Гарри Поттер. Последний коридор (джен)

Подземелья Хогвартса всегда пахли сыростью, плесенью и чем-то еще — таким кислым, будто в камень веками въедался пот и страх. Гарри шагал медленно, держась рукой за холодную стену. Зелье в маленьком флаконе казалось безобидным — мутно-зеленая жидкость, похожая на болотную воду. Снегг оставил его без комментариев, почти швырнул в руки:

— Если ты так жаждешь «усилить восприятие», Поттер, выпей. Но не жди, что я тебя спасу.

Внутри у Гарри все колотилось. Любопытство и ярость боролись с осторожностью. Часть его хотела доказать — он не просто мальчишка с шрамом, которому вечно везет. Другая шептала: не трогай. Но он уже пришёл. И путь назад казался трусостью.

Он отвинтил крышку. Запах ударил в нос — металлический, с примесью гнили. Гарри зажал дыхание и одним глотком осушил флакон.

Сначала ничего. Только холод внутри, как будто он проглотил кусок льда. Потом пришёл шум. Гул в ушах, словно тысячи крыльев насекомых. Стены поплыли. Камни вокруг начали вытягиваться и дрожать.

— Чёрт… — выдохнул он и успел ухватиться за стол.

Мир растворился.

Он стоял в коридоре. Длинном, бесконечном. Стены — серые, потрескавшиеся, но под пальцами они были мягкими, будто ткань кожи. Потолок низкий, лампы подрагивают, словно задыхаются от собственной тусклости. Воздух густой, пахнет пылью и чем-то сладковато-гнилым.

Вдоль коридора — двери. Десятки, сотни. Каждая одинаковая: темное дерево, ржавая ручка.

Гарри сделал шаг — звук эхом разлетелся, как будто кто-то следил за ним. Он поймал себя на том, что вслушивается: шаги ли это в ответ или собственное сердце?

Первая дверь слева дрогнула, сама собой приоткрылась. Сквозь щель пробился тусклый свет.

Он знал: именно туда ему и надо.

Комната была пуста. Только кроватка, старая, облупившаяся, и зелёный свет, исходящий откуда-то снаружи.

Гарри подошёл ближе — и мир треснул. Звук колдовства, женский крик:

— Гарри! Беги!

Он застыл. В кроватке — ребёнок, крошечный, с круглым лицом. Он узнал себя. И в ту же секунду — силуэт в плаще. Голос, холодный и чужой:

— Авада Кедавра.

Зелёная вспышка ударила так ярко, что стены вздрогнули.

Гарри упал на колени. Он знал — это всего лишь воспоминание. Но боль в груди была такой, будто его разорвали изнутри. Комната содрогалась, стены сжимались.

— Ты должен смотреть, — прошептал чей-то голос прямо в ухо. — Смотри до конца.

И он смотрел, как мать падает, как в глазах младенца отражается смерть. Он чувствовал запах палёной кожи и пепла.

Когда свет погас, он снова оказался в коридоре. Дверь за спиной закрылась с гулким щелчком.

Гарри сжал кулаки. Он понял: это не просто зелье. Это лабиринт. И каждая дверь будет открывать не мир — а его самого.

Где-то впереди хлопнула дверь. Ему показалось, что там кто-то ждёт.

И он пошёл дальше.

Коридор тянулся, как кишка огромного зверя. Стены чуть вздрагивали, будто по ним пробегал ток. Гарри шел и ловил себя на мысли: он слышит дыхание. Не своё — чьё-то другое, тяжелое, прерывистое, исходящее прямо из камня.

Он попытался не смотреть по сторонам, но глаза сами находили — щели между плитами, в которых что-то шевелилось, черные пятна плесени, похожие на лица. Иногда ему чудилось, что пятна меняют форму и морщатся в гримасах.

Первая дверь справа дрогнула, словно в неё изнутри стукнули. Гарри остановился. Ручка скрипнула и повернулась сама. Он шагнул внутрь.

Здесь был зал, освещённый ослепительно белым светом. На стенах висели портреты. Гарри подошёл ближе — и понял, что это он сам. Везде он: победитель Турнира Трёх Волшебников, герой, спаситель. Взгляд с портретов был гордый, полный превосходства.

Зал наполнился аплодисментами. Толпа фантомов возникла из воздуха: ученики, преподаватели, даже Минерва и Рон с Гермионой. Они кричали его имя, хлопали, улыбались до неестественной ширины ртов.

Гарри хотел закричать, но аплодисменты заглушали мысли. Толпа окружила его, лица искажались, превращались в маски. Глаза становились чёрными провалами. Аплодисменты переросли в гул — как жужжание тысяч мух.

И вдруг все они разом отвернулись. Молчание было хуже любого шума. Гарри посмотрел на портреты — и увидел, что изображения уродливо исказились: герой обернулся жалким мальчишкой с грязными руками, с лицом, перекошенным от страха.

Он бросился к двери, вырвался в коридор. Дверь хлопнула, и гул аплодисментов врезался в спину.

Следующая дверь открылась почти ласково. Гарри шагнул — и замер.

Перед ним сидела семья. Его семья. Джеймс и Лили — живые, тёплые. Они улыбались. У камина играли он сам, маленький, и… сестра. Девочка, которой никогда не существовало. В комнате пахло пирогами, деревом, и всё было правильно, естественно.

Гарри сделал шаг — и его ноги стали ватными. Он хотел броситься к ним, но что-то внутри шептало: Это не настоящее.

Лили подняла глаза, встретилась с ним взглядом. Улыбка её вытянулась, рот стал слишком широким. Кожа начала отслаиваться клочьями. Джеймс встал, но его движения были как у марионетки, дёрганые, сухожильные.

Маленький Гарри у камина обернулся. Глаза ребёнка были пустыми, абсолютно белыми.

— Останься с нами, — прошептали все голоса в унисон.

Он отшатнулся, сердце ухнуло в пятки. Коридор втянул его обратно, словно спасая.

Дверь впереди открылась прежде, чем он успел вдохнуть. Внутри — поле битвы. Гарри увидел знакомые лица: Сириус, Дамблдор, Седрик. Все они падали раз за разом, умирали снова и снова.

— Это твоя вина, — сказали они хором. Голоса звучали, как шипение змеи.

Сириус протянул руку сквозь дым и пламя:

— Ты ведь мог спасти. Ты просто не захотел.

Сердце Гарри сжалось, и он закричал:

— Это ложь!

Но земля под ногами превратилась в жидкую грязь, из неё тянулись руки. Он бился, вырывался, но грязь поднималась всё выше, доходила до груди, до шеи.

И вдруг — хлопок. Он снова оказался в коридоре. Грязь исчезла, но ощущение липкой влаги осталось на коже.

Коридор сузился. Лампы моргали, одна за другой перегорая. Оставалась только темнота впереди.

И тогда он увидел его.

В конце коридора стояла фигура. Тень. Лицо было неразличимо, но силуэт — его собственный. Та же походка, те же очки, тот же шрам.

Двойник шагнул вперёд, и Гарри почувствовал холод, будто воздух стал жидким льдом.

— Ты знаешь, что не выберешься, — сказал он. Голос был его собственным, но ниже, глухим. — Чтобы выйти, тебе придётся убить меня. А значит — себя.

Коридор зашептал. Стены содрогались, двери стонали.

Гарри остался стоять, вцепившись ногтями в ладони. Впереди его ждал последний проход.

И он знал: там уже не будет выбора.

Коридор сужался с каждым шагом. Теперь он был похож на трубу, где воздух застревал и гудел, словно в старом органе. Лампы почти все перегорели, оставив стены в полумраке. Только одна точка впереди светилась ровным серым сиянием.

Там стояла дверь. Гладкая, каменная, без ручки и замка. Она казалась частью стены, но в то же время — сердцем всего лабиринта.

Гарри остановился. За спиной кто-то тихо засмеялся. Он обернулся — и снова увидел своего двойника. Тень шла за ним, отбрасывая свет наоборот, в темноту.

— Ну вот и конец, — сказал двойник. — Дверь ждёт тебя. Но войти сможешь только если признаешь то, чего боишься больше всего.

Гарри хотел ответить, но слова застряли в горле. Внутри него поднялся липкий страх: густой, вязкий, как смола.

Дверь открылась беззвучно.

Внутри — пустота. Бездна, уходящая вниз, без края и дна. Воздух пах озоном и гнилью одновременно. Гарри сделал шаг — и упал.

Падение было бесконечным. Вокруг возникали образы: лица друзей, врагов, родителей. Они менялись, вытягивались, кривились в гримасах. Одни кричали, другие смеялись. Все они шептали:

— Ты виноват. Ты никогда не был избранным. Ты просто случайность.

Он падал — и понимал, что это не иллюзия. Это — его внутренний голос, освобождённый зельем.

Внизу, в самой тьме, он увидел свет. Тусклый, дрожащий, как пламя свечи. Там стояла фигура. Опять он сам. Но старый, измученный, с глазами пустыми, как угли.

— Вот твоя правда, — сказал старик-двойник. — Ты проживёшь жизнь, полную потерь, и всё равно умрёшь один.

Гарри хотел возразить, но губы не слушались.

— Прими это, — продолжал двойник. — Прими — и дверь откроется.

Гарри закрыл глаза. В груди что-то щёлкнуло, будто треснула пружина. Он произнёс одними губами:

— Я боюсь быть никем.

В ту же секунду падение закончилось. Он стоял на каменном полу. Перед ним — та же дверь без ручки. Теперь в ней появилась трещина, из которой пробивался свет.

Он шагнул к ней, приложил ладонь. Камень был горячим, почти обжигал. Дверь дрогнула и распахнулась.

Гарри шагнул — и оказался в темноте. Абсолютной, плотной. Он не видел даже своих рук.

И тогда услышал голоса. Они были повсюду. Голоса друзей, родителей, врагов. Все они произносили одно и то же:

— Спасибо, что освободил нас.

Гарри понял: это не его страхи были заключены в лабиринте. Это он сам был заключён там.

В подземельях Хогвартса Снегг наклонился над неподвижным телом Поттера.

Глаза мальчишки были открыты, но пусты, как у статуи. Флакон с мутно-зеленым зельем валялся рядом, содержимое вылилось на каменный пол.

Снегг долго смотрел, потом тихо сказал, почти шепотом:

— Я предупреждал.

Он встал и ушёл, оставив Гарри сидеть на камне.

И только в глубине головы, там, где никому не дано услышать, Гарри кричал. Но там больше не было дверей, только коридор, уходящий бесконечно в темноту.