Гарри Поттер и семь искушений (джен)

Тихий, забытый коридор в северном крыле Хогвартса дремал в полумраке, будто сам замок решил спрятать его от посторонних глаз. Сквозь высокие пыльные витражи просачивался бледный свет зимнего утра, дробился на мутные полосы и ложился на стены, изрезанные трещинами времени. Камни здесь дышали холодом, а в воздухе стоял густой, вязкий запах старой магии — как аромат книг, веками хранящихся в запертых шкафах, и лёгкая нотка сырости, словно стены помнили дождь, прошедший ещё при основателях школы.

Гермиона шла быстро, прижимая к груди лист пергамента со списком заклинаний и названий редких томов, которые Гарри попросил её найти. Пальцы то и дело разглаживали край бумаги, пока в голове она мысленно перебирала полки и разделы: «Если я смогу отыскать что-то о магических щитах… это может спасти ему жизнь на Турнире».

Но привычный ряд коридоров вдруг оборвался. Вместо поворота к следующей секции библиотеки — узкий тупик, о существовании которого она не подозревала.

В полутьме притаилась низкая дверь, почти скрытая за тенью старой винтовой лестницы. Деревянная поверхность была изъедена временем, а потускневшая медная ручка холодила кожу. Когда Гермиона потянула её, петли скрипнули так протяжно и глухо, что этот звук, казалось, растворился в глубине замка.

За дверью оказался крошечный чулан, где пыль лежала плотным слоем, как нетронутый снег. Здесь пахло сухим временем, старой тканью и чем-то металлическим, чуть терпким, будто от магии, давно замкнутой в узком пространстве.

В дальнем углу стояло зеркало — высокое, почти вровень с дверным проёмом. Бронзовая рама была покрыта переплетением тонких символов и линий, которые казались застывшими, но, если смотреть краем глаза, будто чуть шевелились, перекатываясь в неведомые узоры. Пыль глушила блеск, но не могла скрыть ощущения, что эта вещь не просто создана, а вылита из самой сути заклинаний.

Гермиона, задержав дыхание, шагнула ближе. Едва её взгляд скользнул по поверхности, сердце дрогнуло.

В отражении на неё смотрела она — и в то же время нет. Глаза горели мягким, но властным золотым светом; магия струилась вокруг, как живое пламя, касалась её плеч и волос, делая силу ощутимой почти физически. В этой Гермионе было что-то величественное, неприступное, и за её спиной угадывались смутные силуэты, склонившиеся в почтении.

Она моргнула — и всё исчезло. В отражении стояла обычная девушка с чуть растрёпанными волосами и пылью на мантии.

Сердце колотилось так, что она услышала его в висках. В воздухе осталась странная тягучесть — не угроза, но ощущение, что зеркало ждёт. И что оно знает её глубже, чем она сама готова признать.

В библиотеке царила тишина, густая, как старый бархат, приглушающая каждый звук. Лишь мягкий шелест страниц и редкое потрескивание древесины в полках напоминали, что время здесь всё ещё течёт. Воздух был пропитан терпким ароматом старого пергамента, магического лака, которым веками пропитывали полки, и едва уловимым запахом пыли, поднятой в движении.

Гермиона сидела в дальнем зале, за массивным дубовым столом, где хранились книги, к которым редко прикасались даже преподаватели. На страницах перед ней тянулись строгие строки о защитных чарах, выверенные схемы построения заклинаний, аккуратные рисунки. Но её глаза, словно не слушаясь, пробегали по тексту без понимания.

Вместо чертежей щитов в голове вспыхивало другое: золотой свет в собственных глазах, уверенный взмах руки, и магия — послушная, живая, горячая, — стекающая по пальцам, как пламя. Зеркало.

— Просто любопытство, — тихо успокоила она себя, закрывая том. Пальцы чуть дрожали, когда она собирала пергаменты в аккуратную стопку. Через несколько минут она уже шла по знакомым коридорам, и ноги сами выбрали поворот, ведущий к северному крылу. Словно случайно, словно по привычке — но она знала, куда идёт.

Дверь под лестницей поддалась легко, без прежнего скрипа, как будто петли смазали невидимые руки. Внутри пахло всё тем же спёртым воздухом, но теперь в нём чувствовалась ещё и тёплая нота… ожидания.

В отражении она оказалась в зале для дуэлей. Гарри стоял напротив, палочка наготове, взгляд сосредоточен. Но прежде чем он успел поднять руку, её отражение — небрежно, почти лениво — одним движением выбивало у него палочку. Древко ударялось об пол с глухим звоном, Гарри опускался на колени, а в полутени зала слышался шёпот: восхищение.

Гермиона резко отшатнулась, ударившись плечом о дверной косяк. Сердце билось быстро, но не от страха. Это был другой ритм — взволнованный, жадный.

— Я ведь всегда работала больше всех… Неужели… не заслужила? — голос был её собственным, но слова в голове отзывались так, будто их шептало само зеркало.

Вечером она снова попыталась погрузиться в учебники. Но строки расплывались, буквы теряли смысл. Каждый абзац напоминал бледную копию того, что она видела в чулане: настоящая магия, казалось, была там, в золотом сиянии, а не на сухих страницах.

На следующий день она вернулась. Уже не случайно, не из любопытства.

В отражении — дуэль с Дамблдором. Он улыбался с едва заметной горечью, прежде чем сложить руки и принять поражение. И вокруг — залитое светом пространство, полное лиц, на которых читалось признание. Не просто уважение. Почитание.

Мысли о Турнире, о том, как помочь Гарри, о её собственных исследованиях — всё отодвигалось в тень. Мир сжимался до двух точек притяжения: тяжёлых, пыльных книг… и бронзовой рамы, поблёскивающей в темноте чулана. И всё чаще она ловила себя на том, что вторая тянет сильнее.

Ночь обволакивала Хогвартс, как густая мантия. Замок дышал во сне: где-то вдалеке глухо хлопала рама окна, доски пола издавали жалобный скрип под нечеловечески лёгкими шагами привидений, а тусклые светильники, чутко реагирующие на движение, мерцали ленивым светом в пустых коридорах.

Гермиона двигалась осторожно, с той уверенностью, которая приходит после недель наблюдений. Она знала, как проскользнуть мимо привидений, как Пивз обходит этажи, и какие портреты предпочитают не вмешиваться, если не смотреть им в глаза. Плащ не скрывал её, но напряжённая тень от прежней добросовестной ученицы делала её почти невидимой.

Дверь под лестницей, в том самом забытом коридоре, распахнулась беззвучно. Воздух внутри не изменился — всё тот же запах сухой пыли, едва уловимой ржавчины и чего-то древнего, неописуемого. Место, которое будто не имело времени.

Зеркало стояло, как и прежде, в углу, но теперь оно казалось… ожившим. Бронза поблёскивала мягче, символы по краям медленно пульсировали, словно следя за ней. Гермиона встала перед ним, сжав палочку. В этот раз — не просто смотреть.

Она начала с простого: «Экспеллиармус», затем «Протего», «Сту́пе́фай». Движения — точные, выверенные. Но каждый жест она сравнивала — нет, сопоставляла — с той, другой Гермионой. В отражении магия лилась, как вода, изящно и легко, каждое заклинание звучало как музыка. В реальности же — рывок, пауза, осечка. Чары работали, но казались грубыми.

Раздражение нарастало. Она взмахнула палочкой снова, и снова. В зеркале её двойник делал то же — но с идеальной грацией, с тем светом в глазах, от которого трепетали стены. Она злилась. Не на себя. На границу. На медлительность. На несправедливость.

«Почему я не могу быть такой же?» — эта мысль впервые пришла не как упрёк, а как вызов. Как вопрос, требующий ответа.

«Я ведь всё делаю правильно. Я заслуживаю больше.»

Сцены за зеркалом начали меняться. Не просто дуэли. Аренды, залы, трибуны. Люди стояли в молчаливом почтении, в отражении министры и маги склоняли головы перед её словом. На свитках значились указы с её подписью. Плакаты с её изображением висели в витринах книжных магазинов. Флаг с символом её имени развевался над башней.

Она чувствовала тяжесть власти. И сладость признания.

Но в реальном мире всё трескалось.

— Ты что-то скрываешь, — однажды сказал Гарри, устало глядя на неё. — Ты больше не с нами, Гермиона.

— Я тренируюсь, — холодно ответила она, не поднимая глаз от книги. — В отличие от некоторых, кому всё достаётся просто так.

Гарри молча отвернулся. Воздух между ними стал густым, как перед грозой.

Рон же просто сказал:

— Ты даже слушать нас перестала. Как будто мы помеха тебе.

Она вспыхнула:

— А может, и помеха!

Пауза. В груди кольнуло что-то — сожаление? обида? — но всё это смыл лёгкий взгляд из зеркала. Там отражение кивнуло ей одобрительно. Не с презрением, нет. С пониманием. Словно говорило: «Ты растёшь. Ты готова к большему.»

И однажды… зеркало изменилось.

Когда она пришла глубокой ночью, зеркало уже будто ждало её. В отражении — не просто сцена, не просто образ. Она сама стояла там, вытянув руку, из пальцев которой струилась не магия, а сама суть власти. И в этот раз отражение… улыбнулось. Легко. Обнадёживающе. И — протянуло к ней руку.

Рука была не просто отражением. Она двигалась навстречу, сквозь стекло. Мерцала. Манила. Ждала.

"Если я стану этой… наконец-то всё будет правильно."

Мысль прозвучала спокойно. Без пафоса. Без страха.

И от этого стало особенно страшно.

Библиотека спала. Огромное пространство, дышащее вековой пылью, укрывалось полумраком и тишиной, нарушаемой только мерным потрескиванием воска на свече. Где-то на галерее невидимо скользнули перья призрачного сквиба — но Гермиона даже не вздрогнула. Она сидела в дальнем зале, в самом сердце библиотеки, окружённая записями, как бастионом из старых истин.

Перед ней лежал исписанный пергамент: наброски теорий защиты от ментальных воздействий. Она перечитывала строки, подчёркивая знакомые слова, но взгляд то и дело соскальзывал в пустоту. Мысли дрожали — не от усталости, а от предчувствия. Она старалась убедить себя, что осталась здесь ради знаний. Ради Гарри. Ради дела.

Но пальцы всё же потянулись — неуверенно, как у сомневающегося заклинателя. Они скользнули по краю стола, будто подтверждая невидимое решение. Тихо, почти неслышно, Гермиона встала. Мантия зацепилась за угол стула, но она ловко освободилась и вышла, стараясь не глядеть на то, что оставляет позади.

Коридоры теперь не казались пугающе тёмными — наоборот, они стали почти уютными в своей безлюдной тишине. Она шла уверенно, шаг за шагом, будто каждый вечер протаптывала эту тропу. Портреты даже не открывали глаз: то ли узнавали её, то ли уже привыкли.

Дверь под лестницей встретила её, как старый собеседник. Ручка была холодной, но податливой. Внутри стоял тот же запах: металлический налёт, смешанный с ароматом старых чар, как пыль заклинаний, давно забытых. Зеркало ждало.

На этот раз отражение было ближе, чем когда-либо. Блестящие волосы обрамляли лицо без изъяна, глаза сияли знанием, не знающим сомнений. За спиной — колоннада, сцена, трон — всё размыто, но чувственно внушающее: это твой мир, если сделаешь шаг. Рука отражения тянулась к ней, будто приглашая вернуться домой.

Гермиона стояла, почти не дыша. Всё в ней звенело от напряжения: словно магия в зеркале отзывалась в её жилах, искрилась под кожей. Рука дрогнула — ещё немного, и касание будет…

Но издалека донёсся глухой стук шагов. Знакомые.

— Гермиона! — голос Гарри, неуверенный, насторожённый.

— Да она точно опять в своих книжных норах, — буркнул Рон. В его голосе сквозило раздражение, но под ним — тревога. Забота.

Гермиона замерла, как будто ей дали пощёчину. Отражение перед ней не исчезло — напротив, стало ярче, как будто ревновало к миру снаружи. Но в голове вспыхнуло другое изображение: не сияющая, не всесильная — а обычная девочка. Мокрые после дождя волосы, книга, зажатая в руках, и испуганно-упрямый голос, которым она впервые представилась: «Я — Гермиона Грейнджер. И я могу помочь.»

Та девочка не знала, что будет лучшей. Она просто старалась. Без магии — только с верой, трудом и решимостью.

Гермиона с усилием сделала шаг назад.

— Сила без усилий… — прошептала она. — Пустая иллюзия.

Она подняла глаза и встретилась взглядом с отражением. Оно всё ещё улыбалось — но теперь улыбка казалась чужой, чуждой. Блестящей оболочкой, под которой пустота.

— Ты — не я, — произнесла Гермиона. Тихо. Но каждый звук отозвался в камне, в зеркале, в самом воздухе.

Отражение замерло. Затем, как пар над зельем, начало растворяться. Свет потускнел, лицо стало расплываться, как в воде, и исчезло, будто его и не было. Рама зеркало померкла, потемнела — стала просто старой бронзой, тусклой и покрытой пятнами времени.

Гермиона сделала глубокий вдох. Словно из долгого, затянувшегося сна. Она вышла из чулана, не оглядываясь, и подняла палочку. Её движения были не идеальны, но точны. Неказистые, но живые. В воздухе закружились линии защитного плетения — она сама их придумывала, не взяв ни из одной книги.

Щелчок — и дверь закрылась. Камень чуть дрогнул, на поверхности проступили тонкие знаки: сложные, переплетённые, незаметные. Надёжные. Скрывающие.

Гермиона обернулась, прощаясь. И на мгновение ей показалось — в коридоре зашевелилась тень. Но, возможно, это был просто сквозняк. Или кто-то, кто больше не имел силы выйти из зеркала.

В библиотеке вновь царила тишина. Лишь шелест страниц да еле слышный скрип пера нарушали покой, будто сама магия замерла в ожидании. На дубовом столе перед Гермионой высилась неуклюжая башня из книг — древние фолианты с кожаными переплётами, испещрённые пометками на полях, пожелтевшие свитки, хранящие заклинания, которым, казалось, уже никто не обучает. Поверх них лежали её собственные конспекты — строчки, выведенные точным, сосредоточенным почерком, строчка за строчкой, как ступени вверх, к пониманию, к защите, к победе.

Гермиона склонилась над пергаментом, глаза пробегали по сложным формулам, губы еле заметно шевелились — она вслух проверяла точность перевода. Каждый жест, каждое движение выверено и знакомо до боли: вот она переписывает для Гарри заклинания, которые могут спасти ему жизнь в следующем испытании Турнира Трёх Волшебников. Не зеркала, не иллюзии — настоящая помощь. Осязаемая. Живая.

Из коридора доносился гул голосов. Кто-то громко хохотнул, потом воскликнул что-то о драконе и обожжённых бровях. Смех, шарканье ног, торопливые шаги — звуки повседневной Хогвартской жизни, той самой, за которую стоило бороться. Мир шёл вперёд. Он не нуждался в героизме с отражением — он нуждался в настоящих поступках.

Гермиона отложила перо. Посмотрела на свои руки — тонкие пальцы, немного дрожащие от усталости, с крошечными пятнами чернил, с лёгкими мозолями от бесконечных пергаментов и тренировок. Ни золотого свечения, ни струящегося магического пламени, как в том образе за стеклом. Только труд. И верность. И разум.

Но в её глазах была другая сила — глубокая, спокойная. Та, что накапливается медленно, как капли воды в пещере. Та, что растёт из сомнений, ошибок и выбора — снова и снова. Та, которой можно доверять.

Где-то далеко, под арками и лестницами, скрытое чарами и тенью, зеркало всё ещё стояло. Одинокое. Забытое. За слоями пыли и сотканной защиты, в глубине старого чулана. Никто не тревожил его.

Но если бы кто-то подошёл ближе и задержался, всмотревшись в мутное стекло, то, быть может, заметил бы — нет, не образ, не лицо, — а лишь крохотную искру, тонкую, как паутинка в лунном свете. Едва уловимый отблеск. Как дыхание, затаившееся в темноте. Как тень желания, которая не исчезает… а ждёт.