Союз несовместимых (гет)

Ночь накануне была тиха.

Во всём здании Министерства Магии остался, кажется, один свет в его кабинете.

Было далеко за полночь, когда Перси Уизли наконец оторвался от бумаг.

Он сидел за рабочим столом, в мантию был закутан по ворот, как в броню. В комнате было прохладно. Заклинания поддержки отключались автоматически после девяти вечера. Но он даже не заметил.

На столе перед ним, распечатка протоколов Согласованной Политики, три разные редакции и тонкая стопка меморандумов по ирландскому комитету. Всё выверено. Почти. Но не окончательно.

Он начал правку в девять вечера и только в три сорок семь понял, что не ел.

Под носом был полузасохший бокал с кофе. Где-то на подоконнике лежал кусок забытого сэндвича из автоматов. Он не ел. Он работал. Он не спал. Он работал.

Работа спасала. От случайных мыслей, от лишних разговоров, от пауз. От тишины, которая становилась ощутимой, стоило только остановиться. Он не остановился.

В пять утра, когда зачарованные часы тихо сменили сутки, Перси перевёл взгляд на цифры и отложил перо. Чётко. Без суеты.

Он поднялся, отряхнул мантии, взял новую папку из шкафа с грифом "черновые поправки, не допущенные к обсуждению".

И только после этого — сел в кресло у стены, аккуратно снял очки, накрыл лицо рукой и прикрыл глаза. Ненадолго. Он не собирался спать. Просто — «перевести дыхание».

Он заснул через двадцать семь секунд.

День начинался как обычно. Ровно, без сбоев, как работает хорошо настроенное перо. Рабочий шум, шелест бумаг, редкие звонки патронусов. Перси Уизли, заместитель главы Департамента Магического Сотрудничества, как всегда, сидел прямо, сосредоточенно выводя строки нового регламента.

И только двери его кабинета распахнулись. Без стука, без паузы, как ритм сбился.

— Уизли.

Голос. Он узнал его сразу.

Поднимает взгляд, и, конечно, она. Гермиона Грейнджер. Руководитель Отдела Магического Права.

Строгая мантия. Сжатая линия губ. В руках папка. Не обычная, повседневная — архивная, с герметической печатью. Старый формат, цвета выцветшего пергамента.

Но главное не папка. Главное выражение. Это не лицо политика, не юриста, даже не чиновника. Это выражение тех, кто пришёл не договариваться, а разобраться.

Холод, дисциплина, решимость.

— Грейнджер, — Перси кивнул, убирая перо в подставку. — Если вы по поводу заседания по Согласованной Политике, то я..

— Я не по заседанию.

Она подошла ближе. Положила папку на его стол. Не бросила, нет. Движение было безупречно точным. Но именно в этой точности и чувствовалась угроза. Словно она ставит мину, и проверяет, будет ли он достаточно глуп, чтобы попытаться её сдвинуть.

— Ты объяснишь мне, что это.

Он открыл.

Первый взгляд — чистая профессиональная привычка. Он читал, как дышал: быстро, методично, отсеивая лишнее, выхватывая суть. Строка. Подзаголовок. Печать. Но уже через две строчки брови дрогнули.

И вдруг, внутренний сбой. Как если бы в идеально калиброванном механизме пружина треснула без звука. Брови дрогнули. Перси не моргнул, но рука на краю папки напряглась. Пальцы вжались в пергамент, как будто тот мог выскользнуть.

Заголовок.

АРХИВ 17-Р. УБЕЖИЩЕ "РУТ-23".

АКТИВАЦИЯ СОЮЗНОГО РИТУАЛА:

"ЗАКРЕПЛЕНИЕ ЧЕРЕЗ СОГЛАСИЕ".

СВЯЗЬ УСТАНОВЛЕНА.

Он перечитал. Потом ещё раз. Пальцы чуть дрогнули на краю пергамента. Слова не менялись. Бумага была реальна, каждая буква стояла точно, уверенно, как приговор. Желудок сжался в точку. Не от страха, от невозможности логически объяснить происходящее. А Перси не терпел необъяснимого. Ничего в его жизни не должно было выходить за рамки структуры. Даже прошлое.

Гермиона молчала, пока он читал.

Ни шагов, ни вздоха, ни слов. Только смотрела.

Она не глядела прямо — это было бы нападением. Нет, она выбрала позицию вбок и чуть выше, как делают те, кто знает, как действует стресс, как ходит напряжение по позвоночнику, когда человек не может позволить себе слабость. Даже при ошибке. Даже перед собой. Она видела, как пальцы Перси чуть сильнее вжались в край пергамента. Как по коже на шее прошёл едва заметный отклик, почти микродвижение, но для неё оно значило больше, чем любое “что, чёрт побери, происходит”.

Перси оторвал взгляд от пергамента, но в голове строки продолжали гореть, будто были не написаны, а впаяны в память.

Он хотел что-то сказать, но голос…

сел.

— Это... гм... должно быть, какая-то ошибка?

Голос не дрожал, но звучал туже обычного, будто его пришлось проталкивать сквозь внутренний шум. Слова привычные, логичные, звучали неубедительно даже для него самого.

Когда он всё-таки заговорил, формально, сухо, в попытке вернуть себе контроль, Гермиона почти незаметно напряглась. Потому что в этом и была опасность Перси Уизли. Он не кричал. Не спорил. Не оправдывался. Он закрывался. А за закрытой дверью у него: регламент, структура, и способность подавить даже то, что подлежит взрыву. Гермиона это знала.

И это жутко раздражало.

— Магическая печать жива.

Её голос ровный, деловой.

— Проверена трижды. Подписи —подлинные. Совпадение сигнатур — 100%. Союз активен.

Перси Уизли и сам без слов всё понимал, что это юридически признанный ритуал связи. Союзный. Не временный. Не фиктивный. Пожизненный.

Пауза.

— Ты понимаешь, что это значит, Уизли.

Он молчит. Но это не тишина отрицания. Это тишина понимания. Слишком глубокого.

— По записям, — продолжает она, — мы заключили магический брак.

Чётко, отчётливо. Словно выносит приговор.

— В 1998 году. В убежище "Рут-23".

Скрещивает руки.

— Ты можешь напомнить мне, в какой именно момент мы решили пожениться?

Он отводит взгляд. Вспоминает.

Мрак. Ритуальный барьер, трещащий от налёта. Эвакуация. Шестеро выживших.

Он и она — с двумя несовместимыми магическими ядрами, ставшими центром защитного купола.

И протокол. Древний, экспериментальный.

— Мы не… я не… — он запинается. — Это был... момент экстренной эвакуации. Мы тогда... просто пытались не умереть.

— Протокол слияния защитных барьеров.

Он кивает.

— Он активировался, только если двое дают добровольное разрешение на совместное хранение магических сигнатур.

Ты дала согласие. Я дал согласие.

Вздох.

— И... ну, видимо...

— …вышли замуж? — её голос стал тише.

И гораздо опаснее.. Шаг назад.

Но это был не уход, а выстраивание границ.

— Я пришла предупредить.

Она говорит, как будто ставит сроки.

— Если это официально — мы под присягой. С юридической точки зрения, у нас: совместные имущественные права, единая регистрация, наложение привязок, обязательство уведомления при смене магического статуса. И если мы не проведём ритуал разрыва, всё это начнёт усиливаться. — Гермиона тяжело вздохнула. — Ты знаешь, что происходит, если не разрывать такие вещи.

Перси снова посмотрел на пергамент.

И в этот раз — дольше. Как если бы надеялся, что буквы расплывутся, исчезнут, поблекнут. Но они только будто становились резче. Это не была ошибка. Это был факт.

Юридический. Магический. Неподконтрольный ему. И это последнее, било по нервам сильнее всего.

— И ты хочешь разорвать? — тихо, не поднимая глаз.

— А ты хочешь сохранить?

Он всё ещё смотрел на документ. Словно это не пергамент, а зеркало. Словно впервые за десять лет он увидел в нём не то, что было, а то, что могло быть.

— Я не сказал этого.

— И я тоже.

Они оба замолкают.

Воздух становится плотным, как перед грозой. Обычный вторник, говорят стены Министерства. Но тишина между ними слишком густая для вторника. И слишком значительная.

В этот момент, появляется секретарша. Тоненькая, с зажатым блокнотом и трепетом в голосе.

— Мистер Уизли, прошу прощения, но вам назначено совещание с делегацией из Бухгарии, и ещё...

Он резко поднимается, стул скрипит.

— Перенесите. Всё. — И, не глядя на неё: — Сейчас. Не позже.

— Но… они уже прибыли…

— Я сказал — перенесите.

Секретарша исчезла, дверь за ней закрылась почти бесшумно, но в этой тишине каждый звук стал звоном. Остались только двое.

Уизли. Грейнджер.

Не имена — должности, к которым прилагаются репутации, ответственность и долгие годы политической точности.

Перси стоял за столом, как будто его позвоночник был стальным стержнем. Руки сложены за спиной. Он смотрел в точку где-то над её головой — не потому что боялся встречи взглядов, а потому что сейчас он прикидывал ущерб. Варианты. Выходы.

Гермиона не двигалась.

Тонкая папка, уже открытая, лежала на его столе, словно оружие, положенное без гнева — но с расчётом.

— Итак. — Её голос был ровным, без окраски. — Мы имеем факт действующего магического союза. Юридически зафиксированного. С наличием сигнатур, прошедших проверку. В интонации была отрешённость человека, который держит дистанцию цифрами.

Перси медленно кивнул.

— Подписи аутентичны. Сроки соответствуют. Наложение магического следа устойчивое. — Он говорил как юрист. Чётко. По документу.

— И этот союз не был зарегистрирован в текущей системе учёта Министерства, — уточнила Гермиона. — Это нарушение, подпадающее под статью двадцать восемь, пункт три: “сокрытие активного магического статуса от служебных структур, если таковой может повлиять на административные, юридические или дипломатические решения”.

Он резко посмотрел на неё. Не с удивлением, с оценкой. Он выпрямился, сделал шаг к столу. Поза стала агрессивнее. Он наклонился, глядя на пергамент, как будто пытался прожечь его взглядом.

— Ты уже сверилась с кодексом?

— Я не прихожу в чужие кабинеты с непроверенными формулировками.

— Хорошо. — Он сделал шаг к столу, посмотрел на пергамент сверху вниз, как будто хотел прожечь его взглядом. — Тогда скажи прямо. Ты намерена инициировать дисциплинарное разбирательство?

Она выдержала паузу. Не театральную — рабочую, как пауза перед подписанием.

— Пока нет.

— «Пока»?

— Если ситуация будет урегулирована внутренне, без утечки, без задействования Совета по служебной этике, я вижу возможность закрыть дело без привлечения комиссии.

Он напряжённо выдохнул через нос. Без раздражения, просто как признак перегрева системы. Голос стал чуть глуше, как будто заговорил больше с собой, чем с ней:

— И это твоё официальное мнение?

— Это — мой профессиональный вывод, основанный на текущем статусе данных.

Пока союз не начал магически эскалироватьс, мы в пределах допустимого.

Он нахмурился. Чуть заметно. Как будто что-то внутри не совпадало. Факт и его реакция на него.

— Ты хочешь замять это?

— Я хочу не допустить скандала в Министерстве. Ты понимаешь, что если союз всплывёт публично — будет под вопросом вся наша последняя работа по МКБ и ирландскому меморандуму.

— В прессе это станет “тайная фиксация влияния через брак”. Даже если между нами никогда не было ничего, это уже не важно.

— Они напишут, что было.

— Они напишут, что есть.

Он опёрся ладонями о край стола. Впервые, почти движение эмоции. Почти.

— Как это вообще возможно, Гермиона? Столько лет, так и никто не знал?

— Видимо, система учёта союзов, заключённых вне зоны прямого контроля Министерства, не обновлялась с девяносто восьмого, — сухо сказала она. — Поздравляю, Перси. Ты стал результатом собственной бюрократической небрежности.

Он посмотрел на неё. Долго.

Гермиона стояла, как будто вбита в пол.

Плечи прямые, дыхание ровное, но он знал, как она держит себя, когда внутри всё сжимается. Слишком хорошо знал.

Пальцы сцеплены за спиной, чтобы не выдать, как трясёт изнутри. Никаких эмоций. Ни в голосе, ни в теле. Только сталь.

— Значит, всё-таки ты хочешь идти до конца.

— Я хочу сохранить чистоту цепочки. И если для этого нужно оформить разрыв — мы оформим. По закону. Без шума.

— И если я откажусь?

— Тогда ты открываешь возможность для обвинения в попытке сохранить закрытый союз с целью обхода процедур служебного соответствия.

— А я, как представитель отдела магического права, буду обязана начать процедуру доклада.

Молчание.

Гермиона положила на стол второй свиток.

— Это форма запроса на нейтрализацию ритуального союза.

— Две подписи. Моя уже стоит.

— Ты решаешь, будет ли стоять твоя.

Он посмотрел на свиток. И снова на неё.

— С юридической точки зрения…

— …я подписываю это, и мы больше не связаны?

— Да. — быстрый кивок. — Никакой фиксации, никакой совместной структуры магии. Всё будет очищено.

— Мы вернёмся в исходную точку.

В его голове начался сухой пересчёт последствий. Как отчёт, свёрстанный в уме: если союз останется, сколько уязвимых мест, сколько процедур под вопросом, сколько рисков. Если аннулировать сколько потерь, какие формы, какие архивы зачищать. Всё логично. Всё ясно. Кроме одного: почему в груди такая глухая тяжесть, как перед провалом. Не скандала, чего-то куда более личного. Того, что нельзя озвучить даже себе.

Он подошёл ближе. Взял свиток. Прочёл. До конца. Без спешки. Затем — свернул.

— Я подпишу. Но не сегодня.

— Причина? — спокойно, без нажима. Но с подтоном: времени нет, Перси. Мы оба это знаем.

Он не моргнул.

— Это слишком серьёзный документ.

И я, в отличие от многих в этом здании, не подписываю серьёзные документы под давлением.

В его голосе не было ни упрёка, ни снисходительности. Только позиция. Холодная, оформленная, как всё, что он допускал в личное обращение. Гермиона стояла как камень. Ни капли раздражения не прорвалось наружу. Только лёгкое напряжение в скулах и пальцы, сжимающие край мантии чуть сильнее, чем нужно. Она медленно кивнула.

— Завтра до шестнадцати. Иначе начну процедуру доклада. У нас нет люфта по времени, Перси.

Он чуть кивнул.

— Принято.

Она резко повернулась к двери, и на пороге, не оборачиваясь:

— Не вздумай думать, что это можно игнорировать!

Он смотрел ей вслед. И, когда она вышла, впервые за день сел. Ровно. Молча. Неподвижно. Рядом, на столе, два документа. Один — копия ритуала. Другой — форма разрыва. Он смотрел на них, как на шахматную доску, где обе стороны уже поставили себе шах.