Тварь ли он или право имеет? (джен)

Гоголь заставил ждать за углом, а сам ушёл. «Сбежать? Конечно, нет. Куда мне… Если я правильно понял, Николай вообще притащил нас в тюрьму для особо опасных преступников», —мысли путались в голове.

Сигме самому от сюда не выбраться, остаётся только ждать указаний этого сумасшедшего.

Что Гоголь задумал, Сигма понятие не имел. Да и можно ли предугадать действия этого клоуна? По нему ведь психбольница плачет. Вот и сейчас затеял какое-то сумасбродство.

Сигма, хмурясь, рассматривал содержимое тележки, которую Николай оставил ему: пропуски, рация, ключ-карта и зачем-то два шприца для внутривенных инъекций. Всё это было неплохо, но даже со всеми этими вспомогательными предметами едва ли возможно было выбраться.

Сигма вздохнул. «Какое же я жалкое существо, — подумал он.— Что уж там сбежать, я умереть, когда захочу не могу!»

Размышления Сигмы прервал звук шлепка. Короткое ругательство на русском и пыхтение, за этим последовал уже другой шлепок, ещё одно ругательство, но уже на японском и поскуливание.

Сигма напрягся. Он уже догадывался какие люди находятся в соседней комнате. И желание кинуться опрометью по коридору в противоположную сторону усилилось. Раздался звонкий голос Николая.

<…>

— Ассистент!

Сигма выкатил тележку. И для придания себе хоть какой-то уверенности возмутился: «кого это ты ассистентом назвал!» Гоголь это, как и ожидалось пропустил мимо ушей и продолжил свой рассказ.

И чем дольше Сигма слушал, тем более жутко ему становилось.

Когда Николай только спас его после попытки покончить с собой Сигма сказал себе, что ему уже не важно, что будет дальше. Хуже уже точно некуда.

Но вот Сигма стоял здесь и осознавал, что ему, вообще-то, важно и хуже есть куда.

Бывший владелец казино знал, что он не самая обычная персона, он не такой как все и никогда таким не будет. Но в этой комнате он определённо был самым нормальным.

Сигма посмотрел сначала на Дадзая затем на Достоевского. Оба кололи себе в вены яд. Осаму посмеивался, Фёдор улыбался. А Сигму шатало. Неужели они совсем не боятся смерти? Даже ему самому, когда он решил всё окончить и разжал пальцы... ему было страшно. Он боялся. Все 11 километров до земли он ужасно боялся… а они смеялись. Они точно оба дьяволы!

<…>

— Я выбираю его, —заявил Дадзай тыча пальцем на Сигму. Сигма оторопел и лишь краем глаза успел заметить, как Николай посмотрел на Фёдора, а тот жестом велел ему отвернуться.

— М-меня? — пролепетал Сигма

Николай расхохотался, а Осаму утвердительно кивнул.

Впереди предстояло множество приключений.

<…>

Сигма шлёпнулся на пол.

— Не подведи меня, — крик Дадзая растворился в глубине лифтовой шахты.

Парень сморгнул слёзы и поднялся на ноги. «Не подведу», —прошептал он.

Сигма огляделся по сторонам. Это был служебный этаж для сотрудников.

Внезапно Сигма заметил на полу сложенный вчетверо листок.

Развернув его, парень прочитал надпись на русском: помогите мне.

Только два человека могли это написать.

Сигма взглянул на план, висящий на стене. Комната наблюдения находилась в конце коридора

* * *

…Хватит этих глупостей, —проговорил Дадзай резко посерьёзнев.

Фёдор напрягся. Шутки в сторону.

—Давай зададим этот вопрос вместе? — предложил Осаму

Достоевский взглянул на Дадзая. Если это не уловка … а скорее всего нет. На такой глупенький трюк Осаму не пошёл бы. Так вот если это не уловка, то всё удалось.

Фёдор знал, что это проблема для них обоих: чем проще, чем прозрачнее план, тем тяжелее его раскусить. А этот план у Достоевского был последний: он был самый грубый, самый отчаянный, самый непрописанный. «Хватать и бежать»

— Что ж давай, —Фёдор улыбнулся своей фирменной злодейской улыбкой

— Как ты получаешь информацию? —хором спросили Достоевский и Дадзай

Фёдор в, свою очередь, предполагал, что Дадзай накрутил что-то в своём стиле. Какой-то шифр. Частота моргания, частота дыхания… что-то в этом роде.

Некоторое время Дадзай и Достоевский сверлили друг друга взглядами, как вдруг раздался странный звук. Как будто у соседей снизу начался ремонт. Фёдор взглянул себе под ноги. Что-то прорезало пол камеры. «Неужели снова божественное послание?»—подумал Фёдор.

Достоевский взглянул на Дадзая. Тот с непониманием посмотрел в ответ.

Пол под Фёдором провалился. Последним что услышал Достоевский перед тем как ухнуть в темноту, была фраза Дадзая: «Быстро ты собрался»

Несколько секунд полёта и попа встретилась с жёстким кафелем. Вскоре рядом шлёпнулось ещё что-то.

Фёдор огляделся. Одно из служебных помещений тюрьмы. Рядом на полу Дадзай потирает пострадавшее место.

Негромкий «вшух», и Гоголь появился перед потирающим задницы парнями. Достоевский смерил Николая взглядом. Способ вытаскивания из тюрьмы они не обговаривали,так что полет фантазии Гоголя был ничем не ограничен. Это пугало. Гоголь мог такого навертеть. За примером далеко ходить не надо. Взять хотя бы случай четырехдневной давности. Достоевский чуть инфаркт не словил, когда получил сообщение о том, что этот чудик распилил себя пополам. Хорошо, хоть он, пусть и с опозданием, прислал записку о том, что живой.

Гоголь открыл рот и… понеслось говно по трубам. Эффектно нести бредятину было особым умением Николая. Достоевский, конечно, подыгрывал, а сам всё поглядывал на Дадзая.

Нет, не ожидал Осаму такого. Да, ведь он готовился к игре с дьяволом Фёдором. Битвы гениальных интеллектов. А Фёдор уже отчаялся. Он понимал, что проиграл. Проиграл уже давно. Вот только отступать было некуда. Отход был завален горами человеческих трупов. Достоевский теперь пёр напролом. Последний план пока что выезжал на одном идиотизме.

В процессе представления одного актера появился Сигма. Да, он понадобится, если план удастся. Вот только это навряд ли, Федор чувствовал — скоро все пойдет через одно место. И да, вскоре это случилось. Хотя поначалу все было даже неплохо.

Ну да, вхреначили себе что-то в вену, однако Достоевский очень сомневался, что в шприцах действительно был яд. Гоголь, хоть и с приветом, но травить бы их не стал. Похерилось всё в тот момент, когда Дадзай выбрал Сигму. Тут прифигели все. Гоголь раскрыл рот и уставился на Достоевского.

Слава богу, Дадзай в другую сторону смотрел. Иначе бы вся легенда Гоголя об убийстве ради свободы накрылась бы медным тазом. Одними губами Фёдор сказал Николаю «не смотри на меня». Гоголь опомнился и всё-таки доиграл спектакль до конца. Дадзай и Сигма ушли. Николай и Фёдор переглянулись.

— Могло быть куда хуже, — заключил Фёдор.

Николай кивнул.

— У нас есть план что делать дальше? — спросил Гоголь, скрещивая руки на груди.

— Надо как минимум некоторое время желательно не опровергать ту бурду, что ты сейчас наплел.

Николай пожал плечами и ухмыльнулся.

— Кстати, — Гоголь открыл портал и начал шарить там рукой. — Вот твой телефон.

Федор разблокировал экран. На панели висело сообщение от Фукучи. «Я пришлю вампира.» Федор тяжело вздохнул, это могло сильно осложнить ситуацию.

— Ты чего? — спросил Николай.

Достоевский показал ему сообщение.

— Значит, разыгрывать мою гениальную историю дальше?

— Как тебе это только в голову пришло? —вздохнул Достоевский, а затем спросил, —Что в шприцах все-таки было?

— У Дадзая снотворное, у тебя лекарство твое от эпилепсии. Ты ж при Дадзае не колол, наверное.

Фёдор не сдержал улыбки. Хороший появился всё-таки друг. Жаль только, что Достоевский втянул его в это.

Гоголь протянул Достоевскому ножик.

— На возьми, на всякий пожарный.

Прошло около 20 минут, когда наконец-то пришел вампир. Это был Чуя. И понеслось. План был готов провалиться в любую минуту. Но что поделать? Путь только один. Вперед. Иначе… лучше даже не думать.

Моментов, когда Фёдор ходил по тонкому льду, было предостаточно. Сначала Достоевский ободрал руку, потом нахлебался этой чертовой жижи, затем поплавал в ней, а после всего вообще выяснилось, что, Чуя совсем и не вампир. От воды, попавшей в глаз, у него чуть поплыла одна линза.

Достоевский отослал его как можно скорее и теперь смотрел на экран в пункте наблюдения.

Ну, в общем-то Достоевскому пока везло. Затопить и поджечь лифт, а потом ещё и сбросить его. Заранее бы Фёдор о таком ходе не догадался бы. Зато догадался извращенец, проектировавший защиту Мёрсо. Фёдор напряжённо вглядывался в экран, то и дело переключая камеры. Он сомневался, что Дадзай может умереть таким идиотским способом. А за второго пассажира Фёдор не на шутку волновался.

Ведь если все получится, Сигма единственный кто... Но это после. Лифт упал на четвертом этаже. Испачканный кровью оттуда вылез Дадзай. Достоевский уставился на трансляцию из кабины лифта. Там никого не осталось, только лужица крови. А где же…?

Фёдор навёл камеру на Дадзая. Тот растянул губы в своей обычной ухмылке.

— Ну же, облегчи мои страдания, — проговорил Осаму.

— С удовольствием, — оскалился Достоевский. — Чуя, ты меня слышишь? Твоя цель на четвёртом этаже. Убей его.

Другого пути Фёдор здесь не видел. Придётся Дадзаю подыграть. Пока что другого выхода нет. Теперь нужно было послать сообщение в Гоголю. Достоевский потянулся к клавиатуре, но не успел. Фёдор услышал шаги за спиной. Едва он оглянулся, как, зацепив немного плечо, мимо просвистела пуля. В запоздалой попытке уклониться, Достоевский повалился на пол. Сигма взвёл курок и сделал несколько шагов к Фёдору.

— Немедленно отзови своего убийцу, — сказал Сигма, — или застрелю.

— Забавно, — протянул Достоевский, ухмыляясь.

На самом деле ничего забавного в том, что ему угрожают, Фёдор не находил. Просто надо было время потянуть. Потянуть до того момента, пока в голову не придёт сколько-нибудь умная идея.

Но она всё-таки пришла. Будь на месте Сигмы кто-то другой, ситуация была бы патовой. Но с легко внушаемым человеком варианты для выигрышных комбинаций еще были. Нужно просто заставить его взглянуть на дело с другой стороны.

— Я коснусь тебя и выведаю, что ты замыслил в аэропорту. Так я пообещал Дадзаю, —продолжил Сигма.

За последнее предложение можно было зацепиться.

— Ясненько, — все том же уверенно-спокойном тоне проговорил Достоевский, — Все-таки Дадзай хорош. За 10 минут промыл тебе мозги.

Сигма немного отклонился назад. Работает.

— Ты точно не из числа тех, кто идет на риск. Но немного понаблюдав за Дадзаем, ты…

Дальше Федор решил наступить Сигме на на больную мозоль.

— Ты понял, что тебе нужен вовсе не дом, а доверие.

Сигма широко раскрыл глаза. Его рука дрогнула. Почти получилось.

— Иными словами, ты захотел попасть в ряды вооружённого агентства.

Сигма замер. Достоевский напрягся. Это утверждение могло сработать в обе стороны. Сейчас либо победа, либо смерть.

— Или я не прав? — поторопил Фёдор.

Сработало не в ту сторону. Сигма приставил дуло к лбу Фёдора. Обстановка накалялась.

— … Если кто мной и манипулирует, так это ты, — начало Достоевский прослушал.

А трехлетний владелец казино сильно поумнел. Только ой как не вовремя.

— Пытаешься посеять во мне сомнения, чтобы я опустил пистолет.

Да, это было абсолютно верно.

— Вот как, — медленно проговорил Фёдор.

Опять же, чтобы выиграть время на размышления.

— Я коснусь тебя и прочту твои воспоминания, — повторил Сигма —но сперва ответь мне...

Ответить? Это хорошо. Чем дольше болтать, тем лучше для Фёдора.

— Какой у тебя дар?

Сказать правду? Не отвечать? Сказать какую-нибудь дичь в стиле Гоголя? Прежде чем Достоевский успел решить, Сигма изменил вопрос:

— Нет. Кто ты вообще такой?

Он сам не знает, что хочет спросить и что услышать в ответ.

— Происхождение неизвестно, возраст неизвестен. В картине мира ты белое пятно.

Нет, Фёдор не был белым пятном. Он был чёрным. Белое — это когда там ничего и не было. А вот чёрное — когда что-то было, но это закрасили.

Достоевский промычал, чтобы заполнить паузу. Он не знал, что сказать. Пистолет упирался в лоб и словно вытягивал все хоть сколько-нибудь умные мысли из головы. Достоевский уже был готов впуститься в долгий рассказ своей автобиографии, когда Сигма вынул из кармана какую-то бумажку.

Там было что-то написано.

— Я нашел эту записку, когда выбрался из лифта. Это ты ее написал?

Сигма развернул листок и показал Федору. «Помогите мне.» Кто это написал? Да еще и по-русски, да еще и печатными буквами. Вопрос, конечно, хороший. Но сейчас это было неважно. Записка натолкнула Федора на мысль.

Про себя Достоевский назвал это метод Гоголя. Нести полную ахинею.

— Помогите мне, —растеряно прочитал Федор — помогите… Помогите мне!

Федор согнулся пополам. Кстати, сработало. Сигма в непонимании сам не заметил, как чуть отвел пистолет.

Сейчас бы ножик достать, очень кстати, сейчас и его в спектакль впишем.

Федор изобразил на лице детско-наивно-удивленное выражение. Он отлепил свою физиономию от пола и спросил.

— Скажите, а какой сейчас год? — спросил Достоевский голосом на тон выше, чем он обычно разговаривал. Сигма выпучил глаза.

— Чё? — прошептал он.

— Да послушай же, он настоящий демон! — кто "он", Федор пока не знал, но ничего, сейчас придумает, — Воплощение слова «зло» и мне его не остановить, хотя надежда есть.

Достоевский потянулся к заднему карману за ножиком. В голову пришла очень тупая, чумоватая идея. Но сейчас терять нечего.

— Не с места! —прикрикнул Сигма.

Федор достал ножик и положил его на свои ладони. Со стороны это кажется безопаснее, хотя для того чтобы взять оружие как надо потребуется меньше секунды. Достоевский аккуратно стянул ножны.

— Возьми меч-кладенец

Гоголь бы уржался, если бы слышал эту импровизацию на ходу.

— …Конечно, выглядит как обычный ножик…

Вот насмотришься современного кино и не такое наплетешь.

— Но его, как и священный меч, выковал одаренный. Только им можно убить меня и мой дар.

Уже позже Фёдор понял, что, то что он сказал, в каком-то смысле можно было назвать образным изображением его собственного плана. Но что поделать? В первую очередь в голову приходит то, о чем постоянно думаешь.

— Он демон, пораженный слабостью в моем сердце. Я был так слаб, что мною овладел собственный дар.

Это на самом деле тоже определенным образом правда.

Сигма окончательно опустил пистолет и потянулся к рукояти клинка, который Федор держал за лезвие. Лучше шанса не будет. Достоевский перехватил нож, резко поднялся и всадил лезвие Сигме в бедро.

— Шучу, — ехидно проговорил Фёдор, когда Сигма шлёпнулся на пол.

Сигма попытался дотянуться до пистолета, но Достоевский наступил ему на руку. —Не сердись, — проговорил Фёдор, садясь на корточки и забирая пистолет.

— Раз уж ты решился, прошу, читай всё, что захочешь

Почему Фёдор решил это сделать, он сам точно не был уверен. Просто ему показалось, что после всего, что случилось, Сигма должен знать. Он это заслужил. А может Фёдор просто хотел оправдаться в его глазах.

Тем более, что после всего этого он вряд ли скоро очнется.

— Что же ты хочешь узнать? — спросил Достоевский.

— Все твои тайны! — Сигма схватился за протянутую руку и естественно, завалился в обморок.

* * *

Сигма летел в бесконечном потоке чужих воспоминаний. Квадратики памяти кружили вокруг него словно карточки с фотографиями, подхваченный ветром.

Неужели получилось? Неужели теперь он наконец узнает все самые страшные тайны Фёдора? Поймёт наконец, кто он вообще такой?

Сигма очутился в тёмном коридоре без окон. Единственный свет исходил из щели приоткрытой двери.

Квадратная комната, с единственной включённой, но ослепительно яркой лампой. Она направлена прямо в лицо пареньку. Юноша сидел, связанный по рукам и ногам, в кресле для допросов. Сигма прищурился, разглядывая парня. Лицо полное ужаса, пот на лбу… В свете яркой белой лампы видна каждая чёрточка. И абсолютно точно видно, что это не Достоевский.

А где же Фёдор? Это ведь его воспоминая! Неужели он смог обмануть способность? Дьявол!

Сигма продолжал шарить глазами по комнате в поисках Достоевского. Шумный вздох за спиной заставил его вздрогнуть. Сигма резко обернулся и оказался нос к носу с молодым человеком в военной форме.

Тёмные фиолетовые глаза смотрели сквозь Сигму в комнату для допросов. Достоевский. Он особо не изменился. Бледная кожа, худоба, синяки под глазами. Только лицо всё равно выглядит немного более юным.

Сигма снова обернулся к двери.

— Я не хотел, — шептал юноша.

Да какой юноша? Совсем ещё мальчик. Лет семнадцать, не больше.

— Не хотел? Увы, хотел, не хотел. Для нас значения не имеет. Вы сознаётесь в совершении преступления, я правильно понял? — прозвучал суровый голос.

Ответом ему было молчание.

Послышались шаги, дверь широко распахнулась.

— Давай, Достоевской, твой выход!

Федор вошел в комнату. В зал на кресле-каталке ввезли пострадавшую. Руки, ноги, шея и голова женщины были перебинтованы, а глаза завязаны платком, чтобы ей не пришлось смотреть на то, что должно произойти.

Федор бы и себе с удовольствием завязал глаза, чтобы не видеть того, что он сделает. Сделает своими собственными руками.

Достоевский аккуратно взялся за забинтованные пальцы жертвы и потянулся к плечу юноши.

—Не надо, умоляю! —взвизжал тот.

—Мне жаль, — прошептал Федор.

Достоевский сжал плечо подсудимого.

—Преступление и наказание, —роковые слова сорвались с губ.

Многое отдал бы Федор, лишь бы больше никогда не произносить их. В воздух взвились невидимые ножи. Они полоснули по юноше. Один за другим на теле подсудимого появлялись глубокие кровоточащие рубцы.

Так вот какая способность у Достоевского! Не убийство прикосновением и не искривление реальности! Преступление и наказание… Он «отзеркаливает» вред, нанесённый другому человеку.

Бросив короткий взгляд на исполосованное тело, Федор отвернулся и ушел.

Сигма между тем наоборот вошёл в комнату. Поскольку Фёдор уже вышел все находящиеся в комнате замерли. Ведь в воспоминаниях Достоевского нет того, что они делали после его ухода.

Сигма оглядел комнату для допросов. Стул для допрашиваемого, стол для допрашивающих и лампа. В общем то и всё.

На столе кроме стопки бумаг и фотографий Сигма заметил табличку. Надпись на ней проясняла, то что здесь только что происходило. «Военная комиссия по устранению особо опасных эсперов и регистрации способностей».

Сигма слышал о таком, любой эспер слышал. Каждый человек, обладающий способностями и достигший 14 лет, должен зарегистрировать свою способность. И доказать умение контролировать её. «Комиссия» выявляет незарегистрированных и тех, кто не справляется со своим даром. Она же распределяет эсперов на военную службу.

Судя по тому, что увидел Сигма Фёдор, в этом воспоминании, как раз находится на такой службе.

Комната поплыла перед глазами Сигмы. На слишком долгое время он оторвался от владельца воспоминаний. Картинка перед глазами Сигмы рассыпалась в пыль и из этой же пыли собралась в новую.

Достоевский подошёл к покоцанной деревянной двери и потянул ручку наверх. Видимо она была прикручена не той стороной. Сигма проскочил в дверь за Фёдором.

Не особо большая комната была освещена не очень яркой лампой в абажуре в виде цветка. Белая штукатурка на стенах украшена трещинами. Ламинат на полу местами пошёл волнами. Из мебели — четыре койки и квадратный стол. Но большее внимание Сигма обратил на людей, находящихся в этой скромной комнате.

Одного из них Сигма узнал сразу. Хотя тот за время, прошедшее с этого воспоминания, сильно изменился. Это был Гоголь. Разноцветные глаза, широкая улыбка… Но это, пожалуй, всё что объединяло этого парня с тем, кем он станет не так уж много лет спустя.

Гоголь был одет в военную форму, довольно коротко пострижен. Ну, не коротко, конечно, но как минимум без косы. Да и волосы у него были не белые словно в муке, а натуральный золотистый блонд. Левый глаз был цел, никакого шрама.

Двоих других Сигма изучал несколько минут, прежде чем вспомнил где же их видел. Это были двое из «Крыс мёртвого дома». Одни из самых ближних помощников Достоевского. Как их зовут Сигма не помнил. Но вскоре из диалога имена выяснились: Александр Пушкин и Иван Гончаров.

С приходом Достоевского все напряглись.

— Ну что? — спросил Пушкин

— Как обычно, —коротко бросил Фёдор.

— Насмерть?

— Нет, но почти.

После этих четырёх фраз сослуживцы больше не обсуждали то, свидетелем чего только что был Сигма.

— Чаю? —спросил Гончаров.

Сигма устроился на одной из коек и стал наблюдать как все четверо собрались за столом и заварили чай из пакетика в одном из складных стаканов. Над стаканом поднимался пар и все четверо следили за его белыми завитушками. Несколько минут спустя чай был разлит по кружкам. Сигма слушал разговор сослуживцев «ни о чём», их шутки и смех, а сам удивлялся.

Они ведь… все четверо, они выглядят… абсолютно нормальными! Просто обычные люди! Не убийцы, не сумасшедшие. Они даже не похожи на какую-то банду иди что-то в этом роде. То как они общались, то как называли друг друга, шутили… Они выглядели как обычные… друзья?

Сигма снова оказался в потоке воспоминаний и выхватил карточку, которая по хронологии была не так далеко от предыдущей.

Снова оштукатуренные стены, снова дешёвый ламинат, снова четыре кровати. Но это была уже другая комната.

Все четверо были здесь. С момента прошлого воспоминания не должно было пройти больше месяца. Но всё так поменялось. У Гоголя уже был шрам и повязка на здоровый глаз. У Гончарова, тоже выглядевшего вполне здоровым в прошлом воспоминании, была перебинтована голова.

— И зачем эти узкоглазые припёрлись! —угрюмо сказал Николай, глядя в потолок со своей койки, —мы б и сами справились.

— Ну-ну, одноглазый, — протянул Александр, — хотя мне они тоже не нравятся

— Да если б не они, мне может быть и не пришлось бы носить эту хрень, — возмутился Гоголь, — Искатели говняные!

— Ищейки, —поправил Достоевский

Ищейки? Неужели они об отряде Фукучи?

— Как дерьмо не назови…

— Элитный отряд эсперов между прочим, —вздохнул Фёдор

— Они ещё здесь? —тихо спросил Гончаров

— Туточки, куда ж они денутся? До завтра тут штаны собрались протирать, —проворчал в ответ Пушкин.

В дверь постучали и в комнату просунулась голова. Выражение лица у головы было трагическое

—Там опять какой-то желтокожий ломится! Переведите чё ему надо. Он по-английски пытался, но я и так не хрена не понял.

Фёдор встал.

—Ладно посмотрим

—А я с тобой, — вскочил с кровати Гоголь

—На кой?

—Хочу, и всё тут

Сигма пошёл за ними.

На входе действительно маячил какой-то азиат.

—Срочный доклад для Очи Фукучи, —сказал он.

—К Фукучи у него дело срочное, — перевёл Достоевский охраннику.

Японца допросили-досмотрели, проверили документы, все-таки разрешили пройти внутрь. И, конечно же, внимательно проследили, чтоб тот не ошибся дверью.

Гоголь и Достоевский поднимались к своей комнате

—Ну что, послушаем, что у него там за срочный доклад? — подмигнул Гоголь раненым глазом.

Он щелкнул пальцами, и перед ним появился небольшой портал.

—Ты что, совсем сдурел? —воскликнул Достоевский, — А вдруг там секретная информация?

— А вдруг они обсуждают, как из нас такой же шашлык сделать, как из тех бандитов?

Второй конец портала открылся в укромной щели за шкафом, в той самой комнате, где разместились ищейки.

—Нам нужно поговорить наедине, — сказал докладчик.

Достоевский и Гоголь переглянулись. Послышались шаги и звук закрывающейся двери.

—Нас могут послушать? — снова заговорил докладчик.

—Сомневаюсь. Мои ребята не позволят. А если и подслушают вряд ли что поймут. —У предсказателя было видение, — докладчик все равно понизил голос.

— Так… Насчет книги?

— Он сказал, что она находится в Иокогаме.

— В Иокогаме? Где? Где именно?

— Генерал, умоляю, тише! Он не сказал. Он видел лишь то, что она в Иокогаме.

— Но он еще кое-что говорил… Он сказал, что все эсперы были созданы с помощью книги…

Сигма аж подпрыгнул. «Чего? Что за дичь?» Что тут вообще происходит. Молодые Достоевский и Гоголь в каком-то полуразлагающемся здании подслушивают доклад для Фукучи. И в докладе говориться подобная хрень. Интересно это Фёдору по юности такие сны снились? Иначе объяснить увиденное Сигма не мог.

Фукучи вздрогнул

—Нет, это полнейший бред, —отрезал генерал

—Я сам сначала не мог поверить. Но ведь это было предсказание! Значит это правда. Господи! Об этом нужно рассказать!

Послышался звук отодвигаемого стула

—Г-генерал?!

—Никому ты об этом не расскажешь

—Но почему, нужно доложить! Нужно сообщить и как можно скорее! О таком предсказании нельзя молчать!

Лёгкий свист, короткий стон и звуки задыхающегося.

Гоголь закрыл портал и уставился на Достоевского. Мгновением позже в здании сработала сирена.

Дальше на Сигму налетел туман. Такое бывает, когда владелец воспоминания не помнит, что было в этот момент.

Словно монтажная склейка и вот Сигма уже снова в комнате с четырьмя койками. Фёдор был там один. Он сидел за столом, обопрясь на него локтями, и усердно тянул пряди своих волос в разные стороны. Лицо его выражало множество чувств. Но основное: паника.

Достоевский бормотал что-то себе под нос. Глаза его бегали. Да и Сигма был близок к подобному состоянию, его психика держалось лишь на мысли о том, что всё это, возможно не правда. Но мысль теряла свою убедительность с каждой минутой. Даже Фёдор не смог бы обмануть дар. Но как же так? Всё выглядит так неубедительно, так натянуто. Как они вообще могли встретится с Фукучи здесь? И неужели такую важную информацию, так легко подслушать? Сколько звёзд должно было сойтись в одной точке, что бы получилось... это.

Сигма понаблюдал за Достоевским и уже собирался «промотать» дальше, как вдруг послышался ужасный, противный скрежет. Сигма огляделся по сторонам, пытаясь определить источник. Помог ему в этом ошарашенный взгляд Фёдора, направленный на стол.

По столу скребли. Это была то ли палка, то ли ножик, но эта штука вырезала какие-то символы прямо на столешнице. Конец штуки уходил в никуда.

Сигма взглянул на Достоевского. Тот с непониманием и даже страхом следил за движениями лезвия.

—Коля, это ты? — неуверенно спросил Достоевский и заозирался по сторонам.

Затем Фёдор взглянул на столешницу. Он внимательно пригляделся к царапинам. После этого лицо его приобрело такое выражение… словно там была написана дата его смерти.

Сигма зашёл Фёдору за спину и тоже склонился над столешницей.

Царапины складывались в слова.

Центральная, самая крупная фраза гласила: «Способности созданы с помощью книги». Сигма вылупился на столешницу.

Что это вообще такое? Кто это написал, что за лезвие начертило это?

Рядом с центральной надписью был рисунок книга, проткнутая мечом. Под ним была приписка "Фукути". Где-то неподалёку плавало слово "Мёрсо". Чуть выше располагались какие-то координаты: 39.131033 с.ш.; 60.336622 в.д.

К самому верху была написана не то дата, не то время 20.09.

В одном из углов было написано: пред. —дир. Дет дом Окаяма; в другом: лунный зверь.

Едва ли можно было просто взять и догадаться о чём было это послание. Но для Сигмы всё было ясно. Если для Фёдора это послание о будущем, то для Сигмы: о прошлом.

Но сам факт послания…божественного послания… и центральная надпись… Сигму она не привела в ужас, в шок или прострацию. Ему то всё равно. Ему то терять нечего. Про себя он абсолютно точно знает, что он — творение книги. Но если это окажется правдой...

Сигма взглянул на Фёдора. Всё-таки в Достоевском всегда было кое-что… ужасающее. Его спокойствие. Сколько его помнил Сигма его лицо либо не выражало ничего, либо выражало то, что он сам хотел на нём изобразить. Как например эта его истерика, на которую Сигма так легко повёлся.

В воспоминаниях Сигма впервые увидел Фёдора с настоящими эмоциями, не наигранными.

Но сейчас Достоевский выглядел так, как привык видеть его Сигма: спокойный, серьёзный, задумчивый.

«Такой хладнокровности можно только позави…»—Сигма не успел додумать мысль.

Фёдор вскочил и опрокинул стол. Из его горла вырвался тихий рык.

Достоевский подошёл к окну, вцепился до посинения пальцев в подоконник и посверлил глазами ночное небо. Дыхание его было тяжёлым и злобным. Казалось, ему хотелось кричать. Постояв пару секунд, Фёдор резко отвернулся и кинулся шариться в рюкзаке.

Оттуда он вынул какой-то пузырёк и ложку. Капало ужасно медленно, Фёдор не выдержал уже на третьей, и, смачно выругавшись, пригубил флакон.

Вот и секрет спокойствия. Сигма повнимательнее изучил пузырёк. Это был транквилизатор.

Достоевский тем временем поднял стол и снова принялся быстрым шагом ходить вокруг стола.

— Ненавижу эсперов, —прошипел Фёдор

— И себя ненавижу!

— Ненавижу свой дар!!!

Последняя фраза эхом раскатилась по всей комнате.

Комната снова начала расплываться, а в ушах Сигмы всё ещё повторялось «ненавижу!»

Сигма плыл в потоке воспоминаний. Но эхо не прекратилось. Три последние фразы Фёдора, становясь то громче, то тише, продолжали звучать.

Обычно Сигма мог выбирать какие воспоминания смотреть, но сейчас его словно выкинуло в следующий эпизод.

Это было кладбище. Покосившиеся кресты, замшелые надгробья. И Фёдор. Здесь он казалось года на два младше чем в предыдущем воспоминании. Достоевский смотрел в другой конец некрополя. Там происходили похороны.

Сигма разглядел, ссохшееся лицо старушки. Фёдор тем временем что-то бормотал себе под нос. Сигма прислушался.

—Это не я… не я… я не мог… я просто не смог бы…. Это не я… и… но все и так знают, что это не я… ведь это не я… но на самом деле ведь я!.. но я не мог…. Это все… само… нет!.. это всё моё проклятье… мой ужасный дар…. Но почему я не умер?.. почему не я

Пока Сигма вслушивался в этот полубред, воспоминание уже померкло. Но вместо того чтобы оказаться в изначальном потоке Сигму швырнуло в следующее.

Комната. Бежевые обои, красный ковёр на стене, диван телевизор, ряд сервантов с хрусталём.

На диване, скорчившись рыдала какая-то женщина. Длинные чёрные волосы скрывали её лицо.

—Ах Миша Миша… как нам теперь без тебя как мне теперь без тебя! —приговаривала она.

Сигма снова озирался по сторонам. Что не воспоминание так квест: найди, где ж его владелец.

Наконец он был обнаружен. Сначала Сигма выпучил глаза, потом улыбнулся, затем неопределённо хмыкнул.

Из коридора выглядывал. Федя Достоевский. Мальчик с тёмными волосами, лет десяти.

«Ничего себе меня занесло»—подумал Сигма.

Маленький Федя неотрывно смотрел на рыдающую женщину. Это его мать? Похоже не то.

Сигма тоже уставился на неё. Та продолжала что-то шептать между всхлипами.

—Ах Миша-Миша… Черти эти Трансценденты! Черти во плоти! О Боже, за что ты наделил землю этим проклятьем!

Женщина скорчилась в очередном приступе рыданий.

—Ненавижу эсперов! Ненавижу людей, начавших эту глупую войну! О изверги!

Сигму потянуло «за шкирку» из воспоминания. Путешествием по памяти Фёдора эспер больше не управлял. Сигму швыряло из одного эпизода в другой.

Просмотрев ещё пяток таких воспоминаний Сигма уже понимал почему Достоевский так предвзят к дарам. И к своему в том числе. Сигма наконец-то узнал кто же такой Фёдор.

Но когда воспоминания, связанные с дарами, были просмотрены, путешествие не закончилось. Сигма стал свидетелем ещё около пятидесяти событий из жизни Фёдора Михайловича Достоевского. Некоторые были вытянуты ещё из детства и студенчества, некоторые касались службы. Последние же были связаны с событиями, уже знакомыми Сигме. Но увидеть это от лица Достоевского… Всё меняло смысл.

* * *

Объем информации на Сигму свалился огромный. Чтобы Сигма подольше полежал в отключке, без лишних телодвижений, Фёдор свалил на него практически всё, что хранил в его воспоминаниях. От имён детских игрушек до итогового сочинения по литературе.

Хотел знать, кто он? Вот пусть и пересмотрит. Обменная же информация… Сейчас Фёдору было особо нечего спросить такого, чтобы подходило к критериям способности Сигмы. Так что Достоевский решил узнать положение дел в аэропорту. Когда нужные сведения проявились в голове Достоевского, он был готов за эту самую голову схватиться.

Слишком быстро, слишком быстро они успели все это наворотить. Федор думал, что хотя бы пару часов у него в запасе есть. Оказывается, нет. Надо спешить. Интересно, кто та девчонка что вытащила меч из Брема?

Достоевский метнулся к экранам. Дадзай и Чуя разыграли сцену с выстрелом в лоб. Ну хотя бы Осаму не знал, что Фёдор обо всём догадался. Достоевский написал на какой-то бумажке сообщение Гоголю и почти бегом двинулся к выходу. И вот чёрт, за ним увязалась группа вампиров. Но из Брема уже вытащили меч, значит они больше не союзники.

Николай встретил Достоевского на улице туповатой сценкой. Федор сунул клоуну записку. Сейчас многое будет зависеть от реакции и ловкости Гоголя. В том, что сейчас его попытаются убить, Достоевский не сомневался. Только если снотворное Гоголя не подействует раньше времени.

Федор направился к вертолету, понимая, что сейчас практически заходит в ловушку. Но если Гоголь окажется достаточно ловок, она не захлопнется.

—Я не могу управлять вертолётом из-за моей раны. Я поручаю это тебе, — сказал Достоевский одному из вампиров. Гоголь тем временем украдкой прочитал записку и вытаращился на Фёдора, садящегося на пассажирское сиденье.

В его взгляде читался страх. «Надеюсь, ты справишься, мой дорогой друг», — подумал Достоевский. Николай смигнул и спросил:

— А что насчёт Сигмы?

—Он хорошо держался, но теперь он не проснётся, — смысловой частью здесь было то, что он не проснется. Значит будет в отключке в ближайшее время.

Федор захлопнул дверь. Стало слышно, как винт начинает раскручиваться. Это должно случиться сейчас. Достоевский знал, что сейчас состоится покушение, но предотвратить его не мог. Поэтому он лишь выбрал метод. А зная метод, можно подстраховаться. Вампир резко схватил какую-то длинную острую штуку, Фёдор не успел её разглядеть. Пилот пырнул Достоевского в живот. Ткань вспоролась, конец оружия вошёл в горячую плоть. Вот только это было не тело Фёдора, ведь под арестантским балахоном открывался портал.

Достоевский прокусил язык и выплюнул кровь, но тут же удивлённо раскрыл глаза, ведь из портала хлынула кровь. Выходило, конечно, ещё натуральнее, но куда же тогда открывался второй проход? Фёдор предпочёл думать, что это какой-то морской зверюге не повезло. На выходе из Мёрсо появился Дадзай. Фёдор, изобразив на лице борьбу с болью, взглянул на него.

—Как? — прошипел Достоевский.

Есть у великих стратегов такая слабость — рассказывать о своём гениальном плане, поверженному врагу. Интересно, насколько подвержен этому явлению Дадзай? Но Осаму он был осторожен. Он рассказывал лишь о той части своих планов, что уже притворилась в жизнь. Однако Фёдора позабавило заключительное заявление Дадзая.

—…Демон Достоевский, в отличие от тебя, держащего всё в своих руках, мои карты были полны неопределённости. Но слабость у тебя всё-таки есть. Ты не доверяешь ничему, что не в силах контролировать. Союзникам, например. Достоевский горько усмехнулся на душе. Да, да, так и было. Так действовал Фёдор, гнавшийся за утопической мечтой. Все просчитывал, все контролировал. Лишь иногда срывался, когда в одном месте особенно пригорало.

Но не теперь. Сейчас он был загнан в тупик. В глухой тупик, из которого привычным расчетом не выбраться. У Дадзая были карты полной неопределенности? Достоевский тогда вообще играл в покер шахматными фигурами. Потому что колода закончилась. А на каждый стрит флэш Дадзай уже собрал свой Ройл.

Винт завертелся еще сильнее. Вертолёт взлетел и врезался в здание Мерсо. Упав, он взорвался.

Фёдор увидел стену Мёрсо всего в нескольких метрах от лобового стекла. «Коля, умоляю!». Передняя часть вертолёта, нос и сиденье пилота смялись в один ком, точно были сделаны из фольги. В то же мгновение Фёдор полетел вниз, и плашмя ударился о жёсткий асфальт. «Успел!» — торжествующе подумал Достоевский и попытался встать, но не смог.

… «Успел!» — торжествующе подумал Достоевский и попытался встать, но не смог.

Правой руки не хватало. Фёдор перевернулся на спину, левой рукой стёр с лица кровь и уставился на правое плечо. Из плеча ничего не росло. Достоевский инстинктивно попробовал пошевелить пальцами правой руки. И, на удивление у него, это получилось.

Фёдор отогнул оборванный рука в рубахе, и всё понял. Рука уходила в портал. Вот только вытащить он её не мог. Портал двигался вместе с движением тела. Что за хрень? Вдруг Фёдор почувствовал, что с той стороны портала кто-то взял его за руку. Достоевский начал понимать, что хотел сделать Гоголь.

А что, неплохая идея… Правда, из-за неё Фёдор чуть нос не сломал, так как вместо двух рук вперёд оказалась выставлена лишь одна. Достоевский полностью расслабил руку, а сам огляделся и прислушался.

Он оказался с другой стороны здания Мерсо. Справа была тюрьма, слева домики служащих. Вдалеке Федор мог видеть дым, поднимающий с верхней площадки. Там взорвался вертолет.

Достоевский сосредоточился на ощущениях своей правой руки. Ее явно кто-то держал. Потными ладошками. Фу-у. Дадзай, наверное. Полминуты спустя, Федор почувствовал хватку уже других рук, в перчатках. Это был Гоголь.

Через несколько минут на краю площадки нарисовался силуэт в развивающемся плаще. Гоголь помахал рукой. Рукой Достоевского, чёрт возьми! Отстыкованную конечность он держал за предплечье и победно размахивал ей над головой. Федор поджал губы, борясь с улыбкой, и показал средний палец в портал.

Гоголь переместился к Достоевскому.

— Руку отдай, — потребовал Фёдор.

Николай хихикнул и сказал:

— Ну, это я ещё подумаю, — но портал всё-таки убрал.

Достоевский изучил возвращённое имущество. А затем взглянул куда-то в сторону.

— Спасибо, Коля, ты справился, — сказал Фёдор тихо и как-то даже грустно.

— Ты меня, честно сказать, очень напугал, — проговорил Гоголь. Клоунская улыбка сползла с его лица, — Если бы я не успел… ты хоть понимаешь, какой это был риск?

—Говорит мне человек, распиливший себя пополам, — попытался отмахнуться Достоевский.

— Неужели ты тогда хоть на секунду поверил, что действительно убил себя? Нет уж, мой друг, тут совершенно другой случай.

Федор вздохнул. Как же одновременно хорошо и плохо иметь друзей.

— Ладно, у нас мало времени. Нужно спешить.

* * *

Карточки-воспоминания вырвало из ослабевших пальцев Сигмы.

Так вот значит, как… Были у Достоевского и сердце, и душа, и вера в добро. Идея. Его идея была… достойна похвалы. Но почему же… почему всё так неправильно?

До того, как погрузится в воспоминания Достоевского, Сигма был уверен: он теперь на стороне агентства и ни за что больше не поможет Фёдору. Но теперь Сигма не знал, кто здесь прав, кто ради чего воюет.

Бывший владелец казино снова ощутил себя жалким и ничтожным. Даже когда ему предоставляется возможность выбора, он просто не может его сделать. Не может даже определиться на чьей он стороне!

Внезапно квадратики воспоминаний исчезли. Парень почувствовал, что падает. Падает в бесконечную темноту.

Первым что увидел Сигма, когда очнулся, был потолок. Высокий-высокий потолок. Парень несколько раз моргнул, отгоняя мысли об увиденном. Сфокусировавшись, взгляд Сигмы упал на разбитый экран, во всю противоположную стену. Красная надпись, прерывающаяся трещинами, гласила: «все рейсы отменены».

Сигма резко сел и огляделся. Он лежал на двух сдвинутых банкетках в зале ожидания аэропорта. Но как он сюда попал? Разгромленное помещение, битые стёкла. Здесь явно произошло что-то ужасное.

За своей спиной Сигма услышал шаги.

—Парень, только давай без глупостей, — тихим глубоким голосом, сказал подошедший мужчина.

Этого человека Сигма только что видел в памяти Фёдора. Это был Иван Гончаров. Иван остановился в нескольких шагах от сигмы и спокойным внимательным взглядом наблюдал за ним. За спиной Гончарова маячила фигура низкого крепкого мужчины. Видимо, Пушкин.

—Где мы? — спросил Сигма и не дожидаясь ответа продолжил, — Где Фёдор? Где Дадзай? Почему вы здесь?

Сигма неловко вскочил с банкеток.

—Успокойся, Сигма, — всё тем же тихим спокойным голосом сказал Гончаров.

—Что происходит?!

—Мы сейчас в Токийском аэропорту. Ты пролежал без сознания около часа. Достоевский и Гоголь забрали тебя из Мёрсо, — чётко, коротко, без лишних слов.

—В Токийском аэропорту? — повторил Сигма.

После путешествия по воспоминаниям собственные мысли путались, в голове словно стоял туман. Но что-то он об этом слышал. Что-то здесь должно произойти.

—Великий приказ! —вскрикнул парень и бросился к разбитым окнам.

На перроне раскинулось достаточно ужасающее действо. Сигма широко раскрыл глаза и сжал кулаки.

Фукучи лежал в крови. Над ним, шатаясь, стоял директор агентства. Рыдала красноволосая ищейка. Весь перрон завален трупами. На исчерченном линиями асфальте лежали работники в зелёных жилетах, в окно опрокинутого тягача можно было видеть не шевелящегося водителя.

На ногах стояли только Ацуши, ещё несколько детективов и Фёдор Достоевский.

Сигма отвёл взгляд, сердце его бешено колотилось.

Гончаров схватил Сигму за плечо, так словно боялся, что парень выпрыгнет из разбитого окна и ринется на «поле боя»

—Без глупостей, —напомнил Иван

—Я ничего не делаю! —буркнул Сигма, и снова взглянул в окно.

За несколько секунд, пока Сигма отвлёкся, положение дел изменилось.

Лежали уже все. Над телами возвышалась только две фигуры. Фёдор и Ацуши.

Гончаров и Пушкин тоже напряжённо глядели в окно.

—Похоже нам пора, —сказал Александр.

Иван усилил хватку на плече Сигмы. Тонкие пальцы казалось вцепились в самые кости.

—Ещё раз, —проговорил Гончаров, —чем меньше сопротивляешься нам, тем безопаснее для тебя. И это не угроза, а факт

Сигма посмотрел на Ивана

—Я не собираюсь пытаться сбежать, — твёрдо сказал он

И дело было не только в том, что бежать здесь некуда.

—Неужели Федькины воспоминания и в правду его вторкули? —хмыкнул Пушкин, отходя от окна.

Сигма взглянул на собравшихся. И очень удивился, обнаружив, что в зале они были не втроём. Александр стоял у двух сдвинутых банкеток, но не у тех на которых лежал Сигма. Была ещё вторая пара. И с края свешивалась чья-то рука.

Сигма сделал несколько шагов и удивился ещё сильнее.

Там лежал Гоголь. Выглядел он так, как будто его, вместе со всем его клоунским инвентарём кто-то пожевал и выплюнул.

—Встать могёшь или тебя нести надо? —спросил Пушкин у Гоголя.

—Да, могу я, могу, —пропыхтел Николай и с явным усилием поднялся на ноги.

—Сейчас мы идём к Фёдору, —сказал Гончаров, обращаясь к Сигме, —Ты идёшь за мной, молчишь и ничего лишнего не делаешь.

Сигма покорно кивнул. А что ещё делать?

Фёдор стоял посреди перрона. Вокруг горы трупов, лужи крови. Это должно было приводить в ужас, холодить кровь. Но Фёдор ничего не чувствовал, он уже устал чувствовать. Ни эмоций, ничего. Внутри холодная пустота. Хотя, нет, не холодная, вообще никакая.

Столько смертей. Столько бездыханных тел, которые он сам только что лишил жизни.

Но это во благо. Эти смерти точно последние. Достоевский на финишной прямой.

Фёдор уже было принял поражение, но вот он, стоит сжимая Амегодзен в одной руке и меч Святого Креста в другой.

Наитупейший план. Однако сработал.

Дадзай под действием снотворного дрыхнет на ступеньках Мёрсо. Меч Святого Креста удалось заполучить, просто вырубив Брема способностью Пушкина. А Фукучи очень удачно здесь прибили-да-не-совсем, самостоятельно.

Неужели сегодня Достоевский наконец-то изменит мир?

Фёдор воткнул меч святого Креста в умирающего Фукучи.

Достоевский долго думал над посланием, над личностью отправителя. Большую часть пути Достоевский был уверен, что его ведёт некая Божественная сила. Однако, неужели Творец стал бы использовать такой способ, чтобы послать знамение? Он приходит во снах, он дарит видения, он говорит сквозь звон колоколов, но не выскрёбывает прямые указания на фанерке. Кто же тогда этот могучий союзник и наставник? Озарение сошло лишь за решёткой Мёрсо. Нет никакого проводника, помощника. Фёдор здесь один. Никто не придёт. Все грехи лишь на его плечах. За всё то горе, что он принёс в ответе лишь он сам.

Меч Святого креста мог присваивать силу того, в кого был вонзён. В данном случае способность многократное увеличения силы.

Амегодзен мог рассекать пространство и время. Но лишь на небольшие промежутки.

Достоевский направил меч в прошлое. На годы назад. В Россию. В скромную комнату на одно звено в военном штабе.

Меч упёрся в мягкое дерево. Дерево столешницы.

Фёдор выцарапал центральную надпись. Но едва Достоевский успел закончить её изо рта Фукути пошла пена. Он умирает. Нужно спешить.

Писать мечом было ужасно долго и неудобно. Достоевский сокращал как мог.

Его прервал глухой щелчок. Меч снова показался полностью. Фёдор взглянул на генерала. Да. Он уже мёртв.

На Достоевского тем временем таращились несколько пар глаз. Детективы не знали, что делать. Пора с ними покончить. Фёдор замахнулся.

Ацуши стоял на полусогнутых ногах, ещё минуту назад он готовился к нападению. Теперь он стоял в растерянности: глаза широко раскрыты, зрачки точечки. Мальчик пока не осознал, что произошло.

Один взмах Амегодзена, рассёкший пространство, выглядел как одна искра. Искра — и люди как подкошенные падают на землю.

Из глаз Ацуши полились слёзы. Что ж, дошло. Парень в один длинный прыжок подскочил к Фёдору, в полёте превращаясь в тигра.

Достоевский ожидал это, и выставил меч. Чтобы не напороться на него тигру пришлось притормозить. Фёдор ловко зажал шею Ацуши между двух мечей.

— Что ты наделал?! — заорал Ацуши, превратившись в человека—Как ты посмел?! Я прикончу тебя!

—Убьёшь меня, — медленно проговорил Достоевский, —значит, никогда больше не увидишь своих друзей

—Ты убил их!!!— с ненавистью проговорил тигр

Ацуши тяжело дышал.

—Это навсегда! —выкрикнул Ацуши, он продолжал плакать без всхлипов

—Я убил их лишь в одной реальности…

—Но ты убил их! ТЫ УБИЛ ИХ, ДЬЯВОЛ!

Зажатый между двумя лезвиями, мальчик плакал, нервы у него сдали.

—Твоих друзей еще можно спасти.

— Что ты сказал?!

— Их ещё можно спасти

Ацуши взглянул на Фёдора. Гнев в глазах сменился надеждой. Утопающий хватается и за соломинку. Достоевский отнял от его горла мечи.

—Как?

—Ты должен помочь мне.

Ацуши поморщился, словно маленький ребёнок за секунду до истерики. Мальчик не знал, что делать. Он вообще не знал, что происходит. Невозможно так быстро осознать смерть. Ацуши слабел морально и физически. Он был один. Мальчик рухнул на колени.

—Я сделаю всё что ты скажешь. Если ты сможешь их оживить.

Фёдор нахмурился. Он не ожидал, что Ацуши сдаться так просто. Нет ли здесь подвоха? Не подготовил ли Дадзай план и на этот случай?

Поразмыслив, Фёдор откинул параноидальные мысли и взглянул в сторону здания терминала.

Оттуда нестройной колонной плелись четыре фигурки. Хорошо.

—Я могу спасти твоих друзей. Если ты поможешь мне найти книгу. Иначе их не воскресить.

Ацуши покорно кивнул. Достоевский протянул ему руку.

— Вставай

—Но как я могу помочь? —пробормотал тигр, — Зачем вам нужен я?

—Только ты можешь найти книгу.

—Но как? — Ацуши поднялся.

—Захочешь, сможешь, — уверенно сказал Достоевский

Ацуши зажмурился.

— А если нет?

— Тогда ты никого уже не спасёшь

Внезапно Ацуши открыл глаза, его зрачки расширились, он немного покачнулся, но остался стоять на ногах.

Сработало? Слава Богу. Предсказатель не посмел соврать.

Два года назад

Мужчина средних лет сидел напротив Фёдора. Высокий и хмурый, он совсем не походил на человека, любящего детей.

—И так, вы бы хотели усыновить ребёнка? —первым прервал молчание директор приюта.

—Не совсем, —проговорил Фёдор, —но моё дело действительно касается ваших воспитанников.

Директор напрягся

—Накаджима Ацуши, —медленно и раздельно сказал Достоевский

Директор побледнел

—У нас такого нет!

Фёдор холодно рассмеялся.

—Я знаю, что нет. А должен бы быть. Ведь был же?

Не дождавшись ответа Фёдор продолжил.

—По спискам у вас числился такой ребёнок. Но где же он? Комиссия может потребовать документы.

—Чего вам нужно? Зачем вам именно этот ребёнок? На что он вам сдался?

Фёдор хмыкнул

—Вы… вы что-то знаете… Вы не просто опекун или…

— Знаю я довольно много. Например, о Лунном звере. Да и о том, кто вы сам такой.

Директор вскочил.

—Кто вы такой? — спросил он пятясь. Мужчина весь скукожился, будто пытаясь стать меньше.

—Очевидно, что не друг, —хмыкнул Фёдор, —но могу и не быть врагом, если договоримся.

Директор приюта внимательно посмотрел на Достоевского. В глазах его отвратительным коктейлем мешались страх и презрение.

—Вы один из них?

—Отчасти да. Вы знаете, что меня интересует.

—Вот значит, как, — протянул директор, и выпрямился. Видно было, что он пытается придать себе смелости, — значит вот что. Я ничего не знаю! Я ничего не видел!

—Да неужели? Предсказатель, не трать моё время!

Предсказатель ощерился.

—Я ничего не знаю. Но я знаю кто может это увидеть.

—Это уже интересней. Выкладывай!

—Я скажу вам. Но мне нужны гарантии!

Фёдор прищурил глаза

—Вы знаете кто я?

—Фёдор Д… Вы вместе с правительством?

—Д. — полностью Достоевский. Думаю, что вы должны были обо мне слышать… И о гарантиях, которые я готов дать

—Вы были в моём видении! — пробормотал предсказатель

—Я польщён, — сухо сказал Фёдор, — Что же насчёт Книги?

—Я перенаправил будущее видение. Конкретно это видение. Оно появится не у меня. А у того мальчонки тигра. Хотите знать где именно находится книга? Трясите этого поганца-оборотня, а не меня! И я сказал так и тому генералу и вам. Больше вы ничего от меня не услышите!

Фёдор встал

—Неплохо-неплохо. Если ты сказал правду, что ж считай тебе повезло. Но если нет, считай, что ты уже одной ногой в могиле.

Ацуши проморгался и взглянул на Фёдора.

—Пещера в лесу Аокигахара, —сипло проговорил Ацуши.

—Приведёшь меня туда, и считай, что ты и твои друзья спасены.

—Но, это же очень далеко, — пробормотал тигр

Фёдор взглянул Ацуши за спину. Там стояли Гончаров, Пушкин, ссутулившийся Сигма и Гоголь.

Николай кивнул. Достоевский нахмурился. Гоголь от банкетки с трудом отлепился, а тут готов портал через пол-Японии открывать.

В другой раз Достоевский отказался бы, но не сейчас. Остался последний рывок.

Гоголь расправил плащ и открыл портал.

Фёдор взглянул на Ацуши и кивнул головой. «Ты первый». Тигр нахмурился и полез в портал.

Когда Фёдор скрылся в портале, Сигма жалобно посмотрел на Ивана.

—А нам тоже туда надо? — спросил он с тусклой надеждой на ответ «нет»

—Да, — безжалостно сказал Гончаров и легонько подтолкнул парня.

Вскоре все шестеро оказались в глухой чаще какого-то леса. Нестройные зелёные заросли. Под одним из деревьев валялись чьи-то ботинки. Местечко было жуткое.

—Этот лес, — негромко сказал Сигма, — называют лесом самоубийц

На пару секунд повисла напряжённая тишина.

—Веди, — сказал Достоевский Ацуши

— Нам следует идти на восток, — проговорил Ацуши

Сигму немного потряхивало. Он больше других запинался о корни и поросль. Да и было чего испугаться.

Лес действительно часто называли лесом самоубийц. Но если здесь находится та самая пресловутая книга… Действительно ли люди, скончавшиеся здесь принимали смерть добровольно?

Шли кучно. Впереди Ацуши, за ним Достоевский, Сигма как под конвоем, был окружён с обеих сторон Пушкином и Гончаровым.

Как будто он сейчас может попытаться сбежать. «Лучше умереть в плохой компании, чем умереть одному», — решил для себя Сигма.

Из глубины леса донеслись какие-то завывания. Может это был зверь, а может просто ветер.

Сигма инстинктивно ускорил шаг, сокращая дистанцию между собой и Достоевским, идущим впереди.

Какой нонсенс, рядом с Фёдором Достоевским, он чувствует себя безопаснее. Никогда бы не подумал. До сегодняшнего дня.

После того что он увидел в воспоминаниях Фёдора, Сигма так и не решил на чьей он стороне. Тот, кого он считал бездушным убийцей и эгоистом, оказался вполне благородным человеком со светлой честной идеей. Его цель Сигма несомненно одобрял. Но могло ли это отменить все те злодеяния, что он совершил?

В лесу шумел ветер, трепетали листья, поскрипывали старые деревья. Но в один миг все шумы стихли. Путники оказались на поляне.

Наконец тигр остановился. Они достигли на первый взгляд незаметной норы. Она умело спряталась меж кустов. Лишь раздвинув их можно было различить уходящую вниз лестницу.

—Нам сюда.

Ступени уводили всё глубже вниз. Пахло сыростью и плесенью: в общем так как обычно пахнет в подвалах. Свет с поверхности, и так приглушённый листвой, с каждой новой ступенькой всё более меркнул. Оставалось брести в темноте, периодически оступаясь и натыкаясь друг на друга. Но через несколько минут кромешной тьмы вдали внизу показался свет.

Сырая подвальная лестница закончилась неожиданно светлым коридором метров в пять длинной. По белым стенам тянулись фрески и барельефы. Сигма разглядел изображения мечей, очень похожих на Амегодзен, книги, людей и зверей.

В противоположном конце коридора находились дубовые двустворчатые двери. Над ними красовалась надпись на латыни.

—На московское метро похоже, — пробормотал Александр.

Достоевский задумчиво оглядел двери. Попытка открыть их окончилась неудачей

— Ацуши?

Тигр подошёл к дверям, прикрыл глаза. Едва его пальцы коснулись древесины, как дверцы с негромким скрипом сами растворились перед ним.

Когда все пятеро вошли двери закрылись. Сигма вздрогнул от звука затвора. «Как мы отсюда выберемся?»

* * *

Двустворчатые двери вели в круглую комнату, залитую туманным светом. Лучи преломлялись в оконных витражах и разноцветными бликами рассыпались по комнате.

Едва ли можно было поверить, что это место находилось глубоко под землёй. Да и было ли это на самом деле так?

За спиной хлопнула закрывшаяся дверь. Изнутри будет сложно выбраться. Но Фёдор знал, что выбираться не придётся. Посреди ротонды стоял аналой с книгой.

Неужели? Неужели получилось? Это она! Та самая книга, что изменит мир.

Достоевский завороженно глядел на аналой. Неужели сегодня весь этот кошмар закончится?

Фёдор подошёл к книге, ноги немного дрожали. Здесь находится конец длинного кровавого пути. Достоевский прикоснулся к кожаному переплёту. Сама по себе книга раскрылась на месте последней записи.

Достоевский заскользил взглядом по англоязычным строкам.

Все остальные тем временем столпились вокруг него, заглядывая через плечо.

«20 лет назад родился эспер Σ, обладающий способностью обменивать информацию того, кого он касается, на ту которую больше всего хочет узнать собеседник…» так начинался последний фрагмент.

Над ухом Фёдора тихо пискнул Сигма, обернувшись Достоевский встретился с полными ужаса глазами. Сигма... Эспер Σ...

Не отрывая взгляда, Достоевский вырвал страницу. Сердце у Сигмы провалилось в пятки. Он побелел как полотно.

Фёдор достал перо из чернильницы, стоящей тут же, на аналое, и, перевернув лист, размашисто перечеркнул крест на крест обратную чистую сторону. Листок он протянул Сигме. Тот дрожащими руками принял его и, на ватных ногах отойдя в сторонку, принялся перечитывать.

Достоевский взглянул на пустые страницы и потянулся к чернильнице, что бы поставить перо на место. Но кое-кто растолковал этот жест неверно.

Достоевского грубо схватили за воротник и отбросили чуть ли не до самых дверей. Все остальные инстинктивно расскочились в стороны.

— Не смей ничего писать! — прорычал Ацуши. Он был в бешенстве, — Я помог тебе, только чтобы вернуть своих друзей! Я не позволю тебе нарушить обещание! И мир разрушить тоже!

Ацуши встал в боевую изготовку у аналоя, заслоняя его спиной.

— Никому из вас не позволю!

Достоевский сел на полу.

— Ацуши, мы спасём твоих друзей, и мир защитим. Только не делай глупостей. Не пиши!

Глаза тигра блестели злобой.

— Думаешь я поверю? Думаешь я поверю такому как ты, демон Достоевский?!

— Ацуши, не пиши ничего! — подал голос Гончаров

— Я должен написать! И не смейте мне мешать! Я убью вас! УБЬЮ ВАС ВСЕХ!

Ацуши вынул перо из чернильницы. Гоголь, Пушкин и Достоевский кинулись оттаскивать его от книги.

Ацуши собирался отмахнуться от них ударом тигриной лапы. Но что-то пошло не так. Рука осталась рукой. Ацуши смог лишь заехать кулаком по лбу Пушкину.

Трое мужчин кое-как оттянули мальчишку от аналоя. Ацуши отбрыкивался, попутно пытаясь превратиться в тигра целиком, но у него это никак не получалось. В итоге бросив безрезультатные попытки он решил, действовать другими методами.

У Достоевского за поясом болталось два меча: меч святого креста и Амегодзен. Фёдор ими, естественно, не воспользовался. Зарубить мальчика-тигра ему совсем не хотелось. Такая солидарность была не взаимна. Ацуши изловчился и ухватил рукоятку меча святого креста.

Парень вырвался и снова вскочил на ноги. Фёдор ухватил Ацуши за руку. Тигр уже несколько раз нехило пнул Достоевского, да еще и кинул чуть ли не через всю комнату. Если Фёдор сейчас использует свою способность тигрёнку несдобровать. По крайней мере, меч из рук он выпустит и фору секунд в пять даст, тем более, что он почему-то ещё не превратился в белого зверя.

Фёдор взялся за руку Ацуши и использовал способность. Но ничего не произошло. Достоевский получил удар навершием под дых и снова оказался на полу.

— Что вы сделали с моей способностью? —прокричал Ацуши вопрос, который Фёдор и сам хотел задать.

— В этой комнате способности не работают, — сказал Гончаров. Они с Сигмой притаились в сторонке, что на несколько минут о них даже позабыли.

— Откуда ты знаешь? —спросил Достоевский

— Табличка на латыни над входом..

— Не страшно, сразимся на мечах, —прошипел Ацуши и в ту же секунду ринулся на Фёдора.

Достоевский особой физической силой не отличался, но и Ацуши лишённый лунного зверя был слабоват.

Пока Ацуши замахивался из-за спины, словно топором, Фёдор успел достать Амегодзен и выставить его над головой, перпендикулярно удару.

Обрушив свой удар на меч Ацуши отскочил и приготовился к новой атаке.

Фёдор вскочил.

Замах. Защита. Удар в гарду. Замах. Батман. Мимо. Гарда к гарде. Борьба. Фёдор смог отскочить. Удар. Батман. Мимо.

Смерть несколько раз уже просвистела в миллиметрах от жизненны важных органов. Что же делать? Попытаться убить его? Нет. Здесь уже слишком поздно. Здесь любая смерть будет необратимой.

Бой продолжался. Ацуши не мог победить потому, что не думал. Пока он замахивался Фёдор успевал выставить защиту. Достоевский не мог победить потому, что Ацуши нужен был ему живым. Но долго ли это может продолжаться? Рано или поздно кто-то сдаться, и вряд ли это будет Ацуши.

* * *

Сигма стоял и снова и снова перечитывал бумажку. Когда Фёдор вырвал эту страницу, на секунду Сигма подумал, что тот разорвёт её на части и тогда… Хотя, как член смерти небожителей, Сигма знал, что, порвав, разрезав, даже бросив в огонь листок из книги, написанного не отменить. Но тогда в голове вертелось совсем другое.

Сигма уже раз десять перечитал текст. Написан он был весьма бездарно. Автор едва стыковал предложения. Но ведь именно этот текст дал Сигме жизнь.

У других есть семья, в папке с документами валяется свидетельство о рождении, где-то пылятся мамины записи о первых месяцах жизни малыша, под замком лежат дневники, в которых хранится личная летопись жизни… Всего этого у Сигмы нет. Вместо всего этого ему достался драный листок.

На мгновение Сигме захотелось скомкать его, как неудачный черновик, и выкинуть. Так противно было осознание того, что этот жалкий клочок бумаги, так много значит! Но вместо этого Сигма снова принялся перечитывать текст, который уже почти выучил наизусть.

От листка Сигму оторвал свист у самого уха. Парень едва успел заметить острие, пролетевшее в сантиметрах от его головы. Сразу после этого Сигму кто-то схватил за предплечье и оттащил к стенке.

— Как маленький! —пробурчал Гончаров, —Никакого инстинкта самосохранения.

Сигма явно что-то пропустил. Посреди ротонды Ацуши и Достоевский уже махали мечами.

— Ты дьявол, Фёдор! —замахиваясь кричал Тигр. —Ты настоящий демон!

Фёдор ничего не отвечал, сосредоточившись на парировании ударов.

— Ты убийца, ты лжец, ты само зло! В тебе не осталось ни капли человеческого!

Сигма прижался спиной к стене, наблюдая за тем, как тигр осыпает Фёдора проклятьями. Как ни странно, в этот момент Сигма даже позавидовал Ацуши. Как здорово, когда всё так просто! Когда видишь зло во плоти, и не сомневаешься кто твой враг.

Но дьявольские рога могут носить золотой нимб. И наоборот тоже.

Ещё сегодня утром Сигма был во всём уверен. Кто хороший, кто плохой, всё было ясно как день. Даже благородная в корне идея едва ли могла хоть немного оправдать бездушное чудовище.

Да Фёдор убийца, да лжец но… Сигма ведь видел. Видел человека, который пьёт чай, смеётся, играет в покер, не считая карты… Он ведь вполне обычный человек. У него есть сердце.

Сигма взглянул на Гончарова, Пушкина и Гоголя, прижавшихся к стенке, чтобы не попасть под горячую руку. Не могло это быть обманом! Сигма ведь видел! Видел их вчетвером с Достоевским, в обычной жизни и в критической ситуации. Он ведь… любит их? Ведь это, наверное, называется любовью, братством… Такое нельзя, невозможно изобразить, особенно если сам человек таких чувств никогда не знал.

Даже сейчас… если внимательно посмотреть, Достоевский сам того не замечая пытается стоять так чтобы оказаться между Ацуши и своими. Как будто он невольно пытается загородить их.

Лишь один вопрос не давал Сигме покоя. Если эти люди действительно для него что-то значат, как он втянул их в эту авантюру? Сигма понимал, почему они могли захотеть участвовать, но не мог понять почему Фёдор разрешил.

— Неужели у тебя нет ни капли совести? —между тем вопил Ацуши, — Как ты можешь убивать невинных людей пачками, не чувствуя ни капли сожаления!? Как?! Как! Твоя душа сгнила на сквозь!

После этой тирады тигр, казалось немного успокоился. Что было абсолютно не на руку Фёдору.

Ацуши сделал в воздухе замысловатый финт и наконец смог опередить Достоевского.

Меч святого креста полоснул Фёдора по ноге и тот упал.

Тут же мимо Сигмы ринулись три фигуры, но Ацуши уже приставил острие меча к горлу лежащего Достоевского, прежде чем тот успел хотя бы приподняться на локтях.

— Не подходите! —воскликнул Ацуши.

Пушкин, Гончаров и Гоголь замерли на полдороги, проскальзывая при торможении. В глазах Ацуши читались одновременно ужас и решимость. Неизвестно, на что может пойти тигр, загнанный в тупик.

— Ацуши, —проговорил Гончаров своим вечно спокойным голосом, — ты не убьёшь его, Ацуши.

Накаджима глухо зарычал и немного надавил на меч. По горлу Фёдора побежала тоненькая струйка крови.

— Убью. Убью без малейшего сожаления. Но сначала я хочу понять…

— Ацуши, ты не можешь его убить. Ты пожалеешь об этом…

— Ваня, не надо, —перебил Достоевский и перевёл взгляд на Ацуши. Голубые глаза встретились с фиолетовыми.

— Почему ты это делаешь? Почему? Почему ты хочешь уничтожить всех одарённых? Почему, ответь!?

— Я не хочу уничтожить всех одарённых, — сказал Фёдор приподнимаясь на локтях, — я хочу уничтожить мировую историю, что знала одарённых.

— То есть весь мир? Ты хочешь разрушить весь этот мир?!

— Потому что он неправильный. Здесь всё неправильно.

— Неправильный?!—взревел Ацуши, — Мир неправильный!!! Да, кто давал тебе право решать какой мир правильный, а какой нет?! Это мой мир! Это наш мир! Кто ты такой, чтобы так говорить о нём?

На несколько секунд повисло молчание. Ацуши тяжело дышал, его глаза были прищурены.

— Вершить этот суд — удел Бога, — наконец проговорил Достоевский, — не простым смертным выносить такое решение.

Ацуши слушал, всё с тем же злобным выражением.

— Но я считаю, что этот мир, я имею право оспаривать. Любой из нас имеет право.

— Почему это, вдруг? — в голосе мальчика были металл и презрение

— Прочти первую страницу книги, и ты всё поймёшь.

Тигр взглянул на аналой с книгой, потом на Фёдора

— Просто хочешь, чтобы я убрал меч от твоего горла. Плохая попытка.

— Нет же! — воскликнул Достоевский и обернулся к Гончарову, — принеси ему книгу.

Ацуши неотрывающимся взглядом следил, как Иван аккуратно берёт книгу, раскрывает на первой странице и протягивает ему.

Мальчик покрепче прижал меч к горлу Фёдора и свободной рукой принял книгу.

В процессе чтения его лицо изменилось. Прежде нахмуренные брови с каждой новой строчкой ползли всё выше на лоб; в глазах. Искры гнева во взгляде потухали, сменяясь растерянностью.

— Переверни страницу, — сказал Ацуши Гончарову, который читал у него из-за плеча.

Иван переплеснул страницу. Мальчик пробежал глазами несколько строк.

— Это ложь, — сказал Ацуши, но уверенности в его голосе не было.

Достоевский покачал головой.

—Этого не может быть, — прошептал Ацуши

—Как видишь, может, — тихо сказал Фёдор

Ацуши взглянул на Достоевского, посмотрел ему прямо в глаза.

— Это правда?

— Да.

Мальчик закрыл глаза, и через секунду открыл их вновь. Он снова выглядел так будто готов расплакаться.

— И что же делать?— спросил Ацуши. Голос его дрожал.

— Уничтожить книгу.

— Но это ведь невозможно. Нельзя отменить написанное.

Фёдор кивнул на лежащий в нескольких метрах Амегодзен. Достоевский уронил его, когда тигр ранил его в ногу.

— Можно. Можно…

Пальцы Ацуши разжались. Меч Святого Креста звонко ударился о пол.

Тигр зажмурился чтобы из глаз вытекли слёзы, собравшиеся в них.

— Так вот чего ты хотел.

— Да, — сказал Фёдор садясь

— С самого начала

— Да

Ацуши отвернулся и уставился в окно с витражом. Маленький обманутый мальчик…

— Почему Дадзай не догадался о твоей цели? Почему ты сам ему не сказал? —спросил Ацуши не оборачиваясь.

— Сам подумай. Мало кто бы позволил уничтожить такой артефакт. Зачем уничтожать, то с помощью чего можно создать идеальный мир?

— И правда… зачем?

— Сколько людей прикасалось к этой книге… ни один и не два. Каждый что-то написал. А мира во всём мире так и нет… И не будет. Такого артефакта не должно существовать. Людям нельзя иметь такое могущество.

Сигма хмурился. Всё выходило так просто, так складно, но всё равно неправильно… Была проблема, несостыковка в самом корне. Сигма понял в чём был главный изъян идеи Достоевского.

Он говорит, что вершить людские судьбы: удел Бога, что сама природа этой книги вредоносна: она даёт человеку власть, которой он не должен обладать. Человек не может знать, что есть свет, а что есть тьма. Это слишком субъективные понятия. Нельзя заранее знать куда приведёт идея, пускай и благая. Для одних способность — дар, для других проклятие.

«Небожителей» не должно существовать. Не должно существовать людей, которым полностью подвластны чужие судьбы.

Вот только Достоевский сам, того не замечая, возомнил себя «небожителем». Сколько судеб, за которые так сражается, он обрубил на самой середине. Эта жертва во имя блага? Это цена лучшего мира? Возможно. Но кто имеет право назначать эту цену?

Но к чему это теперь? Уже поздно. Всё ведь уже почти закончилось. Победителей не судят?

— Но как уничтожить книгу? — тем временем спросил Ацуши

Фёдор встал на ноги.

— Книга — не из нашего измерения. Такое в наших трёх координатах не создать. Уничтожить её может только что-то из равного или высшего измерения.

— Из другого измерения...? И как же...?

Достоевский взглянул на Амегодзен. Меч лежал на полу в нескольких метрах.

— Рассечение пространства, рассечение времени. Эти свойства явно не от мира сего.

— И ты хочешь сказать…

—Только этим мечом можно уничтожить книгу

Ацуши сглотнул.

— И тогда всё станет хорошо?

— Хорошо? — Достоевский усмехнулся, — хорошо там, где нас нет. Всё станет так как должно быть.

Фёдор поднял меч. Ацуши  отстранился, освобождая дорогу к аналою.

* * *

Аналой. Книга. Амегодзен в руках.

Неожиданно, на плечо Фёдора легла рука.

Достоевский обернулся. Гоголь, Гончаров и Пушкин стояли позади.

— Освободи нас. Освободи всех, —прошептал Гоголь.

Фёдор посмотрел в разноцветные глаза.

— Неужели у нас получилось?

— Получилось, —подтвердил Пушкин

— Вот только… стоило ли оно того? — тихо спросил Гончаров

— Победителей не судят, — сказал Достоевский

— Победителей не судят, — прошептали сзади отдаляющиеся голоса.

Достоевский занёс меч через плечо. На секунду он замер.

Это то к чему он стремился, то чего жаждал. Ради чего загубил столько жизней…

Фёдор Достоевский разрубил книгу по диагонали.

Аналой раскололся на двое. Солнце в витражных окнах потухло.

Победителей не судят. Но победители судят себя.

 

 

Это был новый мир. Прекрасный мир без эсперов.

Серое небо было готово в любой момент разразиться ливнем. Где-то вдали громыхало. Но это был не гром. Это были выстрелы. Пятнадцатый год шла война. Та самая. Бессмысленная, беспощадная, жестокая. В этой войне все были "равны". Не было ни одного эспера. Никогда не было.

 

 

О дивный новый мир!