Сборник альтернативных политических инцидентов (джен)

Осенний московский воздух был холодным и прозрачным. Чёрный правительственный лимузин с дипломатическими номерами бесшумно промчался через Спасские ворота, нарушая многовековое спокойствие Кремля. Внутри машины царила напряжённая, почти ледяная тишина. Трое высокопоставленных членов немецкой делегации — статный министр фон Штайнер, седовласый и опытный статс-секретарь доктор Вайс и молодая, но уже пронырливая переводчик и советник фрау Кляйн — молча смотрели на крепостные стены. Цель визита была сложной и неприятной: обсуждение спецоперации, санкций, поиск хоть каких-то точек соприкосновения в руинах прежних отношений.

Их провели по длинным, пустынным коридорам, где эхо поглощало звук шагов, и наконец ввели в просторный, слабо освещённый кабинет. За огромным пустым столом сидел Владимир Владимирович Путин. Он не вышел им навстречу, лишь поднял взгляд от стопки бумаг. Его лицо было абсолютно невозмутимым.

— Господин федеральный канцлер передаёт вам приветствие, — начал, запинаясь, фон Штайнер, садясь в предложенное кресло. Путин кивнул едва заметно.

— Мы заранее подготовили список тем для обсуждения, — продолжил фон Штайнер, раскрывая портфель. — Возможно, начнём с вопроса продовольственной безопасности? Или…

Путин медленно поднял руку, прерывая его.

— Прежде чем говорить о сложном, надо проверить основы и взаимопонимание, — произнёс он тихо, и его голос прозвучал громче любого крика. — Начнём с диктанта.

В кабинете повисла оглушительная тишина. Немцы переглянулись. Фрау Кляйн, как переводчик, первая опомнилась.

— Простите, господин президент, мне показалось, вы сказали… диктант?

— Вы не ослышались, — без тени улыбки подтвердил Путин. Он достал из стола три простые школьные тетради в клетку и три ручки, положил их перед ошеломлёнными гостями.

— Открывайте. Пишите дату. «Диктант о международном сотрудничестве».

Немецкие дипломаты, воспитанные в строгих правилах европейской бюрократии, оказались в полном ступоре. Это была не дипломатическая игра, это было что-то сюрреалистичное. Отказаться? Немыслимо. Они, бледнея, взяли в непривычно дрожащие пальцы ручки.

Путин начал диктовать, глядя в окно. Его голос был ровным и невыразительным:

— «Современные вызовы требуют от государств… взаимного уважения к суверенитету… и невмешательства во внутренние дела… несмотря на попытки дестабилизации обстановки… отдельными недобросовестными игроками…»

Фон Штайнер, краснея, выводил каракули, с ужасом путая «жи-ши». Доктор Вайс, весь в поту, пытался вспомнить, ставится ли запятая перед «несмотря на». Фрау Кляйн, чья рука дрожала, делала орфографические ошибки в простых словах. Воздух в кабинете стал густым и тяжёлым. Слышалось лишь скрипение ручек и прерывистое дыхание немцев. Это было унизительно и страшно. Казалось, они снова стали школьниками, от которых зависит всё.

— Точка, — наконец произнёс Путин.

Они опустили ручки, чувствуя себя совершенно разбитыми. Путин молча собрал тетради, даже не взглянув на них.

— На сегодня всё. Можете быть свободны.

Выйдя из кабинета, они молча прошли по коридору, не в силах вымолвить ни слова. Только когда тяжёлые дубовые двери Кремля закрылись за ними, они остановились, переводя дух.

— Mein Gott… — выдохнул фон Штайнер, вытирая платком лоб. — Это было… что это вообще было такое?

— Я почувствовал себя на экзамене, который не готовил, — признался Вайс, его голос дрожал.

— Я написала «мировой» через «е»! — почти рыдая, прошептала фрау Кляйн. — Я уверена! Я всё испортила!

Они стояли, куря у подножья древних стен, пытаясь осмыслить абсурд произошедшего, дрожа от перенесённого напряжения. Внезапно дверь открылась, и вышел тот же помощник, что и вёл их.

— Господин президент просит вас вернуться на минуту.

Сердца их упали. Они, как заворожённые, вернулись в кабинет. Путин стоял у стола, держа в руках их тетради.

— Проверил, — отрезал он, глядя на них пустым, нечитаемым взглядом. — У одного из вас — тройка. У двоих — двойки. Безобразная грамотность для тех, кто собирается обсуждать с Россией её интересы.

Он сделал паузу, вгоняя их в ступор.

— Тех, у кого двойки, жду здесь в восемнадцать ноль-ноль. На пересдачу. Без опозданий.

Он развернулся и снова сел за стол, демонстративно углубившись в бумаги. Они вышли, не помня себя от ужаса.

Вечером, после пересдачи, прошедшей в ещё более гнетущей атмосфере, они молча летели в самолёте обратно в Берлин. Спиртное из бортового бара не помогало. Они сидели, уставясь в одну точку, снова и снова переживая тот момент, когда могущественный лидер ядерной державы с лицом школьного учителя-садиста выносил им вердикт: «Двойка».

Этот случай не был записан ни в один официальный протокол. Но в памяти немецких дипломатов он навсегда остался как самый жуткий и сюрреалистичный эпизод в их карьере — момент полного, абсолютного и безраздельного ужаса перед непредсказуемостью и всепоглощающей властью человека в том самом кремлёвском кабинете.