Искаженное отражение (гет)

Сон был черным, бездонным и милостиво пустым. Сознание возвращалось постепенно, медленно, словно всплывая сквозь теплую, тяжелую воду, утяжеленную остатками кошмара. Первым пришло ощущение невероятной мягкости под брюхом и боками. Не камень, не холодный пол пещеры, а что-то податливое, обволакивающее, нежно поддерживающее ее тяжелое, чешуйчатое тело. Пахло чистотой, солнцем, нагретой тканью и едва уловимо тем же сладковатым дымом, но приглушенным, впитавшимся в стены, как запах старого дома.

Мысль о постели мелькнула, еще сонная, липкая, но полная сладкого, обманчивого предвкушения. Ее постель? Дом? Сердце забилось чаще, гулко отдаваясь в новых ребрах. Она не решалась открыть глаза, боясь разрушить этот миг, этот хрупкий островок нормальности. Кошмар о драконах, пещерах, сыром мясе… был просто сном. Страшным сном. Она дома.

Она глубоко вдохнула, ожидая знакомых запахов пыли, старой мебели, соседской кухни…

Вместо этого в ноздри ударил тот же пряный, глубокий аромат — смесь сандалового дерева, воска, сушеных трав и всепроникающей, въевшейся нотки древнего дыма. И еще… запах себя. Не привычный человеческий, а что-то минеральное, отдающее теплым камнем и гладкой чешуей.

Надежда лопнула с тихим хлюпающим звуком где-то внутри. Ледяная волна разочарования и страха накрыла ее с головой. Она медленно, с усилием, подняла тяжелые веки, словно приподнимая каменные плиты.

Зрение подтвердило кошмар. Высокие потолки с темными дубовыми балками. Стены, обшитые резным деревом теплых тонов. Огромное окно с полупрозрачными бумажными вставками, сквозь которое лился поток утреннего солнца, освещая не ее кровать. Она лежала на гигантской, невероятно мягкой лежанке, устланной толстыми стегаными одеялами из прочной, блестящей ткани, похожей на парчу с восточными узорами. Лежанка занимала добрую половину просторной, чуждой комнаты. Вокруг стояла лаконичная, но явно дорогая мебель из темного дерева, с плавными линиями и инкрустацией перламутром. На стенах висели свитки с иероглифической вязью и изображениями горных вершин, окутанных облаками, и силуэтов драконов в стремительном полете.

Она была все еще розовой драконихой. Все еще на этом огромном ложе, в этом доме, вмурованном в сердце горы. Она не проснулась дома. Реальность обрушилась на нее с новой, сокрушающей силой.

И тогда хлынули воспоминания о вчерашнем вечере. О кухне. О тушке незнакомого зверя. О резком запахе свежей крови и сырого мяса, щекотавшем ноздри. О том, как ее челюсти, вооруженные острыми кинжалами-зубами, легко разрывали упругую плоть. О невероятно насыщенном, диком, металлически-жирном вкусе, взорвавшемся во рту. О том, как она поглощала кусок за куском с жадностью первобытного зверя под низкое, успокаивающее мурлыканье матери.

Стыд вспыхнул жгучим пламенем под розовой чешуей, от кончика хвоста до основания рожек. Она почувствовала, как уши прижимаются к черепу, как хвост судорожно поджимается под мягкое брюхо. Ее огромные аквамариновые глаза расширились от ужаса перед самой собой. Она ела это. Сырое. С жадностью. Как животное. Человеческая часть ее сознания корчилась от отвращения. Она зажмурилась, пытаясь стереть картинку, но ярче всплыло ощущение теплой, липкой крови на языке, хруст хряща... Слюна предательски наполнила пасть, вызывая новый приступ тошноты. Она сглотнула, издав тихий, стыдливый булькающий звук.

Элуна судорожно попыталась зарыться мордой в мягкие одеяла, спрятаться, исчезнуть. Шелковистая ткань была приятно прохладной, но не могла укрыть от внутреннего позора. Она замерла, прислушиваясь к стуку собственного сердца, гулкому, как удары молота по наковальне в тишине комнаты.

Тишину нарушили шаги. Легкие, быстрые, почти бесшумные, но отдающие нечеловеческой силой и уверенностью. Они приближались по каменному коридору. Элуна инстинктивно напряглась, каждый мускул под чешуей готовый к бегству или защите. Дверь с легким шорохом раздвинулась в сторону.

В проеме стояла Джейна. В своем получеловеческом облике: статная, высокая фигура, облаченная в переливающийся алыми и золотистыми отсветами доспех, который был ее собственной чешуей, сжатой и уплотненной до вида фантастической латной брони. Темные, как вороново крыло, волосы были убраны с помощью изящных серебряных шпилек с каплями рубинов. Ее лицо было властным, с высокими скулами и острым подбородком, почти человеческим, если бы не глаза — вертикально-щелевые, светящиеся изнутри багровым светом, как тлеющие угли. За спиной ниспадал тяжелый плащ из алой, кожистой материи. Но сегодня в этих змеиных глазах не было вчерашнего гнева или нетерпения. Была мягкость, усталая нежность и глубокая, приглушенная тревога.

Джейна вошла, ее багровый взгляд сразу нашел сжавшуюся в розовый комок на лежанке фигуру дочери. Уголки ее губ чуть дрогнули — не улыбка, но что-то близкое к горькому пониманию.

"Проснулась, маленькая искра?" — ее голос звучал низко, тепло, как глубокое журчание подземного источника. Он был лишен привычной резкости. Она подошла к лежанке и села на ее край. Сила ее присутствия была ощутимой, как давление теплого камня, но не давящей. "Солнце давно перевалило за пик. Пора вставать."

Элуна нерешительно приподняла голову, не смея встретиться с материнским взглядом, все еще сгорая от стыда, который жёг чешую изнутри. Она издала тихий, невнятный звук, похожий на сдавленное "Мфф…".

Джейна мягко положила руку ей на загривок, там, где кожа была особенно мягкой и чувствительной между начинающими твердеть рожками-бугорками. Ее пальцы, покрытые мельчайшими, почти незаметными алыми чешуйками и заканчивающиеся острыми, но сейчас аккуратно подобранными ногтями, совершали успокаивающие, ритмичные поглаживания.

"Не терзайся вчерашним," — сказала она, словно читая мысли дочери сквозь розовую чешую. Ее голос стал еще тише, почти шепотом, шипящим от легкого призвука драконьего "ррр". "Первые дни пробуждения… всегда так. Твое новое тело — оно знает, что ему нужно. Слушай его. Не сопротивляйся." Она замолчала на мгновение, ее пальцы продолжали нежно водить по теплой чешуе. Потом ее голос приобрел новую, стальную нотку. "Но сегодня, маленькая искра, тебе нужно собраться. Быть сильной. Как скала."

Она наклонилась чуть ближе, и в ее светящихся багровых глазах Элуна увидела не только заботу, но и четкое предупреждение, тень глубокой озабоченности.

"Твой отец," — произнесла Джейна четко, делая паузу, чтобы каждое слово врезалось в сознание, — "возвращается. Сегодня." Она мягко, но неотвратимо поймала растерянный, полный страха взгляд дочери. "Он… ждал тебя. Очень долго. Века." Голос Джейны дрогнул на этом слове. "И его терпение… оно иное. Не такое, как мое."

В тишине комнаты, наполненной пыльными лучами солнца и запахом древнего дерева и дыма, эти слова прозвучали как удар бронзового гонга, от которого задрожала сама скала. Отец. Возвращается. Сегодня. Элуна почувствовала, как огромный холодный ком страха снова сдавил ее под грудиной, перехватывая дыхание. Вчерашняя неуклюжесть, неумение ходить на четырех лапах, жадное поедание сырого мяса… и главное — немыслимое, невозможное для нее неумение изменить форму. Что скажет этот незнакомый отец-дракон? Что он сделает? Стыд сменился новой, леденящей до костей паникой. Она невольно прижалась к материнской руке, ища защиты, ее розовый хвост нервно дернулся, как плеть, сбив угол роскошного одеяла на пол.

Слова матери о возвращении отца повисли в воздухе, тяжелые и неумолимые, как горная порода. Паника, холодная и липкая, снова схватила Элуну за горло, сжимая сильнее материнских объятий. Отец. Незнакомый. Могучий. Ждал веками. И он не будет терпеливым. Мысли путались, рисуя грозного исполина из багровых теней пещеры, разгневанного ее беспомощностью, ее недраконьей слабостью. Ей отчаянно нужно было пространство. Воздух. Хотя бы минуту не чувствовать на себе этого багрового, всепонимающего и всевидящего взгляда.

Элуна судорожно сглотнула ком в горле и издала тихий, сдавленный звук, указывая мордой в сторону двери и делая неуклюжий, но понятный жест передней лапой к животу. Нужно выйти.

Джейна взглянула на нее с легкой, почти незаметной усмешкой, но кивнула.

"Коридор налево. В конце — дверь с вправленной синей галькой в рукоять. Не заплутай, искра." — Она указала направление острым ногтем. "И не задерживайся. Завтрак скоро." — В ее голосе снова появилась мягкая, но ощутимая, как натянутая струна, нотка напоминания о неумолимых сроках.

Элуна, стараясь не выглядеть слишком поспешной, спотыкаясь на коротких, еще неловких лапах, выбралась с высокой лежанки и зацокала когтями по отполированному деревянному полу к двери. Выйдя в прохладный полумрак каменного коридора, она почувствовала мимолетное облегчение, как глоток воды в пустыне. Она не пошла к указанной двери. Оглядевшись — высокие своды, мерцающие магическим светом светильники-сферы в нишах, несколько одинаково строгих дубовых дверей — она свернула в противоположную сторону, туда, где коридор уходил вглубь горы.

Дом был огромным, лабиринтообразным и неестественно тихим. Казалось, он спал вместе с древними горами, храня свои тайны. Элуна шла медленно, ее длинный хвост волочился по гладкому камню, издавая мягкий шуршащий звук. Она заглядывала в приоткрытые двери: просторные комнаты с нечеловечески крупной мебелью из камня и черного дерева; зал, где с потолка свисали кристаллы, излучавшие мягкий голубоватый свет; что-то похожее на оружейную с рядами причудливого оружия на стенах. Все дышало немыслимой древностью, сокрушающей мощью и абсолютной чуждостью. Каждая комната, каждый предмет — навязчивое напоминание: ты не дома. Ты — здесь. Ты — это.

Она свернула за неосвещенный угол и остановилась как вкопанная. Перед ней возвышались массивные дубовые двери, украшенные сложной инкрустацией из серебра и темного камня — спирали галактик и холодные звезды. Одна створка была чуть приоткрыта. Оттуда веяло знакомым, но забытым за минувшую ночь запахом — старой бумаги, пыли веков и едва уловимого, озонового электричества. Элуна осторожно просунула морду в щель, толкнула дверь тяжелым плечом.

Библиотека. Огромная, как собор. Высокие своды терялись в полумраке где-то в вышине. Тысячи, десятки тысяч томов в темных кожаных и металлических переплетах заполняли бесконечные стеллажи, уходящие ввысь и вглубь. Массивные столы из черного дерева, покрытые зеленым сукном. В дальнем конце комнаты тлели угли в гигантском камине, высеченном прямо в скале. Свет из узких, высоких окон, забранных решетками, освещал клубящиеся в лучах пылинки, превращая их в золотую взвесь. Воздух был тихим, священным, насыщенным знанием и временем.

Элуна вошла, завороженная, забыв на мгновение о страхе и стыде. Здесь, среди этих бесчисленных книг, она почувствовала слабый, дрожащий отголосок чего-то знакомого. Эхо своей человеческой жизни. Институтская библиотека, запах типографской краски… Она подошла к ближайшему стеллажу, встала на задние лапы, упираясь передними в полку, и попыталась разглядеть названия на корешках. Язык был незнаком, буквы — угловатые, чуждые, как шипы. Отчаяние сжало сердце ледяной рукой. Она не сможет прочесть. Никогда. Она потеряла не только тело, но и слова.

Она потянулась мордой к полке повыше, желая хотя бы прикоснуться к толстому переплету из потемневшей кожи, почувствовать его шершавость. Неловкое движение, неуверенная постановка лапы на скользкий край нижней полки…

Тяжелый фолиант, толстенный, в потертом темно-синем кожаном переплете, стоявший на краю полки прямо над ней, качнулся, сорвался вниз. Он ударился ей по морде тупым углом, оглушив, а затем с оглушительным, гулким БА-БАХ! рухнул на каменный пол, раскрывшись посередине, как гигантская бабочка.

Элуна взвизгнула от внезапной боли и шока, отпрыгнув назад, задев хвостом соседний стеллаж. Она тряхнула головой, оглушенная, в глазах поплыли темные пятна. Облако пыли взметнулось вверх, закрутившись в солнечном луче. Она уже хотела развернуться и бежать, но взгляд упал на раскрытые страницы, освещенные солнцем.

Это были не буквы. Это были символы. Сложные, переплетающиеся пентаграммы, вписанные в концентрические круги и спирали бесконечности, перевитые незнакомыми, угловатыми знаками. Некоторые линии, выведенные серебристой тушью, светились едва уловимым тусклым светом прямо на пожелтевшей бумаге. От них веяло энергией — вибрирующим напряжением, щекочущим ее драконьи нервы, как статическое электричество. Они казались понятными. На каком-то глубинном, инстинктивном уровне. Как будто ее новое тело, ее драконья кровь узнавали их язык.

Любопытство охватило ее сильнее страха и боли. Она забыла про отца, про стыд, про угрозу. Осторожно, стараясь не повредить хрупкие страницы острыми когтями, она присела над гигантской книгой, упираясь передними лапами по бокам от фолианта. Ее глаза, огромные, звериные, но теперь сосредоточенные, с нечеловеческой интенсивностью впивались в загадочные узоры. Она осторожно водила кончиком когтя по серебристым линиям, чувствуя, как по чешуе спины пробегают мурашки, а в груди что-то отзывается низким гудением. Что это? Магические схемы? Карта миров? Древний язык силы? Она уловила ритм, повторяющиеся элементы, скрытую логику в хаосе линий. Мир сузился до старой, пахнущей временем бумаги и таинственных, светящихся знаков. Треск углей в камине, тихие скрипы древнего дома — все отступило, растворилось. Она не заметила, как солнце сместилось, а тени удлинились и сгустились.

Она не услышала, как массивные дубовые двери библиотеки бесшумно, на удивление легко, распахнулись шире.

Она не почувствовала, как в проеме возникла фигура. Высокая, невероятно широкая в плечах, закутанная в тяжелую меховую накидку из шкуры белесого, инеем покрытого зверя. Свет из коридора падал ему за спину, бросая длинную, могущественную тень, которая накрыла Элуну и книгу. Лицо скрывала глубокая тень капюшона и густая, непослушная чёлка пепельно-стального цвета. Он замер, наблюдая: маленькая розовая дракониха, вся в пыли, сосредоточенно изучающая раскрытый фолиант на полу, ее розовый хвост непроизвольно подрагивал от сосредоточенности.

Потом он двинулся. Стремительно, с грацией крупного хищника, но абсолютно бесшумно. Он пересек огромное пространство библиотеки за несколько широких шагов. Элуна очнулась от своего транса только тогда, когда огромная, холодная тень полностью накрыла ее и книгу, а запах морозного ветра, снега и камня ударил в ноздри. Она вздрогнула, резко подняла голову, встретив лишь меховую накидку на уровне своей морды — и в этот момент сильные руки в толстых, потертых кожаных перчатках схватили ее под брюхом и за загривок.

Не грубо, но с невероятной, сокрушающей силой чистой, безудержной радости.

"ЭЛУНА!" — прогремел голос, низкий, мощный, как горный обвал, полный ликования, от которого задрожали стекла в высоких окнах и посыпалась пыль с верхних полок. Он подхватил ее, легко оторвав от пола, как перышко, и прижал к груди, обвитой грубым мехом накидки и ощутимыми под ним твердыми, как скала, мышцами. "Моя искорка! Моя доченька! Наконец-то!"

Элуна завизжала от шока и внезапной боли — его объятия сдавили ребра, перехватывая дыхание, кости затрещали под напором. Она беспомощно болталась в воздухе, короткие лапы бессильно упирались в его туловище, хвост бешено дергался, как пойманная змея. Она видела только грубый мех накидки, массивную серебряную пряжку ремня и в тени капюшона и пепельной чёлки мелькнул овал почти человеческого лица. Высокие скулы, сильный подбородок, покрытый короткой щетиной цвета стали. Но над висками, сквозь пряди волос, ясно виднелись массивные, изогнутые рога пепельно-серого цвета, как у горного козла, но мощнее. И глаза… не точки. Узкие, вертикальные щели, но не темные. Они светились изнутри ослепительно-ярким, холодным бело-голубым светом, как сжатое пламя звезды или дуга молнии. Это был взгляд дракона, вписанный в человеческое лицо.

"Я так ждал! Века! Целые эпохи!" — он тряс ее от восторга, его голос дрожал, как земля перед извержением, переполненный чувствами. Он прижал ее холодной от уличного воздуха щекой к своей шее. Под грубым мехом накидки и перчатками она чувствовала не кожу, а твердые, гладкие пластины, похожие на чешую, но холодные, как полированный мрамор, чередующиеся с участками обычной, обветренной кожи. "Смотри какая! Розовая! Совсем как моя Джейна, когда вылупилась! Ах ты моя радость вылупившаяся!"

Он снова принялся ее тискать — обнимать с сокрушающей силой, встряхивать, гладить огромной заперчатанной рукой по спине и загривку с такой мощью, от которой хрустели позвонки и звенело в ушах. Каждое прикосновение перчаток было грубым, каждое сжатие лишало воздуха. Это была буря любви, обрушившаяся без предупреждения, слепая и всесокрушающая. Не грозный исполин из страхов, а огромный, не знающий меры в своей радости ребенок-титан. Он абсолютно не замечал ее паники, ее беспомощных попыток вырваться, ее драконьего облика, пыли от книги или раскрытого фолианта под ногами. Мир снова перевернулся. Теперь ее захлестнул не страх пещеры и не стыд кухни, а ураган отцовской любви, грозивший раздавить. И ей не хватало воздуха. Совсем. Грудная клетка горела, в ушах звенело нарастающим гулом, а сверкающие щели его глаз в получеловеческом лице казались единственными маяками в этом бушующем море меха, нечеловеческой силы и оглушительной, сокрушающей радости.