↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Из записей Альбуса Северуса Поттера
«...Никогда не следует пренебрегать тем, что скрывается за привычным. В старых стенах живут не только воспоминания, но и воля к сохранению тайн, гораздо древнее, чем даже сама память.»
— из дневника профессора Биннса (неизданный фрагмент)
Хогвартс встретил меня в утро седьмого сентября, окутанный серым туманом и запахом мокрого камня. Возвращение в стены, где прошли мои юные годы, сопровождалось странным ощущением — словно я не возвращался, а приходил впервые. Ни одно из окон не светилось, и только редкий крик филина нарушал вязкую тишину.
Я прибыл как ассистент профессора Пендлетона, нового преподавателя Защиты от тёмных искусств. Он был человеком нервного склада, с глазами, что всё время бегали, будто ожидая нападения со стороны невидимого врага. Возможно, за годы преподавания в Хогвартсе это чувство становится привычным.
Мне отвели старый кабинет в западном крыле замка, некогда принадлежавший профессору Люпину. Комната была тиха, пыльна и удивительно холодна, будто отрезана от остальной школы.
В первый вечер, разбирая книги и пергаменты, я обнаружил, что стена за полкой слегка дрожит от сквозняка. Отодвинув мебель, я наткнулся на нечто весьма странное — крошечную деревянную панель, отполированную руками, что трогали её, должно быть, столетиями. Присмотревшись, я заметил надпись, выцарапанную на старонорвежском:
"Det som glemmes, vokter seg selv."
(То, что забыто — себя и хранит.)
Любопытство пересилило осторожность. Я надавил на панель — и она подалась внутрь с тихим щелчком. За ней оказался проход: узкий коридор, змеившийся между стен, с каменной кладкой, потемневшей от времени. Свет палочки («Lumos», — едва ли не с извинением прошептал я) открыл старую пыль, щербатые ступени и… письмо.
Оно лежало на выступе стены, как оставленное на подоконнике послание другу. Пожелтевший пергамент, печать — не герб Хогвартса, но изображение пяти переплетённых змей. Пятый хвост терялся в тени — как будто его не дорисовали… или он не желал быть увиденным.
Я сломал печать.
Письмо не содержало ни даты, ни подписи. Лишь фраза, выведенная почти каллиграфической рукой:
«Истинное число факультетов — пять. Найди то, что спрятано в тени Слизерина.»
Чернила начали исчезать, прежде чем я дочитал. В считанные секунды пергамент снова стал пуст. Я вглядывался в него, надеясь, что, может быть, остаточное сияние подскажет мне ещё хоть что-то… но пергамент остался безмолвным, как гробница.
Я постоял в тишине ещё минуту. Воздух вокруг стал гуще, словно стены приблизились ко мне, сужая пространство. Было в этом месте нечто тяжёлое — присутствие, что-то недосказанное.
Покидая коридор, я обернулся. Панель уже не отличалась от остальной стены.
На следующий день я попросил у профессора Пендлетона ключ от архива факультетских записей. Я сослался на интерес к школьной истории. Он лишь кивнул, будто знал, что рано или поздно я туда загляну.
Теперь я записываю всё это в тетрадь, которую никому не показывал. Возможно, потому что не верю до конца самому себе. Или — что более вероятно — не хочу, чтобы кто-то ещё прочёл то, что, возможно, никогда не должно было быть найдено.
Но письмо было. И оно выбрало меня.
«Старые здания помнят слишком многое. Их молчание не есть покой — это, скорее, ожидание, когда вновь заговорит забытое.»
— из переписки Аргуса Филча с профессором Биннсом (конфискованные документы)
Прошло три дня с тех пор, как я получил письмо — если это, конечно, было письмо в привычном смысле. За это время я убедился, что никто из преподавателей не замечает ничего необычного, даже когда я заводил разговоры, порой намеренно наивные, о происхождении факультетской системы. Мне отвечали с вежливой сухостью, как врачу на приёме — коротко, чтобы не расплескать.
Собрание в Большом зале в ту ночь было посвящено презентации новых курсов по артефактологии. Студенты гудели, разливали тыквенный сок, и всё, казалось, было в привычных рамках хогвартской жизни. Но когда я вышел из зала, ночь встретила меня странным беспокойством.
Воздух в коридорах, по которым я брёл к себе, был тяжёл и пах сырой штукатуркой. Ступени поскрипывали под ногами, и каждый мой шаг будто отзывался эхом не вперёд, а назад — как если бы кто-то незримо следовал за мной, с запаздыванием в долю мгновения.
Уже подойдя к кабинету, я услышал это впервые.
Шёпот.
Он не был голосом в привычном смысле — не звук, а ощущение слов в глубине сознания. Я остановился, прижавшись плечом к холодной каменной стене. Стены Хогвартса говорили — медленно, запинаясь, будто вспоминая давно забытый язык. То, что я слышал, не имело начала или конца. Отрывки фраз:
«…отделён… он был выбран…
…не все возвращаются…
…письма приходят только однажды…»
Я не сразу понял, что направляюсь вовсе не в свою комнату, а к западной галерее, что выходит на разрушенное южное крыло. Это место всегда избегали — не по приказу, а как бы инстинктивно. В нём было что-то неправильно-старое, как в картине, чей кракелюр нарушает форму лиц.
Именно там я увидел её — сову.
Она сидела на подоконнике, среди осколков витража, и смотрела на меня глазами, где не было отражения. Ни лунного света, ни отблеска моей палочки. Она была до неприличия неподвижна.
В её когтях — ещё одно письмо.
Но теперь всё было иначе. Конверт был чёрным, печать — восковая, не золотая, а цвета засохшей крови. Узоров не было, только имя:
ALBUS POTTER
Никакого "Северуса", как будто кто-то вычеркнул ту часть моего имени, что связывала меня с отцовской тенью.
Открыв письмо, я заметил, что почерк был иной. Более прямой, менее витиеватый, как будто тот, кто его писал, делал это в спешке или в гневе. Текст был коротким:
«Если ты открыл дверь, она теперь открыта для тебя.
Время — не союзник.
Следуй за каменным змеем в полночь.
Он покажет тебе начало пути.»
Чернила едва успели высохнуть — и снова исчезли, впитавшись в пергамент, как вода в песок.
Я поднял глаза. Совы не было. Ни звука крыла, ни тени в небе. Только пустое окно и мокрый от росы камень.
Позже ночью, когда башенные часы пробили полночь, я надел плащ и вновь отправился в коридоры. Стены казались ближе, потолки — выше. Всё будто дышало, но слишком медленно, чтобы быть живым.
Я добрался до галереи, откуда было видно старый сад. Там, среди лоз и разрушенных колонн, стояла старая каменная змея — некогда, вероятно, часть фонтана, но теперь покрытая мхом и трещинами.
Как только я приблизился, туман у её основания начал рассеиваться, обнажая круг из камней, выложенный в форме спирали. Свет палочки упал на один из них — и я увидел, что камни светятся изнутри, один за другим, формируя путь — вниз, под землю.
Каменная змея не двигалась. И всё же мне показалось, что её глаза приоткрылись. На краткий миг.
Я стоял на пороге того, чего не мог понять, но к чему уже не мог не идти.
Если то, что я чувствовал, было страхом — он был не мой. Это замок боялся. И, боюсь, знал — почему.
«Истинная сила старых вещей — в их молчаливом упрямстве. Они хранят не только форму, но и тень смысла, давно стёртого с поверхности.»
— из дневника Баты Пиндевиспа, исследователя древней архитектуры Хогвартса
На следующее утро Хогвартс выглядел как обычно: сотни шагов, шум голосов, бесконечные повороты лестниц. И всё же за всем этим — как за занавесью, натянутой слишком плотно — я чувствовал другое движение. Молчаливое, будто стены вспоминали обо мне что-то, чего я сам ещё не знал.
Я попытался сосредоточиться на работе. Профессор Пендлетон поручил мне разобрать ящики с защитными амулетами, прибывшими из Дурмстранга. Но даже выцветшие руны и запах ладанника не могли удержать мои мысли от письма.
"Следуй за каменным змеем в полночь."
В полночь я следовал. Камни в саду вспыхивали приглушённым светом, уводя вниз, в сторону давно заброшенного коридора. Я шёл по ним, почти не слыша собственных шагов, пока не оказался у стены, на первый взгляд глухой и ничем не примечательной.
Но я уже учился смотреть внимательнее.
В нише, затенённой сводом, стояло зеркало. Оно было невысоким, словно рассчитанным не на человеческий рост, а на нечто ниже, но не менее значительное. Рама — серебряная, потускневшая, испещрённая крошечными надписями, неразборчивыми даже при свете палочки.
В этом зеркале — в отличие от любого другого — я не увидел отражения. Вместо своего лица я увидел дверной проём.
Он был там, в глубине стекла: старый, из дуба, окованный железом. Поросший плесенью каменный пол уходил за него, во тьму.
И когда я протянул руку, чтобы дотронуться до поверхности, стекло дрогнуло. Не разбилось — именно дрогнуло, как вода, охваченная рябью.
И я прошёл сквозь.
Внутри было темно, и тишина казалась спрессованной. Воздух был тяжёл, будто давно не двигался. Я оказался в зале, что напоминал древний лекционный амфитеатр. Сидения шли полукругами, но всё было покрыто пылью, даже паутина казалась мёртвой. И всё же здесь что-то было.
Я увидел его в центре комнаты — существо или силуэт. Он не стоял — скорее, висел в воздухе, сложенный из тени и осколков света. Мантия колебалась, как дым. Но лица не было — вместо него трещина, сквозь которую едва заметно пробивалась бледная, голубоватая пульсация, как у умирающего заклинания.
Я не мог пошевелиться.
Существо, не делая ни звука, приблизилось. Не походкой, не полётом — оно просто оказалось ближе, как мысль, что внезапно становится явью.
Оно заговорило. Но не голосом.
«Ты — не первый. Но ты — из рода, который не умеет отступать. Это плохо. Для тебя.»
Я попытался говорить, но всё, что вырвалось, — шёпот:
— Кто ты?
Ответ пришёл не сразу. Тень будто медлила, пробуя, как много можно сказать, не сказав ничего.
«Я — остаток. След мысли, отброшенной прочь. Нас таких много. Мы — то, что не вписалось в форму школы. И мы ждали…»
— Чего?
«Того, кто снова откроет путь.»
В тот момент зеркало за моей спиной дрогнуло — я услышал, как с той стороны заколебался воздух. Было ощущение, будто время снова сдвинулось, как шестерёнка, попавшая в паз.
Тень сделала последний шаг ко мне и прошептала — на этот раз в ухо, почти по-человечески:
«Ты читаешь не свои письма, Поттер.»
В следующее мгновение я снова стоял перед зеркалом. Оно было глухо, как прежде. Ни дверей, ни зала — лишь моё отражение, бледное и потное, с глазами, в которых стояла тревога, будто в отражении видели не меня, а кого-то другого.
Я медленно вернулся в свою комнату. Ни один камень не отозвался, ни одно письмо не ждало.
Но я знал: кто-то теперь следит. И кто-то ещё знает, что я сделал шаг туда, где, быть может, следовало бы отступить.
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|