Пламя волшебника (джен)

Холод.

Твёрдая поверхность под спиной. Запах пыли и... чего-то химически-чистящего. Знакомое, но давно забытое ощущение тесноты.

Я открыл глаза.

Сначала даже не поверил, что меня окружает не тьма отчаяния, под мерцающим призрачным светом экрана ноутбука… Нет, это знакомая мне тесная, пыльная каморка под лестницей в доме тёти и дяди, где я провел детство. Грубые, косые балки низкого потолка сходятся клином надо мной. На одной из балок закреплена верёвка с лампой. Я потянулся рукой вправо и включил свет. Паук, что плёл свою паутину рядом с лампой, в спешке юркнул в темноту между досок.

Я действительно здесь…вернулся?

Я неверяще поднял руки перед лицом. Маленькие. Тонкие, с выступающими косточками запястий. Без шрамов от неудачных попыток самоубийства… Руки мальчика, каким я был до Хогвартса, до войны. Я сжал кулаки. Хрупкие костяшки. Никакой силы. Только… потенциал.

С каким-то трепетом, почти благоговением, я коснулся лба. Под хаотичной черной шевелюрой почувствовал знакомую линию. Да, вот он. Знаменитый шрам в виде молнии — вечный след от смертельного проклятия Темного Лорда, которое я чудом пережил в младенчестве, сделавший меня «мальчиком, который выжил» и невольной иконой сопротивления. Его самый первый подарок. И в этот раз — последний. Мысль пронеслась ясно и холодно.

Я убью тебя. Прежде чем ты убьешь их.

Едва я дал себе такое простое, но нужное обещание, клятву, я почувствовал ЕЁ.

МАГИЯ.

Воздух вокруг меня загудел. Не слышимо, а ощутимо. Как миллионы невидимых пчел, как статическое электричество, пробегающее по коже. Я замер, боясь пошевелиться, боясь спугнуть это чудо. Внутри, там, где годами зияла ледяная, выжженная пустота, забурлила река. Нет, не река — море после долгой засухи. Каждая клетка моего тела, каждый нерв, каждая частица сознания вдруг погрузилась в живительный океан.

Слезы, горячие и соленые, сами собой хлынули из глаз. Я впился ногтями в ладони, пытаясь подавить рыдание, которое рвалось из груди.

Она вернулась.

Не просто способность колдовать — сама жизнь, вырванная у меня Его ритуалом, вернулась. Я ощутил себя живым, по-настоящему живым, а не ходячим трофеем.

А под этим бушующим океаном магии, словно надежное каменное дно, я ощутил ещё кое-что. Тепло. Не физическое, а внутреннее. Тихое, но невероятно плотное и надежное. Закрыв глаза, я чётко увидел оранжевое свечение где-то в глубине грудной клетки, пульсирующее в такт бешено колотящемуся сердцу.

Пламя Посмертной Воли.

Оно горит не ярко, постепенно затухая. Однако я ясно почувствовал, что оно отзовётся, когда будет нужно. Теперь оно со мной навсегда.

«Я здесь. Ты не один», — пламя напомнило мне о Цуне, оставшемся в том страшном будущем.

Мысль о друге принесла острую боль, но пламя в ответ лишь сжалось, излучая еще больше тепла и решимости. «Двигайся. Используй шанс. Для себя. Для них».

Постепенно эйфория стала утихать, и я услышал настойчивый стук в дверь своего чулана.

— … несносный мальчишка! Быстро на кухню!

Резкий, как удар хлыста, голос тети Петуньи вызвал новую волну воспоминаний. Ее тощая фигура, вечно поджатые губы и глаза, в которых я всегда видел лишь неприязнь. В том будущем мы расстались с миром, в конце концов поняв боль друг друга. Но это случилось много позже тех времён, когда я просыпался под лестницей. А что теперь?

Я прислушался к себе в поисках ответа. Пламя подбадривающе обдало теплом. Я ясно понял, что не испытываю детской ненависти ни к тете, ни к ее мужу и сыну… Семья… Такая странная, даже больная… но кровная семья.

— Долго мне ещё ждать?! У нас нет столько времени! Или ты выйдешь сам или я зову Вернона! — кажется тётя начинает терять терпение.

Я осторожно встаю, на маленьком столе, который только если чудом был втиснут в эту каморку, нахожу очки. Хоть что-то привычное. Потому что тело ощущается крайне странно. Такое же полуголодное, как и в последние годы моей жизни, но даже в Его тюрьме я чувствовал своё тело лучше. Надо будет подумать об этом. Сейчас же я надеваю первые попавшиеся под руку вещи, которые, как мне помнится, на мне смотрятся абсолютно одинаково, подчёркивая мою ничтожность на фоне окружающих.

Дверь в чулан, удивительно, оказалась заперта на шпингалет изнутри. Я и забыл о таком моменте… Как многое я помнил и понимал неверно?

Выйдя, краем глаза отметил, что щель для писем на входной двери уже забита доской. Значит я вернулся в момент раскрытия тайн о магии. Хммм… Очень интересное и перспективное время…

Я прошёл на кухню. Дяди и Дадли, обожаемого в этой семье сына и моего главного мучителя детства, еще нет. Тётя стоит ко мне спиной и переворачивает бекон на сковороде. Жир шипит, наполняя воздух тяжелым, приторным запахом, так непохожим на ту серую, холодную жижу, что была моей единственной пищей в том мире. Настоящая еда. Мысль кажется странной, отстраненной.

— Смотри за беконом. Мне едва удалось уговорить Вернона повременить с отъездом. Хотя бы ланч надо собрать, — Петунья начинает суетиться на кухне, открывая ящики и извлекая из них хлеб, печенье, фрукты и другие припасы. Ее движения резкие и нервные, выдают страх, который она пытается задавить привычной хозяйственностью. — А всё из-за этих ненормальных!

Я молча встал у плиты. Бекон трещит на сковороде, жирные брызги летят на конфорку.

Смотри.

В прошлой жизни это слово заставило бы меня вздрогнуть. Сначала из-за страха получить оплеуху за подгоревший кусок. А потом из-за ЕГО холодного “смотри” и очередной Авады…

Пламя потеплело в груди. “Я здесь”. Едва нахлынувшие воспоминания отступают. Он в прошлом. Бесчисленные Авады в прошлом. Я здесь. Я могу всё исправить, всех спасти! А сейчас мне нужно привыкать не жить прошлым. Смотри. Здесь и сейчас.

Я беру лопатку и переворачиваю сочные ломтики.

— Тётя Петунья, — голос звучит непривычно ровно, без каких-либо эмоций. Я все еще не решил, как относиться к родственникам. — О каком отъезде вы говорите?

Она резко оборачивается.

— Ты ещё смеешь спрашивать?! — В ее глазах я увидел гнев. А ещё какую-то обиду?..- Это всё из-за тебя! Из-за твоей… твоих странностей! — последнее слово она будто выплюнула и вернулась к подготовке бутербродов. — Вернон будто с ума сошел из-за этих бесконечных писем. Соседи начали задавать вопросы! Правильно всё, уедем. Сегодня. Куда угодно. Лишь бы подальше от этого... этого кошмара! — Ее голос дрогнул, но руки продолжают привычно складывать хлеб, колбасу и листья салата.

От кошмара…Горькая усмешка шевельнулась внутри. Знала бы она какой кошмар ждёт всех, если ничего не удастся изменить. Эти письма — не кошмар. Это спасательный круг.

Я больше ничего не спрашиваю. Спокойно беру приготовленные яйца и разбиваю их рядом с уже готовым беконом. Моё молчание, моя неестественная, недетская собранность, видимо, смущают ее больше криков.

Наблюдение.

Пожалуй, сейчас это единственная верная стратегия. Дурсли — перепуганные зверьки, которые вынуждены выбраться из своей норки в угоду уже подготовленному сценарию. Интересно, раньше я не думал об этом периоде в своей жизни, как о чьём-то сценарии… Но ведь столько писем…

Мои размышления прерывает влетевший в кухню дядя Вернон, массивный мужчина с багровеющим от волнения лицом и невероятными усами, похожий на разъяренного моржа. Он не обращает на меня внимания, сразу подходит к тёте.

— Петунья! Оставь ты эти бутерброды! Иди и собери самое необходимое из вещей! Никаких чемоданов. Уезжаем прямо сейчас! Я нашел место! Идеальное! Ни одна сова туда не долетит! Ни одно письмецо! — его глаза блестят, как будто он выиграл главный приз в лотерее.

Он оборачивается и замечает меня.

— А ты! — шаг ко мне, привычно нависая, пытаясь задавить массой. — Что стоишь, как истукан? Поедешь с нами, и чтобы ни звука! Никаких вопросов! Никаких... странностей! — Последнее слово он произносит с особым омерзением, тыча толстым пальцем мне в грудь.

В момент, когда палец дяди почти касается меня, оно случилось. Непроизвольно. От сжатой внутри ярости, от инстинктивного порыва оттолкнуть эту угрозу. Искра. Она мигнула в груди и разлилась по всему телу, будто окружая меня непроницаемым коконом из пламени. Едва видимого человеческим глазом, но явно ощущаемого.

Дядя резко одёргивает руку и удивлённо смотрит сначала на палец, на котором нет ничего необычного, затем на меня.

— Ты... — он в растерянности хрипит, — Что это было? Что ты сделал?

Я опускаю лопатку. Спокойно. Слишком спокойно для ребенка, на которого только что орали.

— Ничего, дядя Вернон, — говорю я ровным голосом, глядя ему прямо в глаза. Взгляд взрослого человека из детского лица. Холодный. Анализирующий. — Завтрак готов. — Отодвигаю сковороду с конфорки.

Он отступает на шаг. Растерянность смешалась со страхом и злобой. Петунья замерла с ножом в руке, ее взгляд мечется между мной и Верноном.

— Никаких... фокусов, — вновь напоминает Вернон, но уже без прежней уверенности. Он ещё раз трогает палец, которым тыкал в меня, как будто проверяя, не обжегся ли. — Слышишь? Никаких! Иначе... — Он не заканчивает угрозу. Вместо этого резко поворачивается к Петунье. — Быстрее! Чемоданы! Через час уезжаем! — вновь переводит взгляд в мою сторону. — И его — с собой! И завтрак!

Он выбегает из кухни, громко топая, стараясь вернуть себе видимость контроля. Петунья смотрит на меня. Взгляд полный ненависти. Она вздыхает и бросается выполнять приказ, достав из шкафчика контейнеры.

Я остаюсь предоставлен сам себе. Запах бекона и страха. В ушах звенит тишина после криков. Моё Пламя среагировало. На угрозу. На ярость. На желание защитить свое хрупкое настоящее ради будущего.

«Слишком явно, — проносится в голове с долей упрека к себе. — Нельзя светиться. Не сейчас. Не здесь».

Но страх в глазах Дурслей... Они явно боятся. И писем и меня. Этим можно пользоваться.

Я осторожно выхожу из кухни, пока тётя не переключилась и не загрузила меня работой. На предстоящий отъезд мне плевать. Хагрид всё равно появится. Меня всё равно заберут. А я и готов.

Я подхожу к входной двери и, присев рядом с заколоченной щелью, замечаю едва пробивающийся свет с улицы. Очень перспективное время... — недавняя мысль вновь напомнила о себе. Перспективное и опасное. Мне нужен план. Нужно понять, как выжать максимум из этого бегства, как подготовить почву.

В груди мирно плещется магия, а пламя обдёт волной поддержки. “Ты не один».