Тварь ли он или право имеет? (джен)

Сигма очутился в тёмном коридоре без окон. Единственный свет исходил из щели приоткрытой двери.

Квадратная комната, с единственной включённой, но ослепительно яркой лампой. Она направлена прямо в лицо пареньку. Юноша сидел, связанный по рукам и ногам, в кресле для допросов. Сигма прищурился, разглядывая парня. Лицо полное ужаса, пот на лбу… В свете яркой белой лампы видна каждая чёрточка. И абсолютно точно видно, что это не Достоевский.

А где же Фёдор? Это ведь его воспоминая! Неужели он смог обмануть способность? Дьявол!

Сигма продолжал шарить глазами по комнате в поисках Достоевского. Шумный вздох за спиной заставил его вздрогнуть. Сигма резко обернулся и оказался нос к носу с молодым человеком в военной форме.

Тёмные фиолетовые глаза смотрели сквозь Сигму в комнату для допросов. Достоевский. Он особо не изменился. Бледная кожа, худоба, синяки под глазами. Только лицо всё равно выглядит немного более юным.

Сигма снова обернулся к двери.

— Я не хотел, — шептал юноша.

Да какой юноша? Совсем ещё мальчик. Лет семнадцать, не больше.

— Не хотел? Увы, хотел, не хотел. Для нас значения не имеет. Вы сознаётесь в совершении преступления, я правильно понял? — прозвучал суровый голос.

Ответом ему было молчание.

Послышались шаги, дверь широко распахнулась.

— Давай, Достоевской, твой выход!

Федор вошел в комнату. В зал на кресле-каталке ввезли пострадавшую. Руки, ноги, шея и голова женщины были перебинтованы, а глаза завязаны платком, чтобы ей не пришлось смотреть на то, что должно произойти.

Федор бы и себе с удовольствием завязал глаза, чтобы не видеть того, что он сделает. Сделает своими собственными руками.

Достоевский аккуратно взялся за забинтованные пальцы жертвы и потянулся к плечу юноши.

—Не надо, умоляю! —взвизжал тот.

—Мне жаль, — прошептал Федор.

Достоевский сжал плечо подсудимого.

—Преступление и наказание, —роковые слова сорвались с губ.

Многое отдал бы Федор, лишь бы больше никогда не произносить их. В воздух взвились невидимые ножи. Они полоснули по юноше. Один за другим на теле подсудимого появлялись глубокие кровоточащие рубцы.

Так вот какая способность у Достоевского! Не убийство прикосновением и не искривление реальности! Преступление и наказание… Он «отзеркаливает» вред, нанесённый другому человеку.

Бросив короткий взгляд на исполосованное тело, Федор отвернулся и ушел.

Сигма между тем наоборот вошёл в комнату. Поскольку Фёдор уже вышел все находящиеся в комнате замерли. Ведь в воспоминаниях Достоевского нет того, что они делали после его ухода.

Сигма оглядел комнату для допросов. Стул для допрашиваемого, стол для допрашивающих и лампа. В общем то и всё.

На столе кроме стопки бумаг и фотографий Сигма заметил табличку. Надпись на ней проясняла, то что здесь только что происходило. «Военная комиссия по устранению особо опасных эсперов и регистрации способностей».

Сигма слышал о таком, любой эспер слышал. Каждый человек, обладающий способностями и достигший 14 лет, должен зарегистрировать свою способность. И доказать умение контролировать её. «Комиссия» выявляет незарегистрированных и тех, кто не справляется со своим даром. Она же распределяет эсперов на военную службу.

Судя по тому, что увидел Сигма Фёдор, в этом воспоминании, как раз находится на такой службе.

Комната поплыла перед глазами Сигмы. На слишком долгое время он оторвался от владельца воспоминаний. Картинка перед глазами Сигмы рассыпалась в пыль и из этой же пыли собралась в новую.

Достоевский подошёл к покоцанной деревянной двери и потянул ручку наверх. Видимо она была прикручена не той стороной. Сигма проскочил в дверь за Фёдором.

Не особо большая комната была освещена не очень яркой лампой в абажуре в виде цветка. Белая штукатурка на стенах украшена трещинами. Ламинат на полу местами пошёл волнами. Из мебели — четыре койки и квадратный стол. Но большее внимание Сигма обратил на людей, находящихся в этой скромной комнате.

Одного из них Сигма узнал сразу. Хотя тот за время, прошедшее с этого воспоминания, сильно изменился. Это был Гоголь. Разноцветные глаза, широкая улыбка… Но это, пожалуй, всё что объединяло этого парня с тем, кем он станет не так уж много лет спустя.

Гоголь был одет в военную форму, довольно коротко пострижен. Ну, не коротко, конечно, но как минимум без косы. Да и волосы у него были не белые словно в муке, а натуральный золотистый блонд. Левый глаз был цел, никакого шрама.

Двоих других Сигма изучал несколько минут, прежде чем вспомнил где же их видел. Это были двое из «Крыс мёртвого дома». Одни из самых ближних помощников Достоевского. Как их зовут Сигма не помнил. Но вскоре из диалога имена выяснились: Александр Пушкин и Иван Гончаров.

С приходом Достоевского все напряглись.

— Ну что? — спросил Пушкин

— Как обычно, —коротко бросил Фёдор.

— Насмерть?

— Нет, но почти.

После этих четырёх фраз сослуживцы больше не обсуждали то, свидетелем чего только что был Сигма.

— Чаю? —спросил Гончаров.

Сигма устроился на одной из коек и стал наблюдать как все четверо собрались за столом и заварили чай из пакетика в одном из складных стаканов. Над стаканом поднимался пар и все четверо следили за его белыми завитушками. Несколько минут спустя чай был разлит по кружкам. Сигма слушал разговор сослуживцев «ни о чём», их шутки и смех, а сам удивлялся.

Они ведь… все четверо, они выглядят… абсолютно нормальными! Просто обычные люди! Не убийцы, не сумасшедшие. Они даже не похожи на какую-то банду иди что-то в этом роде. То как они общались, то как называли друг друга, шутили… Они выглядели как обычные… друзья?

Сигма снова оказался в потоке воспоминаний и выхватил карточку, которая по хронологии была не так далеко от предыдущей.

Снова оштукатуренные стены, снова дешёвый ламинат, снова четыре кровати. Но это была уже другая комната.

Все четверо были здесь. С момента прошлого воспоминания не должно было пройти больше месяца. Но всё так поменялось. У Гоголя уже был шрам и повязка на здоровый глаз. У Гончарова, тоже выглядевшего вполне здоровым в прошлом воспоминании, была перебинтована голова.

— И зачем эти узкоглазые припёрлись! —угрюмо сказал Николай, глядя в потолок со своей койки, —мы б и сами справились.

— Ну-ну, одноглазый, — протянул Александр, — хотя мне они тоже не нравятся

— Да если б не они, мне может быть и не пришлось бы носить эту хрень, — возмутился Гоголь, — Искатели говняные!

— Ищейки, —поправил Достоевский

Ищейки? Неужели они об отряде Фукучи?

— Как дерьмо не назови…

— Элитный отряд эсперов между прочим, —вздохнул Фёдор

— Они ещё здесь? —тихо спросил Гончаров

— Туточки, куда ж они денутся? До завтра тут штаны собрались протирать, —проворчал в ответ Пушкин.

В дверь постучали и в комнату просунулась голова. Выражение лица у головы было трагическое

—Там опять какой-то желтокожий ломится! Переведите чё ему надо. Он по-английски пытался, но я и так не хрена не понял.

Фёдор встал.

—Ладно посмотрим

—А я с тобой, — вскочил с кровати Гоголь

—На кой?

—Хочу, и всё тут

Сигма пошёл за ними.

На входе действительно маячил какой-то азиат.

—Срочный доклад для Очи Фукучи, —сказал он.

—К Фукучи у него дело срочное, — перевёл Достоевский охраннику.

Японца допросили-досмотрели, проверили документы, все-таки разрешили пройти внутрь. И, конечно же, внимательно проследили, чтоб тот не ошибся дверью.

Гоголь и Достоевский поднимались к своей комнате

—Ну что, послушаем, что у него там за срочный доклад? — подмигнул Гоголь раненым глазом.

Он щелкнул пальцами, и перед ним появился небольшой портал.

—Ты что, совсем сдурел? —воскликнул Достоевский, — А вдруг там секретная информация?

— А вдруг они обсуждают, как из нас такой же шашлык сделать, как из тех бандитов?

Второй конец портала открылся в укромной щели за шкафом, в той самой комнате, где разместились ищейки.

—Нам нужно поговорить наедине, — сказал докладчик.

Достоевский и Гоголь переглянулись. Послышались шаги и звук закрывающейся двери.

—Нас могут послушать? — снова заговорил докладчик.

—Сомневаюсь. Мои ребята не позволят. А если и подслушают вряд ли что поймут. —У предсказателя было видение, — докладчик все равно понизил голос.

— Так… Насчет книги?

— Он сказал, что она находится в Иокогаме.

— В Иокогаме? Где? Где именно?

— Генерал, умоляю, тише! Он не сказал. Он видел лишь то, что она в Иокогаме.

— Но он еще кое-что говорил… Он сказал, что все эсперы были созданы с помощью книги…

Сигма аж подпрыгнул. «Чего? Что за дичь?» Что тут вообще происходит. Молодые Достоевский и Гоголь в каком-то полуразлагающемся здании подслушивают доклад для Фукучи. И в докладе говориться подобная хрень. Интересно это Фёдору по юности такие сны снились? Иначе объяснить увиденное Сигма не мог.

Фукучи вздрогнул

—Нет, это полнейший бред, —отрезал генерал

—Я сам сначала не мог поверить. Но ведь это было предсказание! Значит это правда. Господи! Об этом нужно рассказать!

Послышался звук отодвигаемого стула

—Г-генерал?!

—Никому ты об этом не расскажешь

—Но почему, нужно доложить! Нужно сообщить и как можно скорее! О таком предсказании нельзя молчать!

Лёгкий свист, короткий стон и звуки задыхающегося.

Гоголь закрыл портал и уставился на Достоевского. Мгновением позже в здании сработала сирена.

Дальше на Сигму налетел туман. Такое бывает, когда владелец воспоминания не помнит, что было в этот момент.

Словно монтажная склейка и вот Сигма уже снова в комнате с четырьмя койками. Фёдор был там один. Он сидел за столом, обопрясь на него локтями, и усердно тянул пряди своих волос в разные стороны. Лицо его выражало множество чувств. Но основное: паника.

Достоевский бормотал что-то себе под нос. Глаза его бегали. Да и Сигма был близок к подобному состоянию, его психика держалось лишь на мысли о том, что всё это, возможно не правда. Но мысль теряла свою убедительность с каждой минутой. Даже Фёдор не смог бы обмануть дар. Но как же так? Всё выглядит так неубедительно, так натянуто. Как они вообще могли встретится с Фукучи здесь? И неужели такую важную информацию, так легко подслушать? Сколько звёзд должно было сойтись в одной точке, что бы получилось... это.

Сигма понаблюдал за Достоевским и уже собирался «промотать» дальше, как вдруг послышался ужасный, противный скрежет. Сигма огляделся по сторонам, пытаясь определить источник. Помог ему в этом ошарашенный взгляд Фёдора, направленный на стол.

По столу скребли. Это была то ли палка, то ли ножик, но эта штука вырезала какие-то символы прямо на столешнице. Конец штуки уходил в никуда.

Сигма взглянул на Достоевского. Тот с непониманием и даже страхом следил за движениями лезвия.

—Коля, это ты? — неуверенно спросил Достоевский и заозирался по сторонам.

Затем Фёдор взглянул на столешницу. Он внимательно пригляделся к царапинам. После этого лицо его приобрело такое выражение… словно там была написана дата его смерти.

Сигма зашёл Фёдору за спину и тоже склонился над столешницей.

Царапины складывались в слова.

Центральная, самая крупная фраза гласила: «Способности созданы с помощью книги». Сигма вылупился на столешницу.

Что это вообще такое? Кто это написал, что за лезвие начертило это?

Рядом с центральной надписью был рисунок книга, проткнутая мечом. Под ним была приписка "Фукути". Где-то неподалёку плавало слово "Мёрсо". Чуть выше располагались какие-то координаты: 39.131033 с.ш.; 60.336622 в.д.

К самому верху была написана не то дата, не то время 20.09.

В одном из углов было написано: пред. —дир. Дет дом Окаяма; в другом: лунный зверь.

Едва ли можно было просто взять и догадаться о чём было это послание. Но для Сигмы всё было ясно. Если для Фёдора это послание о будущем, то для Сигмы: о прошлом.

Но сам факт послания…божественного послания… и центральная надпись… Сигму она не привела в ужас, в шок или прострацию. Ему то всё равно. Ему то терять нечего. Про себя он абсолютно точно знает, что он — творение книги. Но если это окажется правдой...

Сигма взглянул на Фёдора. Всё-таки в Достоевском всегда было кое-что… ужасающее. Его спокойствие. Сколько его помнил Сигма его лицо либо не выражало ничего, либо выражало то, что он сам хотел на нём изобразить. Как например эта его истерика, на которую Сигма так легко повёлся.

В воспоминаниях Сигма впервые увидел Фёдора с настоящими эмоциями, не наигранными.

Но сейчас Достоевский выглядел так, как привык видеть его Сигма: спокойный, серьёзный, задумчивый.

«Такой хладнокровности можно только позави…»—Сигма не успел додумать мысль.

Фёдор вскочил и опрокинул стол. Из его горла вырвался тихий рык.

Достоевский подошёл к окну, вцепился до посинения пальцев в подоконник и посверлил глазами ночное небо. Дыхание его было тяжёлым и злобным. Казалось, ему хотелось кричать. Постояв пару секунд, Фёдор резко отвернулся и кинулся шариться в рюкзаке.

Оттуда он вынул какой-то пузырёк и ложку. Капало ужасно медленно, Фёдор не выдержал уже на третьей, и, смачно выругавшись, пригубил флакон.

Вот и секрет спокойствия. Сигма повнимательнее изучил пузырёк. Это был транквилизатор.

Достоевский тем временем поднял стол и снова принялся быстрым шагом ходить вокруг стола.

— Ненавижу эсперов, —прошипел Фёдор

— И себя ненавижу!

— Ненавижу свой дар!!!

Последняя фраза эхом раскатилась по всей комнате.

Комната снова начала расплываться, а в ушах Сигмы всё ещё повторялось «ненавижу!»

Сигма плыл в потоке воспоминаний. Но эхо не прекратилось. Три последние фразы Фёдора, становясь то громче, то тише, продолжали звучать.

Обычно Сигма мог выбирать какие воспоминания смотреть, но сейчас его словно выкинуло в следующий эпизод.

Это было кладбище. Покосившиеся кресты, замшелые надгробья. И Фёдор. Здесь он казалось года на два младше чем в предыдущем воспоминании. Достоевский смотрел в другой конец некрополя. Там происходили похороны.

Сигма разглядел, ссохшееся лицо старушки. Фёдор тем временем что-то бормотал себе под нос. Сигма прислушался.

—Это не я… не я… я не мог… я просто не смог бы…. Это не я… и… но все и так знают, что это не я… ведь это не я… но на самом деле ведь я!.. но я не мог…. Это все… само… нет!.. это всё моё проклятье… мой ужасный дар…. Но почему я не умер?.. почему не я

Пока Сигма вслушивался в этот полубред, воспоминание уже померкло. Но вместо того чтобы оказаться в изначальном потоке Сигму швырнуло в следующее.

Комната. Бежевые обои, красный ковёр на стене, диван телевизор, ряд сервантов с хрусталём.

На диване, скорчившись рыдала какая-то женщина. Длинные чёрные волосы скрывали её лицо.

—Ах Миша Миша… как нам теперь без тебя как мне теперь без тебя! —приговаривала она.

Сигма снова озирался по сторонам. Что не воспоминание так квест: найди, где ж его владелец.

Наконец он был обнаружен. Сначала Сигма выпучил глаза, потом улыбнулся, затем неопределённо хмыкнул.

Из коридора выглядывал. Федя Достоевский. Мальчик с тёмными волосами, лет десяти.

«Ничего себе меня занесло»—подумал Сигма.

Маленький Федя неотрывно смотрел на рыдающую женщину. Это его мать? Похоже не то.

Сигма тоже уставился на неё. Та продолжала что-то шептать между всхлипами.

—Ах Миша-Миша… Черти эти Трансценденты! Черти во плоти! О Боже, за что ты наделил землю этим проклятьем!

Женщина скорчилась в очередном приступе рыданий.

—Ненавижу эсперов! Ненавижу людей, начавших эту глупую войну! О изверги!

Сигму потянуло «за шкирку» из воспоминания. Путешествием по памяти Фёдора эспер больше не управлял. Сигму швыряло из одного эпизода в другой.

Просмотрев ещё пяток таких воспоминаний Сигма уже понимал почему Достоевский так предвзят к дарам. И к своему в том числе. Сигма наконец-то узнал кто же такой Фёдор.

Но когда воспоминания, связанные с дарами, были просмотрены, путешествие не закончилось. Сигма стал свидетелем ещё около пятидесяти событий из жизни Фёдора Михайловича Достоевского. Некоторые были вытянуты ещё из детства и студенчества, некоторые касались службы. Последние же были связаны с событиями, уже знакомыми Сигме. Но увидеть это от лица Достоевского… Всё меняло смысл.

* * *

Объем информации на Сигму свалился огромный. Чтобы Сигма подольше полежал в отключке, без лишних телодвижений, Фёдор свалил на него практически всё, что хранил в его воспоминаниях. От имён детских игрушек до итогового сочинения по литературе.

Хотел знать, кто он? Вот пусть и пересмотрит. Обменная же информация… Сейчас Фёдору было особо нечего спросить такого, чтобы подходило к критериям способности Сигмы. Так что Достоевский решил узнать положение дел в аэропорту. Когда нужные сведения проявились в голове Достоевского, он был готов за эту самую голову схватиться.

Слишком быстро, слишком быстро они успели все это наворотить. Федор думал, что хотя бы пару часов у него в запасе есть. Оказывается, нет. Надо спешить. Интересно, кто та девчонка что вытащила меч из Брема?

Достоевский метнулся к экранам. Дадзай и Чуя разыграли сцену с выстрелом в лоб. Ну хотя бы Осаму не знал, что Фёдор обо всём догадался. Достоевский написал на какой-то бумажке сообщение Гоголю и почти бегом двинулся к выходу. И вот чёрт, за ним увязалась группа вампиров. Но из Брема уже вытащили меч, значит они больше не союзники.

Николай встретил Достоевского на улице туповатой сценкой. Федор сунул клоуну записку. Сейчас многое будет зависеть от реакции и ловкости Гоголя. В том, что сейчас его попытаются убить, Достоевский не сомневался. Только если снотворное Гоголя не подействует раньше времени.

Федор направился к вертолету, понимая, что сейчас практически заходит в ловушку. Но если Гоголь окажется достаточно ловок, она не захлопнется.

—Я не могу управлять вертолётом из-за моей раны. Я поручаю это тебе, — сказал Достоевский одному из вампиров. Гоголь тем временем украдкой прочитал записку и вытаращился на Фёдора, садящегося на пассажирское сиденье.

В его взгляде читался страх. «Надеюсь, ты справишься, мой дорогой друг», — подумал Достоевский. Николай смигнул и спросил:

— А что насчёт Сигмы?

—Он хорошо держался, но теперь он не проснётся, — смысловой частью здесь было то, что он не проснется. Значит будет в отключке в ближайшее время.

Федор захлопнул дверь. Стало слышно, как винт начинает раскручиваться. Это должно случиться сейчас. Достоевский знал, что сейчас состоится покушение, но предотвратить его не мог. Поэтому он лишь выбрал метод. А зная метод, можно подстраховаться. Вампир резко схватил какую-то длинную острую штуку, Фёдор не успел её разглядеть. Пилот пырнул Достоевского в живот. Ткань вспоролась, конец оружия вошёл в горячую плоть. Вот только это было не тело Фёдора, ведь под арестантским балахоном открывался портал.

Достоевский прокусил язык и выплюнул кровь, но тут же удивлённо раскрыл глаза, ведь из портала хлынула кровь. Выходило, конечно, ещё натуральнее, но куда же тогда открывался второй проход? Фёдор предпочёл думать, что это какой-то морской зверюге не повезло. На выходе из Мёрсо появился Дадзай. Фёдор, изобразив на лице борьбу с болью, взглянул на него.

—Как? — прошипел Достоевский.

Есть у великих стратегов такая слабость — рассказывать о своём гениальном плане, поверженному врагу. Интересно, насколько подвержен этому явлению Дадзай? Но Осаму он был осторожен. Он рассказывал лишь о той части своих планов, что уже притворилась в жизнь. Однако Фёдора позабавило заключительное заявление Дадзая.

—…Демон Достоевский, в отличие от тебя, держащего всё в своих руках, мои карты были полны неопределённости. Но слабость у тебя всё-таки есть. Ты не доверяешь ничему, что не в силах контролировать. Союзникам, например. Достоевский горько усмехнулся на душе. Да, да, так и было. Так действовал Фёдор, гнавшийся за утопической мечтой. Все просчитывал, все контролировал. Лишь иногда срывался, когда в одном месте особенно пригорало.

Но не теперь. Сейчас он был загнан в тупик. В глухой тупик, из которого привычным расчетом не выбраться. У Дадзая были карты полной неопределенности? Достоевский тогда вообще играл в покер шахматными фигурами. Потому что колода закончилась. А на каждый стрит флэш Дадзай уже собрал свой Ройл.

Винт завертелся еще сильнее. Вертолёт взлетел и врезался в здание Мерсо. Упав, он взорвался.

Фёдор увидел стену Мёрсо всего в нескольких метрах от лобового стекла. «Коля, умоляю!». Передняя часть вертолёта, нос и сиденье пилота смялись в один ком, точно были сделаны из фольги. В то же мгновение Фёдор полетел вниз, и плашмя ударился о жёсткий асфальт. «Успел!» — торжествующе подумал Достоевский и попытался встать, но не смог.