Грегори Гойл и кровавый ритуал (джен)

Праздничный банкет в Хогвартсе был настоящим вихрем света, звуков и ароматов. Но для Грегори Гойла, который внезапно стал другим человеком, это был ад. Мир вокруг кружился, голоса сливались в гул, а запахи еды, магии и старинного замка мешались в кашу. Голова раскалывалась, и он едва держался, чтобы не упасть лицом в стол.

"Где я? Что это за место?" — эти вопросы проносились в моем сознании, но ответов не было. Вместо этого пришли чужие воспоминания. Вспоминания мальчика, мальчика, которого звали Грегори Гойл. Они обрушились на меня, как лавина, заполняя сознание отрывками сцен из чужого детства.

Особняк семьи Гойл стоял на отдалённой земле, окружённый дремучими лесами, которые всегда казались маленькому Грегори таящими в себе чудовищ. Сам дом, с его массивными каменными стенами и узкими окнами, был словно живой организм, наблюдающий и слушающий. Коридоры были тесными, а воздух в них — застоявшимся, пропитанным сыростью и чем-то ещё — возможно, страхом. На стенах висели массивные портреты предков, лица которых казались застывшими в вечном недовольстве.

Отец Грегори был воплощением силы и жестокости. Его фигура заполняла собой всё пространство, где бы он ни находился. Когда он входил в комнату, казалось, даже воздух становился плотнее. Он редко повышал голос, но его тихий, угрожающий тон был хуже любого крика. Грегори с детства знал, что такое страх. Отец был его первым учителем. Каждый удар, каждое наказание несли в себе урок — слабость непростительна. Однажды, когда Грегори было около пяти, он пролил суп на обеденный стол. Это была случайность, но отец не терпел случайностей. Наказание было суровым и незабываемым. Воспоминание о холоде каменного пола подвала, где он провёл ночь, дрожа от страха, до сих пор отравляло душу мальчишки.

Мать была другим человеком. Она была тенью — тихой и незаметной, словно боялась существовать. Её длинные светлые волосы всегда были аккуратно уложены, лицо — безупречно бледным, словно статуя. Но в её глазах был свет — слабый, но постоянный. Иногда, когда отец уезжал, она рассказывала Грегори сказки, тихо шепча их, чтобы стены не услышали. Она была единственной, кто дарил ему что-то, похожее на любовь. Однажды, когда ему было около семи, мать попыталась защитить его от очередного наказания. За это она получила удар, который уложил ее в кровать на несколько дней. После этого Грегори больше никогда не видел в её глазах прежнего света. Довольно быстро она и зачахла в их хмуром особняке, погибнув во время рождения сестрёнки Гойла.

Поместье хранило в себе свои тайны. Одной из самых жутких частей был подвал. Туда Грегори спускался только с отцом. Там, в тени, проводились странные ритуалы. Отец говорил, что это укрепляет их родовую магию. Маленький Грегори не понимал, что происходит, но ощущал мощь — древнюю, грубую и холодную. Тогда он впервые ощутил, что значит быть частью чего-то большего.

Но были воспоминания, которые оказались более яркими и мучительными. Семья Гойл находилась в огромном долгу перед Малфоями. Этот долг стал не просто финансовым — чтобы покрыть проценты по долгу и сохранить хоть особняк и часть родовой библиотеки, отец Грегори заключил договор. Его сын должен был стать телохранителем Драко Малфоя.

С ранних лет в Грегори подчинение и тренировали как телохранителя. Его день начинался с тренировок на пустой площадке в задней части поместья, где отец лично следил за каждым его движением. "Ты должен быть сильным, — говорил он, — иначе ты просто обуза. Малфои не терпят слабаков". Каждая ошибка оборачивалась болью — словесной или физической. Отец хотел видеть в нём оружие, послушное и надёжное.

Накануне отъезда в Хогвартс Грегори позвали в отцовский кабинет. Там уже находились Люциус Малфой со своим сыном. "Протяни руку," — голос отца был как лезвие. Грегори подчинился, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди.

Люциус посмотрел на Грегори на вещь или пустое место. Его голос был холоден и уверен: "Ты дашь Непреложный обет. Ты поклянешься защищать моего сына любой ценой. Даже ценой своей жизни."

Грегори почувствовал, как его руки дрожат, но он не смел отказаться. Он взглянул на отца. В его глазах была злость, но и что-то ещё — смирение. Он кивнул, будто прося его подчиниться. Грегори сжал кулаки и произнёс слова клятвы. Яркий магический свет окутал его, словно цепь, обвязывая его руку. Теперь он был связан этой клятвой навсегда.

Эти воспоминания нахлынули на меня, раньше бывшего Виктором, а теперь уже Гойла, с неумолимой силой. Теперь я знал, каким был настоящий Грегори Гойл. Ребёнком, которого сломали, пытаясь выковать тупое орудие, но не уничтожили. Эта сломанная личность теперь переплеталась с моей собственной — воспоминания, эмоции, страхи и редкие проблески радости смешивались с моим собственным опытом.

Едва удержавшись чтобы не упасть лицом в тарелку с бифштексом я втихаря попробовал рассмотреть свое новое лицо в зеркально начищенном кубке с тыквенным соком. Зрелище не обрадовало. Туповатые и подлые глазки, пуховатые щеки и большие уши. Мда, явно не красавец, даже сейчас понятно, но и вроде не совсем урод, как например тот же Крэбб.

— Эй, Гойл, ты в порядке? — голос Драко Малфоя вырвал его из омута воспоминаний. Тон был пренебрежительным, но не злым.

— Да, — пробормотал я, впервые осознав, что говорю не своим голосом. Он был детским и тонким, явно не моим прежним хриплым баритоном.

Решив осмотрется, я ненадолго замер в восхищении. Зал был освещен тысячами свечей, плавающих в воздухе над четырьмя длинными столами, за которыми сидели ученики. Столы были заставлены сверкающими золотыми тарелками и кубками.

На другом конце зала за таким же длинным столом сидели преподаватели. В самом углу сидел огроменный человек, метра три ростом, который выглядел довольно опасно. В центре же стола стоял большой золотой стул, напоминавший трон, на котором восседал Альбус Дамблдор. Этого персонажа я помнил из фильма, слишком уж яркий образ у него был. Так и здесь, серебряные волосы Дамблдора сияли ярче, чем привидения, которые парили между учениками, ярче, чем что-либо в зале. А его мантия напоминала своими расцветками то ли вечернее платье, то ли пижаму. Но ощущался директор совсем по другому, по сравнении с тем старым фильмом — не безобидный чудак, а действительно опытный и опасный маг. Даже воздух вокруг него казалось был гуще, из-за излучаемой мощи.

Еще я заметил нервного молодого человека, с большим фиолетовым тюрбаном на голове, так что этот профессор выглядел еще более странным, чем остальные.

Стараясь не смотреть слишком удивленно на сверкающий потолок Большого зала, и не пялиться на учителей я опустил взгляд на свои руки. Они были тонкими и немного пухлыми, что уж тут думать — детскими. Руки, которыми я теперь владел, были чужими. Но это не было хуже всего. Хуже всего — это отчаянное, всепоглощающее ощущение слабости. За свою жизнь я привык быть сильным, опасным. И вот теперь он оказался в теле подростка, известного тупостью и неуклюжестью. Да, я непомного вспомнил этот мир, ведь когда-то давно посмотрел несколько фильмов со своей девушкой. Фильмов о мире Мальчика-Который-Выжил. Почти существенного вспомнить не смог, но вспомнил мальчика по имени Грегори Гойл, которым теперь стал. Жалкий тупой дуболом, который скорее всего погибнет, даже не успев повзрослеть. Вот какая должна была быть судьба его теперешнего тела.

Довольно быстро тарелки вдруг опустели — ростбиф, жареный цыпленок, свиные и бараньи отбивные, сосиски, бекон и стейки, вареная картошка, жареная картошка, чипсы, йоркширский пудинг, горох, морковь, различные соусы пропали, оставив посуду идеально чистой и так ярко блестевшей в пламени свечей, словно на ней и не было никакой еды. Но буквально через мгновение на них появилось сладкое. Мороженое всех мыслимых видов, яблочные пироги, фруктовые торты, шоколадные эклеры и пончики с джемом, бисквиты, клубника, желе, рисовые пудинги…

Ну хоть голодом не морят, уже хорошо — решил я, но мне было сейчас совсем не до еды, как бы аппетитно она не выглядела, вместо этого покосившись на Малфоя. Тот был уверен в себе, в своей власти, даже сидя среди сотен учеников. Типичный избалованный сынок, подумалось с усмешкой. Но Малфой был полезен. Если в этом новом мире нужно выживать, союзники пригодятся. Да и идти против Непреложного обета? Нет, спасибо, я помнил, что рассказал Грегори его отец перед поездкой в школу. Даже малейшее нарушение клятвы ударит по мне откатом. Малфой будет ранен, я буду ощущать его боль, погибнет — погибну и я. Ну, а даже попытка навредить ему, станет настоящей пыткой для меня. Более того, даже думать о таком было больно.

Чужая память снова ворвалась в мое сознание. Хогвартс. Магия. Поттер. Имя мелькнуло, вызвав отголосок старого фильма, смутное воспоминание о мальчике с очками и шрамом. Герой, враг или просто помеха? Я не знал. Но этот мир был чужд и опасен. Грег — настоящий Грегори Гойл — видел в магии инструмент силы, но не понимал её. Новый же Грег собирался разобраться.

Когда все насытились десертом, сладкое исчезло с тарелок, и профессор Дамблдор снова поднялся со своего трона. Все затихли.

— Хм-м-м! — громко прокашлялся Дамблдор. — Теперь, когда все мы сыты, я хотел бы сказать еще несколько слов. Прежде чем начнется семестр, вы должны кое-что усвоить. Первокурсники должны запомнить, что всем ученикам запрещено заходить в лес, находящийся на территории школы. Некоторым старшекурсникам для их же блага тоже следует помнить об этом…

Сияющие глаза Дамблдора на мгновение остановились на рыжих головах близнецов Уизли.

— По просьбе мистера Филча, нашего школьного смотрителя, напоминаю, что не следует творить чудеса на переменах. А теперь насчет тренировок по квиддичу — они начнутся через неделю. Все, кто хотел бы играть за сборные своих факультетов, должны обратиться к мадам Трюк. И наконец, я должен сообщить вам, что в этом учебном году правая часть коридора на третьем этаже закрыта для всех, кто не хочет умереть мучительной смертью.

Со стороны гриффиндорского стола прозвучал смех черноволосого мальчишки, но таких весельчаков, как он, оказалось очень мало. Что-то в фигуре директора, несмотря на его эксцентричность, дало понимать, с ним лучше не шутить.

— А теперь, прежде чем пойти спать, давайте споем школьный гимн! — прокричал Дамблдор.

Я сразу подметил, что у всех учителей застыли на лицах непонятные улыбки. Дамблдор встряхнул своей палочкой, словно прогонял севшую на ее конец муху. Из палочки вырвалась длинная золотая лента, которая начала подниматься над столами, а потом рассыпалась на повисшие в воздухе слова.

— Каждый поет на свой любимый мотив, — сообщил Дамблдор. — Итак, начали!

И весь зал заголосил:

Хогвартс, Хогвартс, наш любимый Хогвартс,

Научи нас хоть чему-нибудь.

Молодых и старых, лысых и косматых,

Возраст ведь не важен, а важна лишь суть.

В наших головах сейчас гуляет ветер,

В них пусто и уныло, и кучи дохлых мух,

Но для знаний место в них всегда найдется,

Так что научи нас хоть чему-нибудь.

Если что забудем, ты уж нам напомни,

А если не знаем, ты нам объясни.

Сделай все, что сможешь, наш любимый Хогвартс,

А мы уж постараемся тебя не подвести.

Каждый пел, как хотел, — кто тихо, кто громко, кто весело, кто грустно, кто медленно, кто быстро. Это была настоящая какофония, для меня, имевшего неплохой музыкальный слух, это было мучительно, но я решил оставатся под маской тупого школьник, поэтому продолжал выкрикивать слова песни вместе с Крэббом, хотя значительная часть слизеринцев молчали. Молчал и Малфой, скорчив презрительную гримассу на своем бледном лице.

Естественно, все закончили петь в разное время. Все уже замолчали, а близнецы Уизли все еще продолжали петь школьный гимн — медленно и торжественно, словно похоронный марш. Дамблдор начал дирижировать, взмахивая своей палочкой, а когда они наконец допели, именно он хлопал громче всех.

— О, музыка! — воскликнул он, вытирая глаза: похоже, Дамблдор прослезился от умиления. — Ее волшебство затмевает то, чем мы занимаемся здесь. А теперь спать. Рысью — марш!

Ужин закончился, и мы направились в подземелья, наши шаги эхом отдавались по коридорам. Слизеринская гостиная встретила нас мягким зеленоватым светом. Мне захотелось сесть и закрыть глаза, но я понимал, что этот момент — начало. Нужно узнать, как этот мир работает, что он из себя представляет.

Собравшись в гостиной, первокурсники замерли, ожидая, когда староста начнёт говорить. Здоровяк, похожий телосложеним и выражением лица на троля окинул всех присутствующих взглядом. Его голос прозвучал ровно, но требовательно:

— Добро пожаловать в Слизерин. Здесь у нас есть правила, которые вы обязаны соблюдать. Во-первых, мы не выносим споров и конфликтов за пределы нашей гостиной. Любая проблема решается внутри дома. Слизерин — это семья, и семья должна быть сильной. Во-вторых, мы не терпим провалов. Учитесь, проявляйте себя, добивайтесь результата. Если вы опозорите наш дом, последствия последуют незамедлительно.

Он сделал паузу, обводя первокурсников взглядом.

— В-третьих, у нас строгая иерархия. Уважайте старшекурсников и старост. Они помогут вам, если вы проявите себя достойно. Здесь ценят амбиции и целеустремлённость, но не глупость. Если у вас есть вопросы, задавайте их с умом.

Юноша выдержал паузу, словно давая время усвоить сказанное, затем продолжил:

— Комнаты распределены по возрасту. Первокурсники живут вместе. Куратор вашего курса — староста Ханна Розье. Обращайтесь к ней, если будут проблемы.

Ханна, хрупкая девушка с острыми чертами лица, кивнула, скрестив руки на груди. Её взгляд обжёг всех первокурсников, будто она уже ожидала от них неприятностей.

Закончив вводные инструкции, староста отошёл в сторону, уступив место другому человеку. В центре комнаты появился Северус Снейп, его фигура, словно вырезанная из тени, заставила замереть всех без исключения. Мрачный профессор, сложив руки за спиной, окинул присутствующих ледяным взглядом.

— Добрый вечер, — голос его был ровным, но в нём звучала угроза. — Я ваш декан, профессор Снейп. С этого момента ваши успехи и провалы будут отражаться на Слизерине. Вы — часть этой традиции, и я ожидаю, что вы будете её поддерживать.

Он сделал шаг вперёд, сверля взглядом одного из первокурсников, который дернулся под его взглядом.

— Учеба на факультете Слизерин требует дисциплины. Если вы не будете соответствовать, вы будете наказаны, и строже, чем могли бы быть наказаны ученики с других факультетов. Но те, кто проявит себя, получат мою защиту и поддержку.

Его взгляд потеплел и задержался на Драко Малфое, а затем немного остановился и на мне с Крэббом. В глазах Снейпа мелькнула доля интереса, словно он что-то разглядел за нашими, массивными для одинадцати лет, фигурами.

— Некоторые из вас уже несут определённые обязательства. Не подведите тех, кому вы должны. Иначе...

С этими словами Снейп развернулся и направился к выходу, его мантия взметнулась чёрным облаком. Атмосфера в комнате, и без того напряжённая, казалась теперь ощутимо тяжёлой.

Когда старосты отпустили первокурсников в комнаты, я понял, что впереди ещё много сложных ночей. Мир Хогвартса оказался куда мрачнее, чем можно было себе представить, и здесь ошибаться было смертельно опасно.

Поздно ночью, лежа в кровати, я снова погрузился в чужие-свои воспоминания. Отец. Мать. Ритуалы в подвале. Ожидание, когда придёт моя очередь доказать свою полезность. Страх стать обузой. Но вместе с этим возникло новое решение. Этот мир был мрачен, опасен, но в нём были и возможности. Если я смог выживать в прошлом, то выживу и здесь. Стиснув зубы, я пообещал себе одно: в следующий раз я так просто не сдохну.