Джеймс Сириус Поттер (джен)

«Всё пошло совсем не так, как планировалось», — эта мысль жгла разум Джеймса, пока он наблюдал за суматохой в кабинете директора Хогвартса, которую сам же и устроил.

Появление Северуса немного его воодушевило, но взгляд, полный ненависти, тут же вернул с небес на землю. А палочка, направленная прямо в лицо, заставила окончательно стушеваться.

— Северус, мальчик мой, не нужно необдуманных действий, — мягко проговорил Дамблдор, положив ладонь на плечо зельевара.

— Что этот делает здесь!? — голос его звенел от ярости, и Джеймсу стало не по себе. Ещё никогда он не видел Снейпа таким — его лицо, обычно бледное и каменное, теперь налилось серо-бурым оттенком, словно вены с каждой секундой наполняла одна лишь ненависть.

Эти дурацкие волосы, торчащие в разные стороны, эти очки, которые Северус ни с чем бы не перепутал. Конечно, ведь Джеймс выглядел как копия своего деда. Именно эта деталь, которую он сам ещё не осознавал до конца, разжигала в Снейпе целый вулкан негативных эмоций.

— Кто вы, молодой человек, и как вы сюда попали? — обратился уже Дамблдор, сверкая проницательными глазами.

Джеймс сглотнул.

— Эм… Джеймс. Джеймс Поттер. Я… необдуманно использовал маховик...

Взрыв эмоций последовал мгновенно. Северус вздрогнул, как от пощёчины, будто его худшие опасения подтвердились. Его палочка дрогнула, но теперь ещё увереннее смотрела прямиком в лоб неизвестному. Джеймсу стоило огромных усилий чисто рефлекторно не выбить её из руки мага.

Макгонагалл резко вдохнула, её пальцы судорожно сжали край стола.

— Это… невозможно, — прошептала она.

А Дамблдор… Дамблдор улыбнулся.

— Очень интересно, — сказал он, и в его голосе звучало столько детского энтузиазма, от которого у Джеймса по спине пробежали мурашки.

— Северус, — деликатно остановил его от смертоубийства Дамблдор.

Джеймс почувствовал, как его сердце колотится где-то в горле. Он огляделся: три пары глаз, полных недоверия. И один взгляд — ненависти. И, главное, что он понятия не имел, с чем это связано.

— Я… я из будущего, — начал он, понимая, насколько безумно это звучит. — Я использовал модифицированный маховик времени, чтобы…

— Я не собираюсь слушать этот бред! — вдруг заорал зельевар, будто больше не мог этого выдержать.

Джеймс стоял, словно парализованный. Он не понимал, почему Сев реагирует так… так.

Для Снейпа же происходящее казалось очередным чудовищным розыгрышем судьбы. Его ненависть к Джеймсу Поттеру была вечной, застарелой раной, и теперь казалось, что даже смерть не остановила старого врага. Даже так Поттер нашёл способ вернуться, чтобы снова и снова разрушать его жизнь. Но где же тогда Лили?

Дамблдор поднял палочку, явно намереваясь аккуратно обезоружить разъярённого зельевара. Но Джеймс вдруг шагнул вперёд и опередил его:

— Нет, — выдохнул он, стараясь говорить твёрдо, хотя голос и дрогнул. — Вы правы. Мы так далеко не уедем. Позвольте Северусу… посмотреть в мой разум.

Комната погрузилась в тягостную тишину, когда Джеймс произнёс эти слова. Даже Дамблдор, обычно невозмутимый, слегка приподнял брови, а Макгонагалл лишь крепче сцепила пальцы, будто готовая в любой момент вмешаться. Снейп не сводил с юноши взгляда, палочка всё ещё дрожала в его руке — от ярости, переполнявшей его до боли в висках.

Джеймс медленно вдохнул и присел — теперь все трое смотрели на него сверху вниз, что сделало для него всё ещё неуютнее.

— Если это очередная пакость... — Северус скривился и шагнул ближе. Его голос был при этом низким и хриплым. — Легилименс.

Взгляд Снейпа прорвал завесу. Перед ним разверзлось нечто, что он скорее счёл бы дурной шуткой.

Сначала — лица. Два лица: знакомое, ненавистное — и другое, то, которое он каждый день видит в зеркале. И между ними — не вражда, а… тепло. Тепло, которого в памяти Джеймса Поттера просто не могло быть. Северус вздрогнул, но путь уже был выбран.

Он видел их вместе: этот мальчишка и другой — тот, что с тёмными, спутанными волосами и глазами Лили. Гарри Поттер. Только старше. В этом не было никакого смысла, и он стал ещё больше раздражаться.

Но память упрямо вела его дальше: фрагменты, куски, словно нарочно отобранные. Мальчишка — Джеймс — давал лишь то, что хотел. Не показывая ничего лишнего — только то, что необходимо. Он не сопротивлялся, наоборот — сам выстраивал дорожку мыслеобразов, ведя по ней, как по коридору.

И эта демонстративная открытость настораживала больше всего.

В груди Северуса нарастало подозрение. Его враг был бы способен на подобное. Подстроить фальшивые воспоминания, скроить их из своих изощрённых фантазий и бросить в лицо, чтобы унизить. Но тут было нечто странное.

Подобный дар был слишком редок и требовал невероятного мастерства. Северус знал в Магической Британии всего пятерых магов, владеющих окклюменцией. Один был мёртв. Второй гнил в Нурменгарде. Третий находился в этой же комнате, наблюдая с интересом за каждым его движением. Четвёртый был страшнейшим магом столетия. Пятый — он сам.

Этот мальчишка просто не мог подобному ни у кого научиться.

Снейп бы всё бросил. Не стал бы больше ничего слушать, не от этого человека.

Но... Юный Джеймс Поттер, пятнадцати лет от силы, не мог знать того, что знал этот мальчик. Он не мог знать о Гарри Поттере, о его взрослом облике, о тяжести, отлитой в его взгляде. Не мог вообразить всё это.

И главное — слишком мрачно. Слишком темно. Воспоминания были пропитаны какой-то чуждой хтонью, обрывками борьбы, криками, ночами без сна.

Джеймс Поттер, которого он знал, был заносчивым самодовольным ублюдком, но не тем, кто способен придумать для себя жизнь, полную такой тьмы.

Северус вынырнул из сознания мальчишки, чувствуя горечь на языке. Его пальцы крепче стиснули палочку, но не из-за готовности атаковать. Ему казалось, что под его ногами качнулся пол.

Невозможное слишком уверенно смотрело на него из глубины чужой памяти. Он заставил себя выровнять дыхание, но взгляд его оставался прикован к мальчишке.

Тот сидел всё так же спокойно, будто не он только что открыл часть своей души незнакомому человеку. Ах, ну да... очень даже знакомому, как же он мог об этом забыть.

Снейп не сводил глаз.

Нет. Этому нельзя верить. Он должен найти подвох. Воспоминания поддельны, они обязаны быть поддельными. Иначе…

Это какой-то дурдом.

Макгонагалл с тревогой смотрела на него, будто пытаясь угадать, что он такого увидел, раз вся кровь отлила от его лица.

А мальчишка — Поттер — снова подал голос.

— Ты видел, — тихо сказал он. — Я не лгал.

Северус ощутил, как ярость и растерянность сливаются воедино, прожигая его изнутри. От греха подальше, он решил молчать, тихо устроившись в кресле в углу. К такому его жизнь точно не готовила. Ему многое стоило обдумать.

Тишина длилась слишком долго. Снейп так и остался в кресле, отвернувшись к стене, будто выжидая, пока мир перестанет раскачиваться.

Дамблдор наконец заговорил — всё так же мягко, но с тем особым нажимом, который не оставлял выбора:

— И всё же, юноша… кто вы на самом деле?

Джеймс сглотнул, опустил глаза, а потом всё же поднял взгляд прямо в голубые глаза директора.

— Я… сын Гарри Поттера, — выдохнул он.

Макгонагалл резко подалась вперёд, словно её ударили током.

— Ч-что вы сказали?

— Отец… он сделал модификацию для маховика времени. — Джеймс говорил поспешно, почти сбивчиво, будто пытался выговорить всё, пока не сорвался голос. — Какой сейчас год?

— Тысяча девятьсот девяносто шестой, — без колебаний ответил Дамблдор, пристально наблюдая за его реакцией.

Джеймс замер, будто его обдало холодным душем. Он тяжело выдохнул и машинально опёрся о колени, уставившись в свои ботинки.

— Девяносто шестой… — он прошептал почти неслышно. — Нет… Я думал… я был уверен, что отец хотел в две тысячи седьмой. Я… — юноша сжал кулаки так сильно, что костяшки побелели. — Я думал, он хочет предотвратить смерть мамы.

Макгонагалл побледнела ещё сильнее, хотя, казалось, это невозможно.

— Если я здесь… — Джеймс поднял глаза, в которых уже плескался ужас. — Тогда что же он хотел предотвратить?

Он сунул руку в карман и достал сложенный платок. Развернув, осторожно положил на стол. На ткани лежали чёрные обугленные кусочки, перемешанные с золотистым песком. Они больше походили на пепел, чем на магический артефакт.

— Вот всё, что осталось, — хрипло сказал он. — Маховик сгорел. Но я помню модификацию наизусть.

Надежда едва успела мелькнуть в глазах Макгонагалл — и тут же погасла, когда он добавил:

— Только нужен именно тот самый маховик.

Тишина снова упала на кабинет. Даже Дамблдор выглядел задумчиво-сдержанным.

— Где же мы возьмём… — начала Минерва и осеклась.

— К счастью, — перебил её Джеймс с кривой усмешкой, — я запомнил серийный номер.

Он заметил, как они все уставились на него, и, не удержавшись, добавил насмешливо:

— Вопреки расхожему мнению, не все Поттеры имбецилы. Ну, или не до конца...

Макгонагалл вспыхнула румянцем и отвернулась.

— В моё время их закупали из Америки, — сказал Джеймс уже серьёзнее, царапая на кусочке пергамента последние цифры. — Судя по номеру, он был произведён ещё в шестидесятых. Значит, сейчас он должен быть там.

— Его можно заказать. Нужно отправить официальный запрос в МАКУСА, но они не сделают всё это быстро. Ждать придётся минимум три недели. — Дамблдор сцепил пальцы и наклонил голову. — И что же нам с тобой всё это время делать?

Об этом никто их них не знал, поэтому на какое-то время комната погрузилась в раздумья.

— В любом случае, нужно будет поработать с его внешностью, Альбус — очень уж мальчик походит на своего тёзку.

— Возможно, — проговорил он, слегка наклонившись к Макгонагалл, — мы могли бы оформить его как нового ученика. Уверен, что, как и молодой Гарри, мальчик был бы счастлив познакомиться со своими молодыми родителями.

Но Джеймс вдруг резко вскочил.

— Нет! — выпалил он, отчаянно размахивая руками. — Я… я не хочу его видеть! Пожалуйста!

Все взгляды тут же вперились в него, полные шока. Юноша замер, краснея и слегка стушевываясь.

— Я закончил Хогвартс, — добавил он, стараясь придать голосу уверенность, — если это важно.

Он машинально провёл рукой по карману и достал письмо, которое когда-то спрятал туда, казалось, целую вечность назад. Развернув его, Джеймс показал результаты ЖАБА, аккуратно подписанные.

Макгонагалл слегка наклонила голову, недоуменно его разглядывая. Он совсем не выглядел как выпускник. Однако табель говорил сам за себя — как и магия, говорившая о его подлинности.

— Поймите, молодой человек: нам было бы спокойнее, если бы вы оставались в пределах нашей досягаемости. Поэтому отпустить вас на все четыре стороны мы просто не можем.

— Я могу быть каким-то молодым волшебником, который на три недели приехал на практику. Я бы хотел помочь профессору Снейпу, — добавил он, пытаясь улыбнуться. — Я могу варить зелья, делать что угодно. Мне необязательно учиться.

Дамблдор тихо рассмеялся, но в глазах его, казалось, интерес засиял ещё ярче.

— Очень хорошо, — сказал он, мягко и спокойно. — Мы постараемся обеспечить эту просьбу.

Какой-то задушенный звук донёсся из угла, где сидел ещё один участник их занимательной беседы.

— Никто не спросит у меня, нужен ли мне помощник, не так ли, Дамблдор? — как-то хрипло и устало проговорил Северус.

Он продолжал сидеть в кресле, скрестив руки, наблюдая за всем с непроницаемым выражением лица. Это был риторический вопрос.

* * *

Джеймс шел рядом с Северусом по тёмным коридорам подземелья. Он невольно теребил шнурок, свисающий с его шеи — Дамблдор наложил иллюзию, и теперь его кожа казалась бледнее, почти прозрачной, глаза черными, как смоль, а волосы аккуратно уложенными, без привычной взъерошенности. В зеркале он почти не узнавал самого себя.

Когда дверь за ними с глухим стуком захлопнулась, они оказались в сыром, прохладном подземелье — личной лаборатории Снейпа. Воздух был густым от запаха трав и зелий, котлы тихо пузырились, изредка испуская тонкий, сизый дым.

— Ничего не трогай без разрешения, — прохрипел Северус.

— Так точно, — автоматически отозвался Джеймс, опуская взгляд, чтобы не попасть под колкий взор.

Снейп бросил на него раздражённый взгляд, думая, что это насмешка. На деле же его тон так сильно походил на тон его отца, поэтому он совершенно непроизвольно ответил именно так.

— Это моя личная лаборатория. В этом году я преподаю Защиту, поэтому классы зельеварения занимает другой преподаватель, — он резко обернулся, придирчиво оглядел Джеймса с ног до головы, скривился и отвернулся обратно. — Ты будешь ассистировать этим… «мелким вредителям», которые по недоразумению называются студентами.

— Понял.

— Сколько тебе лет? — хмуро поинтересовался Снейп, двигаясь между котлами, пальцами едва касаясь края одного из них.

— Пятнадцать.

— Тогда откуда у тебя результаты ЖАБА?

Джеймс слегка смутился, фыркнул и провёл взглядом вдоль рядов котлов, слегка наклонив голову и сжав кулаки, чтобы скрыть дрожь.

— Мой отец… сложный человек. Я бы назвал его дерьмовым, но мой Северус однажды пообещал вымыть мне рот с мылом за такие слова, — сказал он, украдкой наблюдая за реакцией. Её не было. Снейп смотрел на него с пустым взглядом и каменным лицом.

— Законы магической Британии паршивы. Будто дети — собственность родителей. Они могут делать с ними всё, что захотят, и никто не поможет. Я долго копался в юридической базе… пытался найти лазейку. И тогда узнал об эмансипации. Вот только для этого нужно было закончить школу. Поэтому я экстерном сдал последние три курса за один год. Результаты у меня уже были на руках, почти всё было готово. Но вмешался злой рок — отец со своими чертежами и моё фамильное любопытство.

Снейп скривился, словно горькая полуулыбка Джеймса раздражала его.

— И почему же сын Гарри Поттера считает его дерьмовым отцом? — с интересом спросил он, выделив это слово, будто в насмешку. Глаза его при этом так ядовито заблестели, что Джеймс чуть не подавился воздухом. Северус никогда не был таким… едким и неприкрыто злым.

— О, я думаю, виновата семилетняя война и шесть лет в Азкабане, — деланно непринужденно отозвался Джеймс, глядя на ближайший котёл, где уже кипело зелье от фурункулов. Что-то в Хогвартсе не меняется никогда — малышня всё проклинает друг друга, и в итоге половина школы вечно ходит покрытая пятнами.

Северус, кажется, ожидал совсем другого ответа, но быстро вернул на лицо привычную язвительную усмешку и скрестил руки на груди.

— И за что же великий избранный сидел в магической тюрьме?

— Тройное убийство с особой жестокостью, поджог и уничтожение чужого имущества на сорок тысяч галеонов и оставление ребёнка в опасности (но это я так, за это его не судили), — без заминки, даже не задумываясь, выдал он.

Наступила звенящая тишина. Джеймс сделал глубокий вдох, посмотрел в пол и продолжил:

— Когда мне был год, оставшиеся Пожиратели Смерти решили отомстить… они убили маму. С тех пор отец сошёл с ума окончательно. Он видел свою жизнь только в мести, выслеживал их сам, никому не верил и хотел найти их любой ценой. И когда я говорю «любой», я имею в виду именно это. Когда мне было четыре, он их обнаружил… и забыл обо всём на свете. Было много крови. И огонь... Он был повсюду. Меня вынес аврор, который прибыл на вызов. А отца скрутили. Он безумно хохотал и, казалось, больше ни о чём не переживал. У него будто больше не осталось целей в жизни.

Он оперся локтем о край стола, сжав зубы, чтобы не выдать дрожь в голосе.

— Конечно, мне старались не рассказывать подробности. Но в то время каждая газета Соединённого Королевства сочла своим долгом напечатать всё на первой полосе. А в Хогвартсе тогда ходило множество злых языков…

Джеймс замолчал, закусив губу. Потом, собравшись с духом, снова заговорил, решившись поднять взгляд.

— Ты был моим опекуном все эти шесть лет, пока его не было. И это были лучшие шесть лет моей жизни. Но единственное, чего я тебе никогда не прощу — при всём уважении и любви, так это того, что ты не стал бороться с этими дебильными законами, а просто отдал меня ему, когда он того потребовал.

Снейп на мгновение замер, будто пытаясь переварить сказанное. Его чёрные глаза блестели, как жидкий обсидиан, отражая пламя из-под ближайшего котла.

— Не тешь себя какими-то глупыми надеждами, — наконец произнёс он, раздраженно отряхивая невидимую пыль со своей мантии. — Я этого не делал. Я не он. И я не был твоим опекуном.

Он так сильно заслушался историей Джеймса, что допустил маленькую оплошность — нож соскользнул со стола и с глухим звоном упал на каменный пол прямо под ноги мальчишке. Это добавило огня в его раздражение — нельзя было отвлекаться. И тем более — показывать свою некомпетентность перед этим сопляком.

— Точно, — глухо отозвался Джеймс, наклоняясь и машинально подбирая инструмент. — Хоть это и невероятно сложно, я должен научиться вас разделять. — Он положил серебряный нож на край стола, даже не глядя, и вновь встретился взглядом со Снейпом. — Иначе мы все тут сойдём с ума.

Северус на это только презрительно хмыкнул.

* * *

Джеймса поселили на третьем этаже — в жилом крыле, куда редко заходили ученики без особой надобности. Его покои оказались скромными, но просторными, с высоким окном, выходящим на северные склоны. Здесь было тихо: лишь иногда доносилось приглушённое эхо ветра за окном или звонкий смех Леди Игретты, портрет которой висел аккурат перед входом в его обитель.

Недалеко отсюда располагался кабинет Защиты от тёмных искусств. На самом деле Джеймс и не предполагал, что Северус когда-то преподавал защиту. И всё же теперь ему пришлось признать: как мало он, оказывается, вообще знал о нём. Здесь этот человек был каким-то... совершенно отличным от того Северуса, которого видел он лично на протяжении большей части своей жизни.

В Большом Зале его представили как Джона Уитмора, практиканта, прибывшего для временной стажировки. Ему даже оформили все необходимые документы, обеспечив полную достоверность. Лица учеников и преподавателей сделались любопытствующими — сам Джеймс не помнил, было ли нечто подобное в годы его обучения, но директор Дамблдор убедил его в безопасности данной затеи. Хотя, старик был настолько странным, что он бы не удивился, если бы тот оставался спокоен даже при наступлении конца света, заедая его лимонными дольками. Попробовал Джим это прославленное лакомство, которое директор, судя по всему, предлагает всем подряд — ну, так себе...

И вот сейчас он, сидя в учительской, проверяет непонятные каракули второкурсников, краем уха ловя хихиканье и тихие разговоры профессора Трелони с профессором Вектор. Они, казалось, совершенно не замечали лишнего уха — или, скорее, им просто не было до него никакого дела.

Из коридора доносился быстрый перестук шагов учеников, перемежавшийся возгласами и смехом. Джеймс отметил, что все эти привычные шумы, с которыми он когда-то сталкивался как ученик, теперь звучали иначе.

Он вздохнул, снова опустив взгляд на каракули. Что именно пытались выразить второкурсники этим набором кривых букв, совсем отдалённо складывающихся в нужные термины, Джеймс понять не мог.

Тихий, словно птичий щебет, смешок профессора Трелони заставил его на мгновение оторваться от пергамента. Он почувствовал на себе любопытные взгляды. Обе женщины теперь смотрели на него поверх чашек с чаем.

— Мистер Уитмор, мы просто не можем не поинтересоваться, — голос профессора Вектор звенел, как колокольчик, выдавая сдержанное любопытство. Сибилл Трелони парила за её плечом, её огромные глаза за стёклами очков были широко раскрыты, словно она пыталась разглядеть у него на лбу знаки судьбы. — Вы так усердно трудитесь. Позволите бестактный вопрос?

Джеймс отложил перо, улыбаясь вполне вежливо.

— Конечно, профессор.

— Вы невероятно юны для преподавательской должности, — вступила Сибилл, драматично понизив голос до таинственного шёпота. — Позвольте спросить, в каких годах измеряется ваш земной путь?

Две пары глаз с любопытством изучали его.

— Двадцать, — солгал он просто, стараясь, чтобы голос звучал ровно и нейтрально.

В учительской повисло короткое, комичное молчание. Затем обе женщины синхронно ахнули, будто на их глазах Дамблдор обратился домовым эльфом.

— Двадцать! — воскликнула профессор Трелони, её большие глаза стали ещё больше, напоминая прозрачные стеклянные шары. — Ни за что бы не сказала!

— Это комплимент, — поспешно добавила профессор Вектор, кивая с ободряющей улыбкой. — В наши годы так ценится молодая кровь. О, не то чтобы мы были уже совсем древними! — она снова засмеялась, и этот смех был уже немного нервным.

Внезапно дверь учительской слегка приоткрылась, спасая его от этого до жути неловкого разговора, и сквозняк заставил бумаги на столе слегка зашуршать. Джеймс вздрогнул и поднял голову, ловя движение человека у порога.

— Уитмор, за мной.

Он, не задумываясь, вскочил и последовал за Снейпом по коридорам замка. Их путь погрузился в полумрак, и лишь тусклый свет факелов отражался от холодных каменных стен. Когда они прошли через массивную дверь кабинета ЗОТИ, Северус одним движением руки запер её за Джеймсом. Щёлкнул замок — и коридорный шум остался позади.

— Насколько у тебя хорошо Защитой от тёмных искусств? — хмуро поинтересовался Снейп, развернувшись к нему. Чёрные глаза пронизывали насквозь.

— Очень хорошо, — отозвался Джеймс, даже не задумываясь.

— От скромности вы не умрёте, Поттер, — ядовито плюнул Северус, прекрасно помня, как Джим ненавидел сравнение с отцом. — Впрочем, как и ваш отец.

На самом деле Джеймс действительно не бахвалился. Он был хорош в Защите — неудивительно, ведь с детства жил в условиях, когда приходилось воевать с собственным отцом, терроризирующим его и имеющим настоящий боевой опыт. Дом, где он рос, давно стал полем сражений: не проходило и дня, чтобы в спину ему не целилось очередное проклятие. Для Гарри Поттера война никогда не заканчивалась, а значит, что и для его сына тоже.

Северус, впрочем, не был тем человеком, который верит на слово. Он молча вытащил палочку, и в воздухе заискрила магия. И полетело: заклятие за заклятием, одно быстрее другого. Джеймсу не нужно было думать, все движения были выработаны до автоматизма. Несколько минут они обменивались ударами, и, когда, наконец, Северус опустил палочку, в кабинете стояла оглушительная тишина, нарушаемая только стуком старинных часов.

— Достаточно, — холодно произнёс он. — Ты прав. Для твоего возраста — недурно.

Джим усмехнулся, скорее криво, чем победно.

— Не обольщайся. Будешь ассистировать и старшим курсам тоже, — резко добавил Снейп, словно между делом. — Если собираешься изображать из себя стажёра, то выполняй свои обязанности до конца.

— Так точно, сэр. Что мне нужно делать?

— Для начала прочитай программу, — Снейп ткнул пальцем в тяжёлую кожаную папку, лежавшую на краю стола.

Кожа была потёртой, края страниц тёмные от частого использования. Джим, хмыкнув, пролистал пару страниц.

— Ученики старших курсов кажутся взрослыми, — продолжил Северус сухо, совершенно не обращая внимание на то, что те, о ком он так пренебрежительно отзывается, являются ровесниками Джима, — но мозгов от этого у них больше не становится.

Он еле сдержал короткий смешок. Всё-таки что-то от того знакомого ему Северуса всё ещё ощущалось в этом.

— Они всё такие же паскудники, — отрезал Снейп, и в его голосе ясно слышалось раздражение. — Думают о чём угодно, кроме того, что действительно важно. Если ты не установишь свой авторитет с самого начала, они тебя сожрут.

Северус сам не знал, зачем рассказывает всё это мальчишке. Возможно, просто вспомнился собственный первый опыт преподавания — тогда он был не настолько молод, как этот юноша, но всё же зелен и неопытен, поэтому пришлось хлебнуть сполна. Этот мальчишка, похожий лицом на ненавистного Джеймса Поттера, сейчас скорее напоминал его самого в те годы.

К тому же, кто, если не он, мог знать цену дерьмовым отцам?

* * *

Северус был прав: старшекурсники — просто черти.

Их взгляды прожигали насквозь, снисходительные ухмылки раздражали до скрежета зубов. Никто не относился к нему всерьёз — не мудрено, он ведь младше любого шестикурсника. Но они-то ведь об этом даже не знают!

Они переглядывались, хмыкали, а за его спиной наверняка отпускали издевательские комментарии. Как там говорил Северус — установить авторитет? Вот только осталось придумать, как именно это сделать...

Щёлкнула дверь — и он дёрнулся, палочка сама оказалась в руке.

— Да расслабься ты, Уитмор, — лениво бросил кто-то с задней парты. — Тут никто не собирается тебя убивать.

Смех прокатился по рядам, и у него затряслись руки в жажде придушить этого придурка. Джеймс реагировал на каждое резкое движение. Едва кто-то резко вставал, громко захлопывал книгу или стучал дверью — он либо вскидывал палочку, либо рефлекторно пригибался, автоматически ища укрытие. Со стороны это выглядело странно и даже смешно. Впрочем, смешного в этом не было ничего.

Именно поэтому окружающие предпочитали держаться от него подальше. Закатывали глаза, крутили пальцем у виска, смеялись за спиной, но, в основном, просто сторонились. А ведь в школе, тем более — магии, никак без резких движений. Для Джеймса же каждый такой миг превращался в испытание. Ещё когда он был в своём времени, однокурсники считали его пришибленным. Друзей у него не было, если не считать кузенов Уизли, с которыми он общался по привычке — как с единственными, кто знал о причинах чуть больше остальных и не задавал лишних вопросов.

На парте рядом с дверью хлопнули учебником так резко, что Джеймс едва не дёрнулся снова.

— Сидите тихо, — прошипел он раздражённо, мысленно призывая Северуса поторопиться. Уж при нём такого бардака не было никогда.

Но Северус, разумеется, на мысленный призыв не явился. Только десяток насмешливых глаз уткнулись в него с видом кошек, играющих с мышью. Шестикурсники развалились на партах, один демонстративно зевнул, другой начал что-то рисовать и хихикать с друзьями. В сторону третьей парты Гриффиндора он не смотрел принципиально — иначе тогда, возможно, Дамблдору придётся искать нового стажёра, потому что предыдущий захлебнётся собственной желчью.

— Сдайте свои эссе, чтобы профессор Снейп не тратил на это время.

Шорох поднялся сразу: пергамент зашуршал, кто-то завозился, кто-то специально с громким вздохом полез в сумку.

Снейп ураганом влетел в аудиторию, мантия взвилась за его спиной, словно сама по себе живая. Огромных усилий стоило Джеймсу не всадить в него проклятье на чистом рефлексе.

Атмосфера поменялась, как будто температура воздуха упала на несколько градусов. Дальше урок прошел вполне сносно — при «грозной летучей мыши» вести себя по-свински решительно никто не осмеливался.

К сожалению, урок был долгим, поэтому Джим не избежал прямого взгляда на Гарри Поттера, и, кажется, не смог сдержать эмоций в своих глазах. Он не знал, что именно отец увидел на его лице в тот миг, когда их взгляды все же встретились. Возможно, это была просто гримаса отвращения. Возможно, это была вся накопленная за годы ярость, вся горечь и боль, которую он обычно прятал чисто из страха перед ним. Сейчас же, когда тот был всего лишь подростком, Джим мог ненавидеть его открыто совершенно безнаказанно.

Но что-то Гарри Поттер в его лице прочел точно. В любом случае, последствия этого он услышал уже на выходе из кабинета:

— Этот Уитмор меня ненавидит, — слышно было обиженный голос мальчишки, который пытался скрыть это за напускной злостью, — Они со Снейпом точно не родственники? Так рожу перекосило… может, это у них семейное — ненавидеть Поттеров с первого взгляда?

— Может, он просто волнуется из-за того, что это его первый урок, — заметила Гермиона, но голос её прозвучал неуверенно.

Он шагнул в коридор, стараясь выглядеть невозмутимо. Голоса сразу же смолкли, и он, высоко задрав подбородок и ни на кого не глядя, прошествовал в сторону своих покоев. Ему плевать, что они его обсуждают. Уж он-то знает — Гермиона не думает о нём плохо, а мнение Гарри Поттера уже долгое время не имеет для него никакого значения.

Он свернул за угол и уже собирался толкнуть дверь, когда совсем близко из рамы донёсся вкрадчивый, немного усталый голос:

— Чего это ты такой напряжённый, Джимми?

Джеймс резко поднял глаза. На тёмном фоне потемневшего полотна проступал тонкий силуэт дамы с высокой причёской и бледным лицом, на котором особенно выделялись глаза — яркие, искрящиеся смешинками.

— Леди Игретта, ну мы же с вами договаривались, — прошептал он, озираясь по сторонам.

— Никого здесь нет, — хохотнула она, беспечно рассматривая свои изящные ноготки. — Только ты да я, а я уж точно никому не проболтаюсь.

— Всё равно, — буркнул Джеймс, всё ещё напряжённо оглядывая коридор. — Мало ли кто услышит.

Леди Игретта Элеонора фон Амарант, похоже, стала его единственной собеседницей и почти что другом в этом враждебном к нему мире. Она принадлежала к тем портретным обитателям замка, что никогда не смирятся с собственной заточённостью. Она говорила о своей «раме» так же, как другие о тесной обуви или неудачном платье — раздражённо, но с оттенком иронии. Впрочем, даже находясь в заточении, она умела производить впечатление. Её взгляд всегда был чуть насмешливым, губы — приподнятыми в загадочной полуулыбке, а голос — певучим и невероятно красивым, с лёгкой язвительной ноткой, добавляющей перчинку в её образ.

— Я видел его, — выдохнул Джеймс, прижимаясь плечом к холодному камню. — Отца.

Игретта чуть склонила голову, и по её губам скользнула мягкая, почти материнская улыбка.

— Ах, вот оно что. Ну, и что же тебя так потрясло? — её голос прозвучал ласково, будто она заранее знала ответ.

Джеймс стиснул пальцы на рукаве мантии.

— Ничего. Это просто был он, и этого достаточно.

Игретта тихо рассмеялась, но не насмешливо, а нежно, с тёплой иронией.

— О, дорогой мой Джимми... Юный мальчишка Гарри Поттер — всего лишь подросток. Импульсивный, горячный, иногда слишком прямолинейный... но добрый. Добрый и отважный. И пока ещё точно не тот ужасный тиран, о котором ты говорил. Он ещё просто-напросто не успел таким стать.

Он сжал губы, но не ответил. И лишь спустя какое-то время, уже почти шёпотом, выдохнул:

— Мне-то с этого что? Я просто даже смотреть на него не хочу.

Игретта чуть подалась вперёд, её силуэт в раме будто стал ближе, а голос зазвучал мягче и серьёзнее:

— Своей обидой ты вредишь только себе, Джеймс. — Она прищурилась, словно хотела взглядом прожечь его насквозь. — Ему-то ведь всё равно. Он не знает ничего — ни о тебе, ни о вашей общей драме.

Джеймс закрыл глаза, упёршись лбом в холодный камень.

— Это просто нечестно...

Она чуть склонила голову, когда он повернулся к ней, и долго молчала, будто заглядывая ему в душу:

— Постарайся отпустить это, дорогой. Не стоит жить ненавистью.

Он резко выпрямился, заставил себя вдохнуть глубже, прогнать дрожь из пальцев. Больше ни слова не сказал — просто кивнул портрету, словно обещал подумать, хотя сам прекрасно знал: думать о её словах он не хочет.

Тяжёлой рукой Джеймс толкнул дверь в свои покои и скрылся за ней.