Крыло бабочки, перо феникса (джен)

Марк почувствовал тьму.

Нет, совсем не ту ледяную тьму дементоров. И даже не холодную тьму в подвалах Малфой-менора.

Нет, это была приятная тьма: она ощущалась как ватное бабушкино одеяло, которым она когда-то заворачивала его зимними вечерами в далеком детстве. Эта тьма укутывала, но не душила: она убаюкивала и будто пела безмолвную колыбельную.

В его голове не было никаких мыслей. Просто пустота. И марк даже не потерял счет времени, он перестал чувствовать само время. Он лишь знал, что существует. Не понимал где, почему и зачем: он просто был. Просто существовал будто и без тела вовсе.

Тут и там появились воспоминания. Они были обрывочными, почти нереальными, но родными и то исчезали, то вновь появлялись, путаясь между собой или вообще обрывались на самом важном моменте.

И Даже смотря на негативные моменты, Марк чувствовал лишь ностальгию ... по жизни. Он видел свой первый курс в Хогвартсе: тогда замок был еще не захвачен Волан-Де-Мортом и единственные заботы, преследующие Марка были "тролли" по зельеварению и мозоли от фехтования еще пока деревянным мечом... (Кто же знал, что они станут его верными спутниками на всю оставшуюся жизнь?).

Он видел свое первое воспоминание о Джессике.

Видел своих родителей.

Видел всех-всех-всех, кого он только встретил в своей жизни, но даже не различая их лиц, Марк чувствовал еще большую легкость.

Воспоминания плавно перешли в голоса. Уайт не знал их, и даже не различал слов, просто почему-то понимал, что обращаются к нему. Поначалу они были едва слышные и тихие, но постепенно набирали силу.

И вот уже не меньше сотни голосов набирали силу. Звали его. Марк не знал, куда.

Но пошел.

Он снова чувствовал себя маленьким, словно э превратился в того испуганного мальчика, который впервые переступил порог Хогвартса, все еще дрожа: то ли он продрог на лодке по дороге к замку, то ли боится этой страшной и непонятной магии.Но сейчас точно не было страха — только тихое, почти детское любопытство.

Голоса вокруг звучали всё громче, но слова по-прежнему оставались неразборчивыми, будто доносились сквозь толщу воды. Интонации были разными: тревожными, настойчивыми, даже отчаянными. Кто-то явно боролся за него.

А тьма... тьма больше не была уютной. Она медленно таяла, как туман под утренним ветром, уступая место мутным, размытым пятнам света. Марк не хотел возвращаться — там, в глубине, было так спокойно. Но что-то тянуло его назад.

Щелчок.

Резкая боль пронзила грудь, будто невидимый кулак сжал сердце. Он вдохнул — первый раз за целую вечность. Воздух обжёг лёгкие, и Марк закашлялся, слезы выступили на глазах.

Он застонал, пытаясь пошевелить пальцами, но тело не слушалось. Каждый мускул горел, будто его вывернули наизнанку, а потом кое-как собрали обратно, предварительно искупав его органы в кислоте.

Он Корчился на холодном каменном полу, втягивая воздух рваными глотками и попытался осмотреться.

«Где я?»

Над ним плясали тени от факелов, освещая стены с выщербленными рунами. Ритуальный зал? Но как Марк здесь оказался?

«Неужели?..» — Марк ужаснулся своих же мыслей, — «Неужели не сработало? Пожиратели принесли меня сюда? Они хотят использовать меня для каких-то ритуалов?»

Разум марка предательски подкидывал все больше и больше бредовых идей о том, как он здесь оказался, и что может случится, если он не найдет способ как можно скорее выбраться отсюда. Хотя, зная пожирателей, они вполне могли быть отнюдь не бредовые.

Марк обречённо застонал, но вышло это настолько жалко — горло безумно саднило и единственное, что смог выдать Марк был рваный хрип — что на секунду в его голове промелькнула мысль бросить все и остаться тут. В его состоянии он точно не сможет оказать хоть какое-то достойное сопротивление, если вдруг сюда придут ПСы, но Марк быстро отбросил эти мысли. Он-то точно знает, что в мире есть слишком много вещей, что будут похуже простецкой авады. И использование его тела в качестве непонятного ритуала определенно может претендовать на почетное место в этом списке.

Внезапно его думы прервались, и Марк только сейчас заметил, что не один здесь. Рядом раздался хриплый мальчишеский голос на грани истерики. Пацан пару раз дрожащим голосом четко сматерился, после чего начал шептать себе под нос те же слова, что в итоге сливалось в единое "дракклдракклдракклдраккл". В душе Марка моментально вспыхнула ярость. Черт, да эти пожиратели уже окончательно лишились разума — ладно еще он, Марк Уайт, один из сильнейших боевиков сопротивления, но дитё-то чем заслужил такую участь?

Марк попытался встать — и тут же рухнул на колени, ощутив прилив тошноты.

— Ч-что?! — снова подал голос мальчик, звуча по странному радостно, — Все-таки получилось! — почти заорал он, и его голос больно резанул по ушам.

— Да заткнись ты! — не выдержав, прокричал Марк, и мальчик тут же подчинился, даже не пискнув. Но удивило не другое.

Он сказал это не своим голосом. В прямом смысле. Это был точно не его голос.

Марк нервно усмехнулся, вновь впадая в панику от своих мыслей. Он совсем сошел с ума. Это наверняка какое-то зелье изменения голоса. Или вообще сознания. Да.

Ко всему прочему, тело подавало все признаки сильнейшего магического истощения, но Марк не был удивлен — его последние слова были сильнейшим заклинанием, которое, по задумке, должно было уничтожить всех живых существ с магическим ядром в радиусе тридцати футовОколо 9 метров.. И "всех’’ это в прямом смысле всех, считая самого волшебника. Это был его запасной вариант, который он придумал и создал еще на пятом курсе, когда Хогвартс еще не был окончательно охвачен пожирателями.

В целом, неудивительно что что-то пошло не так, ведь это заклинание не подразумевало практики и точно не было идеальным, хотя после создания он и бесконечно дорабатывал его…

Марк определенно хотел узнать, что пошло не так с его лучшим творением, но, посчитав это нецелесообразным в данной ситуации, решил осмотреться.

Медленно поднявшись на колени, игнорируя протесты тела и истощение, задрал голову, стараясь делать все движения как можно более плавно.

Руки дрожали, но он упёрся ладонями в холодный камень, пытаясь поймать равновесие.

Он огляделся. Само помещение было довольно большим и просторным, но почти пустым: вокруг валялись лишь разбросанные ритуальные предметы — чаши с засохшей кровью, кинжал (судя по виду — дорогущий, гоблинской работы!), пучков каких-то трав, неаккуратно разбросанных по полу.

И зеркала. Большого и явно древнего, треснувшего пополам.

Марк дополз до него, еле переставляя ноги на коленях, и взглянул на себя. Отражение было мутным, но он разглядел.

— Что за ху…

Это не его лицо.

Чёрные волосы, острые скулы, бледная кожа. И глаза…

Левый — карий, почти черный. Его глаз. Он выглядел чужеродно на лице, так сильно напоминающего Сириуса, его наставника. Правый… Небесно-голубого цвета. Красивый.

— Нет. Нет-нет-нет… — чужой шёпот в превратился в бормотание. Видимо, его сосед тоже был не в себе,— Это не должно было… Я должен был… Что пошло не так?! — голос резко обрел силу, и Марк сжал зубы. От непонимания хотелось выть.

Дверь зала с грохотом распахнулась.

В проеме стоял мужчина. Высокий, в измятой ночной рубашке, накинутой поверх голого тела. Боевая стойка, палочка наизготовку. Темные волосы ниспадают на плечи, лицо — смесь животного ужаса и гнева. Марк никогда не видел такого выражения лица у своего учителя, даже когда тот умирал. Умирал…

«Наставник… он… жив?..»

— Тристан!

Его голос гулко разнесся по каменным стенам. Тело Марка само дернулось, подчиняясь чужой воле.

— От… Отец…- его губы сами сложились в это слово.

Сириус Блек замер. Его взгляд скользнул по разгромленному залу, застывшим свечам, кровяным разводам, разбитому зеркалу, разлитой на полу чернильной жидкости… И наконец — на Марке. Или… на Тристане?

Точнее — на его левом глазу.

— Что… — он сделал шаг назад, наставляя на него палочку. — Что, во имя Мерлина, здесь произошло?! И что с твоими глазами?!

Увидев палочку, Марк попытался дернутся, дабы избежать ее гипотетического заклинания, ведь война научила его никогда не попадаться под траекторию чужой палочки, но тело даже не дернулось. Он полностью утратил контроль, не способный даже моргнуть.

Это было в какой-то степени необычно — он будто наблюдал за Сириусом и пацаном (его родственником? Но ведь Сириус — последний в роду?) от третьего лица, при этом оставаясь в сознании последнего и технически видел все глазами пацана. Но приятного все равно было мало — ощущения были сродни наложенному ’Imperius’ — умом ты понимаешь, что все идет не так, как ты хочешь, но тело не слушается. Но если заклинание можно сбросить — уж поверьте, у Уайта в этот приличный опыт, то это… это было в сотню раз хуже.

На него пронзительно смотрели такие родные за долгие годы глаза его наставника, и хоть Марк и был рад увидеть Сириуса после стольких лет, его не покидала тревога, а вопросов становилось только больше. Учитель одновременно был не похож и похож на себя. Странное чувство неправильности, когда замечаешь, что что-то определенно не так, но что именно понять не можешь. Хотя, внешние различия были очевидны: Лицо было полностью чистым, без шрамов, морщин или даже намека на щетину. Темные глаза не были настолько усталыми, какими их запомнил Марк, а длинные локоны лоснились, падая на плечи, а не лежали одним большим свалившимся колиуном. он невольно залюбовался на такую красивую внешность. Нет, учитель, конечно, был всегда весьма хорош, но сейчас он казался гораздо, гораздо моложе.

Марк мог бы и продолжать думать, но тело резко упало без сил. Краем сознания он услышал крики Сириуса, и, кажется, еще каких-то людей.