Пока смерть не разлучит нас (гет)

Скарлетт О'Хара никогда не задумывалась о прошлом и не склонна была к самоанализу. Она редко обращалась к своим мыслям, но теперь что-то неумолимо влекло её в этот мир. Внезапное решение Ретта, смерть Бонни и Мелли, чувства к Эшли — всё это рушило её тщательно выстроенный мир, словно карточный домик, сложенный из тузов.

Голод и страх больше не мучили её. Но появились новые тревоги, более глубокие и тревожные. Казалось, что хуже уже быть не может, но непонимание мотивов мужа сбивало её с толку.

Ретт обещал вернуться, но уже шла к концу вторая неделя, а от него ни звука. Скарлетт разрывали противоречивые чувства: страх, отчаяние и надежда. Она то терзалась мыслью: «Может, он передумал и не вернется?», то утешала себя: «Нет, он говорил, что любит меня, и это наш шанс начать все сначала».

Тишина, царившая в доме долгое время, стала давить на женщину, вызывая всё больше нетерпеливых мыслей. Она пыталась узнать больше о новом поместье, куда им предстояло переехать, но ничего не получалось. Муж купил несколько участков земли и нанял рабочих. Слухи в Атланте были запутанными и тревожными, что только усиливало её беспокойство. Эта неизвестность утомляла её больше, чем открытая враждебность.

* * *

Когда Скарлетт уже была на грани отчаяния от ожидания, Ретт наконец вернулся. Женщина хотела броситься к нему и умолять больше не уходить вот так, но что-то удержало ее. Возможно, его отстраненный вид или взгляд, полный неизвестной ей грубости.

Он вернулся, но его вид в пыльном дорожном костюме напоминал скорее подрядчика, завершившего проект, чем любящего мужа. Воспоминания о его предыдущем возвращении, после которого она потеряла двух детей, промелькнули в голове. Но, отбросив грустные мысли, мисс О'Хара быстро направилась к мужу, надеясь, что её долгое ожидание наконец закончится.

— Дом готов. Вещи переправят без нас. Поехали, — бросил он, не оглядываясь. Мужчина направился к двери, будто он никуда не уезжал. Казалось, его не было несколько минут, а не недель. И Скарлетт ничего не оставалось, как последовать вслед за ним. Куда-то в неизвестность будущего.

* * *

Коляска, в которой они ехали в гробовом молчании, наконец остановилась. Скарлетт высунулась в окошко — и дыхание ее перехватило.

Он вырос прямо посреди Персиковой улицы, будто его не строили, а привезли и поставили за одну ночь колдовством. Не дом — крепость из ослепительно-белого камня, холодного и гладкого, как лед. Он резал глаза своей новизной, своим чужеродным величием. Ни один из старых, обжитых атлантских особняков, утопающих в тени дубов, не мог сравниться с этим чудовищем. Он был не просто большим. Он был наглым.

Взгляд Скарлетт скользнул по фасаду, выискивая изъяны, признаки поспешности, но нашел лишь безупречную, пугающую симметрию. Высокие колонны у входа казались не гостеприимными, а стражниками, выстроившимися в ряд. Они поддерживали массивный портик, отбрасывавший на парадную дверь глубокую черную тень. Окна — десятки окон! — были огромными, от пола до потолка, и напоминали ей стеклянные глаза мертвой рыбы, пустые и невидящие.

«Боже правый, — мелькнуло у нее в голове, — сколько же комнат? Хватит ли у меня ковров, чтобы застелить все эти полы?»

Но следом за практичной мыслью хозяйки пришла другая, леденящая. Этот дом не был создан для жизни. Он был создан для показухи. Для балов, которые никогда не закончатся, для сотен гостей, которые заполнят его залы... Но когда она представила себе их смех, звон бокалов, музыку, картина показалась неправдоподобной, как сон. Этот дворец молчал. Молчал так громко, что звенело в ушах.

Ее взгляд упал на чугунную ограду — ажурную, но с острыми, как копья, пиками наверху. Она очерчивала территорию четко и недвусмысленно. Длинная подъездная аллея вилась через идеально ровный изумрудный газон, на котором ни один одуванчик не смел показать свою желтую головку. Никаких розовых кустов, никаких раскидистых магнолий, чей аромат напоминал бы о доме, о Таре.

Только стриженный самшит, застывший в бессмысленных геометрических фигурах. Все было мертво, неподвижно и безупречно, как на картинке из журнала.

И тогда ее охватило странное чувство. Не восторг от богатства, к которому она всегда стремилась, а тяжелый, давящий ужас. Это была не мечта, сбывшаяся с избытком. Это была ловушка, выстроенная из мрамора и золота. Роскошная, сияющая и абсолютно бездушная. В этом доме нельзя было бы спрятаться. В нем можно было только жить напоказ. Быть экспонатом в музее собственной несчастливой жизни.

Она откинулась на спинку коляски, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Ретт наблюдал за ней с тем же ледяным, отстраненным выражением, что и последние две недели.

— Ну что, моя дорогая, — произнес он без тени улыбки. — Нравится тебе твой новый дом? Я строил его специально для нас.

И в тишине, что воцарилась после его слов, Скарлетт поняла: самые прочные тюремные стены строятся не из камня, а из обетов, данных когда-то в порыве страсти. А этот ослепительно-белый дворец был всего лишь их дорогой, красивой оберткой.

Коляска тронулась, тяжелые кованые ворота захлопнулись за спиной с глухим, окончательным звуком. Ретт вышел первым, его движения были отточены и безжизненны. Он не подал ей руку. Скарлетт выбралась сама, её ноги были ватными, а подошвы туфелек поскрипывали на идеально чистом гравии, словно оскверняя эту мертвенную тишину.

Массивная дубовая дверь бесшумно отворилась перед ними — должно быть, слуга ждал за ней. Но в прихожей никого не было. Только гулкая, звенящая пустота.

И тогда на нее обрушилось это — не тепло домашнего очага, а ледяное дыхание величия.

Прихожая. Пол из полированного черного мрамора, в котором, как в воде, отражались ее испуганные глаза и силуэт Ретта. Высокий потолок, уходящий в полумрак, откуда свисала колоссальная хрустальная люстра. Тысячи подвесок перехватывали скупой свет, падающий из высоких окон, и дробили его на тысячи холодных зайчиков. Они танцевали по стенам, и Скарлетт вдруг подумала, что это похоже на иней. В доме, где еще не разожгли ни одного камина, уже стоял зимний холод.

Ретт сбросил перчатки на серебряное блюдо, лежавшее на резной консоли из темного дерева.

— Не стой столбом, Скарлетт. Пройдемся. Ты должна оценить свои новые владения.

Его голос гулко отдавался в каменном пространстве. Он повел ее дальше, его шаги отдавались громким эхом.

Парадная гостиная. Их первая остановка. Комната была такой огромной, что, казалось, в ней мог бы уместиться весь первый этаж дома в Таре. И она была почти пустой. Лишь несколько дорогих, но угрюмых кресел из темной кожи да диван стояли у камина, сложенного из того же черного мрамора. Над камином — огромное, пустое зеркало в золоченой раме. Скарлетт мельком увидела в нем свое отражение — маленькую, затерявшуюся фигурку в ярком платье, застывшую посреди этого моря пустоты.

— Здесь мы будем принимать гостей, — голос Ретта был ровным, как у гида. — Если, конечно, твое здоровье позволит тебе принимать кого-либо. Каррарский мрамор. Напоминает надгробие, не находишь?

Она не ответила. Ее взгляд прилип к высоким окнам, затянутым тяжелым шелком цвета бордо. Они не пропускали солнечный свет, лишь окрашивали его в багровые, похоронные тона.

Столовая. Следующее помещение оглушило ее своим масштабом. Дубовый стол, способный усадить три десятка человек, был похож на гладкое озеро, темное и неподвижное. Стулья с высокими спинками, выстроенные в безупречный ряд, напоминали ей слушателей на проповеди — молчаливых и суровых.

— Идеально для семейных ужинов, — продолжил Ретт, останавливаясь во главе этого немого пиршества. Он положил ладонь на полированную столешницу. — Жаль, наша семья несколько… сократилась.

Он не смотрел на нее. Он смотрел на пустоту за своим стулом. Скарлетт сглотнула комок, вставший в горле. Она уже ненавидела этот стол, эти стулья, эту давящую торжественность.

Он повел ее наверх по широкой мраморной лестнице, ступени которой были такими холодными, что холод проникал сквозь тонкую кожу ее туфель.

Ее будущие апартаменты. Ретт распахнул высокую двустворчатую дверь.

— Твои покои, мадам.

Комната была огромной, светлой и… чужой. Стены были оклеены дорогими обоями нежного серо-серебристого цвета. В углу стояла огромная кровать под балдахином из тяжелого шелка. На туалетном столике из слоновой кости лежал серебряный гарнитур для умывания. Все было безупречно, модно и абсолютно безлично. Это была комната для важной, но случайной гостьи. Не для хозяйки. Не для нее.

И тогда она увидела его. На прикроватном столике лежал один-единственный предмет — изящная фарфоровая статуэтка. Маленькая девочка в широкополой шляпке. Скарлетт узнала ее мгновенно. Такая же стояла в комнате Бонни.

Она отшатнулась, будто увидев призрак. Сердце заколотилось в груди, перекрывая дыхание.

Ретт стоял в дверях, наблюдая за ней. На его лице не было ни злобы, ни боли. Лишь холодное научное любопытство.

— Я подумал, что тебе будет приятно. Для уюта.

Он развернулся и сделал несколько шагов в сторону, указав рукой на дверь в противоположном конце бесконечно длинного коридора.

— Мои апартаменты — там. Я надеюсь, ты ценишь конфиденциальность. Ужин в семь. Не опаздывай.

Он ушел. Его шаги затихли в глубине коридора.

Скарлетт осталась одна. Она медленно подошла к огромному окну, выходящему в сад. Она уперлась лбом в холодное стекло. Внизу расстилался тот самый безупречный, мертвый газон, окаймленный самшитом в виде бессмысленных квадратов. Она была заперта. Не в доме. В гробнице, которую он выстроил из своего богатства и своей ненависти. И самое ужасное было то, что ключ от этой гробницы она отдала ему сама, много лет назад, сказав когда-то заветное «да».