Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Тишина в особняке Агрестов ночью была особого рода: густой, бархатной, почти осязаемой. Она не приносила покоя, а лишь подчеркивала гулкое эхо одиночества, что скрывалось за высокими стенами. Лунный свет, пробиваясь сквозь щели тяжелых портьер, ложился на пол призрачными серебристыми полосами, едва освещая спальню.
Габриэль спал. Его сон, обычно жестко контролируемый и лишенный глубины, в эту ночь оказался владением иных сил. Во сне он снова стоял на утесе, а ветер трепал белые волосы Эмили. Она смеялась, и звук этого смеха был единственной музыкой, которую его душа признавала. Он протянул руку, пальцы уже почти коснулись ее плеча, когда картина распалась, как дым. Утес превратился в холодный мрамор пола, а смех — в навязчивый, предательский шепот эха. Ее лицо, такое ясное мгновение назад, ускользало, растворяясь в небытии, оставляя после себя лишь всепоглощающую, леденящую пустоту. Во сне он закричал ее имя, но звук застрял в горле. И вместо него из его глаз, сомкнутых веками, потекли слезы. Две одинокие капли, горячие и соленые, прокатились по вискам и затерялись в светлых волосах.
Именно этот соленый, насыщенный болью вкус и уловил Нууру. Квами, катающий виноградинку по прикроватной тумбочке, встрепенулся. Голод, вечный и назойливый, заставил его дрогнуть. Но это был не просто голод. Слезы Габриэля… они пахли невысказанной тайной, ничем не разбавленной эмоцией, которой его хозяин никогда не позволял себе в состоянии бодрствования. Соблазн был слишком велик. Осторожно, словно сама тень, он сполз вниз и приземлился на подушку. Габриэль вздрогнул во сне, его лицо исказилось беззвучной гримасой боли. Он поморщился во сне, поворачивая голову в сторону. Нууру замер, ожидая. Когда хозяин снова погрузился в беспокойные глубины сна, квами приблизился к влажному следу на его виске. Крошечный язык коснулся кожи. Эффект был мгновенным: вкус отчаяния и тоски, такой концентрированный и мощный, что у Нууру потемнело в глазах. Он жадно приник к коже, стараясь не пропустить ни капли этого редкого пира.
Но в своей жадности он потерял осторожность. Его маленькое тельце потерлось о щеку спящего, крылья нервно взметнулись, касаясь ресниц. Габриэль проснулся мгновенно. Не так, как просыпаются обычные люди, не медленно и смутно. Его сознание вспыхнуло, как лезвие, обнаженное из ножен. Прежде чем он успел осознать, что происходит, его рука уже сомкнулась вокруг источника движения. Пальцы впились во что-то маленькое, теплое и слегка упругое. Резкий свет ночника ослепил Нууру. Он замер в железной хватке, по телу пробежала крупная дрожь. На его фиолетовой мордочке еще блестели крошечные капельки от слез Габриэля.
Габриэль поднес сжатую ладонь к лицу. Его ледяные глаза, еще влажные от сна, сузились, когда он увидел предательский блеск на фиолетовой коже квами. Он не сказал ни слова. Просто смотрел. Тишина растягивалась, становясь гуще и тяжелее. В его взгляде не было гнева, лишь глубокая, бездонная усталость и что-то еще, что Нууру не мог распознать.
— Ты… — голос Габриэля был хриплым от сна и непривычно тихим, без привычной стальной оправы. — Ты питаешься этим?
Нууру не мог солгать. Не сейчас. Он лишь кивнул, опустив голову. Пальцы, сжимавшие его, не разжались, но и не сдавили сильнее. Габриэль откинулся на подушки, его взгляд уставился в потолок, куда-то в бесконечность, глаза слегка закатились. Он не мог оторваться от сна. Все эти войны с подростками умаяли его. Казалось, он снова видит тот сон, где ему было комфортно и тепло всего на мгновение.
— Они были о ней? — прошептал Нууру, осмелев. Его собственный страх вдруг уступил место любопытству.
Габриэль медленно перевел на него взгляд. Казалось, он вот-вот раздавит квами за эту наглость. Но вместо этого его губы тронула едва заметная, горькая улыбка.
— Не все твои вопросы должны иметь ответы, Нууру.
— Но… они были настоящими, — продолжил квами, чувствуя странную, новую для себя смелость. — Сильными. Я… я такого еще не пробовал.
Габриэль закрыл глаза. На мгновение его маска непоколебимого владыки полностью распалась, обнажив невыносимую усталость одинокого человека. Он снова был тем, кем был в ту ночь — сломленным мужем, стоящим на коленях перед пустотой, которую оставила после себя его Эмили.
— Уходи, Нууру, — его голос прозвучал почти как просьба. — Оставь меня.
Но его рука не открылась. Она так и сжимала квами, будто в этом крошечном существе была единственная нить, связывающая его с реальностью в этот миг полного краха всех его защит. Габриэль снова отвернул голову.
Нууру не шевелился. Он чувствовал, как бьется большое, тяжелое сердце в груди хозяина. Ровный, мерный стук, который вдруг сбился.
— Иногда… даже скалам нужна тишина, — очень тихо сказал Нууру. Это была не услуга, не лесть. Это была просто констатация факта. Габриэль снова посмотрел на него. Гнев, ярость, холодная расчетливость — всего этого в его взгляде не было. Была лишь та самая, обнаженная боль, которую он так тщательно скрывал ото всех, даже от самого себя. Он разжал пальцы. Нууру не улетел. Он остался сидеть на его ладони, смотря на него своими большими, фиолетовыми глазами.
— Спи, хозяин, — прошептал Нууру. — Я никому не расскажу.
Габриэль медленно, почти машинально, положил квами на соседнюю подушку. Он перевернулся на бок, спиной к Нууру, к миру, к реальности. Его плечи напряглись, а затем медленно расслабились, будто с них свалилась невидимая тяжесть.
— Никому, — тихо, уже почти во сне, повторил он, явно с угрозой.
Он не сказал «спасибо». Он никогда бы этого не сказал. Но в тишине комнаты, нарушаемой лишь его ровным дыханием, эти слова висели неназванными, но понятными. Нууру сидел на подушке, наблюдая, как его хозяин постепенно погружается в забытье, на этот раз более спокойное, лишенное призраков. Лунный свет теперь освещал профиль Габриэля, делая его резкие черты чуть мягче.
Когда дыхание Габриэля стало глубоким и ровным, Нууру наконец сдвинулся с места. Он подобрал с простыни еще одну, почти невидимую соленую каплю, последнюю слезу той ночи. На этот раз он ел медленно, с уважением к той цене, которую за нее заплатили. Затем он устроился в складках одеяла рядом с головой спящего человека, на посту. Охраняя не хозяина от врагов, а его боль от посторонних глаз.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|