Гарри Поттер. Последний коридор (джен)

Коридор тянулся, как кишка огромного зверя. Стены чуть вздрагивали, будто по ним пробегал ток. Гарри шел и ловил себя на мысли: он слышит дыхание. Не своё — чьё-то другое, тяжелое, прерывистое, исходящее прямо из камня.

Он попытался не смотреть по сторонам, но глаза сами находили — щели между плитами, в которых что-то шевелилось, черные пятна плесени, похожие на лица. Иногда ему чудилось, что пятна меняют форму и морщатся в гримасах.

Первая дверь справа дрогнула, словно в неё изнутри стукнули. Гарри остановился. Ручка скрипнула и повернулась сама. Он шагнул внутрь.

Здесь был зал, освещённый ослепительно белым светом. На стенах висели портреты. Гарри подошёл ближе — и понял, что это он сам. Везде он: победитель Турнира Трёх Волшебников, герой, спаситель. Взгляд с портретов был гордый, полный превосходства.

Зал наполнился аплодисментами. Толпа фантомов возникла из воздуха: ученики, преподаватели, даже Минерва и Рон с Гермионой. Они кричали его имя, хлопали, улыбались до неестественной ширины ртов.

Гарри хотел закричать, но аплодисменты заглушали мысли. Толпа окружила его, лица искажались, превращались в маски. Глаза становились чёрными провалами. Аплодисменты переросли в гул — как жужжание тысяч мух.

И вдруг все они разом отвернулись. Молчание было хуже любого шума. Гарри посмотрел на портреты — и увидел, что изображения уродливо исказились: герой обернулся жалким мальчишкой с грязными руками, с лицом, перекошенным от страха.

Он бросился к двери, вырвался в коридор. Дверь хлопнула, и гул аплодисментов врезался в спину.

Следующая дверь открылась почти ласково. Гарри шагнул — и замер.

Перед ним сидела семья. Его семья. Джеймс и Лили — живые, тёплые. Они улыбались. У камина играли он сам, маленький, и… сестра. Девочка, которой никогда не существовало. В комнате пахло пирогами, деревом, и всё было правильно, естественно.

Гарри сделал шаг — и его ноги стали ватными. Он хотел броситься к ним, но что-то внутри шептало: Это не настоящее.

Лили подняла глаза, встретилась с ним взглядом. Улыбка её вытянулась, рот стал слишком широким. Кожа начала отслаиваться клочьями. Джеймс встал, но его движения были как у марионетки, дёрганые, сухожильные.

Маленький Гарри у камина обернулся. Глаза ребёнка были пустыми, абсолютно белыми.

— Останься с нами, — прошептали все голоса в унисон.

Он отшатнулся, сердце ухнуло в пятки. Коридор втянул его обратно, словно спасая.

Дверь впереди открылась прежде, чем он успел вдохнуть. Внутри — поле битвы. Гарри увидел знакомые лица: Сириус, Дамблдор, Седрик. Все они падали раз за разом, умирали снова и снова.

— Это твоя вина, — сказали они хором. Голоса звучали, как шипение змеи.

Сириус протянул руку сквозь дым и пламя:

— Ты ведь мог спасти. Ты просто не захотел.

Сердце Гарри сжалось, и он закричал:

— Это ложь!

Но земля под ногами превратилась в жидкую грязь, из неё тянулись руки. Он бился, вырывался, но грязь поднималась всё выше, доходила до груди, до шеи.

И вдруг — хлопок. Он снова оказался в коридоре. Грязь исчезла, но ощущение липкой влаги осталось на коже.

Коридор сузился. Лампы моргали, одна за другой перегорая. Оставалась только темнота впереди.

И тогда он увидел его.

В конце коридора стояла фигура. Тень. Лицо было неразличимо, но силуэт — его собственный. Та же походка, те же очки, тот же шрам.

Двойник шагнул вперёд, и Гарри почувствовал холод, будто воздух стал жидким льдом.

— Ты знаешь, что не выберешься, — сказал он. Голос был его собственным, но ниже, глухим. — Чтобы выйти, тебе придётся убить меня. А значит — себя.

Коридор зашептал. Стены содрогались, двери стонали.

Гарри остался стоять, вцепившись ногтями в ладони. Впереди его ждал последний проход.

И он знал: там уже не будет выбора.