Гарри Поттер. Письма из Нигде (джен)

«Старые здания помнят слишком многое. Их молчание не есть покой — это, скорее, ожидание, когда вновь заговорит забытое.»

— из переписки Аргуса Филча с профессором Биннсом (конфискованные документы)

Прошло три дня с тех пор, как я получил письмо — если это, конечно, было письмо в привычном смысле. За это время я убедился, что никто из преподавателей не замечает ничего необычного, даже когда я заводил разговоры, порой намеренно наивные, о происхождении факультетской системы. Мне отвечали с вежливой сухостью, как врачу на приёме — коротко, чтобы не расплескать.

Собрание в Большом зале в ту ночь было посвящено презентации новых курсов по артефактологии. Студенты гудели, разливали тыквенный сок, и всё, казалось, было в привычных рамках хогвартской жизни. Но когда я вышел из зала, ночь встретила меня странным беспокойством.

Воздух в коридорах, по которым я брёл к себе, был тяжёл и пах сырой штукатуркой. Ступени поскрипывали под ногами, и каждый мой шаг будто отзывался эхом не вперёд, а назад — как если бы кто-то незримо следовал за мной, с запаздыванием в долю мгновения.

Уже подойдя к кабинету, я услышал это впервые.

Шёпот.

Он не был голосом в привычном смысле — не звук, а ощущение слов в глубине сознания. Я остановился, прижавшись плечом к холодной каменной стене. Стены Хогвартса говорили — медленно, запинаясь, будто вспоминая давно забытый язык. То, что я слышал, не имело начала или конца. Отрывки фраз:

«…отделён… он был выбран…

…не все возвращаются…

…письма приходят только однажды…»

Я не сразу понял, что направляюсь вовсе не в свою комнату, а к западной галерее, что выходит на разрушенное южное крыло. Это место всегда избегали — не по приказу, а как бы инстинктивно. В нём было что-то неправильно-старое, как в картине, чей кракелюр нарушает форму лиц.

Именно там я увидел её — сову.

Она сидела на подоконнике, среди осколков витража, и смотрела на меня глазами, где не было отражения. Ни лунного света, ни отблеска моей палочки. Она была до неприличия неподвижна.

В её когтях — ещё одно письмо.

Но теперь всё было иначе. Конверт был чёрным, печать — восковая, не золотая, а цвета засохшей крови. Узоров не было, только имя:

ALBUS POTTER

Никакого "Северуса", как будто кто-то вычеркнул ту часть моего имени, что связывала меня с отцовской тенью.

Открыв письмо, я заметил, что почерк был иной. Более прямой, менее витиеватый, как будто тот, кто его писал, делал это в спешке или в гневе. Текст был коротким:

«Если ты открыл дверь, она теперь открыта для тебя.

Время — не союзник.

Следуй за каменным змеем в полночь.

Он покажет тебе начало пути.»

Чернила едва успели высохнуть — и снова исчезли, впитавшись в пергамент, как вода в песок.

Я поднял глаза. Совы не было. Ни звука крыла, ни тени в небе. Только пустое окно и мокрый от росы камень.

Позже ночью, когда башенные часы пробили полночь, я надел плащ и вновь отправился в коридоры. Стены казались ближе, потолки — выше. Всё будто дышало, но слишком медленно, чтобы быть живым.

Я добрался до галереи, откуда было видно старый сад. Там, среди лоз и разрушенных колонн, стояла старая каменная змея — некогда, вероятно, часть фонтана, но теперь покрытая мхом и трещинами.

Как только я приблизился, туман у её основания начал рассеиваться, обнажая круг из камней, выложенный в форме спирали. Свет палочки упал на один из них — и я увидел, что камни светятся изнутри, один за другим, формируя путь — вниз, под землю.

Каменная змея не двигалась. И всё же мне показалось, что её глаза приоткрылись. На краткий миг.

Я стоял на пороге того, чего не мог понять, но к чему уже не мог не идти.

Если то, что я чувствовал, было страхом — он был не мой. Это замок боялся. И, боюсь, знал — почему.