Мышонок и Лягушонок (гет)

— Протего!

Все три проклятия подряд угодили в крепкий щит. Блейз одновременно хотел ржать и убивать — ещё непонятно, чего сильнее.

— Ma guarda te, Ranocchietta magrolina e furba!

— Ты не можешь ругать меня на итальянском, — сообщила она.

— Это ещё с чего?

— У тебя не выходит. Слишком мягко.

Он оскорбился до глубины души. На самом деле очень сложно сказать, какой язык он считал родным. У него были английские няни, гувернёры и учителя — матушка с самого начала решила, что он пойдёт в Хогвартс. Он много времени проводил с детьми английских чистокровных снобов: с Дракошей, Тео и остальными. Но итальянский всегда звучал на фоне, где-то рядом. Это был язык сказок, шуток и отборнейшей брани. Уж точно он не звучал мягко!

— Хорошо, я тебе по-английски скажу, что ты тощий мелкий хитрый Лягушонок.

Она наморщила нос, и Блейз махнул на неё рукой. Даже на Мышонка иногда удавалось сорваться. А на эту… на это нелепейшее создание — никак.

— Не хлопай на меня лягушачьими глазами! Молодец, обвела вокруг пальца злобного хитрого слизеринца и выиграла свой приз. И хотя у меня есть минимум шесть вариантов обойти условие… — да что там. — Пошли.

Даже не спросила, куда.

По дороге в подземелья рассказывала о морщерогих кизляках — созданиях добрых и милых, но очень пугливых. Интересно, если уж ловить сказочную дребедень, почему она не может быть симпатичной?

К тому моменту, когда они дошли до класса зельеварения, Блейз узнал о кизляках куда больше, чем хотел бы. Зато понял, в чём их основная прелесть для Лавгуд: они морщерогие, некрасивые и пугливые, но всё равно кому-то нужны.

Кизляки… Ей бы менталиста-травматолога хорошего. Но где таких найдёшь? Никто не хочет в это лезть: слишком тесна связь с Гриндевальдом и его экспериментами.

— Будешь искупать свою лягушачью хитрость, — объявил Блейз, открывая дверь.

Он точно знал, что сейчас, в субботу, Сева здесь не будет, потому что он торчал совершенно в другом месте. А это значило, что можно поделать что-нибудь полезное. Интересным он клятвенно пообещал не заниматься.

Лавгуд осматривалась так, словно впервые тут оказалась. Блейз оставил её разглядывать препараты из различных тварей, запер дверь чарами Сева и поставил котёл. Полезное — это всегда кроветворное, ранозаживляющее, отвар пустырника, умиротворяющий бальзам и остальное из базовой аптечки.

Сев разрешил иногда заходить и что-нибудь делать.

Разрешил — в его случае значит «попросил».

— Удивительно, — произнесла Лавгуд, и её голос непривычно, странно отразился от высоких каменных сводов подземелья, — когда здесь нет никого, особенно профессора Снейпа, всё кажется другим. Даже… пылинки танцуют другие танцы.

Блейз постепенно, не спеша разложил ингредиенты вокруг котла. Умиротворяющий бальзам из всего списка был самым утомительным: очень много мелких действий. Именно поэтому его запасов чаще всего не хватало.

— Что ты будешь варить?

— Суп, Лавгуд. Варят суп. Зелья делают, создают или, в крайнем случае, готовят. Умиротворяющий бальзам. А ты будешь мне помогать, потому что ты противный Лягушонок.

— У меня плохо выходят зелья.

— У меня Мышонок освоил программу СОВ, Лавгуд. Вон там перчатки возьми и начинай измельчать лунный камень.

Оказывается, он уже привык комментировать то, что делает. Для Мышонка. А теперь и для Лягушонка. Ей было запрещено притрагиваться к котлу и что-то туда добавлять, но с ингредиентами она справлялась, если только не уходила витать в облаках.

Никаких разговоров, кроме коротких инструкций.

Огонь в факелах на стенах горел ровно. Пахло зельем, влагой, травами. Умиротворяющий бальзам не допускал невнимательности или ошибок. Не так давно в классе его проходили — там почти все отличились, включая Гермиону и Дракошу. Грегори умудрился расплавить котёл. Браун с Гриффиндора получила ноль за вязкую зелёную жижу.

Было трудно не отвлекаться.

Блейз знал, что не простит себе, если не справится.

Ещё двадцать минут: из них шестнадцать — работа, остальное — ожидание.

Он смотрел на песочные часы, а не на руки Лавгуд. Они были в кошмарном состоянии, ещё хуже, чем волосы.

Добавить валериану.

Всего тринадцать минут.

Он сам не знал, что будет через тринадцать минут.

Просто…

Рука дрогнула. У него дрогнула рука, и вместо шести капель анисовой выдержки в котёл упало восемь.

Машинально, не задумываясь, он компенсировал это чемерицей, но перед глазами стояли те восемь капель.

Лавгуд всё же отвлекла его от зелья. Его собственный эксперимент провалился.

Он потушил огонь, накрыл зелье крышкой и отошёл к профессорскому столу. Взял кусок пергамента, написал: «Ум. б. +2 Anis., +4 Ver.».

— Интересно, что тебе можно варить… готовить зелья без профессора Снейпа.

— Личные связи, Лягушонок. Нормально у тебя всё, руки растут откуда надо. Не отвлекайся, и СОВ на приличный балл сдашь.

Он хотел говорить о чём угодно, кроме её мордредова выигрыша.

Он запутался. В Мышонках, Лягушонках и собственной голове.

Присев на парту, поманил Лавгуд. Она помотала головой. Он удивлённо вскинул брови и повторил свой жест. Она снова помотала головой, ещё убедительнее, и шагнула назад.

Это ещё что за представление?

— Лавгуд…

Бегать за ней он не станет.

Она отступала к доске. Это уже становилось смешно. Нельзя сказать, чтобы у Блейза отсутствовало чувство юмора. Он и над другими мог посмеяться, и над собой. Но такие шутки ему не нравились.

Без особого удовольствия он встал с парты и подошёл к Луне очень близко, оставалось сантиметров тридцать. Вообще, учитывая разницу в росте, это могло бы пугать.

Но Лягушонок на то и Лягушонок. Никакого страха.

— Лавгуд.

— Знаешь… как-то к нам приблудился дикий жмыр, — совершенно неожиданно сообщила она самым безмятежным голосом. Задрала голову, чтобы смотреть ему в глаза. Продолжила: — Мне он очень нравился, я хотела, чтобы он жил у нас дома, мне было интересно, какой на ощупь его мех, как он урчит, если его погладить. Я его приманивала, а он всё не шёл. Потом я решила его поймать, хотя бы ненадолго. Посмотреть поближе. Папа рассердился. Он сказал, что если бы жмыр хотел — он бы подошёл ко мне. А если он не хочет, то ловить его — жестоко.

Лавгуд. Одно слово.

— Какой же ты дурацкий Лягушонок, Лавгуд. Иди сюда, охотница на жмыров.

Честное слово, так робко и осторожно он не целовался с третьего курса. Какой смысл? Суть поцелуя в том, чтобы убедить даму сердца перейти к более интересным занятиям. А тут другое. Какие там занятия…

Только смотреть в широко раскрытые изумлённые круглые глаза, ловить огненные блики в огромных зрачках.

Не прерываться.

Она пахла чем-то забавным, сладким, даже медовым. Но если прислушаться, можно было различить горькую полынь и едкую пыль. Нельзя быть толковым зельеваром, если у тебя слабое обоняние.

Хотелось схватить двумя руками, прижать к себе…

Прижимать, пока не треснут рёбра.

Вместо этого он мягко завершил поцелуй и погладил её по жёстким волосам.

— Ты хоть иногда причёсываешься?

— Иногда. Мне как-то сказали, что с причёсанными волосами я красивая. А быть красивой — это так скучно, не находишь?

Нет, Лавгуд, держать лицо ты не умеешь.

Она говорила как будто спокойно, но дышала тяжело, и лицо покраснело. Потом ещё и губы начала облизывать.

Будет ли она красивой, если причешется? Вряд ли.

— Знаешь, в описаниях это казалось скорее противным.

— Но ты решила проверить на практике?

— Нельзя доверять описаниям!

— Сочтём это комплиментом моим восхитительным навыкам. Лавгуд… Жмыр подошёл вполне добровольно и сам. Но акция разовая. И не хлопай на меня глазами. Тебе сколько, пятнадцать?

Понятно, ещё нет.

— Тема закрыта целиком и полностью.

Вместо ответа она погладила его по правой руке.

* * *

— Ты как про Амбридж узнал?

— Не я. Гарри с Роном на карте вас увидели. Знаешь, ты и Амбридж — плохое сочетание. Ещё и Луна.

— А навозные бомбы…

Мышонок пожал плечами, и стало ясно, что автора диверсии он не сдаст. Вытащил ведь, без шуток. Сам Блейз, положим, не был бы против отработки у Амбридж. Его давно интересовало кровавое перо, а руки он себе и без того резал постоянно. Нашли, чем напугать.

Но чёрное бешенство поднималось в груди при мысли о том, что беззащитный хитрый Лягушонок дотронется до этой темномагической мерзости.

— Спасибо.

Мышонок посмотрел как на идиота и уткнулся в толстенную книжку. Предсказуемо, он не к СОВ готовился, а читал про магические войны XVII века.

Блейз опустился на толстый шерстяной ковёр, прислонился спиной к его креслу и вытянул ноги к камину. Почти сразу рядом устроился Уоррингтон.

— Касси, солнышко, — ласково произнёс Блейз, — почему я чую от тебя тёмную магию?

— Вероятно, потому что я её применял, зайка.

Это был отдельный внутренний прикол. Они просто были достаточно круты и опасны, чтобы называть друг друга «солнышко» и «зайка». Особенно на публике. Блейз с большим удовольствием посмотрел бы на того, кто отважится бросить на них косой взгляд.

— И не подождал меня!

— Времени не было, детка, но я не жадный: я тебе оставил кусочек. Парочка придурков ведёт себя плохо. А я, как член Инспекционной дружины… — он запрокинул голову к Мышонку, но тот ничего не слышал. Войны его полностью захватили. — Я просто не мог пройти мимо.

— Ещё бы, с твоей тонкой чувствительной натурой… — оскалившись, сказал Блейз.

Он уже ощущал этот азарт охоты. Ублюдки, которые лезли к девчонкам, запугивали младших и воровали деньги, были их с Касси законной добычей. Они умели не попадаться профессорам, а Мышонок делал вид, что ничего не замечает.

За следующую неделю у Блейза было много возможностей отвести душу. И он ни разу не доставал нож — тёмная магия помогала не хуже.

* * *

— Ты знаешь, я проклял её. Амбридж. Серьёзно проклял. Она орала от боли. И мне… я совершенно не испытываю сожаления.

— А ты хочешь?

— Чего?

— Испытывать его?

Он думал, она будет зла. Лавгуд не любила, когда кому-то было больно, ей должно было стать жалко Амбридж, хоть немного. Она должна была рассердиться!

Но Лавгуд смотрела на него своими круглыми дурацкими глазами, в которых не читалось ни капли осуждения.