Мистер Барроу: Закаты над Йоркширом (гет)

Утро в Даунтоне начиналось не с петухов, а со звона серебра. Ложки, вилки, ножи — целая гора, холодная и неумолимая, ждала на столе в лакейской. Карсон стоял над ней, как жрец перед жертвенником, его взгляд сканировал каждого входящего.

Я вошел, стараясь дышать ровно. Чужая мышечная память вела ноги, поправляла галстук, но внутри все было струной, готовой лопнуть. Не смотреть на О'Брайен. Не смотреть…

— Барроу, — Карсон не поворачивался, его голос был как удар печати на документе. — Ваше вчерашнее опоздание вычтут из жалованья. Сегодня — сервировка стола к завтраку Его Светлости. Анна — серебро. Уильям — фарфор. Вы — контроль чистоты и расстановка. Без ошибок. Дом не терпит небрежности после… вчерашних неурядиц.

«Вчерашние неурядицы» — мой обморок. Спасибо, что не упомянул прямо. Я кивнул, заведя руки за спину, сжимая ладони, чтобы скрыть дрожь.

— Да, мистер Карсон.

О'Брайен уже сидела у стола, ее тонкие пальцы с наслаждением терли ложку о войлок. Ее глаза, черные и невероятно живые, скользнули по мне, как щупальца.

— Надеюсь, голова не кружится, Барроу? — прошипела она, едва слышно, пока Карсон отворачивался к буфету. — А то уроните хрусталь… опять. Неудобно как-то.

Укол. Точно в цель. Старый Томас, видимо, что-то да ронял. Я промолчал, подойдя к стопке тарелок. Лучшая защита — безупречная работа. Взял верхнюю. Белоснежный фарфор, золотая кайма — чашка стоит больше, чем я зарабатываю за месяц. Абсурд. Я сосредоточился на ощущении гладкости под пальцами, на геометрии расстановки. Только бы не уронить. Только бы не дать ей повода.

Работа поглотила утро. Механические движения под пристальным взглядом Карсона и колючим — О'Брайен. Мысли метались, как пойманные мухи. Знание — оружие. Но как его применить здесь и сейчас? Не для заводов. Для себя. Для стартового капитала. Для… нее. Образ Гвен с ее спрятанным учебником всплыл снова. Ей нужны деньги на курсы. На книги. На побег. А мне… мне нужна финансовая независимость. Хоть капля. Хоть проблеск надежды не сдохнуть в этой ливрее.

Идея пришла позже, когда я мыл руки после чистки подсвечников в крошечной раковине для слуг. Кожа на руках — не моя, но ощущения мои — была красной, шершавой от жесткой воды и щелока. Руки служанок и лакеев. Руки, стирающие, чистящие, полирующие. Вечно потрескавшиеся, вечно ноющие. Воспоминания подсказали: в аптекарской кладовке, куда меня иногда посылали за скипидаром или карболкой, валялись банки с ланолином — жирным, пахнущим овцой. Овечья шерсть — основа. Бесплатная, если… позаимствовать немного у пастуха за бутылку дешевого сидра.

Крем. Простейший крем для рук. Ланолин, немного миндального масла (его можно купить в деревне у торговца, недорого), пчелиный воск для твердости (у пчеловода). Знания из ХХI века — базовые принципы эмульгирования. Не косметика для леди, а рабочая мазь для тех, чьи руки — их орудие труда. Дешево, эффективно, незаметно.

План вызвал прилив адреналина, почти панический. Кража? Нет, заимствование. Я верну ланолин… потом. Когда бизнес пойдет. Риск? Колоссальный. Но риск бездействия — медленная смерть в роли Томаса Барроу — был страшнее.

Шанс выпал после обеда. Карсон ушел докладывать Его Светлости о предстоящем визите, О'Брайен затеяла что-то с кружевными манжетами леди Мэри. Я улизнул через черный ход к конюшням. Старый пастух, Джон, курил трубку у загона.

— Джон, — голос звучал неестественно бодро. — Не найдется ли у тебя ланолина? Чуть-чуть? Для… полировки особого дерева. — Ложь лилась легко, слишком легко. Проклятая память оригинала.

Джон хмыкнул, плюнул.

— Для полировки? Ладно, Барроу. — Он достал из кармана засаленную банку. — Держи. А мне… э-э-э… бутылочку доброго эля принесешь, когда будешь мимо трактира?

— Как скажешь, Джон, — я сунул банку во внутренний карман фрака, ощущая ее вес и запах. Первый кирпичик. Или первая петля на шее.

Вечер. Каморка. Дверь заперта на щеколду изнутри. На тумбочке — мои сокровища: банка ланолина, маленький пузырек миндального масла (купил у разносчика, потратив полдня жалованья), кусочек воска. Импровизированная паровая баня — жестяная кружка над свечкой, украденной из запасов. Запах стоял дикий: овечий жир, сладкий миндаль, горячий воск. Я мешал ложкой, стараясь не дышать, представляя, как О'Брайен ломится в дверь с криком «Пожар!» или «Колдовство!».

Получилось… нечто. Густая, желтоватая мазь. Не шедевр парфюмерии, но кожа на моем запястье, смазанная пробником, перестала стягиваться почти мгновенно. Работает. Первая победа. Крошечная, пахнущая овцой, но моя.

Теперь — сбыт. И здесь только один человек вызывал хоть каплю доверия. Вернее, не доверия еще, но… потенциала. Гвен.

Я подкараулил ее утром следующего дня, когда она несла уголь в комнаты для гостей. Ее лицо, запачканное сажей, напряглось при виде меня.

— Мистер Барроу.

— Гвен. — Я огляделся. Коридор пуст. Говори быстрее. — У меня есть… кое-что. Для рук. От трещин. — Я протянул маленькую жестяную баночку, наполненную наполовину. — Сам делаю. Попробуй. Если понравится… можешь предложить другим девушкам. По… шиллингу за баночку. — Цена была грабительской для служанки, но дешевле фабричного. И главное — ее доля. — Твоя комиссия — два пенса с баночки.

Она взяла баночку осторожно, как мину. Карие глаза впились в меня с немым вопросом. Подозрение? Непонимание? Старый Томас торговал бы краденым серебром, а не кремами.

— Вы… делаете? Кремы? — Ее голос был шепотом.

— Экспериментирую, — я пожал плечами, стараясь выглядеть небрежным. — Руки сохнут. Надоело. Думал, другим тоже пригодится. А тебе… деньги на курсы не лишние, да?

Я видел, как это попало в цель. Ее пальцы сжали баночку чуть крепче. Она знала, что я знал о ее учебе. Это было оружием. Но и стимулом.

— Два пенса? — переспросила она, уже деловито.

— Два пенса, — подтвердил я. — И… молчок, понятно? Карсон счел бы это недостойным.

Она кивнула, быстрым движением сунула баночку в карман передника.

— Понятно. Спасибо… мистер Барроу. — И поспешила прочь, оставив запах угля и надежды.

Весь день я ходил, как на иголках. Каждый ее взгляд мне казался оценкой, каждый шепот — обсуждением крема. Аня пожаловалась Карсону на сухость рук после стирки — я чуть не подпрыгнул. Предложи ей, Гвен! Предложи!

Но настоящий удар ждал вечером. Возвращаясь в каморку после последнего обхода, я почти столкнулся с О'Брайен в узком коридоре у черной лестницы. Она стояла, загородив путь, руки в боки, губы в тонкой усмешке.

— Ну и запашок у тебя сегодня, Барроу, — прошипела она, принюхиваясь преувеличенно. — Точно не овцой попахивает? Или… аптекой? Не болен ли опять? Или… химичишь что-то в своей конуре?

Ледяная волна прокатилась по спине. Запах! Я не подумал о въдчивости ланолина и воска! Глаза О'Брайен горели хищным любопытством. Она не знала ничего. Но чуяла кровь.

— Полировал старую мебель для госпитального крыла, миссис О'Брайен, — выдавил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Скипидар и воск. Резковато пахнет, да.

Она фыркнула, не веря ни секунды.

— Полировка? — Ее голос был сладок, как испорченный мед. — Как интересно. А я думала… мыло варишь. Или зелья. Будь осторожен, Барроу. Лекарство легко может стать… ядом. Особенно если не туда попадет. — Она сделала паузу, наслаждаясь моей бледностью. — И следи за своими… экспериментами. Дом не любит посторонних запахов. И посторонних занятий.

Она проплыла мимо, оставив за собой шлейф угрозы и дорогой розовой пудры. Я прислонился к холодной каменной стене, закрыв глаза. Первый шаг сделан. Первый крем — у Гвен. Первые деньги — возможно — впереди. И первый серьезный враг — унюхал след.

Игра усложнилась. Но отступать было некуда. В кармане фрака лежал кусочек воска — твердый, как моя новая решимость. Выжить. Заработать. И пусть эта змея О'Брайен подавится своим зельем. Надо было лишь найти способ варить крем так, чтобы не пахнуть как барашек на рынке. И следить за спиной. Постоянно.