Пламя волшебника (джен)

Просторная, полуразрушенная комната в некогда уютном доме пахнет пылью, сыростью и чем-то иным — не гниением стен, а внутренней гнилью. Единственный источник света — мерцающий экран старого ноутбука — отбрасывает призрачные тени на стены, покрытые копотью и следами давних магических ударов. Окна нет. Воздух плотный, тяжёлый, застойный.

Я живу перед этим экраном уже не помню сколько. Раньше считал дни. Раньше... А теперь лишь перевожу курсор с одной абсурдной новости на другую. Он не оставил мне ничего. Ни надежды. Ни магии. Даже шанса умереть не оставил! Ритуал, которым он приковал меня к этим развалинам, словно к столбу позора, хитрее любой клетки. Самоубийство? Пытался. Не раз. Вены, петля, голод — тело заживало или его насильно заставляли функционировать под действием заклинания Империус. Смерть — роскошь, недоступная трофею Темного Лорда.

"Ленивцы ТАЙНО УЧАТСЯ НИНДЗЯТСКИМ ПРАКТИКАМ? Невероятные Кадры Доказывают: Они Готовят МЕСТЬ Человечеству!"

Горькая усмешка срывается с пересохших губ. Ленивцы-ниндзя. А почему бы и да? В мире, где Он правит балом, любая глупость кажется правдоподобной. "Смогли бы они добраться до Министерства? До Него?" — вспыхивает в сознании безумная мысль. Нет. Никто не сможет.

"Ученые в ПАНИКЕ: Обычное Ведро Воды в Вашей Квартире МОЖЕТ УБИТЬ Вас Ночью!"

Рука непроизвольно тянется к пустому пластиковому стакану у ноутбука. "Может, попробовать? Облиться? Утонуть в луже?" Но даже это бессмысленно. Проклятый ритуал! Волдеморт позаботился, чтобы его главный враг существовал вечно в этом аду осознания. Пустота там, где когда-то бушевала магия, ноющая и всепоглощающая, стала постоянным напоминанием о поражении.

Справа вспыхнул в камине огонь. Зеленый. Ядовито-зеленый. Цвет Проклятия, несущего смерть. Но для меня этот цвет давно означал лишь одно: еду. Холодную, безвкусную, серую баланду, теряющую последние крохи смысла в этой реальности.

Тело автономно поднялось. Движения механические, заученные до автоматизма. Взять тарелку. Взять ложку. Сесть на корточки у камина. Есть. Каждый глоток — унижение. Каждая ложка — напоминание о Его власти. "Зачем?" — эхом отзывается в пустой черепной коробке. Ответа нет. Только приказ подкорки: выжить, потому что нельзя умереть.

Рон... Мысль пронзила острее ножа. Рон, обожающий наваристые рагу миссис Уизли, трескающий сэндвичи с ветчиной... Он бы скривился от этой бурды. Джинни... Ее смех... По щекам потекли горячие слёзы. Я даже не пытаюсь их смахнуть. Слезы такая же часть наказания, как и еда.

Доесть. До последней крошки. Должен. Затем — вылизать тарелку до скрипа. Только потом, положив ее обратно в угасающий зеленый огонь, я получаю право вернуться к мерцающему экрану. К своему окну в мир, который я погубил.

Камин тухнет окончательно, поглотив посуду. Давящее присутствие Его воли ослабевает, оставляя послевкусие горечи и тлена. Я возвращаюсь обратно на табурет, к экрану. Этот электрический свет — моя связь с тем, что еще шевелится за пределами моей каменной гробницы. Вся мебель, кроме стола, табурета и матраца на голом полу, давно превратилась в щепки в первые месяцы бессильной ярости. Горшок в углу — вот и весь санузел. Возможно, эльфы все еще наведываются убирать — вони нет. Только запах отчаяния, въевшийся в стены.

"Ваша СЕМЬЯ НЕДОПОЛУЧАЕТ 300% СЧАСТЬЯ? Ученые РАСКРЫЛИ: Обычная ДВЕРНАЯ РУЧКА в Вашем Доме — СЕКРЕТНЫЙ ГЕНЕРАТОР СЕМЕЙНОЙ ГАРМОНИИ!"

Заголовок вцепился в сознание когтями. "Семья". Слово-призрак. Слово-пытка. Я машинально кликаю и читаю идиотскую статью. Потом перехожу в комментарии. И там, среди восторженных отзывов о "чудо-ручках", что-то внутри надламывается. Горечь, злость, невыносимая боль прорываются наружу. Пальцы сами начинают стучать по клавишам:

Harry_Scar "Семья? Красивая сказка для тех, кто не знает, как легко она рассыпается в прах. Кровь — это лишь жидкость, что льется на камни. Преданность — кинжал, который однажды ранит. Семья умирает первой, а тебе остаётся лишь гнить в одиночестве среди руин поражения."

Отправил. И резко захлопнул крышку ноутбука, словно обжёгшись. Темнота мгновенно поглощает комнату. Но она ничто по сравнению с тьмой, нахлынувшей изнутри.

Больше нет сил сдерживать лавину. Они пришли. Гермиона с ее умным взглядом и непослушными волосами. Рон — верный, вечно голодный, готовый на все. Невилл, ставший героем. Джинни... Огонек, погасший слишком рано. Лица мертвых друзей, замученных Им на моих глазах в этой самой комнате. Его визиты через камин были адом наяву. Сначала — члены Ордена. Потом — просто знакомые мне люди. Каждая вспышка зеленого пламени — предвестник новых криков, новых пыток, нового мертвого взгляда, обращенного в мою сторону с немым вопросом: "Почему не спас?" Я кричал, рвал на себе волосы, бился головой о стены. Пока Он не усмирял меня Империусом, заставляя наблюдать молча, с открытыми глазами. Пока не кончились слезы. Пока не осталась только эта ледяная, всепоглощающая пустота.

Последним был Драко. Два года назад? Или три? Время спуталось. Он притащил сюда бледного, избитого Малфоя. "Твой злейший враг, Поттер! Оказывается, крыса! Смотри, как гибнут предатели!" Драко даже не смотрел на меня. Его глаза, полные презрения, были устремлены только на Волдеморта, когда зеленый свет Авады погасил и их. Именно его смерть становится последней каплей, добивающей меня.

После этого Он не приходит. Просто еда. И тишина. Забвение. И этот проклятый ноутбук — подарок, оплаченный чьей-то болью? Или часть изощренной пытки — осознавать свое абсолютное, беспомощное ничтожество? Ведь я даже не знаю, что твориться с Миром Магии во главе которого встал Тёмный Лорд.

Внезапный писк ноутбука привлекает моё внимание. Резкий, назойливый звук в гробовой тишине. Меня будто ударило током. Сердце, казалось, забывшее, как биться, судорожно екнуло. Словно в трансе, я открываю крышку. Слепящий свет экрана бьёт по глазам. Под моим ядовитым комментарием о семье горит новый ответ:

Tsuna_10 "Ваши слова... они звучат так, будто вы держали эту боль в руках. Верить во что-то после такого... невероятно трудно. Я... тоже долго не верил. Думал, семья — это клетка. Что я только подведу всех, кто попытается ко мне приблизиться. Что я слишком слаб, слишком неуклюж... чтобы быть кому-то нужным."

Едва дочитал, как приходит ещё один комментарий.

Tsuna_10 "Но потом... я встретил людей. Они не отвернулись от меня. Даже когда я кричал, чтобы они ушли. Они... просто стояли рядом. И однажды, когда всё стало по-настоящему страшно, я понял: семья — это не только те, с кем ты связан кровью. Это те, за кого ты готов сгореть дотла. Буквально. Отдать всё, даже шанс спастись. И те, кто сгорит за тебя. Даже если это выглядит безумием. Даже если шансов — ноль. Эта решимость... эта ярость защитить то, что дорого, любой ценой... вот что скрепляет настоящую семью. Вы не одиноки в своем одиночестве. Поверьте."

Я с неверием смотрю на слова. "Сгореть дотла". "Ярость защитить". Что знал этот "Tsuna_10"? Кто он такой? Наивный идеалист, вещающий из своего уютного мирка? Или... В его словах нет пафоса, нет снисходительности. Лишь какая-то неуклюжая, но искренняя попытка понять. Попытка протянуть руку через бездну отчаяния. Это так... ново. Странно. Невыносимо.

Что-то отозвалось в мертвой груди — не боль, а скорее... натянутая струна. Я кликнул на ник и стал набирать в ЛС, медленно, каждое слово — усилие.

Harry_Scar "Сгореть дотла... Звучит... красиво. Как сказка. Но что, если у тебя отняли даже дрова для этого костра? Отняли всё, что могло что-то изменить. Оставили только пепел. И вечный холод."

Ответ приходит почти сразу, будто собеседник ждал.

Tsuna_10 "Пепел... Иногда новое пламя разжигают именно на пепле старого. Сила... она бывает разной. Та, что была у меня... она пряталась так глубоко, что я был уверен — ее нет. Что я пустое место. Но она пробудилась. Когда я действительно захотел защитить. Не себя. Их. Всех, кто стал для меня семьей. Даже если цена была... высока."

Пауза.

Tsuna_10 "Вы... вы сейчас в безопасности? Хотя бы физически?”

Вопрос о безопасности застаёт меня врасплох. Я смотрю на голые стены, на холодный камин. "В безопасности"? Нервно рассмеялся. Я в камере. В гробу. Безопасность здесь — иллюзия. Как и надежда…

Harry_Scar "В безопасности? Нет. Но... меня не убьют. Не дадут умереть. Это часть... ЕГО плана… ЕГО наказания..."

Tsuna_10 "Это ужасно. Просто... ужасно. Я не могу представить...”

Длинная пауза. Сообщение появляется медленно, словно Цуна подбирает слова.

Tsuna_10 "Но раз ты пишешь... раз ты дышишь... значит, пепел еще теплый. Значит, искра где-то есть. Держись, ладно? Просто... держись. Я здесь.”

Слова "Я здесь" отзываются странным эхом в пустоте. Я не отвечаю. Но впервые за долгие годы чувствую присутствие кого-то живого рядом. Пусть и по ту сторону экрана. Это не надзиратель. Не мучитель. А... человек.

* * *

Присутствие Цуны в моей жизни стало менять действительность, но не линейно, а рывками, как попытка выбраться из трясины. Иногда я писал ему часами, выплескивая свои воспоминания о прошлом. Слова лились сами, подгоняемые странным ощущением, что кто-то на другом конце экрана действительно слушает, а не ждет повода для насмешки. Цуна отвечал. Не пафосными тирадами, а короткими, осторожными вопросами или простыми: "Это звучит больно" или "Я не могу представить, каково это".

А потом накатывало. Волна ледяной пустоты, звенящей громче любого крика. Воспоминания превращались в ножи. Сама мысль о том, чтобы поделиться частичкой себя, вызывала тошноту. Я захлопывал крышку ноутбука, отшвыривал его в угол матраца и лежал, уставившись в чёрный потолок, часами, днями. Прерывался лишь на обязательную кормёжку. Мир сжимался до размеров этой пустой комнаты.

Но Цуна не исчезал. Когда я, наконец, с дрожащими руками открывал ноутбук вновь, меня встречало простое сообщение: "Ты здесь? Все в порядке?" или "Не торопись отвечать. Я здесь". Ни упреков, ни навязчивости. Просто — присутствие. Как якорь в шторме безумия.

Постепенно паузы в переписке становились короче. Страх перед болью от воспоминаний не исчез, но его начал перевешивать... нет, не голос, а тихий зов этого упрямого присутствия по ту сторону экрана. Ежедневная кормёжка уже не казалась исключительно пыткой, ведь после нее я часто находил сообщение в стиле "Как сегодня? Еда была хоть немного теплой?" или смешное "Ого, пюре из тыквы! Никогда не пробовал. Наверное, вкусно?". Он вытягивал из меня детали, которых я сам боялся…

Harry_Scar "Иногда вспоминаю, как мы втроем сидели в Хогсмиде... Шум, запах сливочного пива..."

Tsuna_10 "Это звучит... тепло. Держись за эти воспоминания. Они — доказательство, что хорошее было реальным. А значит, может быть снова. В каком-то виде.”

Слова Цуны о тепле прошлого обернулись лезвием. В ту ночь сон не принес забытья, а втянул обратно в самую гущу ада.

Он был здесь. Здесь, в этой проклятой комнате. Его высокий силуэт, бледный как смерть, заполнял пространство, давя ледяным ужасом. Перед ним, на коленях, будто связанные невидимыми нитями, стояли они. Рон. Гермиона. Джинни. Невилл. Луна. Даже Драко. Их глаза, полные немого ужаса и — хуже всего — немого вопроса "Почему не спасаешь?", были прикованы ко мне. Я рванулся вперед, но ноги стали ватными, руки не слушались, голос застрял комком в горле. Магии нет. Только пустота, кричащая от бессилия.

Волдеморт усмехнулся. Его палец, длинный и костлявый, поднялся. Знакомый, ненавистный, несущий вечный холод зеленый свет вспыхнул на кончике.

"Начнем с предателя, Поттер?" — шипящий голос разрезал тишину. Палец указал на Драко. Глаза Малфоя, полные неожиданного вызова, встретились с моими на долю секунды. Потом — Вспышка. Зеленая. Тело Драко рухнуло как тряпичная кукла, глаза остекленели, уставившись в никуда. Тихий стон послышался от Джинни.

"Нет! СТОП!" — хрип вырвался наконец из моей груди. Бесполезно.

Палец переместился. К Рону. "Верный пес... как надоел." Рон попытался что-то крикнуть, лицо перекошено яростью и страхом. Зеленый. Рыжие волосы мелькнули в падении.

"РОН!" — закричала Гермиона, дергаясь в невидимых путах. Слезы текли по ее грязным щекам. "Теперь болтливая грязнокровка..." — холодно констатировал Волдеморт. Палец — на нее. Гермиона закрыла глаза. Ее губы что-то шептали. Мое имя? Зеленый. Она упала беззвучно.

Один за другим. Невилл. Луна. Джинни... Каждый взгляд, каждый хрип, каждый зеленый всполох прожигал мою душу насквозь. Я орал, рвался вперед, пытался разорвать собственную грудь, чтобы выпустить хоть каплю магии, хоть искру чего-то, что могло бы остановить это! Но внутри была только черная, леденящая пустота. Он смеялся. Смеялся!

Последним пал взгляд на меня. Красные глаза сверкнули торжеством. Палец поднялся…

* * *

Я проснулся с воплем, задыхаясь. Тело облито ледяным потом. Сердце колотится, как бешеное, пытаясь вырваться из груди. Руки дрожат. В горле ком, а перед глазами все еще пляшут зеленые вспышки, смешиваясь с мертвыми взглядами друзей. Запах пыли и тления внезапно перебило призрачным, но отчетливым запахом... крови? Или это память подкинула кошмарные детали?

Пустота внутри, там, где раньше бушевала магия, ноющая и всепоглощающая, вдруг сжимается в тугой, болезненный узел. Не боль, а ярость. Ярость бессилия. Ярость от того, что даже во сне я не смог ничего сделать. Что Он снова и снова выигрывает.

Слепо, буквально на ощупь, я откидываю крышку ноутбука. От яркого света я толком не вижу букв, но мне не важно. Перед глазами только вспышки Авады и мертвые лица. Пальцы, все еще дрожащие от кошмара и ярости, ударяют по клавишам с силой, грозящей сломать их. Я не думаю о последствиях, о риске, о том, поверит ли Цуна. Мне нужно выкричать эту боль, это бессилие, эту потерю:

Harry_Scar "Ты говорил... о силе, которая пробуждается, когда хочешь защитить. О пламени. У меня... была другая сила. Магия. Ее... выжгли. Дотла. Оставили пустоту. Иногда кажется, что там, внутри... шевелится что-то холодное и мертвое."

Я посылаю сообщение и откидываюсь обратно на матрац, задыхаясь, будто только что пробежал марафон. Сознание пронзает острая, дикая мысль: "Что я наделал? Зачем я это написал?" Но отступать было поздно. Карта была брошена. И теперь остаётся только ждать, как отреагирует тот, кто стал для меня ниточкой в мир живых.

Ответ приходит не сразу. Мне показалось, что прошло уже несколько вновь серых опостылевших дней.

Tsuna_10 "Гарри… Магия? Я сначала подумал, что ты шутишь, но ты не похож на того, кто стал бы шутить о таком… Магия, подумать только! Один мой знакомый был бы счастлив узнать о магии больше… Но сейчас не о нём, а о тебе. Магия… Говоришь, что ее возможно выжечь? Но пламя… Пламя — это другое. Оно глубже. Оно — сама жизнь, сама воля. Его нельзя выжечь до конца, пока человек дышит и хочет что-то защитить. Эта пустота... может быть, это не конец. Может, это... очищенное место? Готовое для нового огня?”

Tsuna_10 "Я... я знаю способ. Очень опасный. Почти безумный. Но если твоя воля защитить дорогих людей сильнее страха, сильнее самой смерти... если ты действительно готов сгореть, чтобы дать им шанс... то есть путь. Вернуться назад.”

Я несколько раз перечитываю ответ. "Вернуться". Слово-мираж. Слово-провокация. Но... Тсуна говорит о защите. О том же самом, о чем кричит каждая клетка моего изуродованного существа. Защитить их. Рона. Гермиону. Джинни. Всех. Спасти. Ярость, внезапная и всесокрушающая, как удар грома в тишине, выжигает остатки апатии. Это не надежда. Нет. Надежда для живых. Это ярость утопающего, увидевшего соломинку. Последний шанс укусить судьбу за глотку. Даже если соломинка — иллюзия. Даже если это новая ловушка.

Пальцы дрожат. Не от слабости. От напряжения. От этого дикого, безумного порыва, вырывающегося из глубин. Я впился взглядом в экран, будто мог увидеть лицо человека по ту сторону.

Harry_Scar "Вернуться? Как? Магия времени? Время... линейно. Незыблемо. Даже если вернёшься, то ничего не изменишь. Я… я уже путешествовал во времени. Пара часов ничего не исправят…"

Tsuna_10 "Не магия. Пламя. Пламя Посмертной Воли. Оно питается именно этим — готовностью отдать всё ради защиты. Сжечь свою жизнь дотла ради шанса для других. С его помощью... можно пробить дыру во времени. Отправить сознание... назад. В свое прошлое тело.”

Я ощущаю себя будто в бреду. "Пламя Посмертной Воли"? "Дыра во времени"? Безумие! Но... но я чувствую, что это правда.

Tsuna_10 "Но это точка невозврата, Гарри. Твое тело здесь... оно не выдержит. Сознание, если что-то пойдет не так... рассеется. И никто не гарантирует, что получится изменить ход событий. Риск... огромный.”

Риск? Я ловлю себя на том, что смеюсь. Громко, надрывно. Риск? Когда ты уже мертв, но вынужден дышать? Когда единственное, что осталось — это ярость и желание переписать самый страшный кошмар? Риск — это награда!

Harry_Scar "Риск? Это не риск, Цуна. Это... подарок. Единственный шанс укусить судьбу за глотку. Даже если это иллюзия."

Tsuna_10 "Не иллюзия, Гарри. Я чувствую твою волю отсюда. Она... горит. Сквозь отчаяние. Я вижу Пламя, которое только и ждет, чтобы разгореться. Если ты готов... я помогу тебе его разжечь. Я проведу тебя. Шаг за шагом."

В словах Цуны было столько заботы и опоры, будто это Сириус или отец говорят со мной. Как в тот день, когда я шёл на смерть в лесу… Но сейчас я чувствую, что путь ведёт не к смерти.

Tsuna_10 "Что скажешь?”

Я смотрю на свои руки. В темноте, озаряемой экраном, вдоль костяшек пальцев слабо, но неоспоримо мерцают крошечные искорки. Оранжевые. Теплые. Живые. Отклик на слова о защите. На предложение руки. На доверие к внезапному другу, нет, брату.

Я вдыхаю полной грудью. Впервые за годы — не пыльный, затхлый воздух, а воздух перед грозой. Воздух перемен. Мои пальцы всё ещё дрожат, когда я печатаю.

Harry_Scar "Да, Цуна. Говори, что делать. Я... я готов. Сгореть. Чтобы они жили."

Tsuna_10 "Хорошо. Слушай меня внимательно. Просто почувствуй свое пламя. Оно уже там. Внутри. Оно — твой проводник. Оно тебя никогда не подведет. Доверься ему. Я буду с тобой. До самого конца. Обещаю."

Я прикрываю глаза и полностью окунаюсь в Пламя. Оно действительно ждало меня, чтобы с радостью принять в свои объятия. Оранжевые искры на руках вспыхивают ярче, освещая на мгновение грязь, шрамы и безысходность последней крепости отчаяния. Последний шанс. Последний вздох. Пламя.

Холод.

Твёрдая поверхность под спиной. Запах пыли и... чего-то химически-чистящего. Знакомое, но давно забытое ощущение тесноты.

Я открыл глаза.

Сначала даже не поверил, что меня окружает не тьма отчаяния, под мерцающим призрачным светом экрана ноутбука… Нет, это знакомая мне тесная, пыльная каморка под лестницей в доме тёти и дяди, где я провел детство. Грубые, косые балки низкого потолка сходятся клином надо мной. На одной из балок закреплена верёвка с лампой. Я потянулся рукой вправо и включил свет. Паук, что плёл свою паутину рядом с лампой, в спешке юркнул в темноту между досок.

Я действительно здесь…вернулся?

Я неверяще поднял руки перед лицом. Маленькие. Тонкие, с выступающими косточками запястий. Без шрамов от неудачных попыток самоубийства… Руки мальчика, каким я был до Хогвартса, до войны. Я сжал кулаки. Хрупкие костяшки. Никакой силы. Только… потенциал.

С каким-то трепетом, почти благоговением, я коснулся лба. Под хаотичной черной шевелюрой почувствовал знакомую линию. Да, вот он. Знаменитый шрам в виде молнии — вечный след от смертельного проклятия Темного Лорда, которое я чудом пережил в младенчестве, сделавший меня «мальчиком, который выжил» и невольной иконой сопротивления. Его самый первый подарок. И в этот раз — последний. Мысль пронеслась ясно и холодно.

Я убью тебя. Прежде чем ты убьешь их.

Едва я дал себе такое простое, но нужное обещание, клятву, я почувствовал ЕЁ.

МАГИЯ.

Воздух вокруг меня загудел. Не слышимо, а ощутимо. Как миллионы невидимых пчел, как статическое электричество, пробегающее по коже. Я замер, боясь пошевелиться, боясь спугнуть это чудо. Внутри, там, где годами зияла ледяная, выжженная пустота, забурлила река. Нет, не река — море после долгой засухи. Каждая клетка моего тела, каждый нерв, каждая частица сознания вдруг погрузилась в живительный океан.

Слезы, горячие и соленые, сами собой хлынули из глаз. Я впился ногтями в ладони, пытаясь подавить рыдание, которое рвалось из груди.

Она вернулась.

Не просто способность колдовать — сама жизнь, вырванная у меня Его ритуалом, вернулась. Я ощутил себя живым, по-настоящему живым, а не ходячим трофеем.

А под этим бушующим океаном магии, словно надежное каменное дно, я ощутил ещё кое-что. Тепло. Не физическое, а внутреннее. Тихое, но невероятно плотное и надежное. Закрыв глаза, я чётко увидел оранжевое свечение где-то в глубине грудной клетки, пульсирующее в такт бешено колотящемуся сердцу.

Пламя Посмертной Воли.

Оно горит не ярко, постепенно затухая. Однако я ясно почувствовал, что оно отзовётся, когда будет нужно. Теперь оно со мной навсегда.

«Я здесь. Ты не один», — пламя напомнило мне о Цуне, оставшемся в том страшном будущем.

Мысль о друге принесла острую боль, но пламя в ответ лишь сжалось, излучая еще больше тепла и решимости. «Двигайся. Используй шанс. Для себя. Для них».

Постепенно эйфория стала утихать, и я услышал настойчивый стук в дверь своего чулана.

— … несносный мальчишка! Быстро на кухню!

Резкий, как удар хлыста, голос тети Петуньи вызвал новую волну воспоминаний. Ее тощая фигура, вечно поджатые губы и глаза, в которых я всегда видел лишь неприязнь. В том будущем мы расстались с миром, в конце концов поняв боль друг друга. Но это случилось много позже тех времён, когда я просыпался под лестницей. А что теперь?

Я прислушался к себе в поисках ответа. Пламя подбадривающе обдало теплом. Я ясно понял, что не испытываю детской ненависти ни к тете, ни к ее мужу и сыну… Семья… Такая странная, даже больная… но кровная семья.

— Долго мне ещё ждать?! У нас нет столько времени! Или ты выйдешь сам или я зову Вернона! — кажется тётя начинает терять терпение.

Я осторожно встаю, на маленьком столе, который только если чудом был втиснут в эту каморку, нахожу очки. Хоть что-то привычное. Потому что тело ощущается крайне странно. Такое же полуголодное, как и в последние годы моей жизни, но даже в Его тюрьме я чувствовал своё тело лучше. Надо будет подумать об этом. Сейчас же я надеваю первые попавшиеся под руку вещи, которые, как мне помнится, на мне смотрятся абсолютно одинаково, подчёркивая мою ничтожность на фоне окружающих.

Дверь в чулан, удивительно, оказалась заперта на шпингалет изнутри. Я и забыл о таком моменте… Как многое я помнил и понимал неверно?

Выйдя, краем глаза отметил, что щель для писем на входной двери уже забита доской. Значит я вернулся в момент раскрытия тайн о магии. Хммм… Очень интересное и перспективное время…

Я прошёл на кухню. Дяди и Дадли, обожаемого в этой семье сына и моего главного мучителя детства, еще нет. Тётя стоит ко мне спиной и переворачивает бекон на сковороде. Жир шипит, наполняя воздух тяжелым, приторным запахом, так непохожим на ту серую, холодную жижу, что была моей единственной пищей в том мире. Настоящая еда. Мысль кажется странной, отстраненной.

— Смотри за беконом. Мне едва удалось уговорить Вернона повременить с отъездом. Хотя бы ланч надо собрать, — Петунья начинает суетиться на кухне, открывая ящики и извлекая из них хлеб, печенье, фрукты и другие припасы. Ее движения резкие и нервные, выдают страх, который она пытается задавить привычной хозяйственностью. — А всё из-за этих ненормальных!

Я молча встал у плиты. Бекон трещит на сковороде, жирные брызги летят на конфорку.

Смотри.

В прошлой жизни это слово заставило бы меня вздрогнуть. Сначала из-за страха получить оплеуху за подгоревший кусок. А потом из-за ЕГО холодного “смотри” и очередной Авады…

Пламя потеплело в груди. “Я здесь”. Едва нахлынувшие воспоминания отступают. Он в прошлом. Бесчисленные Авады в прошлом. Я здесь. Я могу всё исправить, всех спасти! А сейчас мне нужно привыкать не жить прошлым. Смотри. Здесь и сейчас.

Я беру лопатку и переворачиваю сочные ломтики.

— Тётя Петунья, — голос звучит непривычно ровно, без каких-либо эмоций. Я все еще не решил, как относиться к родственникам. — О каком отъезде вы говорите?

Она резко оборачивается.

— Ты ещё смеешь спрашивать?! — В ее глазах я увидел гнев. А ещё какую-то обиду?..- Это всё из-за тебя! Из-за твоей… твоих странностей! — последнее слово она будто выплюнула и вернулась к подготовке бутербродов. — Вернон будто с ума сошел из-за этих бесконечных писем. Соседи начали задавать вопросы! Правильно всё, уедем. Сегодня. Куда угодно. Лишь бы подальше от этого... этого кошмара! — Ее голос дрогнул, но руки продолжают привычно складывать хлеб, колбасу и листья салата.

От кошмара…Горькая усмешка шевельнулась внутри. Знала бы она какой кошмар ждёт всех, если ничего не удастся изменить. Эти письма — не кошмар. Это спасательный круг.

Я больше ничего не спрашиваю. Спокойно беру приготовленные яйца и разбиваю их рядом с уже готовым беконом. Моё молчание, моя неестественная, недетская собранность, видимо, смущают ее больше криков.

Наблюдение.

Пожалуй, сейчас это единственная верная стратегия. Дурсли — перепуганные зверьки, которые вынуждены выбраться из своей норки в угоду уже подготовленному сценарию. Интересно, раньше я не думал об этом периоде в своей жизни, как о чьём-то сценарии… Но ведь столько писем…

Мои размышления прерывает влетевший в кухню дядя Вернон, массивный мужчина с багровеющим от волнения лицом и невероятными усами, похожий на разъяренного моржа. Он не обращает на меня внимания, сразу подходит к тёте.

— Петунья! Оставь ты эти бутерброды! Иди и собери самое необходимое из вещей! Никаких чемоданов. Уезжаем прямо сейчас! Я нашел место! Идеальное! Ни одна сова туда не долетит! Ни одно письмецо! — его глаза блестят, как будто он выиграл главный приз в лотерее.

Он оборачивается и замечает меня.

— А ты! — шаг ко мне, привычно нависая, пытаясь задавить массой. — Что стоишь, как истукан? Поедешь с нами, и чтобы ни звука! Никаких вопросов! Никаких... странностей! — Последнее слово он произносит с особым омерзением, тыча толстым пальцем мне в грудь.

В момент, когда палец дяди почти касается меня, оно случилось. Непроизвольно. От сжатой внутри ярости, от инстинктивного порыва оттолкнуть эту угрозу. Искра. Она мигнула в груди и разлилась по всему телу, будто окружая меня непроницаемым коконом из пламени. Едва видимого человеческим глазом, но явно ощущаемого.

Дядя резко одёргивает руку и удивлённо смотрит сначала на палец, на котором нет ничего необычного, затем на меня.

— Ты... — он в растерянности хрипит, — Что это было? Что ты сделал?

Я опускаю лопатку. Спокойно. Слишком спокойно для ребенка, на которого только что орали.

— Ничего, дядя Вернон, — говорю я ровным голосом, глядя ему прямо в глаза. Взгляд взрослого человека из детского лица. Холодный. Анализирующий. — Завтрак готов. — Отодвигаю сковороду с конфорки.

Он отступает на шаг. Растерянность смешалась со страхом и злобой. Петунья замерла с ножом в руке, ее взгляд мечется между мной и Верноном.

— Никаких... фокусов, — вновь напоминает Вернон, но уже без прежней уверенности. Он ещё раз трогает палец, которым тыкал в меня, как будто проверяя, не обжегся ли. — Слышишь? Никаких! Иначе... — Он не заканчивает угрозу. Вместо этого резко поворачивается к Петунье. — Быстрее! Чемоданы! Через час уезжаем! — вновь переводит взгляд в мою сторону. — И его — с собой! И завтрак!

Он выбегает из кухни, громко топая, стараясь вернуть себе видимость контроля. Петунья смотрит на меня. Взгляд полный ненависти. Она вздыхает и бросается выполнять приказ, достав из шкафчика контейнеры.

Я остаюсь предоставлен сам себе. Запах бекона и страха. В ушах звенит тишина после криков. Моё Пламя среагировало. На угрозу. На ярость. На желание защитить свое хрупкое настоящее ради будущего.

«Слишком явно, — проносится в голове с долей упрека к себе. — Нельзя светиться. Не сейчас. Не здесь».

Но страх в глазах Дурслей... Они явно боятся. И писем и меня. Этим можно пользоваться.

Я осторожно выхожу из кухни, пока тётя не переключилась и не загрузила меня работой. На предстоящий отъезд мне плевать. Хагрид всё равно появится. Меня всё равно заберут. А я и готов.

Я подхожу к входной двери и, присев рядом с заколоченной щелью, замечаю едва пробивающийся свет с улицы. Очень перспективное время... — недавняя мысль вновь напомнила о себе. Перспективное и опасное. Мне нужен план. Нужно понять, как выжать максимум из этого бегства, как подготовить почву.

В груди мирно плещется магия, а пламя обдёт волной поддержки. “Ты не один».

Собралась тётя Петунья с поразительной скоростью. Спустя час мы уже все сидим в машине. Только дядя знает пункт назначения. И я.

Дадли сонно трёт глаза. Его тело еще не знает боксерских тренировок и режима. Мирное время одиннадцатилетнего обжоры… Странно, но я почти… скучал по их обыденности… И совершенно точно я скучал по ним.

Глаза предательски наполняются слезами и я отворачиваюсь к окну. Нельзя показывать слабость. Нельзя, чтобы хоть кто-то узнал, что они — одна из моих уязвимостей. Да, эти вредные люди, которые ненавидят магию.

Мне безумно страшно за будущее. Но я должен справиться. Права на поражение нет!

Телу — одиннадцать. Физически. Его нужно готовить к войне раньше, жестче. Теперь я знаю больше. Знаю, кто друг, а кто — угроза. Знаю, что пока я один… но не совсем.

Слезы текут по щекам, закатываются за воротник, но я не отрываю взгляда от мелькающих за стеклом полей и перелесков. Мы едем окольными путями, минуя населенные пункты. На дорогу мне плевать.

В какой-то момент за окном заморосил дождь. Удивительно, но слезы иссякли. Будто вся тяжесть, страх и сомнения оказались слишком велики для ребёнка. Сама Природа пришла на помощь.

С этой мыслью я забываюсь тревожным, но, к счастью, бессюжетным сном.

Проснулся уже в сумерках. Чувствую себя разбитым, но уже более…более цельным. Более решительным.

Рядом обижено сопит Дадли. Тётя Петунья перебирает что-то в своей сумочке. Дяди в машине нет.

Я хочу уже задать вопрос, но тут возвращается дядя Вернон.

— Все выходим. Я договорился, дальше нас отвезут, — он указывает рукой в сторону, где стоит какой-то старик.

А дальше лодка, скала, шторм. Именно так подсказывают воспоминания.

Мы послушно выгружаемся из автомобиля. Дядя щёлкает замком и машина издаёт грустный звук подтверждающий включение сигнализации. Дадли вторит ему своим всхлипом. Да, пути назад нет.

Мы перебираемся в хлюпающую лодчонку. Тётя выглядит так, будто вот-вот упадёт в обморок, но держится. Удивительная она всё-таки женщина…

Дождь усиливается, превращаясь в сплошную стену. Ветер завывает, шатает лодку, швыряет холодные брызги в лицо. Впереди всё чётче вырисовывается силуэт скалы. А на вершине — хибара. Она походит на раненое животное, что отчаянно цепляется когтями за край пропасти. Каждый порыв ветра бъёт в ее стены, заставляя скрипеть и стонать. Никто, кроме Вернона, не верит, что это убежище.

Едва лодка утыкается в камни у подножия скалы, старик тут же отчаливает, оставив нас наедине с воющей стихией.

Внутри хибары воздух тяжелый, пропитанным солью и гнилью. Обстановка скудная. На мгновение я вспоминаю своё заточение, но тут же отгоняю этот образ. Как минимум тут аж два этажа…

Пока я размышляю, Дадли плюхается на продавленный диванчик, обхватывает колени. Он явно на грани истерики, непривычный к лишениям.

Тётя Петунья нервно теребит платок, глаза бегают от Вернона к только что закрывшейся двери, будто она еще надеется сбежать. Но усиливающийся с каждым мгновением вой ветра отрезает все пути.

Вернон же впервые за поездку улыбается. Широко, безумно, торжествующе.

— О, да! Ветер! Дождь! Ураган! — кричит он, заглушая грохот волн. — Никаких сов! Ни единого письмеца!

Вдруг он оборвал себя, оглядевшись.

— Петунья, организуй ужин. Остатки. Поедим и спать. Я вымотался, — голос командный, но усталый.

Тётя лишь кивает и достаёт из сумочки чудом уцелевшие бутерброды. Как они уцелели рядом с Дадли? Загадка. Удивительно, но мне тоже перепадает бутерброд.

Я сел в самый темный угол, на голый пол, прислонившись к холодной стене камина. Дядя так и не смог разжечь его, но пытался в порыве своей эйфории. А потом махнул рукой и сел рядом с Дадли, поглощая скудный ужин.

В отличие от Дурслей я не боюсь шторма. Шторм снаружи. Внутри меня бушует своя буря — ярость и расчет.

Я всё ещё наблюдаю за Дурслями — за их животным страхом перед несуществующей угрозой писем. За их попытками выглядеть победителями и царями в этой забытой Богами лачуге. Они ведь на что-то надеятся! У меня нет надежды. Сейчас я лишь инструмент для мести, заточенный в тело ребенка.

Тем не менее, ужин прошёл. В тишине.

Все начали расходиться: тётя и дядя на второй этаж, Дадли вновь на диванчик. Все в доме стараются уснуть, отогнав до утра страх. Уснул и я.

* * *

Холод. Знакомый... Не от стен обдуваемой всеми ветрами хибары. Полуразрушенная комната? Стены плывут, сливаются в знакомые очертания моей тюрьмы. Пустота в груди зияет.

Высокий силуэт материализуется из теней. Бледный, как лунный свет на могильном камне. Алые глаза горят в полумраке, наполненные нечеловеческим торжеством.

— С Днем Рождения, Поттер... — ЕГО голос шелестит, как змея по мокрому камню. — Одиннадцать лет? Как трогательно. Как... циклично. Ты снова здесь, прячешься от меня? А твои верные... друзья?

Я пытаюсь бежать, но ноги — ватные. Руки — свинец. Магии нет. Только пустота. Горло сжато.

— Они вечны, Поттер. Вечны в моей милости. Вечны в моей власти. Хочешь поздороваться? — Палец, длинный и костлявый, поднялся. Зеленый огонек вспыхивает на кончике. — Начнем с предателя?

Драко. Бледный. В глазах — последняя искра вызова. Она гаснет под каскадом зеленого света. Тело падает беззвучно. Запах смерти. Откуда-то пробивается звук дождя.

— Нет! СТОП! — я пытаюсь кричать, но издаю лишь неразборчивый хрип. Бесполезно.

Палец перемещается.

— Может быть грязнокровка скрасит твой праздник?

Зелёная вспышка и Гермиона падает, как подкошенный цветок.

Звук дождя смешивается с гулом ветра. Где-то вдали бушует ураган. А передо мной два тела с немым укором в глазах: «Почему не спас?».

Я бьюсь головой о невидимую преграду, рву грудь, пытаясь найти хоть каплю магии, хоть что-то, что остановит это! Внутри — только черная, леденящая пустота. Смех. ЕГО смех! Гулкий, торжествующий, заполняющий вселенную!

Торжество абсолютное. Палец поднимается вновь. Он целится прямо в мой лоб. В шрам.

— А теперь... главный подарок, Поттер. Вечность в осознании своего бессилия. Начинаем... снова. — Зеленый свет разгорается, слепя, заполняя все. Он несет не смерть. Не забвение. Он несет обещание. Обещание вечного возвращения в этот кошмар. Ледяной холод пронзает до костей, сковывая…

* * *

Я просыпаюсь.

Просыпаюсь не с криком. С тихим, захлебывающимся хрипом, будто меня душат невидимые руки. Я, вжимаясь в стену хижины, с силой вгоняю ногти в гнилые доски. Сердце колотится так бешено, что грозит разорвать грудную клетку. По лицу струится ледяной пот. В груди, там, где сейчас плещется магия и тлело пламени, сжимается тугой, болезненный узел. Не боль. Ярость. Ярость абсолютного бессилия. Ярость от того, что во сне ОН вновь побеждал. Перед глазами пляшут зеленые пятна, смешиваясь с тенями хижины. Постепенно пятна гаснут.

Внезапно в темноте ярко, почти ядовито, вспыхивают зеленым светом цифры на электронных часах спящего Дадли. Полночь.

Словно ответ на кошмар. Насмешка. Знак смерти, ставший будильником в этом “убежище”.

Но этот зеленый не убивает, а, просто... светится...Просто механические 00:00.

Сердце, только что колотившееся как бешеное, замирает. Не от страха. От осознания.

БУМ!

Мир взрывается.

Оглушительный, сокрушительный УДАР!

БУМ!

Удар, так похожий на раскат грома, повторяется. Хибара сотрясается до основания, будто в нее врезался таран. На диванчике ворочается, просыпаясь, Дадли. Со второго этажа спускаются дядя и тётя в ночных одеждах. Дядя несёт охотничье ружьё. Кажется, я видел его ещё вечером, но сейчас это не важно. Я с ожиданием и ещё не до конца отступившим страхом смотрю на дверь.

Пауза. А затем…

ХРЯСТЬ!

В дверь ударяют с такой силой, что она слетает с петель и с оглушительным грохотом шлёпается на пол,впуская вихрь дождя и запах моря. В проеме, заливаемом косыми струями воды, стоит тьма. Не абстрактная. Огромная, плотная, заполняющая все пространство.

Сердце на миг проваливается в пропасть старого ужаса. ОН? Неужели ОН нашел меня так скоро? Красные глаза...

Но, нет. В дверном проеме стоит гигантский человек. Это живой человек. Хоть его лица совершенно не видно из-за копны длинных спутанных волос и дикой косматой бороды. Я наконец-то выдыхаю, окончательно отпуская свой ночной кошмар. Это пришла реальность. Та самая, за которую я готов сгореть.

— Хагрид, — имя проносится тихим эхом облегчения, таким громким внутри, что я едва сдержал вскрик. Живой. Он живой. Здесь. Сейчас.

Великан проскальзывает в хибару, задевая головой потолок. Он нагибается, поднимает упавшую дверь и с лёгкостью вставляет ее на место. Шум шторма, доносящийся снаружи, слегка притихает.

Он поворачивается и оглядывает всех.

— Может, заварим чайку? Не так-то просто было досюда добраться…

Я стою и всё не могу поверить. Голос! Теплый, знакомый до боли. Не шипящий шепот кошмара, а сама жизнь. Будто солнце, что восходит после ночи, Хагрид вновь входит в мою жизнь.

Тем временем гость проходит вглубь комнатки, прямиком к диванчику, на котором сидит остолбеневший от страха Дадли.

— Двинься, жирный бурдюк, — говорит Хагрид. В его тоне нет злобы, лишь констатация факта.

Дадли верещит и очень резво соскакивает со своего места. Он убегает к тёте в поисках защиты. Тётя же сама испуганно жмётся к дяде Вернону. То, чего они так боялись, пришло прямо к ним.

Хагрид наблюдает за Дадли смеющимся взглядом, а затем усаживается на освободившийся диванчик, заняв его целиком. Он направляет свой знаменитый розовый зонтик на холодный, мрачный камин.

— Инсендио, — бурчит он.

Щелчок. И — о, чудо! — не зеленый адский свет, выжигающий душу. Веселые, оранжевые языки пламени задорно пляшут в камине, отбрасывая на стены теплые, живые тени.

Я невольно ахаю и отступаю на шаг, в тень. Не от огня, а от его цвета. От его безобидной, домашней сущности. От контраста с тем, что ещё живо в памяти. Пламя в моей груди шепчет тихим, согревающим пульсом. "Смотри. Настоящее. Живое".

Хагрид поворачивает ко мне свою лохматую голову. Его глаза, маленькие и черные, как жучки, щурятся, пытаясь разглядеть меня в полумраке угла.

— Так это ты, стало быть, Гарри, — произносит великан.- Когда я видел тебя последний раз, ты был младенцем, — он давольно улыбается, продолжая разглядывать меня. — Да ты вылитый отец, хотя глаза матушкины!

Эти слова становятся последней каплей, соломинкой, что ломает хребет моему отчаянному самоконтролю.

Эти слова... Их говорила Молли, мама Рона, обнимая меня при встречах. Их шептал Сириус, глядя на меня с гордостью. Их повторял Ремус… Их всех не стало в моем прошлом. Их голоса умолкли. А я... я остался. Я видел, как гаснет их свет.

— Что ты застыл, мальчишка!, — в реальность как нож врывается голос дяди. — Это всё из-за тебя! И этот страшила тут из-за тебя! Вот и общайтесь! С меня хватит! Петунья, Дадли, мы уходим!

Семейство Дурслей скрывается наверху, а я, не в силах больше стоять, оседаю на холодный, грязный пол. Колени сами подтягиваются к груди, руки смыкаются вокруг них в тщетной попытке сдержать бурю. Но сдержать ее уже невозможно. Глухие, захлебывающиеся рыдания вырываются наружу.

Слезы текут ручьями, смешиваясь с грязью на лице, капая на старую, потрепанную футболку. В этот момент мне абсолютно всё равно. Всё равно на то, что я выгляжу слабым, жалким ребенком. Всё равно на чьё-либо мнение. Это слезы не ребенка. Это слезы человека, дошедшего до точки. Слезы о всех потерях, о всей боли, о том невыносимом грузе, который я принял решение пронести, и который, наконец, хоть на миг, могу разделить с кем-то, кто несёт кусочек того мира, который я поклялся спасти.

— Плачь, маленький, — я не заметил, как Хагрид подошел ко мне и присел рядом. В его голосе я слышу неожиданного много понимания и грубой нежности. — Я, конечно, не ожидал такого приёма, — добавляет он, слегка растерянно, — но, коль надо выплакаться, то плачь. Видать, на душе накипело.

На периферии сознания я отмечаю, что Хагрид начал рыться в недрах своего пальто. Вскоре я увидел протягиваемую мне простоватую картонную коробку, перевязанную ярко-желтой лентой.

— ...и, это, поздравляю тебя с днем рождения! У меня есть кое-что для тебя. Я, кажись, ненароком присел на него, но вкуса это не испортит.

Я поднимаю голову, пытаясь сквозь пелену слез разглядеть подарок. Руки дрожат, когда я принимаю коробку. Неловко, осторожно, я развязываю бант и снимаю чуть помятую крышку. Зеленые буквы на действительно помятом шоколадном торте: "С Днем рождения, Гарри". Простые слова.

В груди расцветает цветок невероятной благодарности. Что в прошлой жизни, что в этой, Хагрид протягивает мне руку и ведёт на Путь. Сложный путь к моей цели.

Я как можно осторожнее ставлю коробку на пол, рядом с собой, а потом... Потом я просто бросаюсь вперед. Не думая ни о чём. Не сомневаясь. Вскакиваю и утыкаюсь лицом в его промокшее, грубое пальто, в густую, мокрую, пахнущую дождем, бороду. Рыдания становятся громче, отчаяннее, но теперь в них не только горечь, но и облегчение. Крайнее, истощающее, но облегчение. Здесь, в этом объятии великана, в этом запахе настоящего, а не тлена, в тепле живого огня в камине — здесь было начало. Настоящее начало. "Я здесь. Все по-настоящему".