометил территорию и теперь лениво ее охранял. А Люмин сидела, не в силах проглотить кусок, и чувствовала, как фраза «Она со мной», брошенная для другого, намертво впечатывается в ее сознание.

После того случая в столовой Люмин еще усерднее зарылась в учебу. Это был ее способ сбежать от мыслей, которые роем кружились в голове. Было поздно, библиотека почти опустела. Она сидела, склонившись над конспектами, и терла уставшие глаза.

Тихий стук заставил ее вздрогнуть. Рядом с ее стопкой книг стоял бумажный стаканчик. Тот самый. С карамельным латте. Она подняла глаза. Скарамучча стоял, засунув руки в карманы, и с насмешкой смотрел на ее рабочее место.

— Ты… откуда ты знаешь, что я здесь? — прошептала она.

— Ты всегда здесь, — он пожал плечами, будто это был самый очевидный факт во вселенной. — Еще немного, и от твоих мозгов пойдет дым. Пей.

Он не спрашивал, хочет ли она кофе. Он не спрашивал, какой именно. Он просто принес то, что она любила, поставив это перед ней как неоспоримый факт. Это была забота, обернутая в приказ.

— Спасибо, — пролепетала она, обхватывая пальцами теплый стаканчик.

— Не стоит, — он уже развернулся, чтобы уйти. У самого выхода он обернулся и добавил с ухмылкой: — Просто уставший вид тебе не идёт.

И ушел, оставив ее в оглушительной тишине, наедине с дурманящим ароматом карамели и его последними словами.

А через пару дней началось вообще что-то с чем-то. Люмин пришла в аудиторию на первую пару раньше всех, как она любила. На ее привычном месте, на краю парты, лежал небольшой шоколадный батончик, тот самый, дорогой, который она сама себе никогда не покупала. Никакой записки. Никаких свидетелей. Она огляделась. Пусто. Сердце забилось чаще. Она спрятала батончик в сумку, словно украла его.

На следующий день, в библиотеке, вернувшись за свой стол после того, как ходила за книгой, она обнаружила рядом со своими вещами маленькую упаковку мармеладных мишек.

Это превратилось в игру. В его игру. Он никогда не делал этого при ней. Вкусняшки просто появлялись на ее пути: на подоконнике у аудитории, где у нее будет следующая пара; на ее столике в библиотеке; один раз она даже нашла пакетик с орешками в боковом кармане своего рюкзака, и понятия не имела, как он умудрился его туда подсунуть.

Это были крошечные, молчаливые вторжения в ее личное пространство. Каждое такое подношение было маленьким сообщением: «Я знаю, где ты. Я думаю о тебе. Я здесь, даже когда ты меня не видишь».

Она тонула в этом океане внимания, состоящем из крошечных, но таких пьянящих капель. И чем дальше, тем меньше ей хотелось спасаться.

На этот раз это был моти со вкусом клубники. Он лежал на ее парте, аккуратно упакованный, в той самой аудитории, где через пять минут должна была начаться лекция. Люмин смотрела на него, и что-то внутри нее, долго и мучительно натягиваемое, наконец лопнуло. Хватит. Хватит этой пытки неизвестностью, этих крох, брошенных с царского плеча. Хватит чувствовать себя подопытным животным в его странной игре.

Ее сердце колотилось с бешеной скоростью, ладони вспотели. Но вместо страха она впервые почувствовала что-то похожее на злость. Она схватила моти, засунула его в карман толстовки и, игнорируя удивленные взгляды одногруппников, выскочила в коридор.

Она знала, где его искать.

Скарамучча, как и ожидалось, стоял в центре своей свиты у большого окна. Он что-то рассказывал, лениво жестикулируя, и его друзья, как всегда, смеялись. Он был в своей стихии — бог этого маленького университетского мирка.

Люмин на трясущихся ногах подошла к их компании. Все разговоры мгновенно стихли. Девушки смерили ее презрительными взглядами, парни — любопытными. Она проигнорировала их всех. Ее взгляд был прикован только к нему. Не говоря ни слова, она схватила его за рукав дорогой черной куртки. Хватка была слабой, почти жалкой, но в ней была вся ее решимость.

— Нам надо поговорить, — ее голос прозвучал тихо, но твердо.

На лице Скарамуччи отразилось искреннее удивление, которое тут же сменилось его фирменной насмешливой ухмылкой. Он окинул взглядом ее дрожащую руку на своем рукаве.

— Ого, опять показываешь зубки? — сказал он так, чтобы слышали все. Затем он повернулся к друзьям. — Прогуляйтесь.

Свита неохотно, перешептываясь, отошла на несколько шагов. Скарамучча, не дожидаясь, пока она потащит его дальше, сам сделал шаг в сторону, увлекая ее за собой в более уединенный закуток коридора. Он оперся спиной о стену, засунул руки в карманы и выжидающе посмотрел на нее сверху вниз. Люмин вытащила из кармана моти и протянула ему на ладони.

— Зачем ты это делаешь?

Он лениво скосил глаза на угощение, потом снова на ее лицо.

— Делаю что?

— Это! — она почти встряхнула рукой. — Кофе. Конфеты. То, что ты сказал тому парню в столовой. Зачем?

Он молчал секунду, словно наслаждаясь ее смятением. Уголок его губ дернулся.

— Показываю, что ты мне интересна? — его голос был ровным и издевательским. — Как думаешь, когда парень это делает по отношению к девушке?

Эти слова ударили по ней, как пощечина. Именно этого она боялась, и именно в это она не могла поверить. Воздух вышел из ее легких.

— Я не поверю, что нравлюсь тебе, — выдохнула она, смотря ему прямо в глаза. В ее взгляде смешались отчаяние и вызов. — Таким, как ты, не нравятся такие, как я. Это какая-то шутка? Спор? Скажи мне правду, пожалуйста. Я просто хочу знать.

Она ожидала чего угодно: что он рассмеется, признается в розыгрыше, скажет что-то унизительное. Но Скарамучча не смеялся. Он подался вперед, сокращая расстояние между ними до минимума. Его лицо оказалось так близко, что она могла рассмотреть фиолетовые искорки в его темных глазах.

— А почему нет? — его голос стал тихим, почти интимным, и от этого еще более опасным. — Потому что ты так решила?

Может, мне надоели куклы, которые вешаются на шею и смеются над каждой моей несмешной шуткой, — продолжил он шепотом, не отрывая от нее взгляда. — Может, мне стало интересно попробовать завоевать сердце такой девушки как ты. Если ты не веришь, то это твои проблемы. Но раз уж ты набралась смелости, чтобы вытащить меня сюда… Может, поверишь, если я приглашу тебя на свидание? Настоящее. В субботу.

Он не дожидался ответа. Развернувшись, он бросил через плечо:

— Я напишу время. Увидимся, звёздочка.

И он ушел, оставив ее прислоненной к стене, с гулко бьющимся сердцем и одним-единственным словом, эхом звучащим в голове: «звездочка».

* * *

Всю субботу Люмин провела как в тумане. Она перемерила весь свой скромный гардероб раз десять, в итоге выбрав простые джинсы и уютный кремовый свитер — наряд, в котором она чувствовала себя наименее незаметной. Сообщение от него пришло ровно в пять: «В семь. У входа в центральный парк».

Скарамучча уже был там, когда она подошла, робея и опаздывая на три минуты. Он не стоял, уткнувшись в телефон. Он просто наблюдал за людьми, засунув руки в карманы черной кожаной куртки. Увидев ее, он небрежно кивнул.

— Неплохо для начала, звездочка. Я думал, ты не придешь.

— Я… я думала об этом, — честно призналась она.

— Я знаю, — усмехнулся он. — Поэтому и пришел. Пошли.

Их свидание было странным. Он не тащил ее в дорогой ресторан или шумный клуб, как она себе представляла. Они просто гуляли по вечернему парку. Он купил им по горячему шоколаду и слушал ее сбивчивый рассказ о сложностях перевода древних текстов. К ее удивлению, он не перебивал и не зевал. Скарамучча задавал вопросы — едкие, насмешливые, но по существу. Он заставлял ее защищать свою точку зрения, спорить, и Люмин, сама того не замечая, начала увлекаться, забывая о своей стеснительности. Когда окончательно стемнело, он вдруг остановился.

— Прогулка — это, конечно, мило, но я хочу показать тебе кое-что получше.

Скарамучча повел ее по городским улицам, и вскоре они оказались перед высоким, современным жилым домом. Его домом. У Люмин внутри все похолодело.

— Мы… мы к тебе?

— Не совсем, — его глаза хитро блеснули в свете фонаря. — Я хочу тебе показать звезды. А в этом городе их лучше всего видно с этого места.

Они поднялись на лифте на последний этаж. Дальше шла неприметная дверь на лестничную клетку. Темная, пыльная лестница вела наверх, к тяжелой металлической двери с огромным навесным замком и табличкой «ВЫХОД НА КРЫШУ СТРОГО ВОСПРЕЩЕН».

— Вот, — сказал он. — Пришли

— Но… тут замок, — прошептала Люмин, чувствуя, как паника ледяной волной подкатывает к горлу. — И написано, что нельзя. Нас могут поймать, будут проблемы…

Это было против всех ее правил. Против всей ее натуры. Скарамучча посмотрел на нее, потом на замок, и тихо рассмеялся.

— Люмин, вся твоя жизнь состоит из правил. «Нельзя», «запрещено», «так не принято». Неужели тебе не интересно узнать, что находится по ту сторону?

Он достал из кармана связку ключей, на которой, помимо обычных, болтался один странный, явно не от квартиры. Пара ловких движений, и замок со щелчком открылся.

— Я не… я боюсь, — ее голос дрожал.

Он не стал ее уговаривать. Он просто открыл дверь и протянул ей руку.

— Я же с тобой, — сказал он тихо, и в его голосе не было ни капли насмешки. Только спокойная, непоколебимая уверенность. — Никто нас не поймает. Доверься мне.

Люмин смотрела на его протянутую ладонь, потом на его лицо, едва различимое в полумраке. Это был выбор. Остаться внизу, в привычном и безопасном мире правил, или сделать шаг в неизвестность за этим невыносимым, самовлюбленным, но почему-то надежным парнем.

Она медленно, нерешительно вложила свою ладонь в его. Его пальцы тут же крепко сжались вокруг ее, теплые и сильные.

Скарамучча вывел ее на крышу. И она замерла, забыв как дышать. Весь город лежал у их ног, переливаясь миллионами огней, словно кто-то рассыпал драгоценные камни. А над головой раскинулось бездонное, бархатно-черное небо, на котором, вдали горели сотни ярких холодных звезд.

Они подошли к самому краю. Ветер трепал ее волосы, и она инстинктивно шагнула ближе к нему.

— Ну что? — спросил он, не отрывая взгляда от горизонта. — Стоило того, чтобы нарушить одно маленькое правило?

Люмин не могла ответить. Она просто смотрела на звезды, чувствуя тепло его руки и понимая, что в этот момент ей совершенно не страшно. Она была на крыше с самым невозможным парнем на свете.

— Это мое тайное и любимое место… Все еще не веришь, что нравишься мне? — тихо спросил Скарамучча, нарушив молчание.

Она повернула к нему голову. В его темных глазах отражались далекие звезды, и в них не было ни грамма лжи.

— Я… — начала она, — …стараюсь поверить.

Он провел пальцем по ее щеке. Его прикосновение было легким, почти невесомым, но по коже Люмин пробежали мурашки. Она замерла, боясь спугнуть этот хрупкий момент. Ветер играл с прядями ее волос, и она инстинктивно убрала их за ухо, чувствуя, как горят щеки.

— Старайся лучше, звездочка.

Она замерла, боясь спугнуть этот хрупкий момент, когда его обычная колючая ирония сменилась чем-то другим, чем-то теплым и настоящим. Ветер играл с прядями ее волос, и она инстинктивно поежилась.

Скарамучча заметил это. Молча сняв свою кожаную куртку, он накинул ее ей на плечи. Куртка была тяжелой, прохладной снаружи, но все еще хранящей его тепло внутри. Она утонула в ней, и ее окутал его запах — терпкий парфюм, смешанный с едва уловимым ароматом озона и ночного города.

— Спасибо, — прошептала она, кутаясь в куртку, словно в защитный кокон.

— Ты замерзнешь, а мне потом тебя лечить, — привычно съязвил он, но его взгляд был мягким.

Он отошел к парапету и сел на него, закинув ногу на ногу с той же небрежной грацией, с которой делал все остальное. Он выглядел как темный силуэт на фоне светящегося города — воплощение уверенности и контроля.

— Иди сюда, — позвал он, хлопнув ладонью по парапету рядом с собой. — Отсюда вид еще лучше.

— Я… я боюсь высоты, — призналась она шепотом.

— Я же тебя не уроню. Или ты думаешь, я протащил тебя сюда, чтобы сбросить вниз? Слишком много мороки.

Его слова были колкими, но почему-то успокаивали. Это было так в его стиле — обезоруживать страх сарказмом. Люмин сделала несколько неуверенных шагов и, держась за край, осторожно присела рядом. Не так близко, чтобы соприкасаться, но достаточно, чтобы чувствовать его присутствие.

Они молчали несколько минут. Тишина не была неловкой. Она была наполнена гулом далекого города и шелестом ветра. Люмин украдкой посмотрела на его профиль. В свете городских огней его черты казались еще более резкими и красивыми. Он не смотрел на нее, его взгляд был устремлен куда-то вдаль, на переплетение светящихся дорог.

— Почему «звездочка»? — тихо спросила она, сама удивившись своей смелости.

Скарамучча повернул к ней голову. Уголок его губ дернулся в знакомой ухмылке.

— Потому что ты звезда падений, конечно же, но такая маленькая и незаметная, что пришлось использовать уменьшительно-ласкательное, — кажется, Скарамучча был очень доволен этим объяснением, но увидел, как Люмин скривилась. — Совсем не романтично, да? Тогда другой вариант. Потому что ты, как и они, — он кивнул на небо, — вроде бы на виду, но так далеко, что никто не пытается разглядеть тебя поближе. Все смотрят на Луну. Яркую, самодовольную, которая просто отражает чужой свет, — он сделал паузу, и его взгляд стал серьезнее. — А до звезд нужно тянуться.

Люмин сглотнула. Она никогда не думала о себе в таком ключе. Незаметная, серая, тихая — да. Но не далекая звезда.

— А ты? Ты Луна? — спросила она.

Он рассмеялся, на этот раз искренне, и от этого звука у нее что-то екнуло в груди.

— О, нет. Я черная дыра, звездочка. Затягиваю все, что оказывается слишком близко. Тебе стоило бы держаться подальше.

— Но я уже здесь, с тобой, — вырвалось у нее прежде, чем она успела подумать.

Скарамучча перестал смеяться и снова посмотрел на нее. Долго, изучающе, словно пытался прочитать что-то между строк. Он медленно наклонился к ней, и Люмин затаила дыхание. Мир сузился до пространства между их лицами. Она чувствовала его дыхание на своей коже.

— Да, — прошептал он, его взгляд скользнул к ее губам. — Ты уже здесь. И что мне теперь с тобой делать?

Он не поцеловал ее. Он остановился в миллиметре, давая ей возможность отстраниться, сбежать. Это было еще одно испытание, еще одна игра. Но Люмин не отстранилась. Она завороженно смотрела в его темные глаза, в которых, как и на небе, отражались звезды.

И тогда, очень медленно, она сама подалась вперед, сокращая последнее, самое мучительное расстояние. Ее губы коснулись его. Это был неловкий, почти детский поцелуй — ее первый. Но Скарамучча не оттолкнул ее и не высмеял. Он мягко ответил, углубляя поцелуй, превращая ее неуверенное прикосновение в нечто требовательное и пьянящее. Его рука легла ей на затылок, пальцы запутались в волосах, притягивая ее ближе, не позволяя отступить.

Когда он наконец отстранился, Люмин тяжело дышала, чувствуя, что земля уходит из-под ног, хотя они сидели на твердом бетоне.

Скарамучча смотрел на нее, и в его взгляде больше не было ни насмешки, ни самодовольства. Только что-то темное, собственническое, отчего по ее спине пробежал холодок.

— Вот что, — выдохнул он, словно отвечая на свой же вопрос.

Он встал и протянул ей руку, чтобы помочь спуститься с парапета.

— Пойдем, звездочка. Тебе пора домой. Иначе превратишься в тыкву, а я — в заботливого принца. Последнее мне не идет.

Его тон снова стал привычно-колючим, но теперь Люмин слышала в нем и другие ноты. Она взяла его руку, и ее пальцы больше не дрожали. Спускаясь с крыши в тишине, она понимала, что ни на секунду об этом не пожалела: ни об этом свидании, ни о походе на крышу, ни о том, что на ней произошло…

После той ночи на крыше Люмин жила в странном, подвешенном состоянии. Каждый раз, когда ее телефон вибрировал, сердце ухало куда-то вниз. Она ждала. Сообщения. Звонка. Хоть какого-то знака, который подтвердил бы, что все это ей не приснилось. Что его куртка, пропахшая его парфюмом и до сих пор висящая в ее шкафу, — не плод ее воображения.

Но Скарамучча молчал.

Прошел понедельник. Вторник. В университете она видела его лишь мельком, в окружении его вечной свиты. Он ловил ее взгляд, кривил губы в своей фирменной усмешке и отворачивался, продолжая разговор. Никаких тайных подношений. Никаких разговоров в коридоре. Ничего. Словно ничего и не было.

К вечеру среды хрупкая вера, зародившаяся на той крыше, начала трескаться и осыпаться, как старая штукатурка. Может, она и правда все себе напридумывала? Может, для него это была просто игра? Еще одна галочка в списке побед. «Задачка со звездочкой решена, можно выкидывать».

Не в силах больше выносить эту пытку неизвестностью, Люмин набрала единственный номер, который мог ей помочь.

— Кэ Цин? У тебя есть минутка? — голос Люмин был тихим и надломленным.

— Для тебя — всегда! — бодро отозвалась она на том конце провода. — Что стряслось? Судя по тону, кто-то умер.

— Хуже, — вздохнула Люмин, зарываясь лицом в подушку. — Я, кажется, умерла от передозировки глупости.

Она сбивчиво, перескакивая с одного на другое, рассказала все. Про Скарамуччу, его знаки внимания, свидание в парке, про крышу, про звезды, про поцелуй. И, конечно, про его куртку, висящую в шкафу как самый ценный и самый болезненный артефакт.

Кэ Цин слушала внимательно, не перебивая.

— Так, подожди, я правильно поняла? — уточнила она, когда Люмин закончила свой трагический монолог. — Главный плейбой факультета, который ни на кого не смотрит дольше пяти минут, тащит тебя на крышу, несет какую-то романтическую чушь про звёзды, отдает свою куртку, а ты считаешь, что это ничего не значит? Люмин, ты серьезно?

— Но он молчит! Уже третий день! — простонала Люмин. — Он ведет себя так, будто меня не существует! Он даже больше не подсовывает мне шоколадки!

— О, небеса! Трагедия вселенского масштаба! Он перестал тебя подкармливать, как бездомного котенка! — саркастически воскликнула Кэ Цин. — А ты не думала, что он, может быть, ждет шага от тебя? Он свою часть сделал. Показал тебе звезды, открылся — ну, насколько такой тип, как он, вообще способен открыться. Он передал мяч на твою половину поля.

— На мою половину? — не поняла Люмин. — Но я… я не знаю, как играть в эту игру! Что я должна сделать? Подойти и спросить: «Эй, а мы теперь встречаемся?»

— Именно! — без колебаний заявила подруга. — Ну, может, не такими словами. Но суть верна. Люмин, пойми, парни вроде него привыкли, что девушки сами на них вешаются. Твоя неприступность — это то, что его зацепило. Но если ты будешь вечно сидеть в своей норе, он решит, что тебе это просто не нужно, и забьет.

— Но это так унизительно… — прошептала Люмин. — А вдруг он рассмеется мне в лицо? Скажет, что я все неправильно поняла?

— А вдруг нет? — голос Кэ Цин стал серьезнее. — Послушай, у тебя есть два варианта. Первый: сидеть, страдать, нюхать его куртку и до конца жизни гадать, «что, если». Второй: собрать всю свою смелость в кулак, подойти к нему и просто спросить, что все это значило. Да, есть риск, что он окажется козлом. Но тогда ты будешь это знать и сможешь спокойно жить дальше. А есть шанс, что ты получишь ответ, который ждешь.

На том конце провода повисла тишина. Люмин обдумывала слова подруги. Они были логичными, правильными и до ужаса страшными.

— Поговори с ним, — настойчиво повторила Кэ Цин. — Просто поговори. Хватит строить теории и читать знаки в том, как он посмотрел или не посмотрел. Ты умная девочка, Люмин. Ты анализируешь древние тексты. Проанализируй уже, наконец, свою собственную жизнь. Подойди к нему. Завтра.

Люмин глубоко вздохнула, чувствуя, как холодная решимость начинает вытеснять страх.

— Хорошо, — сказала она, сама удивляясь твердости в своем голосе. — Я поговорю с ним. Завтра.

Обещание, данное подруге, горело в груди Люмин ярче, чем поцелуй на крыше. Всю ночь она репетировала фразы. Простое «Привет, как дела?». Более смелое «Спасибо за субботу, мне очень понравилось». Или совсем отчаянное «Мы можем поговорить?». К утру в ее голове была каша из сценариев, каждый из которых заканчивался ее полным и унизительным провалом.

День превратился в пытку. Первая попытка поговорить была перед парами. Она увидела его у входа в корпус. Скарамучча стоял один, прислонившись к стене и лениво пролистывая что-то в телефоне. Идеальный момент. Никаких друзей, никакой толпы. Люмин сделала глубокий вдох, шагнула в его сторону… и тут же отступила обратно за угол. Ее сердце колотилось с такой силой, что, казалось, его стук слышен по всему холлу. Нет. Она не может. Не сейчас.

Вторую попытку она сделала после первой пары. Люмин специально вышла из аудитории последней, чтобы не столкнуться с ним в потоке студентов. Она знала, что его следующая лекция в соседнем крыле, и быстрым шагом направилась туда, надеясь «случайно» его перехватить. Но коридоры были уже почти пусты. Она не нашла его. Вероятно, Скарамучча ушел раньше. Облегчение смешалось с острым разочарованием.

После второй пары все студенты как обычно двинулись в столовую. Люмин заметила его за столиком в центре зала. Скарамучча сидел в окружении своей обычной свиты — смех, шум, оживленная беседа. Люмин с подносом в руках застыла у входа. Подойти туда? К ним? Чтобы все эти идеально ухоженные девушки и самодовольные парни уставились на нее? Чтобы прервать их веселье своим жалким «привет»? Она почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Развернувшись, она практически сбежала из столовой, так и не притронувшись к еде.

К концу третьей пары Люмин была полностью разбита. Она провалила свою миссию. Она трусиха. Кэ Цин будет разочарована. А Скарамучча… он, наверное, уже и забыл о ее существовании. Понуро брела она по опустевшему коридору, мысленно проклиная свою нерешительность.

— Забавно смотреть, как ты весь день крутишься вокруг и не решаешься подойти.

Голос раздался прямо за ее спиной. Люмин застыла на месте, как пойманный на месте преступления воришка. Она медленно обернулась.

Скарамучча стоял, прислонившись к стене, и смотрел на нее с хорошо знакомой насмешливой ухмылкой. В его руках не было телефона, он не разговаривал с друзьями. Он просто стоял и наблюдал. За ней. Весь день.

— Я… я не… — начала лепетать она, щеки вспыхнули от стыда. Его проницательность была обезоруживающей.

— Не крутилась? — он выгнул бровь. — Утром у входа. После первой пары в другом крыле. После второй пары в столовой. Хочешь, продолжу?

Люмин молчала, вжав голову в плечи. Ей хотелось провалиться сквозь землю. Он оттолкнулся от стены и сделал несколько шагов к ней, сокращая расстояние. Его ухмылка стала мягче, в ней проскальзывало что-то похожее на снисхождение.

— Поэтому я решил облегчить твои страдания.

Скарамучча остановился прямо перед ней, так близко, что ей пришлось поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Хватит играть в шпионов, звездочка, — его голос понизился, стал тише, интимнее. — Если хочешь меня видеть — просто подойди. Если хочешь что-то сказать — скажи. Я не кусаюсь, — он сделал паузу, и его глаза хитро блеснули. — Почти.

Он протянул руку и легким, почти невесомым движением убрал с ее лица выбившуюся прядь волос, задержав пальцы у ее виска на долю секунды.

— Так что ты хотела мне сказать? — спросил Скарамучча, и в его голосе не было и тени насмешки. Только чистое, неподдельное ожидание.

И Люмин поняла. Он дал ей шанс проявить инициативу, а когда увидел, что она не справляется, просто убрал все препятствия с ее пути, взяв все в свои руки. Как и всегда.

Его вопрос — «Так что ты хотела мне сказать?» — повис в воздухе, лишая ее последних путей к отступлению. Стены коридора словно сдвинулись, оставляя ее одну, беззащитную, под его внимательным, изучающим взглядом. Все отрепетированные фразы вылетели из головы. Осталась только звенящая, паническая честность.

— Я… — Люмин сглотнула, чувствуя, как горит лицо. Взгляд метнулся к его руке, которая все еще была непозволительно близко. — Я хотела спросить… то есть, я не знала… после субботы…

Она замолчала, слова застревали в горле. Говорить было так же трудно, как дышать под водой. Скарамучча не торопил. Он просто ждал, его темные глаза не отрывались от ее лица, фиксируя каждую смену эмоций, каждый оттенок румянца на ее щеках.

Люмин сделала глубокий, дрожащий вдох, зажмурилась на секунду и выпалила на одном дыхании, боясь остановиться и потерять остатки смелости:

— Ты ничего не писал и не подходил, и я подумала, что… что все это ничего не значило. Что это была просто… ну, просто одна встреча. А поцелуй… он был ошибкой, или шуткой, или ты просто… я не знаю! Я подумала, что, может, ты поспорил с друзьями, или тебе стало скучно, и ты решил развлечься, а теперь тебе больше не интересно, и я… я чувствую себя полной дурой, потому что я, кажется, все себе напридумывала!

Люмин замолчала, тяжело дыша, словно пробежала марафон. Ее голос к концу фразы сорвался до отчаянного шепота. Она вцепилась пальцами в ремешок своей сумки так, что побелели костяшки, и уставилась в пол, не в силах вынести его взгляд. Вот и все. Она сказала это. Выставила на всеобщее обозрение свои самые жалкие, самые унизительные страхи. Теперь Скарамучча точно рассмеется и уйдет, оставив ее одну с ее глупостью. Желание развернуться и сбежать было почти невыносимым.

В коридоре повисла тишина. Тягучая, плотная. Люмин слышала только стук собственного сердца. А потом она услышала тихий, низкий смешок. Не злой, не издевательский. Скорее, уставший и капельку изумленный.

— Господи, Люмин, — выдохнул он. — Какая же каша у тебя в голове.

Она рискнула поднять на него глаза. Скарамучча смотрел на нее, и на его лице была сложная смесь эмоций: легкое раздражение, удивление и что-то еще, что она не могла расшифровать. Что-то теплое.

— Поспорил с друзьями? — он медленно покачал головой, словно не веря своим ушам. — Ты серьезно думаешь, что мне нужно спорить, чтобы поцеловать девушку? И что из всех возможных вариантов для спора я бы выбрал самую упрямую и пугливую мышку на всем факультете?

Его слова, хоть и были колкими, несли в себе странное успокоение. Скарамучча сделал еще один шаг, и теперь их разделяли считанные сантиметры. Он наклонился, заставив ее снова поднять голову, и заговорил тише, так, чтобы его слова достигали только ее.

— Я не писал, потому что ждал, когда ты сама решишься. Мне не нужна ручная зверушка, которая делает только то, что ей прикажут. Мне нужна та, кто сможет сделать шаг навстречу. Я не подходил, потому что наблюдал, как ты борешься сама с собой. И, признаюсь, это было чертовски мило.

Его рука снова поднялась к ее лицу, но на этот раз он не убрал прядь волос. Он мягко провел большим пальцем по ее пылающей щеке.

— А поцелуй, звездочка… — его голос стал хриплым. — Был одной из вещей за тот вечер, которая не была шуткой. И единственной ошибкой было то, что он был всего один.

Он замолчал, его взгляд опустился на ее губы, и Люмин затаила дыхание. Весь мир сузился до этого пустого коридора и пространства между ними. Ее страхи, сомнения, чувство неловкости — все это улетучилось, вытесненное его близостью и его словами.

— Поняла? — тихо спросил он, возвращая взгляд к ее глазам. — Или мне нужно нарисовать схему и повесить в деканате, чтобы до тебя дошло?

И Люмин, глядя в его темные, как ночное небо на той самой крыше, глаза, наконец, позволила себе улыбнуться. Смущенно, робко, но искренне.

— Кажется… поняла.

Ее робкая улыбка, кажется, удовлетворила его. Но лишь на мгновение. Он чуть нахмурился, словно решил, что простых слов и намеков для этой особо сложной «задачки» недостаточно. Нужны были факты. Железобетонные и неоспоримые.

— И чтобы до тебя точно дошло, — Скарамучча понизил голос, и в нем зазвучали стальные, не терпящие возражений нотки. Он чуть наклонил голову, глядя на нее сверху вниз, и каждое его слово было четким и весомым. — Ты моя девушка. Если у тебя, конечно, нет возражений.

Люмин ошеломленно моргнула, пытаясь переварить услышанное. Моя. Девушка. Эти два слова никак не хотели складываться в единую картину в ее сознании.

Он, видя ее замешательство, слегка цокнул языком.

— ДЕ-ВУ-ШКА.

С каждым слогом он легонько, но настойчиво, тыкал указательным пальцем ей в лоб. Раз. Два. Три. Это было так неожиданно и по-детски, что сбивало с толку еще больше.

— Забей это в эту свою умненькую головку и не забывай, — закончил он, убирая палец, но оставляя на ее коже фантомное ощущение своего прикосновения. — Вопросы? Предложения? Жалобы?

Скарамучча выпрямился, скрестив руки на груди, и смерил ее вызывающим, почти деловым взглядом. Словно они не чувства обсуждали, а подписывали контракт, и сейчас он зачитывал ей самый главный пункт.

— Ну так что? — он выгнул бровь, на его губах снова заиграла тень самодовольной ухмылки. — Возражения есть?

Люмин стояла, ошарашенная, с пылающими щеками и следом от его пальца на лбу. Он не спросил, хочет ли она быть его девушкой. Он не предложил ей встречаться. Он просто поставил ее перед фактом. В своей неподражаемой, наглой, самоуверенной манере. Он не оставил ей пространства для сомнений, для ее вечных «а что, если» и «может быть». Он просто взял и решил все за нее.

И это было… идеально. Это было именно то, что ей было нужно. Не намеки, которые можно было неверно истолковать, не вопросы, на которые она бы побоялась ответить «да». А утверждение. Факт. Неоспоримая истина, исходящая от него.

Люмин посмотрела ему в глаза, и впервые за все время их знакомства в ее взгляде не было страха. Только удивление, облегчение и что-то еще, очень похожее на счастье. Она медленно, почти торжественно, покачала головой.

— Нет, — ее голос прозвучал тихо, но на удивление твердо. — Возражений нет.

Уголки его губ дрогнули и поползли вверх в полноценной, довольной улыбке. Той самой, от которой у первокурсниц подкашивались колени. Но сейчас эта улыбка была предназначена только ей.

— Вот и отлично, — сказал Скарамучча. — Тогда не теряйся больше, звездочка. И не прячься. А теперь, с твоего позволения, я побежал на пару. Увидимся.

* * *

Статус «девушка Скарамуччи» оказался тяжелой ношей. Теоретически, Люмин все поняла. Практически — она понятия не имела, что с этим делать.

Как ведут себя девушки таких парней, как он? Нужно ли теперь постоянно быть рядом? Держать его за руку? Ждать после пар? А что, если она ему помешает? Что, если его друзья будут смеяться над ней? Что, если он сам поймет, что совершил ошибку, связавшись с такой, как она?

Эти вопросы роились в ее голове, парализуя волю. Весь следующий день она снова избегала его, прячась за книгами и углами, но теперь к привычной неуверенности добавилось острое чувство вины. Он же сказал ей «не теряйся». А она опять теряется.

Последняя пара закончилась. Студенты шумной толпой вывалились в коридор. Люмин увидела его — он закинул рюкзак на одно плечо и в своей обычной расслабленной манере направился в сторону выхода, к раздевалкам.

Или сейчас, или никогда. Ее тело отказывалось подчиняться. Ноги словно вросли в пол. «Ты его девушка, — твердил внутренний голос, который почему-то говорил интонациями Кэ Цин. — Ты имеешь на это право».

Она заставила себя сделать шаг. Потом еще один. Сердце колотилось о ребра, как птица о прутья клетки. Люмин догнала его, когда он был уже почти у лестницы. Ее рука на долю секунды дернулась, чтобы коснуться его локтя, но в последний момент она ее отдернула.

— Скарамучча?

Он остановился и обернулся. Его лицо было непроницаемым. Он просто смотрел на нее, ожидая. Люмин сглотнула. Все отрепетированные фразы снова испарились. Осталось только то, что было на сердце — робкая, почти детская просьба.

— А можно… я пойду домой с тобой? — выпалила она, тут же заливаясь краской. Чтобы ее слова не прозвучали совсем уж жалко, она торопливо добавила, глядя куда-то ему в плечо: — Нам вроде в одну сторону…

Она замерла, ожидая чего угодно: насмешки, снисходительного вздоха, отказа. Она уже была готова пробормотать «ой, извини, глупость сказала» и сбежать. Скарамучча молча смотрел на нее несколько долгих секунд. Потом уголок его губ медленно пополз вверх в знакомой ухмылке.

— Можно, — сказал он. И эта ухмылка стала шире. — Странный вопрос.

Скарамучча не стал ждать, пока она переварит его ответ. Он просто протянул руку, перехватил ремешок ее тяжелого рюкзака и с легкостью закинул его себе на второе плечо. Теперь он нес и свой рюкзак, и ее.

— Эй! — запротестовала она. — Он тяжелый, я сама…

— Я знаю, что тяжелый, — перебил он, даже не посмотрев на нее. — Поэтому и несу. Пошли, звездочка, а то так и будешь столбом стоять до утра.

Он развернулся и пошел к лестнице, не проверяя, идет ли она за ним. Он просто знал, что пойдет. А Люмин, ошарашенная этим простым, но таким значимым жестом, поспешила за ним. Ее рюкзак на его плече выглядел до странности правильно. Он не просто разрешил ей пойти с ним. Он без лишних слов убрал то, что ей мешало, и показал, что теперь они идут вместе. И ее ноша — это и его ноша тоже.

Она догнала его на лестничной площадке, и когда он на мгновение обернулся, чтобы убедиться, что она рядом, она несмело улыбнулась. На этот раз в ее улыбке было чуть меньше страха и чуть больше уверенности.

Вечер прошел в тумане. Они дошли до развилки, где их пути расходились. Он молча снял ее рюкзак со своего плеча и протянул ей.

— Увидимся завтра, звездочка, — сказал он и, не дожидаясь ответа, развернулся и ушел.

А Люмин осталась стоять, прижимая к себе лямки рюкзака, который все еще хранил тепло его плеча. Облегчение от того, что она смогла подойти, быстро сменилось новой, еще более мощной волной паники.

Что дальше? Это теперь будет так всегда? Она должна каждый раз проявлять инициативу? А что, если она сделает что-то не так?

Добравшись до своей комнаты, она бросила рюкзак на пол и, не раздеваясь, схватилась за телефон. Ее пальцы сами набрали номер Кэ Цин

— Кэ Цин! — выпалила она в трубку, едва подруга ответила, не дав ей и шанса поздороваться. — Я не знаю, как вести себя как девушка Скарамуччи!

На том конце провода послышался тяжелый вздох.

— Так, Люмин, глубокий вдох. Выдох. Что случилось на этот раз?

— Нет! Все было… хорошо! — голос Люмин был на грани истерики. — Я заставила себя подойти к нему после пар. Спросила, можно ли пойти с ним. Он… он взял мой рюкзак и нес его всю дорогу!

— И это… плохо? — в голосе Кэ Цин слышалось искреннее недоумение. — По-моему, это уровень романтики, запредельный для такого циника, как он. Звезды сегодня благоволили тебе.

— Дело не в том, что он сделал, а в том, что ТЕПЕРЬ должна делать Я! — Люмин начала мерить шагами свою маленькую комнату. — Это что, теперь моя обязанность? Каждый раз подходить первой? А что, если я подойду, а он будет с друзьями? Что мне делать, стоять в сторонке, как идиотка? А если они начнут надо мной смеяться? А за руку… мы должны держаться за руку? А кто должен первый ее взять? А если я попробую, а он отдернет? А мне нужно писать ему первой? А о чем? «Привет, как дела?» — это так глупо! Я ничего не знаю, Кэ Цин! Я чувствую себя самозванкой! Как будто я надела чужое платье, которое мне велико, и оно вот-вот свалится, и все увидят, какая я на самом деле скучная и нелепая.

Поток слов оборвался, Люмин тяжело дышала, вцепившись в телефон. Кэ Цин помолчала, давая подруге выдохнуть.

— Так, стоп, — ее голос был спокойным и твердым, как скала. — Останови этот ураган самобичевания. А теперь слушай меня внимательно, Люмин. Очень внимательно.

— Во-первых, нет никакой инструкции «Как быть девушкой Скарамуччи», издание первое. Ее не существует. Во-вторых, и это самое главное, — Кэ Цин сделала паузу для пущего эффекта. — Вспомни, кого он выбрал. Он выбрал тебя. Тихую, умную, неуклюжую Люмин, которая сидит в библиотеке, краснеет от каждого взгляда и не знает, о чем говорить с парнями. Он не выбирал королеву бала, которая щебечет без умолку и знает все правила светского флирта. Ты поняла?

— Но…

— Никаких «но»! — отрезала Кэ Цин. — Он прекрасно видел, кого выбирал. Ему почему-то нужна именно такая, как ты. Со всеми твоими «не знаю» и «боюсь». Так что твой главный козырь — это быть собой.

— Быть собой? — прошептала Люмин. — Но это же… скучно.

— Для него, очевидно, нет, — хмыкнула Кэ Цин. — Так что вот тебе мой прогноз и совет. Хочешь подождать его после пар? Подожди. Не хочешь или боишься — не жди. Он достаточно наглый, чтобы найти тебя самому, если захочет. Хочешь взять за руку? Просто протяни свою, когда будете идти рядом. Если он захочет, он ее возьмет. Хочешь написать? Напиши о какой-нибудь глупости, которую вычитала в книге, или скинь смешную картинку. Не пытайся быть «интересной». Ты ему уже интересна. Тебе не нужно играть роль, Люмин, — закончила она уже мягче. — Тебе нужно просто быть. Просто быть рядом с ним. И позволить ему быть рядом с тобой. Перестань думать о том, как ты выглядишь со стороны, и начни чувствовать, что происходит между вами.

— Просто быть… — повторила Люмин, как мантру. — Звучит так просто и так сложно одновременно.

— Все гениальное просто, моя дорогая, — усмехнулась Кэ Цин. — А теперь иди выпей чаю с ромашкой и ложись спать. Твоим нервным клеткам нужен отдых. Завтра новый день, и новые возможности для твоего очаровательного невроза. И, Люмин… просто дыши.

Повесив трубку, Люмин еще долго сидела на краю кровати. «Просто быть». Может, подруга права? Может, ей и правда не нужно ничего из себя строить? Может, достаточно просто… быть его звездочкой? Эта мысль была одновременно пугающей и невероятно освобождающей.

* * *

Совет Кэ Цин «просто быть» оказался сложнее, чем любая теорема. Люмин отчаянно пыталась, но ее многолетние привычки и неуверенность постоянно брали верх. Это выливалось в серию «глупостей», как их про себя называл Скарамучча, которые одновременно раздражали и умиляли его.

Однажды Скарамучча стоял, прислонившись к стене, и разговаривал с одним из парней из своей компании. Люмин, как и договаривались, ждала его после пары. Она нерешительно топталась в нескольких метрах, боясь подойти и прервать их разговор. Наконец, парень ушел, и Скарамучча повернулся к ней.

— Чего стоишь там? — спросил он, выгибая бровь.

— Я не хотела мешать, — пролепетала она, подходя ближе.

— Ты не мешаешь. Ты ждешь меня. Это разные вещи.

Она кивнула, глядя в пол. Они молча пошли к выходу. Люмин теребила ремешок сумки, судорожно соображая, о чем говорить. Наконец, она набралась смелости.

— Скарамучча…

— М?

— А… можно я… сегодня сяду с тобой в столовой?

Он резко остановился и посмотрел на нее так, словно она спросила разрешения дышать.

— Что?

— Ну… ты обычно сидишь с друзьями, и я не знаю, можно ли мне…

Его лицо на мгновение стало непроницаемым, а потом он издал тихий, почти беззвучный смешок.

— Люмин, — он шагнул к ней и легонько щелкнул ее по носу. — Хватит спрашивать разрешения на то, что принадлежит тебе по праву. Ты моя девушка. Ты можешь сидеть со мной, стоять со мной и даже танцевать на столе, если захочешь. Хотя с последним лучше повременить. Поняла?

Она ошарашенно кивнула, чувствуя, как горит кончик носа. Она правда села с его друзьями, но они, кажется, ее даже не заметили. Люмин чувствовала себя очень неловко, поэтому наспех запихнула в себя свой обед и убежала.

Вечером Скарамучча готовился к какому-то важному зачету. Люмин знала это и пообещала себе не отвлекать его. Но ее тревожность не дремала. Ей хотелось написать ему. И слова Кэ Цин «хочешь написать — напиши» еще больше подтолкнули к действию. Взяв телефон, она написала:

Люмин

Привет. Не отвлекаю?

Скарамучча

Уже отвлекла. Что хотела?

Его краткость заставила ее сердце сжаться. Она тут же начала печатать извинения.

Люмин

Ой, прости, пожалуйста! Я не хотела! Просто хотела спросить, все ли у тебя хорошо.

Скарамучча

Было хорошо, пока ты не начала извиняться за то, что написала.

Люмин

Прости! Я больше не буду. Просто… могу я написать тебе завтра утром? Или лучше не стоит?

В этот момент ее телефон зазвонил. На экране высветилось «Скарамучча». Она в панике приняла вызов.

— Люмин, — его голос в трубке был смертельно спокойным, и это было хуже, чем если бы он кричал. — Если ты сейчас же не перестанешь спрашивать у меня разрешения на каждое сообщение, я приеду и утоплю твой телефон в унитазе. Ты хочешь мне что-то написать? Пишешь. Хочешь позвонить? Звонишь. Если я буду занят — я не отвечу. Это ясно?

— Д-да, — пролепетала она.

— Вот и отлично. Делай давай домашку. И не смей больше извиняться.

В выходные он потащил ее в кофейню. Они сидели за столиком, и он рассказывал какую-то смешную историю про их преподавателя. Люмин слушала, улыбалась, но чувствовала себя скованно.

— Что с тобой? — прервал он свой рассказ. — Ты сидишь так, будто между нами стеклянная стена.

— Все в порядке, — соврала она.

— Не ври, — отрезал он. — В чем дело?

— Просто… твои друзья… они за тем столиком. И они смотрят на нас.

Скарамучча медленно повернул голову. Действительно, в другом конце зала сидела пара его приятелей и открыто пялились на них. Он снова повернулся к Люмин.

— И что?

— Ну… я не знаю. Мне неловко. Может, они думают, что я тебе не пара.

— А мне плевать, что они думают, — его голос стал жестким. — Почему тебе не плевать?

Она не нашлась что ответить. Он вздохнул, его взгляд смягчился. Скарамучча протянул руку через стол и накрыл ее ладонь, лежавшую на столешнице. Его прикосновение было теплым и уверенным.

— Люмин. Посмотри на меня. — Она подняла на него глаза. — Единственный человек, чье мнение о нас должно тебя волновать, — это я. А мое мнение ты знаешь. Все остальные могут идти лесом. Договорились?

Он слегка сжал ее пальцы, и она почувствовала, как невидимая стена между ними рушится. Она робко кивнула.

— А теперь, — он отпустил ее руку и откинулся на спинку стула, — можно я задам тебе глупый вопрос?

— Какой? — удивилась она.

— Могу я съесть твой круассан? А то ты на него так смотришь, будто боишься его обидеть.

Люмин посмотрела на свой нетронутый десерт и впервые за весь день рассмеялась — свободно и искренне. Он улыбнулся в ответ. Кажется, он только что скопировал её, и это выглядело… Забавно.

* * *

После очередного «воспитательного» разговора со Скарамуччей и поддерживающей беседы с Кэ Цин, Люмин пришла к выводу, что так больше продолжаться не может. Она либо научится быть рядом с ним, либо ее тревожность просто сведет ее с ума, а его — выведет из себя окончательно.

Она дала себе установку: сегодня. Сегодня она сделает то, чего боится больше всего. Она увидела их после пар, у выхода из корпуса. Классическая сцена: Скарамучча в центре, пара его друзей и две девушки, одна из которых, особенно красивая и яркая, что-то оживленно ему рассказывала.

У Люмин внутри все похолодело. Старый инстинкт кричал: «Беги! Спрячься! Ты здесь лишняя!». Она уже почти развернулась, чтобы уйти, но тут ее взгляд встретился со взглядом Скарамуччи. Он заметил ее. На его лице не дрогнул ни один мускул, он не подал ей никакого знака, просто продолжил слушать щебечущую девушку.

Но Люмин поняла. Это был тест. Негласный вызов. «Ну, давай, звездочка. Покажи, на что способна».

Сделав глубокий вдох, который обжег легкие, она пошла вперед. Каждый шаг отдавался гулким эхом в ее ушах. Чем ближе она подходила, тем громче становился их смех и тише — ее уверенность. Она чувствовала себя маленькой серой мышкой, добровольно идущей в клетку с гепардами.

Она остановилась в паре шагов от компании. Разговор смолк. Все пять пар глаз уставились на нее. Наступила оглушительная тишина. Люмин сфокусировала все свое внимание на нем, игнорируя остальных.

— Привет, Скарамучча! — ее голос прозвучал на удивление ровно, хоть и немного выше, чем обычно.

Он медленно повернул к ней голову. На его лице было выражение крайнего удивления, которое он, впрочем, тут же скрыл за маской насмешливой незаинтересованности.

— Привет, — протянул он, словно они были едва знакомы.

Люмин заставила себя не отвести взгляд. Один из парней, здоровяк по имени Аратаки Итто, хмыкнул, но скорее недоуменно, чем зло. Она перевела его на остальных. Второй парень, Тома, смотрел с любопытством, а девушки — с откровенной, ледяной неприязнью.

— И вам… — она сглотнула, чувствуя, как щеки начинают гореть. — Тоже… Привет…

Ее приветствие повисло в воздухе, неловкое и неуместное. Один из парней хмыкнул. Красивая девушка скривила губы.

— Скара, ты не познакомишь нас со своей… знакомой? — протянула она, и слово «знакомой» прозвучало как оскорбление.

Прежде чем Люмин успела испариться от стыда, Скарамучча лениво взял Люмин за руку.

— Это Люмин, — его голос был ровным, но в нем прозвучала сталь. — Моя девушка.

В компании на секунду воцарилась гробовая тишина. Итто удивленно присвистнул. Вторая девушка округлила глаза. А первая, которую, как выяснилось, звали Тиори, скривила свои идеально очерченные губы в подобии улыбки.

— Девушка? — переспросила она с вежливым недоверием. — Надо же. А мы и не знали, что тебе нравятся… такие.

Чтобы разрядить обстановку, Итто громко хлопнул себя по колену.

— Кстати, Скара, ты идешь в субботу к Кадзухе на вечеринку? Говорят, будет нечто! Вся элита собирается!

Вторая девушка, Куки Синобу, тут же подхватила тему, повернувшись к Люмин с покровительственной улыбкой.

— Ой, Люмин, ты, наверное, не знаешь, Кадзуха — он с нашего потока. Устраивает лучшие вечеринки в городе.

Люмин почувствовала, что должна что-то сказать. Просто кивать и молчать было бы еще хуже. Она судорожно цеплялась за знакомые слова, пытаясь вставить их в чужой, непонятный разговор.

— Вечеринки… — тихо начала она, и все взгляды снова обратились к ней. — Когда много людей, шум, музыка… Я читала, что такие массовые мероприятия — это на самом деле способ борьбы с экзистенциальной пустотой и страхом одиночества.

Наступила такая тишина, что, казалось, было слышно, как в другом конце коридора пролетел комар. Итто непонимающе почесал в затылке. Тиори замерла на секунду, а потом издала короткий, резкий смешок.

— Экзистенциальная пустота? — переспросила она, глядя на Люмин как на диковинное насекомое. — Милая, мы просто идем пить и танцевать. Не усложняй.

Щеки Люмин вспыхнули так, будто ей дали пощечину. Она сказала глупость. Несусветную, претенциозную глупость. Ей захотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, раствориться. Она вжала голову в плечи, готовая к новой порции насмешек. Но их не последовало.

— Хватит, Тиори, — голос Скарамуччи был тихим, но от него повеяло холодом.

Он повернулся к Люмин, полностью игнорируя остолбеневших друзей. Его лицо было, как всегда, непроницаемым, но в глубине глаз мелькнуло что-то похожее на… веселье?

— Пойдем, — сказал он, и это был не вопрос. — У меня от их пустой болтовни разболелась голова.

И прежде чем кто-либо успел что-то сказать, он взял Люмин за руку. Просто взял ее холодную, дрожащую ладонь в свою — теплую и сильную. Это был жест, который говорил громче любых слов. Публичный. Собственнический. Окончательный.

Он повел ее прочь от застывшей компании. Они отошли на приличное расстояние, прежде чем Люмин смогла выдавить из себя хоть слово.

— Прости… — прошептала она, не поднимая головы. — Я сказала такую глупость…

— Это была не глупость. Но в следующий раз, — он чуть крепче сжал ее руку, — когда захочешь сказать что-то умное, говори это мне. Им бесполезно.

Он снова потянул ее за собой, и Люмин, идя рядом с ним и чувствуя тепло его ладони, впервые поняла одну простую вещь. Ей не нужно было нравиться его друзьям. Ей не нужно было ничего им доказывать. Ей нужно было просто быть рядом с ним. А он позаботится обо всем остальном.

Люмин не была немой или косноязычной. Наедине с Кэ Цин она могла долго говорить о всяких глупостях и сплетнях, или с преподавателем на консультации она могла часами обсуждать сложные концепции. Ее проблема была в другом. Как только на нее обращалось внимание больше одного человека, особенно если это были незнакомые или «крутые» люди, в ее голове будто щелкал тумблер. Слова застревали в горле, мысли путались, а голос становился тихим и неуверенным. Она начинала говорить, но делала это так, словно заранее извинялась за то, что занимает чужое время. И компания Скарамуччи стала для нее идеальным полигоном для провалов.

Они сидели в кофейне. Тома рассказывал о смешном случае, который произошел с ним на подработке. Все смеялись. Когда смех утих, Скарамучча, заметив, что Люмин хочет что-то сказать, неожиданно обратился к ней.

— Люмин, а у тебя было что-нибудь забавное в последнее время?

Все взгляды тут же сфокусировались на ней. Этого было достаточно, чтобы запустить механизм паники.

— Ну… да, было, — начала она, и голос ее прозвучал на полтона выше, чем нужно. — Я на днях шла из библиотеки… и… э-э-э… там, знаете, есть такой небольшой сквер…

Она сделала паузу, пытаясь собрать мысли в кучу. Итто уже начал нетерпеливо барабанить пальцами по столу.

— И вот… я иду, а навстречу мне бежит белка, — продолжила Люмин, ее голос стал еще тише. — Совершенно ручная, видимо. И она… она подбежала ко мне и…

— Ой, кстати, о белках! — громко перебила ее Тиори, не выдержав затянувшейся паузы. — Скара, помнишь, как мы в прошлом году в парке кормили их орешками, а одна залезла Итто на голову и не хотела слезать?

Компания тут же оживилась, переключившись на новую, более динамичную историю. Все, кроме Скарамуччи, забыли, что Люмин вообще что-то начинала рассказывать. Она сжалась, чувствуя себя невидимкой, и уставилась на свою чашку с остывшим кофе. Скарамучча ничего не сказал, но его взгляд, брошенный на Тиори, стал ледяным.

Разговор плавно зашел о новом, нашумевшем фильме, который все посмотрели, и эмоции от просмотра требовали выхода.

— Полная чушь! — безапелляционно заявил Итто. — Два часа потраченного времени.

— А мне понравилось, — возразила Куки Синобу. — История трогательная.

— А ты что думаешь, Люмин? — спросил Тома, пытаясь вовлечь ее в разговор. Тома тут был добрее всех, как казалось Люмин.

— Мне кажется, фильм… он довольно многослойный, — начала она, запинаясь. — С одной стороны, да, сюжет кажется простым, но если посмотреть… эм… на символизм… например, сцена с дождем… она ведь не просто так… это как бы… метафора…

Она говорила медленно, неуверенно, постоянно делая паузы, словно нащупывая слова в темноте. Ее потуги не выдержал Итто.

— Да какой символизм, Люмин! Просто дождь пошел, потому что по сценарию нужен был драматичный момент! — он махнул рукой. — Ладно, проехали с фильмом. Кто идет завтра на нашу игру в баскет? Нам нужна поддержка!

Тема снова была уведена. Мнение Люмин утонуло, не успев сформироваться. Она поджала губы, чувствуя знакомое жжение в глазах. Ее просто не слушают. Будто ее слова не имеют веса.

Скарамучча молчал. Он видел все. Он видел, как она тушуется, как теряет нить повествования, как ее голос затихает, стоит кому-то проявить нетерпение. Он видел, как легко ее перебить и проигнорировать.

Позже, когда они шли домой вдвоем, он нарушил молчание.

— Почему ты позволяешь им это делать? — спросил он без предисловий.

— Что делать? — не поняла она.

— Перебивать тебя. Не слушать.

— Они не со зла… — Люмин пожала плечами, глядя себе под ноги. — Наверное, я просто скучно рассказываю.

— Ты не скучно рассказываешь, — отрезал он. — Ты рассказываешь так, будто сама не веришь в то, что говоришь. Говоришь тихо, делаешь длинные паузы. Ты сама даешь им понять, что тебя можно прервать.

Его слова были жестокими, но правдивыми. Люмин даже не была уверена, стала бы она слушать сама себя.

— Я… я не могу по-другому, — прошептала она. — Когда все на меня смотрят, я теряюсь.

Они дошли до ее дома. Скарамучча остановился и повернулся к ней, дабы передать сумку, которую он помогал ей нести.

— Значит, будем учиться, — сказал он.

— Учиться? Чему?

— Говорить так, чтобы тебя слушали, — он усмехнулся, но в его глазах не было насмешки. — Завтра в той же кофейне. Ты расскажешь мне историю про белку от начала и до конца. И если кто-то посмеет тебя перебить… — он сделал паузу, — …он об этом пожалеет. А ты… ты просто будешь говорить. Громко и четко. Как будто рассказываешь самому важному человеку в мире. Мне, — он наклонился и легко коснулся губами ее лба. — Поняла, звездочка?

Люмин смотрела на него, и сквозь пелену страха и неуверенности в ней зарождалась крошечная, но упрямая решимость. Может, у нее и правда получится. Если он будет рядом.

На следующий день Люмин шла в кофейню как на эшафот. Всю ночь она репетировала историю про белку, доводя ее до абсурдного совершенства. Она продумала интонации, паузы, даже жесты. Но чем ближе она подходила к месту встречи, тем сильнее ее охватывал ледяной ужас.

Компания была в сборе. Скарамучча сидел во главе стола, как король на троне, и лениво помешивал ложечкой свой эспрессо. Он поднял на нее глаза, когда она подошла, и едва заметно кивнул на пустое место рядом с собой. Люмин села, чувствуя себя овцой, добровольно пришедшей в волчье логово.

— Ну что, все в сборе, — протянул Итто. — Я как раз рассказывал, как мы вчера с парнями…

— Помолчи, Итто, — прервал его Скарамучча, даже не повысив голоса. В его тоне была такая ледяная власть, что здоровяк тут же захлопнул рот. Скарамучча повернулся к Люмин. Весь стол затих, наблюдая за ними.

— Люмин, — сказал он громко и четко, так, чтобы слышали все. — Вчера ты не закончила рассказывать историю про белку. Мне интересно.

Люмин почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. Он делает это. Прямо сейчас. На глазах у всех. Она посмотрела на него с немой мольбой, но его взгляд был твердым и выжидающим. Он не отступит. Она сделала судорожный вдох.

— Да, так вот… — начала она, ее голос предательски дрожал. — Я шла из библиотеки… и…

Она вспомнила его слова: «Говори так, будто рассказываешь мне». Она сфокусировалась на его лице, на том, как внимательно он ее слушает, и попыталась игнорировать остальных.

— …и навстречу мне выбежала белка. Она остановилась, посмотрела на меня, а потом… начала делать что-то странное. Она бегала кругами и как будто кланялась. Я подумала, может, она голодная, но у меня с собой ничего не было.

Она говорила чуть громче, чем вчера, стараясь не делать длинных пауз. История была глупой, но она продолжала, потому что он ее об этом попросил.

— Я присела на корточки, и она подбежала совсем близко. И я увидела, что у нее в зубах…

— Ой, да кому интересны эти белки! — громко и нетерпеливо воскликнула Тиори, закатив глаза. Она взяла свой латте, украшенный пышной шапкой взбитых сливок. — Давайте лучше обсудим, куда пойдем в пятницу. Есть предложение сходить в новый караоке-бар…

Дальше произошло то, чего не ожидал никто. Скарамучча не сказал ни слова. Его движения были плавными, быстрыми и абсолютно безжалостными. Он протянул руку через стол, взял стаканчик с латте из руки Тиори, и, прежде чем она успела среагировать, спокойно и методично перевернул его ей на колени.

Горячий кофе хлынул на ее дорогие дизайнерские джинсы, взбитые сливки шлепнулись на бедро нелепым белым пятном. Тиори вскрикнула — от неожиданности и от обжигающего тепла. Весь стол замер в гробовом молчании. Все смотрели на мокрое, липкое пятно на джинсах Тиори, а потом — на совершенно спокойное, даже скучающее лицо Скарамуччи.

— Ой, — произнес он с притворной небрежностью, глядя на испорченную одежду. — Кажется, я тебя перебил. Неприятно, правда?

Он отпустил пустой стаканчик, который с глухим стуком упал на стол, и достал из кармана несколько купюр, бросив их на стол рядом с девушкой.

— Это на химчистку. И на новые джинсы.

Затем он повернулся к Люмин, которая сидела с широко раскрытыми глазами, не в силах поверить в происходящее. Его лицо мгновенно смягчилось.

— Прости, мы отвлеклись, — его голос был мягким, контрастируя с жестокостью его поступка. — Так что у нее было в зубах?

Тиори сидела, униженная, с дрожащими губами и мокрыми джинсами, не в силах выдавить ни слова. Итто и Тома смотрели на Скарамуччу со смесью страха и восхищения. Они знали, что он может быть резким, но такая публичная и холодная расправа была чем-то новым.

— Скарамучча… — прошептала Люмин, ей было одновременно страшно и почему-то дико… защищенно.

— Я слушаю, — повторил он, полностью игнорируя назревающую драму. Для него существовала только она и ее незаконченная история.

Люмин посмотрела на него, на то, как далеко он готов зайти, чтобы ее услышали. Это было шокирующе. Это было неправильно. Но это работало. Он не просто создал для нее безопасное пространство — он выжег его огнем и мечом посреди вражеской территории.

Она сделала глубокий вдох, ее голос, на удивление, прозвучал твердо и чисто в оглушительной тишине.

— У нее в зубах был маленький блестящий фантик от конфеты. Она принесла его и положила мне на ботинок. А потом убежала. Наверное, это был ее подарок.

— Вау! Иногда белки бывают такими забавными! — искренне восхитился Итто, когда Люмин закончила рассказ.

Она посмотрела Скарамучче в глаза. Он слегка улыбнулся, и в этой улыбке было абсолютное удовлетворение. Тиори, всхлипнув, поднялась и, схватив свою сумку, выбежала из кофейни, оставляя за собой шлейф из запаха кофе и унижения. Скарамучча проводил ее скучающим взглядом и снова повернулся к Люмин.

— Видишь? — сказал он тихо. — Ничего сложного. Нужно просто правильно объяснить людям правила.

Люмин молчала. Она не знала, восхищаться им или бояться его. Но одного она теперь точно не боялась — того, что ее кто-то перебьет.

Сначала это было похоже на волшебство. Стоило Люмин начать говорить, как за столом воцарялась благоговейная тишина. Итто откладывал телефон, Тома переставал ерзать на стуле, даже Синобу смотрела на нее с преувеличенным вниманием. Никто больше не перебивал. Никто не уводил тему. Они слушали.

Но очень скоро Люмин поняла, что это не волшебство. Это был страх. Они слушали ее не потому, что им было интересно. Они слушали, потому что боялись последствий. В их глазах, устремленных на нее, она видела не интерес, а напряженное ожидание. Они смотрели не столько на нее, сколько на Скарамуччу, который сидел рядом, как молчаливый судья, готовый в любой момент вынести приговор.

Ее голос, который должен был окрепнуть, наоборот, стал казаться ей чужим и фальшивым. Каждое слово, произнесенное в этой искусственной тишине, казалось ей глупым и натянутым. Она чувствовала себя актрисой на сцене, которую заставили играть главную роль в плохой пьесе перед залом, полном заложников.

Это осознание обрушилось на нее во время очередного похода в кофейню. Она рассказывала о книге, которую только что дочитала.

— …и в конце главный герой понимает, что все это время искал не сокровища, а самого себя, — закончила она свой короткий пересказ.

— Вау, Люмин, это так… глубоко, — с неестественным энтузиазмом произнес Тома.

— Да, очень интересно! — тут же поддакнул Итто, нервно поглядывая на Скарамуччу.

Люмин опустила глаза. Эта фальшивая похвала была хуже, чем их прежнее безразличие. Она чувствовала себя глупо. Не просто глупо — унизительно. Ее голос, ее мысли, ее интересы — все это было неважно. Важен был лишь гнев Скарамуччи, который служил им поводом для молчания. Ее слово имело вес только потому, что было подкреплено его силой.

Вечером, когда они со Скарамуччей остались одни, она не выдержала. Они сидели на скамейке в парке, и тишина между ними была комфортной, настоящей. Той самой, которой ей так не хватало в компании его друзей.

— Скарамучча?

— М?

— Не делай так больше, пожалуйста.

Он повернулся к ней, его лицо было непроницаемым в сумерках.

— Не делать что?

— Не заставляй их слушать меня, — ее голос дрогнул. — Не наказывай их.

— Они тебя не уважали, — он нахмурился. — Я научил их уважению. В чем проблема?

— Это не уважение! — она посмотрела ему в глаза, и в ее взгляде была мольба. — Это страх. Они смотрят на меня, но видят тебя. Они слушают меня, но боятся тебя. Каждое слово, которое я говорю, кажется мне… пустым. Как будто это не я говорю, а ты, моим голосом, — она сделала глубокий вдох. — Я не хочу, чтобы меня слушали, потому что боятся. Я хочу… я хочу, чтобы им было интересно. А если им неинтересно, то пусть лучше не слушают совсем. Пусть перебивают, пусть игнорируют. Это честнее, чем то, что происходит сейчас. Я чувствую себя… твоей дрессированной собачкой, которую все боятся тронуть, потому что у нее злой хозяин.

Ее слова повисли в воздухе. Скарамучча долго молчал, глядя куда-то в темноту. Он не ожидал такого. Он думал, что решает ее проблему, дает ей то, чего она хочет — право голоса. А оказалось, что он лишь усугубил ее внутренний конфликт, заменив одну проблему на другую, более сложную.

— То есть, ты хочешь, чтобы я позволил им снова вести себя как стадо баранов? — наконец спросил он, и в его голосе прозвучало разочарование.

— Я хочу сама научиться, — тихо, но твердо сказала Люмин. — Я хочу, чтобы мой голос имел значение сам по себе, а не из-за тебя. Может, у меня не получится. Может, я всегда буду для них скучной и незаметной. Но я хочу попробовать сама. Без твоей… защиты. Пожалуйста.

Он снова замолчал. Мысль о том, чтобы позволить кому-то снова проявить неуважение к ней, была ему отвратительна. Это противоречило всем его собственническим инстинктам. Но, глядя на ее серьезное, решительное лицо, он понимал, что для нее это было важно. Это было частью той самой «задачки со звездочкой», которую он взялся решать.

— Хорошо, — наконец выдохнул он, и это слово далось ему с трудом. — Я не буду вмешиваться, — он откинулся на спинку скамейки, засунув руки в карманы. — Но если ты не справишься, — добавил он, и в его голосе снова прозвенела сталь, — мы вернемся к моим методам. И они им очень не понравятся.

* * *

Люмин пришла в кофейню на десять минут раньше. Она увидела компанию Скарамуччи за их обычным большим столом у окна. Самого Скарамуччи еще не было. Она собиралась подойти, но остановилась за колонной, когда услышала свое имя.

— ...и он опять ее приведет, вот увидишь, — устало говорила Синобу. — И снова начнется: сядем и будем делать вид, что нам дико интересно слушать про скандинавскую мифологию.

— Да ладно тебе, — вступился Тома. — Она же не со зла. Просто… ну, такая она.

— Вот именно! — подхватила Синобу. — Она умная, я не спорю. Начитанная девушка. Но она как будто из другого мира. Скарамучча достал таскать ее к нам. Это как прийти на вечеринку и начать читать вслух научную диссертацию. Все вежливо кивают, но в душе мечтают, чтобы ты поскорее заткнулся.

Итто громко хмыкнул в знак согласия. Люмин стояла за колонной, и каждое слово било по ней, как удар хлыста. Но сквозь обиду пробивалось и странное чувство… понимания. Они не ненавидели ее. Они просто ее не понимали. И устали притворяться.

Она сделала глубокий вдох, проглотив ком в горле. Она могла бы уйти. Могла бы дождаться Скарамуччу и устроить сцену. Могла бы расплакаться. Но вместо этого она поправила ремешок сумки, вышла из-за колонны и с самой спокойной улыбкой, на которую была способна, подошла к их столу.

— Всем привет.

Все трое замерли, как будто их ударило током. На их лицах был написан такой откровенный ужас, что это было бы смешно, если бы не было так грустно. Люмин как ни в чем не бывало села на свободный стул.

— Вы все время обсуждаете какой-то сериал, — сказала она ровным, дружелюбным тоном. — Про вампиров-подростков, кажется? Скажете название? Я бы тоже посмотрела. Может, тогда мне будет проще поддерживать разговор.

Тишина была оглушительной. Итто сглотнул. Синобу побледнела. А Тома, самый совестливый из них, смотрел на нее с абсолютным, неприкрытым ужасом.

— Ты… — прошептал он, его голос дрожал. — Ты все слышала?

Люмин встретилась с ним взглядом. Она не стала лгать или увиливать.

— Слышала, — просто кивнула она. — Про диссертацию на вечеринке. Это довольно точное сравнение.

Тома вжал голову в плечи. В его глазах читалась одна мысль: «Скарамучча об этом узнает, и тогда нам всем конец».

— Люмин, прости, мы не хотели… — начал он лепетать.

— Все в порядке, Тома, — мягко прервала его Люмин, и в ее голосе не было ни капли злости. — Вы правы. Я и правда не очень вписываюсь. И заставлять вас слушать то, что вам неинтересно, — это невежливо с моей стороны.

Они смотрели на нее, совершенно сбитые с толку. Они ожидали слез, обвинений, угроз позвать Скарамуччу. Но никак не такого спокойного, взрослого принятия.

— Поэтому я и спросила про сериал, — она улыбнулась. — Я не прошу вас полюбить Достоевского. Но, может, я смогу полюбить ваших вампиров.

В этот момент к столу подошел Скарамучча. Он окинул взглядом напряженные лица друзей, бледную Люмин и тут же нахмурился.

— Что здесь происходит?

Все замерли. Тома выглядел так, будто вот-вот упадет в обморок. Люмин повернулась к Скарамучче.

— Ничего особенного. Ребята как раз советовали мне новый сериал посмотреть. Говорят, интересный.

Она посмотрела на Тому, Синобу и Итто, и в ее взгляде была молчаливая просьба — подыграть. И Тома, глядя на эту тихую девушку, которая только что услышала о себе не самые приятные вещи, но вместо того, чтобы мстить, попыталась навести мосты, почувствовал укол стыда.

— Да! — слишком громко и поспешно сказал он. — Сериал! Очень крутой. Мы как раз обсуждали последнюю серию.

Скарамучча с подозрением посмотрел на своих друзей, потом на Люмин. Он чувствовал, что что-то упустил, но не мог понять, что именно. А Люмин впервые в этой компании почувствовала себя не объектом защиты или раздражения, а субъектом. Тем, кто сам управляет ситуацией. И это было гораздо лучше, чем любая навязанная тишина.

После инцидента с сериалом атмосфера в компании неуловимо изменилась. Напряжение спало, сменившись настороженным любопытством. Друзья Скарамуччи все еще не знали, как вести себя с Люмин, но теперь в их взглядах читалось не только опасение, но и доля уважения.

Люмин, в свою очередь, сдержала слово. Она нашла тот самый сериал про вампиров. Он оказался предсказуемым и немного глупым, но она честно посмотрела несколько серий. И в следующий раз, когда Итто начал обсуждать любовный треугольник главной героини, Люмин смогла вставить:

— Мне кажется, вампир-бунтарь ей подходит больше. У них больше «химии».

Итто уставился на нее с открытым ртом, а потом расплылся в широкой улыбке.

— Вот! И я о том же! А Тома топит за того унылого оборотня!

Это был маленький, но важный прорыв. Они сидели в кофейне уже в третий раз после того разговора. Скарамучча, хоть и делал вид, что ему все равно, внимательно наблюдал за этой новой динамикой. Он видел, как Люмин старается, и как его друзья, хоть и неуклюже, отвечают ей тем же.

Но одного человека за их столом не хватало. С того дня, когда Скарамучча вылил на нее кофе, Тиори в их компании не появлялась. Она избегала их в коридорах и делала вид, что не замечает.

Люмин, помешивая ложечкой свой латте, обвела взглядом стол и тихо, почти для себя, произнесла:

— Тиори… Она снова не придет?

Вопрос повис в воздухе. Итто, Тома и Синобу переглянулись. Эта тема была для них негласным табу. Они все чувствовали себя виноватыми: кто-то за то, что спровоцировал ситуацию, кто-то за то, что не заступился.

— Э-э… ну, она… обиделась, наверное, — промямлил Тома, бросив быстрый взгляд на Скарамуччу.

Скарамучча фыркнул.

— Сама виновата. Получила то, что заслужила.

Люмин посмотрела на него, потом на остальных. Она видела их неловкость.

— Но… это было из-за меня, — тихо сказала она. — То, что ты сделал… это было слишком жестоко.

— Она тебя унизила. Я ее проучил. Все честно, — Скарамучча нахмурился.

— Нет, — Люмин покачала головой, и в ее голосе появилась неожиданная твердость. — Это нечестно. Выгонять человека из компании, унижать его перед всеми… никто такого не заслуживает. Даже она, — она повернулась к Синобу. — Вы ведь были подругами, да? Она, наверное, скучает.

Синобу, самая сдержанная и прагматичная из них, удивленно посмотрела на Люмин. Она ожидала чего угодно: злорадства, безразличия, но точно не сочувствия.

— Мы… да, были, — неохотно признала она. — Но она сама виновата, Люмин. Она всегда была такой… язвительной.

— Может быть, — согласилась Люмин. — Но, может, кто-то должен сделать первый шаг? — она снова посмотрела на Скарамуччу, и в ее взгляде не было страха, только упрямство. — Ты должен перед ней извиниться.

Если бы в этот момент в кофейню ударила молния, это произвело бы меньший эффект. Итто поперхнулся своим молочным коктейлем. Тома выронил вилку. Скарамучча застыл, глядя на нее так, словно она предложила ему полететь на Луну.

— Что? — переспросил он ледяным тоном. — Я. Должен. Извиниться. Перед ней?

— Да, — спокойно кивнула Люмин. — Ты был неправ. Твой поступок был ужасным. И если ты не извинишься, она никогда не вернется. А вы, — она обвела взглядом остальную компанию, — потеряете друга. Из-за меня. А я этого не хочу.

Скарамучча смотрел на нее, и в его глазах бушевала буря. Никто. Никогда. Не смел говорить ему, что он должен делать. Никто не смел называть его поступки неправильными. А эта тихая, упрямая девушка делала это прямо сейчас, на глазах у всех его друзей. И самое ужасное было то, что в глубине души он понимал, что она права. Его метод был эффективным, но уродливым. Внутри него бушевал ураган. Гнев, уязвленное самолюбие и — самое отвратительное — крупица правоты, которую он не мог игнорировать. Извиниться? Он? Перед Тиори? Абсурд.

— Ну ты даешь, Люмин, — присвистнул Итто — Пойти против самого Скары… это надо иметь стальные нервы.

— Она права, — неожиданно тихо сказала Синобу. — Тиори была невыносима, но… Скара, ты перегнул палку.

Скарамучча метнул в нее испепеляющий взгляд.

— И ты туда же?

— Я понимаю, — сказала Люмин тихо, но так, чтобы слышали все. — Тебе сложно. Извиняться — это не в твоем стиле. Это бы разрушило твой образ, твою репутацию, — она сделала паузу, набирая в легкие побольше воздуха. — Хорошо. Тогда давай так. Я могу извиниться перед Тиори. За тебя. Вместо тебя.

Тишина, воцарившаяся за столом, стала абсолютной. Даже бариста за стойкой перестал взбивать молоко. Тома посмотрел на Люмин так, словно она святая. Итто — как на восьмое чудо света. А Скарамучча… он просто застыл, его маска непроницаемости дала трещину. Он ожидал ультиматума, ссоры, обиды. Но он никак не ожидал такого… самопожертвования.

— Что? — переспросил он, его голос был хриплым.

— Я подойду к ней, — спокойно объяснила Люмин, глядя ему прямо в глаза. — Скажу, что это я попросила тебя так поступить. Что я была расстроена и пожаловалась тебе, а ты, как хороший парень, просто вступился за свою девушку, но немного перестарался. Скажу, что мы оба сожалеем о случившемся и очень хотим, чтобы она вернулась. Я возьму всю вину на себя. Твоя репутация не пострадает. А она, возможно, простит.

Она предлагала ему идеальный выход. Сохранить лицо, вернуть подругу в компанию и при этом не делать ничего, что противоречило бы его натуре. Она была готова пожертвовать своим хрупким авторитетом, выставить себя капризной интриганкой, чтобы исправить его ошибку и восстановить мир в его компании.

Это был не вызов. Это был акт невероятной, сокрушительной доброты. Скарамучча смотрел на нее и впервые в жизни не знал, что сказать. Все его циничные защиты, вся его броня из сарказма и жестокости оказались бесполезны против этого. Она не пыталась его сломать. Она пыталась его спасти. От самого себя.

— Не смей, — наконец выдавил он. Голос был тихим, но в нем слышался приказ.

— Почему? — так же тихо спросила она.

Он медленно поднялся из-за стола. Обошел его, подошел к ней и, взяв ее за руку, потянул за собой к выходу.

— Идем.

Скарамучча вывел ее на улицу, подальше от любопытных глаз. Он все еще держал ее за руку, его хватка была почти болезненной.

— Никогда, — сказал он, глядя на нее в упор, его темные глаза горели яростью и чем-то еще, похожим на отчаяние. — Никогда больше не предлагай брать на себя вину за мои поступки. Ты меня поняла? Это была моя ошибка, — процедил он сквозь зубы, и каждое слово давалось ему с видимым трудом. — Моя. И если кто-то и будет извиняться, то это буду я.

Он отпустил ее руку и запустил пальцы в волосы, взъерошив их. Он выглядел растерянным, злым и совершенно сбитым с толку.

— Черт бы тебя побрал, Люмин, — выдохнул он, глядя куда-то в сторону. — Что ты со мной делаешь?

Люмин не ответила. Она просто стояла рядом и ждала. Она знала, что он справится. И что бы он ни решил, это будет уже его собственное, настоящее решение. А не навязанное ею или кем-то другим. И это было самой большой победой.

На следующий день университет гудел. Новость о том, что Скарамучча публично унизил Тиори, разлетелась с невероятной скоростью. Сама девушка на занятия не пришла.

Скарамучча был мрачнее тучи. Он почти не разговаривал, отвечал односложно и испепелял взглядом любого, кто осмеливался на него посмотреть. Люмин ходила рядом, молчаливая и встревоженная, не зная, что он решил. После пар он сказал ей:

— Иди в библиотеку. Я найду тебя позже.

Люмин поняла. Он собирается что-то сделать. Один.

Скарамучча узнал у Синобу, где живет Тиори. Он поехал к ней. Но чем ближе он подъезжал к ее дому, тем сильнее чувствовал странное, незнакомое ему ощущение. Неуверенность. Он, который всегда шел напролом, который никогда не сомневался в своих словах и поступках, вдруг ощутил себя… как Люмин.

Он припарковал машину и вышел. Посмотрел на окна ее квартиры. Что он ей скажет? «Привет, я тут пришел извиниться за то, что вылил на тебя кофе»? Звучит жалко. Он постоял минут пять, прокручивая в голове фразы, и каждая казалась ему глупее предыдущей. В итоге он просто сел обратно в машину. «Позже», — решил он.

Через полчаса он снова вышел из машины. «Так, соберись, тряпка!» — мысленно приказал он себе. Он подошел к домофону и нашел нужный номер квартиры. Поднял палец, чтобы нажать на кнопку… и замер. А что, если она не откроет? Или откроет и пошлет его куда подальше? Или, что еще хуже, расплачется? Он ненавидел женские слезы. Он опустил руку.

— Нужно подготовиться получше, — пробормотал он и снова вернулся в машину.

Он чувствовал себя полным идиотом. Он, который мог заставить замолчать целую компанию одним взглядом, не мог нажать на одну-единственную кнопку. Он вдруг с поразительной ясностью понял Люмин. Ту ее панику в коридоре, ее нерешительность, ее страх показаться глупой. Это было унизительное, парализующее чувство.

Наконец, злость на самого себя пересилила. Он в третий раз вышел из машины, решительно подошел к двери, набрал номер и, не давая себе времени на раздумья, нажал кнопку вызова. После долгой паузы в динамике раздался настороженный голос Тиори:

— Кто?

Скарамучча замер. Все заготовленные фразы вылетели из головы.

— Это… — начал он и запнулся. — Это я. Скарамучча. — Мне нужно с тобой поговорить, — добавил он, и его голос прозвучал на удивление неуверенно.

— Мне с тобой не о чем говорить, — холодно ответила она.

— Тиори, пожалуйста, — вырвалось у него, и он сам поразился этому слову. — Просто открой. Пять минут.

Видимо, слово «пожалуйста» из его уст было таким шокирующим, что замок щелкнул. Он поднялся на ее этаж. Дверь была приоткрыта. Он вошел. Тиори стояла в коридоре, скрестив руки на груди. Ее глаза смотрели с вызовом.

— Ну? — сказала она. — Говори, что хотел, и проваливай.

Он стоял перед ней, и все его самообладание, вся его наглость куда-то испарились. Он чувствовал себя как Люмин перед ним в том коридоре — загнанным в угол, уязвимым.

— Я… — он откашлялся. — То, что произошло в кофейне… это было…

Он не мог заставить себя сказать «неправильно». Это было выше его сил.

— Это было из-за меня, — закончил он фразу по-своему. — Люмин тут ни при чем. Она… — он искал слова, — …она хорошая. И она не заслужила твоего отношения.

— А я заслужила, чтобы на меня выливали кофе?

— Нет, — он покачал головой, глядя куда-то ей за плечо. — Не заслужила. Это было лишнее. Я перегнул.

Это было не совсем «прости», но для Скарамуччи это было равносильно публичному покаянию. Тиори смотрела на него, и ее враждебность медленно таяла, сменяясь удивлением. Она никогда не видела его таким. Немного потерянным. Неуверенным. Человечным.

— И… — он заставил себя посмотреть ей в глаза. — Люмин просила передать, что она хочет, чтобы ты вернулась. Мы все хотим.

Он сказал это и замолчал, ожидая вердикта. Впервые в жизни он отдал контроль над ситуацией другому человеку. И это было ужасно.

— Ладно, — наконец сказала она, вздохнув. — Передай своей… Люмин… что я подумаю.

Это была победа. Когда Скарамучча пришел в библиотеку, Люмин сидела за столом в дальнем углу. Он подошел и молча сел напротив.

— Ну как? — тихо спросила она.

— Она подумает, — ответил Скарамучча, откидываясь на спинку стула. Он выглядел измотанным.

— Спасибо, — улыбнулась Люмин.

— Не за что, — он потер переносицу. — Больше никогда не заставляй меня делать ничего подобного. Это было унизительно.

Люмин тихонько рассмеялась:

— Добро пожаловать в мой мир.

* * *

Тиори вернулась. Ее появление в кофейне на следующий день было тихим и немного неловким. Она села за стол, бросила общее «привет».

Со Скарамуччей она вела себя так, будто инцидента с кофе никогда не было. Она снова смеялась над его шутками, участвовала в общих разговорах, но делала это с какой-то новой, показной легкостью. Словно пыталась доказать, что она выше всего этого. А вот по отношению к Люмин ее тактика изменилась. Она больше не перебивала и не отпускала язвительных комментариев. Вместо этого она практиковала вежливое игнорирование. Если Люмин что-то говорила, Тиори начинала с интересом разглядывать свой маникюр или что-то шептать на ухо Синобу. Она создавала вокруг Люмин вакуум, делая вид, что ее просто не существует. Это было тоньше и ранило сильнее, чем открытая враждебность.

Однажды Люмин подошла к кофейне и увидела, что вся компания, кроме Скарамуччи и Тиори, уже собралась за столиком на улице. Она замедлила шаг, собираясь с духом, и услышала обрывки их разговора.

— …просто не понимаю, что Тиори так взъелась на Люмин, — говорил Итто, с недоумением качая головой. — Да, она в начале была странной, как с другой планеты. Но сейчас вроде и о чем-то поговорить с ней можно. Даже про сериал этот дурацкий шарит! А Тиори ее будто не видит.

— Это уже даже не смешно, — согласился Тома. — Некрасиво как-то. Скара же видит, что она ее игнорирует. Еще немного, и он опять что-нибудь выкинет.

— Да что тут непонятного, — вздохнула Куки Синобу, и ее голос стал тише. — Скара ей нравится, вот и все. Она мне все уши прожужжала после того случая. Мол, «почему она, а не я?», «что он в ней нашел?», «я столько лет рядом, а он выбрал эту серую мышь». Классическая ревность.

— Серьезно? — удивился Итто. — Я думал, они просто друзья.

— О, Итто, ты такой наивный, — усмехнулась Синобу. — Она всегда на него вешалась. Просто сейчас, когда появилась реальная «соперница», это стало очевидно. Она злится не на Скару, потому что надеется, что он «одумается». А на Люмин злится, потому что считает, что та заняла ее место.

Люмин замерла. Все встало на свои места. Ледяное презрение, унизительные комментарии, теперь — это показательное игнорирование. Дело было не в ее заумных речах и не в ее неуверенности. Дело было в простом, уродливом чувстве — ревности.

Эта новость не принесла облегчения. Наоборот, Люмин почувствовала себя еще более неуютно. Она не хотела быть причиной чьей-то боли. Не хотела быть «соперницей», занявшей чужое место. Она просто хотела быть с парнем, который ей нравится. Она сделала глубокий вдох и подошла к столу.

— Привет.

Все трое вздрогнули, поняв, что она могла все слышать.

— Люмин! Привет! — засуетился Тома. — А мы тебя ждем!

В этот момент к ним подошли Скарамучча и Тиори. Он, как обычно, шел чуть впереди, а она семенила рядом, что-то оживленно ему рассказывая. Увидев Люмин, она тут же замолчала и села, сделав вид, что ужасно заинтересовалась узором на столешнице.

Скарамучча сел рядом с Люмин и лениво спросил:

— Что обсуждали?

— Сериал, — быстро соврал Итто.

Люмин посмотрела на Тиори. На ее красивом лице была маска безразличия, но Люмин теперь видела за ней затаенную боль и обиду. И, к своему удивлению, она почувствовала не злость, а укол сочувствия. Она повернулась к Тиори и, когда та на долю секунды подняла глаза, мягко улыбнулась ей. Не заискивающе, не с вызовом. Просто спокойной, понимающей улыбкой.

Тиори удивленно моргнула и тут же отвернулась, но Люмин заметила, как дрогнули уголки ее губ. Это не решило проблему. Но это был ее ответ. Она не собиралась бороться или что-то доказывать. Она просто будет здесь, рядом со Скарамуччей. И, возможно, однажды Тиори поймет, что ее враг — не Люмин, а ее собственные несбывшиеся надежды.

Осознав, что корень проблемы Тиори лежит в ревности, а не в ее личности, Люмин почувствовала странное облегчение. Это перестало быть ее виной. И это развязало ей руки. Она перестала отчаянно пытаться понравиться или заслужить одобрение. Вместо этого она выбрала другую тактику — тактику любопытного исследователя.

Она начала слушать. Не с целью вставить свое веское слово, а просто чтобы понять, чем живут эти люди. Все началось с того самого сериала про вампиров. Она честно досмотрела первый сезон. И когда в следующий раз Тома и Итто начали спорить о финале, Люмин смогла не просто вставить реплику, а задать вопрос по существу:

— А вы не думаете, что внезапное воскрешение главного злодея — это просто дешевый клиффхэнгер, чтобы продюсеры получили деньги на второй сезон?

Тома и Иттo переглянулись.

— Ну… вообще-то, да, — согласился Тома. — Но как эффектно!

— Вот именно! — подхватил Итто. — Мозгами я понимаю, что это глупо, но сердечко-то екнуло!

Они впервые говорили с ней на равных, обсуждая общую, понятную им всем тему. Потом они заговорили о каком-то нашумевшем боевике. Люмин, вместо того чтобы раскритиковать его за отсутствие глубины, на следующий же день пошла и посмотрела его. Она честно пыталась не анализировать, а просто получать удовольствие от взрывов. И когда Итто снова заговорил о нем, она сказала:

— Погоня на мотоциклах была снята невероятно круто. Я даже не заметила, как съела весь попкорн.

Итто просиял. Найти в лице «заумной» Люмин союзника по части экшена было для него настоящим открытием.

Синобу и Тиори часто обсуждали новые музыкальные группы и модные тренды. Люмин, чей плейлист состоял из классической музыки и саундтреков к фильмам, чувствовала себя здесь совершенно потерянной.

Но однажды, услышав, как Куки нахваливает новую инди-группу, Люмин вечером нашла их в сети и послушала пару треков. Музыка была непривычной, но довольно мелодичной. В следующий раз, когда Синобу упомянула эту группу, Люмин смогла сказать:

— Я послушала их. У песни «Летний дождь» очень интересный басовый рифф.

— Ого, ты заметила! Да, их басист просто гений! Хочешь я тебе скину плейлист из своих любимых песен?

Это был маленький мостик, перекинутый через пропасть их интересов.

Даже с Тиори произошел сдвиг. Как-то раз та пришла в новом, стильном пиджаке.

— Вау, какой крой! — сказала Люмин, искренне восхитившись вещью. — Я читала в одном блоге, что асимметричные лацканы — это сейчас главный тренд.

Тиори, хоть и не ответила, но Люмин заметила, как она на долю секунды с довольным видом оправила этот пиджак.

Люмин не предавала себя. Она не начинала любить глупые сериалы или слушать музыку, которая ей не нравилась. Она подходила к этому как к изучению иностранного языка. Чтобы общаться с людьми, нужно знать их язык. Она расширяла свой кругозор, находила в чужих увлечениях что-то, что могло зацепить и ее.

И компания это почувствовала. Она перестала быть «странной», «не от мира сего». Она стала своей. Да, у нее были свои интересы, о которых она по-прежнему увлеченно рассказывала Скарамучче, когда они были вдвоем. Но она показала, что способна и готова интересоваться и их миром тоже.

Скарамучча наблюдал за этой метаморфозой с плохо скрываемым весельем. Ему нравилась ее прежняя, «колючая» и нелюдимая версия. Но эта, новая Люмин — адаптивная, умная, использующая свой интеллект не для защиты, а для наведения мостов, — вызывала у него неподдельное восхищение.

Однажды вечером, когда они гуляли вдвоем, он спросил:

— Тебе не надоело смотреть все эти их дурацкие фильмы?

— Это как исследование. Очень увлекательно. К тому же, я теперь знаю, что оборотни влюбляются только раз в жизни, а вампиры блестят на солнце. Полезная информация.

Он рассмеялся и притянул ее к себе.

— Ты невыносима, звездочка.

Но в его голосе звучала нескрываемая гордость. Она не просто влилась в его компанию. Она сделала это на своих условиях, сохранив себя и при этом покорив их всех.

Метаморфоза Люмин повлекла за собой другую, совершенно неожиданную трансформацию — трансформацию самого Скарамуччи.

Когда Люмин начала уверенно обсуждать с Итто сюжетные повороты или спорить с Томой о том, кто победит в гипотетической битве — вампир или оборотень, — Скарамучча вдруг обнаружил, что ему нечего сказать.

Он никогда не смотрел эти сериалы. Не слушал ту музыку, которую обсуждали Куки и Тиори. Не интересовался последними трендами. Его роль в компании всегда была другой. Он был генератором хаоса, источником едких шуток, рассказчиком уморительных и часто злых историй про однокурсников и преподавателей. Он был центром внимания, потому что он создавал событие. С ним дружили, потому что с ним было весело, опасно и никогда не скучно. А теперь центр внимания сместился.

— …и тогда он ей говорит: «Я не могу быть с тобой, потому что я проклят!» А она ему: «Я буду любить тебя даже проклятым!» Ну не бред ли? — возмущался Итто.

— Это не бред, это романтика! — тут же вступала Люмин. — Это классический байронический герой, обреченный на страдания. Его отказ — это высшее проявление любви, попытка защитить ее от своей тьмы.

Итто, Тома и Куки вовлекались в спор, а Скарамучча сидел и молчал, лениво помешивая свой кофе. Он чувствовал себя немного… не у дел. Словно дирижер, у которого оркестр вдруг научился играть без него.

Поначалу его это раздражало. Он пытался вставить свои обычные саркастические комментарии, но они тонули в оживленной беседе. Его шутки про декана казались неуместными, когда все обсуждали, воскреснет ли в следующем сезоне главный вампир.

Потом его это начало забавлять. Он с тихим, скрытым удовольствием наблюдал, как его «звездочка» виртуозно лавирует в этих разговорах, как она нашла подход к каждому из его, казалось бы, таких простых друзей. Она не просто влилась в компанию — она стала ее новым, неожиданным клеем. Она заставила их не только смеяться, но и думать, спорить, анализировать ту чушь, которую они смотрели.

— Скара, а ты что думаешь? — как-то раз спросил его Тома. — Должна она остаться с вампиром?

Скарамучча посмотрел на Люмин, которая с интересом ждала его ответа.

— Я думаю, — протянул он, — что она должна была всадить им обоим по осиновому колу в сердце еще в первой серии и заняться учебой. Меньше драмы.

Все рассмеялись. Это была его старая, привычная роль. Но теперь она была не единственной. Вечером, когда они снова были вдвоем, Люмин спросила его:

— Тебе, наверное, скучно с ними в последнее время?

— С чего ты взяла? — он посмотрел на неё с удивлением.

— Ну… ты почти все время молчишь, — она пожала плечами. — Когда мы обсуждаем все эти сериалы.

— Я никогда их не смотрел, — он усмехнулся и откинулся на спинку скамейки. — Эту чушь смотрят только идиоты.

— Эй! — шутливо возмутилась она.

— …и гении исследований, — закончил он, глядя на нее с нежностью. — А я просто наблюдаю за вашим взаимодействием. Это гораздо интереснее любого сериала. Знаешь, я никогда не думал, что мне может быть с ними интересно, когда мы не пьем и не обсуждаем какую-нибудь глупость. Я думал, это все, на что они способны.

— Они не глупые. Просто… другие.

— Да, — кивнул он. — Ты мне это показала.

Он притянул ее к себе, и они сидели в тишине, глядя на огни ночного города. Впервые за долгое время ему не нужно было быть душой компании. Не нужно было шутить, язвить, привлекать к себе внимание. Рядом с ней он мог просто быть. Молчать. И это было самое большое облегчение. Она научила его друзей слушать. А его самого — молчать. И в этом молчании он находил гораздо больше, чем во всех своих громких шутках.

* * *

Прошло несколько недель с тех пор, как Люмин нашла свое место в компании. Все шло на удивление гладко. Настолько гладко, что это начинало казаться затишьем перед бурей. В один из вечеров Скарамучча, листая ленту в телефоне, небрежно бросил:

— В пятницу большая вечеринка у какого-то парня с экономического. Собираешься?

— Я? — удивилась Люмин. — А наши идут?

— Какая разница? — он пожал плечами. — Идем мы. Будет весело.

Люмин согласилась, хоть и с некоторой опаской. Вечеринки все еще не были ее стихией, но она научилась справляться, когда рядом были знакомые лица — Тома, Итто, Синобу. Или, в крайнем случае, Тиори.

Но в пятницу все пошло не по плану. У Итто оказались срочные семейные дела. Тома слег с простудой. А Синобу нужно было готовиться к важному тесту. В итоге на вечеринку они со Скарамуччей поехали вдвоем.

Дом был огромным, музыка гремела так, что вибрировал пол, а людей было столько, что протолкнуться было почти невозможно. Это была не уютная кофейня. Это был совершенно другой мир — шумный, яркий, агрессивный. Все те люди, которых Скарамучча называл «пустой болтовней», собрались здесь в одном месте.

Скарамучча был в своей стихии. Не успели они войти, как его тут же окружили знакомые, начали хлопать по плечу, протягивать стаканчики с напитками. Он тут же включился в игру: его смех стал громче, жесты — шире, а во взгляде появился знакомый хищный блеск. Он был королем этого хаоса.

А Люмин… Люмин снова стала невидимкой. Она пыталась. Честно пыталась. Она стояла рядом, улыбалась, кивала. Но никто не обращал на нее внимания. Все разговоры велись через ее голову, были полны внутренних шуток и имен, которые она слышала впервые. Она была просто молчаливым приложением к блистательному Скарамучче.

— Пойду возьму что-нибудь выпить, — сказала она ему, просто чтобы сбежать из этого круга.

— Давай, — бросил он, не отрываясь от оживленного спора.

Она с трудом пробралась к импровизированному бару, взяла стаканчик с соком и нашла себе место у стены, подальше от эпицентра веселья. Она чувствовала себя как на другой планете. Ее аккуратно выстроенная за последние недели уверенность рассыпалась в пыль. Здесь не было никого, с кем можно было бы обсудить сериал или новый музыкальный альбом. Здесь ценились громкий смех, дерзкие шутки и умение быть в центре внимания.

Она чувствовала себя экспонатом в музее. Девушкой, стоящей в углу. Несколько раз на неё бросали любопытные взгляды, но никто не подходил. Невидимая стена, которую она так старательно разбирала по кирпичику в компании его друзей, здесь выросла снова, став монолитной и непробиваемой. Наконец, Скарамучча пробился к ней. Он выглядел счастливым, раскованным, его щеки слегка покраснели.

— Эй, ты как? Нормально? — он говорил громче обычного, чтобы перекричать музыку.

Люмин кивнула, не в силах выдавить из себя связную фразу. «Нормально» было самым лживым словом в её лексиконе на данный момент.

— Что-то ты приуныла, — он нахмурился, но его тут же кто-то окликнул. — Ладно, я сейчас вернусь, не скучай!

Она сделала то, что делала всегда, когда чувствовала себя потерянной: заняла наблюдательную позицию у стены, сжимая свой стаканчик как спасательный круг. Она пыталась вычленить из общего гула хотя бы одну понятную тему, зацепиться за знакомое слово. Услышав рядом разговор о каком-то популярном фильме, она шагнула чуть ближе, готовая вставить реплику. Но разговор уже перескочил на обсуждение общей поездки, потом на преподавателя, которого она не знала, а потом компания просто растворилась в толпе, оставив её снова в одиночестве.

Прошло минут двадцать, показавшихся ей вечностью. Скарамучча снова материализовался рядом.

— Ты чего тут киснешь у стенки? — он выглядел искренне удивленным. — Всё нормально?

— Да, просто… шумно, — она слабо улыбнулась.

— Так в этом и смысл! — рассмеялся он. — Пойдем, я познакомлю тебя с ребятами.

Он потянул её за руку в центр комнаты, где стояла самая громкая компания.

— Ребят, это Люмин, — и на неё на секунду обратилось несколько пар любопытных глаз.

— О, привет, — бросила та самая девушка с яркими волосами и тут же вернулась к своему рассказу.

Никто не задал ей вопросов. Никто не попытался вовлечь её в разговор. Для них она была просто «+1» Скарамуччи, временное приложение к нему. И как только его внимание переключилось на общий спор, она снова стала невидимой. Она стояла посреди круга, но была абсолютно вне его. Ощущение было хуже, чем просто одиночество. Это было одиночество на глазах у всех.

Скарамучча, увлеченный разговором, кажется, совершенно забыл о ней. Он был в своей стихии: остроумный, громкий, яркий. Он сиял. А она стояла в его тени и чувствовала, как гаснет сама.

Музыка била по ушам, а десятки чужих голосов сливались в один неразборчивый гул. Люмин в очередной раз прислонилась к прохладной стене, чувствуя себя прозрачной. Она видела, как Скарамучча, словно центр гравитации, притягивает к себе людей. Он смеялся, что-то оживленно рассказывал, и весь его вид излучал абсолютную уверенность.

Он заметил её. Он, кажется, вспомнил. Вспомнил, что она не такая, как он. Что для неё это не весёлый хаос, а враждебная среда. Решительно отставив свой стакан, он направился к ней сквозь толпу.

— Эй, — он встал так близко, что на мгновение заглушил собой весь шум. — Хватит подпирать стену. Пошли.

— Куда? — растерянно спросила Люмин.

Вместо ответа он просто взял её за руку и потянул в центр комнаты, где пульсировало сердце танцпола.

— Танцевать, — крикнул он ей на ухо. — Со мной ты же не боишься?

Страх никуда не делся, но отказать ему, когда он так смотрел — с вызовом и одновременно с какой-то снисходительной нежностью — было невозможно. Она позволила увлечь себя в толпу.

Его руки легли ей на талию, притягивая ближе. Он двигался с ленивой грацией хищника, идеально попадая в рваный ритм трека. Люмин чувствовала себя рядом с ним деревянной. Все её движения были неуверенными и скованными, она отчаянно пыталась просто не наступить ему на ногу и не выглядеть совсем глупо. Скарамучча, казалось, не замечал этого. Он улыбался, что-то напевал и смотрел на неё сверху вниз так, будто они были одни в этом зале. На какое-то мгновение Люмин почти поверила в это. Ей даже показалось, что она сможет расслабиться. В этот момент мимо них, пританцовывая, прошла яркая девушка в блестящем топе. Она игриво толкнула Скарамуччу в плечо.

— Скара, ты сегодня просто огонь! — крикнула она, перекрикивая музыку.

Он на секунду отвлекся от Люмин, его губы растянулись в самодовольной ухмылке.

— Ага, — бросил он девушке в ответ, не понижая голоса. — Не то что некоторые, да?

Он не уточнил. Он не посмотрел на Люмин. Он просто бросил эту фразу в воздух, как небрежный комментарий, часть общего веселья, и тут же вернул всё своё внимание ей, продолжая вести в танце.

Но для Люмин всё рухнуло. Эта фраза ударила её хлеще пощёчины. Весь хрупкий кокон защищённости, который он создал вокруг них на эти несколько минут, лопнул. Музыка снова стала оглушающим шумом. Тепло его рук на её талии вдруг показалось чужим и холодным. «Не то что некоторые». Конечно, он говорил о ней. О тихой, скучной, неумелой ней, которая стоит тут истуканом, пока он «огонь». Он даже не пытался скрыть своего разочарования, просто высказал его в форме шутки для всех.

— Что-то не так? — спросил Скарамучча, заметив её застывший вид.

— Нет, всё в порядке, — голос прозвучал ровно, но пусто. — Я, наверное, поеду домой. Устала.

— Уже? Мы же только пришли, — он нахмурился, вглядываясь в её лицо.

— Голова разболелась от музыки, — нашлась она с отговоркой.

Он смотрел на неё еще пару секунд, словно пытаясь понять, в чём дело. Но вечеринка звала, музыка гремела, и друзья уже махали ему рукой. Он не стал уговаривать её остаться. Разбираться в её сложном настроении сейчас было слишком долго, слишком энергозатратно.

— Ладно, — кивнул Скарамучча, доставая телефон. — Сейчас вызову тебе такси.

Пока они ждали у выхода, он был немногословен. Он проводил её до машины, открыл дверь.

— Напиши, как доедешь, — сказал он. Это прозвучало как формальность. — Я еще немного потусуюсь.

— Хорошо, — ответила она и скользнула на заднее сиденье.

Дверь захлопнулась. Машина тронулась, и в боковом стекле Люмин увидела, как его силуэт на секунду задержался у входа, а потом развернулся и был поглощен огнями и звуками дома, в котором продолжалось веселье. Веселье, частью которого она так и не смогла стать. И, как ей теперь казалось, никогда и не сможет.

Тишина её комнаты оглушала. Всего полчаса назад она была в эпицентре шума, а теперь единственным звуком было её собственное прерывистое дыхание и гул крови в ушах. Люмин сбросила туфли у порога и, даже не включая свет, прошла вглубь комнаты и рухнула на кровать. Телефон в руке казался ледяным. Она нашла контакт «Кэ Цин» дрожащими пальцами. Гудки казались вечностью.

— Алло? Люмин? — раздался в трубке сонный, но встревоженный голос. Подруга всегда чувствовала, когда что-то не так.

— Кэ Цин? — голос Люмин сорвался, превратившись в сдавленный всхлип. Этого было достаточно.

— Так, что случилось? Ты где? Что он сделал? — она мгновенно проснулась, её тон стал четким и собранным.

Люмин сделала глубокий вдох, пытаясь унять дрожь.

— Я дома. С вечеринки… Она была ужасная. Я никого не знала, все такие… громкие. Я просто стояла у стены, как идиотка.

— Классика, — беззлобно хмыкнула подруга. — А где был твой прекрасный принц в это время?

— Он… он пытался, — честно призналась Люмин, кусая губу. — Он видел, что мне плохо. Он позвал меня танцевать.

— Ого. И что, ты пошла?

— Пошла, — шепотом ответила Люмин. — И всё было почти… нормально. Мы танцевали, он был рядом. А потом…

Она замолчала, снова переживая тот момент. Каждое слово отпечаталось в её памяти.

— Что «потом»? Люмин, не молчи!

— Какая-то девушка, — голос Люмин снова задрожал, — она ему крикнула, что он «огонь». А он… он ей ответил: «Ага, не то что некоторые, да?».

Тишина на том конце провода длилась всего секунду, но показалась Люмин ледяной пропастью.

— Кэ Цин, — отчаянно выдохнула она, вцепившись в телефон так, что побелели костяшки пальцев. — Он же имел в виду меня?!

На том конце провода послышался рассудительный вздох. Кэ Цин перешла в привычный ей режим «психоаналитика».

— Так, стоп. Давай без паники, включаем логику. Вариант первый, самый очевидный и который ты сейчас прокручиваешь в голове: да, он имел в виду тебя. Это был пассивно-агрессивный укол, потому что он был раздражен твоим поведением на вечеринке. Звучит в его стиле? Вполне. Но это самый пессимистичный сценарий.

Люмин шмыгнула носом.

— Вариант второй, — продолжила Кэ Цин, не давая ей утонуть в жалости к себе. — Теория «Пустого бахвальства». Он — Скарамучча. Он — павлин, распушивший хвост. Девушка делает ему комплимент, и его мозг автоматически выдает остроту, чтобы поддержать образ. Он мог иметь в виду кого угодно в этой комнате. Или вообще никого конкретно. Просто фраза для красного словца, чтобы показать, какой он крутой и дерзкий. Понимаешь?

Люмин немного успокоилась, слушая её ровный голос.

— Есть еще третий вариант, «Теория контекста», — добавила Кэ Цин. — Может, за какое-то время до этого он кого-то обсуждал или спорил с кем-то. Мы не знаем контекста. Он мог просто продолжить их предыдущий разговор.

Люмин молчала, обдумывая. Все теории подруги звучали правдоподобно. И каждая из них была лучше, чем её собственная, единственная версия.

— Я не знаю… Какая из них правильная? — тихо спросила она.

— А вот это, моя дорогая, главный вопрос, — тон Кэ Цин стал серьезнее. — Я могу накидать тебе еще десяток таких теорий. Можем даже выбрать ту, которая тебе больше нравится, и поверить в неё. Но это всё будет гадание на кофейной гуще. Есть только один человек на всей планете, который знает, что он имел в виду.

— Ты думаешь, я должна спросить его?

— Я думаю, ты должна перестать додумывать за него. Хватит решать эти уравнения в своей голове в одиночку. Ты имеешь право знать, что происходит. Просто спроси. Не «Ты меня имел в виду?!», а спокойно. «Скара, та фраза на вечеринке меня задела. Объясни, что ты хотел этим сказать». По его реакции ты поймешь гораздо больше, чем из всех моих теорий вместе взятых.

— Я боюсь.

— Я знаю, — голос Кэ Цин стал совсем мягким. — Но еще больше ты боишься этой неопределенности. Так что давай. Сейчас — чай и спать. А завтра ты решишь, готова ли ты услышать ответ. Каким бы он ни был. Договорились?

— Договорились, — слабо ответила Люмин.

* * *

Весь следующий день Люмин была как на иголках. Слова Кэ Цин придали ей решимости, но не избавили от страха. Она подкараулила Скарамуччу после его пары, когда он шел один, уткнувшись в телефон.

— Скара, — позвала она. Голос прозвучал тише, чем она хотела.

Он поднял голову, и его лицо мгновенно осветилось знакомой ухмылкой.

— О, привет. Пережила вчерашний вечер?

— Я… я хотела поговорить о нём, — начала она, сжимая ремешок своей сумки.

Он убрал телефон в карман и прислонился к стене, скрестив руки на груди. Его поза была расслабленной, но во взгляде читалось любопытство.

— Так, слушаю. Заседание клуба «Что опять надумала себе Люмин» объявляю открытым.

Его тон, как всегда, был на грани шутки и легкой провокации. Обычно Люмин это обезоруживало, но сегодня она была настроена серьезно.

— Та фраза… на вечеринке… она меня задела. Когда ты сказал «не то что некоторые», — она сделала паузу, собираясь с духом. — Что ты имел в виду?

Скарамучча удивленно вскинул бровь. Он на секунду задумался, явно восстанавливая события.

— А, та… — он хмыкнул, и в его глазах заплясали смешинки. — И ты всю ночь не спала и анализировала эту гениальную фразу?

— Я серьезно, Скара, — твердо сказала она, чувствуя, как начинает злиться на его легкомыслие.

— Ладно, ладно. Только не смотри на меня так, будто я совершил государственную измену. Отвечаю, как на допросе. Я говорил о парне той девчонки, Эми. За пять минут до этого она жаловалась мне, что он таскает её по скучным выставкам, а сам на вечеринках стоит с кислым лицом и молчит. Звучит знакомо?

Он подмигнул ей. Это был его способ сказать: «Видишь, ты не одна такая». Но Люмин пропустила этот намек мимо ушей, зацепившись за другое.

— То есть, ты не говорил обо мне?

— Люмин, — он подошел ближе и мягко щелкнул её по лбу. — Если бы я хотел сказать что-то о тебе, я бы сказал это тебе, а не какой-то левой девчонке на вечеринке. Ты же знаешь. У меня с прямотой проблем нет.

Это было правдой. Скарамучча никогда не ходил вокруг да около. Но облегчения Люмин почему-то не почувствовала. Вместо этого её захлестнула волна раздражения. В первую очередь, на саму себя.

— Тогда… тогда почему ты не сказал это вчера? Почему просто…

— Просто что? — он снова усмехнулся. — Люмин, ты ушла с вечеринки, потому что тебе было некомфортно. Это нормально. Но ты реально думаешь, что весь мир крутится вокруг тебя и каждая брошенная фраза — это шифр, который нужно разгадать? Ты иногда такая сложная. Просто до невозможности.

Он сказал это беззлобно, скорее как констатацию факта, как говорят о погоде. Но Люмин всё равно вспыхнула.

— Я не сложная! Я просто… чувствую!

— А я нет, по-твоему? — он вдруг стал серьезнее. — Я чувствую, что моя девушка вместо того, чтобы расслабиться и повеселиться со мной, стоит у стены с лицом мученицы и ищет в каждом слове тайный смысл. А потом сбегает. И на следующий день устраивает мне допрос с пристрастием из-за какой-то глупости, — он выдохнул, проводя рукой по волосам. — Честно? Это немного утомляет.

И вот это было то, что заставило Люмин замолчать. Не его шутки, не его объяснения, а это тихое, усталое признание. Она снова всё испортила. Навыдумывала, накрутила себя и в итоге заставила его оправдываться и чувствовать себя виноватым там, где его вины не было. Она опустила голову, пряча взгляд.

— Прости, — прошептала она. — Ты прав. Я опять… навыдумывала.

Скарамучча смотрел на неё секунду, а потом его лицо снова смягчилось. Он вздохнул и притянул её к себе, заключая в объятия.

— Эй, ну всё, проехали, — пробормотал он ей в макушку. — Просто… в следующий раз, когда твой мозг начнет генерировать теории заговора, попробуй сначала спросить меня, ладно? Это сэкономит нам обоим кучу нервных клеток.

Люмин кивнула, утыкаясь ему в грудь. Она злилась. На него — за то, что он такой легкий и не понимает её тревог. И на себя — за то, что она такая сложная и портит всё своей тревожностью. Но сейчас, в его объятиях, она чувствовала главное. Он был здесь. Он не оттолкнул её.

Стояла редкая для середины осени теплая и солнечная неделя. После пар они по обыкновению сидели в их любимом кафе. Люмин, уже чувствуя себя гораздо увереннее, даже поддерживала оживленный спор между Итто и Томой о том, что лучше — пицца с ананасами или вообще без пиццы.

— Нет, ну серьезно, — Итто театрально взмахнул руками, едва не опрокинув стакан Синобу. — Такая погода пропадает! Мы сидим в четырех стенах! Нужно на природу!

— Впервые за год Итто сказал что-то разумное, — не отрываясь от книги, заметила Синобу.

Тома тут же подхватил идею, его глаза загорелись.

— А что, это мысль! Можно устроить пикник в субботу. У меня как раз есть новый рецепт яблочного пирога, который я хочу опробовать.

— Только если твой пирог не будет таким же смертоносным, как твои прошлогодние кексы, — Скарамучча,

Пока они препирались, Люмин молча улыбалась, наслаждаясь этой привычной, уютной суматохой. Она уже привыкла быть здесь, но всё ещё ощущала себя скорее зрителем, чем полноправным участником. И тут Тома повернулся к ней.

— Люмин, ты как, пойдешь с нами? В субботу.

Вопрос был адресован лично ей. Не через Скарамуччу. Итто и Синобу тоже выжидающе посмотрели на неё. В этот момент она перестала быть просто «+1».

— Я? — переспросила она, и сердце радостно подпрыгнуло. — Да, конечно! Я свободна.

— Отлично! — хлопнул в ладоши Итто. — Тогда решено! Великий поход за едой и весельем!

Скарамучча с едва заметной гордой улыбкой наблюдал за этой сценой. Он положил руку на плечо Люмин, слегка сжимая его. Это был его безмолвный знак одобрения. Она справилась. Её приняли.

Только Тиори, сидевшая чуть поодаль, молча отпила свой чай, и на её лице промелькнуло сложное, непроницаемое выражение.

Суббота выдалась идеальной. Солнце заливало парк золотым светом, раскрашивая листья в яркие цвета. Когда Люмин и Скарамучча подошли к условленному месту, компания уже была в сборе. Тома расстилал на траве огромный клетчатый плед, Синобу раскладывала тарелки, а Итто с восторгом ребенка гонялся за падающим кленовым листом.

Люмин чувствовала себя немного скованно. Одно дело — посидеть час в кафе, и совсем другое — провести вместе целый день. Она нервно сжимала в руках корзинку, в которой лежал термос с её вкладом в общий стол — горячим шоколадом, сваренным по особому рецепту.

— О, а вот и наши голубки! — прокричал Итто, наконец поймав свой лист. — Люмин, что принесла? Надеюсь, не учебник по физике?

— Лучше, — улыбнулась она, осмелев. — Горячий шоколад.

— Горячий шоколад! Вот это по-нашему! — обрадовался Тома. — Ставь сюда. Пирог почти готов к вскрытию!

День проходил на удивление легко. Люмин обнаружила, что её «домашняя работа» приносит плоды. Она смогла обсудить с Итто новый эпизод того самого вампирского сериала. Она похвалила пирог Томы, и они минут десять говорили о тонкостях выпечки. Она даже поговорила с Синобу о сложностях совмещения учебы и подработок. Она чувствовала себя… на своем месте.

Скарамучча в основном наблюдал, изредка вставляя свои язвительные комментарии. Он лежал, положив голову на колени Люмин, и с ленивым удовольствием смотрел, как она, его тихая, вечно сомневающаяся Люмин, свободно общается с его друзьями.

Но идиллия не могла длиться вечно. Тиори, которая до этого больше общалась со Скарамуччей, подсела ближе к Люмин.

— Никогда бы не подумала, что ты любишь такие вылазки на природу, Люмин, — сказала она мягким, почти дружелюбным тоном. — Ты всегда казалась такой… домашней.

Люмин почувствовала укол. Слова были вежливыми, но подтекст читался ясно: «ты здесь чужая».

— Я люблю, когда тепло и солнечно, — нашлась Люмин с ответом.

— Да, — протянула Тиори, переводя взгляд на Скарамуччу. — Скара тоже любит. Мы в прошлом году ездили с палатками к озеру на три дня. Помнишь, Скара, как мы ночью жарили маршмэллоу и ты рассказывал ту историю про преподавателя?

Это был мастерский ход. Она не просто упомянула общее прошлое, в котором не было Люмин. Она создала интимный, эксклюзивный момент, напомнив всем, и в первую очередь Люмин, о своей давней связи со Скарамуччей. Скарамучча же лениво открыл глаза.

— Смутно. Уверен, я там был неотразим, как всегда.

Он ловко ушел от ответа, но Люмин всё равно почувствовала себя лишней. Её уютный мирок, который она с таким трудом выстраивала весь день, на секунду пошатнулся.

Комментарий Тиори повис в воздухе — легкий, как паутинка, но липкий и неприятный. Скарамучча своим язвительным ответом перевёл стрелки, но Люмин всё равно почувствовала, как её уютный кокон уверенности дал трещину. Она молча отпила свой горячий шоколад, чувствуя себя так, словно её только что вежливо, но твёрдо попросили отодвинуться.

К счастью, Итто обладал удивительной способностью не замечать социальных тонкостей. Для него тишина была просто тишиной — скучной и требующей немедленного заполнения.

— Так! Сидим, киснем?! — он вскочил на ноги, стряхивая с джинсов крошки от пирога. — Я взял бадминтон! Кто со мной? Проигравшие отжимаются!

Синобу оторвалась от книги и смерила его усталым взглядом.

— Я лучше посмотрю, как ты будешь отжиматься.

— А я за! — с энтузиазмом поддержал Тома. — Давно не играл.

Скарамучча лениво приподнялся с колен Люмин, потягиваясь, как кот на солнце.

— Ладно. Но только если я в паре с Люмин. Хоть кто-то должен в нашей команде использовать мозг.

Он подмигнул ей, и это был не просто выбор партнера. Это был безмолвный жест поддержки. Он не оставил её сидеть в стороне, а наоборот, демонстративно поставил рядом с собой. Люмин с благодарностью кивнула, хотя перспектива спортивной игры на глазах у всех вызывала у неё приступ паники.

— Отлично! — провозгласил Итто. — Тогда я с Томой! А вы двое против нас!

— Нас пятеро, гений, — холодно заметила Тиори, вставая. — Я тоже играю.

— Тогда… — Итто почесал в затылке. — Тогда Скара, ты с Люмин, а я… я буду в команде с Тиори! Мы вас уделаем! А Тома будет судьей и моральной поддержкой!

Тиори поджала губы. Быть в паре с Итто явно не входило в её планы, но отступать было поздно.

Игра началась. И первые несколько минут для Люмин были сущим кошмаром. Она неловко махала ракеткой, отбивая воланчик либо в сетку, либо куда-то в сторону деревьев. Итто хохотал, а Тиори, играя легко и грациозно, посылала мяч именно в сторону Люмин, зная, что это слабое звено.

— Цель в том, чтобы перекинуть его через сетку, гений, а не запустить на орбиту, — бросил Скарамучча после очередной неудачной подачи Люмин. Его тон был насмешливым, но в глазах не было злости. Он просто наблюдал.

Люмин закусила губу, чувствуя, как щеки заливаются краской. Она слышала сдержанный смех Тиори. И в этот момент в ней что-то щёлкнуло. Раздражение пересилило смущение.

Она перестала суетиться. Она остановилась и начала делать то, что умела лучше всего — анализировать. Она наблюдала за Тиори. Угол её замаха. Сила удара. Предпочтительное направление. Она следила за полётом воланчика, мысленно просчитывая его траекторию. Это была уже не игра. Это была задача по прикладной физике.

— Эй, твоя подача, — поторопил её Скарамучча.

Люмин кивнула. Она подбросила воланчик и ударила. Не сильно, но точно. Высокая подача полетела по идеальной дуге и опустилась точно за спиной Итто, который этого совершенно не ожидал.

— Очко! — крикнул Тома.

Итто удивлённо обернулся. Тиори бросила на Люмин быстрый, изучающий взгляд. Игра пошла по-другому. Люмин всё ещё была не самым атлетичным игроком, но теперь она двигалась с умом. Она не пыталась отбить каждый мяч силой, вместо этого она использовала точность, отправляя воланчик в неудобные для соперников точки. Скарамучча, заметив перемену, начал играть с ней в пас, доверяя ей прикрывать свою зону. Они стали настоящей командой.

Решающее очко. Счёт был равным. Тиори, явно разозлённая таким поворотом, подала мощный, резкий удар прямо на Люмин. Это был вызов. Проверка.

Люмин отступила на шаг, её глаза были прикованы к воланчику. Она не пыталась отбить его с лёту. Она пропустила его чуть ниже, и в самый последний момент, когда казалось, что он уже упадёт, сделала короткий, точный удар снизу. Воланчик, едва перелетев сетку, камнем упал на сторону противника, прежде чем кто-либо успел среагировать.

Тишина.

— ПОБЕДА! — взревел Скарамучча, победно вскидывая ракетку. Он подскочил к Люмин, схватил её в охапку и закружил. — Я же говорил! Мозги всегда бьют мускулы!

Итто честно отдал им честь, а Тома аплодировал. Синобу, сидевшая под деревом, оторвалась от книги и едва заметно улыбнулась.

Когда Скарамучча поставил Люмин на землю, её сердце бешено колотилось — и от игры, и от его реакции. Она посмотрела на Тиори. Та стояла с ракеткой в руке, и на её лице было написано откровенное недоумение. Она проиграла. Проиграла «домашней» девочке в её же, казалось бы, стихии.

Позже, когда они снова сидели на пледе, доедая пирог, Скарамучча наклонился к уху Люмин.

— Неплохая работа с векторами и параболами, профессор, — прошептал он. — Я почти впечатлён.

Люмин рассмеялась. В этот раз по-настоящему, легко и свободно. Она не просто пережила этот день. Она выиграла его. По своим правилам.

Солнце начало клониться к закату, окрашивая небо в персиковые и лиловые тона. После бадминтона Итто увлёк Тому и Скарамуччу с Люмин к ручью — запускать «кораблики» из коры деревьев. Их громкий смех и споры доносились издалека.

Тиори, отказавшись от «детских забав», с подчёркнуто скучающим видом вернулась к пледу. Она села рядом с Синобу, которая всё так же невозмутимо читала свою книгу. Некоторое время они сидели в тишине. Тиори буквально кипела от сдерживаемого раздражения. Наконец, она не выдержала.

— Не могу поверить, — тихо, но ядовито прошипела она, так, чтобы слышала только Синобу. — Просто выскочка.

Синобу не отреагировала, даже не перевернув страницу. Это молчание подстегнуло Тиори ещё больше.

— Ты видела? Сначала сидела тихо, как мышь, хлопала глазами. А теперь что? И в сериалах она разбирается, и в кулинарии шарит, и в бадминтон играет, как чемпионка мира. Пытается быть идеальной для него. Это же так жалко выглядит.

Она бросила быстрый, презрительный взгляд в сторону ручья, куда ушла вся остальная компания. Синобу медленно закрыла книгу, положив палец на то место, где остановилась. Она повернула голову и посмотрела на Тиори своим спокойным, пронзительным взглядом.

— А что в этом жалкого? — спросила она ровным, безэмоциональным голосом.

— Что? — Тиори на секунду опешила от прямого вопроса. — Ну… это же неискренне! Она просто подделывается под нас, под него! Она не такая на самом деле.

— А какая она на самом деле? — так же спокойно продолжила Синобу. — Та, что боится сказать слово? Или та, что учится говорить? Ты думаешь, ей это легко даётся?

— Ой, не надо делать из неё мученицу, — Тиори фыркнула. — Она просто хочет втереться в доверие к Скаре. Использует свои методы.

— Она не «использует методы», — голос Синобу стал чуть жестче. — Она старается. И, в отличие от некоторых, её старания направлены на то, чтобы стать лучше и найти общий язык с людьми, а не на то, чтобы унизить кого-то и показать своё превосходство.

Последняя фраза ударила точно в цель. Тиори вздрогнула и уставилась на Синобу с немым возмущением. Она не ожидала такого отпора от обычно нейтральной подруги.

— Ты… ты её защищаешь? — недоверчиво прошептала она.

— Я не защищаю её. Я просто наблюдаю, — Синобу снова открыла книгу и перевернула страницу. — И то, что я вижу, мне нравится гораздо больше, чем то, что я слышу сейчас от тебя.

Она снова погрузилась в чтение, давая понять, что разговор окончен. Тиори осталась сидеть в оглушительной тишине, прерываемой лишь далеким смехом парней. Она потерпела поражение не только на бадминтонной площадке. Она проиграла и здесь. Она искала союзника в своём презрении, а наткнулась на холодную стену осуждения. И самое обидное было то, что она понимала: Синобу права. Но признать это было выше её сил.

После того, как все кораблики были запущены, Итто с Томой затеяли какой-то дурацкий спор, громко смеясь, а Люмин, сидя рядом с Синобу, с интересом слушала её рассказ о каком-то сложном юридическом казусе. Она была полностью поглощена разговором, её лицо было спокойным и сосредоточенным.

Скарамучча наблюдал за этой картиной со стороны, прислонившись к стволу дерева. Он не участвовал в общем веселье, но его взгляд был прикован к Люмин. Тиори выбрала идеальный момент. Она подошла к Скарамучче и встала рядом, тоже глядя на их компанию.

— Скара, можно тебя на пару слов? — спросила она тихим, доверительным голосом. Тот нехотя оторвал взгляд от Люмин.

— Если это не очередная лекция о моде, то валяй.

— Знаешь, я смотрю на вас… и не могу отделаться от одной мысли, — начала она, её тон был пропитан фальшивым сочувствием. — Ваши отношения похожи на то, как взрослый человек учит ребёнка говорить.

— И что это должно значить? — Скарамучча медленно повернул к ней голову. Его глаза опасно сузились.

— Ну, ты же видишь, — она сделала неопределенный жест в сторону Люмин. — Тебе нормально, что твоя Люмин буквально из кожи вон лезет, дабы влиться в компанию? Девчонку-то бедную пожалей.

Скарамучча молчал, давая ей выговориться. Его молчание было страшнее любой гневной тирады.

— Для неё же это такой стресс — быть с нами, — продолжала Тиори, входя в роль заботливой подруги. — Она ведь другая, Скара. Умная, тихая. Ей место в библиотеке с книжкой, а не здесь, где она вынуждена играть в бадминтон и смеяться над шутками Итто. Ей приходится под нас подстраиваться, а это так… — она тщательно подобрала слово, — жалко и неестественно смотрится. Ты будто ломаешь её, заставляя быть той, кем она не является.

Она замолчала, ожидая его реакции. Она надеялась увидеть в его глазах сомнение, тень вины. Но увидела лишь холодную, как сталь, усмешку.

— Закончила? — спросил он тихо. — Ты права, — вдруг сказал он, и она на секунду понадеялась, что её слова достигли цели. — Она учится. Но это не ребёнок, который учится говорить. Это человек, который учит иностранный язык. Не потому что его заставили, а потому что он хочет понять мир того, кто ему дорог. Жалко, говоришь? Знаешь, что по-настоящему жалко, Тиори? Когда кто-то настолько боится чужих усилий, что пытается выставить их слабостью. Когда кто-то настолько зациклен на себе, что видит в чужой смелости лишь повод для жалости. Ты видишь в этом стресс, а я — силу. Ты видишь в ней «бедную девочку», которую нужно пожалеть. А я вижу свою девушку, которая каждый день становится сильнее, умнее и интереснее. Которая не боится выходить из своей зоны комфорта. В отличие от некоторых.

Последние слова ударили Тиори, как пощёчина.

— Так что свою жалость, — закончил он ледяным тоном, — оставь при себе. Ей она не нужна. И мне тем более не нужно, чтобы кто-то другой оценивал мои отношения.

Не дожидаясь ответа, он развернулся и пошёл к пледу. Он подошёл к Люмин сзади, наклонился и что-то тихо шепнул ей на ухо. Она рассмеялась и повернулась к нему, её глаза сияли. Он сел рядом, небрежно забирая у неё чашку с остывшим шоколадом и делая глоток. Для всех остальных это был обычный момент. Но Тиори, оставшись одна у дерева, видела в нём оглушительный, показательный ответ. Он не просто защитил Люмин. Он показал Тиори, что её жалкая попытка провалилась.

Пикник подходил к концу. Итто и Тома, уставшие от своей возни, помогали Скарамучче собирать спортивный инвентарь. Синобу аккуратно складывала плед. Люмин осталась у корзины, методично упаковывая оставшуюся посуду. Она чувствовала себя спокойно и даже счастливо. День удался. В этот момент рядом с ней беззвучно возникла Тиори.

— Довольна собой? — спросила она. Голос был тихим, но лишённым всякой теплоты.

— В смысле? —Люмин подняла на неё удивлённый взгляд.

— В прямом, — Тиори обвела взглядом поляну, где смеялись её друзья, и снова посмотрела на Люмин. — Этот спектакль. Изображаешь из себя простушку, которая вдруг всему научилась. Не устала притворяться?

Слова были как ледяные иглы. Люмин замерла, держа в руках пластиковый контейнер.

— Я не притворяюсь…

— Да неужели? — Тиори усмехнулась, и эта усмешка была уродливой. — Тогда я тебе кое-что объясню, раз уж у тебя, видимо, проблемы с пониманием элементарных вещей. Ты думаешь, ты им и правда интересна? Думаешь, Итто в восторге от твоих познаний в сериалах, а Тома восхищён твоими кулинарными талантами? Они с тобой разговаривают из вежливости, Люмин. Из чистой, банальной вежливости. Потому что ты — девушка Скарамуччи. Его очередное увлечение. И все просто ждут, когда он наиграется.

Каждое слово било по самому больному. По тем страхам, которые Люмин так старательно загоняла вглубь себя.

— Это неправда, — пролепетала она, но голос её был слаб.

— Это правда, — отрезала Тиори. — Ты здесь чужая. Ты слишком другая, слишком… скучная. И как только Скара это окончательно поймёт, ты просто исчезнешь. И никто, поверь мне, никто даже не заметит твоего отсутствия. Мы просто вздохнём с облегчением, что не нужно больше делать вид, будто нам интересно с тобой общаться.

Она выпрямилась, её лицо снова стало холодным и непроницаемым, словно она только что обсуждала погоду.

— Так что не обольщайся. Тебе здесь не место.

Сказав это, Тиори спокойно развернулась и отошла к Синобу, как ни в чём не бывало спросив, не нужна ли ей помощь. Люмин осталась стоять на месте, не в силах пошевелиться. Весь яркий, солнечный день съёжился и почернел. Смех друзей, доносившийся с другого конца поляны, теперь звучал фальшиво и издевательски. Она посмотрела на свои руки, всё ещё сжимавшие контейнер. В этот момент к ней подошёл Скарамучча. Он был расслаблен и улыбался.

— Ну что, звездочка, готова? Итто предлагает пойти… Эй.

Он осёкся на полуслове. Улыбка сползла с его лица. Он увидел её глаза. Пустые, стеклянные, полные такой боли, какой он никогда в них не видел.

— Что случилось? — его голос мгновенно стал серьёзным.

Люмин медленно подняла на него взгляд. Она смотрела на него, и в её глазах плескалось отчаяние. Она больше не пыталась быть сильной или умной. Она была сломлена.

— Скара, — её голос был тихим, надтреснутым шёпотом. — Я правда всем мешаю, да?

— Что за бред ты несёшь?

— Я не хочу быть лишней, — продолжала она, глядя куда-то сквозь него. Слёзы медленно собирались в уголках её глаз, но не текли. — Если твои друзья со мной общаются и правда из вежливости, то я не хочу их больше напрягать, — она сделала судорожный вдох. — Давай я больше не буду лезть в вашу компанию… Пожалуйста. Я не хочу, чтобы они ждали, когда ты наиграешься со мной.

Её слова были как пощёчина. Он смотрел на её дрожащие губы, на её потухший взгляд, и внутри него закипала ледяная ярость. Он прокрутил в голове последние несколько минут. Тиори, подошедшая к Люмин. Их тихий разговор. Лицо Тиори, когда она отходила — холодное и удовлетворенное. Пазл сложился.

— Кто тебе это сказал? — спросил он тихо, но в его голосе была такая угроза, что у любого другого по спине пробежал бы холод.

Люмин молчала, лишь крепче сжимая лямку своей сумки. Ей не нужно было отвечать. Он всё понял.

— Тиори, — произнёс он её имя не как вопрос, а как приговор.

Он на секунду закрыл глаза, а когда открыл их, в них полыхал огонь. Он шагнул к Люмин и крепко, но не больно, взял её за плечи, заставляя смотреть на себя.

— Слушай меня внимательно, — проговорил он, разделяя слова. — Никто. Ничего. Мне. Не скажет. О том, кого мне приводить в свою компанию. И уж тем более никто не будет решать за меня, когда я «наиграюсь», — он слегка встряхнул её, чтобы привести в чувство. — А теперь о друзьях. Итто — идиот, но он не лицемер. Если бы ты ему мешала, он бы сказал это в лицо, ещё и песню бы об этом сочинил. Тома слишком добрый, он физически не способен общаться с кем-то из вежливости, его бы совесть замучила. А Синобу? Ты серьезно думаешь, что Синобу стала бы тратить на тебя хоть секунду своего времени, если бы ей было неинтересно? Ей на вежливость плевать с высокой колокольни.

Он говорил быстро, отчётливо, вбивая каждое слово в её сознание, разрушая яд, которым её отравила Тиори.

— Ты — часть этой компании. Не потому, что ты моя девушка, а потому, что они тебя приняли. И если у кого-то с этим проблемы, — он бросил испепеляющий взгляд в сторону Тиори, которая как раз обернулась на его повышенный тон, — то это их проблемы. Не твои.

Он отпустил её плечи и взял её руку в свою. Его ладонь была горячей и твёрдой.

— Так что даже не думай, — закончил он уже спокойнее, но с непреклонной решимостью. — Ты никуда не уйдёшь. И ты не будешь ни от кого прятаться. Поняла?

Люмин смотрела на него, и по её щеке наконец скатилась первая слеза. Но это была слеза не боли, а ошеломляющего облегчения. Не дожидаясь ответа, он крепко сжал её руку и, не отпуская, развернулся в сторону остальной компании.

— Эй, все сюда! — крикнул он властным голосом. — У нас разговор.

Его тон заставил всех замереть. Итто, Тома и Синобу обернулись, их весёлое настроение мгновенно улетучилось. Тиори, стоявшая чуть поодаль, напряглась, её лицо стало бледным.

Скарамучча, не отпуская руки Люмин, подвёл её к центру импровизированного круга. Она стояла, опустив голову, чувствуя себя причиной надвигающейся бури.

— Что случилось, Скара? — осторожно спросил Тома, глядя на заплаканное лицо Люмин.

Скарамучча проигнорировал его вопрос. Его взгляд был прикован к Тиори.

— Я хочу кое-что прояснить, — начал он ледяным тоном. — Чтобы больше ни у кого не возникало недопонимания. Это Люмин. Она моя девушка. И она — часть нашей компании, — он сделал паузу, обводя всех тяжёлым взглядом. — Мне тут донесли, что некоторые считают, будто вы все общаетесь с ней исключительно из вежливости ко мне. Что она вам мешает, и вы просто ждёте, когда я «наиграюсь» и она исчезнет.

При этих словах Итто и Тома ошеломлённо переглянулись.

— Чего? — искренне не понял Итто. — Что за бред?

— Вот и я думаю, — продолжил Скарамучча, не сводя глаз с Тиори. — Но раз уж такие разговоры ведутся, давайте расставим точки над «i». Я хочу услышать от каждого. Прямо сейчас. Вам мешает присутствие Люмин? Только честно, я не буду ругаться, злиться, выливать на кого-то кофе. Искренне.

Наступила мёртвая тишина. Люмин хотела провалиться сквозь землю. Это было унизительно, как публичный суд. Первым, как ни странно, нарушил молчание Итто. Он выглядел растерянным и даже обиженным.

— Скара, ты чё несёшь? Люмин — классная! Мы с ней на прошлой неделе целый час спорили, кто круче — вампир-аристократ или вампир-бунтарь! Она единственная, кто меня понимает в этом!

— Я… я тоже не понимаю, в чём дело, — подал голос Тома, с тревогой глядя на Люмин. — Люмин, если мы чем-то тебя обидели, прости. Ты очень приятный человек, и твой горячий шоколад — лучший, что я пробовал.

Все взгляды обратились к Синобу. Она вздохнула, закрыла свою книгу и посмотрела прямо на Люмин, игнорируя всех остальных.

— Люмин, я ценю людей, с которыми можно вести осмысленный диалог. С тобой можно. Мне не нужно больше причин, чтобы с тобой общаться. Всё остальное — чушь.

Последний, сокрушительный удар. Три голоса прозвучали в её защиту. Искренне, без тени сомнения. Теперь все смотрели на Тиори. Она стояла одна, загнанная в угол, преданная и разоблачённая.

— Тиори? — голос Скарамуччи был тихим и смертельно опасным. — Кажется, только у тебя остались какие-то сомнения. Может, поделишься ими со всеми? Или ты предпочитаешь нашептывать их по углам?

— Да! — выкрикнула она, срываясь. — Да, я так считаю! Она не такая, как мы! Она притворяется! Она меняет маски, чтобы понравиться тебе, а вы все ведётесь на это, как дети!

— Она не притворяется, — холодно отрезал Скарамучча. — Она старается. И я тебе об этом уже сказал. А ты… ты даже не попыталась. Ты просто стояла и ждала, что я замечу тебя. Годами. Но знаешь что, Тиори? Я видел. Я всё видел. И я сделал свой выбор.

Тиори задохнулась от боли и унижения. Она бросила полный ненависти взгляд на Люмин, которая смотрела на неё с жалостью, а не с триумфом. И эта жалость была последней каплей. Но вскоре ее лицо, на мгновение искажённое яростью, снова превратилось в непроницаемую маску. Она с ледяным спокойствием развернулась и отошла в сторону, прислонившись к дереву и демонстративно достав телефон. Она делала вид, что всё произошедшее её нисколько не тронуло. Что она выше этого.

— Капец, — наконец выдавил Итто, нарушая тишину.

Скарамучча повернулся к Люмин. Он осторожно стёр большим пальцем слезу с её щеки.

— Ну что? — спросил он мягко. — Ты всё ещё считаешь, что ты здесь лишняя?

Люмин медленно покачала головой. Она посмотрела на Итто, Тому, Синобу. На их растерянные, но честные лица. И впервые за долгое время она почувствовала не просто принятие. Она почувствовала себя дома. В этой странной, шумной, но абсолютно настоящей компании.

Остаток сбора проходил в гнетущей тишине, нарушаемой лишь неуклюжими попытками Итто разрядить обстановку. Люмин чувствовала себя ужасно, словно она стала причиной раскола. Скарамучча не отпускал её руку, и это было единственное, что удерживало её на плаву.

Путь к машине был молчаливым. Итто, Тома и Синобу шли чуть впереди, стараясь не оглядываться. Скарамучча и Люмин шли следом. А замыкала это странное шествие Тиори — с прямой спиной и гордо поднятой головой, будто она возвращалась с триумфом, а не с публичного порицания.

Они подошли к большой машине Скарамуччт. Итто , Тома и Синобу молча забрались на задние сиденья. Тома сел за руль. Люмин собиралась сесть рядом с Синобу, но Скарамучча мягко остановил её и открыл перед ней дверь на переднее пассажирское сиденье.

Последней к машине подошла Тиори. Она направилась к задней двери, за которой уже сидел Итто.

Скарамучча, стоявший у машины, перехватил её движение. Когда она потянулась к ручке, он шагнул вперёд и с силой захлопнул дверь прямо перед её носом. Глухой удар металла о металл прозвучал в тишине как выстрел.

— Ещё раз ты наговоришь какой-то бред Люмин или не так взглянешь в ее сторону, — проговорил он, глядя ей прямо в глаза, — из компании вылетишь ты, а не она, — он сделал крошечную паузу, давая словам впиться. — Всех достало твоё поведение.

Он выпрямился, обошёл машину, сел на своё место рядом с Люмин и захлопнул дверь. Затем опустил стекло и посмотрел на застывшую на улице Тиори.

— А теперь садись и подумай, — бросил он и поднял стекло.

Тиори стояла несколько секунд, её лицо было белым от ярости. Потом её рука медленно, почти механически, поднялась и открыла дверь. Она молча села рядом с Синобу, захлопнула за собой дверь и уставилась в окно. Поездка домой прошла в абсолютной, звенящей тишине. Никто не решался её нарушить.

Прошло несколько недель после инцидента на пикнике. Отношения в компании, как ни странно, стали только крепче. Тиори держалась на расстоянии, общаясь со всеми ровно, но холодно, и больше не делала выпадов в сторону Люмин. Люмин же, наоборот, окончательно расслабилась. Она больше не чувствовала себя под микроскопом. Она была своей.

В один из вечеров Скарамучча повёл её в новое место — не в их привычное кафе, а в модный, шумный бар в центре города с неоновыми вывесками и громкой музыкой.

— Решил сменить обстановку, — сказал он, перекрикивая бит. — Не всё же нам киснуть с пирогами Томы.

Люмин было неуютно, но она доверяла ему. Рядом с ним она чувствовала себя защищённой даже здесь. Они сели за маленький столик в углу, и он рассказывал ей какую-то забавную историю про преподавателя, а она смеялась, искренне и легко. В этот момент они были просто парой, и весь мир с его сложностями, казалось, остался за стенами этого бара. И в этот момент в их уютный мир ворвался хаос.

— Скара? Какого чёрта, это ты?!

Громкий, наглый голос заставил их обоих обернуться. К их столику направлялась компания из четырёх человек — двое парней и две девушки. Они выглядели так, словно сошли со страниц модного журнала: дорогие кроссовки, продуманная небрежность в одежде, уверенные, чуть насмешливые взгляды. Это были те самые люди с той злополучной вечеринки.

Скарамучча на секунду замер, а потом его лицо изменилось. Ушла мягкость, которую Люмин так привыкла видеть. Вместо неё появилась старая, хищная, чуть циничная ухмылка. Это был Скарамучча из другого времени.

— Дотторе. Я уж думал, тебя посадили, — бросил он парню, который кричал.

— Не дождёшься, — тот рассмеялся и бесцеремонно придвинул стул к их столику. Остальные последовали его примеру, мгновенно окружив их. Атмосфера за столом изменилась.

Разговор вспыхнул мгновенно, как короткое замыкание. Он был быстрым, полным внутренних шуток, отсылок к каким-то старым событиям и имён, которые Люмин слышала впервые. Она сидела молча, пытаясь уследить за нитью, но это было всё равно что пытаться читать сразу десять книг одновременно.

Её методы здесь не работали. Нельзя было «изучить» эту компанию. Они не обсуждали сериалы или музыку. Они говорили о людях, вечеринках, каких-то сумасшедших поездках, перебивая друг друга и смеясь так, словно никого вокруг не существовало.

Скарамучча был в своей стихии. Он острил, язвил, парировал их выпады с той же скоростью. Люмин видела, как он ожил по-новому. Это была другая энергия — более резкая, более дикая. Он был частью этого урагана.

Девушка, высокая блондинка по имени Синьора, наконец обратила на Люмин внимание. Она смерила её скучающим взглядом с головы до ног.

— А это кто с тобой, Скара? — спросила она, даже не обращаясь к самой Люмин. — Новенькая? Миленькая. Она разговаривает?

Скарамучча бросил на Люмин быстрый взгляд.

— Это Люмин. И да, она разговаривает, когда есть с кем.

Укол был направлен в сторону Синьоры, но Люмин всё равно почувствовала, как её щёки заливает краска.

Разговор тут же переключился на другую тему. Дотторе начал рассказывать, как они собираются на выходные в загородный дом с огромным бассейном.

— Ты с нами, Скара? — спросил он. — Как в старые добрые. Вспомним, как мы в прошлый раз…

Дальше последовала история, которую Люмин слушать не хотела. Она сидела и чувствовала, как становится невидимой. Скарамучча, увлечённый разговором, казалось, забыл о ней. Он не держал её за руку. Он не смотрел на неё. Он был там, с ними, в их общем прошлом, где для неё не было места. Через полчаса, которые показались ей вечностью, Дотторе встал.

— Ладно, мы в соседний клуб. Скара, ты с нами? Не кисни тут.

Скарамучча на секунду замялся. Он посмотрел на Люмин, словно только что вспомнил о её существовании. В его взгляде было что-то вроде извинения, но оно было мимолётным. Зов старой жизни был слишком силён.

— Идите, я догоню, — бросил он им.

Когда они ушли, за столиком снова стало тихо. Но это была уже не уютная тишина, а звенящая пустота.

— Прости, они немного… шумные, — сказал он, но звучало это неискренне.

— Ничего, — тихо ответила Люмин. — Ты пойдёшь к ним?

Конечно, Люмин надеялась, что он захочет остаться с ней и провести запланированный вечер, но в то же время не хотела показаться контролирующей девушкой. Скарамучча посмотрел на неё, не подозревая о её внутренних метаниях. Он не стал уговаривать её пойти с ним. Он знал, что она не впишется. И, возможно, впервые он не захотел тратить силы на то, чтобы помочь ей вписаться. Было проще пойти одному.

— Хм, думаю, да. Ты доберёшься до дома сама? — спросил он. — Я вызову такси.

— Да.

— Ладно. Тогда… напиши, — он встал, наклонился, быстро и почти формально поцеловал её в щёку и пошёл к выходу, не оглядываясь.

Люмин осталась сидеть одна за столиком в шумном баре. Она видела, как его силуэт слился с толпой его старых друзей у выхода. Они смеялись, кто-то толкнул его в плечо. Он был снова одним из них.

* * *

Люмин плохо спала. Она проснулась с тяжёлой головой и неприятным осадком в душе, который не растворился за ночь. Первым делом, по дурной привычке, она потянулась к телефону. Ни одного сообщения от Скарамуччи. Ни «я дома», ни «доброе утро». Ничего.

Она открыла соцсети, и сердце ухнуло. Прямо наверху, в кружочках сторис, сиял его аватар. Она колебалась секунду, а потом нажала.

Первое видео. Шумный, забитый людьми клуб. Мигающий свет стробоскопа выхватывал из темноты смеющиеся лица. Камера тряслась, музыка гремела так, что динамик телефона хрипел. Скарамучча снял себя — растрёпанный, с блестящими от веселья глазами, он кричал что-то, чего было не разобрать за шумом.

Второе видео. Он уже не снимал себя. Камера была направлена на ту самую блондинку, Синьору. Она танцевала на барной стойке, запрокинув голову, а толпа внизу ей аплодировала.

Третье видео. Групповое селфи. Скарамучча в центре, одной рукой обнимает за плечи Дотторе, другой — Синьору, которая прижималась к нему слишком близко. Все смеялись, показывая в камеру какие-то знаки. Они выглядели как стая. Единый, живой организм, в котором не было места для посторонних.

Люмин закрыла приложение, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Это было не просто подтверждение того, что ему было весело. Это была наглядная, яркая демонстрация мира, в котором ей нет места. Мира, который, судя по всему, ему очень нравился.

В этот момент телефон завибрировал. Сообщение в общем чате их компании.

Итто

СКАРА, ТЫ ИЗМЕННИК!

Тома

Итто, что случилось в семь утра?

Итто

Я СЕЙЧАС СТОРИСЫ ЕГО УВИДЕЛ! ОН ВЧЕРА В КЛУБЕ ТУСИЛ! С КАКИМИ-ТО ЛЕВЫМИ ЛЮДЬМИ! А НАС ЧЕГО НЕ ПОЗВАЛ??? @Скарамучча

Люмин смотрела на сообщение Итто, и её накрыла сложная волна чувств. С одной стороны, было приятно, что не она одна почувствовала себя «за бортом». С другой — это выносило их личную проблему на всеобщее обозрение.

Синобу

Может, потому что он не хотел видеть, как ты пытаешься залезть на барную стойку и ломаешь себе ногу?

Итто

Я БЫ НЕ СЛОМАЛ! Я ГРАЦИОЗНЫЙ!

Чат наполнился их обычной перепалкой, но главный вопрос Итто остался висеть в воздухе. Люмин видела, что Скарамучча онлайн. Он читал сообщения. Но не отвечал. Она отложила телефон.

«Это нормально, — сказала она себе, как мантру. — Это нормально — иногда проводить время не со своей второй половинкой. Это нормально — иметь разных друзей. Это нормально».

Она повторяла это снова и снова, пытаясь заглушить неприятный, холодный червячок сомнения, который ворочался внутри. Но чем усерднее она себя убеждала, тем громче звучал внутренний голос, который шептал совсем другое:

«А нормально ли, что он даже не написал тебе? Нормально ли, что он выставляет это напоказ, зная, что ты увидишь? Нормально ли, что он игнорирует не только тебя, но и своих друзей?»

Она встала и пошла заваривать кофе, пытаясь отвлечься. Но образ из сторис — его смеющееся лицо рядом с той девушкой — стоял у неё перед глазами. И она понимала, что дело не в ревности. Дело в дистанции. Прошлой ночью она впервые почувствовала её физически. А сегодня утром — увидела её в пикселях на экране своего телефона. И эта дистанция, казалось, только росла.

Часы показывали почти полдень. Люмин уже успела убраться в комнате, прочитать главу из учебника и трижды проверить телефон. Тишина. В общем чате Итто ещё пару раз безуспешно «тегнул» Скарамуччу, пока Синобу не велела ему прекратить спамить.

Люмин сидела у окна, глядя на улицу, и чувствовала себя глупо. Она уже почти смирилась с мыслью, что он не напишет. Что прошлый вечер был началом конца, и это его способ дать ей понять, что всё кончено. Её разум, склонный к драматизации, уже нарисовал самые мрачные сценарии. И тут телефон завибрировал.

Скарамучча

Доброе утро. Только проснулся.

Два коротких предложения. Ни извинений, ни объяснений. Просто констатация факта. Сердце Люмин сделало кульбит — смесь облегчения и укола обиды. Не успела она придумать, что ответить, как телефон снова завибрировал. На этот раз — уведомление из общего чата.

Скарамучча

@Аратаки Итто, угомонись. Я спал. И не звал вас, потому что это была спонтанная встреча со старыми знакомыми, а не съезд клуба «Почитателей талантов Аратаки Итто».

Его ответ был в его типичном язвительном стиле. Для друзей это было сигналом, что всё в порядке, и можно продолжать подкалывать друг друга.

Итто

ДА У МЕНЯ ПОКЛОННИКОВ БОЛЬШЕ ЧЕМ У ТЕБЯ!

Тома

Скара, ты как? Голова не болит?)

Скарамучча

Болит. Особенно от воплей Итто в чате.

Переписка потекла в привычном русле. Итто возмущался, Тома пытался всех примирить, Синобу молчала. Скарамучча отвечал коротко и лениво, как человек, который только что очнулся после бурной ночи.

Люмин смотрела на всё это, и её чувства были смешанными. С одной стороны, он ответил. Он не игнорировал её. Её панические мысли о том, что он её бросил, оказались просто… паническими мыслями.

С другой стороны, его ответ был до ужаса обыденным. Он просто спал. Для него прошлый вечер не был чем-то из ряда вон выходящим. Это была просто весёлая ночь. Он не видел в этом проблемы. Ни в том, что оставил её одну. Ни в том, что не написал. Ни в том, что не позвал друзей. Это было в порядке вещей для него.

Она снова открыла их личный чат. Сообщение «Только проснулся» так и висело без ответа. А что на него можно было ответить? «Хорошо повеселился?» «Как твои старые друзья?» «Почему ты оставил меня одну?»

Любой из этих вопросов прозвучал бы как упрёк. А она не хотела быть той девушкой, которая упрекает. Она же сама себе вчера твердила, что это нормально. Она напечатала самый нейтральный ответ, который смогла придумать.

Люмин

Понятно. Хорошего дня.

Это было холодно. Холоднее, чем она хотела. Но это было единственное, что она могла написать, не выдав своей обиды и тревоги. Его ответ пришёл почти мгновенно.

Скарамучча

И тебе. Увидимся вечером?

Приглашение. Всё как обычно. Он предлагал встретиться, будто ничего не произошло. И Люмин поняла, что для него действительно ничего не произошло. Вся драма, все её переживания, все ночные разговоры с Кэ Цин — всё это существовало только в её голове.

Люмин смотрела на экран телефона, на короткий вопрос «Увидимся вечером?». Сердце сжалось. Часть её хотела написать «нет», хотела показать свою обиду, заставить его задуматься. Но другая, гораздо более сильная часть, цеплялась за эту фразу как за спасательный круг.

«Он хочет меня видеть, — шептала эта часть. — Значит, всё хорошо. Я просто снова всё надумала».

Отказ от встречи был бы как раз таким поспешным выводом. Это было бы объявление войны, к которой она была не готова. Она сделала глубокий вдох и напечатала ответ.

Люмин

Да, конечно😊

Она добавила смайлик-улыбку, чтобы сообщение не выглядело таким же холодным, как предыдущее. Это была маленькая ложь, крошечная маска, но она казалась необходимой.

Скарамучча

Отлично. Зайду за тобой в семь.

На этом переписка закончилась. Весь оставшийся день Люмин провела в странном, подвешенном состоянии. Она пыталась убедить себя, что всё в порядке. Он был уставший после вечеринки, поэтому был немногословен. Он зовёт её на свидание, значит, она ему по-прежнему важна. Вся ситуация — просто недоразумение, раздутое её склонностью к излишнему анализу. Она повторяла это себе, как заклинание.

Но когда пришло время собираться, она поймала себя на том, что подходит к этому процессу с несвойственной ей тщательностью. Она долго стояла перед шкафом, перебирая одежду. Не слишком ли просто? Не слишком ли скучно? Она вспомнила девушек из его компании — их смелые наряды, их уверенность. Она посмотрела на свои скромные джинсы и уютные свитера.

Внезапно ей стало казаться, что она недостаточно яркая. Недостаточно интересная. Она сделала макияж чуть выразительнее, чем обычно, нанесла на губы помаду, которой почти не пользовалась. Когда она посмотрела на себя в зеркало, то увидела немного чужого человека. Девушку, которая очень старается соответствовать.

«Что я делаю?» — промелькнула паническая мысль. Она ведь уже прошла это. Она научилась быть собой в его компании. Почему сейчас она снова пытается надеть маску?

Ответ был прост и неприятен. Потому что теперь она соревновалась не с Тиори, которую знала и понимала. Она соревновалась с призраками из его прошлого, с яркими и громкими людьми из мира, который был ей чужд. И она чувствовала, что проигрывает.

Ровно в семь в дверь позвонили. Люмин открыла. На пороге стоял Скарамучча. Он выглядел свежим и отдохнувшим, на нём была его любимая чёрная куртка, и он улыбался своей обычной ленивой ухмылкой.

— Привет, — сказал он, его взгляд скользнул по ней. Он задержался на её лице на долю секунды дольше обычного. — А ты сегодня какая-то… нарядная.

Это был не комплимент. Это была констатация факта. Он заметил её усилия. И это почему-то заставило Люмин почувствовать себя ещё более неловко, словно её поймали на чём-то постыдном.

— Просто такое настроение, — соврала она, натягивая улыбку.

— Ясно, — он кивнул. — Пойдём? Я умираю с голоду.

Он взял её за руку. Его ладонь была тёплой и знакомой. Всё было как всегда. Но когда они вышли на улицу, Люмин не могла отделаться от ощущения, что между ними что-то изменилось. Словно тонкая, невидимая плёнка отделила их друг от друга. И она отчаянно боялась, что он тоже это чувствует.

Они шли по вечерней улице. Свет фонарей ложился на тротуар, создавая длинные тени. Скарамучча что-то рассказывал о своих планах на сессию, но Люмин его почти не слушала.

Она знала, что если не скажет сейчас, то не скажет никогда. Обида накопится, превратится в молчаливый упрёк и отравит всё. Она остановилась. Скарамучча, пройдя пару шагов, тоже остановился и обернулся.

— Эй, ты чего?

Она сделала глубокий вдох, собирая всю свою смелость в кулак.

— Скара, — начала она, и голос, к её удивлению, прозвучал твёрдо. — Мне нужно тебе кое-что сказать.

— Валяй, — он удивлённо вскинул бровь, но подошёл ближе, готовый слушать.

— Если честно, — она заставила себя посмотреть ему в глаза, — мне было неприятно, что ты вчера бросил меня одну в баре.

Она ожидала чего угодно: извинения, раздражения, удивления. Но его реакция была совершенно иной. Он искренне не понял.

— Бросил? — переспросил он, и в его голосе не было ни капли вины. — Погоди. Я спросил, доберёшься ли ты до дома. Ты сказала «да». Я предложил вызвать такси. Я тебя не бросал, Люмин. Ты сама согласилась уйти.

Его логика была безупречной. И от этого становилось только хуже. Он перевёл её эмоциональную претензию в плоскость сухих фактов, где он был абсолютно прав.

— А что я ещё должна была сказать? — в её голосе прорвалось отчаяние. — Сказать «нет, не уходи, останься со мной» на глазах у твоих друзей? Устроить сцену? Ты же видел, что мне было некомфортно. Ты всегда это видишь.

— Видел, — легко согласился он. — Поэтому и не потащил тебя с собой в клуб. Я подумал, что тебе лучше поехать домой, в твою тихую, уютную норку, чем мучиться там ещё несколько часов. Я думал, я поступаю правильно.

Он говорил это абсолютно искренне. В его картине мира он проявил заботу. Он избавил её от неприятной для неё ситуации.

Люмин почувствовала, как её захлёстывает волна бессилия. Они говорили на разных языках. Она — на языке чувств и намёков. Он — на языке действий и фактов.

— Правильно было бы уйти вместе со мной, — тихо сказала она.

Он посмотрел на неё так, будто она предложила что-то совершенно абсурдное.

— Почему? Я не видел тех ребят сто лет. У каждого должна быть своя жизнь. Почему я должен был срываться и уходить с вечеринки, если ты просто устала и захотела домой? Мы же не сиамские близнецы.

Он не понимал. Он действительно не понимал. Для него это были два отдельных события: 1. Люмин устала и поехала домой. 2. Он остался веселиться с друзьями. Он не видел между ними той связи, которая была так очевидна для неё.

— Дело не в том, что ты остался, — она отчаянно пыталась донести свою мысль. — А в том, как ты это сделал. Ты просто… развернулся и ушёл. Будто я — это просто пункт в твоём расписании, который закончился.

— Так, стоп, — его тон стал холоднее. — Начинается. Опять эти твои сложные конструкции. Я не понимаю, чего ты от меня хочешь, Люмин. Я должен был упасть на колени и умолять тебя остаться? Или с трагическим лицом отказаться от встречи с друзьями и поехать провожать тебя до самой кровати? Этого ты хотела?

Его слова были язвительными, но под ними скрывалось искреннее недоумение. Он не знал, как реагировать на её претензии, потому что не видел для них оснований.

— Я хотела, чтобы ты просто подумал обо мне! — воскликнула она, и её голос дрогнул.

— Я и подумал! — так же горячо ответил он. — Я подумал, что ты взрослый человек и можешь сама решить, когда тебе уйти! Я не твоя нянька!

Они стояли посреди улицы и смотрели друг на друга. И впервые Люмин увидела не просто стену непонимания, а целую пропасть. Пропасть между её потребностью в эмоциональной поддержке и его прямолинейным, логичным взглядом на мир.

Разговор, который должен был всё прояснить, только запутал их ещё больше. Он не считал себя виноватым. А она не могла перестать чувствовать себя обиженной. И выхода из этого тупика не было видно.

Он смотрел на неё с искренним недоумением, готовый к очередной порции её «сложных конструкций». Но Люмин сделала глубокий вдох и сменила тактику. Она не будет говорить о чувствах. Она будет говорить о фактах.

— Хорошо, — сказала она неожиданно спокойно. — Давай без эмоций. Давай по порядку.

Скарамучча удивлённо приподнял бровь, но промолчал, готовый слушать.

— Пункт первый: кто меня вчера позвал гулять? Ты. Кто выбрал место и привёл меня в тот бар? Тоже ты. Значит, ты изначально планировал провести этот вечер со мной. Верно?

— Верно, — он слегка нахмурился, но кивнул.

— Пункт второй: приходят твои друзья, и ты, поговорив с ними, резко меняешь свои планы и уходишь с ними в клуб, оставив меня одну. Это тоже факт.

— Я тебя не…

— Ты ушёл, а я осталась, — прервала она его, не давая сбить себя с мысли. — Это называется «оставил». Факт, — она сделала паузу, глядя ему прямо в глаза. — А теперь анализ ситуации. Я понимаю, что они появились спонтанно. Это форс-мажор. Но у тебя был выбор. Ты мог бы сказать им: «Ребята, рад вас видеть, давайте встретимся на выходных, сегодня я занят». Ты мог бы пойти с ними на ту вечеринку в субботу, например. Но ты выбрал отказаться от планов со мной в пользу планов с ними. Ты выбрал их.

Она говорила так, словно защищала диссертацию. Чётко, логично, без слёз и упрёков. И это, похоже, подействовало на него сильнее, чем любые эмоциональные всплески. Он слушал её, и его обычная язвительная ухмылка медленно сползала с лица.

— Ты променял наш вечер, который ты сам же и запланировал, на спонтанную вечеринку. И ты даже не видишь в этом проблемы. Вот что меня задевает. Не то, что ты веселился, а то, что наши планы для тебя оказались менее важными, чем их внезапное предложение.

Она закончила. В воздухе повисла тишина. Она изложила всё по пунктам, не оставив ему лазейки, чтобы свести всё к её «излишней эмоциональности». Она говорила на его языке.

Скарамучча молчал дольше обычного. Он смотрел куда-то в сторону, на огни проезжающих машин. Впервые за весь разговор он выглядел так, будто действительно задумался.

— Я… — начал он и осёкся. — Я не смотрел на это так.

Это было не извинение. Но это было признание. Признание того, что её логика имела смысл.

— Для меня это было просто… старые друзья, старые привычки, — продолжил он, всё ещё не глядя на неё. — Мы всегда так делали. Срывались, меняли планы. Это было нормой. Я просто… по инерции. Не подумал.

«Не подумал». Вот оно. Ключевое слово. Он не хотел её обидеть. Он просто не подумал, что его «норма» может быть для неё оскорбительной.

Люмин почувствовала, как тугой узел внутри неё начал понемногу развязываться. Она не добилась извинений, но добилась большего — понимания. Он услышал её.

— А теперь подумай, — сказала она уже мягче.

Он наконец посмотрел на неё. В его взгляде больше не было ни раздражения, ни насмешки. Была лишь тень чего-то, похожего на сожаление.

— Ладно, — сказал он тихо. — Пожалуй… ты права. Это было хреново с моей стороны.

Это было самое близкое к извинению, на что он был способен. И для Люмин этого было достаточно.

— Пойдём уже поедим, — сказал он, чтобы сменить тему и прервать неловкую тишину.

Они молча дошли до небольшого ресторана, который выбрал Скарамучча. Напряжение немного спало, но неловкость всё ещё витала в воздухе. Когда официант принёс им меню, Люмин отложила своё в сторону.

— Скара, — начала она, когда они остались одни. Он поднял на неё вопросительный взгляд. — Можно я ещё кое-что спрошу?

— Если это не очередной пункт из твоего обвинительного акта, то валяй, — проворчал он, но уже без прежней язвительности.

— Это не обвинение. Просто… любопытство, — она постаралась, чтобы её тон звучал как можно более нейтрально. — Как вечеринка?

Он на секунду удивился вопросу.

— Как обычно. Шумно, много алкоголя, дурацкая музыка. Ничего особенного.

— Я видела твои сторис, — сказала она прямо, и он слегка напрягся. — Как так получилось, что та девушка… Синьора… на стол залезла?

— А, это. Она всегда так делает, когда выпьет лишнего. Спорит с кем-нибудь на деньги, что сможет протанцевать на барной стойке и не свалиться. Вчера вот спорила с Дотторе.

— И что, выиграла? — спросила Люмин, искренне пытаясь понять логику этого мира.

— Конечно, — усмехнулся он. — Она почти всегда выигрывает. У неё практика большая.

Он говорил об этом как о чём-то совершенно обыденном. Как о прогнозе погоды. Для него в этом не было ничего дикого или шокирующего. Это была просто… Синьора.

— А ты… — Люмин колебалась, задавая следующий вопрос, самый болезненный. — Ты был с ней в сторис. Вы обнимались.

Скарамучча посмотрел на неё, и на этот раз в его взгляде появилось что-то похожее на понимание. Он, кажется, наконец-то начал осознавать, что именно её задело.

— Люмин, — сказал он медленно, подбирая слова. — Синьора — это… Синьора. Она так общается. Она обнимает всех. Парней, девушек, барменов, столбы. Для неё это как «привет» сказать. Там нет никакого подтекста, это просто её стиль. Если бы она хотела со мной флиртовать, поверь, это выглядело бы совсем по-другому. И уж точно не попало бы в сторис на всеобщее обозрение, — он помолчал, а потом добавил, глядя ей прямо в глаза: — Мы с ней когда-то пробовали встречаться. Давно. Не продержались и недели. Мы бы поубивали друг друга. Слишком похожи.

Это было неожиданное и очень важное признание. Он не просто объяснил ситуацию, он поделился с ней частью своего прошлого, к которому она так боялась его ревновать. Он показал ей, что бояться нечего.

— Понятно, — тихо сказала Люмин. И на этот раз это было не холодное «понятно», а тёплое. Она действительно поняла.

Она поняла, что его старый мир — это не угроза. Это просто… другой мир. С другими правилами, другими привычками, другой нормой. Мир, который казался ей пугающим и враждебным, на деле был просто набором эксцентричных людей со своими странностями. И он, Скарамучча, был его частью.

— Она тебе не нравится, да? — вдруг спросил он.

Люмин честно ответила:

— Она меня пугает.

— Меня тоже, если честно. Поэтому я и сбежал от них ко всем вам — занудам и ботаникам.

Он подмигнул ей, и лёд между ними окончательно треснул. Они сидели в уютной тишине, которая наступила после его объяснений. Люмин медленно размешивала сахар в своём чае, обдумывая всё, что он сказал. Его мир больше не казался таким враждебным, скорее — хаотичным и непонятным, как абстрактная картина.

— Скара, — она снова подняла на него глаза. Он выжидающе посмотрел на неё, уже готовый к любому вопросу. — Последнее. Честно. Они… они что-нибудь спрашивали обо мне? — голос её был почти шёпотом. — После того, как я ушла.

Это был самый важный для неё вопрос. Спрашивали ли? Заметили ли её отсутствие? Или она действительно была просто предметом мебели, как ей показалось? Скарамучча на секунду задумался, восстанавливая в памяти события прошлой ночи.

— Спрашивали, — ответил он.

Сердце Люмин замерло в ожидании.

— Дотторе спросил: «Куда делась твоя тихоня?». Что-то в этом роде. Я сказал, что ты поехала домой, потому что у тебя, в отличие от нас, есть мозг и инстинкт самосохранения, — он усмехнулся своей фирменной ухмылкой. — А Синьора сказала, что я наконец-то нашёл себе кого-то приличного и теперь стану скучным, — он сказал это легко, как забавный факт, но для Люмин эти слова были откровением.

— То есть… их это не удивило? Мой уход?

— Люмин, — он наклонился к ней через стол, и его голос стал серьёзным. — Пойми одну вещь про таких людей, как они. Им по большому счёту всё равно. Они живут в своём собственном урагане. Люди входят в их жизнь, выходят из неё — это для них норма. Их удивило бы, если бы ты, как Синьора, залезла на стол и начала танцевать. А то, что тихая, милая девушка не захотела идти с ними в клуб в час ночи, — это самая логичная и предсказуемая вещь в мире. Они это отметили, посмеялись и забыли через пять минут. Они не думают о тебе. Ни плохо, ни хорошо. Они вообще о тебе не думают. Всё это — твои страхи, обиды, анализ — существует только у тебя в голове. И, как оказалось, у меня, — он откинулся на спинку стула. — Так что можешь выдохнуть. Для них ты — «приличная девушка Скарамуччи». Не больше и не меньше. И это, поверь, в их системе координат — почти комплимент.

Люмин медленно выдохнула. Она почувствовала, как последняя капля напряжения покинула её тело. Он был прав. Она сражалась с ветряными мельницами. Она строила теории заговора там, где было лишь поверхностное любопытство и тотальное безразличие.

— Понятно, — сказала она. И улыбнулась. На этот раз — по-настоящему.

Она больше не чувствовала себя проигравшей в битве с его прошлым. Потому что никакой битвы и не было. Был лишь её страх. И она, кажется, только что его победила.

Скарамучча смотрел, как меняется её лицо — как напряжение уступает место облегчению, а потом и искренней улыбке. Он был почти уверен, что инцидент исчерпан.

— И чего ты так зациклилась на этом вечере? — спросил он уже более расслабленно, с оттенком своей обычной дразнящей манеры. — Устроила целое федеральное расследование из-за одной дурацкой вечеринки.

Он ожидал, что она смутится или отшутится в ответ. Но Люмин вдруг снова стала серьёзной. Она смотрела на свои руки, лежащие на столе, а потом подняла на него глубокий, немного печальный взгляд.

— Если честно… — начала она тихо, и её голос был полон незнакомой ему уязвимости. — Я, наверное, боюсь. Постоянно боюсь, что мы слишком разные, — она выдохнула, и вместе с воздухом вырвались все те мысли, которые она так долго держала в себе. — Ты — как тот бар. Громкий, яркий, полный людей, энергии. А я — как тихая библиотека в воскресенье утром. И вчера я это увидела так отчётливо. Ты вошёл в тот бар, встретил своих друзей и стал… собой. Той версией себя, которая идеально вписывается в этот шум и хаос. А я просто сидела рядом и понимала, что я из другого мира. И мне стало страшно. Мне страшно, что однажды ты устанешь от моей тишины. Что тебе надоест моя «библиотека», и ты поймёшь, что на самом деле тебе всегда хотелось быть там, на «вечеринке». Что я — это просто временная передышка, а не твой настоящий дом. Вчера я испугалась, что этот день настал.

Она замолчала. Всё было сказано. Самый её главный, фундаментальный страх был озвучен и лежал теперь между ними на столе, хрупкий и беззащитный. Скарамучча молчал. Он смотрел на неё, и его лицо было непривычно серьёзным. Вся его язвительность, вся ирония слетела, как ненужная шелуха. Он видел перед собой не девушку, которая устраивает сцены из-за ерунды, а человека, который доверил ему свой самый большой страх. Он протянул руку через стол и накрыл её ладонь своей.

— Люмин, — сказал он тихо, и его голос был непривычно глубоким. — Я провёл в этой «вечеринке» всю свою жизнь до тебя. Я знаю там каждый угол, каждый дурацкий трек, каждое лицо. И знаешь что? Это скучно. Это одно и то же, по кругу, — он сжал её руку крепче. — А потом появилась ты. Твоя «библиотека». И я впервые за долгое время захотел сесть и почитать. Потому что в тебе, в твоей тишине, больше интересного и настоящего, чем во всём их шуме вместе взятом, — он усмехнулся, но на этот раз без насмешки. — Да, я иногда скучаю по хаосу. Да, я могу сорваться на вечеринку. Но возвращаться я всегда буду хотеть сюда. К тебе. Потому что здесь, — он легонько коснулся пальцем её виска, — происходит всё самое интересное. Мы разные. И слава богу. Если бы ты была такой же, как я, мы бы уже давно сожгли этот город дотла. А так… — он пожал плечами, — мы его уравновешиваем.

Люмин смотрела на него, и на губах уже играла улыбка. Это было самое важное, что он когда-либо ей говорил. Он не просто развеял её страхи. Он показал ей, что то, что она считала своей слабостью, он считает её главной силой.

Приближалась суббота. А значит, и та самая вечеринка у Дотторе. Люмин уже накинула идей, как проведет этот тихий вечер, пока Скарамучча будет веселиться, как он внезапно предложил ей поехать с ним.

— Нет, — сказала Люмин сразу, как только он озвучил предложение.

— Даже не выслушаешь? — Скарамучча лежал на её кровати, закинув руки за голову.

— Я слышала достаточно. «Загородный дом», «бассейн», «Дотторе». Звучит как рецепт катастрофы.

— Ну, не без этого, — усмехнулся он. — Но я хочу, чтобы ты пошла со мной.

— Зачем? Чтобы я снова сидела в углу, пока ты вспоминаешь «старые добрые»?

— Нет, — он сел, становясь серьёзным. — Чтобы ты увидела всё своими глазами. Чтобы поняла, что это просто кучка идиотов, а не демоны из преисподней. И чтобы они увидели, что ты — не просто «тихоня», а девушка, с которой я приехал. Я хочу, чтобы ты была там. Со мной.

Его просьба была искренней. Он не просто звал её с собой, он просил её о доверии. После их разговора это был важный шаг. Люмин колебалась, а потом вздохнула.

— Ладно. Но если Синьора снова полезет на стол, я уеду.

— Договорились, — рассмеялся он.

* * *

Загородный дом был огромным, современным, со стеклянными стенами, выходящими на террасу с тем самым бассейном, в котором уже плескалось несколько человек. Музыка гремела, люди со стаканами в руках были повсюду. Люмин сделала глубокий вдох. Скарамучча сжал её руку.

— Просто держись рядом.

Первые полчаса прошли на удивление гладко. Скарамучча не отходил от неё ни на шаг, знакомил её с людьми, но делал это не так, как на той злополучной вечеринке. Он представлял её не как приложение к себе, а как отдельную личность.

— Это Люмин. Она умнее нас всех вместе взятых, так что фильтруйте базар.

Это была его манера защиты, и она работала. Люди смотрели на Люмин с большим интересом. В какой-то момент, когда Скарамучча отошёл взять им напитки, к Люмин, стоявшей у края террасы, подошли две девушки. Одна из них была немного шаткой походке, в её глазах плескалось пьяное веселье.

— Привеет, — протянула она. — А ты девушка Скары, да?

Люмин приготовилась к худшему, но кивнула.

— Да. Я Люмин.

— Ясненько, — девушка хихикнула. — А я Лиза. А это Эмбер. А ты чего такая серьёзная?

— Я не серьёзная, я наблюдаю, — ответила Люмин, решив быть честной.

— Ого, наблюдаешь? — вторая девушка, Эмбер, проявила интерес. — И что нанаблюдала?

Люмин на секунду задумалась. Она могла бы сказать что-то простое, но решила рискнуть.

— Я наблюдаю, что уровень хлора в бассейне, судя по запаху, немного превышает норму, так что я бы не советовала нырять с открытыми глазами.

Девушки на секунду замолчали, а потом Лиза разразилась хохотом.

— Ха! Слышала? Она сказала «уровень хлора»! Прикольная ты!

Люмин почувствовала укол гордости. Она смогла. Она ответила в своём стиле, и это сработало. Они проболтали ещё несколько минут — о какой-то ерунде, о музыке, о парне, который смешно прыгнул в бассейн. Люмин отвечала уверенно, не пытаясь подстраиваться, и это, казалось, им нравилось.

— Ладно, мы за добавкой, — сказала Эмбер, потянув подругу в сторону дома. — Хочешь чего-нибудь? У Дотторе там такой пунш, сносит с ног!

— Нет, спасибо. Я не пью, — вежливо улыбнулась Люмин.

— Совсем? — удивилась Лиза.

— Совсем, — подтвердила Люмин.

Лицо Лизы мгновенно стало скучающим. Весь её интерес, всё её пьяное дружелюбие испарились.

— А-а, понятно. Ну, ладно.

Они развернулись и пошли к дому, уже переключившись на обсуждение чего-то своего. Они не были грубыми. Они просто потеряли к ней всякий интерес. Люмин осталась стоять одна. Она поняла жестокую правду этого мира. Общий язык здесь — это не только разговоры. Это общий образ жизни. Общий градус в крови. И если ты не участвуешь в главном ритуале — совместном употреблении алкоголя — ты автоматически выпадаешь из круга. Ты можешь быть сколь угодно умной и интересной, но если ты не пьёшь, ты — чужая.

В этот момент вернулся Скарамучча с двумя стаканами. Один, с чем-то ярким и алкогольным, он оставил себе. Второй, с соком, протянул ей.

— Ну как ты? Справилась без меня?

Он заметил, что она разговаривала с девушками, и в его глазах была гордость.

— Да, — соврала она, беря сок. — Всё отлично. Ты иди, общайся с друзьями, я справлюсь. Не весь же вечер тебе со мной нянчиться.

— Хм? Ты уверена? — Скарамучча с сомнением взглянул на нее, но Люмин лишь улыбнулась. — Хорошо, но если что сразу ищи меня.

Скарамучча ушёл. Люмин стояла с бокалом сока, чувствуя себя невидимкой. Шумная компания у дома была ей чужда, и она решила найти утешение в воде. Бассейн манил прохладной голубизной. Она переоделась в скромный, но элегантный слитный купальник и, накинув на плечи полотенце, направилась к воде.

Но и там кипела жизнь. Несколько парней, хохоча, подхватывали визжащих от восторга девушек и с разбегу бросали их в воду. Брызги летели во все стороны. Это было шумно, весело и абсолютно не в её стиле. Она не хотела, чтобы её тоже схватили и кинули в воду, как мешок с картошкой.

Она замерла у края террасы, понимая, что и это развлечение — не для неё. Разочарованно вздохнув, Люмин уже собиралась попятиться назад, чтобы найти себе тихий шезлонг в дальнем углу сада, как её заметили.

Один из парней, только что вынырнувший из воды, откинул мокрые рыжие волосы со лба и посмотрел прямо на неё. В его синих глазах плясали азартные огоньки. Он был высоким, атлетично сложенным, и от него исходила аура чистой, необузданной энергии.

— Эй! — крикнул он, перекрывая шум. — А ты чего там прячешься? Может, тебя тоже подкинуть?

Его улыбка была широкой и обезоруживающей, но предложение заставило Люмин внутренне сжаться.

— Нет, спасибо, я сама, — вежливо, но твёрдо ответила она, делая шаг назад.

Парень вылез из бассейна одним лёгким движением и направился к ней. Вода стекала с его плеч, а улыбка не сходила с лица.

— Сама? Это же скучно! Веселье нужно делить!

Он подошёл совсем близко. Люмин почувствовала себя маленькой и беззащитной рядом с этим гигантом, полным жизни. Она уже готовилась к тому, что придётся спасаться бегством, но тут рядом возник Скарамучча.

— Аякс, — лениво протянул он, вставая между ними. — Остынь. Не все разделяют твою страсть к тому, чтобы быть запущенным в воду, как торпеда.

Парень, которого он назвал Аяксом, рассмеялся и по-дружески хлопнул Скарамуччу по плечу.

— Скара, старый ты ворчун! Я же просто предложил девушке повеселиться. А это, я так понимаю, и есть та самая знаменитая Люмин? — он снова перевёл свой прямой, изучающий взгляд на неё.

— Тарталья, — представился он, протягивая ей мокрую руку. — Но для друзей — просто Аякс.

Люмин робко пожала его руку. Его хватка была сильной и тёплой.

— Люмин.

— Наслышан, — подмигнул он. — Скара все уши прожужжал, что нашёл себе кого-то с мозгами. Я уж думал, ты будешь в очках и с учебником. А ты вон какая.

Его комплимент был таким же прямым и бесцеремонным, как и он сам. Люмин не знала, как реагировать.

— Она просто хорошо маскируется, — вставил Скарамучча, вручая ей полотенце. — И она не любит, когда её трогают без разрешения. Так что держи свои шаловливые ручки при себе.

— Понял, понял, — Тарталья поднял руки в примирительном жесте, но его глаза продолжали смеяться. — Ценный груз. Охраняется драконом, — он снова посмотрел на Люмин, и его взгляд стал чуть серьёзнее. — Но если передумаешь насчёт «повеселиться» — дай знать. Со мной не соскучишься.

С этими словами он развернулся и с громким криком снова прыгнул в бассейн, поднимая фонтан брызг.

Люмин смотрела ему вслед. Этот Тарталья был другим. Не таким, как Дотторе или Синьора. В нём не было снобизма или скрытой насмешки. Только оглушительная, почти детская прямота и жажда жизни. Он её не пугал. Он её… озадачивал.

— Не обращай внимания, — сказал Скарамучча, накидывая ей на плечи сухое полотенце. — Он безобидный. В основном. Просто энергии в нём больше, чем в небольшой электростанции.

Люмин кивнула, но продолжала смотреть на воду, где Тарталья уже затеял игру. Она поняла, что этот мир не был однородным. И в нём были люди, которые, возможно, могли бы её понять. Или, по крайней мере, попытаться. Это давало слабую, но отчётливую надежду.

Люмин уселась на шезлонге в дальнем углу сада. Отсюда шум вечеринки доносился приглушённо, превращаясь в фоновый гул. Она смотрела, как солнце медленно опускается к горизонту, окрашивая облака в розовый цвет. Это было красиво. И очень одиноко.

Она видела Скарамуччу. Он был в центре одной из компаний, смеялся, жестикулировал. Он был там, где ему и положено быть, — в своей стихии. Несколько раз он ловил её взгляд и ободряюще улыбался, но его постоянно кто-то отвлекал, дёргал, вовлекал в новый разговор. Люмин понимала, что не может вечно держать его рядом с собой, как телохранителя. Это было бы нечестно. Она должна была справиться сама.

Она снова и снова прокручивала в голове разговоры с Кэ Цин, свои собственные победы и поражения. Она так многому научилась, так почему сейчас она снова пасует? Почему сидит здесь одна, как испуганный зверёк?

Её взгляд упал на бассейн. Она вспомнила Тарталью. Его широкую, бесшабашную улыбку. Его прямолинейное, но не злое предложение. «Со мной не соскучишься».

Внезапно в ней проснулось упрямство. Хватит анализировать. Хватит бояться. Иногда нужно просто сделать. Прыгнуть. Или, в её случае, позволить себя бросить.

Она решительно встала. Сбросила полотенце на шезлонг и твёрдым шагом направилась к бассейну. Сердце колотилось от смеси страха и азарта. Она репетировала в голове фразу: «Я передумала. Можешь меня подкинуть». Это звучало глупо, но смело. Это был её маленький бунт против самой себя.

Но когда она подошла к бассейну, её решимость наткнулась на тишину. Весёлая возня закончилась. Большинство людей разошлись по дому или террасе. В воде остался только Тарталья и ещё пара человек — парень и девушка, которые тихо разговаривали, сидя на бортике. Тарталья не прыгал и не кричал. Он просто лежал на спине, раскинув руки, и смотрел на меняющееся небо. Хаос сменился затишьем.

Люмин остановилась в нескольких шагах от воды. Её заготовленная фраза теперь казалась совершенно неуместной. Момент был упущен. Она опоздала на веселье, придя как раз к его финалу.

Она уже собиралась так же тихо развернуться и уйти, чувствуя себя ещё большей неудачницей, чем раньше, но Тарталья её заметил. Он перевернулся в воде и посмотрел на неё. Его взгляд был спокойным, без обычной искры безумия.

— Надумала всё-таки? — спросил он тихо, и его голос без шума толпы звучал совсем по-другому — ниже и глубже.

— Я… да. Но, кажется, я опоздала, — Люмин немного смутилась.

Он усмехнулся, и в этой усмешке не было насмешки, а скорее понимание.

— Вечеринки всегда заканчиваются раньше, чем ты думаешь. Но это не значит, что веселье окончено, — он подплыл к бортику и опёрся на него локтями, глядя на неё снизу вверх. — Так что ты решила? Всё ещё хочешь, чтобы тебя подкинули? Или просто поплавать? Вода, кстати, отличная. Уровень хлора, — он подмигнул, кажется, отсылаясь к ее словам, которые ему уже передали те девчонки, — идеальный для созерцания заката.

Его предложение было другим. Не «давай подурачимся», а «присоединяйся». Оно было спокойным и уважительным. И Люмин поняла, что, возможно, она пришла как раз вовремя.

Тарталья смотрел на неё снизу вверх, ожидая ответа. В его глазах больше не было безумного азарта, только спокойное, дружелюбное любопытство. Он предложил ей выбор: хаос или спокойствие. И вся её натура, вся её сущность кричала, что нужно выбрать спокойствие. Осторожно спуститься в воду по ступенькам, тихо поплавать, может быть, даже поговорить.

Но в этот момент Люмин устала. Устала от своей осторожности. Устала от анализа. Устала от того, что всегда выбирает самый безопасный путь. Она посмотрела на Тарталью, на его всё ещё мокрые рыжие волосы, на то, как закатное солнце отражается в воде вокруг него. И приняла самое нелогичное, самое не-люминовское решение за весь день.

— Подкинь, пожалуйста — сказала она.

Тарталья на секунду замер, удивлённо моргнув. Парень и девушка, сидевшие на бортике, тоже с интересом на неё посмотрели. Он явно не ожидал такого ответа. А потом его лицо расплылось в широкой, восторженной улыбке. Та самая, бесшабашная улыбка вернулась.

— Вот это я понимаю! — воскликнул он, одним махом выпрыгивая из бассейна. — Наш человек! — он подошёл к ней, от него пахло хлоркой. — Готова? Не боишься?

— Боюсь, — честно призналась она. — Поэтому и согласилась.

— Ха! А ты крутая, Люмин! У тебя есть стержень.

Он без дальнейших церемоний подхватил её на руки. Это было так быстро и легко, что она даже не успела пискнуть. Её мир перевернулся. Земля исчезла из-под ног, и она оказалась в его сильных руках. Он держал её уверенно, но аккуратно, словно она была из фарфора.

— Так, слушай инструкцию, — сказал он, понизив голос до заговорщицкого шёпота. — Главное — не паникуй. Я брошу не сильно. Сгруппируйся, задержи дыхание и постарайся войти в воду ногами. Поняла?

Она судорожно кивнула, вцепившись в его плечи.

— Три… два… — он начал раскачиваться, — Люмин зажмурилась. — ОДИН!

На мгновение она ощутила чувство полёта. Абсолютная невесомость. Тишина. А потом — резкий удар о воду, которая показалась ей одновременно и ледяной, и обжигающей. Тысячи пузырьков окутали её. Шум вечеринки исчез, сменившись гулким подводным молчанием.

Она оттолкнулась ногами ото дна и вынырнула на поверхность, жадно хватая ртом воздух. Волосы прилипли к лицу, вода заливала глаза. Она закашлялась, но потом рассмеялась. Громко, свободно, как никогда раньше. Когда она протёрла глаза, то увидела Тарталью, стоявшего по пояс в воде рядом с ней. Он смотрел на неё и улыбался.

— Ну как? Жива, боец?

— Жива, — выдохнула она, всё ещё смеясь. — Это было… страшно. И здорово.

— Я же говорил, со мной не соскучишься, — он подмигнул.

Она больше не чувствовала себя чужой. Она не думала о том, как выглядит со стороны. Она не анализировала и не просчитывала. Она просто была. Здесь и сейчас. В прохладной воде бассейна, под оранжевым небом, рядом с этим странным, громким, но удивительно искренним человеком.

Она сделала что-то спонтанное. Что-то глупое. И это оказалось самым правильным поступком за весь вечер.

Люмин всё ещё смеялась, отряхивая воду с лица, когда на террасе раздался резкий, злой голос.

— Аякс! Какого чёрта?! Я же сказал не трогать её!

Скарамучча стоял на краю бассейна, его лицо было мрачнее тучи. Он, очевидно, увидел финал сцены — Люмин, барахтающуюся в воде, — и сделал самые худшие выводы. В его глазах полыхал холодный огонь, направленный на Тарталью. Тарталья тут же поднял руки в примирительном жесте.

— Эй, эй, полегче, дракон! Это не то, что ты думаешь! Она…

— А я сама согласилась, — тихий, но отчётливый голос Люмин заставил их обоих замолчать.

Скарамучча ошеломлённо перевёл взгляд с Тартальи на неё. Он смотрел на свою девушку — мокрую, растрёпанную, с прилипшими к щекам волосами, но с абсолютно счастливыми, сияющими глазами — и не мог поверить своим ушам.

— Ты… что? — переспросил он.

Люмин, почувствовав небывалый прилив смелости, подплыла к бортику и посмотрела на него снизу вверх. Её обычная робость испарилась, смытая хлорированной водой.

— Я сама попросила, — повторила она. А потом, к полному изумлению Скарамуччи и восторгу Тартальи, она повернулась к последнему и спросила с озорной улыбкой, которую на её лице никто никогда не видел: — А можно… ещё?

Тарталья на секунду замер, а потом расхохотался. Громко, от души.

— Ха! Вот это девчонка! Скара, где ты её прятал?! Конечно, можно! Сколько угодно!

Скарамучча стоял на бортике, потеряв дар речи. Весь его праведный гнев, вся его защитная агрессия разбились о простое и невероятное желание Люмин. Он примчался сюда, чтобы спасти принцессу от хулигана, а обнаружил, что принцесса сама потребовала, чтобы её сбросили с башни в ров с водой, и теперь просит повторить.

Он смотрел на её лицо, на котором не было ни тени страха или обиды, только чистый, незамутнённый восторг. Она была живой. По-настоящему живой, не в тишине библиотеки, а здесь, в центре этого хаоса. И причиной этого был не он.

— Ты… серьёзно? — всё, что он смог выдавить, растеряв всю свою язвительность.

— Абсолютно, — кивнула Люмин, и её глаза смеялись.

— Слышал, босс? Дама требует продолжения банкета! — весело воскликнул Тарталья.

Скарамучча провёл рукой по лицу, пытаясь осознать новую реальность. Его тихая, предсказуемая, вечно всё анализирующая Люмин только что добровольно прыгнула в эпицентр безумия, которое он так старался от неё оградить. И ей это понравилось. Он посмотрел на Тарталью, который уже готовился снова подхватить Люмин, и вздохнул.

— Ладно, — пробормотал он. — Только если сломаешь её, то я сломаю тебя.

Он сел на край бортика, свесив ноги в воду. Он больше не был её защитником. Он стал зрителем. Зрителем того, как его девушка, его тихая Люмин, нашла в себе смелость, о которой он даже не подозревал. И это вызывало в нём странную, незнакомую смесь гордости, ревности и восхищения.

Тарталья с энтузиазмом подхватил Люмин на руки во второй раз.

— Готова к полёту на Луну?

Но прежде чем он успел её бросить, Скарамучча, сидевший на бортике, резко встал.

— Знаете что? Можете плюхаться в воду сколько хотите, — бросил он с плохо скрываемым раздражением. Его лицо снова стало холодной, непроницаемой маской. — Мне нужно выпить.

Не сказав больше ни слова, он развернулся и быстрыми шагами направился к дому, где гремела музыка и светились огни. Он не оглянулся. Его внезапный уход подействовал как холодный душ. Весёлое настроение испарилось.

— Эй! — крикнул ему вслед Тарталья. — Ты чего?

Но Скарамучча уже скрылся в толпе на террасе. Тарталья растерянно посмотрел на Люмин, которую всё ещё держал на руках.

— Кажется, папочка-дракон не в восторге, что его сокровище играет с пиратом, — пробормотал он и осторожно поставил её на ноги в воду. — Прости. Кажется, я немного перегнул палку.

— Дело не в тебе, — тихо сказала Люмин, глядя в ту сторону, куда ушёл Скарамучча. Она чувствовала укол вины. Её маленький бунт, её спонтанный порыв веселья обернулся его обидой.

Они постояли в неловкой тишине. Парень и девушка, которые всё это время были рядом, решили, что момент для разговоров упущен, и, попрощавшись, вылезли из воды. Люмин и Тарталья остались в огромном бассейне одни.

Вода казалась теплее, а небо — темнее. Зажглись подводные фонари, окрашивая всё в нереальный бирюзовый цвет.

— Так… — нарушил молчание Тарталья, чувствуя себя немного неловко. — Может, всё-таки просто поплаваем? Без акробатических трюков.

Люмин кивнула. Они медленно поплыли к другой стороне бассейна, подальше от шума вечеринки. Тишина между ними была не гнетущей, а скорее задумчивой.

— Он всегда такой? — наконец спросила Люмин, имея в виду Скарамуччу.

— Какой? Собственник, который готов испепелить взглядом любого, кто подойдёт к тебе ближе чем на три метра? Да. Он всегда такой, когда ему что-то по-настоящему дорого. Он не умеет по-другому.

Он остановился и опёрся спиной о бортик, глядя на звёзды, которые начали появляться на тёмном небе.

— Он сложный парень. Вечно ходит с таким видом, будто ему на всё плевать. Но на самом деле ему не всё равно. Особенно когда дело касается тебя.

— Я просто хотела… повеселиться, — призналась Люмин. — Впервые за вечер почувствовала, что могу. А в итоге всё испортила.

— Ты ничего не испортила, — серьёзно сказал Тарталья, поворачиваясь к ней. — Ты его удивила. А он ненавидит удивляться. Он любит всё контролировать. А сегодня ты вышла из-под контроля. Показала, что можешь быть не только тихой и умной, но и… бесшабашной. И что для этого веселья ему не обязательно быть рядом. Думаю, это и задело его эго.

Его слова были на удивление проницательными. Он видел ситуацию гораздо глубже, чем можно было ожидать от парня, который пять минут назад был готов запустить её в космос.

— Он вернётся, — добавил Тарталья. — Остынет и вернётся. А пока… — он улыбнулся своей широкой, обезоруживающей улыбкой. — Расскажи мне, «девушка с мозгами». Что ты ещё умеешь, кроме как пугать людей терминами и храбро прыгать в воду? Мне правда интересно.

Люмин посмотрела на него. В его глазах не было ни насмешки, ни жалости. Только искренний, неподдельный интерес. И она впервые за вечер почувствовала, что может говорить. Не пытаясь соответствовать, не анализируя, не боясь. Просто говорить. И она начала рассказывать. О звёздах, о книгах, о своей мечте. А он слушал. И в тихой воде бассейна, под далёкую музыку вечеринки, зародилось что-то новое. Не флирт. Не романтика. А простое, человеческое понимание. Она говорила о вещах, которые казались ей слишком «скучными» для этой компании, но Тарталья слушал с неподдельным вниманием, задавал вопросы, иногда глупые, но всегда по делу.

— То есть, — сказал он, нахмурив брови, — ты хочешь сказать, что та звезда, на которую я сейчас смотрю, на самом деле может уже и не существует, и я вижу только её свет из прошлого?

— Именно, — кивнула Люмин, улыбаясь его детскому изумлению.

— Офигеть, — выдохнул он. — Мой мир никогда не будет прежним.

Он на секунду замолчал, а потом его глаза снова загорелись знакомым озорным огнём.

— Значит, ты разбираешься в прошлом, да? А как насчёт настоящего? Сможешь увернуться от этого?

И с этими словами он резко брызнул ей в лицо целым фонтаном воды. Люмин взвизгнула от неожиданности, зажмурившись. Когда она протёрла глаза, Тарталья уже хохотал, отплывая на безопасное расстояние.

— Эй! Это нечестно! — возмутилась она, но на её губах играла улыбка.

— В любви и на войне все средства хороши! — прокричал он. — А это — война!

Люмин почувствовала, как в ней просыпается азарт. Вся её серьёзность, вся вдумчивость улетучились. Она набрала в ладони воды и с криком «Получай!» запустила в него ответный залп.

Началась настоящая водная битва. Они гонялись друг за другом по всему бассейну, поднимая тучи брызг. Люмин, к своему удивлению, оказалась на удивление проворной. Она ныряла, уворачиваясь от его атак, и нападала с неожиданных сторон. Она визжала, смеялась так громко, как, наверное, не смеялась никогда в жизни. Она забыла про Скарамуччу, про свои страхи, про то, что она «другая». Она была просто девчонкой, которая дурачилась в бассейне с парнем, который умел веселиться, как никто другой. Тарталья был в восторге. Он явно не ожидал от неё такого отпора.

— А ты боец! — кричал он, пытаясь поймать её. — Сдавайся, тихоня!

— Никогда! — хохотала она в ответ.

В один момент ему всё же удалось загнать её в угол. Он навис над ней, победно улыбаясь, и уже занёс руки для решающего удара. Люмин, понимая, что проиграла, сделала единственное, что пришло ей в голову — она резко нырнула под воду и проплыла у него между ног, вынырнув уже за его спиной.

Пока он ошеломлённо оборачивался, она со всей силы ударила ладонями по воде, окатив его огромной волной.

— Ха! Кто теперь сдаётся? — победно крикнула она.

Тарталья стоял, моргая и отфыркиваясь. А потом он просто рассмеялся. Громко, заразительно, запрокинув голову.

— Ладно, ладно! Ты победила! Сдаюсь! — он поднял руки вверх. — Ты опасный противник, Люмин. Очень опасный.

Они стояли посреди бассейна, тяжело дыша и улыбаясь друг другу. Вокруг них медленно оседали круги на воде. Шум вечеринки казался чем-то далёким и неважным. В этот момент существовали только они, прохладная вода и звёздное небо над головой. И Люмин впервые за весь вечер чувствовала себя абсолютно, безоговорочно на своём месте.

* * *

Тихий гул мотора был единственным звуком в салоне автомобиля. Уличные фонари проносились мимо, бросая мимолетные блики на их лица. Люмин сидела на пассажирском сиденье, закутавшись в толстовку Скарамуччи, от которой пахло его парфюмом и немного — дымом от вечеринки. Ее волосы все еще были влажными, и она чувствовала себя немного замерзшей, но не от холода.

Всю дорогу она прокручивала в голове последние часы. Смех, брызги, удивленное лицо Тартальи, когда она вынырнула у него за спиной... И то, как Скарамучча, встретив их у выхода из бассейна, просто молча развернулся и ушел в дом. Он вернулся через пару минут с напитками, но его молчание было громче любой музыки. Ее новое, хрупкое чувство уверенности треснуло. Может, она зашла слишком далеко? Может, ему было неприятно?

Наконец, не в силах больше выносить эту тишину, она тихо нарушила ее.

— Скара, — ее голос был едва слышен, — ничего страшного же, что я немного повеселилась с Тартальей в бассейне? Просто ты так ушел...

Скарамучча не повернул головы, его взгляд был прикован к дороге. На его губах мелькнула тень усмешки.

— И это все, о чем ты думала всю дорогу? — его тон был, как всегда, язвительным, но беззлобным. Он бросил на нее короткий взгляд, и в полумраке машины ей показалось, что в его фиолетовых глазах нет и намека на злость. Только что-то другое. Изумление. Он снова посмотрел на дорогу. — Я просто увидел, что ты справляешься без меня. А насчет Тартальи... — продолжил он, чуть помедлив. — Я не разозлился. Я удивился, не более.

Он остановился на светофоре, и теперь его взгляд был полностью сосредоточен на ней. Он был тяжелым, изучающим, и от него у Люмин по спине пробежали мурашки.

— Не думал, что в тихом омуте водятся такие пираньи, — медленно произнес он, и в его голосе проскользнули новые, хрипловатые нотки. Он чуть наклонился к ней, не нарушая личного пространства, но заставляя ее вжаться в сиденье. — Мне даже понравилось.

Зеленый свет. Машина плавно тронулась с места. Люмин выдохнула воздух, который, кажется, не решалась вдохнуть все это время. Понравилось? Ему понравилось, что она проявила характер? Что она была не просто его тихой тенью? Она несмело улыбнулась, глядя на его профиль в свете проносящихся огней.

— Правда?

Он не ответил, лишь его пальцы на руле чуть крепче сжались. Но напряжение в машине исчезло, сменившись чем-то теплым и уютным. Скарамучча был удивлен, но не зол. И, кажется, эта новая, смелая Люмин интриговала его даже больше, чем та тихая девочка, с которой он начал встречаться.

Ночная прохлада просачивалась в открытое окно, но Тарталье все еще было жарко. Он стянул влажную от пота и хлорки футболку, бросив ее на стул, и прошелся по своей комнате в общежитии. Вечеринка у Дотторе, как всегда, была шумной, дорогой и утомительной. Но не это не давало ему покоя.

Он остановился у окна, глядя на редкие огни ночного города. В ушах все еще стоял гул музыки и смеха, но один звук перекрывал все остальные — звонкий, немного возмущенный смех Люмин, когда он окатил ее волной из бассейна. Воспоминание нахлынуло само собой, яркое и живое.

…Бассейн в загородном доме Дотторе переливался под светом плавающих фонарей. Вода была прохладной, идеальной после душного вечера. Они с Люмин, устав от шумной толпы, устроили настоящую водную войну. Брызги летели во все стороны, а они, забыв обо всем, дурачились, как дети.

Тарталья, как хищник, наслаждался игрой. Он был сильнее, быстрее, и с каждым разом ему удавалось подплыть все ближе. Люмин не сдавалась: она ловко уворачивалась, ныряла, пыталась застать его врасплох. Но в конце концов, он настиг ее. Одним мощным гребком он отрезал ей путь к отступлению, прижав к гладкой стенке бассейна в самом тихом и темном его углу.

Музыка и смех гостей вдруг стали далеким фоном. Мир сузился до этого маленького пятачка воды, освещенного лишь одним дрожащим фонарем.

Тарталья провел рукой по своим все еще влажным рыжим волосам. Он помнил этот момент так отчетливо, будто это было секунду назад.

Он уперся руками в бортик по обе стороны от нее, заключая в ловушку. Вода доходила им до груди, мягко покачивая. С ее светлых волос стекали струйки, капли блестели на ресницах, на плечах, на ключицах. Она тяжело дышала после их маленькой погони, приоткрыв губы.

И ее взгляд…

Сначала в нем плескался азарт проигравшего бойца. Потом — вызов. Она смотрела на него снизу вверх, но в ее золотых глазах не было ни капли страха или стеснения, которые он видел в ней раньше. Только упрямство и что-то еще… что-то, отчего у него самого перехватило дыхание. Какая-то непонятная, пьянящая искра. Он не мог понять, что это, и от этой невозможности прочесть ее до конца сердце в его груди сделало кульбит.

Он хотел наклониться ближе. Просто чтобы рассмотреть этот оттенок золота в ее глазах, чтобы понять, что же там прячется. Он хотел…

Тарталья резко мотнул головой, возвращаясь в реальность своей комнаты. Он прислонился лбом к прохладному стеклу.

Вот оно что.

Это был не азарт охотника. Не радость от маленькой победы в игре. Это было нечто совсем иное. Теплое, колючее чувство, которое сейчас разливалось по его груди. Он хотел не просто победить ее в шуточной драке. Он хотел видеть этот взгляд снова и снова. Хотел быть причиной этого упрямого, живого огня в ее глазах.

Черт.

Ему понравилась Люмин. Не как забавная подружка Скары, его «серая мышка». А как… девушка.

Осознание ударило по нему, как обухом по голове. Сначала на его лице появилась легкая, растерянная улыбка. А потом она тут же сползла, сменившись выражением чистого ужаса. В голове мгновенно всплыл другой образ: вечно хмурое лицо Скарамуччи, его фиолетовые глаза, полные яда и презрения, и тонкие губы, скривленные в усмешке. Скарамучча, который носится со своей первокурсницей, как с редкой диковинкой, и собственник до мозга костей. Тарталья рухнул на кровать, закрыв лицо руками.

— Черт, Скарамучча меня испепелит

Тарталья вскочил с кровати и снова принялся мерить шагами комнату. «Испепелит» — это было еще мягко сказано. Он слишком хорошо знал Скарамуччу. Знал его не как язвительного старшекурсника, а как человека с тяжелым прошлым и еще более тяжелым характером.

Он знал Скарамуччу во времена Моны. Тарталья невольно поежился, будто ожидая, что Скарамучча сейчас материализуется из-за угла и прибьет его за одно лишь воспоминание об этом запретном имени. Их отношения с Моной были яркие, ожесточенные, полные страсти и яда. Она была единственной, кто мог дать ему отпор на его же поле, такая же острая на язык, такая же гордая. Их разрыв был не расставанием, а взрывом, оставившим после себя выжженную землю.

И после этого… Тарталья видел все. Девушки рядом со Скарамуччей не задерживались дольше, чем на неделю. Иногда — на пару дней. Красивые, популярные, дерзкие — они все были для него просто развлечением, способом заглушить скуку. Он смотрел на них с ленивым презрением, как на очередной трофей, который быстро надоест. Ходячий цинизм в дорогой куртке. Долгое, очень долгое время у Скары не было той, с которой он был бы искренен. Той, кто видел бы за его язвительностью хоть что-то еще.

А потом появилась она. Люмин.

Тихая, неуклюжая, смотрящая на мир с каким-то наивным ужасом первокурсницы. Поначалу Тарталья думал, что это очередная игрушка, самая странная из всех. Но он ошибся. Он видел, как менялся его друг. Как в его взгляде, обращенном к ней, появлялось что-то, чего Тарталья не видел со времен «взрыва» — неподдельный интерес. Защита. Странная, собственническая нежность.

Он был рад за друга. Искренне, черт возьми, радовался, что Скарамучча наконец-то нашел кого-то, кто смог пробиться через его броню. Кого-то, кто заставил его отпустить прошлое. Это было похоже на чудо.

И он, Тарталья, его друг, сейчас сидит здесь и думает о том, как у него перехватило дыхание от ее взгляда в бассейне? Думает о ее смехе, о том, как она выглядела с мокрыми волосами и упрямым вызовом в глазах?

Он сжал кулаки так, что побелели костяшки. Нет. Он не мог. Просто не имел права это разрушить. Это было не просто очередное увлечение Скары. Это было что-то настоящее, что-то, что вытащило его из многолетней апатии. И покуситься на это — значило бы предать не просто друга. Это значило бы растоптать то хрупкое исцеление, которое тот наконец-то нашел.

Тарталья тяжело выдохнул и рухнул обратно на кровать, глядя в потолок. Чувства — это одно. Но дружба — совсем другое. И он свой выбор сделал.

Прошло несколько дней. Тихий вечер в квартире Скарамуччи был полной противоположностью той шумной субботы. Люмин сидела за его столом, подперев щеку рукой и пытаясь вникнуть в конспект по философии. Скарамучча развалился на диване, лениво листая что-то в телефоне. В комнате царила уютная, почти домашняя тишина, нарушаемая лишь шелестом страниц и тихим свайпом по экрану. Вдруг Скарамучча хмыкнул. Люмин подняла на него глаза.

— Что такое?

— Ничего особенного, — он небрежно махнул телефоном. — Дотторе опять собирает народ.

Он отложил телефон и сел, устремив на нее свой пронзительный фиолетовый взгляд. Выражение его лица было, как обычно, трудночитаемым.

— Поедешь со мной? — он сделал короткую паузу, чуть склонив голову набок. — Или с тебя хватит?

Последний вопрос прозвучал без насмешки. В нем слышалась искренняя готовность принять любой ее ответ.

Сердце Люмин сделало кульбит. Первая, инстинктивная реакция — паника. Снова толпа, громкая музыка, необходимость поддерживать разговор, чувствовать себя не в своей тарелке. Воспоминание о том, как она стояла в стороне в начале прошлой вечеринки, все еще было свежим и неприятным.

Но потом… потом она вспомнила другое. Прохладу воды, смех Тартальи, чувство пьянящей смелости, когда она нырнула ему под ноги. А самое главное — она вспомнила удивленный, почти восхищенный взгляд Скарамуччи в машине. «Мне даже понравилось».

Она столько времени потратила на просмотр дурацких сериалов и прослушивание чартов, чтобы не чувствовать себя инопланетянкой в его компании. Отказаться сейчас — значило бы признать, что все это зря. Что она так и осталась той самой запуганной первокурсницей. Она закусила губу, переводя взгляд с него на свой конспект и обратно.

— А… там снова будет… так шумно?

Скарамучча усмехнулся, но на этот раз мягко.

— Люмин, это вечеринка Дотторе. Там будет так шумно, что заложит уши. Но я не оставлю тебя одну. Если, конечно, ты сама не сбежишь к рыжему дуралею брызгаться водой.

Его слова были поддразнивающими, но они дали ей именно тот толчок, который был нужен. Это был вызов. И намек на то, что ее смелость не была чем-то плохим. Она глубоко вздохнула, собирая всю свою решимость в кулак, и посмотрела ему прямо в глаза.

— Поеду.

Одно короткое слово. Но в нем было столько силы, что Скарамучча на мгновение замер, явно удивленный такой быстрой и твердой уверенностью. Он ожидал уговоров, сомнений, может быть, вежливого отказа.

На его губах медленно расцвела широкая, хищная усмешка. Та самая, от которой у Люмин всегда бежали мурашки по коже, но на этот раз — от восторга.

— Вот как, — протянул он, с неподдельным интересом разглядывая ее. — Смотри не стань популярнее меня, серая мышка. Я этого не переживу.

* * *

Хрупкая уверенность, с которой Люмин выходила из машины, начала таять, едва они переступили порог дома Дотторе. Она инстинктивно вцепилась в руку Скарамуччи, пока он кивал каким-то людям, которых она видела впервые в жизни. Ее глаза лихорадочно сканировали толпу в поисках хоть одного знакомого лица.

Ни Итто с его громким смехом, ни Томы с его дружелюбной улыбкой. Ни Тиори, которая бы наверняка одарила ее своим фирменным холодным взглядом, ни Синобу, которая бы незаметно подсунула ей стакан воды.

Ее взгляд наткнулся на рыжую макушку у барной стойки, и сердце на миг подпрыгнуло от облегчения, но парень повернулся, и это оказался не он. Черт возьми, здесь не было даже Тартальи.

Люмин снова вернулась к тому, с чего начинала. Она снова была просто «девушкой Скарамуччи». Невидимой и безликой. Все ее заготовки для разговоров, все эти изученные факты о сериалах и музыкальных группах казались сейчас бесполезными и глупыми. Она не знала, с кем говорить. Не знала, чем себя занять и куда деть руки. Она вцепилась в свой стакан с соком, словно это был спасательный круг в море незнакомых, громко смеющихся людей.

Скарамуччу то и дело отвлекали. Хлопали по плечу, звали к бару. Он не отпускал ее руку, держал рядом, как ценный, но немного странный аксессуар. Но вот к нему подошел сам Дотторе, высокий, с безумной ухмылкой, и увлек в какой-то серьезный разговор, жестом показывая на группу людей в углу. На секунду хватка Скарамуччи ослабла.

И в эту секунду Люмин осталась одна посреди ревущей комнаты. Паника подкатила к горлу ледяным комом. Ей показалось, что все смотрят на нее, на эту тихую девочку в простом платье, которая явно не вписывалась в эту компанию акул. Она сделала шаг назад, потом еще один, пока ее спина не уперлась в холодную кирпичную стену. Ее плечи невольно сжались. Она хотела стать невидимой, раствориться, провалиться сквозь липкий от влажности пол.

Она уже была готова развернуться и сбежать на улицу, просто чтобы подышать, когда почувствовала, как чья-то теплая ладонь снова накрыла ее руку.

— Уже удумала сбежать? — голос Скарамуччи прозвучал прямо над ухом, легко перекрывая шум.

Она вздрогнула и подняла на него испуганные глаза. Он смотрел на нее сверху вниз, и в его взгляде не было ни капли раздражения. Только понимание. Он видел все: ее панику, ее желание исчезнуть, ее возвращение в собственную скорлупу.

— Я… мне здесь не по себе, — прошептала она, чувствуя, как глупо это звучит.

— Я знаю, — так же тихо ответил он. — Эта публика — не твоя.

Он чуть крепче сжал ее пальцы и повел за собой сквозь толпу, не обращая внимания на оклики. Они вышли на небольшой балкон, где было тише и прохладнее. Гул вечеринки доносился сюда приглушенно. Он прислонился к перилам рядом с ней, глядя на ночной город.

— Не пытайся им понравиться, — неожиданно сказал он. — Это бесполезно. Просто будь рядом со мной. Этого достаточно.

И на секунду Люмин ему поверила. Но когда он отвернулся, чтобы посмотреть на огни города, она посмотрела на него. На его профиль, на то, как напряжена его челюсть, даже когда он пытается казаться расслабленным. Он привел ее в свой мир, но держал на пороге, заслоняя собой. Это была не защита. Это была клетка, пусть и золотая.

«Нет, — решила она. — Этого недостаточно».

Она глубоко вздохнула, наполняя легкие прохладным ночным воздухом.

— Я сейчас, — тихо сказала она.

Скарамучча обернулся, вопросительно изогнув бровь, но она уже скользнула обратно в шумное, гудящее нутро вечеринки. Ее сердце колотилось о ребра, как пойманная птица. Каждый шаг сквозь толпу был маленькой победой. Бас бил по ушам, но она почти его не слышала, сосредоточенная на своей цели. Вот она. Синьора. У барной стойки, в окружении пары таких же безупречно одетых девушек, она выглядела как ледяная королева на своем троне.

Люмин подошла, чувствуя себя мышью, добровольно идущей в лапы кошки. Ее ладони вспотели. Она мысленно прорепетировала фразу раз десять, и каждый раз она звучала все глупее. Но отступать было поздно. Она подождала, пока в разговоре Синьоры возникнет пауза, и сделала шаг вперед.

— Привет, — ее голос прозвучал так тихо, что она сама его едва расслышала. Она откашлялась и попробовала снова, громче: — Привет. Я Люмин.

Синьора медленно повернула голову. Ее светло-голубые глаза окинули Люмин с головы до ног с таким холодным любопытством, будто она изучала новый, непонятный вид насекомого. Ее подруги замолчали.

— Я видела тебя в сторис у Скары, — выпалила Люмин на одном дыхании, чувствуя, как горит лицо. — Ты там на стол залезла… это было мощно.

Наступила оглушительная тишина, в которой был слышен только далекий бит музыки. Одна из подруг Синьоры фыркнула, но тут же осеклась под ее взглядом. Синьора отставила свой бокал. Она не улыбнулась. Не нахмурилась. Ее лицо было идеальной, бесстрастной маской.

— И? — ее голос был низким и бархатным, как дорогое вино, но с привкусом яда.

Этот простой вопрос выбил весь воздух из легких Люмин. Она ожидала чего угодно — насмешки, презрения, игнорирования. Но не этого. Не этого спокойного, выжидающего «и?», которое требовало продолжения. Паника на миг затопила ее, но она вспомнила взгляд Скарамуччи. Она делает это для себя.

— Просто… — она сглотнула. — Это было очень смело. И весело, наверное. Я бы… я бы так не смогла.

Она сказала это честно, без всякой лести, и эта обезоруживающая искренность, кажется, что-то изменила. Синьора чуть склонила голову, и в ее ледяных глазах промелькнул едва уловимый проблеск… не тепла, нет. Скорее аналитического интереса.

— Разумеется, не смогла бы, — наконец произнесла она, и в уголке ее губ появилась тень улыбки. Улыбки хищницы. — Для этого нужна не смелость, милочка. А скука и очень хорошее вино.

Она взяла свой бокал и сделала маленький глоток, не отрывая от Люмин взгляда.

— Понятно. Ну… я пойду, — пролепетала Люмин и, не дожидаясь ответа, развернулась и почти бегом направилась обратно к спасительному балкону.

Сердце все еще колотилось, но теперь уже не от страха, а от адреналина. Она сделала это. Она выжила. И это было… невероятно. Она выскочила на балкон и чуть не врезалась в Скарамуччу. Он больше не смотрел на город. Он стоял, прислонившись к стене, и смотрел на нее. На его лице было выражение, которое она не видела никогда в жизни.

Это был не гнев. И не раздражение. Это было чистое, незамутненное, абсолютное изумление. Как будто его домашний котенок только что в одиночку одолел тигра.

Люмин прислонилась к перилам, тяжело дыша. Ее щеки пылали. В ушах все еще звенел холодный, бархатный голос Синьоры.

— Это было глупо, — выдохнула она, больше обращаясь к себе, чем к нему. Она закрыла лицо руками. — Так глупо. Я не знаю, зачем я это сделала. Она, наверное, подумала, что я полная идиотка.

Она ожидала услышать в ответ его фирменное язвительное «Я же говорил» или что-то в этом духе. Но он молчал. Когда она, наконец, убрала руки от лица, он был уже рядом. Он не касался ее, но стоял так близко, что она чувствовала тепло, исходящее от него.

— Глупо? — тихо переспросил он. В его голосе не было и тени насмешки. Только то самое, глубокое изумление. — Синьора не разговаривает с людьми, которые ей не интересны. Она их просто… стирает из воздуха. Игнорирует так, будто их не существует. Ты подошла к ней. Ты заговорила с ней. И она тебе ответила, — он говорил медленно, чеканя каждое слово, словно объясняя ей правила игры, которых она не знала. — Она на тебя смотрела. Она даже почти улыбнулась своей стервозной улыбкой, а это ее высшая форма признания чужой наглости.

Он протянул руку и медленно, почти невесомо убрал прядь волос с ее пылающей щеки. Его пальцы были прохладными. Они постояли в тишине еще пару минут, и эта тишина была самой комфортной за весь вечер. Но идиллию прервал один из приятелей Дотторе, высунувшийся на балкон и что-то крикнувший Скарамучче. Тот раздраженно вздохнул.

— Я сейчас, — бросил он Люмин, одарив ее взглядом, в котором смешались предупреждение и какое-то новое, непонятное доверие. — Никуда не лезь.

Слова эхом отозвались в ее голове. Но адреналин после разговора с Синьорой еще не утих. Он бурлил в крови, требуя действия. Она чувствовала себя так, словно только что научилась ходить и теперь хотела попробовать пробежать марафон.

Ее взгляд сам нашел его. Дотторе. Он стоял в центре самой громкой компании, жестикулировал, громко смеялся, и от него исходила аура хаотичной, почти безумной энергии. Он казался полной противоположностью ледяной Синьоре. Если та была коварной змеей, то Дотторе — бешеной гиеной.

А о чем с ним говорить? Что ему сказать? Про сериалы? Про музыку? Он выглядел так, будто слушает только крики подопытных в своей лаборатории. И тут Люмин поняла. Ей не нужна заготовка. Она просто пойдет. А там разберется.

Собрав остатки своей новообретенной смелости, она сделала шаг, потом второй, снова погружаясь в гул вечеринки. Она подошла к его компании как раз в тот момент, когда он закончил рассказывать какой-то анекдот, от которого все вокруг покатывались со смеху.

— Привет, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос не дрожал.

Смех вокруг мгновенно стих. Дотторе, вытирая слезы от смеха, повернулся к ней. Его глаза, яркие и безумные, сфокусировались на ней. Улыбка сползла с его лица, сменившись выражением хищного, почти научного интереса.

— Ты друг Скары, да? — продолжила Люмин, чувствуя, как десятки глаз уставились на нее. — Я помню тебя, когда ты пришел с Синьорой в бар и позвал Скару в клуб. Вы, наверное, часто так раньше время проводили.

Дотторе наклонил голову, разглядывая ее так, словно она была редким экземпляром бабочки, попавшим в его коллекцию.

— А-а-а! — протянул он театрально, и его широкая улыбка вернулась, но теперь она казалась острой, как скальпель. — Мышка решила выйти из норки во второй раз за вечер!

Он сделал шаг к ней, и его компания инстинктивно расступилась, оставляя их в центре круга.

— Помнишь? Какая наблюдательность, — его голос был громким, почти издевательским. — Часто ли мы так проводили время? О, ты и сотой доли не представляешь, как мы проводили время. Истории наших похождений заставили бы твои светлые волосы встать дыбом.

Он наклонился ближе, вторгаясь в ее личное пространство. От него пахло озоном и чем-то медицинским.

— А теперь мой вопрос, — прошептал он заговорщически, так, чтобы слышала только она. — Так чего же ты хочешь, маленькая исследовательница? Узнать грязные секреты твоего принца?

Люмин замерла, его шепот пробрал до костей. Узнать грязные секреты? Она хотела понять его мир, а не копаться в его грязном белье. Она сделала крошечный шаг назад, выходя из тени его внушительной фигуры.

— Нет, — ее голос был тихим, но твердым. — Я не за этим.

Дотторе выпрямился, и его безумная ухмылка сменилась чем-то другим. Взгляд стал острым, аналитическим, словно он переключил режим с шоумена на исследователя.

— Я тебя видел, — сказал он, и его голос уже не был громким и театральным, а спокойным и режущим. — Видел на другой вечеринке. Ты слонялась без дела, не зная, чем занять себя. Изучала узоры на обоях. Пересчитывала пузырьки в своем бокале.

Он говорил это не как обвинение, а как констатацию факта. Как будто зачитывал протокол наблюдения.

— Если так и будешь стоять у стеночки, любое мероприятие станет скучным. Почему не веселишься как другие? — он чуть склонил голову, и его яркие глаза впились в нее. — Потому что никого не знаешь?

Его прямота обезоруживала. Вся ее храбрость, все ее отрепетированные сценарии испарились. Перед ней был не просто друг Скары. Перед ней был человек, который видел ее насквозь. Видел ту самую запуганную девочку, которую она так отчаянно пыталась спрятать. И Люмин сломалась. Она сделала то, чего никогда бы не сделала раньше с незнакомцем — сказала правду. Она опустила взгляд в пол, а затем заставила себя посмотреть ему прямо в глаза.

— Я просто… — ее голос дрогнул, — не умею разговаривать с незнакомыми людьми. Кажется, что каждый меня оценивает по десятибалльной шкале. Вот и пытаюсь научиться…

Она ожидала смеха. Ожидала, что он сейчас повернется к своим друзьям и громко передразнит ее. Но Дотторе не засмеялся. На его лице отразилось удивление, которое быстро сменилось… восторгом.

— По десятибалльной шкале! — воскликнул он, и в его глазах вспыхнул безумный огонек. — Прелестно! Какая восхитительная форма социального невроза!

Он вдруг рассмеялся — громко, раскатисто, но в этом смехе не было злобы. Это был смех человека, который только что сделал открытие. Параллельно он взял пустой фужер и наполнил его шампанским, протягивая ей.

— Здесь никто не ставит оценки. Здесь либо съедают, либо принимают в стаю. Третьего не дано. Ты уже поговорила с Синьорой и со мной и как видишь… Все еще стоишь на месте, и никто тебя не прогнал и, даже больше, я угощаю.

Люмин растерянно приняла напиток и поднесла к губам. Она не пила, но подумала, что немного можно, дабы поддержать компанию именно в этот момент подошел Скарамучча. Он не двигался резко. Он просто материализовался рядом, словно тень, и его рука мягко, но настойчиво накрыла ее, остановив бокал на полпути к ее губам.

Люмин удивленно подняла на него глаза. Он плавно, без всякого усилия, забрал у нее бокал. Затем, смерив Дотторе ледяным взглядом, он демонстративно поднес шампанское к своим губам и осушил его в один глоток.

— Так-так-так, — его голос был тихим и мурлыкающим, но в нем звенела сталь. Он поставил пустой бокал на стойку и обернулся к ней, склонившись так близко, что она чувствовала запах его парфюма. — И что это мы тут делаем? — его фиолетовые глаза с насмешливым блеском изучали ее раскрасневшееся лицо. — Пытаемся быть своей в доску? — продолжил он шепотом, чтобы слышала только она. — Угощаемся из рук… Дотторе?

Это не было похоже на гнев. Это было похоже на то, как кошка играет с мышью, которую только что поймала.

— Скара! Я просто… — начала было она, чувствуя, как обида смешивается со смущением.

Но ее перебил восторженный возглас Дотторе.

— О-о-о! Защитные инстинкты! — он хлопнул в ладоши, сияя от удовольствия. — Это великолепно!

Скарамучча даже не удостоил его взглядом. Вместо этого он собственнически положил руку на плечо Люмин, притягивая ее чуть ближе к себе.

Скарамучча стоял так близко, что его рука, лежащая у нее на плече, казалась тяжелой и горячей. Его усмешка была одновременно и раздражающей, и до странного ободряющей. Он не уводил ее, он ждал ее следующего хода.

Люмин подняла подбородок и посмотрела ему прямо в глаза, встречая его насмешливый взгляд своим собственным, внезапно ставшим дерзким.

— Ну, если так боишься, — ее голос был ровным и спокойным, — налей мне что-нибудь сам.

В воздухе повисла напряженная пауза. Дотторе издал сдавленный звук, похожий на восхищенный хрип. Один из его приятелей присвистнул. На лице Скарамуччи на долю секунды промелькнуло чистое изумление. Он явно не ожидал такого прямого вызова. А затем его губы растянулись в медленной, хищной улыбке. Он был не просто удивлен. Он был в восторге.

— О? — протянул он, наклоняясь еще ближе, так, что их лица разделяли считанные сантиметры. — Я боюсь? Милая, я боюсь только одного. Что ты привыкнешь к плохому влиянию и станешь еще невыносимее, чем я.

Не отрывая от нее взгляда, он плавно развернулся к барной стойке. Он проигнорировал ряды бутылок с алкоголем — джин, водку, дорогие ликеры. Его рука уверенно взяла большой картонный пакет, стоявший в стороне. С нарочитой аккуратностью он налил в чистый высокий стакан ярко-оранжевую жидкость. Затем он вернулся и протянул стакан ей. На его лице было выражение предельного самодовольства.

— Держи, пантера, — его голос был сладким, как мед. — Апельсиновый сок. Витамины. Тебе нужно расти.

Люмин смотрела на стакан с соком, потом на его торжествующее лицо. Это было так унизительно. Так по-детски. И так в его стиле, что она не смогла сдержать улыбку. Он принял ее вызов и переиграл ее на своем же поле язвительности. Она взяла стакан.

— Спасибо, папочка, — произнесла она с такой же ядовитой сладостью и, не отрывая от него взгляда, сделала большой глоток.

Дотторе за их спинами разразился таким хохотом, что чуть не поперхнулся.

— Боги, Скара, она тебя съест! Где ты только нашел такой экземпляр? Она бесценна

Смех Дотторе был заразным, и даже Люмин почувствовала, как уголки ее губ снова ползут вверх. Но Скарамучча не улыбался. Он чуть крепче сжал ее плечо, притягивая к себе еще на полсантиметра. Он медленно повернул голову в сторону Дотторе, и его фиолетовые глаза превратились в две холодные льдинки. Вся его игривость испарилась, сменившись ледяным высокомерием. Наступила тишина.

— Такие, как она, в библиотеках прячутся, — его голос был тихим, почти ленивым, но каждое слово падало в оглушенной тишине, как камень. — Особенно от таких, как ты.

— В библиотеках! Прячутся! От меня! — проревел Дотторе, указывая на себя. — Конечно, прячутся! И правильно делают!

Люмин почувствовала, как ее щеки заливает краска. Но это был уже не стыд. Это была странная, пьянящая гордость. Он не просто ее защитил. Он провел между ней и ими всеми жирную, четкую черту. Она — из другого мира. Из мира, который, по его мнению, был лучше. Скарамучча, довольный произведенным эффектом, снова повернулся к ней. На его губах играла самодовольная, победная усмешка.

— Пойдем, — прошептал он ей на ухо. — Кажется, ты уже достаточно напугала местную фауну на сегодня.

Скарамучча по дороге к балкону, кажется, нашел старого знакомого и увлекся разговором, оставив Люмин наедине с ее стаканом апельсинового сока. Она нашла спасение на огромном кожаном диване в чуть более тихом углу комнаты. На несколько блаженных минут она была просто невидимой, и это было почти комфортно.

Но уединение было недолгим. На диван с двух сторон от нее плюхнулись две девушки. Идеальные укладки, платья, которые стоили больше, чем ее месячная стипендия отличницы, и хищные улыбки.

— Ой, а кто это тут у нас прячется? — протянула одна, блондинка с ярко-красными губами. — Подружка Скары, да?

— Смотри, она все еще с соком! Какая хорошая девочка, — подхватила вторая, брюнетка, демонстративно покручивая в руках бокал с чем-то темным.

Люмин почувствовала, как ее снова заключают в тиски. Она понимала, что это не дружелюбная беседа. Это было нападение. Тихое, саркастичное, унизительное.

Ее первой мыслью было встать и уйти. Второй — обиженно замолчать. Но потом в голове всплыла строчка из какой-то статьи, которую она читала в рамках своей «социальной подготовки»: «Умение посмеяться над собой — признак сильного человека».

Сильного человека. Она так хотела им быть. Люмин заставила себя выдавить слабую улыбку.

— Да, я у него что-то вроде тамагочи, — сказала она, пытаясь попасть в их тон. — Нужно следить, чтобы вовремя пил сок и ложился спать.

— Тамагочи? Мило. Я до сих пор не понимаю, что Скара в ней нашел. Наверное, любит экзотику. Бедненькая, тебе, должно быть, так скучно с нами, «плохими девчонками»?

Люмин заставила себя тихонько рассмеяться вместе с ними. Но смех застревал в горле колючим комком. Она чувствовала себя так, будто только что добровольно ударила сама себя. Каждое слово, каждая улыбка были предательством по отношению к той тихой девочке, которая просто хотела, чтобы ее оставили в покое. И в этот момент над их головами раздался холодный, низкий голос.

— Эй, вам смешинка в рот попала?

Все трое вздрогнули и подняли головы. Над ними, словно ледяная статуя, возвышалась Синьора. Она держала в руке бокал с белым вином, и ее светло-голубые глаза без тени улыбки смотрели на двух девушек, полностью игнорируя Люмин.

— Поделитесь шуткой, — ее голос был тихим, но от него по спине пробегал мороз. — Я тоже хочу посмеяться.

Блондинка и брюнетка мгновенно сменились в лице. Их хищные улыбки сползли, сменившись испуганным подобострастием.

— Синьора, мы просто… болтали, — пролепетала блондинка.

— Да, просто шутили, — пискнула вторая.

Синьора чуть склонила голову, и ее взгляд стал еще холоднее.

— Мне кажется, ваш уровень глупости утомил эту девочку. Да и меня, если честно. Проветритесь.

Это не было предложением. Это был приказ. Девушки подскочили с дивана так, словно их ошпарили, и, бросая испуганные взгляды на Синьору, растворились в толпе. Люмин осталась сидеть одна, ошарашенно глядя на место, где они только что были. Синьора не села рядом. Она просто стояла над ней еще несколько секунд, делая маленький глоток вина.

— Никогда не смейся вместе с теми, кто смеется над тобой, — сказала она тихо, не глядя на Люмин. — Это делает тебя не сильной, а удобной.

И с этими словами она плавно развернулась и ушла, оставив Люмин одну на диване, наедине с ее апельсиновым соком и новой, горькой мудростью.

Она смотрела вслед уходящей ледяной фигуре и вдруг поняла, что не может просто так это оставить. Она должна знать. Собравшись с духом, Люмин вскочила и почти бегом бросилась за ней. Она нагнала Синьору у окна, выходящего на ночной город.

— Эй, Синьора! — окликнула она. Голос прозвучал увереннее, чем она ожидала.

Синьора медленно обернулась. На ее лице не было ни удивления, ни раздражения. Только холодное, выжидающее спокойствие.

— Зачем ты это сделала? — выпалила Люмин, не давая себе времени испугаться. — Мне показалось, что ты не особо мною впечатлилась.

Синьора чуть изогнула идеальную бровь. Она сделала маленький глоток вина, давая паузе затянуться и стать почти невыносимой.

— А причём тут я? — наконец произнесла она, и ее голос был абсолютно ровным. — Ты девушка Скары. И я, как минимум, уважаю тебя за то, что ты сделала его… терпимым. Впервые с тех пор, как он расстался с Мо…

Она резко оборвала себя, словно споткнувшись на ровном месте. Легкое раздражение на саму себя промелькнуло в ее глазах. Она чуть заметно кашлянула.

— Кхм, не важно.

Синьора снова посмотрела на Люмин, и ее взгляд был твердым, как сталь. Она излагала факты, а не делилась чувствами.

— В общем, ты девушка Скары, — повторила она, ставя точку в предыдущей, незаконченной фразе. — Его друзья — мои друзья тоже.

Она сделала еще одну паузу, окинув Люмин долгим, оценивающим взглядом, словно решая, достойна ли та следующего логического шага.

— Его девушка — мой друг тоже.

Слово «друг» в ее устах прозвучало не как теплое приглашение, а как официальный статус. Как будто она принимала Люмин в какой-то закрытый клуб со строгими правилами. Это не было предложением дружбы. Это было объявлением о пакте о ненападении. И, возможно, о защите.

Не дожидаясь ответа, Синьора плавно отвернулась и снова устремила свой взгляд на огни города, давая понять, что аудиенция окончена. А Люмин осталась стоять посреди комнаты, ошарашенная не столько неожиданным союзничеством, сколько случайно оброненным, незаконченным именем.

Мо…? Кто такая эта девушка, имени которого. Синьора даже не договорила? И что она сделала со Скарамуччей?

Смелость, подогретая успехом у бара Дотторе, еще не до конца иссякла. Люмин сделала шаг вперед, вторгаясь в ледяное личное пространство Синьоры.

— Ты изначально сказала, что он с кем-то расстался… — ее голос был тише, чем ей хотелось бы. — Что произошло?

Синьора обернулась. Если бы взглядом можно было замораживать, Люмин превратилась бы в ледяную статую. Всякое подобие снисходительности исчезло с ее лица, сменившись непроницаемой, опасной холодностью.

— Забудь, — отрезала она.

Ее тон не оставлял места для дискуссий. Но Люмин не отступила. Она просто смотрела, ждала. Синьора тяжело, почти раздраженно вздохнула, словно ее утомило объяснять очевидные вещи неразумному ребенку.

— Для твоего же блага советую не копаться в этой истории, — сказала она медленно, чеканя каждое слово. Ее взгляд был острым, как осколок льда. — А то Скара тебя не помилует.

Она говорила не для того, чтобы напугать. Она говорила так, как говорят о законах физики. Если прыгнуть с крыши — разобьешься. Если спросишь Скарамуччу о Моне — он тебя уничтожит. Просто и неотвратимо.

— Это не та рана, которую стоит ковырять чужими руками, — добавила она, и в ее голосе проскользнула тень усталости. — И уж тем более своими. Ты хотела быть в его мире. Вот тебе первое правило выживания: не трогай его прошлое.

Синьора бросила на нее последний, почти сочувственный взгляд, развернулась и окончательно растворилась в толпе, оставив Люмин одну наедине с гулом вечеринки и новым, страшным знанием.

Но как можно не думать о том, о чем тебе запретили думать? Этот вопрос теперь будет преследовать ее постоянно.

Экран ноутбука освещал усталое лицо Люмин. Она сидела на своей кровати, закутавшись в плед, и прижимала к себе кружку с остывшим чаем. На другой стороне видеозвонка Кэ Цин, с аккуратно собранными волосами и серьезным взглядом, внимательно слушала, подперев щеку рукой.

— …И она просто сказала: «Его девушка — мой друг тоже». Представляешь? Синьора! А потом… — Люмин сделала глубокий вдох, собираясь с мыслями. — Она случайно проговорилась про какую-то девушку, с которой он расстался. Мо… Она не договорила, или я не расслышала. И когда я спросила, она посмотрела на меня так, будто я решила сунуть пальцы в розетку. Сказала, чтобы я не лезла, иначе он меня «не помилует». Кэ Цин, это был полный сюрреализм.

Люмин отставила кружку и обхватила колени руками, глядя на свою подругу с отчаянием.

— И вот теперь… я не знаю, что делать. С одной стороны, мне безумно интересно узнать, что произошло. Кто она такая? Почему это такая запретная тема? Я чувствую, что это какой-то ключ к его пониманию. Но с другой, мне сама Синьора, которая только что меня защитила, прямым текстом сказала не влезать. Что мне делать?

Кэ Цин долго молчала, ее умные глаза внимательно изучали лицо Люмин на экране. Она не была частью того мира вечеринок и опасных друзей, ее мир состоял из лекций, стажировок и четких планов на будущее. И именно поэтому ее взгляд был таким трезвым.

— Люмин, — наконец произнесла она, и ее голос был спокойным и рассудительным. — Я понимаю, что тебе интересно. Ты думаешь, что, поняв его прошлое, ты лучше поймешь его настоящего. Это логично, — она сделала паузу, подбирая слова. — Но подумай вот о чем. Тебе это сказала не какая-то сплетница за углом, а Синьора. Человек из его ближайшего круга. Это не слух, это прямое предупреждение. И оно, скорее всего, обосновано, — Кэ Цин чуть наклонилась к камере, ее взгляд стал серьезнее. — Отношения строятся на доверии. Если он захочет тебе рассказать об этом, он расскажет. Когда будет готов. Если ты начнешь копать за его спиной — спрашивать у других, искать что-то в интернете, пытаться его как-то спровоцировать — ты нарушишь это доверие. И вот тогда Скара тебя действительно «не помилует», и дело будет не в какой-то девушке, а в том, что ты ему не поверила. Не доверилась его молчанию.

Слова Кэ Цин были как холодный душ. Простые, логичные и абсолютно правильные. Люмин опустила голову.

— Мой совет, — продолжила Кэ Цин мягче, — не лезь. Вообще. Сделай вид, что ты этого разговора не слышала. Живи настоящим, тем, что у вас есть сейчас. Дай ему самому решить, когда он будет готов тебе об этом рассказать. Если будет.

Люмин тяжело вздохнула и подняла на подругу глаза.

— Ты права. Как всегда.

— Я не всегда права, — усмехнулась Кэ Цин. — Но я всегда на твоей стороне. Просто будь осторожна, Люмин. Этот ваш мир… он немного сложнее, чем наш.

Звонок завершился. Люмин еще долго сидела в тишине, глядя на свое отражение в темном экране ноутбука. Кэ Цин была права. Лучше не лезть туда, куда не не просят. Вместо этого она решила проверить чат со старыми друзьями, который молчал несколько недель, но сейчас ожил.

Янь Фэй

@все, я тут достала билеты на выставку современного азиатского искусства на субботу. Кто со мной за дозой прекрасного? ✨

Син Цю

О, та самая, о которой писали в «Арт-Вестнике»? Я в деле!

Кэ Цин

@Люмин, ты как? Давно мы никуда не выбирались.

Сообщения посыпались одно за другим. Люмин смотрела на экран телефона, и на ее лице появилась теплая улыбка. Ее старые друзья. Ее тихая, уютная гавань, где не нужно было быть смелой, дерзкой или остроумной. Где можно было просто быть собой. Она уже печатала «Конечно, я с вами!», когда ее осенило.

Она столько раз входила в мир Скарамуччи. Шумные вечеринки, опасные друзья, язвительные перепалки. Она училась плавать в его аквариуме с акулами. Но он ни разу не видел ее мир. Не только же ей окунаться в его вселенную.

Решимость, ставшая ее новой спутницей, подтолкнула ее. Вечером, когда Скарамучча пришел к ней после пар, она, волнуясь, протянула ему телефон, показывая сообщение.

— Мои друзья зовут на выставку в субботу. Пойдешь со мной?

Скарамучча окинул взглядом экран, и на его лице появилось выражение брезгливой скуки.

— Выставка? Какая прелесть, — протянул он. — Надеюсь, там будут бесплатные канапе.

— Скара, пожалуйста, — тихо попросила она. — Для меня это важно.

Он посмотрел на нее, на ее серьезное, умоляющее лицо, и тяжело вздохнул.

— Ладно. Но если я умру от скуки, похоронишь меня под самым уродливым экспонатом.

* * *

Выставочный зал встретил их прохладной тишиной и запахом свежей краски. Он был полной, оглушительной противоположностью миров, в которых Люмин привыкла видеть Скарамуччу. Никакой гремящей музыки, никакого дыма, никаких громких голосов. Только высокие белые стены, уходящие в гулкий потолок, мягкий, почти хирургический свет, падающий на экспонаты, и приглушенные, почтительные разговоры людей, перетекающих из зала в зал.

Ее друзья — Кэ Цин, Янь Фэй и Син Цю — уже ждали их у входа, выглядя в этой стерильной обстановке абсолютно органично. Они тепло, по-свойски обняли Люмин, а затем вежливо, но с нескрываемым, почти научным любопытством, повернулись к ее спутнику.

Скарамучча, одетый в свою неизменную черную куртку, выглядел здесь как экзотический хищник, случайно запертый в оранжерее. Он окинул их троицу ленивым, оценивающим взглядом, от которого Янь Фэй невольно поежилась, и коротко, почти незаметно, кивнул в ответ. Приветствие короля, адресованное придворным.

А потом началось…

— Ого, посмотрите на эту инсталляцию! — восторженно прошептала Янь Фэй, указывая на то, что выглядело как результат крушения небольшого космического корабля: груда сваренных и искореженных металлических труб, тускло поблескивающих под светом софитов. — Автор хотел показать хрупкость и трагизм индустриального общества…

— За груду мусора в центре зала теперь упоминают в музее? — голос Скарамуччи, не привыкший к полушепоту, прозвучал в гулкой тишине как выстрел. Несколько посетителей, стоявших неподалеку, обернулись с неодобрением.

Щеки Янь Фэй вспыхнули, и она смущенно замолчала, уставившись в пол. Они двинулись дальше, к огромному абстрактному полотну, которое было похоже на красочный взрыв. Ярко-желтые, кроваво-красные и иссиня-черные мазки пересекались, смешивались, создавая ощущение хаоса и тревоги.

— Здесь чувствуется такая экспрессия, такой надрыв! — задумчиво произнес Син Цю, ценитель прекрасного. — Это крик души, заключенный в рамку.

— Мой племянник лучше рисует, когда ему краски в руки дают, — фыркнул Скарамучча, скрестив руки на груди. — У него, по крайней мере, получается что-то похожее на кота. Хотя и очень страшного.

Кэ Цин бросила на Люмин короткий, встревоженный взгляд, который говорил громче любых слов: «Ты уверена, что это была хорошая идея?». Люмин почувствовала, как ее собственные щеки начинают гореть от стыда. Она осторожно взяла Скарамуччу под руку, ее прикосновение было почти умоляющим.

— Пожалуйста, веди себя прилично.

— Я и веду, — с ангельским видом ответил он, чуть наклонившись к ней. — Выражаю свое экспертное, ничем не замутненное мнение. Разве не для этого сюда ходят?

Когда Скарамучча, заявив, что «от такого высокого искусства у него в горле пересохло, как в пустыне», отошел к автомату с водой, друзья тут же, как стая воробьев, слетелись к Люмин.

— Люмин, он… немного резкий, — мягко начала Кэ Цин, подбирая самое деликатное слово из возможных.

— Резкий? — не выдержала Янь Фэй, ее голос дрожал от возмущения. — Кэ Цин, он просто невоспитанный хам! Он оскорбил каждого художника, мимо которого мы прошли! Он издевается над тем, что нам нравится!

— Он даже не пытался быть вежливым, — поддержал ее Син Цю, все еще оскорбленный за поруганное искусство и гипотетического племянника. — Тебе с ним не тяжело? Он всегда такой?

Люмин не знала, что ответить. Она видела ситуацию их глазами. И они были правы. Он был невыносим. Но она знала и другого Скарамуччу — того, который мог быть удивительно внимательным, того, чей сарказм иногда скрывал неподдельную заботу.

— Он не такой… то есть, он такой, но… он не со зла, — пролепетала она, понимая, как жалко и неубедительно звучит ее оправдание.

В этот момент вернулся Скарамучча с бутылкой воды. Он окинул взглядом их сгрудившуюся, напряженную компанию и заговорщические лица. На его губах появилась кривая, всезнающая усмешка.

— Ну что, насмотрелись на эту мазню? — с деланной, театральной зевотой спросил он, обращаясь ко всем сразу. — Я умираю от скуки. Может, пойдем отсюда, пока я не начал комментировать посетителей? Вон та дама в леопардовом платье — сама по себе арт-объект.

Люмин посмотрела на расстроенные, почти обиженные лица своих друзей. Потом на его скучающее, язвительное лицо. Ее маленький, хрупкий эксперимент с треском провалился. Она хотела построить мост между двумя своими мирами, а вместо этого лишь продемонстрировала всем, какая между ними непроходимая пропасть.

Они вышли из музея на залитую солнцем улицу. Друзья Люмин попрощались быстро и немного натянуто, оставив их одних под предлогом срочных дел. Люмин знала, что на самом деле они просто хотели поскорее уйти.

Тишина между ней и Скарамуччей была густой и тяжелой. Она шла рядом, глядя себе под ноги, и чувствовала, как внутри нее закипает смесь обиды, стыда и разочарования. Он даже не пытался. Ни капли. Когда они дошли до его машины, она остановилась.

— Скара, — ее голос был тихим, но в нем слышалась сталь, которой раньше не было.

Он как раз отпирал двери и обернулся, вопросительно изогнув бровь.

— Что?

— Я понимаю, что ты прямолинейный, — начала она, заставляя себя посмотреть ему прямо в глаза. — Я даже ценю это в тебе. Но то, что было на выставке — это было невежливо.

Он усмехнулся, но усмешка вышла немного натянутой.

— Неужели? А я думал, я был душой компании.

— Мои друзья — не твоя компания. Они другие. И им было неприятно. Ты мог бы просто промолчать там, на выставке, а потом вылить все свое мнение о картинах на одну меня. Я бы выслушала. Но зачем было делать это на всеобщее обозрение? — она говорила, и ее голос креп с каждым словом. — Ты вел себя как избалованный ребенок, которому скучно. Тебе не понравилось, и ты решил испортить настроение всем остальным. Это было эгоистично.

Скарамучча замер. Усмешка сползла с его лица. Он не ожидал такого. Он привык, что она робеет, оправдывается, пытается сгладить углы. Но сейчас она стояла перед ним, рассерженная, обиженная, и обвиняла его. Прямо.

Он молчал несколько долгих секунд, просто глядя на нее. Его фиолетовые глаза потемнели, но в них не было привычной язвительности. Было что-то другое. Удивление. И, возможно, тень осознания.

— Я не думал… — начал он и осекся. Фраза «я не думал о их чувствах» прозвучала бы слишком не в его стиле.

— Вот именно. Ты не думал, — закончила за него Люмин. Она отвернулась, чувствуя, как на глаза наворачиваются злые слезы. — Поехали домой. Я устала.

Она обошла машину и села на пассажирское сиденье, громко хлопнув дверью. Скарамучча еще несколько мгновений постоял на тротуаре, глядя ей вслед. Впервые за долгое время он почувствовал себя не просто скучающим хамом, а человеком, который действительно ранил того, кто был ему важен. И это ощущение ему совершенно не понравилось.

Весь оставшийся путь они не обмолвились ни словом. Люмин на него злилась, а Скарамучча не знал, что сказать. Прощание было формальным, почти холодным. Люмин уже вставляла ключ в замок подъезда, когда услышала за спиной хлопок автомобильной двери и быстрые шаги.

— Подожди.

Люмин замерла, но не обернулась. Скарамучча остановился в паре шагов от нее. Она чувствовала его присутствие — напряженное, раздраженное, сбитое с толку.

— Я не хотел никого обидеть. Но мне это правда было неинтересно, — его голос был тихим, почти упрямым, как у ребенка, которого отчитывают за то, что он не съел кашу. — Что ты хотела от меня услышать? «О, гениально, груда ржавых труб»? Я не умею врать.

Люмин медленно повернулась. Она посмотрела ему прямо в лицо. Ее собственный гнев уже утих, сменившись холодной, ясной решимостью.

— Я знаю, что тебе было неинтересно, Скара. И я не просила тебя врать, — она сделала шаг ему навстречу, сокращая дистанцию. — Я просила тебя промолчать. Есть разница между честностью и хамством.

Он открыл рот, чтобы возразить, но она продолжила, и ее голос стал тверже.

— Когда ты приводишь меня на свои вечеринки, я же не подхожу к Дотторе и не говорю ему, что его шутки идиотские, а музыка — отстой, даже если я так думаю. Я не говорю Синьоре, что ее высокомерие утомляет, а ее платье слишком вульгарное. И я точно не сообщаю Тарталье, что подбрасывать людей в бассейн — это инфантильно.

Каждое слово было точным, выверенным ударом. Она использовала его мир, его друзей как пример.

— Я молчу. Из уважения. К тебе. Потому что это твои друзья и твой мир, и я не хочу тебя позорить, даже если мне что-то не нравится.

Она замолчала, глядя на него снизу вверх. На его лице отразилась целая гамма эмоций. Сначала — привычное раздражение. Потом — удивление. И наконец — медленное, болезненное осознание. Скарамучча смотрел на нее так, будто впервые увидел. Он всегда считал ее молчание на его вечеринках проявлением ее застенчивости, ее неумения вписаться. А она сейчас сказала ему, что это было проявлением уважения. Уважения, которого он сегодня не проявил ни капли.

Его язвительность, его защитная броня из сарказма рассыпалась в прах под ее спокойным, логичным доводом. Он просто стоял и молчал, оглушенный ее правотой.

Он просто стоял и молчал, оглушенный ее правотой. Его обычная защитная реакция — сарказм — дала сбой. Он смотрел на нее, и в его глазах читалась растерянность. Наконец он заговорил, и его голос был тихим и почти лишенным яда. Он был просто… сбит с толку.

— Я не умею подстраиваться под ситуации так, как ты, Люмин, — это прозвучало как признание в какой-то диковинной неспособности. — Я ничего вообще не понимаю в этих картинах, — продолжил он, и в его голосе проскользнула нотка отчаяния. — Я готов бегло осмотреть их, но не останавливаться и по полчаса осматривать одну, как Син Цю. Что я должен был делать? Стоять и с умным видом кивать? Это было бы еще большим лицемерием.

Люмин слушала его, и ее гнев окончательно угас, сменившись тяжелой, глубокой усталостью. Он все еще не понял. Он думал, что дело в картинах. Она покачала головой, и на ее губах появилась грустная, понимающая улыбка.

— Дело не в картинах, Скара. Дело не в том, понимаешь ты их или нет, — терпеливо объяснила она, словно маленькому ребенку. — Дело в том, что ты стоял там со скучающим видом, пока Янь Фэй с восторгом рассказывала о том, что ей нравится. Дело в том, что ты фыркнул, когда Син Цю делился своими мыслями. Ты обесценил не картины. Ты обесценил их чувства. Я не понимаю половину вещей в твоей компашке. Я не понимаю, почему ты дружишь с Дотторе. Я не понимаю, зачем Синьоре нужно быть такой холодной. Но я не смеюсь над этим. Потому что это твой мир, и я его уважаю, — она замолчала, давая ему осознать ее слова. — От тебя не требовалось разбираться в искусстве. От тебя не требовалось изображать восторг. От тебя требовалось просто постоять молча. Просто… быть рядом. Как мебель, — она позволила себе легкую, горькую усмешку. — Красивая, язвительная, но молчаливая мебель. Хотя бы на те пять минут, пока мои друзья говорили о том, что для них важно. Ты бы смог это сделать?

И на этот раз он не нашел ни одного оправдания. Ни одного язвительного комментария. Он просто смотрел на нее, и в его фиолетовых глазах впервые за весь вечер отразилось чистое, незамутненное понимание. Он облажался. По-крупному. И он это понял.

Люмин больше ничего не сказала. Она просто развернулась, открыла дверь подъезда и скрылась внутри, оставив его одного на улице, наедине с этой простой и убийственной истиной.

* * *

На следующий день Люмин проснулась с тяжелым сердцем. Она была уверена, что он будет дуться. Или, что еще хуже, сделает вид, что вчерашнего разговора не было, и продолжит вести себя так, будто ничего не произошло. Когда утром раздался звонок в дверь, она приготовилась к худшему.

Но когда она открыла, то увидела его, прислонившегося к стене в коридоре с таким видом, будто он ждал ее целую вечность. Он выглядел уставшим, но на его лице не было ни злости, ни привычной язвительности. В руках он держал пять элегантных кремовых конверта с золотым тиснением.

— Что это? — настороженно спросила она, ее рука все еще лежала на дверной ручке, готовая захлопнуть дверь в любой момент.

— Билеты, — бросил он, протягивая их ей. Голос был ровным, почти безразличным. — На выставку каллиграфии династии Тан в Национальном музее. Сказали, очень эксклюзивно. Для тебя и твоего… интеллектуального кружка.

Люмин замерла, глядя на дорогие на вид билеты, а потом на его непроницаемое лицо. Он не извинялся. Не просил прощения. Он просто... совершил поступок. Это была его версия оливковой ветви. Неуклюжая, высокомерная, но абсолютно безошибочная. Он услышал ее.

Убедить друзей было сложнее.

— Он издевается? — скептически спросила Кэ Цин по видеосвязи тем же вечером, внимательно разглядывая билет, который Люмин поднесла к камере. — После вчерашнего фиаско он зовет нас на выставку каллиграфии? Это какой-то новый уровень сарказма.

— Это похоже на ловушку, — вторила ей Янь Фэй. — Мы придем, а он будет стоять там и комментировать толщину линий туши. Или скажет, что его почерк лучше.

Но любопытство, помноженное на привлекательность слова «эксклюзивно», победило. Ближе к середине дня они снова встретились у музея, на этот раз — величественного, с колоннами и мраморными ступенями. Друзья Люмин были напряжены, как струны, готовые в любой момент дать отпор новой порции сарказма.

И Скарамучча их не разочаровал. Только совершенно не так, как они ожидали. Он вошел в первый зал, где в полумраке под стеклом лежали древние, пожелтевшие свитки, и замер. Он подошел к витрине и склонился над ней с таким серьезным и сосредоточенным видом, будто перед ним лежала карта сокровищ. Он задумчиво потрогал подбородок. Прищурился.

— Невероятно, — произнес он громким, благоговейным шепотом, который эхом разнесся по залу, заставив смотрительницу строго на него посмотреть. — Какая чистота линий! Какая гармония! Этот единственный росчерк туши… он содержит в себе всю боль и мудрость целой эпохи. Вы чувствуете это?

Янь Фэй, Син Цю и Кэ Цин в полном недоумении переглянулись. Это точно тот же человек, что и вчера?

У следующего экспоната — старинной селадоновой вазы с едва заметным рисунком цветущей сливы — он чуть ли не припал на колено, словно рыцарь перед своей королевой.

— Какая тонкая работа! — восторженно вещал он, обращаясь к их ошарашенной компании. — Посмотрите на этот изгиб. Он бросает вызов самой гравитации! Это не просто ваза, это молчаливый диалог мастера с вечностью!

Люмин сначала хотела провалиться сквозь мраморный пол от стыда. Это было так... преувеличенно. Но потом она посмотрела на его абсолютно серьезное, почти страдальческое лицо, на то, как он с видом заправского искусствоведа жестикулирует, и ее прорвало. Он переигрывал. Это была его уникальная, язвительная, доведенная до абсурда версия извинения.

Когда он остановился у третьего экспоната — простого, гладкого речного камня с одним-единственным иероглифом — и начал с трагическим надрывом в голосе рассуждать о «лаконичности формы, отражающей всю глубину дзенской пустоты», Люмин больше не могла сдерживаться. Она прикрыла рот рукой, но ее плечи тряслись от беззвучного, судорожного смеха.

Син Цю, большой любитель театра, кажется, начал что-то понимать и с неподдельным интересом наблюдал за этим моноспектаклем. Янь Фэй выглядела так, будто увидела призрака, вселившегося в тело парня ее подруги. А Кэ Цин смотрела на Скарамуччу с аналитическим прищуром, словно пыталась решить сложнейшую логическую задачу и понять, где заканчивается искренность и начинается издевательство.

Скарамучча, заметив смех Люмин, на долю секунды бросил на нее взгляд. В его фиолетовых глазах плясали черти, а в уголке губ пряталась едва заметная усмешка, которую видела только она.

«Довольна?» — говорил этот взгляд. Он снова повернулся к камню.

— А теперь, друзья, — торжественно объявил он, — я предлагаю помолчать и по полчаса поосматривать этот шедевр. Я готов.

И тут Люмин уже не выдержала. Она рассмеялась в голос. Звонко, счастливо, на весь тихий, почтительный музейный зал. И этот звук, отразившийся от высоких потолков, был лучшим ответом на его невысказанное извинение. Он понял: оно принято.

День был серым и плаксивым. Низкие, тяжелые тучи цеплялись за крыши университетских зданий, а мелкий, настырный дождь превращал асфальт в черное, блестящее зеркало. Люмин, укутавшись в шарф и раскрыв свой большой желтый зонт — единственное яркое пятно в этой монохромной картине, — брела по мокрому тротуару. Мысли ее были далеко: список продуктов, предстоящий зачет, нелепая шутка Итто на последней перемене... Она была так погружена в этот внутренний мир, что совершенно не смотрела по сторонам.

Она как раз огибала угол здания биохимической лаборатории, откуда всегда пахло чем-то странным, когда из-за него, словно черт из табакерки, выскочила высокая фигура.

Столкновение было неизбежно. Раздался глухой стук, когда ее плечо врезалось в чью-то грудь, и звонкий шлепок ее зонта о землю. Стопка бумаг, которую нес незнакомец, взмыла в воздух, на мгновение зависнув, как стая белых птиц, а затем рассыпалась по мокрому, грязному асфальту, мгновенно начиная впитывать влагу.

— Черт! — раздалось громкое, полное искреннего негодования ругательство.

— Ой, простите, пожалуйста! — выпалила Люмин, инстинктивно делая шаг назад и чуть не поскользнувшись.

Высокий парень, не обращая на нее внимания, раздраженно взлохматил свои и без того растрепанные синие волосы и рухнул на корточки, отчаянно пытаясь спасти свои драгоценные листы от превращения в бумажную кашу. Когда он поднял голову, чтобы испепелить взглядом виновницу катастрофы, Люмин замерла.

Дотторе.

Но это был не тот Дотторе с вечеринок — театральный, громкий, одетый с иголочки. Этот был в простой серой толстовке с капюшоном, старых джинсах и с таким выражением на лице, будто у него только что украли Нобелевскую премию.

— А, это ты, мышка, — он хмыкнул, узнав ее. В его голосе не было обычной драмы, только чистое, концентрированное раздражение. — Ну конечно. Кому еще было сбить меня с ног в самый ответственный момент.

Старая Люмин бы пролепетала еще тысячу извинений и сбежала, сгорая от стыда. Но новая Люмин, увидев не пугающего безумца, а просто уставшего и расстроенного парня, сделала нечто иное. Она решительно захлопнула свой зонт, бросила его на землю и тоже опустилась на корточки.

— Я помогу, — сказала она.

— Валяй, — буркнул он. — Все равно хуже уже не будет.

Они молча принялись собирать размокшие, прилипшие к асфальту листы. Люмин старалась не смотреть на содержание, но взгляд невольно выхватывал сложные химические формулы, диаграммы и графики, похожие на таинственные руны.

И тут ее пальцы наткнулись на один лист, который разительно выделялся из остальных. На нем не было формул. Там был очень детальный, карикатурный и невероятно смешной шарж на Скарамуччу. Он был изображен с маленькими дьявольскими рожками, хвостиком и крайне недовольным выражением лица, а в руках держал чашку с ледяным кофе. Подпись, сделанная размашистым почерком, гласила: «Объект №6. Реакция на дефицит кофеина. Вывод: НЕ ПОВТОРЯТЬ ЭКСПЕРИМЕНТ В РАДИУСЕ 10 МЕТРОВ ОТ ЖИВЫХ СУЩЕСТВ».

Люмин не смогла сдержать тихий смешок.Дотторе, услышав ее, покосился. Он проследил за ее взглядом, увидел рисунок в ее руках, и его лицо расплылось в широкой, заговорщической ухмылке.

— А, это. Мои полевые заметки по психологии, — сказал он, забирая у нее рисунок. — Наш общий друг — ходячий научный эксперимент с удивительно предсказуемыми реакциями. Весьма забавный, надо сказать.

Они собрали почти все. Остался последний, самый важный на вид лист, который порыв ветра унес прямо в центр большой, грязной лужи. Он плавал там, как маленький белый кораблик, идущий ко дну. Дотторе с тоской на него посмотрел.

— Блин. Там самое главное... Все расчеты.

Не раздумывая ни секунды, Люмин встала и шагнула прямо в лужу. Ледяная вода хлынула в ее ботинки, промачивая носки, но она дотянулась до листа и осторожно, чтобы не порвать, подняла его. Чернила уже начали живописно расплываться. Она протянула мокрый, но спасенный лист Дотторе.

Он замер. Он смотрел сначала на драгоценный лист, потом на ее насквозь мокрый ботинок, из которого капала вода, потом ей в глаза. На его лице было выражение чистого, незамутненного шока.

— Ты... ты в своем уме? — спросил он, и в его голосе не было ни капли научного анализа или театральности. Только простое, человеческое удивление. — Зачем?

Люмин пожала плечами, пытаясь вылить воду из ботинка и чувствуя себя немного глупо.

— Не знаю. Показалось, что это важно.

Дотторе смотрел на нее еще несколько секунд, а потом рассмеялся. Громко, искренне, без всякой примеси безумия. Это был смех обычного парня, которого только что удивили до глубины души.

— Черт, мышка, а ты безбашенная, — сказал он, качая головой. — Скара был прав, в тебе определенно что-то есть.

Он взял у нее лист, кое-как привел в порядок всю стопку и сунул ее под свою толстовку, как самое дорогое сокровище.

— Ладно, спасибо, — бросил он почти небрежно, но в его глазах читалась неподдельная благодарность. — Я твой должник. Если Скара будет тебя доставать, скажи мне, я подмешаю ему в кофе слабительное.

И с этими словами он подмигнул ей, натянул на голову капюшон и стремительно зашагал прочь под дождем, оставив Люмин стоять посреди улицы с мокрыми ногами, растрепанными волосами и странным чувством, что она только что увидела настоящего Дотторе. И он ей даже... понравился. Как друг, конечно. .

* * *

Прогулка по лужам возымела последствия. На следующее утро Люмин проснулась от ощущения, будто ее голова набита ватой, а в горле поселился ежик. Она с трудом поднялась с кровати, и мир качнулся. Градусник показал неутешительные 38.2.

«Вот тебе и героизм», — хрипло подумала она, кутаясь в одеяло.

Пришлось написать старосте и остаться дома. Весь день она провела в полудреме, изредка вставая, чтобы выпить горячего чая. Телефон разрывался от сообщений в общем чате, но у нее не было сил даже читать их.

Ближе к вечеру в дверь постучали. Люмин с трудом встала, накинула халат и побрела к входу, думая, что это курьер с доставкой еды, которую она заказала час назад. Она, не глядя в глазок, открыла дверь.

На пороге стоял Скарамучча. В одной руке он держал свой рюкзак, а в другой — большой бумажный пакет из аптеки. На его лице было привычное хмурое и немного брезгливое выражение.

— Почему на пары не пришла? — спросил он вместо приветствия, бесцеремонно входя в квартиру и закрывая за собой дверь.

— Заболела, — прохрипела Люмин, указывая на свое красное лицо и растрепанные волосы, как на очевидное доказательство. Он окинул ее критическим взглядом с головы до ног.

— Вижу. Выглядишь еще хуже, чем обычно.

Он прошел на кухню, поставил пакет на стол и начал выкладывать его содержимое: жаропонижающее, спрей для горла, пастилки от кашля, несколько пакетиков с порошком от простуды и даже упаковку витамина С. Люмин молча наблюдала за ним, ошарашенная.

— Откуда ты...

— Дотторе сказал, — бросил он, не поворачиваясь. Он налил воду в чайник и включил его. — Рассказал, как одна идиотка вчера решила искупаться в луже, спасая его макулатуру.

Он наконец повернулся и скрестил руки на груди, впиваясь в нее своим фиолетовым взглядом. На его лице была смесь раздражения и чего-то еще, что она не могла расшифровать. Беспокойство?

— Так и знал, что от него одни проблемы. Надо было ему те каракули на голову надеть. Стоило оно того, чтобы теперь валяться с температурой?

Он говорил как всегда язвительно, но его действия говорили об обратном. Он уже рылся в ее кухонном шкафчике в поисках чашки, чтобы развести ей лекарство.

Люмин смотрела на его напряженную спину, на разложенные на столе лекарства, и на ее губах появилась слабая, но теплая улыбка.

— Стоило, — тихо сказала она.

Он замер, а потом медленно обернулся.

— Почему?

— Потому что он обещал подмешать тебе слабительное, если ты будешь меня доставать. Теперь у меня есть на тебя компромат.

Скарамучча смотрел на нее секунду, потом вторую. А потом на его губах появилась его редкая, кривая усмешка.

— Вот значит как, звёздочка, — протянул он. — Отращиваешь не только клыки, но и связи на стороне. Опасно.

Он налил кипяток в чашку, бросил туда пакетик с лекарством и размешал.

— Пей. И чтобы завтра была в универе. Без тебя скучно. А я пока схожу в магазин, куплю тебе фруктов, витамины все-таки нужны.

Когда Скарамучча ушёл, несмотря на пульсирующую боль в висках и заложенный нос, Люмин расположилась на кровати, обложившись подушками, и пыталась вникнуть в конспект по истории права. Болезнь болезнью, а сессию никто не отменял. В ее маленькой, уютной квартире царила благословенная тишина, нарушаемая лишь шелестом страниц и ее собственным сопением.

Эта идиллия была разрушена внезапным, настойчивым стуком в дверь. Даже не стуком, а серией мощных ударов, от которых, казалось, задрожали стены.

Люмин вздрогнула, решив, что это землетрясение или сосед опять двигает мебель. Она собиралась проигнорировать, но стук повторился, на этот раз сопровождаемый нетерпеливым голосом:

— Эй, открывай! Операция «Спаси больного друга» началась!

Люмин с неохотой сползла с кровати и направилась открывать дверь незванному громкому гостю.

На пороге, с видом триумфатора, стоял Итто. За ним, с виноватой улыбкой и большим контейнером в руках, — Тома. Следом, скрестив руки на груди и с выражением вселенской усталости на лице, — Синобу.

— Что... что вы все здесь делаете? — прохрипела Люмин, ошарашенно глядя на незваных гостей.

— Скара сказал, ты заболела! А больных друзей в беде не бросают! — провозгласил Итто, бесцеремонно входя в ее комнату.

— Я принес тебе куриный суп, — мягко сказал Тома, ставя контейнер на прикроватную тумбочку. — Мама говорит, лучшее лекарство.

— Лучшее лекарство — это покой, а не крики Итто, — сухо заметила Синобу.

Но это был еще не конец.

Из-за их спин в коридоре показалась еще одна фигура. Дотторе, в своей обычной толстовке, с любопытством заглянул в комнату.

— А, пациент в сознании. Отлично, — констатировал он. — Я пришел проконтролировать состояние. Все-таки я несу частичную ответственность за первопричину заболевания.

Люмин уже не знала, смеяться ей или плакать. Ее маленькая комната вдруг стала центром всеобщего внимания. Но апофеозом стала последняя гостья. В дверном проеме, словно королева, осматривающая свои новые, довольно скромные владения, появилась Синьора. Она окинула комнату ледяным, брезгливым взглядом, задержавшись на разбросанных учебниках. Итто и Дотторе мгновенно притихли.

— Какой беспорядок, — произнесла она, и ее голос был подобен звону льда. — Мы же не можем позволить, чтобы девушка нашего друга умерла от обычной простуды. Это было бы крайне непродуктивно.

Она не вошла в комнату, а осталась стоять на пороге, словно ее дорогая обувь боялась соприкоснуться с этим миром простых смертных. Люмин сидела на кровати, окруженная учебниками, с красным носом и температурой, и смотрела на эту немыслимую компанию. Громкий и добродушный Итто. Заботливый Тома. Рассудительная Синобу. Безумный Дотторе. И ледяная королева Синьора. Все они, по какой-то совершенно непонятной причине, притащились к ней домой.

Она обвела взглядом этот балаган — суп, насмешливые взгляды, непрошеная забота — и поняла, что ее тихая, спокойная жизнь, кажется, закончилась. Окончательно. И, что самое странное, под всей этой головной болью и раздражением, она почувствовала укол чего-то теплого. Они пришли. Эти сумасшедшие, невыносимые люди пришли, потому что она заболела.

Итто, заметив разложенные на кровати учебники, решительно шагнул вперед.

— Ты чего, больная учишься? Непорядок! — провозгласил он и, прежде чем Люмин успела среагировать, схватил ее конспект по истории права. — Так, что тут у нас... «Римское право»? Пф-ф, ерунда! Мы это на первом курсе щелкали как орешки!

— Итто, ты сдал этот предмет с третьего раза, — тут же вставила Синобу, но ее никто не слушал.

Идею подхватил Дотторе. Он с научным любопытством выхватил у нее из рук учебник по социологии.

— «Теории социального конфликта»? Интересно, — он быстро пролистал страницы. — Примитивно, конечно, но для гуманитариев сойдет. Я могу изложить эту тему с точки зрения нейробиологии агрессии. Будет гораздо убедительнее.

— У нее вырывают конспекты! — воскликнул Итто, и его лицо озарила гениальная, по его мнению, идея. — Ребята, а давайте мы за нее все напишем! Ты лежи, лечись, а мы тут все порешаем! Мы же это все проходили на твоем первом курсе!

Сказано — сделано. В следующее мгновение ее маленькая комната превратилась в хаотичный учебный штаб. Итто, с видом знатока, уселся на пол и принялся громко диктовать Томе что-то про «этого чувака, Цезаря, который был крутым, но его предали». Тома терпеливо пытался превратить этот поток сознания в связный текст. Синобу, вздохнув, отобрала у Дотторе учебник по социологии.

— Если ты напишешь ей про нейробиологию, ее отчислят. Дай сюда, я помню эту тему.

Дотторе не обиделся. Он с не меньшим энтузиазмом схватил ее тетрадь по философии, бормоча себе под нос: «Ницше? О, этого парня я понимаю. У нас с ним много общего...»

Даже Синьора, которая до этого брезгливо стояла в дверях, с ленивой грацией подошла к столу, взяла в руки листок с планом эссе по культурологии и окинула его критическим взглядом.

— «Влияние эпохи Возрождения на современную моду»? — она хмыкнула. — Какая банальность. Но я, так и быть, набросаю пару тезисов. По крайней мере, это будет стильно.

Люмин сидела посреди этого бедлама, обложившись подушками. Ее голова гудела, но уже не от болезни, а от происходящего. Они отняли у нее учебники. Они пишут за нее конспекты. Ее комната, ее тихое убежище, превратилась в филиал сумасшедшего дома.

Итто спорил с Томой о датах правления Августа. Дотторе что-то яростно черкал в ее тетради, хихикая. Синобу строго редактировала чьи-то каракули. А Синьора, присев на краешек стула, тонкими, изящными пальцами выводила на листке что-то, что, несомненно, получит высший балл.

Люмин как раз пыталась разобрать, что пишет Дотторе в ее тетради по философии (это было похоже на кардиограмму вперемешку с цитатами на немецком), когда в дверях появилась еще одна фигура.

Это был Тарталья.

Он стоял в коридоре, одетый в простую спортивную куртку, и в его руках был бумажный пакет с логотипом популярной пекарни. Он выглядел так, будто просто проходил мимо и решил заглянуть. Но как только он увидел, что творится в комнате, его уверенная улыбка слегка померкла.

Все на секунду замолчали. Итто уставился на него с вопросом «А ты еще кто такой?». Синобу одарила его коротким аналитическим взглядом. Дотторе оторвался от своих записей с любопытством хищника. А Синьора удостоила его лишь мимолетным, ледяным кивком.

— Э-э-э... привет, — сказал он, обращаясь вроде бы ко всем и ни к кому конкретно. Его взгляд метнулся к Люмин, которая сидела на кровати с растерянным видом. — Я... это... услышал, что ты заболела, — он неловко поднял пакет. — Принес тебе булочки. Говорят, свежая выпечка поднимает боевой дух.

Наступила неловкая пауза. Было очевидно, что он не ожидал застать здесь всю эту компанию. Он сам не знал, зачем сюда пришел. Просто услышал от кого-то в общем чате, что та самая девочка, с которой было так весело в бассейне, слегла с температурой. И ноги как-то сами его сюда принесли. Он думал, что просто отдаст булочки и уйдет, но теперь оказался втянут в этот странный спектакль.

— О, еще один помощник! — радостно воскликнул Итто, нарушая тишину. — Ты в чем шаришь? История? Социология? Философия?

Тарталья моргнул, сбитый с толку.

— Э-э... я больше по физкультуре. Могу за тебя нормативы сдать.

— Типичный ответ для образца с преобладанием мышечной массы над нейронной, — пробормотал Дотторе, возвращаясь к своей тетради.

Тарталья проигнорировал его, его взгляд снова был прикован к Люмин. Он видел ее — бледную, с красным носом, но с той же искрой в глазах, которую он помнил. И он снова почувствовал тот самый укол... интереса. Или чего-то большего.

Он шагнул в комнату, стараясь не наступить на разбросанные книги, и поставил пакет с булочками на тумбочку, рядом с супом Томы.

— Выздоравливай, — тихо сказал он, обращаясь только к ней.

Именно в этот момент дверь снова открылась, и в квартиру вошел Скарамучча.

Он замер на пороге, окинув комнату тяжелым, убийственным взглядом. Он увидел Итто, развалившегося на полу. Увидел Тому и Синобу. Увидел Дотторе и Синьору. Он увидел свою квартиру, превращенную в балаган.

А потом его взгляд остановился на Тарталье, который стоял слишком близко к кровати его девушки. В комнате мгновенно стало холоднее на десять градусов.

— Какого черта, — прошипел Скарамучча, и это прозвучало как объявление войны. — Вы что, все здесь делаете? Стоило на пятнадцать минут уйти...

Воздух в комнате мгновенно стал плотным. Все разговоры и смешки замерли. Взгляд Скарамуччи, холодный и острый, как скальпель, прошелся по каждому из присутствующих, но в итоге намертво вцепился в Тарталью.

Тарталья, в свою очередь, не отвел глаз. Его легкая улыбка никуда не делась, но стала напряженной, как натянутая тетива. Он стоял между Скарамуччей и кроватью Люмин, и это молчаливое противостояние было громче любого крика. Первым, как ни странно, тишину нарушил не Скарамучча.

— Мы пришли проведать больную, — спокойно сказал Тарталья, его голос был ровным и почти дружелюбным, что делало его еще более вызывающим.

— И конспекты за нее написать! — с гордостью подхватил Итто, совершенно не чувствуя напряжения. — Смотри, Скара, мы тут почти всю ее домашку сделали! Ты должен нами гордиться!

— Я наблюдаю повышенную агрессию у объекта №6, — с научным интересом пробормотал Дотторе, делая пометку в своем воображаемом блокноте. — Классическая реакция альфа-самца на вторжение конкурента.

Скарамучча проигнорировал их всех. Он сделал медленный, хищный шаг в комнату, его взгляд не отрывался от Тартальи.

— Тебя, — прошипел он, — я не звал.

— А меня и не нужно звать, чтобы проведать друга, — парировал Тарталья, не сдвинувшись с места.

Люмин смотрела на них, и ее головная боль усилилась в сто раз. Ее комната. Ее маленькая, уютная комната превратилась в арену для гладиаторских боев. Ее друзья сидели в заложниках у этой немой дуэли.

Она хотела что-то сказать, но ее опередила Синьора. Она смерила обоих ледяным взглядом и с усталой брезгливостью произнесла:

— Мальчики, может, вы выйдете на улицу и померяетесь... чем вы там обычно меряетесь? А то здесь становится душно от такого количества тестостерона.

Но они ее не слышали. Они были в своем мире, состоящем из невысказанных угроз и давнего соперничества. И тогда Люмин поняла, что с нее хватит.

— ХВАТИТ!

Ее хриплый, больной голос прозвучал так неожиданно громко и властно, что все в комнате вздрогнули. Даже Скарамучча и Тарталья оторвали друг от друга взгляды и уставились на нее. Она села на кровати, отбросив одеяло. Ее щеки пылали от температуры и гнева, а глаза горели яростным огнем.

— Это. Моя. Комната, — отчеканила она каждое слово. — Вы двое со своим выяснением отношений, — ее взгляд пригвоздил к месту Скарамуччу и Тарталью, — на кухню. Сейчас же.

Наступила оглушительная тишина. Все смотрели на то, как эта больная, уставшая девушка в дурацкой пижаме только что отчитала двух самых опасных парней, которых они знали.

Скарамучча выглядел так, будто его ударили. Его гнев столкнулся с ее неожиданным приказом, и он на мгновение растерялся. Тарталья же, наоборот, был в полном восторге. На его лице промелькнуло такое искреннее восхищение, что он едва не рассмеялся.

Не говоря ни слова, он первым развернулся и, бросив на Скарамуччу вызывающий взгляд «Ну что, идем?», направился на кухню.

Скарамучча сжал кулаки так, что побелели костяшки. Он бросил на Люмин испепеляющий взгляд, но, к своему собственному удивлению, подчинился. Он развернулся и пошел следом за Тартальей, оставив за собой ошеломленных друзей и Люмин, которая вдруг почувствовала себя невероятно уставшей, но в то же время — хозяйкой положения.

Именно в тот момент, когда Скарамучча и Тарталья, сверля друг друга взглядами, скрылись на кухне Люмин, а ошеломленные «помощники» неловко переглядывались, в дверь снова позвонили. На этот раз — тихий, мелодичный звонок. Все замерли.

— Я открою! — вызвался Тома, явно желая разрядить обстановку.

Он открыл дверь, и на пороге оказались Кэ Цин, Янь Фэй и Син Цю. В руках у Кэ Цин была корзинка с фруктами, а у Син Цю — стопка классических фильмов. Они выглядели как идеальная группа поддержки для больного друга.

— Привет, мы услышали, что Люмин не... — начала Кэ Цин и осеклась.

Ее взгляд скользнул за спину Томы и расширился от шока. Она увидела их лучшую подругу, сидящую на кровати с красным носом. А вокруг нее... был полный хаос.

Огромный парень с белыми волосами сидел на полу и громко спорил о чем-то с парнем в толстовке, похожим на сумасшедшего профессора. Рассудительная девушка пыталась навести порядок в разбросанных тетрадях. А у окна стояла пугающе элегантная женщина, которая выглядела так, будто вся эта квартира — досадное недоразумение.

— Люмин... — выдохнула Кэ Цин, не в силах подобрать других слов. — Что. Здесь. Происходит?

Янь Фэй и Син Цю заглянули в комнату из-за ее плеча, и их лица выражали такое же абсолютное недоумение. Это было похоже на сцену из абсурдистского фильма.

Люмин издала тихий стон и просто закрыла лицо руками. Она не злилась. Она была... перегружена. Ее тихая, маленькая квартира, ее убежище, превратилось в перекресток двух вселенных, которые никогда не должны были пересекаться.

— Мы... э-э... помогаем с учебой, — попытался спасти ситуацию Тома, виновато улыбаясь.

— О, еще подкрепление! — обрадовался Итто. — Заходите, ребята! Места, правда, нет, но в тесноте, да не в обиде!

В этот момент из кухни донесся приглушенный, но яростный шепот Скарамуччи:

— ...я не потерплю твоего присутствия рядом с ней, ты понял?

А в ответ — спокойный, издевательский голос Тартальи:

— А кто тебя спрашивает? Она не твоя собственность. Я просто пришел навестить друга, а ты там себе чего-то надумал.

Кэ Цин перевела взгляд с хаоса в комнате на дверь кухни, откуда доносились голоса, потом обратно на свою несчастную подругу, которая, казалось, вот-вот растворится от смущения и усталости. Лицо Кэ Цин стало каменным. Она решительно шагнула в квартиру, обошла Итто, как опасное препятствие, и села на краешек кровати рядом с Люмин, положив ей руку на плечо.

— Так, — сказала она тихо, но властно, обращаясь только к Люмин. — Я ничего не понимаю, но это неважно. Ты сейчас выпьешь чай с имбирем, который принесла Янь Фэй. Потом мы включим тебе какой-нибудь легкий фильм, который принес Син Цю. А все... остальные... — она обвела взглядом шумную компанию Скарамуччи. — ...пусть разбираются со своими делами сами.

Люмин подняла на нее глаза, полные безмерной благодарности. Она не могла их выгнать — это было не в ее стиле. Но появление ее собственных друзей в этом безумии было похоже на высадку спасательного десанта. Кэ Цин не стала кричать или ругаться. Она просто создала вокруг Люмин маленький островок спокойствия посреди этого шторма. И этого было достаточно.

А на кухне спор продолжался, и двое парней даже не подозревали, что битва за внимание Люмин только что была проиграна — чаю с имбирем и старому доброму кино.

Кэ Цин действовала с эффективностью кризисного менеджера. Чай с имбирем был заварен. Ноутбук с фильмом был водружен на колени Люмин. А ее друзья — Кэ Цин, Янь Фэй и Син Цю — создали вокруг кровати плотное кольцо обороны, ведя тихие, успокаивающие разговоры и полностью игнорируя остальной хаос.

Компания Скарамуччи, лишенная своего «пациента», постепенно сбавила обороты. Дотторе с интересом наблюдал за действиями «контрольной группы Люмин». Итто пытался завести разговор с Син Цю о комиксах, но тот вежливо его отшил. Синьора, поняв, что ее миссия по «предотвращению непродуктивной смерти» выполнена, смерила всех взглядом и собиралась уходить.

Именно в этот момент из кухни вышли Скарамучча и Тарталья. Их спор, кажется, зашел в тупик, и на обоих лицах застыло выражение упрямого раздражения. Они увидели эту новую диспозицию — два четко очерченных лагеря, а в центре — Люмин, наконец-то выглядящая умиротворенной.

— Так, все! — неожиданно для всех воскликнула Янь Фэй, которая до этого молчала, но теперь ее глаза горели энтузиазмом. — Я не знаю, что это за день и что здесь происходит, но это исторический момент! Такого сборища не было и, возможно, больше никогда не будет! Мы должны это запечатлеть! — она достала телефон. — Общее фото!

Идея была настолько абсурдной, что на мгновение все замерли.

— Ты серьезно? — скептически протянула Синьора.

— Отличная идея! — тут же взревел Итто. — Я буду в центре!

Начался полный хаос. Янь Фэй, как режиссер, пыталась всех расставить.

— Так, вы, высокие, назад! Итто, нет, не в центр, ты заслонишь Люмин! Тома, встань рядом с ним. Синобу, ты где? Кэ Цин, не будь такой серьезной!

Скарамучча и Тарталья, как по команде, попытались встать по обе стороны от кровати Люмин, но, встретившись взглядами, тут же разошлись в разные концы импровизированной группы, как два одноименно заряженных магнита.

Синьора отказалась садиться на пол и встала сзади, скрестив руки и одарив камеру своим самым ледяным взглядом. Дотторе попытался сделать «рожки» Итто, но тот был слишком высоким. Син Цю просто стоял с вежливой, чуть растерянной улыбкой.

В итоге, после нескольких минут суеты, все кое-как разместились. В центре, на кровати, сидела уставшая, но улыбающаяся Люмин. По бокам от нее — ее верные друзья. А позади них, на разных уровнях и в разных позах, стояла вся разношерстная, невозможная, хаотичная компания Скарамуччи. Янь Фэй поставила телефон на таймер и вбежала в кадр.

— Улыбаемся!

Щелк. На фотографии остался запечатлен момент чистого безумия. Улыбающаяся Люмин. Заботливая Кэ Цин. Восторженная Янь Фэй. Смущенный Син Цю. Сияющий Итто. Спокойный Тома. Усталая Синобу. Заинтересованный Дотторе. Высокомерная Синьора. И два парня, стоящие как можно дальше друг от друга, но смотрящие в одну точку — на смеющуюся девушку в центре этого хаоса.

Два мира столкнулись, пошумели, чуть не подрались, но в конце концов смогли поместиться на одной маленькой, нелепой фотографии. И это было лучшее лекарство, которое Люмин могла себе представить.

Вскоре постепенно, одна за другой, группы начали расходиться. Сначала — друзья Люмин. Кэ Цин бросила на нее последний ободряющий взгляд, пообещав написать позже. Янь Фэй и Син Цю помахали ей рукой с порога, оставив на столе корзинку с фруктами и стопку дисков.

Затем, с шумом и гамом, эвакуировалась компания Скарамуччи. Итто громко желал ей скорейшего выздоровления, чтобы они могли «помериться силами в какой-нибудь видеоигре». Тома виновато улыбнулся и забрал пустой контейнер из-под супа. Синобу просто кивнула, окинув комнату последним строгим взглядом. Дотторе на прощание подмигнул ей, сказав: «Если станет хуже, звони, проведем полевые испытания нового препарата». Синьора ушла первой, не попрощавшись, но Люмин заметила, как она оставила на столике маленький, элегантный флакончик с ароматическим маслом.

Последними, после еще одной напряженной перепалки на пороге, ушли Скарамучча и Тарталья. Скарамучча бросил на нее короткое «Я позвоню», в котором слышалось и раздражение, и беспокойство. Тарталья же просто улыбнулся ей той самой открытой, чуть виноватой улыбкой и тихо сказал: «Выздоравливай».

И вот, дверь закрылась. Наступила тишина. Густая, звенящая после всего этого хаоса. Люмин откинулась на подушки, чувствуя, как уходит адреналин, оставляя после себя лишь усталость и температуру. Она медленно обвела взглядом свою маленькую квартиру.

Это был ее мир. Ее тихое, упорядоченное пространство. Но сейчас оно выглядело иначе. На столе стоял суп от Томы, булочки от Тартальи, фрукты от ее друзей и Скарамуччи, лекарства, купленные им, и даже этот странный флакончик от Синьоры. На полу валялись ее тетради. Она взяла одну. На странице, посвященной римскому праву, красовалась размашистая надпись Итто: «Цезарь был крутым чуваком!!! Его предали друзья, не будь как Цезарь!!!». Она открыла другую — по философии. Там был аккуратный, но совершенно безумный конспект Дотторе о Ницше, полный непонятных символов.

Ее жизнь всегда была похожа на ее конспекты — аккуратная, предсказуемая, расписанная по пунктам. А теперь в нее ворвались эти люди со своими восклицательными знаками, безумными теориями, непрошеной заботой и язвительными комментариями. Они перевернули все с ног на голову.

Она взяла телефон и открыла последнее фото. Вся эта невозможная, разношерстная толпа в ее маленькой комнате. И она — в центре. Уставшая, больная, но улыбающаяся.

Она смотрела на это фото, и ее сердце наполнилось таким теплом, что, казалось, температура поднялась еще на градус. Раньше ее мир состоял из нее самой и трех лучших друзей. Это была тихая, безопасная гавань. А теперь... теперь ее жизнь превратилась в шумный, непредсказуемый, иногда пугающий, но невероятно оживленный порт.

Она вспомнила, как стояла в одиночестве в первый день учебы в университете, не зная, куда себя деть. А сегодня, в ее собственной квартире, ей не хватило места, чтобы вместить всех, кто пришел ее проведать.

Она закрыла глаза, и на ее губах появилась слабая, но счастливая улыбка. Оказывается, теперь у нее столько друзей.

Тот день, когда вся компания Скарамуччи — от громкого Итто до ледяной Синьоры — ввалилась в маленькую квартирку Люмин, стал точкой невозврата. Они пришли проведать «девушку Скары», а оказались в гостях у Люмин. Они увидели ее мир: тихий, уютный, полный книг и совершенно непохожий на их собственный.

Пока «компания Скарамуччи» шла от ее дома к метро, атмосфера была другой. Они обсуждали не свои обычные темы, а ее.

— А ее друзья милые, — неожиданно заметил Тома. — Так переживали.

— Точно! Особенно та, что с фиолетовыми волосами! Она так строго на меня посмотрела, когда я слишком громко говорил! — с восторгом поделился Итто. — Почти как Синобу!

Разговор зашел о том, что они почти ничего не знают о жизни Люмин за пределами их компании. Оказалось, что у нее есть свой, интересный и насыщенный мир.

Эти события запустили цепную реакцию. В их общем чате, который раньше был наполнен шутками, понятными только им, теперь время от времени всплывало имя Люмин, и не только в контексте Скарамуччи.

Тиори, которая и до этого была недовольна появлением Люмин, наблюдала за этими изменениями с молчаливым раздражением. Она видела, как центр внимания смещается. Как ее тайная привязанность к Скарамучче становится все более безнадежной, потому что он, кажется, был по-настоящему увлечен. А теперь и вся компания попала под очарование этой «серой мышки».

Она перестала участвовать в разговорах. Долгое время ее иконка просто висела в списке участников, как молчаливый упрек. А потом, однажды вечером, без всякого предупреждения или скандала, в чате появилось системное уведомление:

Пользователь Тиори покинул(а) чат.

Ее уход был тихим, но все поняли его причину. Старый мир, где она была важной частью ближнего круга, рушился. На его месте строился новый, и в нем ей не было места.

Именно после ухода Тиори и того памятного визита к Люмин, идея об объединении миров возникла сама собой. Инициатором, как ни странно, стал Итто. Во время очередной прогулки, когда Тома предложил сходить в кино, Итто вдруг заявил:

— А давайте и друзей Мышки позовем! Та девчонка с розовыми волосами обещала мне объяснить какой-то закон! Это важно!

— Но у нас же нет их контактов, — заметил Тома.

— Так надо, чтобы были! — не унимался Итто. — Это неудобно! Вечно приходится через Мышку все передавать, как через испорченный телефон!

Идея, высказанная Итто в его обычной бесцеремонной манере, неожиданно нашла поддержку.

— Он прав, — кивнула Синобу.

Вечером Люмин получила сообщение от Томы, как от самого дипломатичного представителя их компании.

Тома

Люмин, привет! Мы тут подумали... Может, добавишь своих друзей в наш общий чат? Нам показалось, что они отличные ребята, и было бы здорово общаться всем вместе. Если они, конечно, не против

Люмин с улыбкой переслала это сообщение в свой чат. Ответ был единогласным и полным любопытства. В тот же вечер она, немного волнуясь, добавила в их чат Кэ Цин, Янь Фэй и Син Цю.

Кэ Цин

Всем привет. Надеюсь, у вас тут приличная компания

Итто

САМАЯ ЛУЧШАЯ!!! ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!

Так два мира окончательно слились в один. Люмин перестала быть просто гостьей во вселенной Скарамуччи. Она стала связующим звеном, центром новой, большой и шумной галактики, где нашлось место и для книжных клубов, и для боев жуков-носорогов.

Так закончилась осень. Она не ушла тихо, а скорее сорвалась с календаря, как последний, самый яркий лист с дерева. Она промчалась ослепительным, золотисто-багряным пятном, оставив после себя шлейф из воспоминаний. В этой осени было всё: шумные вечеринки, где она научилась не бояться своего голоса; новые, странные, но такие настоящие друзья, которые писали за нее конспекты и тащили играть в дурацкие игры. И самое главное — первые в ее жизни отношения. С ним. С ее Скарамуччей. Осень пахла его парфюмом, корицей из их любимой кофейни и озоном после дождя, под которым они впервые поцеловались.

Но осень сменилась зимой. Резко, без предупреждения. Однажды утром город просто проснулся под низким, свинцовым небом, и воздух стал колким и тонким.

Люмин не любила это время года. Зима для нее всегда ассоциировалась с чем-то мрачным, темным, непроглядным и бесконечным. Она была похожа на антракт в театре жизни, когда гаснет свет, и ты остаешься один на один с темнотой и своими мыслями. В основном — из-за коротких, украденных дней. Идешь в университет рано утром — еще темно, улицы пустынны, а фонари бросают на мокрый асфальт дрожащие, неживые блики. Идешь домой после последней пары — уже снова темно. Словно и сама жизнь погружалась в этот сумрак, проживая лишь несколько серых часов между двумя ночами.

Обычно зимой на Люмин нападала легкая, тихая меланхолия. Будто волшебство закончилось, карета снова превратилась в тыкву, а яркий, красочный мир вокруг стал черно-белым.

Но эта зима должна была быть другой.

Она смотрела в окно на голые, черные ветви деревьев, похожие на вены на фоне серого неба, но не чувствовала привычной тоски. Потому что она была не одна.

Ее друзья и Скарамучча все еще были рядом. Их общий чат не умолкал ни на минуту, наполняя ее дни шумом и светом. Ее вечера были заняты не книгами в одиночестве, а походами в кино, игрой в настолки и его головой у нее на коленях, пока они смотрели какой-нибудь фильм.

Она смотрела на приближающуюся темноту, но не боялась ее. Она была уверена, что все вместе, этой большой, шумной, сумасшедшей компанией, они смогут зажечь столько огней, что их хватит, чтобы преодолеть любую, даже самую суровую зиму.

Она еще не знала, что именно этой зимой темнота придет не с неба. А из прошлого. И что никакие огни не смогут ее разогнать.

Зима окончательно вступила в свои права, укутав город в толстое, хрустящее одеяло снега. Мир стал ярче и тише. Звуки тонули в сугробах, а солнце, редкое и низкое, отражалось от белизны мириадами ослепительных искр.

Они шли домой после последней пары, и под их ногами скрипел снег — звук, который Люмин всегда любила. Он был похож на хруст сахара. Улицы уже начали наряжаться к Новому году. Витрины магазинов блестели от гирлянд, на окнах кафе красовались нарисованные снежинки, а в воздухе витал едва уловимый аромат хвои и мандаринов.

Люмин шла, держа Скарамуччу под руку, и чувствовала себя героиней рождественской сказки. Она прижалась щекой к его плечу.

— Проведем сегодня вечер вместе? — спросила она, предвкушая уютный вечер с фильмом и горячим какао. — Можем посмотреть какой-нибудь глупый рождественский фильм.

Скарамучча на мгновение замолчал, глядя на проезжающие машины.

— Вообще-то, есть другие планы, — сказал он. — Но тебя они тоже касаются. Если захочешь.

Люмин с любопытством посмотрела на него.

— Дотторе откопал где-то нашу старую игрушку, — усмехнулся он. — В которую мы рубились еще в школе, до одури. Собирает сегодня вечером в Дискорде старую гвардию. Я, он, Синьора… кажется, даже Тарталью позвал, не знаю, зачем, — он бросил на нее короткий, изучающий взгляд. — Будем трясти стариной и вспоминать, кто кого чаще побеждал. Если хочешь, можешь побыть с нами. Послушаешь, как мы кричим друг на друга.

Предложение было неожиданным. Люмин знала, что его дружба с Дотторе и Синьорой — это что-то особенное, что-то из его «прошлой» жизни, куда он нечасто ее пускал. Она почувствовала укол любопытства. Ей хотелось увидеть его таким, каким он был тогда. Услышать их общие шутки, понять, что их связывало. Это было похоже на возможность заглянуть в закрытую главу его биографии.

— Мне интересно, — честно ответила она. — Я не буду вам мешать? Я же совсем не умею играть.

— Не будешь, — он пожал плечами. — Просто будешь моей личной группой поддержки. Будешь смеяться, когда я буду побеждать, и утешать, когда проиграю. Хотя второго, конечно, не случится.

Он подмигнул ей, и его обычная самоуверенность вернулась.

— Тогда я согласна, — улыбнулась Люмин. Она была рада. Она восприняла это как знак доверия. Он сам пригласил ее в свой самый близкий, самый старый круг.

Вечер опустился на город, укутав его в сине-фиолетовый бархат. В комнате Скарамуччи было приглушенно и уютно. Единственным источником света был большой монитор, отбрасывавший на стены и их лица холодные, подвижные отблески. Воздух был наполнен тихим гулом системного блока и предвкушением. Скарамучча двигался быстро и уверенно, как хирург перед операцией, подключая провода и настраивая звук. На его лице было выражение сосредоточенного азарта, которое Люмин видела нечасто.

Он достал еще одну пару глянцевых черных наушников и микрофон, подключил их к разветвителю и протянул ей.

— Вот, — сказал он. — Это твой билет в наш дурдом. И если захочешь что-то сказать, не стесняйся. Хотя вряд ли тебе дадут вставить слово в их словесный понос.

Люмин с улыбкой надела наушники. Они были тяжелее, чем она ожидала, и мгновенно отрезали ее от тишины комнаты, погружая в мир цифрового шипения. Она чувствовала себя немного взволнованно, как перед погружением в глубокий, неизведанный океан. Щелчок мыши. Скарамучча подключился к голосовому каналу, и тишина взорвалась.

— Ну что, старые развалины, вы готовы к унижению? — бросил он в микрофон, и его голос был полон ленивой, самоуверенной насмешки.

— Смотрите, кто пришел! Сам Скарамучча! Нашел время для нас, простых смертных, между свиданиями и прогулками под луной? — раздался в наушниках низкий, бархатный и пропитанный ядом голос Синьоры.

— О, а вот и наш главный саботажник! — восторженно провозгласил Дотторе, и его голос был таким же громким и хаотичным, как и он сам. — Готов снова «случайно» взорвать всю нашу команду у финального босса? Это был классический ход!

— Всем привет! — весело крикнул Тарталья, и его голос был единственным по-настоящему теплым и дружелюбным в этом хоре. — Надеюсь, сегодня без читов, Скара? А то мы помним твою «гениальную тактику» в прошлый раз.

Скарамучча лишь фыркнул, но Люмин, сидевшая рядом, видела, как на его губах появилась довольная улыбка. Он был дома. В своей стае.

— Кстати, я сегодня не один, — небрежно бросил он. — Со мной группа поддержки.

Наступила секундная, но очень ощутимая пауза.

— О? — протянул Дотторе с живым, научным любопытством. — Привел свою девушку посмотреть на наши гладиаторские бои? Смело. Очень смелый эксперимент.

— Всем… привет, — тихо произнесла Люмин в свой микрофон, и ее голос прозвучал неуверенно и тонко, как скрипка в оркестре тромбонов.

Реакция была мгновенной и очень разной.

— Люмин! Привет! — искренне обрадовался Тарталья, и его голос был как глоток свежего воздуха. — Отлично! Будешь моим личным талисманом удачи, договорились? За меня болеть — выигрышная стратегия!

— Привет, Люмин, — более спокойно, но дружелюбно добавил Дотторе. — Не пугайся, мы не всегда такие сумасшедшие. Только когда собираемся вместе. И когда Скарамуччи начинает проигрывать.

А вот реакция Синьоры была иной. Она долго молчала, давая остальным высказаться. А потом произнесла медленно, растягивая слова, с легкой, почти незаметной ноткой снисхождения в голосе:

— Как… мило. Надеюсь, тебе будет не слишком скучно слушать наши старые байки, дорогая.

Это не было прямой грубостью. Это было хуже. Это был четкий, недвусмысленный сигнал, который Люмин прекрасно уловила. «Это наше пространство. Это наши байки. А ты здесь просто гость, милая девочка, случайно попавшая на взрослую вечеринку».

Люмин почувствовала, как ее щеки заливает горячая краска. Она хотела что-то ответить, что-то остроумное, что-то, что показало бы, что она не так проста. Но слова застряли в горле. Она посмотрела на Скарамуччу, ища поддержки, но он, кажется, уже полностью погрузился в лобби игры, не придав словам Синьоры никакого значения или просто не считая нужным на них реагировать.

— Ладно, хватит болтать, — скомандовал он, и на мониторах замелькали яркие вспышки загрузки. — Поехали.

Игра началась. Экран взорвался красками и звуками. А Люмин осталась сидеть, и ее праздничное, любопытное настроение начало медленно улетучиваться, сменяясь знакомым, неприятным чувством, что она пришла на вечеринку, где ей вежливо улыбаются, но на самом деле не рады. Она была здесь, но ее как будто не было.

Она сделала то, что умела лучше всего — начала наблюдать. Сначала за игрой. Через десять минут хаотичной беготни и ярких вспышек заклинаний ее мозг вычленил закономерность. Все было до смешного просто: зачистить локацию от мелких монстров, собрать выпадающие с них ресурсы, победить большого босса в конце, получить ценный предмет, а затем повторить все сначала в новой локации. Скука. Она бы бросила эту игру через полчаса.

Но потом она начала наблюдать за ними. И это было гораздо интереснее. Они не просто играли. Они были собой. Дотторе постоянно пробовал какие-то безумные тактики, которые чаще всего приводили к гибели всей группы, что вызывало у него не расстройство, а научный восторг. Синьора играла с ледяным расчетом, отпуская ядовитые комментарии каждый раз, когда кто-то совершал ошибку. А Тарталья… он с радостным гиканьем бросался в самую гущу врагов, игнорируя стратегию и получая чистое, незамутненное удовольствие от самого процесса битвы.

А Скарамучча был дирижером этого хаоса. Он координировал их атаки, язвил, провоцировал, но именно его резкие, точные команды каким-то чудом не давали их группе развалиться окончательно.

Люмин поняла. Дело было не в игре. Дело было в них. Эта игра была их общим языком, их ритуалом, машиной времени, переносящей их в те дни, когда все было проще. И от этого осознания ей стало еще более одиноко. Она понимала их, но не была их частью.

— Люмин, смотри, — раздался в ее наушниках веселый голос Тартальи, вырывая ее из размышлений. — Видишь этого огромного тролля? Это наш Скара в понедельник утром. Такой же зеленый и злой.

Люмин невольно улыбнулась.

— Эй, я все слышу, — проворчал в ответ Скарамучча, не отрываясь от экрана.

Тарталья, кажется, воспринял ее улыбку как призыв к действию. Он взял на себя роль ее личного гида по этому безумному миру.

— А сейчас Синьора будет на всех орать, потому что Дотторе опять использовал не тот реагент и отравил всю команду, — шептал он в микрофон так, чтобы слышала только она. — Спорим на что угодно.

И действительно, через секунду в наушниках раздался ледяной голос Синьоры: «Дотторе, если ты еще раз перепутаешь зелье лечения с ядом, я найду тебя в реальной жизни и заставлю выпить все, что стоит у тебя в лаборатории».

Тарталья был доволен. Он постоянно обращался к ней, объяснял тактики, комментировал действия других, пытался втянуть ее в их мир. Люмин была ему благодарна, это не давало ей совсем заскучать, но в то же время она чувствовала, как недовольство Скарамуччи сгущается в комнате, как озон перед грозой. Он молчал, но его пальцы все яростнее стучали по клавиатуре.

— …так что сейчас нам нужно собрать три кристалла, чтобы открыть врата, — продолжал свой репортаж Тарталья. — Люмин, как думаешь, справимся? Или наш гениальный лидер снова заведет нас в тупик, как в прошлый раз?

Это стало последней каплей.

— Она не нуждается в том, чтобы ей разжевывали каждый наш шаг, — голос Скарамуччи был тихим, но в нем звенела сталь. Он нажал на паузу, и изображение на экране замерло. В голосовом чате повисла напряженная тишина. — Она умнее тебя, Аякс. Сама разберется.

Тарталья на секунду замолчал, удивленный такой резкой реакцией.

— Эй, я просто пытаюсь, чтобы человеку не было скучно, — ответил он, и в его голосе уже не было прежней беззаботности.

— Она не скучает, — отрезал Скарамучча. — Она наблюдает. И ей не нужен твой треп, чтобы понимать, что происходит. Продолжаем.

Атмосфера была безнадежно испорчена. Легкое, ностальгическое веселье ушло. Вместо него появилось напряжение. Люмин сидела между ними, чувствуя себя причиной этой ссоры. Тарталья замолчал и больше не обращался к ней. А Скарамучча играл молча, яростно и без единой ошибки.

Прошло еще минут сорок. Игра шла своим чередом, но былая легкость исчезла. Люмин почувствовала, что у нее пересохло в горле — от напряжения и духоты в комнате. Она аккуратно сняла наушники, радуясь наступившей тишине, и прошептала Скарамучче на ухо:

— Я за водой, сейчас вернусь.

Он коротко кивнул, не отрываясь от экрана. Люмин пошла на кухню. Она налила себе стакан воды, но, сделав глоток, поморщилась. Вода была нефильтрованная. Она вздохнула. Мелочь, но для нее важная. Она достала кувшин-фильтр, налила в него воду из-под крана и стала ждать, глядя, как тонкая струйка медленно просачивается сквозь угольный картридж. Это медитативное занятие заняло несколько минут.

Когда она вернулась в комнату со своим стаканом, то увидела, что игра стоит на паузе. Все четверо сидели в расслабленных позах и просто болтали. Люмин тихо села на свое место и снова надела наушники, чтобы не выпадать из контекста.

— …и тогда он мне говорит: «Девушка, а вашей маме зять не нужен?» Я чуть бокал на него не вылила, — рассказывала Синьора со скучающим видом. — Какая избитость. У современных мужчин совсем атрофировалась фантазия.

— О, это еще что! — подхватил Дотторе. — Мне на днях одна первокурсница заявила, что наши ДНК идеально подходят для создания гениального потомства. Я почти согласился — исключительно в научных целях, конечно.

Тарталья рассмеялся.

— А по-моему, это оригинально!

Люмин слушала их, и ей было на удивление комфортно. Они просто болтали. И тут Дотторе повернул свою виртуальную голову в ее сторону.

— Люмин, — его голос был полон научного любопытства. — Надеюсь, наш Скара подкатывал к тебе не так тупо? А то стыдно за друга.

Все взгляды, реальные и виртуальные, обратились к ней. Скарамучча бросил на нее быстрый, насмешливый взгляд, ожидая, что она сейчас смутится. Но Люмин, набрав в легкие побольше воздуха, посмотрела прямо в невидимую камеру своего микрофона.

— Он подкатывал так, — произнесла она медленно и четко, — что от него бы давно сбежала любая другая девушка.

Наступила секундная тишина. А потом Дотторе разразился таким хохотом, что в наушниках затрещало. Даже Синьора издала тихий, похожий на мурлыканье смешок.

— Ха! Вот это ответ! — восхитился Тарталья. — Скара, она тебя сделала!

Скарамучча выглядел одновременно и удивленным, и донельзя самодовольным.

— А что я говорил? — протянул он. — Эксклюзивный подход для эксклюзивной девушки. Массовый рынок — не мой профиль.

Он явно был горд и ее ответом, и своей репутацией. Люмин почувствовала укол гордости. Она смогла. Она вписалась. Она сказала что-то, что их всех рассмешило, и при этом не изменила себе. Это была маленькая, но очень важная победа.

— Ладно, если уж мы заговорили о провальных подкатах, — лениво протянула Синьора, когда смех утих, — то нет ничего хуже онлайн-версии. Все эти убогие сообщения в личку. «Привет, красавица», подмигивающие смайлики, непрошеные комплименты под старыми фото… Вершина мужского отчаяния.

— О, да! — тут же подхватил Дотторе с энтузиазмом. — Я собрал целую коллекцию! Это восхитительный материал для изучения примитивных ритуалов ухаживания.

Скарамучча, который до этого с самодовольным видом слушал их, вдруг хищно улыбнулся. В его глазах зажегся тот самый дьявольский огонек, который не предвещал ничего хорошего.

— Думаете, это вершина? Дети. Вы не видели настоящего дна, — он театрально качнул головой. — Хотите, я покажу вам, как выглядит подкат категории «полный провал»? Живая демонстрация.

— О-о-о! — с научным интересом воскликнул Дотторе. — Эксперимент в прямом эфире! Я за!

— Давай, жги! — поддержал его Тарталья, предвкушая веселье.

— Одну секунду, — сказал Скарамучча и включил демонстрацию своего экрана.

В маленьком окне в углу Дискорда появился его рабочий стол. Все в голосовом чате теперь видели то же, что и он. Он открыл браузер, небрежно вбил в поисковую строку имя «Синьора» и перешел на ее страницу в соцсети.

Люмин замерла. Она видела, как на экране замелькали профессиональные, холодные, безупречные фотографии Синьоры. Вот она в элегантном вечернем платье на каком-то приеме. Вот — в строгом костюме у панорамного окна с видом на город. Каждая фотография кричала о статусе, уверенности и ледяной красоте.

— Так, смотрим и учимся, как не надо делать, — начал свой «мастер-класс» Скарамучча. Он начал медленно листать ее фото, комментируя громким, преувеличенно-восхищенным тоном. — Опа! А вот это фото — просто огонь! Ля, какая! Богиня! Нет, королева!

Он говорил нарочито пошлые, избитые комплименты, пародируя типичного интернет-подкатывающего. Дотторе и Тарталья хохотали. А Люмин… улыбка сползла с ее лица. Внутри, где-то в районе солнечного сплетения, стало холодно. Она понимала, что это шутка. Фарс. Представление. Но она видела, как он, ее парень, на глазах у всех восхищается фотографиями другой, невероятно красивой девушки. И что-то внутри нее сжалось в тугой, ледяной комок.

Апофеозом стало то, что Скарамучча открыл личные сообщения с Синьорой и напечатал короткую, убийственную по своей пошлости фразу:

«Скинь фотки»

Он нажал «Enter» и откинулся на спинку кресла с видом победителя.

— Ну как? Достаточно убого?

В голосовом чате на секунду повисла тишина, прерываемая лишь затихающим смехом Дотторе. Люмин молчала, чувствуя, как горит лицо. Она чувствовала себя униженной, хоть и не понимала, почему.

И тут раздался спокойный, холодный голос Синьоры.

— Идиот.

Смех Дотторе и Тартальи мгновенно прекратился.

— Это было хуже, чем все подкаты, что я помню, вместе взятые, — продолжила она своим низким, бархатным голосом. В нем не было и тени веселья. Только ледяное презрение.

Скарамучча, кажется, был доволен такой оценкой.

— Значит, я победил.

— Нет, — отрезала Синьора. И после короткой, звенящей паузы добавила, и каждое ее слово было как удар хлыста. — Скара… Это было не очень красиво.

Она не уточнила. Не сказала «потому что здесь твоя девушка». Она просто констатировала факт. Но все, абсолютно все в этом чате, включая Люмин, поняли, на что она намекает.

Но Скарамучча, полностью погруженный в свою роль и довольный произведенным эффектом, совершенно не уловил ее намека. Он воспринял ее слова как часть представления, как признание своего мастерства в «убогих подкатах».

— Согласен, — с энтузиазмом кивнул он. — Это было ужасно. Именно то, чего я и добивался. Ну что, посмеялись? Может, все-таки добьем того босса или с нас на сегодня хватит?

Он был готов продолжать вечер, как ни в чем не бывало. Он даже не посмотрел в сторону Люмин. Для него эпизод был исчерпан. Шутка удалась.

Но для Люмин все только начиналось. Она тихо, почти беззвучно, сняла свои тяжелые наушники и положила их на стол. Никто в голосовом чате этого не заметил, они уже начали обсуждать тактику на босса. Скарамучча тоже не обратил внимания, полностью поглощённый игрой.

Из комнаты доносились приглушенные, искаженные наушниками крики: взволнованный голос Тартальи, команды Скарамуччи, язвительные комментарии Синьоры. Они были там, в своем мире, где все было просто и весело. А она была здесь, в темноте, наедине с тупой, ноющей болью.

«Это шутка, — твердила она себе, как мантру. — Рофл. Представление. Он не имел ничего в виду».

Она понимала это умом. Понимала, что это было частью их специфического юмора, их манеры общения. Он не флиртовал с Синьорой. Он играл роль.

Но сердце отказывалось это понимать. Сердце слышало только: «Ля, какая! Богиня!», сказанное ее парнем другой, невероятно красивой девушке. Сердце видело только сообщение «Скинь фотки». Пусть и шуточное. Пусть и для всех.

Ей было обидно. Так по-детски, так иррационально и так мучительно обидно. Он никогда не говорил ей таких слов. Даже в шутку. Его комплименты для нее были другими: «ты невыносима», «в тихом омуте водятся пираньи», «ты интереснее их всех». Они были сложными, полными подтекста, особенными. А здесь, для Синьоры, он использовал самые банальные, самые пошлые, но от этого не менее действенные слова.

И самое ужасное было то, что он даже не понял. Не понял намека Синьоры. Не заметил ее состояния. Не почувствовал, что сделал что-то не так. Он был так увлечен своей игрой, своей стаей, что она, сидевшая в метре от него, просто выпала из его поля зрения.

Она не была для него центром вселенной. И никогда не будет. В этот момент она поняла это с оглушительной ясностью. У него всегда будет этот другой мир, где действуют другие правила. Мир, в котором он может восхищаться другими женщинами, пусть и в шутку, и не видеть в этом ничего плохого.

Она открыла глаза и посмотрела на свое бледное отражение в темном стекле кухонного шкафчика. Она не знала, что с этим делать. Устроить ему сцену из-за шутки? Это было бы глупо. Промолчать и сделать вид, что ничего не было? Но эта обида, этот холодный комок внутри, уже никуда не денется.

Она услышала, как в комнате раздался победный рев — кажется, они все-таки убили босса. Скоро он выйдет. Скоро он спросит, почему она здесь. И она понятия не имела, что ему ответить.

Она услышала, как в комнате раздался победный рев — кажется, они все-таки убили босса. Звуки стали тише, видимо, они прощались и выходили из игры. Скоро он выйдет. Скоро он спросит, почему она здесь. И она понятия не имела, что ему ответить.

Дверь на кухню открылась, и полоска света упала на ее фигуру, прислоненную к холодильнику. Вошел Скарамучча. На его лице было выражение удовлетворения после победы, но оно тут же сменилось удивлением, когда он увидел ее в темноте.

— Ты чего ушла и сидишь тут? — спросил он, щелкнув выключателем. Яркий свет заставил Люмин зажмуриться.

— Голова разболелась, — тихо ответила она. Это была не совсем ложь. Голова действительно гудела от напряжения и сдерживаемых слез.

Он подошел ближе, пытаясь заглянуть ей в лицо, которое она упорно прятала, глядя в пол.

— От их криков, что ли? — он усмехнулся. — Понимаю. Тогда поехали, домой тебя отвезу. Лекарства дома есть? Или в аптеку заехать?

Его голос был заботливым, но эта забота была такой… практичной. Он видел симптом — головную боль, и предлагал решение — таблетки. Он не видел причины.

— Просто вызови такси, — ее голос прозвучал глухо. — Не хочу тебя напрягать.

— Ты же знаешь, для меня это не проблема, — он нахмурился, не понимая ее отстранения.

— Ну все равно, уже поздно, — она продолжала, подбирая логичные, неоспоримые аргументы. — Ты пока отвезешь меня, доедешь обратно… А нам обоим завтра в универ.

Она говорила правильно. Разумно. И эта разумность была ее щитом, за которым она прятала свою иррациональную, глупую обиду.

Скарамучча смотрел на нее несколько секунд, пытаясь пробиться сквозь эту стену логики. Но он устал после долгой игры и был слишком доволен вечером, чтобы начинать сложный разговор. Он принял ее слова за чистую монету.

— Странная ты… — выдохнул он, скорее с недоумением, чем с раздражением. — Да, все-таки надо было тебе дозировать пребывание в этом зверинце. Совсем что-то утомилась. Ну хорошо, как знаешь.

Он достал телефон и вызвал такси. Пока они ждали, он пытался что-то рассказывать о смешном моменте в игре, но Люмин отвечала односложно, и разговор быстро заглох. Когда приехала машина, он проводил ее до двери, как и в прошлый раз.

— Но потом напиши, как доедешь. И сразу отдыхать, — сказал он на прощание.

— Хорошо, — ответила она и скользнула в машину.

Она смотрела в окно, как его силуэт возвращается в дом, где, возможно, все еще оставались его друзья. Она написала ему сообщение, как только вошла в свою квартиру. «Я дома». Он ответил почти сразу: «Отлично. Спи».

И все. Никаких вопросов. Никаких сомнений. Для него вечер закончился. А для нее — нет. Она легла в кровать, но сон не шел. Она снова и снова прокручивала в голове его громкие, восхищенные слова, адресованные другой. И понимала, что эта головная боль не пройдет от таблеток. Она была совсем другого происхождения.

* * *

Ночь была долгой и почти бессонной. Люмин ворочалась с боку на бок, то погружаясь в тревожную дрему, то просыпаясь от малейшего шороха. Картины вчерашнего вечера сменяли друг друга, как навязчивые слайды: восхищенное лицо Скарамуччи, смотрящего на фотографии Синьоры; его самоуверенная ухмылка; его полное непонимание ее состояния.

Утром она проснулась разбитой. Сообщение от него пришло, когда она уже собиралась выходить.

Скарамучча:

Проспал. Смысла ехать в универ уже не вижу. Увидимся вечером.

Сердце ухнуло куда-то вниз. Он не придет. Она понимала умом, что это, скорее всего, правда. Он ненавидел первые пары и часто их прогуливал. Но ее иррациональная, обиженная часть тут же нарисовала другую картину: он избегает ее. Он не хочет неловкого разговора после вчерашнего.

В университете было пусто и серо. Она встретила Итто, Тому и Синобу в коридоре.

— О, Люмин, привет! А где твой хмурый рыцарь? — весело поинтересовался Итто.

— Проспал, — коротко ответила Люмин, пытаясь улыбнуться.

— А-а, понятно, — протянул Тома с пониманием. — Вчерашний рейд, наверное, доконал. Мы тоже еле встали, вчера что-то загулялись.

Они болтали о чем-то своем, а Люмин стояла рядом, кивала, но мыслями была далеко. Вчерашний вечер не отпускал. Ее мозг, привыкший к анализу, заработал на полную мощность, но теперь объектом исследования были не исторические тексты, а ее собственные отношения.

«А если это не в первый раз? — крутилось у нее в голове. — Вчера это было просто шуткой на публику. А что, если они так общаются всегда? Что, если были и другие случаи, когда он так же «в шутку» флиртовал с ней, когда меня не было рядом? Или с другими девушками...»

Эта мысль была как яд. Она отравляла все воспоминания, заставляя сомневаться в каждом его слове, в каждом жесте.

Она села на подоконник, пока друзья отошли к автомату с кофе, и достала телефон. Просто чтобы отвлечься. На экране висело три уведомления из соцсети.

Дотторе отправил (а) вам заявку в друзья.

Тарталья отправил (а) вам заявку в друзья.

Синьора отправил (а) вам заявку в друзья.

Сердце снова пропустило удар. Они. Его старая гвардия. Люмин на секунду замерла, а потом ее пальцы сами потянулись к экрану. Она приняла заявку от Дотторе. Потом от Тартальи. Его аватарка — улыбающееся лицо на фоне каких-то гор — вызвала у нее слабую, почти виноватую улыбку.

А потом она нажала на имя Синьоры. Экран заполнился фотографиями из другой, недосягаемой жизни. Вот она с бокалом шампанского на фоне ночного города. Вот — за рулем дорогой машины, ее светлые волосы развевает ветер. Вот — в окружении таких же красивых и успешных людей на каком-то мероприятии. Каждая фотография была как обложка глянцевого журнала. Безупречная, холодная, идеальная.

Люмин машинально открыла ту самую фотографию, которой так восхищался Скарамучча. Синьора смотрела прямо в камеру, и в ее глазах была ледяная уверенность.

«Конечно, она красивая, — пронеслось в голове у Люмин. — Сильная. Уверенная. Все то, чем я не являюсь. Мне до нее далеко».

Она смотрела на эту фотографию, и ее тихая обида начала перерастать в глухую, безысходную ревность. Она вернулась на страницу Синьоры. Кнопка «Принять заявку» вызывающе сияла синим. Люмин смотрела на нее секунду, другую. А потом ее палец нажал на другую кнопку. «Отклонить».

Она закрыла приложение, и на душе стало одновременно и пусто, и немного легче. Это был ее маленький, жалкий, но такой необходимый акт самозащиты. Она не могла запретить ему общаться с ней. Но она могла не пускать ее в свой мир. Не видеть. Не сравнивать. Спрятаться. В этот момент вернулись друзья с кофе.

— Ты чего такая хмурая? — спросил Тома, протягивая ей стаканчик.

— Голова болит, — снова соврала Люмин, принимая кофе. — Не выспалась.

Она сделала глоток, и горячий напиток обжег язык. Но это было ничто по сравнению с тем огнем, который разгорался у нее внутри.

Весь оставшийся день Люмин провела как в тумане. Она сидела на лекциях, что-то механически записывала, но ее мысли были далеко. Они крутились вокруг одного — холодного, красивого лица Синьоры и пустого взгляда Скарамуччи.

Она могла бы позвонить Кэ Цин. Эта мысль была спасительной, как маяк в шторм. Люмин живо представила себе их разговор. Кэ Цин бы сначала выслушала, а потом взорвалась бы праведным гневом. Она бы назвала Скарамуччу бесчувственным эгоистом, а Синьору — стервой. Она бы поддержала Люмин, сказала, что ее чувства абсолютно оправданы, и это принесло бы огромное облегчение.

Но Люмин знала, чем бы закончился этот разговор. Выпустив пар, Кэ Цин перешла бы к логике. И сказала бы то, что говорила всегда: «Ты должна с ним поговорить».

И это был самый правильный, самый взрослый и самый невыполнимый сейчас совет. Поговорить? А что сказать? «Мне было неприятно, что ты в шутку восхищался другой девушкой»? Это прозвучало бы так жалко, так по-детски. Он бы снова сказал, что она "слишком сложная" и "все себе надумала". И, возможно, он был бы прав.

Нет. Прежде чем говорить, ей нужно было понять. Узнать больше. Ей нужны были факты, а не только ее иррациональные, ревнивые чувства. Ей нужно было знать, что на самом деле связывает Скарамуччу и Синьору. Кэ Цин этого не знала.

Идея пришла сама собой на большой перемене, когда они сидели в столовой. Люмин наблюдала за Синобу, которая, как всегда, была погружена в свои дела, и решилась.

— Синобу, — тихо позвала она, когда Итто и Тома отошли за добавкой.

Синобу оторвалась от своего планшета и вопросительно посмотрела на нее.

— Ты знаешь Синьору? Подругу Скары? — спросила Люмин, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более небрежно.

— Он что-то рассказывал. Она из его старой компании, еще со школы, кажется. Но лично я с ней не знакома. Мы с ним подружились только здесь, в университете.

Люмин кивнула. Как она и думала. Синобу — новая глава в его жизни. Она не знает о том, что было раньше. А если не знает она, то шумный Итто и доверчивый Тома — тем более. Значит, нужно было спрашивать у "старой гвардии".

У самой Синьоры? Люмин мысленно содрогнулась. Представить себе этот разговор было невозможно. «Привет, Синьора, извини, что отвлекаю, но не могла бы ты рассказать, насколько близки вы были с моим парнем?» Так она ей все и расскажет, ага. Да и это было бы слишком жалко, слишком унизительно.

Дотторе? Он показался ей интересным, даже в чем-то забавным. Но доверять ему в таком вопросе? Он бы, скорее всего, воспринял ее расспросы как очередной "эксперимент", а ее чувства — как "любопытную химическую реакцию". Нет, ему нельзя было доверять.

Оставался только один. Тарталья. Он был единственным из "старой гвардии", кто с самого начала отнесся к ней по-человечески. Он пытался ее развлечь, защитить (как он это понимал), разговаривал с ней. Он казался простым, открытым и… безопасным. Он не будет язвить, как Синьора, или анализировать, как Дотторе. Он просто ответит. Наверное.

Она открыла чат. Пустое белое поле. Мигающий курсор.

«Куда я лезу? — пронеслось в голове. — Это глупо. Это неправильно. Я должна просто поговорить с ним».

Она уже была готова закрыть чат, удалить его, забыть об этой идее. Но потом перед глазами снова встал образ — смеющееся лицо Скарамуччи, смотрящего на фото Синьоры. И холодный комок обиды внутри снова сжался, перекрывая все разумные доводы. Она не могла говорить с ним, пока не будет знать. Ей нужна была хоть какая-то почва под ногами, хоть какая-то уверенность.

Ее большой палец завис над клавиатурой. Она чувствовала себя так, будто стоит на краю пропасти и собирается сделать шаг в неизвестность. Глубоко вздохнув, словно ныряя в ледяную воду, она напечатала одно-единственное слово:

Люмин

Привет

Телефон завибрировал почти мгновенно.

Тарталья

Люмин! Привет! Не ожидал от тебя сообщения) Как дела?

Его дружелюбный тон немного успокоил ее. Она сделала глубокий вдох и решила действовать по новому, только что придуманному плану. Она быстро открыла его страницу в соцсети, которую мельком видела вчера. В разделе "информация" было указано место учебы. Она нажала на ссылку. Спортивный университет. Факультет физической культуры. Специальность — "Тренерская деятельность".

Бинго. Ее пальцы забегали по клавиатуре.

Люмин

Все хорошо, спасибо. Я тут на твою страницу зашла... Ты что, на тренера учишься? 🫨`

Тарталья

Даааа! Будущий чемпионский тренер Аякс к вашим услугам! 💪🏆

Люмин

Ого, круто! Я надеюсь, сделаешь мне скидку в будущем?)) Давно хочу начать спортом заниматься, но вообще не знаю, с чего начать.

Она отправила сообщение и затаила дыхание. Это была наживка. Она рассчитывала, что он предложит ей "как-нибудь" проконсультировать ее, и она сможет развить эту тему, чтобы договориться о встрече. Но его реакция превзошла все ее ожидания. Он не просто клюнул. Он заглотил наживку вместе с удочкой.

Тарталья

Слушай! Слушай! СЛУШАЙ!!! Ты сейчас не поверишь! У меня горит практика в универе! Мне нужно найти человека для проведения серии пробных тренировок под присмотром руководителя. Бесплатно, естественно! Не хочешь? Я бы тебе как раз все показал и рассказал, а ты бы мне помогла с зачетом. Это судьба!

Люмин уставилась на экран. Судьба. Ну конечно. Она почувствовала укол вины, смешанный с триумфом. Все складывалось даже лучше, чем она планировала. Он сам предложил ей встречу. Официальную, под присмотром, по учебе. Идеальное алиби.

Люмин

Серьезно? Вау! Конечно, хочу! Я с радостью тебе помогу!

Тарталья

Отлично! Тогда давай завтра? После твоих пар, часам к пяти. Скинь адрес, я за тобой заеду.

Люмин

Ой, не нужно, я сама доберусь, не хочу тебя напрягать!

Тарталья

Не обсуждается. Ты мне помогаешь, я тебя забираю. Все честно. Жду адрес.

Она сдалась и отправила ему адрес своего общежития. Договорившись о деталях, Люмин отложила телефон. Первый этап был пройден. Встреча назначена. И теперь у нее будет не просто пара минут, а целая тренировка, чтобы аккуратно, между подходами на пресс и приседаниями, выудить из него нужную информацию. План был рискованным, но он работал.

Вечером, как и обещал, за ней зашел Скарамучча. Они гуляли по заснеженным улицам, и Люмин всю дорогу чувствовала себя так, будто у нее в кармане тикает бомба. Ее переписка с Тартальей. Она знала, что должна сказать. Молчание было бы равносильно лжи. Если Скарамучча узнает об их встрече от кого-то другого, это будет катастрофа.

Она выбрала момент, когда они остановились у витрины кофейни, чтобы посмотреть на рождественские украшения.

— Кстати, — начала она как можно более небрежно, глядя на блестящие шары. — У меня завтра будет забавный опыт.

Скарамучча оторвал взгляд от витрины и вопросительно посмотрел на нее.

— Я тут сегодня переписывалась с Тартальей…

Она сделала паузу, внимательно следя за его реакцией. Его лицо не изменилось, но она заметила, как чуть напряглась его челюсть.

— И? — его голос был ровным.

— В общем, ему для практики в универе нужен человек для пробных тренировок. А я как раз думала начать заниматься спортом. Так что я согласилась ему помочь, — выпалила она на одном дыхании. — Буду его «подопытной». Завтра после пар.

Она замолчала, ожидая вердикта. Она была готова к чему угодно: к ревности, к запрету, к язвительным комментариям. Скарамучча долго молчал, глядя на ее отражение в темном стекле витрины.

— С Тартальей? — переспросил он наконец, и в его голосе не было ни ревности, ни злости. Только холодное, аналитическое любопытство. — В тренажерном зале?

— Да, — кивнула Люмин, ее сердце колотилось.

Он усмехнулся. Но это была не его обычная насмешливая ухмылка. Это был тихий, почти беззвучный смешок, лишенный всякого веселья.

— Хм. Интересный выбор тренера, — протянул он. — У этого дуралея в голове столько же мозгов, сколько в этой гантеле, — он кивнул в сторону рекламного плаката. — Но бегает он быстро, это правда. Научит тебя убегать от проблем. Полезный навык, — он снова посмотрел на нее, и его фиолетовые глаза в свете гирлянд казались почти черными. — Ладно. Развлекайся, — бросил он и, засунув руки в карманы, пошел дальше по улице.

Люмин поспешила за ним. Она не могла понять его реакцию. Он не запретил. Не разозлился. Он просто… обесценил это. Свел все к шутке про глупость Тартальи.

* * *

На следующий день, ровно в четыре, у входа в ее общежитие затормозил немного потрёпанный, но чистый внедорожник. Люмин, стоявшая у окна, почувствовала, как сердце ухнуло куда-то вниз. Она была одета в простые черные леггинсы и свободную серую футболку — самая подходящая одежда для спортзала, но на себе она ее ощущала как чужую, слишком откровенную униформу.

Из машины выпрыгнул Тарталья. Он был в спортивных штанах и олимпийке, и выглядел в этой одежде так же органично, как она — в библиотеке. Он увидел ее в окне и помахал ей с широкой, обезоруживающей улыбкой. Люмин вздохнула и пошла вниз, чувствуя себя так, будто идет на тайную операцию, а не на тренировку.

— Готова к трансформации в супер-солдата? — весело спросил он, открывая перед ней пассажирскую дверь.

— Скорее в супер-уставшего студента, — пробормотала она, забираясь в машину.

Поездка прошла на удивление легко. Тарталья оказался легким и приятным собеседником. Он включил какую-то бодрую, энергичную музыку, которая совершенно не вязалась с привычным плейлистом Люмин, и болтал без умолку, заполняя неловкие паузы. Он показывал ей здания своего университета, рассказывал смешные байки про преподавателей и с неподдельным энтузиазмом говорил о своей практике.

— …так что этот руководитель, он зверь, конечно. Требует от нас полные отчеты по каждому занятию: динамика силовых показателей, психологическое состояние клиента… то есть, тебя, — он рассмеялся. — Так что не удивляйся, если я буду задавать глупые вопросы. Все для науки!

Люмин слушала его и чувствовала, как ее напряжение понемногу спадает. Он был таким… простым. Искренним в своем увлечении. Рядом с ним было сложно чувствовать себя шпионкой.

— Так, а главный вопрос, — он бросил на нее быстрый, лукавый взгляд. — Дракон дышал огнем, когда ты сказала, что едешь со мной?

Люмин невольно улыбнулась.

— Он… назвал тебя «дуралеем без мозгов», — честно ответила она.

— Ха! Звучит в его стиле! Значит, в хорошем настроении был, раз обошлось без прямых угроз. Ну, мы ему еще покажем, на что способен этот «дуралей»!

Он свернул на парковку у огромного, современного здания из стекла и бетона. Это был спортивный комплекс его университета. Внутри пахло резиной, чистотой и энергией. Они прошли в огромный тренажерный зал, залитый ярким светом. Людей почти не было. У стойки их встретил высокий, сурового вида мужчина.

— А, Чайльд, это твой волонтер? — спросил он, окинув Люмин быстрым, профессиональным взглядом.

— Да, сэр! Люмин, это мой руководитель практики.

Люмин вежливо поздоровалась. Мужчина кивнул, что-то отметил в своем планшете и, сказав Тарталье «не задерживайся с отчетом», ушел в свой кабинет.

— Ну вот, — сказал Тарталья, когда они остались одни. — Теперь мы официально команда.

Он провел для нее небольшую экскурсию по залу, показал тренажеры, объяснил, что для чего нужно. Он говорил увлеченно, профессионально, и Люмин видела, что он действительно любит то, чем занимается. Вся его напускная дурашливость исчезла, сменившись сосредоточенностью и знанием дела.

— Так, начнем с легкой разминки, — скомандовал он, подведя ее к беговой дорожке. — Десять минут в легком темпе, чтобы разогреть мышцы. А я пока составлю нам план на сегодня. Главное — не упади, — подмигнул он.

Люмин встала на дорожку и нажала «старт». Полотно под ее ногами медленно поехало. Она бежала, глядя на свое отражение в зеркальной стене напротив. Она видела себя — немного нелепую, в чужой для нее обстановке. И видела его — уверенного, сильного, в своей стихии.

Он отошел к стойке с гантелями и что-то записывал в блокнот, изредка поглядывая на нее и ободряюще улыбаясь.

Все было так просто. Так дружелюбно. И от этого ее миссия казалась еще более отвратительной. Как, ну как ей было перейти от обсуждения правильного дыхания при беге к допросу о его друзьях и их тайнах?

«Ладно, — решила она, переводя дыхание. — Сначала тренировка. Разговор — потом».

Нужно было сосредоточиться на том, для чего она формально была здесь. Иначе ее нервозность и постоянные взгляды по сторонам выдадут ее с головой.

Десять минут разминки пролетели незаметно. Когда она сошла с дорожки, щеки горели, а в теле появилась приятная легкость. Тарталья уже ждал ее с блокнотом в руках.

— Ну что, боец, готова к настоящей работе? — спросил он с улыбкой. — Судя по твоему легкому дыханию, с выносливостью все не так плохо. Это уже плюс.

Следующий час прошел в тумане из упражнений, названий которых Люмин никогда не слышала. Он был прекрасным тренером. Терпеливым, внимательным, но в то же время требовательным. Он не давал ей филонить, но и не загонял до смерти.

— Ниже приседай, — командовал он, стоя рядом. — Спину прямо. Представь, что садишься на невидимый стул. Да, вот так, отлично!

Он показывал ей, как правильно делать выпады, как работать с легкими гантелями, как качать пресс. Иногда он поправлял ее, легко касаясь ее спины или плеча, чтобы скорректировать положение, и эти прикосновения были абсолютно профессиональными, лишенными всякого подтекста. Но Люмин все равно каждый раз вздрагивала, чувствуя укол вины.

Она старалась. Честно. Она пыхтела, потела, и мышцы, не привыкшие к такой нагрузке, начинали дрожать и болеть. Но она выполняла все, что он говорил. И, к своему удивлению, ей это… нравилось. Нравилось чувствовать свое тело. Нравилось преодолевать себя.

— Так, последний подход на сегодня, — сказал он, когда она, тяжело дыша, закончила упражнение на пресс. — Планка. Знаешь, что это?

— Смутно, — выдохнула она, лежа на коврике.

Он усмехнулся и сам принял упор лежа, опираясь на локти.

— Смотри. Тело — как прямая струна. Не прогибайся и не задирай таз. И стоишь так, сколько сможешь. Я засеку. Давай, попробуй.

Люмин с кряхтением приняла ту же позу. Первые десять секунд было легко. На двадцатой ее руки начали дрожать. На тридцатой все ее тело завибрировало от напряжения.

— Дыши! Не задерживай дыхание! — скомандовал он, стоя рядом и глядя на секундомер. — Еще немного! Ты можешь! Давай, Люмин, еще пять секунд! Четыре… три… два…

На слове «один» она рухнула на коврик, как мешок с картошкой, тяжело дыша.

— Сорок семь секунд, — с удовлетворением констатировал он. — Для первого раза — просто отлично! Ты молодец.

Он протянул ей руку и помог подняться. Люмин села на коврик, чувствуя, как приятно гудят мышцы.

— Я сейчас умру, — честно призналась она.

— Нет, — рассмеялся он, садясь на пол рядом с ней. — Это называется «приятная усталость». Значит, тренировка прошла не зря.

— Ну все, — сказала она, с трудом переставляя ноги. Мышцы приятно ныли. — На сегодня с меня хватит. Пойду переоденусь.

— Отличная работа, — кивнул Тарталья. Его лицо снова стало маской беззаботного дружелюбия. — Ты очень способная. Серьезно.

Пока она переодевалась в раздевалке, сердце колотилось от предвкушения предстоящего разговора. Она вышла, чувствуя себя посвежевшей после душа, но напряжение вернулось.

— Готова? — спросил он, уже ждавший ее у выхода с двумя бутылками воды. Одну он протянул ей.

— Спасибо, — она с благодарностью сделала большой глоток.

Они вышли на улицу. Воздух был прохладным и свежим. По дороге к машине Люмин, собравшись с духом, начала свой план.

— Похвастаюсь сегодня перед Скарой, какой ты крутой тренер! — сказала она как можно более воодушевленно. — Он-то думает, что ты только дурака валять умеешь.

Тарталья рассмеялся.

— Пусть думает. Меньше знает — крепче спит. Ну что, когда следующая тренировка?

— А будет следующая? — с наигранным удивлением спросила она.

— Конечно! — он открыл перед ней дверь машины. — У меня практика две недели длится. Так что тебе придется еще потерпеть тренера Аякса. Спасибо, кстати, что согласилась, — добавил он, когда они сели в машину и он завел мотор. Его тон стал серьезнее. — Ты меня очень выручила. А то, знаешь, клиенты слышат «тренер на практике» и сразу отказываются. Боятся, что я их сломаю, наверное.

Вот он. Идеальный момент. Он чувствовал себя обязанным. Люмин повернулась к нему, глядя прямо в профиль.

— А можно взамен на это я кое-что у тебя спрошу? — ее голос прозвучал тише, чем она хотела. — И буду уверена, что это останется между нами.

Тарталья бросил на нее быстрый, удивленный взгляд и снова посмотрел на дорогу. Его веселая маска на секунду сползла, сменившись настороженностью.

— Э-э… смотря что, — ответил он медленно. — Если это про то, где Скара прячет свои заначки на черный день, то я не скажу. Дружеская тайна.

Он пытался отшутиться, но Люмин не улыбнулась.

— Это не про заначки, — она сделала глубокий вдох. — Это про Синьору.

Имя повисло в тишине салона, нарушаемой лишь тихим гулом мотора. Тарталья слегка напрягся. Его пальцы чуть крепче сжали руль.

— А что с ней? — спросил он осторожно.

— Это касается того вечера... когда мы играли в Дискорде, — начала она, подбирая слова. Она решила быть максимально честной. — Понимаю, это, наверное, глупо, но… меня немного задело, когда Скара так в шутку подкатывал к Синьоре.

Она замолчала, чувствуя, как краснеют щеки. Говорить об этом вслух было унизительно. Тарталья молчал, давая ей договорить.

— Я понимаю, что это была просто шутка, — торопливо добавила она. — Но… я просто хотела спросить. Ты случайно не знаешь, бывал ли между ними какой-то подобный флирт раньше? Просто чтобы я понимала… ну, их манеру общения.

Она замолчала, вцепившись пальцами в ремешок своей сумки. Она выложила свою уязвимость перед ним, и теперь ждала вердикта. Он мог бы посмеяться над ее ревностью. Мог бы рассказать все Скарамучче. Но Тарталья не смеялся. Он вел машину, и на его лице было сложное выражение.

— Понятно, — наконец сказал он тихо. Он на мгновение задумался, а потом заговорил, глядя на дорогу. — Слушай, Люмин. Да, я знаю их всех с детства, мы росли в одном районе. Но, если честно, я никогда не был частью их "внутреннего круга". Скара, Дотторе, Синьора — они всегда были такой… отдельной лигой. Разгильдяи и гении в одном флаконе. А я почти все время пропадал на тренировках, в спортивных лагерях. Так что я не так часто проводил с ними время, чтобы знать все их внутренние приколы. Но... одно я знаю точно. Тебе не о чем волноваться насчет Скары и Синьоры. Они абсолютно несовместимы. Как огонь и… другой огонь, который хочет сжечь первый. Если бы они попробовали встречаться, через день от города остались бы одни руины. А то, что было в Дискорде… — он усмехнулся. — Это была не шутка. И не флирт. Это была чистая, концентрированная издевка. Его способ подразнить ее, зная, что она ненавидит такие примитивные подкаты. Это их язык. Они так общаются — через сарказм и взаимные уколы. Поверь, если бы он хотел сделать ей комплимент, это звучало бы совсем по-другому. И, скорее всего, еще более оскорбительно.

Люмин слушала его, и тугой узел в ее груди начал медленно развязываться. Его объяснение было таким простым, таким логичным. Это была просто издевка. Не флирт.

— Так что не накручивай себя, — закончил он, подъезжая к ее общежитию. — Он тот еще придурок, но он твой придурок. И, кажется, ты ему действительно важна.

— Спасибо, — искренне сказала Люмин. Ей стало гораздо легче. — Правда, спасибо.

— Не за что, — он улыбнулся своей широкой, открытой улыбкой. — Тренер Аякс не только мышцы качает, но и душевные травмы лечит. Обращайся. И… — он на секунду замялся. — Это останется между нами. Обещаю.

Люмин кивнула. Она вышла из машины, чувствуя приятную усталость в теле и неожиданное спокойствие в душе. Она получила ответ, который хотела. Она успокоилась.

Люмин вошла в свою комнату и с наслаждением рухнула на кровать. Каждый мускул ее тела приятно ныл, но в голове была удивительная ясность. Узел ревности, который душил ее последние сутки, исчез, растворился. Тарталья оказался не просто «дуралеем», а на удивление чутким и профессиональным парнем.

Она улыбнулась своим мыслям. Кажется, ее план «обрести уверенность» неожиданно сработал, хоть и не так, как она задумывала. Чувство контроля над своим телом, эта здоровая усталость… ей понравилось. Это было что-то новое.

Она взяла телефон, чтобы ответить на сообщение от Кэ Цин, как вдруг в дверь ее комнаты постучали. Коротко, требовательно, два удара костяшками пальцев. Этот стук она узнала бы из тысячи.

Сердце пропустило удар. Она открыла дверь. На пороге стоял Скарамучча. Руки в карманах черной толстовки, капюшон накинут на голову, скрывая выражение лица, но не фиолетовые глаза, которые тут же впились в нее изучающим взглядом.

— Не помешал? — его голос был обманчиво-спокойным.

— Нет, заходи, — она отступила в сторону, пропуская его.

Он вошел в комнату, и пространство сразу будто сжалось. Он не сел, а остался стоять посреди комнаты, медленно стягивая капюшон.

— Ну что, — начал он, и его взгляд скользнул по ней с головы до ног, отмечая раскрасневшееся после душа лицо, влажные волосы и какое-то новое, спокойное выражение на ее лице. — Как прошла тренировка с нашим чемпионом? Не сломал он тебя пополам?

В его голосе снова звенела та самая ледяная ирония, что и вчера. Но теперь Люмин не испугалась. Она чувствовала себя на удивление спокойно.

— Все прошло отлично, — она улыбнулась, искренне и открыто. — Аякс — прекрасный тренер. Я даже думаю продолжить.

И тут она увидела, как его лицо неуловимо изменилось. Он слегка прищурился. Улыбка на его губах стала более хищной, оценивающей. Он ожидал от нее жалоб, усталости, может быть, даже признания, что он был прав. Но он не ожидал этого… этого тихого, уверенного воодушевления.

— Прекрасный тренер? — переспросил он медленно, смакуя каждое слово. — Надо же. Значит, тебе понравилось.

— Да, — беззаботно кивнула она, не видя подвоха. — Я чувствую себя… хорошо. Устала, но это приятная усталость. Я даже не думала, что спорт — это может быть так здорово.

— Здорово, значит, — повторил он за ней, как эхо. Он задумчиво потер подбородок, не сводя с нее пронзительного взгляда. В его фиолетовых глазах зажегся знакомый огонек — смесь азарта и вызова. — Хм. Раз этот «дуралей», как я его назвал, такой невероятный специалист, что смог тебя так впечатлить… — он сделал паузу, и Люмин затаила дыхание, не понимая, к чему он клонит. — …то я, пожалуй, тоже запишусь, — закончил он с самой обманчиво-невинной улыбкой, на какую был способен.

Люмин моргнула. Раз. Другой. Она неправильно расслышала?

— Что? — переспросила она. — Запишешься… к нему на тренировки?

— А почему нет? — он пожал плечами, делая вид, что это самая очевидная вещь на свете. — Мне как раз не помешает немного размяться. А то все сижу за учебой да в играх. Посмотрю, на что способен этот твой «прекрасный тренер». Может, и правда чему-то научит.

Мысли в голове Люмин смешались. С одной стороны, это было… странно. Скарамучча и тренажерный зал — эти два понятия в ее сознании не пересекались от слова совсем. С другой…

Она представила, как они втроем будут на тренировке. Больше времени вместе! И ей не придется разрываться или чувствовать себя виноватой. Идея показалась ей гениальной. Радостная, совершенно наивная улыбка расцвела на ее лице.

— Правда?! Это же здорово! — воскликнула она, ее глаза засияли. — Я уверена, Аякс не будет против! Ему ведь нужны люди для практики. Это будет так весело!

«Весело». Услышав это слово, Скарамучча едва заметно усмехнулся. О да, будет очень весело. Особенно для него. Он уже представлял лицо Тартальи, когда тот увидит своего нового «клиента».

— Вот и договорились, — сказал он, и его тон снова стал легким и насмешливым. — Напиши ему. Спроси, когда у нашего гуру фитнеса следующее окно для двоих, — не дожидаясь ответа, он развернулся и пошел к двери. — Я тогда пойду. Сообщишь мне время.

Дверь за ним тихо щелкнула. Люмин осталась сидеть на кровати, переполненная радостью. Все сложилось просто идеально! Она избавилась от ревности, нашла новое хобби, и теперь Скара будет разделять его с ней. Она и не подозревала, что только что добровольно подписалась быть судьей на ринге, где один участник пришел тренироваться, а второй — побеждать в войне, о которой первый даже не догадывался.

Люмин

Привет, Аякс! Спасибо еще раз за сегодня, было очень круто! У меня немного необычный вопрос…

Тарталья

Привет))) Рад, что ты выжила) Что за вопрос?

Люмин

Я тут рассказала Скаре, как мне понравилось… и он тоже захотел попробовать. У тебя найдется место еще для одного «подопытного»?😅

Сообщение было прочитано мгновенно. Но ответ пришел не сразу. Тарталья, сидевший у себя в комнате, перечитал последнюю фразу несколько раз. Скарамучча. Хочет тренироваться. У него.

Пальцы Тартальи зависли над клавиатурой. Он представил себе эту картину: он пытается объяснить Скарамучче, как правильно делать становую тягу, а тот смотрит на него своим фирменным взглядом «я тебя в порошок сотру и даже не замечу». Это была либо очень плохая шутка, либо объявление войны.

Тарталья вздохнул. Отказать — значит показать, что он боится. Или что у него есть какие-то скрытые мотивы. Согласиться — значит добровольно засунуть голову в пасть льву. Но на кону была его практика. И репутация. И, будем честны, его самолюбию льстило, что сама Люмин попросила за друга.

Тарталья

Ха! Почему бы и нет? Чем больше народу, тем веселее! Скажи ему, что тренер Аякс ждет его. Место и время те же. Посмотрим, из какого теста он сделан! 💪

Отправив сообщение, Тарталья откинулся на спинку стула и рассмеялся. Что ж, по крайней мере, его практика больше не будет скучной.

Тренажерный зал встретил их троицу гулким эхом и запахом железа. Люмин чувствовала себя немного странно, стоя между своим парнем, который выглядел так, будто его привели сюда под дулом пистолета, и тренером, который сиял, как начищенный самовар.

— Итак, команда! — бодро объявил Тарталья, хлопнув в ладоши. — Поскольку у нас пополнение, сегодня начнем с основ. Разминка, затем пройдемся по базовым упражнениям на основные группы мышц. Люмин, ты уже знаешь программу, можешь начинать с легкого кардио на дорожке. А мы с нашим новичком…

— Я не новичок, — ледяным тоном прервал его Скарамучча, скрестив руки на груди. Он был одет в свободные черные джоггеры и черную футболку, которые, впрочем, не могли скрыть, что его телосложение было скорее изящным, чем атлетичным. — Я читал про биомеханику движения больше, чем ты за всю свою жизнь, Аякс. Просто покажи, где у вас тут гантели, и не мешайся под ногами.

Люмин с дорожки бросила на него умоляющий взгляд. Тарталья на секунду замер, а затем на его лице появилась до боли профессиональная и терпеливая улыбка.

— Как скажешь, — он развел руками. — Только потом не жалуйся, если что-то потянешь. Безопасность прежде всего. Стойка с гантелями вон там. Начни с небольшого веса.

Скарамучча фыркнул, но подчинился. Он подошел к стойке, демонстративно проигнорировал легкие гантели и взял те, что выглядели посолиднее. Просто чтобы доказать, что он не слабак. Он уселся на скамью и начал делать жим гантелей сидя, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица.

Тем временем Тарталья подошел к Люмин, которая как раз закончила разминку.

— Так, сегодня усложним задачу, — сказал он, подбирая с пола нетяжелый прорезиненный блин от штанги. — Приседания с весом. Держи его перед собой вот так, на уровне груди. Спина прямая, таз отводишь назад, будто садишься на невидимый стул. Давай, попробуй.

Люмин взяла блин и под его руководством начала выполнять упражнение.

— Ниже… еще чуть-чуть… вот, идеально! Чувствуешь, как работают мышцы? Отлично, Люмин, продолжай в том же духе!

Скарамучча, пыхтя под весом гантелей, которые оказались тяжелее, чем он рассчитывал, невольно косился в их сторону. Его раздражал бодрый голос Тартальи. Раздражало, как легко и профессионально тот отдает команды. Раздражало, что Люмин слушает его с таким вниманием.

Он сделал очередной жим, и его взгляд снова метнулся к ней. Она как раз опускалась в глубокий присед, сосредоточенно закусив губу. Черные леггинсы идеально обрисовывали ее фигуру. И в тот момент, когда она начала подниматься из нижней точки, его взгляд невольно зацепился за то, как аппетитно и округло выглядит ее пятая точка.

Мысли в его голове мгновенно переключились с «биомеханики» на нечто куда более приземленное. Он представил…

ГРОХОТ!

Оглушительный звук металла, ударившегося о прорезиненный пол, эхом разнесся по всему залу. Люмин и Тарталья одновременно обернулись.

Картина была маслом: Скарамучча сидел на скамье с абсолютно ошарашенным видом, глядя на гантелю, которая лежала у его ног. Вторая гантеля все еще была у него в руке, но он, кажется, забыл о ее существовании. Его лицо за долю секунды сменило цвет с бледно-сосредоточенного на пунцово-смущенный.

— Скара, ты в порядке?! — первой подбежала к нему Люмин, ее лицо выражало неподдельное беспокойство. — Ты не ушибся?

— Я в порядке! — рявкнул он, слишком громко и резко. — Просто… рука соскользнула. Дурацкое покрытие у гантели, скользкое.

Тарталья подошел неторопливо, с трудом сдерживая улыбку, которая так и рвалась наружу. Он прекрасно видел, куда именно смотрел Скарамучча в момент «аварии». Он поднял гантелю, профессионально осмотрел ее и пол.

— Вроде все целы, — констатировал он с серьезным видом. Затем он посмотрел прямо в глаза Скарамучче, и в его взгляде плясали черти. — Может, все-таки возьмем вес поменьше? И сконцентрируемся на технике. В зале, знаешь ли, главное — концентрация. Чтобы ничего не отвлекало.

Последние слова он произнес с особым нажимом, глядя Скарамучче прямо в душу.

Тот почувствовал, как у него горят уши. Он был пойман. Пойман самым унизительным образом. Он бросил на Тарталью испепеляющий взгляд, полный невысказанных угроз, но спорить не мог. Люмин смотрела на него с такой искренней тревогой, что устраивать сцену было бы верхом идиотизма.

— Давай сюда свои легкие погремушки, — процедил он сквозь зубы, протягивая руку.

Тарталья с широчайшей улыбкой победителя протянул ему гантели вдвое легче. Люмин с облегчением вздохнула. Кажется, Скарамучча наконец-то прислушался к совету профессионала.

Скарамучча с мрачным видом принялся за упражнения с «погремушками», которые вручил ему ухмыляющийся Тарталья. Он делал сгибания на бицепс, и каждое движение было наполнено сдержанной яростью. Он ненавидел чувствовать себя некомпетентным. А еще больше он ненавидел, что Тарталья видел его слабость.

Тем временем «тренер» вернулся к своей основной подопечной.

— Так, с приседаниями разобрались, теперь выпады, — бодро объявил Тарталья, словно и не было никакого инцидента. — Отличная штука для ног и ягодиц. Возьми вот эти гантели, — он указал на пару совсем легких, — и встань здесь, боком к зеркалу. Так тебе будет лучше видно технику.

Люмин послушно взяла гантели и встала на указанное место. Оно было всего в нескольких метрах от скамьи, на которой сидел Скарамучча. Она видела в зеркале и себя, и его насупленное отражение на заднем плане.

— Исходное положение: ноги вместе, спина прямая, — командовал Тарталья, вставая чуть сбоку от нее, чтобы контролировать процесс. — Теперь делаешь широкий шаг вперед и сгибаешь оба колена под прямым углом. Важно, чтобы переднее колено не выходило за носок. Смотри в зеркало, контролируй положение. Давай.

Люмин сделала шаг. Тело качнулось, теряя равновесие.

— Оп, держи баланс! — тут же отреагировал Тарталья. — Мышцы кора напряги.

Она сосредоточилась, глядя на свое отражение. Шаг, присед, возврат в исходное положение. Снова шаг, но уже другой ногой. Мышцы горели, но она старалась, пытаясь поймать ритм и равновесие. Она была так увлечена процессом и отражением в зеркале, что совершенно не замечала взглядов.

А взгляды были. Скарамучча, опустив свои «погремушки», не сводил глаз с зеркала. Но смотрел он не на себя. Он видел Люмин — сосредоточенную, закусившую губу, с прядями волос, выбившимися из хвоста. Он видел, как подрагивают ее ноги от напряжения. И он видел Тарталью.

Тот не сводил с нее взгляда. Его поза была абсолютно профессиональной — руки скрещены на груди, взгляд сфокусирован, он оценивал каждое ее движение. Но Скарамучче казалось, что в этом взгляде слишком много… внимания. Слишком много одобрения. Особенно, когда Тарталья чуть заметно улыбнулся, видя, как Люмин наконец поймала ритм.

— Отлично, Люмин, очень хорошо получается! — похвалил он ее. — Только таз не заваливай в сторону. Держи его ровно.

Он сделал шаг и легко, почти невесомо, положил ладони на ее бедра, чуть корректируя их положение.

— Вот так. Чувствуешь? Корпус стабилен.

Это было абсолютно невинное прикосновение. Люмин даже не вздрогнула, полностью поглощенная упражнением. Но для Скарамуччи это стало последней каплей.

Он с тихим, но отчетливым стуком поставил свои гантели на пол и поднялся. В два шага он оказался рядом с ними.

Люмин как раз завершала очередной выпад и, увидев его отражение прямо за своей спиной, удивленно замерла.

— Кажется, у нее проблемы с балансом, — произнес Скарамучча ледяным тоном, глядя не на Люмин, а прямо на Тарталью поверх ее головы.

Тарталья убрал руки и отступил на шаг, его лицо оставалось непроницаемо-дружелюбным.

— Для второго занятия у нее отличный прогресс. Это нормально.

— Нормально — это когда тело работает как единый механизм, — продолжил поучительным тоном Скарамучча, демонстративно игнорируя тренера и обращаясь к отражению Люмин в зеркале. — Ты слишком концентрируешься на ногах и забываешь про верхнюю часть тела. Центр тяжести смещается. Попробуй держать лопатки сведенными. И не смотри под ноги, взгляд прямо перед собой.

Он говорил быстро, уверенно, явно желая продемонстрировать свое интеллектуальное превосходство. Люмин растерянно смотрела то на его отражение, то на Тарталью. Она совершенно запуталась. Тарталья выслушал эту лекцию с вежливой улыбкой.

— Спасибо за ценный совет, — сказал он ровно, и в его голосе прозвучали стальные нотки. — Но, пожалуй, программу тренировок для своего клиента я составлю сам. Это моя работа, — он снова повернулся к Люмин, полностью выключая Скарамуччу из их пространства. — Не отвлекайся, звездочка. Давай еще по восемь повторений на каждую ногу. Ты отлично справляешься.

Люмин, чувствуя на себе два прожигающих взгляда, с трудом закончила свой подход. Ее ноги дрожали не столько от усталости, сколько от нервного напряжения. Она поставила гантели на пол и выпрямилась, не решаясь посмотреть ни на одного из своих «тренеров».

Скарамучча все еще стоял за ее спиной, скрестив руки на груди, с видом профессора, принимающего экзамен у нерадивого студента.

Тарталья, выдержав театральную паузу, с улыбкой хлопнул в ладоши.

— Отлично, Люмин! Просто блестяще! А теперь — заслуженный отдых. Попей воды, походи, восстанови дыхание. А я пока займусь нашим… энтузиастом.

Он повернулся к Скарамучче, и его улыбка стала шире, но глаза при этом совершенно не смеялись.

— Раз уж ты так хорошо разбираешься в теории, — начал Тарталья обманчиво-дружелюбным тоном, — я уверен, ты не откажешься от небольшого практического теста. Давно хотел опробовать одну связку на ком-то с… продвинутым пониманием процесса.

Скарамучча прищурился. Он почувствовал подвох, но отступать было уже поздно. Отказаться — значило признать поражение перед Люмин.

— Валяй, — бросил он с вызовом.

— Прекрасно! — обрадовался Тарталья. — Это будет весело. Нам понадобится вот этот тренажер.

Он подвел Скарамуччу к блочному тренажеру с двумя рукоятками — кроссоверу. Люмин, с любопытством наблюдавшая за этим со стороны, видела, что Тарталья чувствует себя как рыба в воде.

— Упражнение называется «сведение рук в кроссовере». Работают грудные мышцы. Казалось бы, все просто, — Тарталья с легкостью выставил минимальный вес. — Но весь фокус, как ты правильно заметил, встабильности корпуса.

Он встал в центр тренажера, взял рукоятки и продемонстрировал движение: корпус чуть наклонен вперед, спина идеально прямая, руки, слегка согнутые в локтях, мощным, контролируемым движением сводятся перед грудью.

— Видишь? Никаких рывков. Только чистое, изолированное сокращение мышц, — он отпустил рукоятки. — Твоя очередь.

Скарамучча подошел к тренажеру с видом человека, которому сейчас предстоит обезвредить бомбу. Он взялся за рукоятки. Вес был смехотворно маленьким, но рукоятки тянули в разные стороны, заставляя напрягать мышцы-стабилизаторы, о существовании которых он и не подозревал.

— Так, корпус чуть вперед. Спину не горби! — тут же скомандовал Тарталья, его голос стал жестким и профессиональным. — Лопатки сведи, как ты и советовал Люмин.

Скарамучча стиснул зубы и попытался выполнить движение. Получилось дергано и неуклюже.

— Стоп! — немедленно остановил его Тарталья. — Ты тянешь плечами. Грудные не работают. Расслабь плечи. Представь, что хочешь обнять огромное дерево.

Скарамучча бросил на него испепеляющий взгляд. «Обнять дерево»?! Что за идиотские метафоры? Он попробовал еще раз. И еще. Движение никак не давалось. Теория в его голове никак не хотела превращаться в практику.

— Ладно, — вздохнул Тарталья с наигранным сочувствием. — Видимо, нейромышечная связь пока не установлена. Попробуем кое-что другое. Гораздо проще. Планка.

— Я засеку, — с предвкушением в голосе сказал Тарталья, доставая телефон. — Люмин в первый раз простояла сорок семь секунд. Уверен, ты, с твоим-то знанием биомеханики, легко перебьешь ее результат.

Это был удар ниже пояса. Теперь он соревновался не просто с Тартальей, а с результатом Люмин. И проиграть ей на ее же глазах было бы верхом унижения. Он молча, с мрачной решимостью, принял упор лежа.

— Время пошло! — объявил Тарталья.

Люмин подошла поближе, с искренним любопытством глядя на секундомер.

Первые десять секунд Скарамучча стоял неподвижно, как гранитная скала. На двадцатой его руки начали мелко подрагивать. Он стиснул зубы, глядя в пол. Он слышал собственное сбившееся дыхание и тиканье воображаемых часов в голове.

«Сорок семь секунд… Сорок семь секунд…»

На тридцать пятой секунде его тело начало вибрировать. Мышцы горели адским огнем.

— Дыши! Не задерживай дыхание! — весело скомандовал Тарталья. — Лопатки! Не забывай про лопатки!

Скарамучча мысленно проклял и Тарталью, и его лопатки.

Сорок. Сорок одна. Сорок два.

Он чувствовал, как его вот-вот сломает пополам. Он бросил быстрый взгляд на Люмин. Она смотрела на него с таким сочувствием и одновременно восхищением, что это придало ему сил на последний рывок.

Сорок шесть. Сорок семь. Сорок…

БУХ!

Он рухнул на коврик, тяжело дыша, не в силах пошевелиться. Тарталья посмотрел на секундомер.

— Сорок восемь секунд! — торжествующе объявил он. — Поздравляю! Ты побил рекорд новичка! Всего на одну секунду!

Он протянул Скарамучче руку, чтобы помочь подняться, с самой широкой и невинной улыбкой на лице. Скарамучча оттолкнул его руку и с трудом поднялся сам. Он был полностью разбит. И физически, и морально. Он победил, но эта победа ощущалась как сокрушительное поражение.

Люмин смотрела на него, разрываясь между желанием посмеяться и пожалеть. А Тарталья, одержав тактическую победу, окончательно утвердил свой авторитет.

Тренировка близилась к своему логическому завершению. После серии упражнений, в которых Скарамучча то терпел поражение, то одерживал сомнительную победу, он окончательно выбился из сил. Его идеальная теоретическая подготовка разбилась о суровую реальность физической нагрузки. Каждая мышца ныла, а на лбу выступил холодный пот.

Люмин, наоборот, чувствовала себя прекрасно. Легкая усталость была приятной, а похвалы Тартальи, который отмечал ее быстрый прогресс, придавали уверенности. Она с удивлением замечала, что ей действительно нравится эта атмосфера, нравится чувствовать свое тело сильным.

Последним этапом была растяжка. Они втроем расположились на ковриках. Люмин легко выполняла знакомые упражнения, Скарамучча с мрачным видом пытался повторить за ней, но его неразогретые и уставшие мышцы протестовали. Тарталья, как мудрый наставник, ходил между ними, давая короткие советы.

— Не тяни рывками, Скара, — спокойно заметил он. — Дыши глубже и на выдохе плавно увеличивай амплитуду. Ты же не хочешь завтра ходить, как железный дровосек.

Скарамучча бросил на него испепеляющий взгляд. Он ненавидел, когда ему указывали, что делать. Особенно он ненавидел, когда это делал Тарталья. И особенно — когда тот был абсолютно прав.

Он стиснул зубы и попытался наклониться ниже, но тело не слушалось. Рядом Люмин с легкостью сложилась почти пополам. Это было последней каплей. Он резко выпрямился, прерывая упражнение.

— Всё, с меня хватит, — бросил он, поднимаясь на ноги. Его голос был резок и холоден.

Люмин и Тарталья удивленно посмотрели на него.

— Мы еще не закончили, — сказала Люмин. — Осталось еще пара упражнений…

— Я закончил, — отрезал Скарамучча. Он подошел к скамейке, где лежали его вещи, и начал с преувеличенной небрежностью стягивать с себя футболку, пропахшую потом. — Вся эта ваша беготня и тягание железок — для слабаков, которым больше нечем заняться. Пустая трата времени и сил.

Люмин растерянно моргнула. Еще полчаса назад она была уверена, что ему, пусть и со скрипом, но понравилось соревноваться.

— Но… ты же сам говорил про биомеханику, про пользу для тела… — пролепетала она.

— Теория и эта примитивная практика — разные вещи, — он натянул свою чистую толстовку. — Я получил всю необходимую информацию. Проанализировал. Сделал выводы. И мой вывод таков: мне здесь больше нечего делать. Это скучно и однообразно.

Он говорил это, глядя куда-то в сторону, избегая их взглядов. Это была его защитная реакция — обесценить то, что у него не получилось, выставить себя выше этого.

Тарталья молча наблюдал за ним, скрестив руки на груди. Он все прекрасно понимал. Он видел, как уязвленное эго Скарамуччи отчаянно ищет способ сохранить лицо.

— Я больше не приду, — заявил Скарамучча, теперь уже глядя прямо на Люмин. В его голосе не было злости, только холодная, окончательная констатация факта. — Но ты можешь ходить, если тебе так нравится.

Он бросил быстрый, полный яда взгляд на Тарталью, схватил свою сумку и, не сказав больше ни слова, направился к выходу из зала.

Люмин растерянно смотрела ему вслед. Радость от тренировки мгновенно испарилась, сменившись тревогой и обидой.

— Я… я не понимаю, — тихо сказала она, поворачиваясь к Тарталье. — Что я сделала не так?

Тарталья вздохнул и сел на коврик рядом с ней. Его обычная беззаботная улыбка исчезла, сменившись серьезным и немного уставшим выражением.

— Ты ничего не сделала не так, Люмин, — сказал он спокойно. — Просто… он не умеет проигрывать. Особенно когда ему кажется, что он проигрывает в твоих глазах, — он посмотрел на дверь, за которой скрылся Скарамучча. — Он пришел сюда не тренироваться. Он пришел сюда, чтобы доказать, что он лучше. А когда понял, что в этой игре правила устанавливаю не я, и даже не он, а просто физика и выносливость… то решил просто выйти из игры. Проще объявить игру глупой, чем признать, что ты в ней не самый сильный игрок.

Люмин молчала, переваривая его слова. Она чувствовала себя виноватой, хотя и не понимала, в чем именно. Ей было жаль, что ее новое увлечение стало причиной такого конфликта.

— Не переживай из-за него, — мягко сказал Тарталья, видя ее расстроенное лицо. — Дай ему остыть. Он тот еще упрямый баран. Но он вернется. Не в зал, так к тебе. А пока… давай закончим растяжку. Нельзя бросать на полпути, правда?

Он ободряюще улыбнулся ей. И Люмин, хоть и с тяжелым сердцем, кивнула. Она не знала, чем закончится этот день, но понимала одно: ее отношения со Скарамуччей были похожи на хождение по минному полю, и она только что случайно наступила на одну из мин.

После того случая в спортзале Скарамучча не возвращался к этой теме. Он вел себя как обычно: забирал Люмин после пар, они вместе обедали, гуляли, он язвил по поводу ее преподавателей и одногруппников. Но в воздухе висело невысказанное напряжение. Каждый раз, когда Люмин упоминала, что идет на тренировку, он либо молча поджимал губы, либо отпускал едкий комментарий вроде: «А, опять идешь мучить себя во имя великой цели — научиться приседать? Увлекательно».

Люмин старалась не обращать внимания, но ее это задевало. Она не понимала, почему он так противится тому, что приносит ей радость.

А Скарамучча понимал. И его это бесило. Он видел, как меняется Люмин. В ней появилась новая, тихая уверенность. Она стала меньше сутулиться, ее движения стали более плавными. И, что самое ужасное, в ее мире, который раньше так уютно вращался вокруг учебы и него, появилось что-то еще. Что-то, к чему он не имел отношения. И у этого «чего-то» было имя — Аякс.

Он злился на себя, потому что прекрасно видел на той единственной тренировке: Тарталья ведет себя безупречно. Он был профессионален, корректен и держал дистанцию. Ни единого лишнего взгляда, ни одной двусмысленной шутки. И это бесило еще больше. У него не было ни одной формальной причины, чтобы запретить Люмин туда ходить. Если бы Тарталья вел себя иначе, все было бы проще. Люмин бы сама отказалась от такого тренера. А может, и нет? Может, она бы просто нашла другого? Если бы тренером была девушка, он бы не так злился. Наверное.

Вся проблема была в Тарталье. В его обезоруживающей улыбке, в его показной простоте, за которой Скарамучча чувствовал хитрого и опасного соперника. Он был уверен: как только он, Скарамучча, исчезает из поля зрения, этот рыжий клоун тут же меняет тактику. Нужно было это доказать. Себе. И, возможно, Люмин.

План созрел сам собой. В день следующей тренировки Люмин он сказал, что у него коллоквиум, и он задержится в университете допоздна.

— Удачи, — сказала она, целуя его в щеку у входа в общежитие. — Не переутомись.

— И ты там… не сломай ничего, — бросил он ей вслед, стараясь, чтобы это прозвучало как забота, а не как угроза. — Погоди, у тебя новая форма?

Из-под куртки действительно виднелись персиковые леггинсы, которых раньше Скарамучча не видел.

— Да, Кэ Цин помогла выбрать. Сказала, что красивый наряд придает мотивации. Ну все, я побежала.

Как только Люмин скрылась из виду, он не пошел к себе. Он сел в автобус, идущий в другую сторону города — к университету Тартальи.

Он прибыл на место на пятнадцать минут раньше. Натянул на голову капюшон толстовки, нацепил на нос солнцезащитные очки, хотя на улице было пасмурно, и вошел в спортивный комплекс. Он чувствовал себя идиотом, но отступать было поздно. На стойке регистрации он буркнул, что ждет друга, и, воспользовавшись тем, что администратор отвлекся на телефонный звонок, прошмыгнул вверх по лестнице на второй этаж.

Там располагалась небольшая кардио-зона с видом на основной тренажерный зал внизу. Идеальный наблюдательный пункт. Он занял самую дальнюю беговую дорожку в углу, выставил минимальную скорость и начал «тренироваться».

Вот они. Тарталья встретил Люмин у входа. Он как всегда улыбался своей дурацкой широкой улыбкой. Что-то сказал ей, и она рассмеялась. Скарамучча стиснул зубы. Уже началось. Люмин сняла куртку. Короткий облегающий топ и леггинсы персикового цвета, которые не оставляли простора для воображения. Выглядела она в этом потрясающе. И это было проблемой.

Сначала все шло как обычно. Разминка, дежурная улыбка Тартальи, от которой у Скарамуччи сводило скулы. Но когда они перешли к основным упражнениям, он понял, что его худшие опасения начинают сбываться. Дело было даже не в Тарталье, который, к его досаде, вел себя безупречно. Дело было в других. Он видел, как несколько парней в зале то и дело бросали на Люмин оценивающие взгляды. Его руки сами собой сжались в кулаки.

Он продолжал наблюдать. Тренировка шла своим чередом. Тарталья то и дело поправлял Люмин, но делал это либо словами, либо короткими, функциональными касаниями — к плечу, к спине, к пояснице, чтобы выровнять прогиб. И каждый раз Скарамучча ждал, что вот сейчас это прикосновение задержится дольше необходимого, станет более личным. Но этого не происходило.

Скарамучча уже готов был уйти. Его миссия провалилась. Тарталья оказался не подлецом, а почти святым, и вся эта шпионская затея лишь выставила его самого в дурном свете. Он с отвращением смотрел, как Тарталья подвел Люмин к стойке для приседаний.

— Так, сегодня попробуем со штангой, — сказал тот. — Только с пустым грифом, чтобы отработать технику. Вес добавим в следующий раз.

Люмин кивнула. Тарталья помог ей снять гриф со стоек и встал сзади, страхуя ее.

— Отлично. Теперь медленно, подконтрольно опускайся вниз, будто садишься на стул. Спина прямая, взгляд перед собой.

Люмин начала приседать. Она была сосредоточена на движении, на своем отражении в зеркале, на голосе Тартальи, который корректировал ее. Она совершенно не замечала, что происходит вокруг.

А Скарамучча замечал. Его взгляд, скользя по залу, зацепился за парня, сидевшего на скамье в нескольких метрах позади Люмин. Парень делал вид, что отдыхает между подходами, но он не сводил глаз с Люмин. Точнее, с ее пятой точки, которую леггинсы обрисовывали особенно выразительно.

Скарамучча напрягся. Его инстинкты взвыли. Парень лениво огляделся по сторонам, убедился, что тренер смотрит на технику, а не на него, и медленно, с гнусной ухмылкой, достал телефон. Он разблокировал его и, не торопясь, направил камеру прямо на приседающую Люмин.

В этот момент в голове у Скарамуччи что-то щелкнуло. Вся его злость на Тарталью, на себя, на эту дурацкую ситуацию нашла выход. Вся его скрытая ревность и собственнические инстинкты, которые он так старательно подавлял, вырвались наружу, как лава из вулкана.

Он не помнил, как он это сделал. В одно мгновение он был на беговой дорожке на втором этаже. В следующее — он уже летел вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки.

— А ну убрал!!! — голос, полный ледяной ярости, разрезал гул тренажерного зала.

Люмин вздрогнула и замерла со штангой на плечах. Тарталья обернулся. Все в зале повернули головы на источник крика. Парень с телефоном не успел даже понять, что происходит. Черная тень метнулась к нему. В два движения Скарамучча оказался рядом. Одной рукой он вырвал телефон из его ослабевших пальцев, а другой схватил его за ворот футболки и рывком поднял со скамьи.

— Я сказал, УБРАЛ, — прошипел он ему прямо в лицо. Его фиолетовые глаза горели чистой, незамутненной ненавистью. — Что, смелый такой? Решил коллекцию пополнить?

Парень испуганно захлопал глазами, его лицо побелело. Он был вдвое крупнее Скарамуччи, но сейчас выглядел как напуганный кролик перед удавом.

— Я… я ничего… я просто… — пролепетал он.

— Ты просто решил, что можешь пялиться и снимать мою девушку?! — Скарамучча встряхнул его так, что у того застучали зубы.

«Мою девушку».

Эта фраза эхом пронеслась в оглушительной тишине. Люмин, с помощью подоспевшего Тартальи поставив штангу на стойки, смотрела на эту сцену с широко раскрытыми глазами. Она не могла поверить. Это был Скарамучча. Здесь. Сейчас. Он же должен был быть на коллоквиуме.

Тарталья мгновенно оценил ситуацию и шагнул вперед, положив руку на плечо Скарамуччи.

— Эй, успокойся. Я сам разберусь.

— Не лезь! — рявкнул Скарамучча, не оборачиваясь. Он разблокировал телефон парня одним движением и открыл галерею. Увидев несколько фотографий и короткое видео, он показал экран оцепеневшему владельцу.

— Это, по-твоему, «ничего»? — его голос стал опасно тихим. — Сейчас мы это исправим.

А затем, на глазах у всего зала, он поднял телефон на уровень глаз перепуганного парня. Он посмотрел ему прямо в душу, а затем медленно, с демонстративным усилием, начал сгибать телефон в руках.

Раздался характерный хруст пластика и треск стекла. Экран покрылся паутиной трещин, моргнул в последний раз и погас. Скарамучча не остановился. Он согнул его почти пополам, пока корпус окончательно не сломался.

Затем он с презрением швырнул останки телефона парню на грудь. Обломки со стуком ударились о его футболку и упали на пол.

— Это — чтобы ты запомнил, — процедил Скарамучча, наконец отпуская его воротник. — А теперь проваливай. И если я еще раз увижу твою рожу где-нибудь рядом с ней, я сделаю с ней то же самое, что и с твоим телефоном. Понял?

Парень, дрожа всем телом, спотыкаясь, кивнул и, не оглядываясь, пулей вылетел из зала, оставив на полу сломанные остатки своего гаджета.

В зале повисла звенящая тишина. Все смотрели на Скарамуччу. Он стоял посреди зала, тяжело дыша, его грудь вздымалась. Руки, сжатые в кулаки, слегка подрагивали от сошедшего адреналина.

И только теперь, когда объект его ярости исчез, до него начало доходить, что он сделал. Он раскрыл себя. Устроил публичную расправу.

Его взгляд медленно нашел Люмин. Она стояла у стоек, прижимая руки к груди. На ее лице была сложная смесь шока, страха за него, дикого смущения из-за всеобщего внимания и… чего-то еще. Чего-то, что он не мог прочитать.

Он потер лицо рукой, пытаясь привести мысли в порядок. Его шпионская операция с треском провалилась, превратившись в громкий скандал.

— Коллоквиум, значит? — тихо спросила она, и в ее голосе не было ни капли злости. Только бесконечная, всепоглощающая усталость.

Он не знал, что ответить. Любой ответ прозвучал бы жалкой ложью. Он просто смотрел на нее, и в этот момент заметил, как ее взгляд метнулся ниже, к его руке.

— Скара… у тебя кровь, — прошептала она.

Он опустил глаза. На ладони, которой он сжимал и ломал телефон, виднелось несколько глубоких царапин от острого края разбитого экрана. Медленно, одна за другой, наливались и срывались вниз капли крови, падая на светлый пол зала.

Он посмотрел на свою руку, на алую кровь, и сжал ладонь в кулак, будто пытаясь спрятать улику.

— Неважно, — буркнул он. Это была всего лишь царапина. Ничто по сравнению с ураганом, который бушевал у него внутри.

Но для Люмин это было важно. Это было то единственное, на чем она могла сейчас сфокусироваться. То единственное, где она знала, что делать.

Вся ее растерянность и шок в один миг сменились решительной злостью. Она шагнула к нему, игнорируя десятки любопытных взглядов.

— Неважно?! — прошипела она, хватая его за здоровую руку. Ее хватка была на удивление крепкой. — Ты с ума сошел?!

Она без дальнейших церемоний потащила его за собой в сторону выхода, к стойке администратора. Тарталья, все это время стоявший рядом и молча наблюдавший, проводил их удивленным, но и слегка восхищенным взглядом. Кажется, эта девушка была единственным человеком во вселенной, кто мог так запросто таскать за собой Шестого Пред… просто Скарамуччу.

— Ты хоть иногда думаешь о последствиях? — продолжала отчитывать его Люмин на ходу, не понижая голоса. — Примчался сюда, устроил цирк, перепугал всех до смерти, а теперь еще и поранился! Глупый! Просто глупый, самонадеянный идиот!

Скарамучча молча шел за ней, позволяя себя тащить. Он был настолько ошеломлен ее реакцией — не криками, не слезами, а этой яростной, ругающейся заботой, — что просто не находил слов. Он ожидал чего угодно, но не того, что его будут отчитывать, как нашкодившего мальчишку.

Они дошли до стойки администратора — бледной девушки, которая с ужасом наблюдала за всей сценой.

— Аптечку, пожалуйста, — требовательно сказала Люмин.

Девушка, заикаясь, достала из-под стойки белый пластиковый ящик. Люмин выхватила его, открыла, нашла перекись и бинт. Она усадила Скарамуччу на ближайший диванчик в холле, не обращая внимания на его попытки сопротивляться.

— Дай руку, — приказала она.

Он нехотя протянул ей пораненную ладонь. Она решительно полила рану перекисью. Скарамучча зашипел, когда жидкость запенилась на царапинах.

— Терпи, — отрезала она, не поднимая головы. Ее пальцы были на удивление ловкими и нежными, когда она промокала рану ватным диском, а затем туго, но аккуратно забинтовывала его ладонь. — Вечно ты так. Сначала делаешь, потом… да ты вообще не думаешь! Что ты здесь забыл, Скара? Зачем ты врал про коллоквиум?

Она закончила перевязку и наконец подняла на него глаза. В них больше не было злости. Только боль, обида и вопрос, на который он все еще не знал, как ответить, не выставив себя полным придурком.

Он молчал, глядя на свою забинтованную руку, на ее маленькие, но сильные руки, которые только что так уверенно о нем заботились. Ложь казалась теперь такой жалкой и бессмысленной. Он вскинул голову, и его фиолетовые глаза снова потемнели от гнева — но теперь это был гнев-оправдание.

— Потому что в зале полно таких ублюдков, как этот!!! — выпалил он, не сдержавшись. Его голос сорвался на крик, заставив администратора за стойкой снова вздрогнуть. — Твоя спортивная форма, она слишком… — он запнулся, ища слова, но не нашел и просто махнул рукой, — …ну, короче, ты сама видела всю ситуацию!

Он вскочил с диванчика и заходил по холлу, как тигр в клетке. Его переполняли эмоции, и он не мог больше сидеть на месте.

— Никому не позволю так пялиться на тебя!!! — выкрикнул он, разворачиваясь к ней. Это была квинтэссенция всего, что он чувствовал. Не ревность к Тарталье. Не злость на ее новое увлечение. А первобытный, собственнический инстинкт защитить то, что он считал своим, от грязных взглядов всего остального мира.

Люмин смотрела на него, и мозаика наконец-то сложилась. Вся его странная ревность, его язвительные комментарии, его ложь и эта безумная шпионская миссия. Все это вело к этому моменту.Она медленно поднялась.

— Значит… ты не был на коллоквиуме, — произнесла она тихо, но отчетливо. — Ты пришел сюда… чтобы следить за мной?

Слово «следить» прозвучало как пощечина. Скарамучча замер.

— Я пришел убедиться, что я был прав! И я оказался прав! — огрызнулся он, переходя в наступление.

— И ты считаешь, что проблема в моей одежде? — ее голос стал ледяным.

— Я считаю, что проблема в ублюдках, которые не умеют держать свои телефоны в штанах! — отрезал он. — Но да, твоя форма им в этом «помогает»!

Это было несправедливо. И он, кажется, сам это понимал, но остановиться уже не мог. Люмин покачала головой, и в ее глазах блеснули слезы обиды.

— Ты мог просто поговорить со мной, Скара. Сказать, что тебя это беспокоит. Что ты переживаешь. Но ты не стал. Ты решил, что лучше врать и прятаться, как трус.

— Поговорить?! — он истерично рассмеялся. — И что бы это изменило?! Я бы сказал тебе, что твой тренер — придурок, а ты бы ответила, что он «профессионал»? Я бы сказал, что этот зал кишит похотливыми идиотами, а ты бы сказала, что я «накручиваю себя»? Разговоры ничего бы не изменили! Иллюстрация оказалась куда нагляднее, не так ли?

В этот момент к ним подошел Тарталья. Он успел переодеться и теперь стоял перед ними с двумя спортивными сумками в руках — своей и Люмин. Его лицо было серьезным.

— Тренировка окончена, — сказал он ровным, не терпящим возражений тоном. — И, судя по всему, шоу тоже. Поехали, я вас отвезу.

Он бросил сумку Люмин к ее ногам, давая понять, что разговор окончен. Скарамучча бросил на него испепеляющий взгляд, но промолчал. Спорить сейчас было бессмысленно. Люмин молча подняла свою сумку.

Вся дорога до общежития прошла в оглушительной, звенящей тишине. Тарталья вел машину, сосредоточенно глядя на дорогу. Люмин смотрела в окно на проплывающие огни города. А Скарамучча сидел на заднем сиденье, глядя на свою забинтованную руку, и чувствовал себя проигравшим по всем фронтам. Он защитил ее, да. Но цена этой защиты, возможно, оказалась слишком высокой. Он защитил ее от похотливого взгляда незнакомца, но, кажется, ранил ее своим недоверием гораздо сильнее.

В оглушительной тишине своей комнаты Люмин опустилась на кровать. Она не сняла уличную одежду, просто сидела, глядя в одну точку. Сцена в спортзале прокручивалась в голове снова и снова, как заевшая пластинка: крик Скарамуччи, треск ломающегося телефона, испуганные лица людей.

А хуже всего была тишина. Когда Тарталья высадил их у общежития, Скарамучча, не сказав ни слова, и ушел в свою сторону, растворившись в темноте. Ни извинений, ни объяснений. Только тяжелый, полный невысказанных упреков взгляд.

Она чувствовала себя опустошенной. И виноватой. Виноватой перед Скарамуччей за то, что не поняла его переживаний. Виноватой перед самой собой за то, что позволила ситуации зайти так далеко. И ужасно, просто ужасно виноватой перед Тартальей. Его тренировка, его практика, его репутация — все это было втянуто в их личную драму.

Она достала телефон. Пальцы едва слушались. Она открыла чат с Тартальей.

Люмин

Аякс, прости за это… Мне кажется, ты злишься.

Ответ пришел почти мгновенно, будто он только этого и ждал.

Тарталья

Злюсь? На тебя — ни капли. Ты была на линии огня, какой с тебя спрос?

Если я и злюсь, то только на то, что поле для тренировок превратили в поле боя без предупреждения. И на то, что кое-кто до сих пор считает, что лучший способ решить проблему — это сломать что-нибудь. Желательно, чужое.

Люмин невольно улыбнулась сквозь подступающие слезы. Это был стопроцентный Тарталья — даже в такой ситуации он находил место для иронии.

Люмин

Телефон того парня… он правда его сломал.

Тарталья

Я видел. Честно говоря, впечатляющая демонстрация силы для человека, который с трудом жмет десятикилограммовые гантели. Видимо, вся его мощь концентрируется в пальцах

А если серьезно, не бери в голову. Ничего страшного не случилось. Администратор в шоке, но ей полезно. А тот придурок получил по заслугам. Никто не имеет права так себя вести

Его слова были как бальзам на душу. Он не винил ее. Он все понимал.

Люмин

Все равно. Мне очень жаль, что втянула тебя в это

Тарталья

Эй. Я тренер. Моя работа — не только следить за техникой, но и обеспечивать безопасную обстановку. Считай, это был стресс-тест. И ты, и я — мы его прошли. А кое-кто — с треском провалил.

Отдыхай, Люмин. И не позволяй ему заставить тебя чувствовать себя виноватой за то, что на тебя смотрят. Это не твоя проблема.

Она перечитала его последнее сообщение несколько раз. «Это не твоя проблема». Как просто и как правильно. В этот момент пришло еще одно сообщение от него. На этот раз — фотография. На ней была темная, почти черная вода, в которой дрожали отражения разноцветных огней с другого берега. Картина была меланхоличной, но завораживающе красивой.

Тарталья

Смотри какая красота

Это было так неожиданно. Так неуместно в контексте всего, что случилось. И в то же время — так правильно. Это был кусочек другого мира. Мира, где нет криков, разбитых телефонов и тяжелых взглядов. Мира, который просто существует и просто красив. Она почувствовала, как напряжение, сковывавшее ее плечи, немного отпустило. Она смогла вздохнуть.

Люмин

вааау, а это где?

Ее пальцы сами напечатали ответ. Ей на секунду захотелось оказаться там, где тихо и можно просто смотреть на воду.

Тарталья

Набережная недалеко от моего универа. Просто решил проветриться после всего этого цирка

Люмин

Ни разу там не была. Хотелось бы взглянуть на эту красоту своими глазами как-нибудь…

Она отправила это сообщение и сама удивилась своей смелости. Это была не просьба, а просто мысль вслух. Мечта о спокойствии. Ответ Тартальи был коротким, но от него у Люмин почему-то потеплело внутри.

Тарталья

Приходи :)