Осколки лета (гет)

«Благороднейший дом Блэков опозорен бегством наследника?!

Сегодня члены семьи Блэк официально подтвердили, что Сириус Блэк, сын Ориона и Вальбурги Блэк, 24 июня совершил побег из семейного особняка на площади Гриммо. Удивительно, как хладнокровно, если не сказать, равнодушно, семья отреагировала на побег несовершеннолетнего сына, одного из двух оставшихся наследников по мужской линии. Из достоверных источников стало известно, что миссис Блэк собственноручно выжгла портрет сына на фамильном древе. В настоящий момент Сириус находится в доме Чарльза и Дореи Поттеров в Годриковой впадине. От дальнейших комментариев родители и другие представители семьи отказались.»

Холодный металл ограждения балкона впивался в лоб Викки, пока она в который раз перечитывала крошечную заметку в колонке светской хроники. Сердце сжималось от странной смеси зависти и гордости за Сириуса. Как он сумел переступить через многовековые устои своей семьи и сбежать, зная, что его ждет вечное проклятие?

— Виктория? — ледяной голос матери пронзил тишину.

Девушка вздрогнула, по спине пробежали мурашки. Пальцы инстинктивно сжали кулон на шее — павлина с сапфировыми глазами, подарок отца. Эта маленькая безделушка была ее талисманом, ниточкой, связывающей с нормальным, волшебным миром. Она медленно обернулась.

— Мелани только что сказала мне, что ты посмела ударить ее, — процедила женщина, коротким, точным движением головы указав на младшую дочь, притаившуюся в дверном проеме с торжествующим выражением на лице.

— Она и ее подруги дразнили меня и попытались напасть. Магическая защипа сработала сама… —Объяснение было бесполезным, она знала это, но должна была попытаться. В воздухе мелькнула рука, и огненная боль рассекла щеку. — Никогда, — худой, костлявый палец уперся в переносицу Викки, — Никогда, слышишь, не смей упоминать ничего, что связано с твоей ненормальной сущностью в этом доме. Если ты хоть пальцем тронула мою дочь, то я…

— Я тоже твоя дочь, — вырвалось у Викки, тихо, но твердо. Она тут же поплатилась за правду еще одной пощечиной, более сильной.

— Если бы я знала, какой твой отец на самом деле, я бы избавилась от тебя, как от щенка. Знай свое место, Виктория. Или, может быть, в этом году твоему отцу не стоит тебя забирать?

— Нет! Пожалуйста! — Рухнула последняя опора. Истерика, копившаяся все лето, прорвалась наружу рыданиями, которые она не в силах была сдержать.

— Тогда сиди здесь и не высовывай свою толстую физиономию до конца недели. И сними эти чертовы фотографии. С треском рвались не бумага, а воспоминания. Мать срывала со стены снимки, на которых Викки с отцом смеялась, обнявшись. Каждый разрыв отзывался в душе новой болью. — Отвратительно, — плюнула женщина, окинув комнату уничтожающим взглядом, прежде чем захлопнуть дверь. Щелчок замка прозвучал как приговор.

Ее личный двухнедельный ад. Каждый год перед отъездом к отцу она была обязана проводить время здесь, с матерью и ее новой семьей, где ее магическая кровь считалась позорным клеймом, а сама она — ошибкой, которую терпят ради денег.

— Держись, осталось всего четыре дня, — прошептала она себе, собирая с пола клочки фотографий. Папа восстановит их за секунду. Мысль об отце, о его теплых объятиях и доме, полном магии, была единственным, что не давало ей сломаться.

Она не заметила, как скрипнула дверь.

— Уже собираешь вещи? — В комнату вошел Джон, ее отчим. Его голос был сладким и сиропным, отчего становилось только хуже. — Я тут принес тебе немного еды. — Он подошел вплотную, загораживая собой выход, и поставил тарелку с бутербродами на стол. От него пахло дешевым табаком и потом.

— Спасибо, я не голодна, — Викки попыталась отступить, но спина уперлась в край письменного стола. Ловушка.

— Ну-ну, дорогая, ты ведь уже не маленькая девочка... Становишься такой... притягательной, — он облизнул губы, и его дыхание, горячее и липкое, обожгло шею. Его руки, потные и цепкие, схватили ее за плечи. Мир сузился до этого ужасного прикосновения. Тело парализовал страх, смешанный с отвращением.

— Пожалуйста... не надо... — выдавила она, но ее голос был слабым писком.

— Какая же ты красивая, даже когда плачешь! — он ухмыльнулся, проводя грубым пальцем по ее раскрасневшейся щеке. — И такая чистая... Я бы мог защитить тебя от матери...

Инстинкт самосохранения пересилил паралич. Собрав всю силу отчаяния, она с размаху всадила ему коленом в пах. Звериный вопль оглушил ее. Вырвавшись, она рванула к шкафу, выхватила волшебную палочку и, на ходу прихватив заранее собранный чемодан, бросилась вниз по лестнице.

— Куда ты собралась?! — на пути, как фурия, возникла мать.

Без раздумий, повинуясь лишь жажде свободы, Викки взмахнула палочкой, направив острие на женщину. — Только попробуй подойти ко мне, — прошипела она, и в своем голосе услышала незнакомые, стальные нотки. — Твой паршивый муж только что пытался изнасиловать меня.

— Джон? — Женщина с недоумением посмотрела на подошедшего мужа.

— Это ложь, дорогая! Я принес девочке поесть, а она стала предлагать себя, если я буду защищать ее перед тобой!

— Да как ты смеешь обвинять его, маленькая дрянь! Решила всех нас рассорить? — В ее глазах Викки увидела не просто злость, а яростное нежелание верить. Верить ей было невыгодно. Надежда рухнула, и вместе с ней — последние связи с этим домом.

— Ты никуда не пойдешь! — с визгом мать набросилась на нее, цепкими пальцами сорвала с шеи цепочку с кулоном.

— Отдай! — Викки застыла, ее сердце замерло. Она с ужасом наблюдала, как мать подходит к измельчителю мусора.

— Ты сейчас же поднимешься наверх, иначе я избавлюсь от этой поганой вещицы!

Она поняла. Это ловушка. Кулон она все равно не получит назад. Глотнув воздуха, она посмотрела матери в глаза, мысленно прощаясь с самым дорогим подарком.

— Надеюсь, я больше никогда в жизни вас не увижу.

Поворот на месте, давящее ощущение сжатия — и комната исчезла, сменившись знакомым уютом камина в "Дырявом Котле".

* * *

Тихий воскресный ужин в семье Эванс был нарушен робким, но настойчивым стуком в дверь.

— Лили, ты ждешь кого-нибудь? — спросила миссис Эванс.

— Лили, ты ждешь кого-нибудь? — отложив вилку, спросила миссис Эванс.

— А почему это ждать гостей может только Лили? — деловито осведомилась Петунья, уже направляясь к прихожей. — Меня что, не существует?

— Петунья, перестань, — примирительно ответила мать, повысив голос так, чтобы старшая дочь точно услышала. — Я просто подумала, что к Лили мог прийти тот симпатичный мальчик, что писал ей всё лето... Джеймс, кажется.

Сама Лили от такого предположения поперхнулась апельсиновым соком.

— В таком случае я бы предпочла, чтобы это действительно были гости Петуньи! — с трудом прокашлявшись, ответила она, тщетно пытаясь оттереть влажное пятно на платье.

— Это всего-навсего почтальон... — разочарованно протянула Петунья, появляясь в дверях гостиной с пакетом в руках. — На почте слишком заинтересовались письмами, которые пришли ЕЙ, — она многозначительно кивнула в сторону сестры. — Не решились приносить утром, думали, чей-то розыгрыш. — Девушка с презрением потрясла конвертами. — Твои друзья-волшебники, они что, совсем дикари? Даже письма нормально отправить не умеют?

— Они не дикари! — вспыхнула Лили. — Отдай мне мою почту!

— Только смотри, чтобы оно опять не гонялось за тобой по дому, как в прошлый раз! — язвительно бросила Петунья прямо над ухом сестры, заставив Лили побагроветь от злости. — Я к себе. — Довольная удачной, по её мнению, колкостью, Петунья с торжествующим смешком удалилась наверх.

Проводив сестру гневным взглядом, Лили принялась рассматривать конверты. Впервые за семь лет учёбы в Хогвартсе весточки из магического мира пришли обычной маггловской почтой. Уголки её губ дрогнули в улыбке — на письмах ровно по периметру были аккуратно приклеены марки, которых Лили насчитала не меньше пятнадцати на каждом. Первое было от лучшей подруги Викки, а отправителем второго значился... Джеймс Поттер. Поскольку оба конверта были оформлены идентично, девушка сделала вывод, что Викки и Джеймс скоординировались — ведь её подруга была единственной, кому удавалось тесно общаться с мародёрами, оставаясь при этом лучшей подругой Лили. Немного поразмыслив, она отложила письмо Джеймса в сторону и принялась вскрывать конверт от Викки.

— А письмо от Джеймса ты даже не откроешь? — с лёгким укором спросила миссис Эванс, бросив взгляд на отложенный конверт.

— Мам, только не говори, что забыла, что было в прошлый раз, когда я вскрыла его письмо!

— А по-моему, это было очень романтично! — ответила женщина, и тёплая улыбка тронула её губы. — И уж точно незабываемо...

— Насчёт незабываемо — согласна, но у нас с тобой явно разные представления о романтике, — фыркнула Лили.

— Возможно. Но это не повод игнорировать его письма, я уж молчу про то, чтобы не отвечать! — миссис Эванс скрестила руки на груди, смотря на дочь с материнским неодобрением.

— Ладно, ладно! Может быть, я открою его позже. Возможно. Не сейчас, — Лили подняла руки в знак капитуляции.

— Ты уже собрала вещи?

— Почти. Осталось совсем немного, — поняв, что не сможет нормально прочитать письмо под материнским взглядом, Лили собралась подняться в свою комнату.

— Ты точно не расстроилась, что мы завтра не провожаем тебя на вокзал?

— Конечно, нет! Смело езжайте с Петуньей — она ведь лопнет от зависти, если вы в очередной раз предпочтёте провожать меня. Всё в порядке, правда.

Поднимаясь по лестнице, Лили поймала себя на мысли, что действительно не испытывает разочарования. Война в магическом мире набирала обороты, и силы Тёмного Лорда крепли с каждым днём. Никто не знал, куда Пожиратели Смерти могут нагрянуть в следующий раз, а подвергать опасности семью она не хотела ни при каких обстоятельствах. Тем более что магглы были излюбленной мишенью Пожирателей, а где ещё найти большее скопление "грязнокровок", как не на вокзале Кингс-Кросс первого сентября?

Завтра она последний раз поедет в Хогвартс. Единственным пробелом в почти идеальной школьной биографии Лили было отсутствие той самой красивой истории любви, о которой шептались девчонки в спальнях. Её взгляд снова упал на запечатанный конверт от Джеймса. Одному Мерлину было известно, что заставляло её хранить все эти глупые письма. Нет, это определённо не была любовь, и Лили отлично это понимала. Но в прошлом году она, сама того не замечая, стала проводить значительно больше времени с Мародёрами — и в особенности с Джеймсом. Возможно, это было связано с начавшейся войной, когда пришло время определяться, на чьей ты стороне. Именно в такие моменты происходит переоценка ценностей, и те, кого считал друзьями, неожиданно становятся врагами, а те, кого считал заносчивыми хулиганами... оказываются не такими уж плохими.

В последнее время Лили всё чаще ловила себя на мыслях об этом "не таком уж плохом" парне. Но в одном она была уверена точно — никаких романтических чувств к Джеймсу Поттеру она не испытывала. Стала относиться к нему терпимее? Да. Перестала считать его заносчивым зазнайкой? Бесспорно. С ним было интересно разговаривать? Безусловно. Он больше не вызывал у неё раздражения? Тоже верно. Но влюблённости — этого точно не было. Особенно после того идиотского письма, которое гонялось за ней по всему дому целый день.

Хотя... ни в чём нельзя быть уверенной до конца, верно? — мелькнула внезапная мысль.

С лёгким вздохом Лили вернулась к письму от подруги, стараясь отогнать навязчивые размышления.

«Здравствуй Лили!

Поскольку сейчас все больше и больше почтовых сов пропадает, отправляю тебе письмо маггловской почтой. Я уже в Англии, вернулась примерно неделю назад и ужасно соскучилась по тебе. Кажется, что не видела тебя целую вечность. Отец был расстроен, что ты не поехала с нами — особенно после всех моих рассказов о тебе. Он сказал, что немного солнца и моря ещё никому не вредили, и велел передать: в следующем году ты обязана приехать! Вот видишь, а ты твердила: «Я вам помешаю, я буду лишней»... (рядом с этой фразой пририсована весёлая рожица, показывающая язык).

В общем, я пишу для того, чтобы договориться с тобой о встрече, иначе мы не найдем друг друга в толпе. Ты писала, что твои родители не поедут с тобой в этом году, так что можем встретиться прямо на платформе под табличкой 9 ¾ в половине одиннадцатого. Надеюсь, что это не слишком рано.

Да кстати, когда я отправляла тебе письмо, у ящика, куда магглы суют свои письма, я встретила Джеймса. Он стоял и стучал по нему пытаясь понять, как он работает, пока я не научила его им пользоваться. Оказывается, он и сам собирался отправить тебе письмо маггловской почтой, так как ты не ответила ни на одно его обычное письмо. Вид у него был ужасный, словно он не спал месяца два. Ты не знаешь, что с ним могло случиться? Римус молчит, а Сириусу я писать не стала, ну ты же понимаешь…

Мне еще столько надо тебе рассказать, надеюсь, что и у тебя есть что-нибудь для меня. С нетерпением жду встречи.

Обнимаю и Целую. Викки.

Р.s. когда Джеймс посмотрел на мое письмо, он сказал, что марок не должно быть так много. Я ему поверила, и отклеила часть, чтобы было примерно столько же, сколько у него. Надеюсь, этого оказалось достаточно и письмо дошло, потому что иначе, клянусь Мерлином, я больше никогда в жизни не поверю Джеймсу Поттеру!"

Лили отложила письмо и засмеялась. Случай с ящиком с марками порядком поднял ей настроение, испорченное Петуньей. Девушка аккуратно сложила письмо, положила в сумку, и принялась собирать оставшиеся вещи. Завтрашний день обещал быть интересным.

* * *

Лили стояла под табличкой «9 ¾», погруженная в свои мысли, когда в толпе мелькнули знакомые фигуры. И тут она их увидела. Викки не преувеличивала — Джеймс выглядел ужасно. Он был бледен, под глазами залегла густая тень бессонных ночей, и он шел, не обращая внимания на суету вокруг, словно призрак. Сириус, всегда такой оживленный, шел рядом, сжав челюсти, его обычная насмешливость сменилась мрачной серьезностью.

Римус заметил ее первым и тихо что-то сказал приятелям. Джеймс повернул голову. Лили инстинктивно приготовилась к его привычной ухмылке, к глупой шутке... но его взгляд скользнул по ней пусто, без узнавания. Он лишь облегченно выдохнул, словно убедившись, что она не призрак, и поспешил в вагон. А Сириус... Сириус посмотрел на нее. И это был не дружеский подмигивающий взгляд, а взгляд, полный такого ледяного презрения, что у девушки перехватило дыхание. Что она сделала?

— Неужели дело в этих дурацких письмах? МЕРЛИН! — Она взвизгнула, когда чьи-то пальцы щекотно ткнули ее в бок. — ВИККИ!

— ¡Hola, amiga! — прозвучал радостный возглас, и ее обняла стройная темноволосая девушка, от которой буквально веяло энергией и уверенностью.

— Ты выглядишь... невероятно! — искренне восхитилась Лили, разглядывая подругу. — Ты сменила цвет волос, похудела... Торрес, что с тобой случилось за лето?

— Кардинальные перемены — то, что доктор прописал, — Викки взмахнула рукой, и ее глаза на секунду потускнели. — В общем, сделала все, чтобы начать жизнь с чистого листа.

— Чистого листа для Сириуса? — ухмыльнулась Лили.

— Ха, можно подумать, для него стараюсь! — фыркнула девушка, но легкий румянец выдал ее. — А ты-то тут кого высматривала с таким напряженным видом? Уж не того ли, кто только что промаршировал мимо с видом загнанной совы?

— Никого я не высматривала! — Лили покраснела еще сильнее. — Ладно, ладно... Заходи в купе, расскажешь все с начала.

Пока поезд набирал скорость, Викки, опуская самые мрачные детали, рассказала о побеге, о новой мачехе и своем преображении. Лили, в свою очередь, поделилась странной встречей с на вокзале.

— Мерлин... — прошептала Торрес, ее брови удивленно взлетели. — Тут что-то нечисто. И ты права, мы должны выяснить, что случилось. Пойдем!

— Что? Прямо сейчас? — Лили испуганно отпрянула.

— Конечно, сейчас! Пока они не разбежались по вагону. Ты начнешь, а я подоспею, если что. Вперед! — и, не дав опомниться, девушка подтолкнула ее в коридор.

Сердце Лили бешено колотилось, когда она приблизилась к крайнему купе. Уже собравшись постучать, она замерла с поднятой рукой — дверь резко распахнулась, и перед ней возник Сириус, словно мрачная тень, заслонив собой проход.

— Шпионим, Эванс? — его голос был тихим и обжигающе холодным. — Разведчик из тебя, скажу прямо, никакой.

— Нам... нам надо поговорить, — выдавила Лили, заставляя себя смотреть ему в глаза. — Объясни, что это было на платформе? Почему ты так на меня посмотрел?

— А что там такого произошло? — он вышел, прикрывая за собой дверь, но Лили успела мельком заметить Джеймса, распластавшегося на сиденье с рукой, наброшенной на лицо.

— Что с Джеймсом?

— Он спит. А тебе-то что за дело? — Сириус скрестил руки на груди, и его поза была сплошной стеной отчуждения.

— С ним что-то случилось! И с тобой! Вы оба изменились! — в голосе Лили зазвучали отчаянные нотки. — Скажи мне, что происходит!

— Эванс, ты что, смеёшься? — его показное спокойствие начало трещать, в глазах вспыхнули опасные искры. — Только не говори, что не знаешь! Кому, как не тебе...

— Эй, Сириус, успокойся, — в разговор вступила Викки, подходя ближе. — Невежливо так разговаривать с девушкой.

— Ты еще куда лезешь? Больше всех надо? — Блэк резко обернулся к ней, и его гневная тирада застряла на полуслове. Он несколько раз моргнул, разглядывая ее с ног до головы с выражением полного недоумения. — Торрес? — выдохнул он наконец, и в его голосе прозвучало нечто, граничащее с потрясением.

Уголки губ Викки дрогнули в едва уловимой, но безмерно победоносной улыбке. — Sí, querido. Yo.

Сириус застыл, будто наткнулся на призрака. Его мозг явно отказывался складывать знакомые черты в новый, непривычный образ.

— Викки? Тебя... прямо не узнать! — на губах его проступила неподдельная, широкая улыбка. Он осмотрел ее с ног до головы. — Потрясающе!

— Спасибо, Бродяга. Рада, что ты... — она намеренно сделала паузу, — это оценил.

Торрес пыталась скрыть торжество, но Сириус знал ее слишком хорошо. Улыбка сползла с его лица, сменившись нахмуренными бровями. — Пойдем-ка, поговорим.

Парень резко дернул ее за локоть, оттащив в нишу между вагонами. Цепкие пальцы впились в её руку с такой силой, что на коже проступили белые отпечатки.

— Объяснись, — его голос был низким и напряженным, почти как рычание.

— Привет, тоже рада тебя видеть, — Викки попыталась вырваться, но его хватка лишь усилилась.

— Хватит дурачиться. Ты прекрасно поняла. Вся эта... перемена, — он с явным раздражением окинул ее взгляд с ног до головы, — это что, месть? Хочешь, чтобы я сгорал от сожаления?

— Месть? — она фыркнула, но в глазах вспыхнула боль. — Тебе всегда казалось, что мир крутится вокруг тебя, Блэк? Может, я захотела наконец-то быть просто... девушкой?

— Для кого? — Сириус впился в нее взглядом, шагнув так близко, что она почувствовала его дыхание. — Для кого, Викки? Назови хоть одного парня в Хогвартсе, ради которого ты бы так... преобразилась.

— Это не твое дело! — она отпрянула, наткнувшись спиной на стену вагона.

— Ага, конечно, — он язвительно усмехнулся. — Мы же друзья, верно? Как и договорились. После того как ты...

— После того как я наступила себе на горло? — она перебила его, и голос ее дрогнул. — И ты великодушно разрешил мне остаться в твоей свите. Ну, так знай — мне надоело быть твоим другом-невидимкой, Сириус. Надоело быть для тебя удобной.

Его лицо исказилось от гнева. Он шагнул ближе, полностью заслоняя её собой.

— Удобной? — прошипел он. — Ты называешь это удобным? После этого лета, когда я не мог думать ни о чем, кроме того, как я тебя... — он резко замолчался, сжав челюсти. — Я не могу тебя потерять! Я хотел, чтобы все было как раньше! Ты же сама сказала…

— А я передумала! — выкрикнула Викки. — Потому что «как раньше» — это больно! И если единственный способ унять эту боль — стать другой, то я стала другой. И тебе придётся с этим смириться.

Она наконец вырвала руку и отступила на шаг, тяжело дыша. Сириус смотрел на нее, и в его глазах бушевала буря — гнев, растерянность и что-то еще, чего она не могла разобрать.

— Поздравляю, — его голос снова стал ледяным. — Ты стала другой. Той, с которой мне сейчас не о чем говорить.

Он развернулся и ушел, оставив ее одну в пустом коридоре вагона.

Он все испортил. Как всегда.

Он всегда видел ее насквозь.

А она, как дура, надеялась его обмануть.

* * *

Лили осталась стоять перед закрытой дверью, чувствуя себя абсолютно лишней. Воздух вокруг казался густым от невысказанного. Из купе неожиданно вышел Римус, едва не столкнувшись с ней.

— Прости, — пробормотал он, избегая встретиться с ней взглядом. — Пойду, поищу тележку со сладостями.

Он быстро удалился, оставив её наедине с нарастающим хаосом в мыслях. Холодность Сириуса, поспешное бегство Римуса, страдальческий вид Джеймса... Всё складывалось в уродливую мозаику, в центре которой оказалась она сама, но без единой понятной подсказки.

«Если Римус ушел, а Сириус с Викки... значит, он один». Сердце учащённо забилось, когда она бесшумно проскользнула в купе.

Джеймс лежал на диване, рука беспомощно закинута за голову. Но это не был мирный сон — его лицо искажала болезненная гримаса, веки подрагивали. Он метался и бормотал что-то бессвязное:

— ...Лили... не надо... прошу...

Её собственное имя, вырванное из его кошмара, обожгло душу. А потом она увидела их — крошечные, но отчётливые слезинки, выступившие в уголках его глаз и поблёскивавшие в призрачном свете луны. Что-то острое и холодное сжалось у неё под сердцем. Видеть его слёзы было настолько неправильно, так противоестественно, что это ранило сильнее любой насмешки.

Девушка отшатнулась и выбежала из купе, прикрыв рот рукой и прислонилась лбом к ледяному стеклу вагона, пытаясь унять дрожь. Теперь она знала — это бледное, страдающее лицо будет преследовать ее, пока она не узнает правду.

— Лили? — Римус вернулся, нагруженный пакетами со сладостями. — Что-то случилось?

— Римус... — её голос дрогнул. — Что происходит? Что творится с Джеймсом, со всеми вами?

— Лили, прости, но... — он потупил взгляд, — я не имею права это рассказывать...

— Тем более, почему мы должны рассказывать это тебе? — к ним стремительно приблизился Сириус. Его глаза метали молнии. — ТЫ лучше других знаешь, из-за чего Джеймс в таком состоянии, так что хватит разыгрывать непонимание.

— Так дело в них? В письмах? — раздражённо выдохнула Лили. Вся эта ситуация начинала выводить её из себя.

— Хвала Мерлину, она наконец-то сообразила! — Сириус язвительно рассмеялся. — Не прошло и года! Идём, Лунатик, скоро Хогвартс — надо переодеться и разбудить Сохатого...

С этими словами он вместе с Римусом зашёл в купе, и дверь с глухим щелчком захлопнулась, запечатанная заклятием изнутри.

* * *

Вопреки всей решительности Лили поговорить хотя бы с одним представителем мародеров, за ужином, ее старания не увенчались успехом. Они вошли в зал одними из последних, поэтому девушка не успела к ним подойти, а как только появилась возможность покинуть большой зал, парни незамедлительно встали и ушли. Остался только Римус, но попытка выспросить что-либо у него еще в поезде с треском провалилась. Тогда Эванс попыталась подловить их в гостиной Гриффиндора, но судя по всему, Блэк и Поттер засели в мужской спальне и не собирались ее покидать.

Чуть позже уже глубокой ночью Джеймс Поттер спускался по лестнице в гостиную, где вместо огня в камине тлели оставшиеся угольки, и только тусклый свет луны немного освещал комнату. Парень замер на нижней ступеньке, опасаясь, что кто-нибудь может еще находиться здесь, но гостиная была пуста. Джеймс сел на свое любимое место рядом с окном. Он опять не мог уснуть и, проворочавшись в постели около часа, пришёл сюда, в надежде вытащить из тайника за камином припрятанную бутылку огневиски. Бессонница не покидала его в последнее время. А когда удавалось заснуть, снились по большей части кошмары. Замкнутый круг. Он многое обдумал этим летом. И, несмотря ни на что нашел в себе силы вернуться, значит еще не все потеряно.

Викки, так же, как и Джеймс, никак не могла заснуть. Воспоминания о сегодняшнем насыщенном дне яркими пятнами всплывали в подсознании, не позволяя отправиться в царство Морфея. Она знала, что поможет ей успокоиться хотя бы на время — небольшая порция огневиски затуманит разум, и она сможет заснуть. Тем более что внизу, за камином был их небольшой тайник. Вдохновленная идеей, девушка накинула на плечи халат и, захватив палочку, спустилась вниз. Джеймс сидел в кресле, и в тусклом свете луны он казался не реальным парнем, а его изможденной тенью.

— Люмос! — шепот Викки вырвал его из оцепенения.

— Не это ищешь? — его голос был хриплым от усталости. В его руке была бутылка огневиски.

— Сохатый? Ты чего не спишь?

— Долгая история. Не хочу рассказывать, — он отпил прямо из горлышка. — А с тобой что? — он подвинулся, давая ей место и протягивая бутылку.

— Бессонница.

— У нее должна быть причина. И, очевидно, ее зовут Сириус, — девушка поперхнулась. — Викки, я не слепой. Рассказывай.

И она рассказала. Горячо, сбивчиво. Про боль, про любовь-наркотик, про отказ, про их встречу. Джеймс молча слушал ее исповедь, не перебивая. Когда она закончила, в камине треснуло полено.

— И ты уверена, что он понял все именно так? — тихо спросил Джеймс. — Что это месть?

— А как еще это понимать? — она сгорбилась, обхватив себя за плечи. — Он посмотрел на меня и сразу... обвинил.

Джеймс тяжело вздохнул.

— Знаешь, Бродяга... — он уставился в темноту. — Он заводила, душа компании. Но когда дело касается чего-то настоящего, он бежит быстрее зайца. Ему проще сделать больно и уйти, чем признать, что он может быть уязвим.

— При чем тут уязвимость? Я же не нападала на него. Я просто... живу.

— Именно. И это его пугает больше всего, — Джеймс отпил из бутылки. — Он привык, что ты — его константа. Та самая «удобная» Викки, которая всегда где-то на заднем плане. А теперь ты вышла на свет, и он ослеплен. И не знает, как с тобой теперь быть.

— Так помоги ему! — в голосе девушки снова прозвучали слезы. — Ты же его лучший друг!

— Я не могу сделать за него его домашку по чувствам, Торрес, — Джеймс покачал головой. — Но... я скажу тебе кое-что. В тот день, после твоего признания, он был в полной растерянности. Не хвастался, не смеялся. Он был... выбит из колеи. По-настоящему.

Викки подняла на него глаза. — Правда?

— Клянусь своей метлой. Он твердил, что все испортил. Что не хотел терять тебя, — Джеймс горько усмехнулся. — Вышло, конечно, с точностью до наоборот. Но, видишь ли, для Сириуса «не хотел терять» — это почти что признание в любви. Он просто... сам этого не понял.

Он встал и потянулся.

— Дай ему время. И дай время себе. Может, когда он перестанет паниковать, то наконец-то подумает головой. А не тем местом, на котором обычно сидит.

* * *

Лили Эванс разбудил яркий солнечный свет, бьющий прямо в глаза. Шторы — гениальное изобретение человечества! А вот доверять задергивать их Викки — очень большой просчет… Девушка открыла глаза и сразу зажмурилась.

— Торрес, флоббер-червь тебе в овсянку! — закрываясь рукой от света, Лили дотянулась до палочки и одним взмахом задернула шторы.

— Доброе утро, дорогая, я тебя тоже люблю! — отозвалась подруга с соседней кровати.

— Кому-то сейчас достанется… — Эванс медленно приподнялась и мстительно улыбнулась, однако будильник, показывающий, что они уже давно опаздывают, отвлек девушку от сладкой мести, и девушки поспешили собраться на завтрак, а затем и на учебу.

Утро в Хогвартсе, а особенно утро в первые учебные дни, всегда напоминает стихийное бедствие. Сонные, помятые ученики, вяло застёгивающие мантии на ходу, пытаются вспомнить, что же всё-таки первым уроком Зельеварение или Трансфигурация. Именно там, за завтраком, решаются самые главные в этой жизни проблемы и вопросы, такие как «У кого списать эссе по Зельям?» или «С кем бы сесть, чтобы достойно написать тест по Защите».

Сириус и Викки ковырялись в своих тарелках, изредка поглядывая друг на друга, словно играя в игру «кто дольше продержится без еды», хотя на самом деле аппетита и не было. Лили неожиданно поймала себя на мысли, что апокалипсис определенно вот-вот настанет, так как она вот уже второй день не может выкинуть из головы и почти весь завтрак не сводит глаз с Джеймса Поттера, который сидел, уставившись в тарелку, так ничего и не съев. Первым уроком в списке значилась Трансфигурация. Лили и Викки, решив, что для них завтрак окончен, поднялись и направились к кабинету, как вдруг, чья-то рука легла на плечо Торрес.

— Викки, подожди. — Сириус отдышался. — Я хочу с тобой поговорить. — девушка с подозрением посмотрела на Блэка.

— Лили, ты иди, я тебя догоню, хорошо? — Торрес улыбнулась подруге и повернулась к парню.

— Викки, я… в общем, я вспылил в поезде, я прошу прощения за это. Возможно, ты права, и я надумал себе лишнего, я не хочу ссориться. — он поднял глаза на девушку.

— Забудем об этом, — неожиданно для себя ответила Торрес. — Я тоже не хочу ссориться.

Сириус улыбнулся и обнял девушку, которая, как ему показалось, вздохнула с облегчением.

— Сириус, мы к МакГоннагал опоздаем…

— Ничего, не опоздаем. — Блэк выхватил ее тяжелую сумку, и они вместе направились к кабинету Трансфигурации.

К моменту, когда Лили вошла в класс, почти все уже были там, так что девушке не сразу удалось найти Джеймса. Впереди него сидел Римус, а сам парень сидел один, очевидно ожидая Сириуса, но поскольку в планы девушки входило выяснить интересующие ее вещи как можно скорее, девушка, набравшись смелости, направилась к его парте, на ходу сочиняя предлог.

— Здесь не занято? — эхо ее же собственных слов прозвучало в ушах нелепым щебетом. «Мерлин, что я несу?!»

Джеймс оторвался от книги, и над ее корешком появилась его взлохмаченная макушка, а затем — удивленное лицо. Его карие глаза, секунду назад бегло скользившие по строчкам, теперь с любопытством уставились на нее.

— Что-то случилось? — его голос прозвучал спокойно, но в нем читалась настороженность.

Лили почувствовала, как по ее щекам разливается предательский румянец.

— Просто ты… — она сглотнула, заставляя себя говорить. — У меня не все получается, а ты лучший в Трансфигурации.

Парень отклонился на спинку стула, и его брови поползли вверх с комичным изумлением.

Что вообще происходит? Лили Эванс не только хочет сесть с ним, но и расточает комплименты?

После паузы, растянувшейся на несколько тактов, он наконец выдавил:

— В чем подвох?

— Подвоха нет, — их взгляды встретились, и Лили, собрав всю свою волю, не отвела глаз, чувствуя, как по спине бегут мурашки. — Но есть разговор.

— Что ж, ладно, садись, — он жестом пригласил ее на ранее занятое учебниками место, как раз в тот момент, когда в класс с грохотом ворвались запыхавшиеся Сириус и Викки. Они повалились на парту позади них, их тяжелое дыхание было слышно даже через шум в ушах.

— А ты… говорила… что не успеем… — парень, опираясь на колени и пытаясь отдышаться, бросил выговор своей спутнице. — И, если бы ты сняла свои кандалы, мы передвигались бы быстрее, — он выразительно кивнул на ее изящные, но совершенно не спортивные туфли.

— По-твоему, мне надо в кедах рассекать? — фыркнула Викки, поправляя сбившуюся на плечо прядь волос.

— Можно и в кедах, — парировал Сириус, уже приходя в себя и обрекая привычную ухмылку. — В следующий раз я тебя на плече понесу, и то быстрее получится.

— Хотел бы я на это посмотреть… — не удержался от комментария Джеймс, поворачиваясь к ним, и в его глазах мелькнула знакомая всем искорка озорства.

— Бродяга просто не знает, о чем говорит… — рассмеялась Викки, и ее смех прозвенел в каменной тишине класса. — Если бы он меня поднял, то не пронес бы и двух коридоров.

Парень уже открыл рот, чтобы парировать, но в этот момент дверь в класс распахнулась, и на пороге возникла строгая фигура профессора Макгонагалл. Ее взгляд, скользнувший по запоздалым ученикам, заставил всех моментально замолчать и выпрямиться.

В течение урока, под пристальным взором профессора, Лили и Джеймсу удавалось перекидываться лишь отрывистыми, шепотом произнесенными фразами, маскируя их под обсуждение заклинания.

— Я хочу с тобой поговорить, — прошептала девушка, делая вид, что водит палочкой над своим цветком.

Джеймс оторвал взгляд от своего растения, который им предстояло превратить в изящную настольную лампу. Его лицо стало серьезным.

— Лили, давай не сейчас, — он резко взмахнул палочкой, и растение с хрустом начало менять форму, однако получившаяся лампа была кривой и все еще имела лепестки вместо абажура.

— Ты очень изменился за лето, — настойчиво продолжила она, сама провалив очередную попытку — ее цветок лишь беспомощно дернулся, так и оставшись растением.

— Все меняются. Посмотри хотя бы на Викки, — Джеймс отвлекся и кивнул в сторону их подруги, чья лампа вместо ровной ножки все еще имела корни, цепко впившиеся в парту.

— Я не об этом, — она покачала головой, чувствуя, как сжимается ее сердце. — Ты изменился, но эти изменения тебе не на пользу. Ты стал тихим, задумчивым… будто погас.

— Что ты хочешь этим сказать? — он отложил палочку и повернулся к ней, и теперь его взгляд был полон не притворного, а самого настоящего внимания.

— То, что тот Джеймс, которого я знала в прошлом году, — самоуверенный, вечно ухмыляющийся балагур был таинственно подменен вот этим, грустным и отстраненным. И мне… мне не по себе от этой перемены.

— Лили, тот Джеймс… — он вздохнул, сдаваясь. — Ну хорошо, допустим, ты права. Что дальше?

— Просто я… — ее голос дрогнул, и она опустила глаза на свои руки. — Меня терзает мысль, что это может быть из-за меня.

— С чего ты это взяла? — его вопрос прозвучал тише, почти беззвучно. Он снова взял палочку, сделал сосредоточенное движение, и на этот раз растение наконец-то превратилось в аккуратную, идеальную лампу.

— Просто ты ходишь такой грустный и подавленный, а Сириус намекает, что я-то знаю, из-за чего ты такой, хотя я понятия не имею… — слова полились из нее путаным, сбивчивым потоком. — И если это из-за тех писем, что я не ответила прошлым летом, то…

— Мисс Эванс, — холодный, точный голос профессора Макгонагалл разрезал воздух между ними, заставив Лили вздрогнуть. — Мне кажется, что вам следует направить все ваше внимание на тренировку заклинания, а не на мистера Поттера.

— Извините, профессор, — пробормотала Лили, чувствуя, как горит вся, с макушки до пят. В этот спасительный момент прозвенел звонок, возвещая об окончании урока.

Джеймс резко вскочил, сгребая вещи в сумку с такой поспешностью, будто за ним гнались дементоры.

— Лили, я скажу Сириусу, чтобы он ни в чем тебя не обвинял, — его слова прозвучали быстро и отстраненно, пока он застегивал молнию. — Извини, но я не хочу больше разговаривать об этом.

И, не глядя на нее, он направился к выходу, оставив ее сидеть за партой с чувством полнейшей растерянности и щемящей досады.

* * *

Ближе к вечеру, Лили начала понимать, что все ее хитроумные планы по вытягиванию правды бесполезны, пока она не поговорит с последним — и, пожалуй, самым трудным человеком. С Сириусом Блэком. Решимость горела в ней огнем, смешанным со страхом предстоящего разговора, когда она подкараулила его в гостиной Гриффиндора.

— Сириус, стой! — ее голос прозвучал резче, чем она планировала, когда он попытался подняться при ее появлении. Девушка встала в дверном проеме, преграждая путь. — Я хочу с тобой поговорить.

Уголок его губ дрогнул в подобии усмешки.

— Неужели? О чем же? — он вернулся и с преувеличенной небрежностью откинулся в кресле у камина, но в его позе читалась готовность к обороне.

Лили, чувствуя, как подкашиваются ноги, опустилась на край дивана напротив. Пламя камина отбрасывало на его лицо тревожные тени.

— О Джеймсе, — выдохнула она.

— И что же ты хочешь узнать? — его тон был нарочито легким, но взгляд — стальным.

— Послушай, тогда в поезде… разговор не получился. — Лили попыталась сделать голос мягким и умиротворяющим. — Я просто хочу, чтобы ты не кричал, а нормально поговорил со мной. Объясни мне.

Сириус молчал, лишь внимательно и выжидающе изучал ее лицо, и это молчание давило сильнее любых упреков.

— Итак, — она сглотнула, пробираясь сквозь паутину собственных сомнений. — Я просто хочу знать, из-за чего Джеймс так изменился? Что с ним случилось?

— Есть несколько причин, — отрезал он, и его глаза сузились.

Лили невольно наклонилась вперед, всем существом вопрошая его.

— И они прекрасно тебе известны, — закончил он, и в его голосе прозвучала ледяная презрительность.

— Послушай, не знаю, с чего ты так решил, но мне не известна ни одна из них! — в голосе Лили зазвенела отчаянная мольба. — Единственное, что я могу предположить, так это то, что он такой из-за этих писем…

— Я тебе уже все сказал, — Сириус резко поднялся, его взгляд скользнул куда-то за ее спину, где, судя по всему, появился Джеймс.

— Нет, подожди! — она вскочила, заслонив ему дорогу. — Значит, из-за писем? Из-за того, что я на них не отвечала, да? Из-за этого он теперь такой?

Ее настойчивость, наконец, сорвала с него все предохранители. Он шагнул к ней, и его лицо исказила гримаса ярости.

— Послушай, Лили Эванс, Сохатый писал тебе почти все лето, а ты оказалась настолько бессердечна, что не соизволила ответить ни на одно из них!

— Бродяга, хватит! — Джеймс резко встал между ними, его лицо было бледным и напряженным. Он уперся ладонью в грудь Сириуса, оттесняя его назад.

— Ты не вправе называть меня так, Блэк! — крикнула Лили, дрожа от несправедливости и гнева. Слезы подступили к горлу, делая голос срывающимся. — После того, как Джеймс прислал мне то письмо, которое два дня гонялось за мной по дому, я… я не вскрыла ни одно из последующих! Я даже не знаю, о чем ты говоришь! Я понятия не имею об их содержимом!

В наступившей тишине было слышно лишь потрескивание поленьев в камине.

— Эванс, ты хоть слышишь, что говоришь? — Сириус произнес это почти шепотом, но от его спокойного ужаса стало еще страшнее. Казалось, он сейчас взорвется. — Я-то думал, что ты просто не отвечаешь. А ты даже не соизволила вскрыть их?! И после этого ты говоришь, что ты не бессердечная?

— Сириус, идем, успокойся! — Джеймс с силой потянул его за рукав, его голос был жестким, но в глазах читалась мука.

— Но Сохатый…

— Да пойми ты! — голос Поттера внезапно сорвался, в нем прозвучала неподдельная агония. — Я писал ей в августе, потому что догадывался, что она не станет их читать! Мне нужно было кому-то написать, но я не хотел получать ничего в ответ, потому что не хотел, чтобы меня жалели! В начале лета, да, я себе места не находил от того, что она не отвечает, но потом… потом все изменилось!

— Джеймс, — тихо, растерянно прошептала Лили. — Почему ты так говоришь? Что изменилось?

— Мерлин, Сохатый, я больше не могу! — внезапно выкрикнул Сириус, вырываясь из его хватки. Его лицо искажала боль за друга. — Скажи ей, пусть знает! Или скажу я!

Джеймс замер на мгновение, будто собираясь с силами, а затем медленно, очень медленно повернулся к Лили. Он глубоко вздохнул, и в этом вздохе слышалось сопротивление целого мира. Он посмотрел на нее, и в его карих глазах, всегда таких насмешливых и живых, она впервые увидела не браваду и не притворство, а бездонную, детскую, неприкрытую боль.

— Я потерял родителей, Лили, — его голос сорвался, стал тихим, хрупким, словно тонкое стекло, готовое разбиться о каменный пол. — Этим летом… их не стало.