Осколки лета (гет)

Пролог.

16 июня. Эта дата врезалась в память Викки Торрес не просто числом в календаре — она вросла в душу отвратительным, неотделимым рубцом, который ныл при каждом воспоминании.

В то утро шестикурсница-гриффиндорка проснулась от собственного вздоха, прежде чем успел прозвенеть будильник. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь гобелены, казались ей насмешкой.

Ещё одна ночь, безвозвратно украденная мыслями о Сириусе. Ещё одна ночь, прожитая в двух шагах от призрачного счастья — такого близкого, что, казалось, можно было коснуться рукой, и такого недостижимого, словно оно находилось по ту сторону заколдованного зеркала.

"И угораздило же меня влюбиться в собственного лучшего друга. Везет, как утопленнику в ливень."

Викки не была дурочкой, витающей в облаках. Ее разум, холодный и трезвый, безжалостно твердил: эта любовь обречена. Он видел в ней сестру, надежного товарища, кого угодно, но не девушку. Но ее сердце, глупое и упрямое, цеплялось за призрачную надежду, за сказочный сценарий, где он вдруг «прозревает». Реальность же была куда прозаичнее и больнее: признаться ему — значит навсегда разрушить хрупкий мир их дружбы, растоптать те теплые, почти братско-сестринские отношения, что они выстраивали годами.

Каждый день был испытанием. Каждая его новая пассия — яркая, громкая, доступная — вонзалась в сердце отточенным кинжалом. А она, Викки, с ее «мышиными» волосами, вечными джинсами и фигурой, далекой от идеалов модного журнала, навсегда оставалась для него «четвертым мародером». Когда-то это звание было ее гордостью, а теперь стало клеткой. И всякий раз, стиснув зубы, она заставляла себя улыбаться, шутить и быть рядом. Лучше уж эта роль, чем полное изгнание из его жизни. Но с каждым днем ей становилось все труднее дышать, а нервы были натянуты, как струна, готовая лопнуть.

Яркие лучи июньского солнца больно ударили в глаза. С тихим стоном Викки протянула руку, нащупала палочку и резким взмахом задернула портьеры, погрузив комнату в спасительный полумрак. Механически натянув джинсы и майку, она схватила сумку и, накинув мантию на плечо, направилась в Большой зал — туда, где ее ждала новая порция боли.

За столом Гриффиндора сидели Джеймс и Римус. Не хватало только одного. Сердце сжалось в нехорошем предчувствии.

— Всем доброе утро! — выдохнула она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Парни что-то ответили хором, но ее взгляд уже метнулся к входу. И замер. Там, в потоке утреннего света, стоял Сириус. Не один. Рядом с ним, заливаясь смехом и запросто касаясь его руки, была та самая пуффендуйка, с которой, казалось, все было кончено. В глазах потемнело, а в горле встал ком, так что желание завтракать исчезло мгновенно. Викки бесцельно покрутила вилку в пальцах, а потом отбросила ее с таким звоном, что Джеймс и Римус встревоженно подняли на нее глаза. Сделать вид, что ничего не произошло, уже не получалось.

— Я пойду, пожалуй, — мрачно бросила девушка.

— Ты ведь вчера почти ничего не ела, — заметил Джеймс.

— Что-то аппетита нет… — это была чистая правда. Единственное, чего она хотела — это исчезнуть.

— И почему же это у тебя нет аппетита, дорогая? — рука Сириуса привычно легла на ее плечо, и от этого прикосновения по коже побежали мурашки. — Ты что, влюбилась, что ли? —подмигнул он, явно довольный собственной шуткой.

Эта беззаботная, бездумная фраза стала последней каплей. Словно ошпаренная, она резко сбросила его руку, схватила вещи и бросилась прочь, не в силах сдержать накатившие слезы. Горячие капли заливали глаза, делая мир расплывчатым и нереальным.

— Виккс, постой! Я бегаю быстрее! — Сириус нагнал ее у Черного озера, схватив за локоть. Его пальцы обжигали кожу даже через ткань мантии.

— Пусти! — вырвалось у нее, и в голосе прозвучала настоящая истерика.

— Да что с тобой такое?! — вспыхнул парень, но тут же осекся, увидев ее лицо. Заплаканные глаза, дрожащие губы — это была не та Викки, которую он знал. — Торрес, — голос его смягчился, — расскажи мне. Ты же знаешь, что можешь мне доверять.

В его глазах читалось искреннее беспокойство, и это делало ее боль еще острее. Он заботился о ней как о друге. Только как о друге.

— Не обращай внимания... это ерунда... — она попыталась отвести взгляд, сконцентрировавшись на неподвижной поверхности озера.

— Тогда почему ты плачешь из-за какой-то ерунды? — он мягко улыбнулся, и эта улыбка была таким знакомым, таким дорогим ядом. Прежде чем она успела вырваться, он притянул её к себе, утешительно поглаживая по спине. Его знакомый запах — свежего ветра, простого мыла и чего-то неуловимого, чисто «блэковского» — ударил в голову, вызывая новую, отчаянную волну отчаяния. Так близко. И так недоступно.

— Мне не нравится, что с тобой происходит в последнее время, — тихо произнёс он. — Иди сюда... — Сириус ловким движением палочки наколдовал тёплое шерстяное покрывало, и они уселись под раскидистым буком.

— Все потому, что я устала… Я не могу так больше… — Викки, обхватив колени руками, чувствовала, как ее сердце колотится где-то в горле — ее силы и правда были на исходе.

— Расскажи мне, Торрес… Кто он?

— Зачем тебе это? — её ответ был едва слышным шёпотом.

— Потому что я хочу знать, — он повернулся к ней, и его серые глаза были серьёзны, — кто смог завоевать сердце такой прекрасной девушки, как ты.

— Ага, прекрасной… скажешь тоже, — она горько усмехнулась, глотая комок в горле.

«Сириус считал ее прекрасной? Смешно.»

— Что у тебя с самооценкой? Если какой-то идиот тебя не замечает, может, он и не нужен тебе? — его слова были такими добрыми и такими далекими от истины. Глубокий, прерывистый вздох вырвался из ее груди, а слезы снова подступили, предательски горячие.

— Ну, расскажи мне о нем, — он взволнованно придвинулся ближе, его плечо стало теплой опорой. — Нет... — она покачала головой, и в её голосе прозвучал настоящий, детский страх. — Вдруг ты не захочешь больше со мной общаться?

— Но почему? Он что, слизеринец? Или… о Мерлин… не может быть! Это что, Нюниус?!» — он картинно схватился за сердце, изображая смертельную обиду.

«Этот дурацкий, знакомый, любимый Сириус…»

— Это не смешно, —лицо девушки вновь помрачнело. — Я, правда, боюсь потерять тебя, — голос дрогнул, предательски срываясь. — Ты не поймешь, — прошептала она, уже почти смирившись.

— Что же это такое, чего я не смогу понять? Серьезно, Виккс, будь он хоть Нюниусом, я приму это. Будет, конечно, сложно, но я справлюсь. И даже порадуюсь за тебя. А если он посмеет тебя обидеть, то я лично начищу ему морду!

— Такой ты…, — покачала головой девушка, смотря на него с нежностью и тоской.

— Какой? — осведомился он. Но Викки не ответила. Закусив губу до боли, она уставилась на гладь озера, где солнечные зайчики плясали насмешливый танец. Внутри нее шла война: страх против надежды, разум против чувства. Молчал и Сириус, давая ей передышку, и это молчание стало для нее решающим.

— Ну так что? — тишину нарушил парень. — Обещаю, что ты меня не потеряешь. Даже не обещаю, а клянусь! — в его глазах читалась лишь готовность поддержать подругу.

— Не давай таких обещаний, — ее голос звучал надломлено и тихо. — Хорошо… — она сделала глубокий вдох, словно перед прыжком в ледяную воду. В общем… я… — она сжала кулаки, ногти впились в ладони. — Это ты. — Выдохнула Викки, и мир рухнул, чтобы вновь собраться в новую, пугающую реальность. — Я люблю… тебя.

Воздух застыл. Тишина стала оглушительной. Она видела, как его глаза, еще секунду назад полные участия и легкого любопытства, постепенно наполнялись шоком, затем медленным, мучительным осознанием.

Сириус молчал. Он видел её взгляд — в нём плескалась надежда, готовая разбиться о малейшую неосторожность. И его охватил страх. Не просто нервное напряжение, а леденящий, парализующий ужас. Это была Викки. Не случайное увлечение, не мимолётный роман. Та, что знала все его шутки и все провалы. Та, что смеялась ему в лицо и верила в него больше, чем он сам. Что, если он скажет «да»? Они начнут встречаться. А потом... он обязательно всё испортит. Он не умел быть серьёзным, не умел быть постоянным. Он мастерски умел шутить и убегать, но не умел... быть тем, кого она заслуживала. И тогда он потеряет её. Не только как девушку. Он потеряет её смех за завтраком, её подзатыльники, её верность. Потеряет лучшую подругу. Лучше сейчас. Лучше одним ударом, пока не стало слишком поздно. Лучше быть тем, кто причинил боль, но остался в её жизни, чем тем, кто пообещал счастье и разрушил всё.

— Оу, Виккс… — его голос, всегда такой уверенный, дрогнул и сорвался в шепот. И Викки все поняла. В одной этой секунде рухнуло все. В этих двух словах не было приговора — в них была пропасть.

— Не надо, — она резко подняла руку, останавливая его. Ее собственный голос показался ей чужим. — Не говори ничего. Не унижай меня.

Слезы текли по ее щекам беззвучно, но внутри все кричало от невыносимой, разрывающей боли. Сердце не просто болело — оно рвалось на части, оставляя после себя лишь выжженную пустыню. Сириус снова замолчал, и его молчание было красноречивее любых слов. Он, всегда такой находчивый, сейчас не мог найти ни единой фразы.

— Викки, послушай. Я… ты мне как сестра… — слова давились в горле и от того звучали фальшиво и неубедительно.

— Ты не обязан мне ничего объяснять… — ее голос был плоским и безжизненным. — Это только моя вина, что меня угораздило влюбиться в тебя.

— Я не хочу, чтобы твое чувство встало между нами, и не хочу терять тебя из-за глупой влюбленности, которая пройдет за лето. Я меньше всего хочу сделать тебе больно… — он говорил, а она уже не слышала слов, лишь нарастающий гул в ушах и свинцовую тяжесть в груди. — Я так дорожу тобой, Виккс… — он взял её за руку, но его прикосновение, ещё недавно бы такое желанное, теперь обжигало, словно раскалённый металл.

— Не переживай за меня. Осенью все будет как раньше, — солгала девушка.

«Ничего уже не будет «как раньше». Этого не вернуть.»

— Ты прав, это пройдет, — добавила Викки с ледяным спокойствием, которое стоило ей невероятных усилий. И тут ее взгляд упала на группу старшекурсниц, щебетавших неподалеку — таких же ярких, невесомых и уверенных в себе, как все его пассии. И старый, въевшийся в душу комплекс поднял голову. — А скажи честно… это все из-за того, что я не такая, как все они?

Сириус замешкался. Всего на секунду. Но этой секунды хватило.

— Нет, не совсем… — попытался он найти дипломатичный ответ.

И этого было достаточно. Горькое «Я так и думала…» сорвалось с ее губ. Она вскочила, сбрасывая с колен невидимое покрывало унижения и жалости к себе.

— Подожди, ты не так поняла! — он вскочил следом.

— А я не нуждаюсь в твоих объяснениях! — голос Викки сорвался на крик. — Хочешь поговорить о том, что именно тебя во мне не устраивает, как в девушке? Нет уж… Спасибо, я уже все услышала.

Она развернулась и бросилась прочь. Бежала, не ощущая под ногами земли, задыхаясь от спазма в горле. Бежала от пожарища их дружбы, от катастрофы собственного сердца, растворяясь в толпе, словно призрак.

* * *

Джеймс наконец оторвался от писем, проводив взглядом убегающую Викки и пустившегося за ней в погоню Сириуса. Он тяжело вздохнул, проводя рукой по волосам. — Беда, — констатировал он. — Настоящая беда.

Римус отложил «Пророк» и мрачно кивнул.

—Я удивлен, что она продержалась так долго. Это было лишь вопросом времени.

В этот момент к их столу подошла Лили Эванс. Рыжие волосы были собраны в небрежный пучок, из которого выбивались отдельные пряди, а в руках она сжимала стопку книг по зельеварению. Взгляд девушки скользнул в сторону, куда умчалась Викки, а затем перешёл на Джеймса. В её глазах не было привычного раздражения, лишь лёгкая озабоченность.

— Что случилось с Викки? — тихо спросила она, останавливаясь рядом. — Она выглядела... совершенно разбитой.

Джеймс, к собственному удивлению, не стал отмахиваться с шуткой или язвительным замечанием. Вместо этого он честно ответил:

— Сириус. Опять. И, кажется, на этот раз всё серьёзно.

Лили покачала головой, и на её лице мелькнуло искреннее сочувствие.

— Бедная Викки. Надеюсь, Блэк не ведет себя как полный... — она запнулась, и её взгляд встретился с взглядом Джеймса. Произошло что-то странное: он не стал подначивать её, а лишь с лёгкой улыбкой приподнял бровь, словно говоря: «Я знаю, что ты хотела сказать». Лили смущённо покраснела, и губы её дрогнули в сдерживаемой улыбке.

— ...как полный придурок, — закончила она уже мягче, без обычной резкости.

— Обещаю держать его в ежовых рукавицах, если что, — серьёзно сказал Джеймс, и в его тоне не было ни капли бравады.

— Я в тебе не сомневаюсь, — неожиданно легко ответила Лили. Она сделала паузу, словно что-то обдумывая, слегка перебирая пальцами корешки книг. — Кстати, Поттер, насчёт того заклинания, о котором ты спрашивал на прошлой неделе... Я поискала в библиотеке. Кажется, нашла кое-что полезное. Могу показать после того, как соберу вещи.

На лице Джеймса расцвела не самодовольная ухмылка победителя, а настоящая, живая улыбка.

— Правда? Это было бы здорово. Спасибо, Эванс.

— Не за что, — она слегка улыбнулась в ответ, поправила книги на руке и пошла к выходу из Зала, бросив на прощание: — Удачи с ними.

Джеймс проводил её взглядом, и только когда она скрылась из виду, Римус с лёгкой усмешкой произнёс, вновь погружаясь в газету:

— «Удачи с ними»? Прямо как будто вы старые друзья. Интересно, когда вы успели перейти на такие тёплые прощания?

— А ты не заметил, Лунатик? — Джеймс откинулся на спинку скамьи, закинув руки за голову, и в его глазах всё ещё играли весёлые искорки. — Мы постепенно сближаемся. Очень, очень постепенно. Но прогресс, как видишь, налицо.

«Благороднейший дом Блэков опозорен бегством наследника?!

Сегодня члены семьи Блэк официально подтвердили, что Сириус Блэк, сын Ориона и Вальбурги Блэк, 24 июня совершил побег из семейного особняка на площади Гриммо. Удивительно, как хладнокровно, если не сказать, равнодушно, семья отреагировала на побег несовершеннолетнего сына, одного из двух оставшихся наследников по мужской линии. Из достоверных источников стало известно, что миссис Блэк собственноручно выжгла портрет сына на фамильном древе. В настоящий момент Сириус находится в доме Чарльза и Дореи Поттеров в Годриковой впадине. От дальнейших комментариев родители и другие представители семьи отказались.»

Холодный металл ограждения балкона впивался в лоб Викки, пока она в который раз перечитывала крошечную заметку в колонке светской хроники. Сердце сжималось от странной смеси зависти и гордости за Сириуса. Как он сумел переступить через многовековые устои своей семьи и сбежать, зная, что его ждет вечное проклятие?

— Виктория? — ледяной голос матери пронзил тишину.

Девушка вздрогнула, по спине пробежали мурашки. Пальцы инстинктивно сжали кулон на шее — павлина с сапфировыми глазами, подарок отца. Эта маленькая безделушка была ее талисманом, ниточкой, связывающей с нормальным, волшебным миром. Она медленно обернулась.

— Мелани только что сказала мне, что ты посмела ударить ее, — процедила женщина, коротким, точным движением головы указав на младшую дочь, притаившуюся в дверном проеме с торжествующим выражением на лице.

— Она и ее подруги дразнили меня и попытались напасть. Магическая защипа сработала сама… —Объяснение было бесполезным, она знала это, но должна была попытаться. В воздухе мелькнула рука, и огненная боль рассекла щеку. — Никогда, — худой, костлявый палец уперся в переносицу Викки, — Никогда, слышишь, не смей упоминать ничего, что связано с твоей ненормальной сущностью в этом доме. Если ты хоть пальцем тронула мою дочь, то я…

— Я тоже твоя дочь, — вырвалось у Викки, тихо, но твердо. Она тут же поплатилась за правду еще одной пощечиной, более сильной.

— Если бы я знала, какой твой отец на самом деле, я бы избавилась от тебя, как от щенка. Знай свое место, Виктория. Или, может быть, в этом году твоему отцу не стоит тебя забирать?

— Нет! Пожалуйста! — Рухнула последняя опора. Истерика, копившаяся все лето, прорвалась наружу рыданиями, которые она не в силах была сдержать.

— Тогда сиди здесь и не высовывай свою толстую физиономию до конца недели. И сними эти чертовы фотографии. С треском рвались не бумага, а воспоминания. Мать срывала со стены снимки, на которых Викки с отцом смеялась, обнявшись. Каждый разрыв отзывался в душе новой болью. — Отвратительно, — плюнула женщина, окинув комнату уничтожающим взглядом, прежде чем захлопнуть дверь. Щелчок замка прозвучал как приговор.

Ее личный двухнедельный ад. Каждый год перед отъездом к отцу она была обязана проводить время здесь, с матерью и ее новой семьей, где ее магическая кровь считалась позорным клеймом, а сама она — ошибкой, которую терпят ради денег.

— Держись, осталось всего четыре дня, — прошептала она себе, собирая с пола клочки фотографий. Папа восстановит их за секунду. Мысль об отце, о его теплых объятиях и доме, полном магии, была единственным, что не давало ей сломаться.

Она не заметила, как скрипнула дверь.

— Уже собираешь вещи? — В комнату вошел Джон, ее отчим. Его голос был сладким и сиропным, отчего становилось только хуже. — Я тут принес тебе немного еды. — Он подошел вплотную, загораживая собой выход, и поставил тарелку с бутербродами на стол. От него пахло дешевым табаком и потом.

— Спасибо, я не голодна, — Викки попыталась отступить, но спина уперлась в край письменного стола. Ловушка.

— Ну-ну, дорогая, ты ведь уже не маленькая девочка... Становишься такой... притягательной, — он облизнул губы, и его дыхание, горячее и липкое, обожгло шею. Его руки, потные и цепкие, схватили ее за плечи. Мир сузился до этого ужасного прикосновения. Тело парализовал страх, смешанный с отвращением.

— Пожалуйста... не надо... — выдавила она, но ее голос был слабым писком.

— Какая же ты красивая, даже когда плачешь! — он ухмыльнулся, проводя грубым пальцем по ее раскрасневшейся щеке. — И такая чистая... Я бы мог защитить тебя от матери...

Инстинкт самосохранения пересилил паралич. Собрав всю силу отчаяния, она с размаху всадила ему коленом в пах. Звериный вопль оглушил ее. Вырвавшись, она рванула к шкафу, выхватила волшебную палочку и, на ходу прихватив заранее собранный чемодан, бросилась вниз по лестнице.

— Куда ты собралась?! — на пути, как фурия, возникла мать.

Без раздумий, повинуясь лишь жажде свободы, Викки взмахнула палочкой, направив острие на женщину. — Только попробуй подойти ко мне, — прошипела она, и в своем голосе услышала незнакомые, стальные нотки. — Твой паршивый муж только что пытался изнасиловать меня.

— Джон? — Женщина с недоумением посмотрела на подошедшего мужа.

— Это ложь, дорогая! Я принес девочке поесть, а она стала предлагать себя, если я буду защищать ее перед тобой!

— Да как ты смеешь обвинять его, маленькая дрянь! Решила всех нас рассорить? — В ее глазах Викки увидела не просто злость, а яростное нежелание верить. Верить ей было невыгодно. Надежда рухнула, и вместе с ней — последние связи с этим домом.

— Ты никуда не пойдешь! — с визгом мать набросилась на нее, цепкими пальцами сорвала с шеи цепочку с кулоном.

— Отдай! — Викки застыла, ее сердце замерло. Она с ужасом наблюдала, как мать подходит к измельчителю мусора.

— Ты сейчас же поднимешься наверх, иначе я избавлюсь от этой поганой вещицы!

Она поняла. Это ловушка. Кулон она все равно не получит назад. Глотнув воздуха, она посмотрела матери в глаза, мысленно прощаясь с самым дорогим подарком.

— Надеюсь, я больше никогда в жизни вас не увижу.

Поворот на месте, давящее ощущение сжатия — и комната исчезла, сменившись знакомым уютом камина в "Дырявом Котле".

* * *

Тихий воскресный ужин в семье Эванс был нарушен робким, но настойчивым стуком в дверь.

— Лили, ты ждешь кого-нибудь? — спросила миссис Эванс.

— Лили, ты ждешь кого-нибудь? — отложив вилку, спросила миссис Эванс.

— А почему это ждать гостей может только Лили? — деловито осведомилась Петунья, уже направляясь к прихожей. — Меня что, не существует?

— Петунья, перестань, — примирительно ответила мать, повысив голос так, чтобы старшая дочь точно услышала. — Я просто подумала, что к Лили мог прийти тот симпатичный мальчик, что писал ей всё лето... Джеймс, кажется.

Сама Лили от такого предположения поперхнулась апельсиновым соком.

— В таком случае я бы предпочла, чтобы это действительно были гости Петуньи! — с трудом прокашлявшись, ответила она, тщетно пытаясь оттереть влажное пятно на платье.

— Это всего-навсего почтальон... — разочарованно протянула Петунья, появляясь в дверях гостиной с пакетом в руках. — На почте слишком заинтересовались письмами, которые пришли ЕЙ, — она многозначительно кивнула в сторону сестры. — Не решились приносить утром, думали, чей-то розыгрыш. — Девушка с презрением потрясла конвертами. — Твои друзья-волшебники, они что, совсем дикари? Даже письма нормально отправить не умеют?

— Они не дикари! — вспыхнула Лили. — Отдай мне мою почту!

— Только смотри, чтобы оно опять не гонялось за тобой по дому, как в прошлый раз! — язвительно бросила Петунья прямо над ухом сестры, заставив Лили побагроветь от злости. — Я к себе. — Довольная удачной, по её мнению, колкостью, Петунья с торжествующим смешком удалилась наверх.

Проводив сестру гневным взглядом, Лили принялась рассматривать конверты. Впервые за семь лет учёбы в Хогвартсе весточки из магического мира пришли обычной маггловской почтой. Уголки её губ дрогнули в улыбке — на письмах ровно по периметру были аккуратно приклеены марки, которых Лили насчитала не меньше пятнадцати на каждом. Первое было от лучшей подруги Викки, а отправителем второго значился... Джеймс Поттер. Поскольку оба конверта были оформлены идентично, девушка сделала вывод, что Викки и Джеймс скоординировались — ведь её подруга была единственной, кому удавалось тесно общаться с мародёрами, оставаясь при этом лучшей подругой Лили. Немного поразмыслив, она отложила письмо Джеймса в сторону и принялась вскрывать конверт от Викки.

— А письмо от Джеймса ты даже не откроешь? — с лёгким укором спросила миссис Эванс, бросив взгляд на отложенный конверт.

— Мам, только не говори, что забыла, что было в прошлый раз, когда я вскрыла его письмо!

— А по-моему, это было очень романтично! — ответила женщина, и тёплая улыбка тронула её губы. — И уж точно незабываемо...

— Насчёт незабываемо — согласна, но у нас с тобой явно разные представления о романтике, — фыркнула Лили.

— Возможно. Но это не повод игнорировать его письма, я уж молчу про то, чтобы не отвечать! — миссис Эванс скрестила руки на груди, смотря на дочь с материнским неодобрением.

— Ладно, ладно! Может быть, я открою его позже. Возможно. Не сейчас, — Лили подняла руки в знак капитуляции.

— Ты уже собрала вещи?

— Почти. Осталось совсем немного, — поняв, что не сможет нормально прочитать письмо под материнским взглядом, Лили собралась подняться в свою комнату.

— Ты точно не расстроилась, что мы завтра не провожаем тебя на вокзал?

— Конечно, нет! Смело езжайте с Петуньей — она ведь лопнет от зависти, если вы в очередной раз предпочтёте провожать меня. Всё в порядке, правда.

Поднимаясь по лестнице, Лили поймала себя на мысли, что действительно не испытывает разочарования. Война в магическом мире набирала обороты, и силы Тёмного Лорда крепли с каждым днём. Никто не знал, куда Пожиратели Смерти могут нагрянуть в следующий раз, а подвергать опасности семью она не хотела ни при каких обстоятельствах. Тем более что магглы были излюбленной мишенью Пожирателей, а где ещё найти большее скопление "грязнокровок", как не на вокзале Кингс-Кросс первого сентября?

Завтра она последний раз поедет в Хогвартс. Единственным пробелом в почти идеальной школьной биографии Лили было отсутствие той самой красивой истории любви, о которой шептались девчонки в спальнях. Её взгляд снова упал на запечатанный конверт от Джеймса. Одному Мерлину было известно, что заставляло её хранить все эти глупые письма. Нет, это определённо не была любовь, и Лили отлично это понимала. Но в прошлом году она, сама того не замечая, стала проводить значительно больше времени с Мародёрами — и в особенности с Джеймсом. Возможно, это было связано с начавшейся войной, когда пришло время определяться, на чьей ты стороне. Именно в такие моменты происходит переоценка ценностей, и те, кого считал друзьями, неожиданно становятся врагами, а те, кого считал заносчивыми хулиганами... оказываются не такими уж плохими.

В последнее время Лили всё чаще ловила себя на мыслях об этом "не таком уж плохом" парне. Но в одном она была уверена точно — никаких романтических чувств к Джеймсу Поттеру она не испытывала. Стала относиться к нему терпимее? Да. Перестала считать его заносчивым зазнайкой? Бесспорно. С ним было интересно разговаривать? Безусловно. Он больше не вызывал у неё раздражения? Тоже верно. Но влюблённости — этого точно не было. Особенно после того идиотского письма, которое гонялось за ней по всему дому целый день.

Хотя... ни в чём нельзя быть уверенной до конца, верно? — мелькнула внезапная мысль.

С лёгким вздохом Лили вернулась к письму от подруги, стараясь отогнать навязчивые размышления.

«Здравствуй Лили!

Поскольку сейчас все больше и больше почтовых сов пропадает, отправляю тебе письмо маггловской почтой. Я уже в Англии, вернулась примерно неделю назад и ужасно соскучилась по тебе. Кажется, что не видела тебя целую вечность. Отец был расстроен, что ты не поехала с нами — особенно после всех моих рассказов о тебе. Он сказал, что немного солнца и моря ещё никому не вредили, и велел передать: в следующем году ты обязана приехать! Вот видишь, а ты твердила: «Я вам помешаю, я буду лишней»... (рядом с этой фразой пририсована весёлая рожица, показывающая язык).

В общем, я пишу для того, чтобы договориться с тобой о встрече, иначе мы не найдем друг друга в толпе. Ты писала, что твои родители не поедут с тобой в этом году, так что можем встретиться прямо на платформе под табличкой 9 ¾ в половине одиннадцатого. Надеюсь, что это не слишком рано.

Да кстати, когда я отправляла тебе письмо, у ящика, куда магглы суют свои письма, я встретила Джеймса. Он стоял и стучал по нему пытаясь понять, как он работает, пока я не научила его им пользоваться. Оказывается, он и сам собирался отправить тебе письмо маггловской почтой, так как ты не ответила ни на одно его обычное письмо. Вид у него был ужасный, словно он не спал месяца два. Ты не знаешь, что с ним могло случиться? Римус молчит, а Сириусу я писать не стала, ну ты же понимаешь…

Мне еще столько надо тебе рассказать, надеюсь, что и у тебя есть что-нибудь для меня. С нетерпением жду встречи.

Обнимаю и Целую. Викки.

Р.s. когда Джеймс посмотрел на мое письмо, он сказал, что марок не должно быть так много. Я ему поверила, и отклеила часть, чтобы было примерно столько же, сколько у него. Надеюсь, этого оказалось достаточно и письмо дошло, потому что иначе, клянусь Мерлином, я больше никогда в жизни не поверю Джеймсу Поттеру!"

Лили отложила письмо и засмеялась. Случай с ящиком с марками порядком поднял ей настроение, испорченное Петуньей. Девушка аккуратно сложила письмо, положила в сумку, и принялась собирать оставшиеся вещи. Завтрашний день обещал быть интересным.

* * *

Лили стояла под табличкой «9 ¾», погруженная в свои мысли, когда в толпе мелькнули знакомые фигуры. И тут она их увидела. Викки не преувеличивала — Джеймс выглядел ужасно. Он был бледен, под глазами залегла густая тень бессонных ночей, и он шел, не обращая внимания на суету вокруг, словно призрак. Сириус, всегда такой оживленный, шел рядом, сжав челюсти, его обычная насмешливость сменилась мрачной серьезностью.

Римус заметил ее первым и тихо что-то сказал приятелям. Джеймс повернул голову. Лили инстинктивно приготовилась к его привычной ухмылке, к глупой шутке... но его взгляд скользнул по ней пусто, без узнавания. Он лишь облегченно выдохнул, словно убедившись, что она не призрак, и поспешил в вагон. А Сириус... Сириус посмотрел на нее. И это был не дружеский подмигивающий взгляд, а взгляд, полный такого ледяного презрения, что у девушки перехватило дыхание. Что она сделала?

— Неужели дело в этих дурацких письмах? МЕРЛИН! — Она взвизгнула, когда чьи-то пальцы щекотно ткнули ее в бок. — ВИККИ!

— ¡Hola, amiga! — прозвучал радостный возглас, и ее обняла стройная темноволосая девушка, от которой буквально веяло энергией и уверенностью.

— Ты выглядишь... невероятно! — искренне восхитилась Лили, разглядывая подругу. — Ты сменила цвет волос, похудела... Торрес, что с тобой случилось за лето?

— Кардинальные перемены — то, что доктор прописал, — Викки взмахнула рукой, и ее глаза на секунду потускнели. — В общем, сделала все, чтобы начать жизнь с чистого листа.

— Чистого листа для Сириуса? — ухмыльнулась Лили.

— Ха, можно подумать, для него стараюсь! — фыркнула девушка, но легкий румянец выдал ее. — А ты-то тут кого высматривала с таким напряженным видом? Уж не того ли, кто только что промаршировал мимо с видом загнанной совы?

— Никого я не высматривала! — Лили покраснела еще сильнее. — Ладно, ладно... Заходи в купе, расскажешь все с начала.

Пока поезд набирал скорость, Викки, опуская самые мрачные детали, рассказала о побеге, о новой мачехе и своем преображении. Лили, в свою очередь, поделилась странной встречей с на вокзале.

— Мерлин... — прошептала Торрес, ее брови удивленно взлетели. — Тут что-то нечисто. И ты права, мы должны выяснить, что случилось. Пойдем!

— Что? Прямо сейчас? — Лили испуганно отпрянула.

— Конечно, сейчас! Пока они не разбежались по вагону. Ты начнешь, а я подоспею, если что. Вперед! — и, не дав опомниться, девушка подтолкнула ее в коридор.

Сердце Лили бешено колотилось, когда она приблизилась к крайнему купе. Уже собравшись постучать, она замерла с поднятой рукой — дверь резко распахнулась, и перед ней возник Сириус, словно мрачная тень, заслонив собой проход.

— Шпионим, Эванс? — его голос был тихим и обжигающе холодным. — Разведчик из тебя, скажу прямо, никакой.

— Нам... нам надо поговорить, — выдавила Лили, заставляя себя смотреть ему в глаза. — Объясни, что это было на платформе? Почему ты так на меня посмотрел?

— А что там такого произошло? — он вышел, прикрывая за собой дверь, но Лили успела мельком заметить Джеймса, распластавшегося на сиденье с рукой, наброшенной на лицо.

— Что с Джеймсом?

— Он спит. А тебе-то что за дело? — Сириус скрестил руки на груди, и его поза была сплошной стеной отчуждения.

— С ним что-то случилось! И с тобой! Вы оба изменились! — в голосе Лили зазвучали отчаянные нотки. — Скажи мне, что происходит!

— Эванс, ты что, смеёшься? — его показное спокойствие начало трещать, в глазах вспыхнули опасные искры. — Только не говори, что не знаешь! Кому, как не тебе...

— Эй, Сириус, успокойся, — в разговор вступила Викки, подходя ближе. — Невежливо так разговаривать с девушкой.

— Ты еще куда лезешь? Больше всех надо? — Блэк резко обернулся к ней, и его гневная тирада застряла на полуслове. Он несколько раз моргнул, разглядывая ее с ног до головы с выражением полного недоумения. — Торрес? — выдохнул он наконец, и в его голосе прозвучало нечто, граничащее с потрясением.

Уголки губ Викки дрогнули в едва уловимой, но безмерно победоносной улыбке. — Sí, querido. Yo.

Сириус застыл, будто наткнулся на призрака. Его мозг явно отказывался складывать знакомые черты в новый, непривычный образ.

— Викки? Тебя... прямо не узнать! — на губах его проступила неподдельная, широкая улыбка. Он осмотрел ее с ног до головы. — Потрясающе!

— Спасибо, Бродяга. Рада, что ты... — она намеренно сделала паузу, — это оценил.

Торрес пыталась скрыть торжество, но Сириус знал ее слишком хорошо. Улыбка сползла с его лица, сменившись нахмуренными бровями. — Пойдем-ка, поговорим.

Парень резко дернул ее за локоть, оттащив в нишу между вагонами. Цепкие пальцы впились в её руку с такой силой, что на коже проступили белые отпечатки.

— Объяснись, — его голос был низким и напряженным, почти как рычание.

— Привет, тоже рада тебя видеть, — Викки попыталась вырваться, но его хватка лишь усилилась.

— Хватит дурачиться. Ты прекрасно поняла. Вся эта... перемена, — он с явным раздражением окинул ее взгляд с ног до головы, — это что, месть? Хочешь, чтобы я сгорал от сожаления?

— Месть? — она фыркнула, но в глазах вспыхнула боль. — Тебе всегда казалось, что мир крутится вокруг тебя, Блэк? Может, я захотела наконец-то быть просто... девушкой?

— Для кого? — Сириус впился в нее взглядом, шагнув так близко, что она почувствовала его дыхание. — Для кого, Викки? Назови хоть одного парня в Хогвартсе, ради которого ты бы так... преобразилась.

— Это не твое дело! — она отпрянула, наткнувшись спиной на стену вагона.

— Ага, конечно, — он язвительно усмехнулся. — Мы же друзья, верно? Как и договорились. После того как ты...

— После того как я наступила себе на горло? — она перебила его, и голос ее дрогнул. — И ты великодушно разрешил мне остаться в твоей свите. Ну, так знай — мне надоело быть твоим другом-невидимкой, Сириус. Надоело быть для тебя удобной.

Его лицо исказилось от гнева. Он шагнул ближе, полностью заслоняя её собой.

— Удобной? — прошипел он. — Ты называешь это удобным? После этого лета, когда я не мог думать ни о чем, кроме того, как я тебя... — он резко замолчался, сжав челюсти. — Я не могу тебя потерять! Я хотел, чтобы все было как раньше! Ты же сама сказала…

— А я передумала! — выкрикнула Викки. — Потому что «как раньше» — это больно! И если единственный способ унять эту боль — стать другой, то я стала другой. И тебе придётся с этим смириться.

Она наконец вырвала руку и отступила на шаг, тяжело дыша. Сириус смотрел на нее, и в его глазах бушевала буря — гнев, растерянность и что-то еще, чего она не могла разобрать.

— Поздравляю, — его голос снова стал ледяным. — Ты стала другой. Той, с которой мне сейчас не о чем говорить.

Он развернулся и ушел, оставив ее одну в пустом коридоре вагона.

Он все испортил. Как всегда.

Он всегда видел ее насквозь.

А она, как дура, надеялась его обмануть.

* * *

Лили осталась стоять перед закрытой дверью, чувствуя себя абсолютно лишней. Воздух вокруг казался густым от невысказанного. Из купе неожиданно вышел Римус, едва не столкнувшись с ней.

— Прости, — пробормотал он, избегая встретиться с ней взглядом. — Пойду, поищу тележку со сладостями.

Он быстро удалился, оставив её наедине с нарастающим хаосом в мыслях. Холодность Сириуса, поспешное бегство Римуса, страдальческий вид Джеймса... Всё складывалось в уродливую мозаику, в центре которой оказалась она сама, но без единой понятной подсказки.

«Если Римус ушел, а Сириус с Викки... значит, он один». Сердце учащённо забилось, когда она бесшумно проскользнула в купе.

Джеймс лежал на диване, рука беспомощно закинута за голову. Но это не был мирный сон — его лицо искажала болезненная гримаса, веки подрагивали. Он метался и бормотал что-то бессвязное:

— ...Лили... не надо... прошу...

Её собственное имя, вырванное из его кошмара, обожгло душу. А потом она увидела их — крошечные, но отчётливые слезинки, выступившие в уголках его глаз и поблёскивавшие в призрачном свете луны. Что-то острое и холодное сжалось у неё под сердцем. Видеть его слёзы было настолько неправильно, так противоестественно, что это ранило сильнее любой насмешки.

Девушка отшатнулась и выбежала из купе, прикрыв рот рукой и прислонилась лбом к ледяному стеклу вагона, пытаясь унять дрожь. Теперь она знала — это бледное, страдающее лицо будет преследовать ее, пока она не узнает правду.

— Лили? — Римус вернулся, нагруженный пакетами со сладостями. — Что-то случилось?

— Римус... — её голос дрогнул. — Что происходит? Что творится с Джеймсом, со всеми вами?

— Лили, прости, но... — он потупил взгляд, — я не имею права это рассказывать...

— Тем более, почему мы должны рассказывать это тебе? — к ним стремительно приблизился Сириус. Его глаза метали молнии. — ТЫ лучше других знаешь, из-за чего Джеймс в таком состоянии, так что хватит разыгрывать непонимание.

— Так дело в них? В письмах? — раздражённо выдохнула Лили. Вся эта ситуация начинала выводить её из себя.

— Хвала Мерлину, она наконец-то сообразила! — Сириус язвительно рассмеялся. — Не прошло и года! Идём, Лунатик, скоро Хогвартс — надо переодеться и разбудить Сохатого...

С этими словами он вместе с Римусом зашёл в купе, и дверь с глухим щелчком захлопнулась, запечатанная заклятием изнутри.

* * *

Вопреки всей решительности Лили поговорить хотя бы с одним представителем мародеров, за ужином, ее старания не увенчались успехом. Они вошли в зал одними из последних, поэтому девушка не успела к ним подойти, а как только появилась возможность покинуть большой зал, парни незамедлительно встали и ушли. Остался только Римус, но попытка выспросить что-либо у него еще в поезде с треском провалилась. Тогда Эванс попыталась подловить их в гостиной Гриффиндора, но судя по всему, Блэк и Поттер засели в мужской спальне и не собирались ее покидать.

Чуть позже уже глубокой ночью Джеймс Поттер спускался по лестнице в гостиную, где вместо огня в камине тлели оставшиеся угольки, и только тусклый свет луны немного освещал комнату. Парень замер на нижней ступеньке, опасаясь, что кто-нибудь может еще находиться здесь, но гостиная была пуста. Джеймс сел на свое любимое место рядом с окном. Он опять не мог уснуть и, проворочавшись в постели около часа, пришёл сюда, в надежде вытащить из тайника за камином припрятанную бутылку огневиски. Бессонница не покидала его в последнее время. А когда удавалось заснуть, снились по большей части кошмары. Замкнутый круг. Он многое обдумал этим летом. И, несмотря ни на что нашел в себе силы вернуться, значит еще не все потеряно.

Викки, так же, как и Джеймс, никак не могла заснуть. Воспоминания о сегодняшнем насыщенном дне яркими пятнами всплывали в подсознании, не позволяя отправиться в царство Морфея. Она знала, что поможет ей успокоиться хотя бы на время — небольшая порция огневиски затуманит разум, и она сможет заснуть. Тем более что внизу, за камином был их небольшой тайник. Вдохновленная идеей, девушка накинула на плечи халат и, захватив палочку, спустилась вниз. Джеймс сидел в кресле, и в тусклом свете луны он казался не реальным парнем, а его изможденной тенью.

— Люмос! — шепот Викки вырвал его из оцепенения.

— Не это ищешь? — его голос был хриплым от усталости. В его руке была бутылка огневиски.

— Сохатый? Ты чего не спишь?

— Долгая история. Не хочу рассказывать, — он отпил прямо из горлышка. — А с тобой что? — он подвинулся, давая ей место и протягивая бутылку.

— Бессонница.

— У нее должна быть причина. И, очевидно, ее зовут Сириус, — девушка поперхнулась. — Викки, я не слепой. Рассказывай.

И она рассказала. Горячо, сбивчиво. Про боль, про любовь-наркотик, про отказ, про их встречу. Джеймс молча слушал ее исповедь, не перебивая. Когда она закончила, в камине треснуло полено.

— И ты уверена, что он понял все именно так? — тихо спросил Джеймс. — Что это месть?

— А как еще это понимать? — она сгорбилась, обхватив себя за плечи. — Он посмотрел на меня и сразу... обвинил.

Джеймс тяжело вздохнул.

— Знаешь, Бродяга... — он уставился в темноту. — Он заводила, душа компании. Но когда дело касается чего-то настоящего, он бежит быстрее зайца. Ему проще сделать больно и уйти, чем признать, что он может быть уязвим.

— При чем тут уязвимость? Я же не нападала на него. Я просто... живу.

— Именно. И это его пугает больше всего, — Джеймс отпил из бутылки. — Он привык, что ты — его константа. Та самая «удобная» Викки, которая всегда где-то на заднем плане. А теперь ты вышла на свет, и он ослеплен. И не знает, как с тобой теперь быть.

— Так помоги ему! — в голосе девушки снова прозвучали слезы. — Ты же его лучший друг!

— Я не могу сделать за него его домашку по чувствам, Торрес, — Джеймс покачал головой. — Но... я скажу тебе кое-что. В тот день, после твоего признания, он был в полной растерянности. Не хвастался, не смеялся. Он был... выбит из колеи. По-настоящему.

Викки подняла на него глаза. — Правда?

— Клянусь своей метлой. Он твердил, что все испортил. Что не хотел терять тебя, — Джеймс горько усмехнулся. — Вышло, конечно, с точностью до наоборот. Но, видишь ли, для Сириуса «не хотел терять» — это почти что признание в любви. Он просто... сам этого не понял.

Он встал и потянулся.

— Дай ему время. И дай время себе. Может, когда он перестанет паниковать, то наконец-то подумает головой. А не тем местом, на котором обычно сидит.

* * *

Лили Эванс разбудил яркий солнечный свет, бьющий прямо в глаза. Шторы — гениальное изобретение человечества! А вот доверять задергивать их Викки — очень большой просчет… Девушка открыла глаза и сразу зажмурилась.

— Торрес, флоббер-червь тебе в овсянку! — закрываясь рукой от света, Лили дотянулась до палочки и одним взмахом задернула шторы.

— Доброе утро, дорогая, я тебя тоже люблю! — отозвалась подруга с соседней кровати.

— Кому-то сейчас достанется… — Эванс медленно приподнялась и мстительно улыбнулась, однако будильник, показывающий, что они уже давно опаздывают, отвлек девушку от сладкой мести, и девушки поспешили собраться на завтрак, а затем и на учебу.

Утро в Хогвартсе, а особенно утро в первые учебные дни, всегда напоминает стихийное бедствие. Сонные, помятые ученики, вяло застёгивающие мантии на ходу, пытаются вспомнить, что же всё-таки первым уроком Зельеварение или Трансфигурация. Именно там, за завтраком, решаются самые главные в этой жизни проблемы и вопросы, такие как «У кого списать эссе по Зельям?» или «С кем бы сесть, чтобы достойно написать тест по Защите».

Сириус и Викки ковырялись в своих тарелках, изредка поглядывая друг на друга, словно играя в игру «кто дольше продержится без еды», хотя на самом деле аппетита и не было. Лили неожиданно поймала себя на мысли, что апокалипсис определенно вот-вот настанет, так как она вот уже второй день не может выкинуть из головы и почти весь завтрак не сводит глаз с Джеймса Поттера, который сидел, уставившись в тарелку, так ничего и не съев. Первым уроком в списке значилась Трансфигурация. Лили и Викки, решив, что для них завтрак окончен, поднялись и направились к кабинету, как вдруг, чья-то рука легла на плечо Торрес.

— Викки, подожди. — Сириус отдышался. — Я хочу с тобой поговорить. — девушка с подозрением посмотрела на Блэка.

— Лили, ты иди, я тебя догоню, хорошо? — Торрес улыбнулась подруге и повернулась к парню.

— Викки, я… в общем, я вспылил в поезде, я прошу прощения за это. Возможно, ты права, и я надумал себе лишнего, я не хочу ссориться. — он поднял глаза на девушку.

— Забудем об этом, — неожиданно для себя ответила Торрес. — Я тоже не хочу ссориться.

Сириус улыбнулся и обнял девушку, которая, как ему показалось, вздохнула с облегчением.

— Сириус, мы к МакГоннагал опоздаем…

— Ничего, не опоздаем. — Блэк выхватил ее тяжелую сумку, и они вместе направились к кабинету Трансфигурации.

К моменту, когда Лили вошла в класс, почти все уже были там, так что девушке не сразу удалось найти Джеймса. Впереди него сидел Римус, а сам парень сидел один, очевидно ожидая Сириуса, но поскольку в планы девушки входило выяснить интересующие ее вещи как можно скорее, девушка, набравшись смелости, направилась к его парте, на ходу сочиняя предлог.

— Здесь не занято? — эхо ее же собственных слов прозвучало в ушах нелепым щебетом. «Мерлин, что я несу?!»

Джеймс оторвался от книги, и над ее корешком появилась его взлохмаченная макушка, а затем — удивленное лицо. Его карие глаза, секунду назад бегло скользившие по строчкам, теперь с любопытством уставились на нее.

— Что-то случилось? — его голос прозвучал спокойно, но в нем читалась настороженность.

Лили почувствовала, как по ее щекам разливается предательский румянец.

— Просто ты… — она сглотнула, заставляя себя говорить. — У меня не все получается, а ты лучший в Трансфигурации.

Парень отклонился на спинку стула, и его брови поползли вверх с комичным изумлением.

Что вообще происходит? Лили Эванс не только хочет сесть с ним, но и расточает комплименты?

После паузы, растянувшейся на несколько тактов, он наконец выдавил:

— В чем подвох?

— Подвоха нет, — их взгляды встретились, и Лили, собрав всю свою волю, не отвела глаз, чувствуя, как по спине бегут мурашки. — Но есть разговор.

— Что ж, ладно, садись, — он жестом пригласил ее на ранее занятое учебниками место, как раз в тот момент, когда в класс с грохотом ворвались запыхавшиеся Сириус и Викки. Они повалились на парту позади них, их тяжелое дыхание было слышно даже через шум в ушах.

— А ты… говорила… что не успеем… — парень, опираясь на колени и пытаясь отдышаться, бросил выговор своей спутнице. — И, если бы ты сняла свои кандалы, мы передвигались бы быстрее, — он выразительно кивнул на ее изящные, но совершенно не спортивные туфли.

— По-твоему, мне надо в кедах рассекать? — фыркнула Викки, поправляя сбившуюся на плечо прядь волос.

— Можно и в кедах, — парировал Сириус, уже приходя в себя и обрекая привычную ухмылку. — В следующий раз я тебя на плече понесу, и то быстрее получится.

— Хотел бы я на это посмотреть… — не удержался от комментария Джеймс, поворачиваясь к ним, и в его глазах мелькнула знакомая всем искорка озорства.

— Бродяга просто не знает, о чем говорит… — рассмеялась Викки, и ее смех прозвенел в каменной тишине класса. — Если бы он меня поднял, то не пронес бы и двух коридоров.

Парень уже открыл рот, чтобы парировать, но в этот момент дверь в класс распахнулась, и на пороге возникла строгая фигура профессора Макгонагалл. Ее взгляд, скользнувший по запоздалым ученикам, заставил всех моментально замолчать и выпрямиться.

В течение урока, под пристальным взором профессора, Лили и Джеймсу удавалось перекидываться лишь отрывистыми, шепотом произнесенными фразами, маскируя их под обсуждение заклинания.

— Я хочу с тобой поговорить, — прошептала девушка, делая вид, что водит палочкой над своим цветком.

Джеймс оторвал взгляд от своего растения, который им предстояло превратить в изящную настольную лампу. Его лицо стало серьезным.

— Лили, давай не сейчас, — он резко взмахнул палочкой, и растение с хрустом начало менять форму, однако получившаяся лампа была кривой и все еще имела лепестки вместо абажура.

— Ты очень изменился за лето, — настойчиво продолжила она, сама провалив очередную попытку — ее цветок лишь беспомощно дернулся, так и оставшись растением.

— Все меняются. Посмотри хотя бы на Викки, — Джеймс отвлекся и кивнул в сторону их подруги, чья лампа вместо ровной ножки все еще имела корни, цепко впившиеся в парту.

— Я не об этом, — она покачала головой, чувствуя, как сжимается ее сердце. — Ты изменился, но эти изменения тебе не на пользу. Ты стал тихим, задумчивым… будто погас.

— Что ты хочешь этим сказать? — он отложил палочку и повернулся к ней, и теперь его взгляд был полон не притворного, а самого настоящего внимания.

— То, что тот Джеймс, которого я знала в прошлом году, — самоуверенный, вечно ухмыляющийся балагур был таинственно подменен вот этим, грустным и отстраненным. И мне… мне не по себе от этой перемены.

— Лили, тот Джеймс… — он вздохнул, сдаваясь. — Ну хорошо, допустим, ты права. Что дальше?

— Просто я… — ее голос дрогнул, и она опустила глаза на свои руки. — Меня терзает мысль, что это может быть из-за меня.

— С чего ты это взяла? — его вопрос прозвучал тише, почти беззвучно. Он снова взял палочку, сделал сосредоточенное движение, и на этот раз растение наконец-то превратилось в аккуратную, идеальную лампу.

— Просто ты ходишь такой грустный и подавленный, а Сириус намекает, что я-то знаю, из-за чего ты такой, хотя я понятия не имею… — слова полились из нее путаным, сбивчивым потоком. — И если это из-за тех писем, что я не ответила прошлым летом, то…

— Мисс Эванс, — холодный, точный голос профессора Макгонагалл разрезал воздух между ними, заставив Лили вздрогнуть. — Мне кажется, что вам следует направить все ваше внимание на тренировку заклинания, а не на мистера Поттера.

— Извините, профессор, — пробормотала Лили, чувствуя, как горит вся, с макушки до пят. В этот спасительный момент прозвенел звонок, возвещая об окончании урока.

Джеймс резко вскочил, сгребая вещи в сумку с такой поспешностью, будто за ним гнались дементоры.

— Лили, я скажу Сириусу, чтобы он ни в чем тебя не обвинял, — его слова прозвучали быстро и отстраненно, пока он застегивал молнию. — Извини, но я не хочу больше разговаривать об этом.

И, не глядя на нее, он направился к выходу, оставив ее сидеть за партой с чувством полнейшей растерянности и щемящей досады.

* * *

Ближе к вечеру, Лили начала понимать, что все ее хитроумные планы по вытягиванию правды бесполезны, пока она не поговорит с последним — и, пожалуй, самым трудным человеком. С Сириусом Блэком. Решимость горела в ней огнем, смешанным со страхом предстоящего разговора, когда она подкараулила его в гостиной Гриффиндора.

— Сириус, стой! — ее голос прозвучал резче, чем она планировала, когда он попытался подняться при ее появлении. Девушка встала в дверном проеме, преграждая путь. — Я хочу с тобой поговорить.

Уголок его губ дрогнул в подобии усмешки.

— Неужели? О чем же? — он вернулся и с преувеличенной небрежностью откинулся в кресле у камина, но в его позе читалась готовность к обороне.

Лили, чувствуя, как подкашиваются ноги, опустилась на край дивана напротив. Пламя камина отбрасывало на его лицо тревожные тени.

— О Джеймсе, — выдохнула она.

— И что же ты хочешь узнать? — его тон был нарочито легким, но взгляд — стальным.

— Послушай, тогда в поезде… разговор не получился. — Лили попыталась сделать голос мягким и умиротворяющим. — Я просто хочу, чтобы ты не кричал, а нормально поговорил со мной. Объясни мне.

Сириус молчал, лишь внимательно и выжидающе изучал ее лицо, и это молчание давило сильнее любых упреков.

— Итак, — она сглотнула, пробираясь сквозь паутину собственных сомнений. — Я просто хочу знать, из-за чего Джеймс так изменился? Что с ним случилось?

— Есть несколько причин, — отрезал он, и его глаза сузились.

Лили невольно наклонилась вперед, всем существом вопрошая его.

— И они прекрасно тебе известны, — закончил он, и в его голосе прозвучала ледяная презрительность.

— Послушай, не знаю, с чего ты так решил, но мне не известна ни одна из них! — в голосе Лили зазвенела отчаянная мольба. — Единственное, что я могу предположить, так это то, что он такой из-за этих писем…

— Я тебе уже все сказал, — Сириус резко поднялся, его взгляд скользнул куда-то за ее спину, где, судя по всему, появился Джеймс.

— Нет, подожди! — она вскочила, заслонив ему дорогу. — Значит, из-за писем? Из-за того, что я на них не отвечала, да? Из-за этого он теперь такой?

Ее настойчивость, наконец, сорвала с него все предохранители. Он шагнул к ней, и его лицо исказила гримаса ярости.

— Послушай, Лили Эванс, Сохатый писал тебе почти все лето, а ты оказалась настолько бессердечна, что не соизволила ответить ни на одно из них!

— Бродяга, хватит! — Джеймс резко встал между ними, его лицо было бледным и напряженным. Он уперся ладонью в грудь Сириуса, оттесняя его назад.

— Ты не вправе называть меня так, Блэк! — крикнула Лили, дрожа от несправедливости и гнева. Слезы подступили к горлу, делая голос срывающимся. — После того, как Джеймс прислал мне то письмо, которое два дня гонялось за мной по дому, я… я не вскрыла ни одно из последующих! Я даже не знаю, о чем ты говоришь! Я понятия не имею об их содержимом!

В наступившей тишине было слышно лишь потрескивание поленьев в камине.

— Эванс, ты хоть слышишь, что говоришь? — Сириус произнес это почти шепотом, но от его спокойного ужаса стало еще страшнее. Казалось, он сейчас взорвется. — Я-то думал, что ты просто не отвечаешь. А ты даже не соизволила вскрыть их?! И после этого ты говоришь, что ты не бессердечная?

— Сириус, идем, успокойся! — Джеймс с силой потянул его за рукав, его голос был жестким, но в глазах читалась мука.

— Но Сохатый…

— Да пойми ты! — голос Поттера внезапно сорвался, в нем прозвучала неподдельная агония. — Я писал ей в августе, потому что догадывался, что она не станет их читать! Мне нужно было кому-то написать, но я не хотел получать ничего в ответ, потому что не хотел, чтобы меня жалели! В начале лета, да, я себе места не находил от того, что она не отвечает, но потом… потом все изменилось!

— Джеймс, — тихо, растерянно прошептала Лили. — Почему ты так говоришь? Что изменилось?

— Мерлин, Сохатый, я больше не могу! — внезапно выкрикнул Сириус, вырываясь из его хватки. Его лицо искажала боль за друга. — Скажи ей, пусть знает! Или скажу я!

Джеймс замер на мгновение, будто собираясь с силами, а затем медленно, очень медленно повернулся к Лили. Он глубоко вздохнул, и в этом вздохе слышалось сопротивление целого мира. Он посмотрел на нее, и в его карих глазах, всегда таких насмешливых и живых, она впервые увидела не браваду и не притворство, а бездонную, детскую, неприкрытую боль.

— Я потерял родителей, Лили, — его голос сорвался, стал тихим, хрупким, словно тонкое стекло, готовое разбиться о каменный пол. — Этим летом… их не стало.

Слова повисли в воздухе, а затем обрушились на Лили с весом гири. «Умерли мои родители». Звуки гостиной — смех, треск поленьев в камине — на мгновение исчезли, поглощенные оглушительной тишиной, что воцарилась в ее голове. Ноги стали ватными, а в кончиках пальцев забегали мурашки. Она замерла, ощущая, как мир сузился до бледного лица Джеймса и звонкого, как удар стекла, звука его голоса.

— Лили, прости, я не хотел… — начал он, но она уже отшатнулась, как от открытого огня.

Через мгновение она была за дверью своей спальни. Спина с глухим стуком ударилась о дерево, и девушка медленно сползла на пол, поджав колени к подбородку. Дыхание перехватило, в ушах зазвенело. Слёзы пришли не сразу — сначала пришло полное, леденящее онемение, а потом они хлынули так внезапно и бурно, что она буквально захлебнулась ими. Горько-солёный привкус на губах казался справедливой карой за её собственное, внезапно открывшееся ей бессердечие.

«Он писал... а я... я даже не вскрыла...» Обрывки фраз Сириуса и Джеймса бились в висках, как молотки. Лили зажмурилась, но вместо тьмы увидела бледное, исхудавшее лицо Джеймса в поезде, его слезы во сне. Она ненавидела себя. Ненавидела ту самодовольную дуру, которая решила, что его письма — это очередная глупая шутка.

— Если сможешь... прости меня… — выдохнула она в пустоту тёмной комнаты, и голос сорвался в бессильный шёпот.

Дверь с тихим скрипком приоткрылась.

— Ну как ты? — Викки присела на корточки рядом, её голос был тихим и осторожным, словно она боялась спугнуть. — Мне Сириус всё рассказал…

— Всё ужасно... — выдавила Лили, чувствуя, как новая, едкая волна слёз подступает к горлу. — Я... я всё испортила...

— Дорогая, он не винит тебя. Нисколько.

— Мерлин, Викки, да я сама себя виню! — она с силой провела ладонями по мокрому от слёз лицу. — Он был один, а я... я даже пары строчек не нашла для него!

Часы в гостиной пробили половину второго, когда Лили, наконец, вышла из спальни. В её руках была пачка писем — тех самых, запечатанных, что она так и не открыла. Она должна была это сделать сейчас. Должна была, хоть и с чудовищным опозданием, попытаться разделить с ним эту боль.

"Здравствуй, Лили.

Даже не знаю, что написать дальше...Сложно вести переписку, когда собеседник не отвечает на твои письма... Но, тем не менее, я чувствую, что мне нужно написать кому-нибудь о том, что происходит, иначе я сойду с ума. И раз уж ты не отвечаешь мне, то хотя бы послушаешь, как тот доктор у магглов, который выслушивает чужие проблемы. А можешь просто выкинуть это письмо, если захочешь, я не обижусь, но прошу, если ты читаешь это, напиши хотя бы несколько слов, что с тобой все хорошо.

Потому что, знаешь, Лили, когда я писал тебе в начале лета, а ты не отвечала, я ведь сходил с ума от неизвестности. Война набирает обороты, а от тебя не было ни одной строчки, я места себе не находил. Я отправил тебе то заколдованное письмо в надежде, что получу от тебя хотя бы письмо с гневной тирадой а-ля «Поттер, ты идиот!», но не получил даже этого. Я боялся даже думать о том, что с тобой могло что-нибудь произойти, потому что, хотя Ежедневный пророк и сообщает о последних нападениях на маггловские районы, он все равно не выдает всей правды, иначе люди бы ударились в жуткую панику. Я боялся даже на секунду представить, что потерял тебя, ровно как до безумия боялся потерять своих родителей или лучших друзей...

Лили сглотнула комок в горле, ее пальцы непроизвольно сжали край пергамента, помяв его. Она представляла его сидящим в пустом доме и лихорадочно строчащим эти строки в полной темноте, кромешной тишине, нарушаемой лишь тиканьем часов.

...Но, то, чего я больше всего боялся, то и случилось. На прошлой неделе умерли мои родители. Не от нападения или сражения, нет. Они подхватили магическую болезнь и умирали один за другим, прямо у меня на глазах, и я чувствую, что часть меня умерла вместе с ними. Прошла всего лишь неделя, но для меня это время кажется вечностью. Пройдет еще больше, когда ты прочитаешь это, а может быть, эта минута так никогда не настанет. Сириус и Римус поддерживают меня, но я чувствую, что прежним я уже никогда не стану. После подобных ситуаций люди редко возвращаются к прежнему образу жизни.

Знаешь, мне не хватает тебя. Даже когда вспоминаю, что большую часть времени ты ругалась и кричала на меня, мне все равно не хватает тебя. Мне не хватает того времени, когда в конце прошлого года, мы вдруг начали общаться, даже неплохо общаться. Но теперь ты, очевидно, злишься на меня за то письмо, и не отвечаешь, а я скучаю по времени, когда мы с тобой сидели и просто разговаривали. Представляю, что ты подумаешь обо мне, если прочтешь это… "Что он несет?.."

А сейчас все изменилось... Все в округ говорят, что все будет хорошо, надо лишь потерпеть. Но терпеть — это ужасно тяжело.

Прости, что вывалил на тебя все это, ты не обязана была читать все, что я тут понаписал. Возможно, ты и не стала. Но я чувствую, что мне стало немного легче.

Джеймс.»

Лили напряженно сдвинула брови и, оторвавшись от чтения, подняла покрасневшие глаза. Она прикусила губу, к горлу подкатывал комок, а совесть терзала душу. Девушка даже засомневалась, стоит ли вскрывать оставшиеся письма, однако она твердо решила идти до конца. Второе письмо было отправлено спустя две недели и было несколько короче предыдущего.

«Здравствуй, Лили.

А вот и мое очередное письмо… Зачем? Не знаю…Я просто пишу, чтобы мне было легче… Судя по всему, ты не прочла мое предыдущее письмо. Что ж, значит, не прочтешь и это. Может быть, это даже и к лучшему. Мне написала Викки, сказала, что ты пишешь ей, а значит с тобой все хорошо, так что теперь я спокоен…

Знаешь, меня постоянно мучает бессонница, я мало ем, а Сириус говорит, что такими темпами я стану похож на инфернала. Забавно, я ведь уже похож на него… Я много думал о том, что мне делать дальше, как жить, ведь теперь после смерти родителей моя жизнь перевернулась с ног на голову. Я остался один, ведь Бродяга не будет жить со мной до старости, да я и сам не хочу, чтобы, стараясь поддержать меня, он жертвовал своей жизнью. Он тоже тяжело переносит смерть моих родителей, ведь, по сути, они заменили ему их, когда он приезжал к нам на каникулы, и тепло приняли его, когда он сбежал из дома. Знаешь, Лили, он злится на тебя за то, что ты не отвечаешь, говорит, что ты могла бы написать хотя бы пару строк, но я не хочу, чтобы ты писала о том, что тебе жаль. Я не хочу, чтобы меня жалели, ведь мне не 10 лет. А ведь еще совсем недавно, моя жизнь не была наполнена той болью утраты, которую я чувствую сейчас. Я словно тону в океане боли, а тяжелый камень отчаяния на шее затягивает меня все глубже и глубже. Я ведь не слабак, я гриффиндорец в конце концов, но, я чувствую, что у меня скоро не останется сил, чтобы выбраться из этого океана на воздух. Моя жизнь была наполнена светом и теплом, пока рядом со мной были мои родители…Но они ушли…а я продолжаю существовать, утешая себя лишь воспоминаниями о былом счастье…Тебе жаль меня? Нет…не надо…Я перечитал написанное и сделал вывод, что стал похож на сентиментальную девушку. И откуда у меня в обороте столько метафор?

Джеймс.»

Лили стало трудно дышать, а по ее щекам снова потекли слезы. Она обхватила руками голову, пытаясь не дать сознанию разорваться от острого чувства раскаяния, которое с каждой следующей строчкой было все сильнее и сильнее.

Она уже тянулась к третьему письму, когда его вырвали у нее из рук. — Акцио! — Джеймс стоял на лестнице, сжав в руке конверт. Лицо его было бледным от ярости и чего-то еще, похожего на стыд. — Лили, зачем? — его голос дрогнул. — Зачем ты это читаешь?

Она не ответила. Просто смотрела на него, и по ее щекам снова потекли слезы.

— Ты... ты плачешь? — его гнев мгновенно испарился, сменившись полной растерянностью. Он сделал неуверенный шаг вперёд. — Из-за меня?

— Джеймс... — ее голос сорвался. — Прости меня! Прости! — она бросилась к нему, ища опоры, и он, ошеломленный, поймал ее, чувствуя, как ее тело сотрясают рыдания. — Я такая эгоистка... такая слепая...

— Тихо, Лили, тихо... — он гладил ее по спине, и в его сердце, привыкшем за последние месяцы лишь к боли, шевельнулось что-то тёплое и давно забытое. — Все хорошо. Я же сказал, я не злюсь. Он осторожно высвободился из объятий и достал из внутреннего кармана мантии маленький стеклянный флакон с фиолетовой жидкостью.

— Выпей. Это успокоительное.

— Ты... ты его принимаешь? — всхлипнула девушка, смотря на флакон широкими, влажными глазами.

— Иногда, — Джеймс горько усмехнулся, и в этой усмешке была целая бездна усталости. — А ты думала, как я ещё держусь? Выпей.

Она послушно сделала маленький глоток, чувствуя, как по её жилам разливается ледяная, но умиротворяющая волна.

— Я это заберу. А ты иди спать. Хватит себя мучить. — Джеймс бережно собрал разбросанные письма.

— Не уходи! — она схватила его за рукав. — Побудь со мной. Поговори со мной.

Он сдался, с лёгким вздохом опускаясь рядом на диван.

— О чём?

— О чём угодно... — она глубоко вздохнула, обретая решимость, и подняла на него глаза. -Джеймс... я понимаю, что я поздновато это поняла, но я хочу стать твоим другом. Позволь мне быть рядом.

Он смотрел на неё, пытаясь найти в её зелёных, всё ещё влажных глазах следы жалости или долга. Но видел лишь искреннее, выстраданное раскаяние и... что-то ещё, ещё не названное, но заставлявшее его сердце биться чаще.

— Ты бы предложила это, если бы... ничего не случилось? — тихо, почти неслышно спросил он.

Она не стала лгать. Задумалась на секунду, перебирая в памяти их разговоры в конце шестого курса, его упрямую попытку стать лучше.

— Да, — ответила она твердо. — Предложила бы. Мне не хватает прежнего Джеймса. Позволь мне помочь ему вернуться.

Он смотрел на нее, и в его глазах что-то надломилось — лед отчаяния, сковавший его все лето.

— Спасибо, — прошептал он, и его объятие было крепким и безмерно благодарным. — Тогда... до завтра?

— До завтра, Джеймс, — они вместе поднялись по лестнице, а затем разошлись по спальням.

Эванс облегченно выдохнула, с ее души словно свалился огромный камень. Она была уверенна, что с завтрашнего дня все будет по-другому. Девушка чувствовала, что именно она должна помочь Джеймсу переступить через все плохое, и стать прежним. Таким, каким она запомнила его в конце шестого курса. Веселым и жизнерадостным. И она поможет. Обязательно поможет.

Впервые за долгие недели в груди Джеймса шевельнулось что-то, отдаленно напоминающее счастье. Оно было хрупким, но настоящим. Конечно, он понимал, чем, даже не смотря на ее слова, было вызвано предложение Лили. Однако, как бы то ни было, он просто не мог ей отказать, потому что, дороже этой девушки, у него больше никого не было, и потом, он ведь так долго об этом мечтал. Впервые за долгое время, светлый образ Лили смог затмить все его мрачные мысли, и парню удалось спокойно уснуть. Он будет стараться стать прежним, таким, каким его хочет видеть она. Завтра будет первый день его новой жизни.

* * *

5 курс.

Большой зал гудел от голосов и смеха. Викки, размахивая ложкой для пудинга, с жаром доказывала Джеймсу, что испанские заклинания на метлах куда эффективнее британских. Сириус, сидевший напротив, поддакивал ей, его обычная насмешливая ухмылка не сходила с лица. Он поймал ее взгляд и подмигнул, и Викки, не сбавляя темпа речи, ухмыльнулась в ответ. Все было как всегда — легко, весело и по-дружески.

Именно это «по-дружески» было для Викки незыблемой истиной. Она видела Сириуса с другими девушками. Помнила, как он месяц ходил под ручку с Анитой Лэнг, а она, Викки, только радовалась за него и даже помогала советами, какой подарок выбрать на день рождения. Помнила, как он флиртовал с официанткой в «Трех метлах», а она с Лили тут же начала его дразнить. Никаких странных чувств. Никакого дискомфорта. Просто ее друг, Сириус, который, как и все, иногда встречается с кем-то.

— Ладно, мне надо вернуть книгу Флитвику до конца ужина, а то он мне уши оторвет, — объявила она, вставая. — Не скучайте.

— Постараемся, — Сириус бросил в ее сторону виноградину, которую она ловко поймала.

Викки быстрым шагом пересекла зал и, вернувшись через пару минут, привычно искала взглядом свою компанию. Взгляд скользнул по гриффиндорскому столу, потом по соседним... и остановился.

Сириус стоял у высокого готического окна, залитый закатным светом. И рядом с ним, как навязчивая нота в слаженной мелодии, была Эмма Вэнс из Когтеврана.

Викки нахмурилась. Она видела, как Эмма крутится вокруг Сириуса последние недели. Видела эти слишком долгие взгляды, эти «случайные» встречи в библиотеке. И снова — ничего. Легкое раздражение, как на надоедливую муху, не больше. Она даже собиралась позвать его, чтобы спасти от этой осады. Но в этот раз что-то было не так.

Эмма говорила что-то, запрокинув голову, и ее смех, слишком громкий и сладкий, резанул слух. Затем она положила руку на отворот его мантии. Не случайное касание, а уверенное, владельческое.

И Сириус... Сириус не отшатнулся с своей обычной небрежной шуткой. Не смахнул ее руку. Он стоял, слушая, и на его лице играла та самая, чуть ленивая, но заинтересованная улыбка. Та самая, которая обычно появлялась, когда он был чем-то искренне увлечен. Он что-то ответил, и Эмма закатила глаза, сделав вид, что шлепает его по руке, но ее пальцы так и не разжались.

И вот тогда это случилось.

Не просто раздражение. Не просто желание помочь другу. Что-то внутри Викки сжалось в тугой, болезненный и горячий комок. Какая-то темная, уродливая волна поднялась из самой глубины, сдавила горло и заставила сердце биться с неприятной, колющей частотой. Ей вдруг с невероятной силой захотелось подойти, резко отдернуть эту руку и встать между ними. Не как друг, спасающий товарища от назойливой поклонницы. А как... как кто-то другой.

В этот миг в ее сознании что-то щелкнуло. Словно последний пазл встал на место, открывая картину, которую она отказывалась видеть.

Почему сейчас? Почему именно с ней? Потому что это была не просто очередная девушка. Это была претендентка. Наглая, уверенная в себе и, что самое главное, — получающая ответ. И этот ответ — его улыбка, его внимание, его позволение прикасаться к себе — вдруг показался Викки личной потерей. Ее взгляд упал на его расслабленную позу, на его улыбку, и ее пронзила мысль, острая и безжалостная: «Я не хочу, чтобы он так смотрел на кого-то другого. Я не хочу, чтобы он так улыбался кому-то другому».

Это была не дружба. Это было что-то гораздо более простое и гораздо более сложное. Это была ревность. Настоящая, горькая, пожирающая изнутри.

Она резко развернулась и пошла прочь, назад к гриффиндорскому столу, чувствуя, как горит лицо. Пудинг казался безвкусным, а смех Джеймса — каким-то далеким и ненужным. Через несколько минут Сириус вернулся, плюхнулся на скамью рядом и ткнул вилкой в ее нетронутый десерт.

— Что случилось? Ты вся какая-то бледная.

Она подняла на него глаза. Он смотрел на нее с легкой насмешкой, но в глубине его взгляда читалась привычная забота друга. Того самого друга, с которым она делила все, кроме этого нового, пугающего чувства.

— Отстань, Блэк, — сказала она, и голос прозвучал чуть резче, чем она планировала. — Просто... не в настроении.

Он удивленно приподнял бровь, но не стал допытываться. А Викки смотрела в свою тарелку и понимала: все изменилось. Навсегда. Теперь он для нее был не просто Сириус. Он был парнем, к которому она только что приревновала другую. И от этого осознания у нее перехватывало дыхание.

* * *

7 курс.

На следующий день Лили проснулась с непривычным чувством безмятежной легкости, будто с плеч свалилась тяжкая ноша. Она лениво потянулась, улыбаясь последним обрывкам снов, и лишь потом дотянулась до будильника. От увиденного улыбка мгновенно исчезла: до конца завтрака оставалось всего пятнадцать минут, а она все еще лежала в постели. Несколько секунд ушло на то, чтобы осознать — это не кошмарный сон, а жестокая реальность. Она опаздывала.

— Девочки, просыпайтесь, мы проспали! — воскликнула Лили, срываясь с кровати и резко отдергивая полог соседней кровати.

Но там никого не было. Одеяло было аккуратно застелено, а на прикроватной тумбочке царил идеальный порядок.

«Что за шутки?» — промелькнуло в голове, но времени на разгадку не было. Логика подсказывала лишь одно: Викки и остальные ушли на завтрак, так и не удостоив ее будильником. Сжимая в голове планы самой изощренной мести, Эванс наскоро натянула мантию, кое-как заплела волосы и вылетела из спальни.

В коридоре царила звенящая тишина. Прислушавшись у двери в мужскую спальню, Лили не уловила ни звука. Набравшись смелости, она приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Комната на первый взгляд была пуста: незаправленные кровати, разбросанные вещи. Уже собираясь уйти, она заметила на дальней кровати неподвижную фигуру. Джеймс спал, с головой укрывшись одеялом, из-под которого торчали лишь взъерошенные черные волосы.

Обрадовавшись, что она не одна в этой катастрофе, Лили более уверенно вошла в комнату и подошла к его кровати.

— Доброе утро, — тихо сказала она.

Парень заворочался, с трудом вынырнув из-под одеяла. Он прищурился, безуспешно пытаясь сфокусировать сонный взгляд на ее лице.

— Лили? — неуверенно пробормотал он, опираясь скорее на узнавание голоса. Его руки заскользили по тумбочке в поисках очков. Найдя их, он водрузил роговую оправу на нос, и его взгляд прояснился. Легкая улыбка тронула его губы. — Доброе утро. — Он огляделся. — А где все?

— Похоже, ты не единственный, кого не удостоили чести разбудить…

— Не разбудили? — Он поморщился. — Подожди, который час?

— До начала занятий пятнадцать минут, — сообщила Лили с деланным спокойствием.

— ПЯТНАДЦАТЬ?! — Джеймс буквально подскочил на кровати, срывая с себя одеяло. — Я им сейчас устрою… — Он, как ураган, начал рыться в груде разбросанной одежды, отыскивая элементы формы. Затем кинулся к тумбочке и вытащил оттуда небольшое, потертое зеркальце. — Сириус Блэк!

Лили присела на край его кровати, и к ее изумлению, через несколько секунд в зеркале проявилось лицо Сириуса, с набитыми щеками и довольным выражением лица.

— О, профнулся! — с трудом прожевал он, явно наслаждаясь каждым куском.

— Сириус, ты там объедаешься, а меня, я смотрю, на голодный паек подписал? — рявкнул Джеймс в зеркальце, попутно пытаясь одной рукой надеть носки. — И передай Торрес, что ее ждет выговор от Лили! — добавил он, бросая на саму Лили быстрый взгляд.

— Которая злая, как пещерный тролль, когда голодна, — тут же подхватила она, не удержавшись от улыбки, глядя на его суету.

— Вот почему ты ему все время отказывала — он, оказывается, время неправильное выбирал! — засмеялся Сириус, его изображение в зеркале подрагивало.

— Это не смешно, Бродяга…

— А, по-моему, очень… Вон Лунатик тоже сидит, смеется… — он развернул зеркало, и теперь в нем было видно Викки, виновато машущую рукой, и Римуса, который, прикрыв рот рукой, явно старался не расхохотаться.

— Не вплетай меня в вашу с Викки аферу! — протестующе поднял руки Люпин. — Джеймс, не волнуйся, мы возьмем вам с Лили что-нибудь перекусить. Встретимся у выхода к теплицам минут через пять.

Травология и История Магии пролетели как один миг, оставив после себя лишь смутное воспоминание о шелесте страниц и запахе земли. Гораздо большее волнение царило перед Защитой от Темных Искусств. Джеймс и Сириус, наученные горьким опытом, благоразумно устроились на последних рядах. Викки и Лили разместились прямо перед ними, а Римус, поймав на себе многозначительный взгляд Сириуса, с деловым видом пересел за соседний ряд, рядом со старостой Когтеврана.

Внезапно дверь в кабинет распахнулась, и в класс вошла молодая женщина. Ее появление было негромким, но властным. Она легко поднялась на небольшое возвышение у кафедры, обвела аудиторию внимательным, проницательным взглядом и приветливо улыбнулась.

— Добрый день, класс! — ее голос, звонкий и уверенный, прозвучал как колокольчик, заставив последние шепоты затихнуть. — Меня зовут профессор Смайлз, и в этом году я буду вести у вас курс Защиты от Темных Искусств. Поскольку в этом году вам предстоит сдавать ЖАБА, где львиная доля успеха зависит от теоретической части, наши занятия будут разделены на два этапа. Первая половина урока будет посвящена письменным работам для закрепления знаний, а вторая — отработке практических навыков. Вопросы есть? — Ее взгляд, скользнувший по замершим студентам, был настолько красноречив, что даже у самых смелых не возникло и мысли поднять руку. Аудитория ответила молчаливым покачиванием голов.

— Что ж, отлично. Поскольку сегодня наше первое знакомство, мне бы хотелось оценить ваш текущий уровень подготовки. Поэтому предлагаю вам написать небольшую контрольную, — в классе пронесся подавленный стон. — Она довольно простая. Не жду от вас блестящих результатов, но постарайтесь показать себя с лучшей стороны.

— Эта работа на все занятие? — осмелилась спросить Лили, чувствуя, как у нее слегка подрагивают пальцы.

— Нет, мисс… Эванс, если я не ошибаюсь? — профессор Смайлз мельком взглянула в свой список, и Лили кивнула. — Всего на двадцать минут.

— Ну, как она вам? — прошептал Сириус, пока профессор раздавала пергаменты с заданиями.

— Кажется адекватной, — так же тихо ответила Викки, с подозрением разглядывая новую преподавательницу.

— Лили, а ты чего приуныла? — переключился Сириус на Эванс, которая с видом обреченного разглядывала чистейший лист пергамента.

— Сириус, ты же прекрасно знаешь, как я пишу письменные работы по ЗОТИ… — произнесла она и глубоко вздохнула, будто готовясь к казни.

— Да брось, но теперь-то у тебя есть мы! — Сириус подмигнул ей и тут же толкнул локтем Джеймса, который уже вовсю изучал вопросы. — Эй, Сохатый, ты же сечешь в ЗОТИ?

— Еще спрашиваешь! — снисходительно ухмыльнулся Джеймс, ловко выхватив листок из рук друга. — О, легкотня… Тебе ответы сразу сказать или сам помучаешься немного для виду? — их тихий, сдержанный смех прокатился по ряду.

— Ты лучше Лили помогай! — прошипел Сириус.

— Эй, а мне кто поможет? — притворно возмутилась Викки, сцепив руки на груди.

— А тебе, о несчастная, поможет сам Сириус Блэк! — он величественно воздел руку, словно благословляя подданную, отчего компания снова дружно захихикала, пока строгий взгляд профессор Смайлз не заставил их мгновенно смолкнуть и сделать вид, что они увлечены работой.

Ровно через двадцать минут последние работы с легким шелестом приземлились на стол профессора, подхваченные магией.

— Отлично, — профессор Смайлз поднялась, и в ее движениях была скрытая энергия. — А теперь мы сделаем кое-что… интересное. — Она изящно взмахнула палочкой, и стопка пергаментов взлетела в воздух, раздваиваясь и тасуясь, словно колода карт, прежде чем аккуратно разложиться на две ровные кипы. — Я разделила ваши работы и перемешала их. Теперь я буду брать из каждой стопки по одному листку. Те студенты, чьи имена я назову… — она сделала драматическую паузу, наблюдая, как в аудитории повисло напряженное ожидание, — сойдутся в показательной дуэли.

Класс взорвался возбужденным гулом. Глаза студентов загорелись азартом.

— Однако! — ее голос, резкий и металлический, прорезал гомон, заставляя всех замолчать. — Предупреждаю сразу — Без. Крови. Тот, по чьей вине прольется хоть одна капля, получит такое наказание, что о дуэлях вы забудете до самого Рождества. Нам хватает войны за стенами Хогвартса, чтобы устраивать бойню здесь. Но я обязана оценить и ваши практические навыки. Всем все ясно?

В ответ повисла гробовая тишина, более красноречивая, чем любые слова.

— Тогда приступим, — она протянула руку к первой стопке. Гриффиндорцы и Когтевранцы, обмениваясь взглядами, полными смеси страха и предвкушения, нестройно выстроились в два напряженных полукруга, затаив дыхание в ожидании первой пары дуэлянтов.

Первым из друзей вызвали Римуса. Его противником оказался приятель из Когтеврана — обмен приветливыми улыбками и дружеское рукопожатие говорили об отсутствии какого-либо напряжения. Профессор Смайлз огласила их результаты и дала отмашку начать. Их поединок был образцом академического сражения — вежливым, техничным и совершенно лишенным огня. Парни обменивались стандартными разоружениями и щитами, пока профессор не остановила дуэль, удовлетворенно кивнув.

— Благодарю, все достаточно компетентно. Можете вернуться на места.

С каждой новой парой дуэлянтов Лили ощущала, как тревога сжимает ее горло тугой петлей. Она, безусловно, знала теорию и заклинания, но мысль о публичном выступлении, о том, что все увидят ее возможный провал, заставляла сердце биться чаще. Ее ладони стали влажными, и она незаметно вытерла их о мантию.

Тем временем вызвали Сириуса. Тот прошествовал вперед с такой небрежной уверенностью, будто выходил на сцену, а не на дуэль. Его ухмылка говорила сама за себя. Лили почувствовала новый приступ тоски — до такой легкости и артистизма в бою ей было как до луны. Сириус двигался с грацией танцора, уворачиваясь от заклинаний с насмешливым изяществом, при этом швыряя в противника редкие и сложные чары. Неудивительно, что профессор Смайлз, слегка приподняв бровь, наградила Гриффиндор десятью баллами за «виртуозное владение как защитной, так и наступательной магией».

— Нервничаешь? — тихо спросил Джеймс, наблюдая за ее напряженной позой. Один только ее взгляд, полный немого ужаса, был красноречивее любых слов. — Не волнуйся, все получится… — попытался он успокоить, но на лице Лили застыла гримаса скепсиса. — Ты же столько заклинаний выучила!

— Я все забыла от волнения… — выдохнула она, сжимая свою палочку.

Лили в последний раз перед дуэлью обернулась и посмотрела на друзей, ища поддержки. Римус улыбнулся, Сириус игриво подмигнул, а Джеймс и Вики потрясли кулаками, как бы говоря, что мысленно они с ней. Первых несколько минут оказалось достаточно, чтобы Лили поняла, что по уровню владения заклинаниями она явно превосходила соперницу. Краем глаза она заметила, как Джеймс не сводит с нее глаз, в любой момент готовый прийти на помощь в случае необходимости. Это придало девушке еще большую уверенность, и она стала выуживать из памяти все атакующие заклинания, которые только могла вспомнить. Конечно, она не так грациозно уворачивалась от заклятий противницы, однако, по мнению друзей, которые поздравили ее после дуэли, смотрелась весьма достойно. Девушке даже удалось обезоружить соперницу в конце дуэли, за что она удостоилась одобрительной улыбки профессора Смайлз.

Следующим на очереди шел Джеймс, в противники которому достался староста Когтеврана — Майкл Мэйлин, известный своим острым умом и амбициями.

— Должна сказать, ваши письменные работы — лучшие из всех, что я видела сегодня, — объявила Смайлз. — Надеюсь, ваши практические навыки окажутся на столь же высоком уровне. Приступайте.

Первым атаковал когтевранец. Джеймс отразил его заклинание с такой небрежной легкостью, будто отмахивался от назойливой мухи. Отраженный луч впился в стопку книг у дальней стены, подняв облачко пыли. Аудитория замерла, завороженная зрелищем. Джеймс колдовал почти невербально, и в этом была своя, особая порода— более эффектная, чем показная бравада Сириуса. Он почти не двигался с места, молча парируя атаки Мэйлина с холодной, безжалостной эффективностью. Однако староста Когтеврана не собирался сдаваться — его напор был яростен и точен. Ближе к концу Джеймсу пришлось напрячься: одно из заклинаний, казалось, даже задело его, сорвав край мантии. Но это был лишь момент, выжидание для единственной, решающей контратаки, которая отбросила Майкла на пол.

— Браво, мистер Поттер! — воскликнула Смайлз, и в ее голосе впервые прозвучал неподдельный восторг. — Двадцать очков Гриффиндору! Это была восхитительная дуэль! Благодарю и вас, мистер Мэйлин, — добавила она, — десять очков Когтеврану.

Джеймс вернулся к друзьям, принимая поздравления.

— Ты был великолепен, Сохатый! — Сириус хлопнул его по плечу. — Даже Лили на тебя с открытым ртом смотрела!

— Это потому, что он действительно эффектно сражался! — парировала Викки, но ее уже вызывали в центр.

Противницей ей с самодовольной ухмылкой вышла Беатрис Лоренс — еще одна испанка и бывшая пассия Сириуса. Напряжение между девушками нависло в воздухе, густым и тяжелым, словно перед грозой.

— Мерлин… — мрачно проворчал Сириус.

— Что такое? — встревоженно спросила Лили.

— Беатрис была моей девушкой на пятом курсе. Она свято верит, что я бросил ее из-за Викки, хотя понятия не имею, откуда она это выдумала. Вообще удивительно, как она попала в Когтевран — ее настоящее место среди змей…

— Bueno, hola, Викки... — сладким, ядовитым голосом протянула Беа. — ¿Aún no puedes arrastrar a Sirius a tu cama? — она ядовито кивнула в сторону нахмурившегося Блэка.

— No uso tus métodos... — холодно парировала Викки, и на её губах расцвела хищная улыбка. — Quizás él necesita algo más que sexo... por algo se alejaron de ti.

— ¡Serpiente! — взвизгнула Беатрис и ринулась в атаку.

Девушки сражались с ожесточением, далеким от академических стандартов. Их дуэль длилась несколько минут, пока Викки не подвесила соперницу вверх ногами. В классе, включая некоторых когтевранцев, прокатился сдержанный смешок — надменную Беатрис любили немногие. Воспользовавшись моментом, Викки резким движением отправила противницу на пол. Дуэль была окончена.

— Превосходно, мисс Торрес! Я награжу Гриффиндор еще десятью баллами!

Радостные возгласы друзей потонули в шипении Беатрис, чье лицо исказилось от бессильной ярости. Пока профессор Смайлз отвернулась, Лоренс, не помня себя от гнева, сделала резкое, почти незаметное движение палочкой, целясь в спину уходящей Викки.

Сириус, стоявший к Беатрис боком, уловил это коварное движение краем глаза. Мозг отключился, уступив место инстинкту. Он не кричал, не думал — его тело среагировало само. Рывок вперед, резкий разворот, и он уже был живым щитом между Викки и предательским заклятием.

Раздался странный, приглушенный хлопок, будто резанули по плотной ткани. Сириус вздрогнул всем телом, его глаза на мгновение расширились от шока, а на его мантии, на левом плече, проступило маленькое алое пятнышко, которое с пугающей скоростью начало растекаться по ткани.

— Ай... — успел он прохрипеть, глядя в ее испуганные глаза, полные ужаса и непонимания. Затем его колени подкосились, и он тяжело, безжизненно рухнул на холодный каменный пол.

— СИРИУС!

Ее крик, полный абсолютного, животного ужаса, разорвал тишину. Викки рухнула на колени рядом с ним, ее руки тут же залила алая, теплая кровь, сочащаяся сквозь темную ткань. Хаос вокруг — гневные крики профессора, накладывающего заклятья, испуганные возгласы однокурсников, общий гул нарастающей паники — всё это пропало, слилось в один сплошной, оглушительный фон, не имеющий значения. Весь мир сжался до двух точек: его бледного, искажённого гримасой боли лица и ужасающей раны на его груди. И она всем существом, каждой клеткой чувствовала давящую, раскалённую вину, что разъедала её изнутри, жгучим комком застряв в горле.

Все события данной главы относятся к 6-му курсу

Последний луч закатного солнца, похожий на растопленное золото, умирал на алом полотне гриффиндорского гобелена. Викки Торрес замерла у окна в девичьей башне, прижав ладонь к холодному стеклу. За ним раскинулись окрестности Хогвартса, но Викки не видела пейзажа. Она видела лишь отражение собственного лица — смугловатого, с темными, почти черными глазами и непослушными волосами, которые она, наконец-то, собиралась уложить в элегантную прическу.

Завтра. Самое волшебное слово в ее личном словаре.

Завтра ей исполнится семнадцать. Но это было не главное. Главное было в том, что завтра она перестанет быть просто Викки — однокурсницей, гриффиндоркой, одной из команды.

Завтра она станет Викки. Девушкой.

План созрел у нее еще летом, когда она перебирала старые журналы «Женские чары». Ее взгляд упал на рекламу духов «Лунный свет» — томный, сложный аромат с нотками жасмина, амбры и чего-то неуловимого, ночного. И в тот момент, глядя на изображение утонченной волшебницы в струящемся платье цвета полночного неба, Викки поняла: хватит.

Хватит прятаться за джинсами и растянутыми свитерами. Хватит отшучиваться, когда Лили Эванс пыталась научить ее простейшим заклинаниям для укладки волос. Хватит быть «своим парнем» в компании. Особенно в компании Сириуса. Мысль о нем заставила ее сердце сделать сальто, от которого перехватило дыхание. Сириус Блэк. Ее тихая, мучительная, всепоглощающая катастрофа.

Но завтра все изменится. Она наденет то самое платье, купленное в «Мадам Малкин» с Лили. Платье глубокого винного оттенка, которое, как шептало ей зеркало в примерочной, делало ее глаза еще темнее, а кожу — теплее. Она нанесет те самые духи. Сделает макияж и предстанет перед ним. Не как бойкая Викки, а как девушка. Загадочная, утонченная, незнакомая.

Он должен будет заметить. Он просто не сможет не заметить.

Субботнее утро 15 ноября началось с того, что солнце, будто зная о ее планах, устроило настоящее представление, залив спальню потоками жидкого янтаря. Девушка проснулась с ощущением бабочек, бьющихся под ребрами. Сегодня. День рождения.

Лили, уже одетая в свою школьную мантию, обернулась к ней с улыбкой.

— С днем рождения, Викки! — прошептала она. — Чувствуешь себя по-другому? — Пока нет, — честно ответила Викки, садясь. — Но к вечеру обещаю измениться до неузнаваемости. — О, я в этом не сомневаюсь, — глаза Лили блеснули. — Он не устоит. Ни один мужчина в здравом уме не устоит. Она не назвала имени, но в нем не было нужды. Обе прекрасно знали, о ком шла речь.

В Большом зале царила привычная, уютная какофония. Викки подошла к гриффиндорскому столу, и ее взгляд снова, более настойчиво, заскользил по знакомым лицам.

Джеймс что-то оживленно рассказывал Римусу. Лили, подойдя следом, села рядом с Алисой. Но Сириуса не было. Разочарование на этот раз было густым и тягучим, как патока.

— Эй, именинница! — Джеймс заметил ее и широко улыбнулся. — Подходи, садись! С днем рождения!

Она подошла, машинально улыбнулась в ответ и опустилась на скамью напротив.

— Спасибо, Сохатый.

— Готовься, вечером будет жарко, — подмигнул он. — Мы кое-что замутили.

Обычно такие слова зажигали в ней азарт. Но сейчас она лишь кивнула. — А где... — она запнулась, не желая выдать себя. — Где Сириус? Обычно он первый уминает всю яичницу.

Джеймс фыркнул, намазывая масло на тост.

— Бродяга? А кто его знает. Вчера вечером после ужина прихорашивался перед зеркалом в гостиной минут двадцать. Сказал, что у него свидание.

Слово «свидание» прозвучало для Викки как удар разрядом Петрификуса. Она почувствовала, как кровь отливает от лица.

— Свидание? — ее собственный голос показался ей доносящимся издалека. — С кем?

— А, не сказал, — Джеймс откусил тост и пожал плечами. — Знаешь его. Любит произвести эффект. Ушел часов в десять, сказал, что может заночевать в Выручай-комнате, если все сложится. Значит, до сих пор не вернулся.

«Если все сложится». Эти слова вонзились в нее отточенными лезвиями. Она представила его — улыбающегося, неотразимого, склонившегося над какой-то незнакомой девушкой. Его рука на ее талии. Его смех. Его поцелуй...

Боль была настолько острой и физической, что ей захотелось согнуться пополам. — Я... я не голодна, — прошептала она, вставая. Ее ноги были ватными. — Мне надо... в библиотеку.

Не глядя на озадаченные лица друзей, она вышла из-за стола и почти побежала прочь.

* * *

Когда вечером она вернулась в гостиную Гриффиндора, комнату уже украшали к вечеринке. Разноцветные гирлянды висели между балок, а над камином висел плакат: «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, ВИККИ!». Кто-то наколдовал маленькие искрящиеся звездочки, которые медленно кружились под потолком.

Спуск в гостиную был похож на выход на сцену. Когда Викки появились, на несколько секунд воцарилась тишина, а потом раздались восхищенные возгласы.

— Викки, ты выглядишь потрясающе! — воскликнул Римус.

Её мгновенно окружил весёлый, шумный круг друзей. Со всех сторон сыпались поздравления, в воздухе звенели бокалы, столы ломились от угощений. Мощные аккорды музыки заполнили гостиную, заставляя вибрировать самые старые портреты на стенах. Сам воздух, казалось, дрожал от всеобщего смеха и беззаботного веселья.

И Викки старалась. Она растягивала губы в улыбке, кивала, говорила «спасибо» и даже позволила закружить себя в танце. Но её взгляд, словно предательский компас, сбитый с толку, снова и снова упрямо возвращался к тёмному проёму входной двери.

Его не было.

Прошёл час. Затем второй.

Вечеринка набирала обороты, громогласная и яркая, а Викки незаметно отступила в тень. Она сидела в одиночестве на диване у камина, сжимая в ладони неосушенный бокал, и чувствовала, как её роскошное, когда-то восхитительное платье медленно превращается в самую дорогую и абсолютно бесполезную тюремную униформу.

Мысли ее метались. Может, он не придет? Может, его свидание переросло во что-то большее? К ее горю постепенно начала подмешиваться горечь. И злость.

Десять часов. Одиннадцать. Полночь.

Где-то в замке пробили куранты, возвещая конец дня. 15 ноября закончилось. Ее день рождения ушел в небытие, так и не подарив ей самого главного.

Викки почувствовала, как что-то внутри нее окончательно ломается. Острая боль уступила место тупой, тяжелой пустоте. Гости начали расходиться, в гостиной остались лишь самые стойкие. Джеймс выглядел растерянным и злым, Лили и Римус прибирали остатки вечеринки. Комната, еще несколько часов назад полная жизни, теперь выглядела опустошенной. Воздух был пропитан запахом сладостей и несбывшихся ожиданий.

И вот, когда Викки уже собралась с силами, чтобы подняться и уйти в спальню, чтобы наконец расплакаться в одиночестве, портрет скрипнул — в гостиную вошел Сириус Блэк.

Он выглядел помятым. Его обычно безупречные волосы были слегка растрепаны, мантия наброшена на одно плечо, галстук ослаблен. На его лице играла легкая, самодовольная улыбка человека, хорошо проведшего время. Он вошел с размахом, как хозяин, возвращающийся в свои владения.

— Всем привет! — прокричал он, срывая с себя мантию и бросая ее на ближайший стул. Его взгляд скользнул по Джеймсу, Римусу, Лили, и наконец упал на Викки. Он на секунду задержался на ней, в его глазах мелькнуло что-то похожее на удивление, но он тут же отвлекся, осматривая украшенную комнату.

— В честь чего, собственно, банкет? — весело спросил Сириус, подходя к столу и наливая себе что-то. — Поттер смог добиться расположения Эванс?

Он повернулся к ним с кружкой в руке, и его взгляд наконец-то поднялся и встретился с плакатом над камином. «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, ВИККИ!»

Сириус замер. Улыбка, еще секунду назад сиявшая самодовольством, застыла и медленно поползла вниз, как маска, сброшенная ударом. Его серые глаза, обычно такие живые и насмешливые, расширились, наполняясь не пониманием, а настоящим, животным ужасом.

— Нет… — вырвалось у него не шепотом, а скорее выдохом, в котором слышался хруст ломающихся оправданий. — Не может быть…

Его взгляд снова, уже с паникой, нашел Викки. Он смотрел на ее платье, на прическу, на весь ее преображенный, вечерний облик. И Викки увидела, как в его глазах вспыхивает осознание его чудовищной ошибки.

— Сегодня? — прошептал он, обращаясь больше к самому себе, чем к ней. — Уже 16-е?

-Ты вообще в календарь смотрел, гений? — с мрачным лицом спросил Джеймс.

Римус тихо вздохнул и потянул за руку друга.

— Пошли, Сохатый. Нам тут нечего делать.

Джеймс с минуту постоял, глядя на своего лучшего друга с таким разочарованием, что Сириус, казалось, съежился под этим взглядом.

— Ладно. Разбирайтесь сами, — бросил он и, взяв Лили под руку, направился к лестнице, ведущей в спальни. Девушка на прощание кинула Сириусу уничтожающий взгляд, словно желая испепелить его.

Викки сидела, не двигаясь. Она наблюдала за ним, за его виноватой позой, за тем, как он не решается поднять на нее глаза. Вся ее боль, все разочарование, вся пустота внезапно сконцентрировались в одном-единственном, жгучем вопросе. Вопросе, который был важнее всех «почему» и «как». Она медленно поднялась с дивана.

— Ну что, Бродяга, — ее голос прозвучал на удивление ровно и холодно. — Как прошло свидание?

Он вздрогнул и поднял глаза. Это был удар ниже пояса. Точный и беспощадный. Сириус побледнел. Он искал в ее глазах насмешку, гнев, слезы — но видел лишь ледяное, отстраненное спокойствие. Это было страшнее любого крика.

— Викки, слушай, я… это ужасное недоразумение… Я перепутал даты, клянусь Мерлином…- в его взгляде была паника, раскаяние, отчаянная попытка найти оправдание.

— Как. Прошло. Свидание? — повторила она, разделяя слова, вкладывая в каждый слог всю накопившуюся за день боль.

Сириус снова опустил взгляд. Его плечи, всегда такие гордые и прямые, ссутулились под невидимой тяжестью. Он понял — лгать бесполезно. От него ждут только правды, какой бы горькой она ни была.

— Нормально, — прошептал он, почти неслышно, и это слово повисло в воздухе между ними: маленькое, убогое, ничего не значащее. Одно это слово перечеркивало все.

И вот тогда лед внутри Викки треснул. Вся сдержанность, вся вымученная холодность испарились, уступив место ослепляющей, яростной волне горя и унижения. Она видела его виноватое лицо, слышала это жалкое «нормально» и понимала — это все, чего она заслужила. Все, что он мог ей дать.

Викки не думала. Она действовала на чистом, животном порыве. Ее ладонь со звонким, сухим хлопком, похожим на выстрел, обожгла его щеку. Парень отшатнулся, схватившись за лицо, не веря случившемуся. В его широко раскрытых глазах читался шок.

— С днем рождения, меня, Сириус, — ее голос дрогнул, выдавая всю глубину боли, которую она пыталась скрыть за холодной маской. Больше она не сказала ни слова, уходя прочь, не оглядываясь, оставляя его одного в опустевшей гостиной, с горящей щекой и, возможно, с первым в его жизни проблеском настоящего, горького раскаяния.

Сириус стоял посреди опустевшей гостиной, прижав ладонь к пылающей щеке. Физическая боль была ничтожна по сравнению с тем хаосом, что царил у него внутри. Стыд, жгучий и едкий, поднимался по горлу.

Как он мог? Как он мог забыть день рождения Викки? Не какой-то там случайной знакомой, а Викки Торрес. Своей лучшей подруги. Девушки, которая могла на равных обсудить с ним новую тактику квиддича, которая, не моргнув глазом, покрывала их с Джеймсом проказы перед Филчем, чей смех был таким же неотъемлемым звуком его жизни, как и свист ветра в башнях Хогвартса.

И он променял ее день на «нормальное» свидание с девушкой, чье лицо уже начало расплываться в памяти.

Он опустился в ближайшее кресло, сгорбившись, и запустил пальцы в волосы. В ушах стоял оглушительный грохот его собственной глупости. Он вспомнил ее лицо, когда она спрашивала о свидании. Не злое, не истеричное — опустошенное. И от этого становилось еще больнее.

«Она надела платье», — прошептал он сам себе, и слова прозвучали как приговор. Она старалась и это должен был быть день имени Викки Торрес. А он подарил ей свое отсутствие и жалкое «нормально».

Сириус знал, что завтра будет ад.

И он заслужил каждую его секунду.

* * *

Утро 16 ноября встретило Викки не солнечными лучами, а свинцовой тяжестью во всем теле. Она не спала. Пролежала всю ночь, уставившись в балдахин кровати, пока ее соседки по спальне мирно посапывали вокруг. Слез не было. Они будто выгорели изнутри, оставив после себя сухую, безжизненную пустыню. Стыд за свою вспышку ярости смешался с болью предательства и превратился в одно-единственное желание — не видеть его. Никогда.

В Большом Зале она села на самом краю гриффиндорского стола, подальше от их привычного места. Викки налила себе чай и уставилась в кружку, не видя ее. Ее мир, еще вчера такой яркий и полный надежд, съежился до размеров этой фарфоровой чашки с золотым ободком.

И вот, наконец, появились они. Джеймс вошел первым, его взгляд сразу нашел девушку, и он кивнул ей, его выражение лица было серьезным и понимающим. А за ним, будто в тени, шел Сириус.

Он выглядел ужасно. Темные круги под глазами, волосы, лишенные привычного лоска, мантия накинута как попало. Он не смотрел ни на кого, его взгляд был прикован к полу. Когда они приблизились к столу, Сириус сделал нерешительный шаг в сторону Викки.

— Викки, я… — его голос сорвался, звучал хрипло и неестественно тихо.

Она не подняла на него глаз. Она продолжала смотреть в свой чай, но все ее тело напряглось, как струна.

— Я хочу извиниться, — выдавил он. — Вчера … я повел себя как последний…

— Придурок? — холодно закончила за него Викки, все еще не глядя на него. — Согласна.

Сириус сглотнул. — Да. Придурок. Я перепутал даты. Это непростительно. Я…

— Ты уже сказал, — перебила она, наконец подняв на него глаза. В ее взгляде не было ни злобы, ни обиды. Там была ледяная, непробиваемая стена. — Все ясно. Можешь идти.

Он замер, словно ожидая чего-то большего — крика, слез, хоть какого-то проявления эмоций, которые дали бы ему зацепку. Но там ничего не было. Только лед.

Джеймс тихо вздохнул и тронул Сириуса за локоть. — Давай, Бродяга. Сейчас не время.

Первым уроком была трансфигурация. Блэк сидел сзади Викки и мог видеть ее затылок, ее прямую, неподвижную спину. Она не обернулась ни разу, а он не мог думать ни о чем, кроме звука звонка, отсчитывая минуты. Стоило уроку закончится, Сириус ринулся вперед, перегородив девушке путь к двери.

— Викки, пожалуйста, нам нужно поговорить.

— У нас нет ничего общего для разговоров, Блэк, — отрезала она, пытаясь обойти его.

— Я знаю, что ты злишься! Злись! Кричи на меня! Нашли на меня заклятие! Но не делай вид, что я не существую!

— А разве ты существуешь? — ее голос был ядовитым. — Для меня с той минуты, как ты променял меня на свое «свидание», ты перестал существовать. Убирайся.

Она оттолкнула его плечом и вышла из класса. Джеймс, наблюдавший за этой сценой, покачал головой.

— Я же говорил. Дай ей время.

— Но она смотрит на меня, как на пустое место, Сохатый! — прошипел Сириус. — Как на какую-то грязь на подошве!

— А как, по-твоему, она должна смотреть на лучшего друга, который забыл о ее дне рождения? — спокойно спросил Джеймс. — Как на героя?

На следующий день он нашел ее в дальнем углу зала магии Древней Британии, где они когда-то вместе готовились к экзаменам по истории магии. Она сидела, уткнувшись носом в огромный фолиант, но он видел, что она не читает, а просто смотрит в одну точку.

— Викки, — начал он, садясь напротив нее. Его голос дрожал. — Я не просто так пришел. Я хочу все объяснить. Эта девушка, Амелия… она ничего не значит. Это была просто глупая… прихоть. Я бы никогда не пошел с ней, если бы не перепутал даты! Никогда! Ты же знаешь, что для меня важнее друзья! Ты — моя лучшая…

Девушка резко подняла на него голову, и в ее глазах вспыхнул такой гнев, что он осекся.

— Не смей, — прошептала она с такой силой, что ему стало физически холодно. — Не смей заканчивать эту фразу. Ты потерял на это право. И не сравнивай меня с той… с той, с кем ты был. Мне от этого только хуже.

— Но я…

— Сириус, — она отодвинула книгу и посмотрела на него прямо. — Ты извинился. Я услышала. Этого достаточно.

Он смотрел на нее, и в его голове пронеслись воспоминания. Как она смеялась, когда он устроил водную битву на заднем дворе. Как она подбадривала его, когда он провалил тест по зельеварению. Как она, не раздумывая, встала между ним и другими слизеринцами на первом курсе, когда те попыталась его отчитать. Она всегда была там. Всегда. А он…

— Хорошо, — прошептал он. — Я ухожу.

Дни слились в череду серых, безрадостных событий. Хогвартс, обычно такой живой и полный красок, для Викки померк. Она стала тенью самой себя — ходила на занятия, выполняла домашние задания, ела, но все это делала автоматически. Она избегала общих посиделок в гостиной, предпочитая уединение библиотеки или женской спальни.

Сириус, в свою очередь, превратился в карикатуру на самого себя. Его знаменитая ухмылка исчезла. Он больше не строил козни Снейпу, не смеялся громко, не флиртовал с однокурсницами. Он ходил за Викки, как привязанный, на почтительной дистанции, пытаясь поймать ее взгляд, но всякий раз натыкаясь на непробиваемую стену. Он пытался подкладывать ей ее любимые леденцы с перцем, но она отдавала их подругам. Он предложил помочь с домашним заданием по трансфигурации — она попросила помощи у Лили.

Напряжение росло, затрагивая всех. Римус выглядел более уставшим, чем обычно, и часто вздыхал, глядя на них. Джеймс, обычно являвшийся цементом, скреплявшим их компанию, метался между лучшим другом и подругой, чувствуя себя разорванным.

Прошла неделя. В пятницу, во время ужина, Сириус, сидевший напротив Викки, набрался смелости и тихо сказал:

— Викки, пожалуйста. Дай мне шанс все исправить. Один шанс.

Она не ответила, даже не взглянув на него. Она просто продолжала есть свой пирог с мясом, но ее пальцы так сильно сжали вилку, что костяшки побелели.

— Может, сходить в Хогсмид в выходные? — продолжал он, его голос стал громче, отчаяннее. -Поговорим. Я все устрою. Пожалуйста.

Молчание. Лили под столом тронула колено Викки, словно умоляя ее сказать хоть что-то. Джеймс смотрел на Сириуса с предостережением. И тут девушка подняла голову. Ее лицо было бледным, а глаза горели.

— Хогсмид? — ее голос прозвучал на всю их часть стола, заставив замолчать соседние разговоры. — Чтобы ты мог рассказать мне подробности своего «нормального» свидания? Или чтобы ты мог сбежать на следующее, если тебе станет скучно?

— Нет! Я…

— Знаешь что, Сириус? — она отодвинула тарелку с таким грохотом, что несколько человек вздрогнули. — Мне надоело. Надоело твое виноватое лицо. Надоели эти жалкие попытки загладить вину. Надоело твое присутствие. Я не хочу с тобой разговаривать. Не хочу тебя видеть.

Она резко встала, скамья с грохотом отъехала назад. — Оставь меня в покое!

Джеймс тяжело вздохнул, отложил свою вилку и встал.

— Сириус, — его голос был тихим, но твердым. — Ты уже достаточно наворотил дел. Сиди здесь. Придется подчищать твои хвосты.

* * *

Джеймс нашел ее не сразу. Он проверил гостиную Гриффиндора — пусто. Заглянул в пустой класс заклинаний — никого. И тогда его осенило. Библиотека. Их тихое убежище в моменты, когда мир становился слишком громким. Он вошел, и его взгляд сразу упал на знакомую фигуру, сидевшую за столом в дальнем углу, заваленном книгами по защите от темных искусств. Она сидела, подперев голову руками, и смотрела в окно, за которым начинал садиться вечер.

Джеймс подошел и тихо опустился на стул напротив. Она не повернулась, но он видел, как напряглась ее спина.

— Привет, — тихо сказал он.

— Парламентер? — ее голос прозвучал устало и язвительно. — Блэк прислал тебя уговаривать меня?

— Сириус не посылал меня никуда, — спокойно ответил Джеймс. — Я пришел сам. Как друг. Мне надоело смотреть, как двое важных для меня людей грызутся.

— Он начал, — бросила она, наконец поворачиваясь к нему. Ее глаза были красными, но слез уже не было. — Он все испортил.

— Знаю, — кивнул парень. — Он поступил как последний эгоистичный придурок. И я ему это сказал. Не один раз.

— Мало, видимо, сказал, раз он продолжает меня преследовать.

— Он не преследует. Он пытается исправить. Отчаянно и бездарно, но пытается. Потому что ты для него важна, Викки. Мы все для него важны.

Торрес фыркнула и отвернулась к окну.

— Важна? Важные люди не забывают о твоем дне рождения ради какой-то случайной дурочки.

— Согласен. Это непростительно. Но он не злой. Он просто… глупый. Невероятно, космически глупый, когда дело доходит до чего-то настоящего, — Джеймс помолчал, собирая мысли. — Послушай, я не прошу тебя простить его. Я прошу тебя просто… перестать страдать. И перестать заставлять страдать его. Эта война на истощение вредит всем нам. Римус от волнения чуть не провалил тест по заклинаниям, а Лили готова применить к Сириусу запретное заклятье. Викки вздохнула, и в ее взгляде мелькнула тень вины.

— Я не хочу никого расстраивать. Но я не могу просто взять и сделать вид, что ничего не случилось. Он сломал что-то, Джеймс. Во мне. Я думала… он ведь мой лю… — она резко осеклась, покраснела и поправилась, — …мой лучший друг. А лучшие друзья так не поступают.

Джеймс смотрел на нее, и в его голове, обычно занятой планами проказ и квиддичем, что-то щелкнуло. Он был не так проницателен, как Римус, но он знал Викки почти так же хорошо, как знал Сириуса. Он вспомнил, как ее смех всегда становился громче, когда смеялся Сириус. Как ее взгляд невольно тянулся к нему, когда он выходил с поля после игры в квиддич. Как она всегда знала, какой он любит бутерброд, и незаметно подкладывала ему его, когда он был чем-то расстроен.

«Лю…» Она хотела сказать «любимый». Он был в этом почти уверен.

Мысль была настолько неожиданной, что он на секунду замер. Викки? Влюблена в Сириуса? Все встало на свои места. Ее ярость, ее боль — это была не просто обида друга. Это была ревность. Раненая женская гордость. И глубочайшее разочарование.

— Знаешь, — сказал он, делая вид, что задумался. — Мне надо, наверное, пойти умыться холодной водой.

— Почему? — настороженно спросила Викки.

— Потому что на секунду мне показалось, что ты ревнуешь Сириуса к той девушке.

Он видел, как она замерла. Как кровь прилила к ее щекам, а глаза расширились от паники и… подтверждения. Она быстро опустила взгляд, пряча лицо.

— Не будь идиотом, Поттер, — ее голос дрогнул. — Какая ревность? Я злюсь, как друг. Точка.

Но протест прозвучал слишком поздно и слишком слабо. Джеймс все понял. И понял, что лезть дальше в эту рану — самое глупое, что он может сделать. Он кивнул, делая вид, что принял ее ответ.

— Ладно, ладно, пошутил. Прости. Значит, просто как друг. Понял.

Он позволил тишине повиснуть между ними, давая ей успокоиться. — Так вот, как друг, — продолжил он мягко. — Что он должен сделать, чтобы ты хотя бы перестала смотреть на него, как на гиппогрифа, который растоптал твой огород? Не для примирения. Просто для… перемирия.

— Я не знаю, Джеймс. Честно. Я просто… хочу, чтобы он понял. Понял, как мне было больно. Не просто «ой, я ошибся». А чтобы прочувствовал.

— А если бы он прочувствовал? Публично? — осторожно спросил Джеймс.

— Что ты имеешь в виду?

— Неважно. Дай мне подумать. И пообещай мне одно. Что ты выслушаешь его, когда он будет готов извиниться по-настоящему. Не так, как эти его жалкие попытки. А по-взрослому. Один раз. И тогда уже решай — прощать или нет.

Викки посмотрела на него. Джеймс смотрел на нее серьезно, без своей обычной клоунады. Он был просто другом, который пытался помочь.

— Хорошо, — наконец, вздохнула она. — Один раз. Но это должно быть что-то действительно стоящее.

— Договорились, — он улыбнулся. — А теперь иди, поспи. Ты выглядишь ужасно.

Впервые за неделю уголки ее губ дрогнули в подобии улыбки.

— Спасибо, Джеймс. Ты… хороший друг.

— Я знаю, — парень подмигнул ей. — Замолви за меня словечко перед Лили.

Он встал и ушел, оставив ее одну, но уже не такой одинокой, как прежде.

* * *

Вернувшись в гостиную Гриффиндора, Джеймс застал оживленное обсуждение. Сириус метался по комнате, как раненый лев, а Римус пытался его успокоить.

— Ну что? — ринулся к нему Блэк, его глаза лихорадочно блестели. — Она ненавидит меня? Собирается натравить на меня дементоров?

— Успокойся, Бродяга, — Джеймс устало опустился в кресло. — Она не ненавидит тебя. Она ранена. Глубоко.

Он посмотрел на друга, на его искреннее отчаяние, и его догадка снова всплыла в памяти. «Интересно, — подумал Джеймс, — а Сириус-то сам что чувствует? Просто вину? Или нечто большее?» Он решил, что сейчас не время для подобных анализов.

— Она согласится выслушать твои извинения, — продолжил он, и Сириус замер, словно боясь спугнуть надежду. — Но только один раз. И это должно быть что-то грандиозное. Не какие-то там леденцы. Публичное и унизительное для тебя извинение. Ты должен показать, что ты понял, насколько сильно облажался.

— Публичное? — Сириус поморщился. Его гордость, его знаменитое самолюбие, взбунтовались.

— Да, Бродяга, — твердо сказал Джеймс. — Ты думал, что отделаешься парой слов? Ты оскорбил одну из лучших подруг, какая у тебя только есть. Расплата должна быть соразмерной. Ты должен встать на колени.

— На колени? — парень смотрел на него, будто тот предложил ему переодеться в мантию Слизерина.

— Именно. Перед всеми. В гостиной. И пригласить ее в Хогсмид. Только вас двоих. Как друзей. Подчеркиваю — как друзей. Чтобы все видели, что ты пытаешься все исправить.

Идея начала обретать форму. Римус, до этого молчавший, кивнул.

— Это… может сработать.

— Но только как друзья, — снова подчеркнул Джеймс, бросая на Сириуса изучающий взгляд. Он хотел посмотреть на его реакцию.

Сириус нахмурился. «Конечно, как друзья. О чем еще речь?»

— Я сделаю это, — решительно заявил парень, сжимая кулаки. — На колени так на колени.

План был утвержден. И тогда Джеймс, движимый внезапным порывом и желанием проверить свою теорию до конца, добавил: — И знаешь что? Мы назовем это дружеским свиданием. Чтобы всем, и в первую очередь ей, было понятно, что это жест примирения, а не романтический порыв.

Он внимательно следил за лицом друга. И снова — ничего.

— Да, конечно. Дружеское свидание. Логично.

Когда Сириус, полный решимости и паники, удалился в спальню, чтобы, видимо, начать репетировать свое будущее унижение, в гостиной воцарилась тишина. Джеймс с облегчением опустился в кресло, чувствуя, как напряжение медленно покидает его плечи.

И тут раздался спокойный, но настойчивый голос Римуса:

— Джеймс.

Он поднял взгляд. Люпин стоял рядом, скрестив руки на груди, и смотрел на него с тем самым проницательным выражением, которое заставляло даже Сириуса чувствовать себя слегка неуютно.

— Это что сейчас было? — мягко спросил он.

— Что «что»? — попытался уклониться Джеймс, делая вид, что снимает невидимую пылинку с мантии. — Мы разработали блестящий план по спасению нашего идиота от пожизненного изгнания из круга общения Викки. Все логично.

— Логично? — Римус приподнял бровь. — Ты только что произнес слово «друзья» или «дружеский» раз пять, наверное. Ты вбивал это Сириусу в голову, как будто боялся, что он забудет азбуку. С чего вдруг такая настойчивость? Обычно ты не так... преподносишь очевидное.

Джеймс вздохнул, понимая, что от Римуса не отделаться полуправдой. Он провел рукой по волосам, взъерошивая их еще сильнее.

— Ладно, ладно. Только, между нами, понял? Ни слова Сириусу.

Римус молча кивнул, присаживаясь на ручку соседнего кресла.

— Я просто... проверяю кое-какую теорию, — начал Джеймс, понизив голос. — Ты же видел Викки. Это была не просто обида друга. Это было... что-то большее. И сегодня, в ее гневе... там была не только боль. Там была ревность. Такая, какая бывает не между друзьями.

— Ты думаешь, у Викки... чувства к Сириусу?

— Я почти в этом уверен, — подтвердил он. — А теперь посмотри на нашего дорогого Бродягу. Он сейчас не просто извиняется перед другом. Он в панике. В настоящей. Он метался по комнате, как... ну, как я, когда думал, что Лили меня навсегда возненавидела после того инцидента со Снейпом. Это не та реакция, когда просто подвел приятеля.

— И все эти «дружеские свидания»... — медленно проговорил Римус, начинавший понимать.

— Это провокация, — признался Джеймс, и в его глазах блеснула знакомым озорство. — Я хочу посмотреть, как он на это отреагирует. Снаружи он будет кивать, говорить «да, конечно, друзья». Но если внутри у него что-то шевельнется, если моя догадка верна, и он сам еще не понял, что к чему... тогда постоянное напоминание о том, что это всего лишь «дружба», будет его бесить. Он начнет спотыкаться об это слово. И, возможно, сам что-то поймет.

Римус покачал головой, и на его губах дрогнула почти улыбка.

— Мерлин, Джеймс. Ты играешь в опасные игры. Если ты ошибаешься, ты рискуешь все испортить.

— Давай просто наблюдать, Лунатик, — подмигнул он. — Торжественно клянусь, что замышляю только шалость.

* * *

Гостиная Гриффиндора была полна народу. Кто-то делал домашнее задание, кто-то играл в волшебные шахматы, кто-то просто болтал. Викки сидела с Лили у камина, в теории проверяя ее эссе по травологии, но на самом деле просто перелистывала страницы.

Она знала, что что-то затевается. Джеймс весь день ходил с загадочным видом, а Сириус куда-то исчез после ужина. Она чувствовала легкое нервное возбуждение, смешанное со страхом. Что, если он снова все испортит?

И вот дверь в гостиную распахнулась, и вошел Сириус. Он был один и выглядел максимально собранным. Его волосы были уложены, мантия сидела безупречно, но на лице не было и тени его обычной самоуверенности. Он был серьезен. Разговоры постепенно стихали, все затаили дыхание в ожидании чего-то важного.

Сириус остановился перед Викки. Он посмотрел ей прямо в глаза, и в его взгляде не было ни вызова, ни мольбы — только глубокая, искренняя скорбь. И затем, не отводя взгляда, он медленно, с подчеркнутым уважением, опустился перед ней на колени.

В гостиной воцарилась абсолютная тишина. Слышно было только потрескивание огня в камине. Даже чья-то волшебная шахматная фигура замерла с поднятой булавой.

— Викки, — его голос был чистым и громким, он звучал на всю комнату. — Я знаю, что слова ничего не значат после того, что я сделал. Я был слеп, глуп и эгоистичен. Я забыл о дне человека, который всегда был для меня не просто другом, а частью моей жизни. Частью, без которой все рушится.

Он сделал паузу, глотая воздух. Викки смотрела на него, не в силах пошевелиться, ее глаза были широко раскрыты.

— Я предал тебя. Я причинил тебе боль. И за это я прошу у тебя прощения. Не потому, что мне станет легче, а потому, что ты заслуживаешь этих извинений. Ты заслуживаешь самого лучшего. — Сириус опустил голову, а потом снова поднял ее. -Я прошу шанса. Шанса все исправить. Пожалуйста, позволь мне завтра отвести тебя в Хогсмид. Только мы вдвоем. Как друзья. Чтобы я мог показать тебе, как я ценю нашу дружбу. И чтобы ты могла решить, можешь ли ты когда-нибудь снова мне доверять.

Он закончил. Он стоял на коленях перед ней, и в его позе не было ничего комичного — только достоинство и смирение. В тишине раздался щелчок, заставив всех обернуться. Фрэнк стоял, сжимая в руках волшебную камеру, и сиял самой глупой и счастливой ухмылкой, какую только можно себе представить. Он совершенно не обращал внимания на Алису, которая, раскрасневшись от смеси смущения и негодования, яростно колотила его кулаком по плечу, пытаясь заставить прекратить нарушать столь интимный момент.

— Прости, не удержался. Сириус Блэк на коленях перед девушкой — неизвестно, когда еще мир увидит такое.

Несколько человек сдержанно хихикнули, снимая напряжение.

Викки смотрела на Сириуса. Она видела его искренность, видела боль в его глазах — боль, которую он причинил и ей, и себе. И ледяная стена вокруг ее сердца дала трещину. Воспоминания о всех их совместных годах, о смехе, о поддержке хлынули сквозь эту брешь, смывая горечь и обиду. Она видела не того самодовольного мачо, что вернулся со свидания, а того самого Сириуса, который когда-то поделился с ней последней шоколадной лягушкой, который защищал ее от задир, чье присутствие всегда делало любой день ярче. И Викки растаяла.

Она сделала шаг вперед и протянула ему руку.

— Встань, Сириус, -ее голос впервые за долгие дни прозвучал без ледяной стены. — Не нужно больше стоять на коленях.

Он взял ее руку, и его пальцы сжали ее с такой силой, будто боялись, что она исчезнет. Он поднялся, не отпуская ее ладони.

— Так… ты прощаешь меня? — прошептал он, заглядывая ей в глаза, ища в них подтверждение.

— Я… даю тебе шанс, — поправила она, и легкая улыбка тронула ее губы. — Один. Единственный. Не облажайся снова, Блэк.

Облегчение, которое затопило Сириуса, было таким мощным, что у него на мгновение потемнело в глазах. Он не сдержался и потянул ее в объятия. Викки на секунду замерла, но ее руки сами собой обняли его в ответ, и она уткнулась лицом в его плечо, чувствуя, как последние осколки обиды и гнева тают в этом тепле.

— Спасибо, — он прошептал ей прямо в волосы. — Спасибо, Викки. Я… я больше никогда.

— Не обещай, — она тихо рассмеялась. — Просто не делай.

Раздался еще один щелчок — Фрэнк поймал и этот момент — они стояли, обнявшись, оба улыбаясь, с сияющими глазами.

Сириус, все еще не отпуская ее руки, обернулся к приятелю.

— Эй, Долгопупс, а дашь копию?

— Это тебе влетит в кучу галеонов, Блэк, — с ухмылкой ответил Фрэнк.

Все вокруг разразились смехом и аплодисментами. Напряжение окончательно развеялось. Джеймс, наблюдавший за всей сценой с довольным видом архитектора, успешно завершившего свой проект, подошел и хлопнул Сириуса по спине.

— Ну вот, а ты говорил — «на колени, фу, как унизительно». Работает, а?

— Заткнись, Сохатый, — буркнул Сириус, но его глаза смеялись. Он снова посмотрел на Викки.

— Так значит, завтра? Хогсмид? После завтрака?

— Значит, — кивнула она. — После завтрака.

6 курс.

Следующее утро после публичного примирения было наполнено для Викки странной смесью облегчения и тревожного ожидания. Ледяная стена, которую она выстроила вокруг себя, рухнула, и теперь она чувствовала себя уязвимой, как улитка, лишенная раковины. Но вместе с уязвимостью вернулась и надежда — та самая, что заставила ее надеть платье в день рождения. Только на этот раз она была умнее и осторожнее.

Сегодняшний поход в Хогсмид был не попыткой произвести эффект разящей красотой, а тонкой, выверенной стратегией. Она хотела, чтобы он увидел ее. Не Викки-сорванца, не «одного из парней», а ее — женщину, но в ее естественном проявлении. Она надела свои самые удачные, темные джинсы, мягкий кашемировый свитер нежного лавандового оттенка, который выгодно оттенял ее кожу и делал глаза еще более глубокими и темными. Волосы она оставила распущенными, позволив им свободно ниспадать волнами на плечи, и нанесла чуть-чуть бальзама с блеском. Никаких вечерних платьев, никаких сложных причесок. Только она — лучшая, улучшенная версия себя.

Спускаясь в гостиную, она застала Сириуса уже ожидающим ее у портрета Толстой Дамы. Ее сердце, предательское и неподконтрольное, учащенно забилось. Его черные волосы, обычно жившие своей жизнью, были уложены с небрежной элегантностью, темный джемпер и идеально сидящие брюки подчеркивали его спортивную фигуру и аристократическую осанку. В руках он держал небольшой сверток в простой, но качественной коричневой бумаге, перевязанный бечевкой. Увидев ее, он улыбнулся, и эта улыбка была теплой, открытой, без тени былой вины или неловкости.

— Привет. Готова к запланированному дружескому времяпрепровождению? — спросил он, и в его глазах играли знакомые искорки озорства.

«Дружескому». Слово укололо ее, но она не подала вида.

— Готова, — улыбнулась она в ответ, надеясь, что ее улыбка выглядит так же естественно, как его. — Выглядишь… опрятно. Не приболел ли ты случайно, Бродяга?

Он фыркнул, пропуская ее вперед через портретную дыру.

— Очень смешно. Просто решил, что если уж я заслужил этот шанс, то стоит подойти к делу с должным уважением. В конце концов, я сопровождаю даму.

«Даму». Еще одно слово, от которого по спине пробежал приятный холодок. Он говорил это так легко, словно это было просто вежливой формальностью, но для ее воспаленного воображения это звучало как скрытый комплимент.

Дорога до Хогсмида пролетела в легкой, непринужденной беседе. Они говорили обо всем и ни о чем — о предстоящей контрольной по защите от темных искусств, о новой метле, которой хвастался Джейк Корнор. Каждую паузу Сириус старался заполнить какой-нибудь искрометной шуткой. Было легко. Слишком легко. Как будто прошедшей недели с ее болью и молчаливой войной никогда не было. И в этой легкости таилась опасность — опасность снова забыться, снова позволить себе надеяться на большее.

Хогсмид встретил их суетой и яркими красками. Воздух был наполнен ароматами свежей выпечки, пряного глинтвейна и влажной осенней листвы. Сириус, к ее удивлению, не повел ее прямиком в «Три метлы», как они обычно делали большой компанией. Вместо этого он уверенно направился к небольшой, но уютной кофейне «У задумчивой мандрагоры», которую они с Джеймсом как-то раз обнаружили случайно и которая славилась своим шоколадом и уединенными столиками в глубине зала.

— Я подумал, что здесь будет… спокойнее, — пояснил он, придерживая для нее дверь. — Чтобы можно было нормально поговорить. Без лишних ушей.

Этот жест, такая простая, но несвойственная ему вдумчивость, снова заставила ее сердце екать. Он действительно старался. Он все продумал. Они устроились в углу, за маленьким деревянным столиком, за которым едва помещались двое. Сириус заказал два горячих шоколада «по-королевски» — густого, с перцем чили, корицей и взбитыми сливками. Когда напитки принесли, он отпил глоток и посмотрел на нее поверх своей кружки.

— Ну что, — сказал он. — Давай начистоту. Насколько я все еще в глубокой… кхм… в немилости?

Викки улыбнулась, размешивая ложечкой густую пену.

— По шкале от одного до десяти, где десять — «я тебя ненавижу и мечтаю сдать в Азкабан», а один — «ладно, бывает»… Ты сейчас где-то на тройке с минусом.

Он сделал вид, что поражен в самое сердце.

— Всего три? После всего, что я вынес? Публичное унижение, отчаяние, страдания…

— Страдания? — подняла она бровь. — Ты про то, как ты вчера за ужином умял три порции жареной курицы?

— Я заедал стресс! — парировал он, и они оба рассмеялись.

И вот, в этом смехе, среди аромата шоколада и корицы, Викки почувствовала, как последние остатки обиды окончательно тают. Она смотрела на него — на его смеющиеся глаза, на беззаботную улыбку, на то, как он откинулся на спинку стула, полностью расслабившись в ее обществе, и понимала, что простила его не потому, что он встал на колени, а потому, что он снова стал тем Сириусом, которого она любила.

— На самом деле, — сказала она, становясь серьезнее. — Спасибо. За вчера. Это было… смело.

— Не за что, — он пожал плечами, но она заметила, как его уши слегка покраснели. Для Сириуса Блэка публичное смирение было куда большим подвигом, чем любой безрассудный поступок. — Это был минимум из того, что я должен был сделать.

Он помолчал, потом потянулся за свертком, который положил на соседний стул.

— Собственно… это тебе. Поздравляю с днем рождения. С опозданием.

Сверток был на удивление тяжелым и плотным на ощупь. Внутри лежала пара перчаток. Но не простых. Они были сшиты из тончайшей, но невероятно прочной драконьей кожи черного цвета, с мягкой подкладкой из стриженой овчины. Манжеты были оторочены матовым серебряным кантом, который перекликался с застежками на запястьях. Это был образец качества и безупречного вкуса. Практичный, долговечный, дорогой. И абсолютно, на сто процентов дружеский подарок.

Викки взяла их в руки, ощущая приятную тяжесть и гладкость кожи. Она была тронута. Глубоко тронута. Он не купил первую попавшуюся безделушку. Он выбрал что-то настоящее, что-то, что прослужит ей годы. Он вложил в это мысли, усилия и, несомненно, кучу галеонов.

— Сириус… — прошептала она, поднимая на него сияющие глаза. — Они великолепны! Спасибо! Это самый… самый практичный и чудесный подарок.

Он смотрел на ее реакцию, и его лицо озарилось довольной улыбкой.

— Ну, ты же всегда жалуешься, что у тебя мерзнут руки зимой, — сказал он, как бы оправдываясь. — А драконья кожа непродуваемая. Так что… надеюсь, пригодятся.

«Он запомнил, — пронеслось у нее в голове. — Он запомнил, что у меня мерзнут руки». Это было даже лучше, чем если бы он подарил ей духи или украшение. Это значило, что он обращает внимание на мелочи, что он заботится о ней по-настоящему.

— Спасибо, — повторила она, уже не скрывая своей радости. — Правда. Я… я не знаю, что сказать.

И тут Сириус, сияя от успеха своего подарка, сделал нечто совершенно непредсказуемое. Он наклонился через стол, постучал пальцем по своей левой щеке — той самой — и с самой невинной и озорной ухмылкой изрек:

— Ну, я думаю, «спасибо» можно выразить и так. Вот тут одно место еще почесывается. Намекаю — в знак примирения вместо пощечины полагается... ну, ты знаешь. Чисто по-дружески.

Он сказал это так легко, так беззаботно, как шутил с ней тысячи раз. Для него это была просто очередная дурацкая, немного наглая шутка, элемент их привычного общения. Но для Викки мир замер.

Кровь прилила к ее лицу и застучала в висках. Он просил ее поцеловать его. Расстояние в пару десятков сантиметров, которое отделяло ее от самой большой глупости в ее жизни.

Она увидела его взгляд — ожидающий, веселый, абсолютно прозрачный и лишенный какого-либо подтекста. Он просто ждал, что она либо рассмеется и шлепнет его снова, либо... выполнит его шутливую просьбу.

И Викки, движимая порывом, который был сильнее голоса разума, медленно наклонилась вперед. Ее сердце колотилось так громко, что, казалось, его слышно во всей кофейне. Она почувствовала исходящее от него тепло, уловила легкий аромат его одеколона — древесный, свежий. Закрыв глаза на долю секунды, она легонько прикоснулась губами к его щеке. Это был ее первый поцелуй. Пусть и в щеку. Пусть и «по-дружески». Но он принадлежал ему.

Она отпрянула назад, чувствуя, как пылает все ее лицо. Она не смела на него смотреть.

Сириус замер. Ухмылка застыла и медленно сползла с его лица. Его серые глаза, обычно такие уверенные, расширились, отражая чистую, немую растерянность. В его голове, обычно такой шумной, на секунду воцарилась тишина, нарушаемая лишь одним смутным вопросом: «С чего вдруг?..»

Мысль о том, что он сам это спровоцировал, даже не пришла ему в голову. Он лишь почувствовал странное тепло на коже и смутную тревогу, будто нечаянно задел что-то хрупкое и важное, даже не понимая, что именно. Эти чувства были мимолетными, как тень. Он отмахнулся от них, как от назойливой мухи. Конечно, это ничего не значило. Просто Викки. Просто она решила подыграть его глупой шутке. Все нормально.

— Ну вот, — произнес он, и его голос прозвучал чуть хрипло, чем обычно. — Кажется, мир во всем мире наконец-то восстановлен.

Остаток дня прошел в привычном ключе. Они обошли все свои любимые места в Хогсмиде, купили засахаренных ананасов в «Сладком Королевстве» (Сириус настаивал, что это его долг как прощенного преступника), заглянули в «Зонко», где Сириус пытался уговорить ее купить «Мыло-врединку», которое должно было выскальзывать из рук и громко ругаться, но Викки, смеясь, отказалась. Они болтали, смеялись, и все было почти так же, как всегда. Почти. Потому что теперь между ними витала невидимая нить того самого мимолетного прикосновения, и оба, по своим собственным причинам, старались ее не замечать.

Когда они возвращались к Хогвартсу, уже в сумерках, Сириус был по-настоящему доволен. Миссия выполнена. Викки снова улыбалась, и они снова друзья. В его голове не осталось и следа от той странной секундной растерянности. Все было идеально.

— Ну что ж, — сказал Сириус, улыбаясь. — Спасибо, что пошла. И… еще раз прости.

— Уже простила, — ответила Викки, и это была правда. — Спасибо за сегодня. И за подарок. Я… мне очень понравилось.

Они посмотрели друг на друга, и на секунду показалось, что в воздухе снова повисло то самое напряжение. Но Сириус тут же разбил его, по-дружески похлопав ее по плечу.

— Отлично. Увидимся за ужином, Торрес.

Он развернулся и скрылся за портретом, оставив ее одну с сумкой, полной сладостей, с парой роскошных перчаток в руках и с огнем на щеках от того поцелуя, который для него был ничем, а для нее — всем.

* * *

Едва Викки переступила порог девичьей спальни, как была атакована Лили, Алисой и Мэри.

— Ну?! — хором выдохнули они, усаживая ее на кровать. — Рассказывай все! До последней мелочи!

И Викки, измученная и окрыленная одновременно, выложила им все. Про кофейню, про шоколад, про безупречно продуманный подарок, который был таким практичным. И наконец, сгорая от стыда и восторга, она прошептала про поцелуй.

— Он ПРОСИЛ тебя его поцеловать? — Алиса аж подпрыгнула на месте.

— Ну, это была шутка, — поспешила объяснить Викки. — Он указал на щеку и сказал что-то вроде «вот тут можно вместо пощечины»…

— Это не просто шутка! — воскликнула Лили, ее глаза блестели от возбуждения. — Это прорыв! Он подсознательно хочет физического контакта! Мужчины так часто маскируют свои истинные чувства под дурацкими шутками!

— И как он отреагировал? — не отставала Мэри. — Он был в шоке? Смутился? Попытался поцеловать тебя в ответ?

Викки вздохнула, обнимая колени. — Он… он сказал «ну вот, мир во всем мире восстановлен» и сразу начал говорить о чем-то другом. Как будто ничего и не было. Для него это действительно была просто шутка.

Энтузиазм девочек немного поугас.

— Ох, — протянула Алиса. — Ну, то есть… все равно прогресс. Подарок классный, день провел с тобой один. Это о чем-то да говорит.

— Говорит о том, что он ценит нашу дружбу и хочет ее сохранить, — горько констатировала Викки. — И все. Я счастлива, что мы помирились. Но иногда быть просто другом — это пытка.

Лили обняла ее за плечи.

— Я знаю. Но теперь, когда мир восстановлен, у тебя есть шанс. Терпение, Викки. Все будет. Ты увидишь.

В то же самое время в мужской спальне Джеймс Поттер с видом верховного следователя устроил допрос своему лучшему другу.

— Ну, так как оно? — начал Джеймс, скрестив руки на груди. — Подробный отчет. С момента выхода из портрета.

Сириус, развалившись на кровати с самодовольным видом человека, выполнившего сложную миссию, подробно все изложил. Про кофейню, про шоколад, про подарок.

— Подарил ей перчатки из драконьей кожи, — заключил он. — Практично, качественно, надолго. Она в восторге была.

Джеймс смотрел на него с недоверием. — Перчатки. И все? Никаких намеков? Никаких… ну, знаешь, взглядов? Случайных прикосновений?

— Какие намеки? — искренне удивился Сириус. — Это же Викки. Я не мог подарить ей духи или какую-нибудь дурацкую брошь. Она бы меня прибила. А перчатки — вещь полезная. У нее всегда руки мерзнут.

Джеймс тяжело вздохнул, чувствуя, что бьется головой о стену.

— Ладно, а как она выглядела? Не как обычно? Может, нарядилась специально?

— Выглядела... нормально, — пожал плечами Сириус, и в его голосе не дрогнуло ни единой струны. — Свитер новый, вроде. Цвет... сиреневый, что ли. В общем, все, как всегда.

— И на прощание? Что сказала? Как попрощались? — не сдавался Джеймс, пытаясь выудить хоть крупицу смысла.

— Сказала «спасибо, мне очень понравилось». И все. Обычно.

Джеймс прищурился. Он чувствовал каждым нервом, что Сириус упорно не замечает чего-то важного. Очень важного.

Тот нахмурился, лихорадочно перебирая в памяти детали. И вдруг его лицо озарилось.

— А, точно! Чуть не забыл главное! Она меня поцеловала!

В комнате повисла гробовая тишина. Даже Римус, до этого погруженный в книгу, медленно опустил ее на колени, уставившись на Сириуса.

— ЧТО?! — рявкнул Джеймс, подскакивая с места так, что пружины кровати заскрипели. — ПОВТОРИ!

— Ну да, — Сириус ухмыльнулся, явно гордясь произведенным эффектом. — Я ей сказал, что в знак примирения она может меня поцеловать в щеку вместо пощечины. Ну, она и чмокнула. Чисто по-дружески, конечно. Шутка такая.

Он произнес это с таким неподдельным, беззаботным весельем, без малейшего намека на смущение или осознание какого-либо скрытого смысла, что у Джеймса окончательно опустились руки. Сириус Блэк, величайший сердцеед Хогвартса, непревзойденный мастер флирта, оказался абсолютно, на все сто процентов слепым и глухим. Он не видел в Викки ничего, кроме «своего парня», лучшего друга. Этот поцелуй, этот крошечный, но такой значимый для Викки шаг, для него был всего лишь удачной шуткой, забавным эпизодом в восстановлении их братских отношений.

— Понятно, — произнес Джеймс с тотальным поражением в голосе. — Значит, «чисто по-дружески».

— Абсолютно! — бодро подтвердил Сириус, поднимаясь с кровати. — Все отлично, Сохатый. Кризис миновал, жизнь налаживается. Кстати, у тебя осталось то сливочное пиво, что мы вчера припрятали?

Джеймс лишь молча покачал головой, глядя, как его лучший друг отправляется на поиски выпивки, абсолютно довольный собой и всем миром.

— Мерлин, Лунатик, — с тоской произнес он, обращаясь к Римусу. — Он когда-нибудь прозреет?

Римус лишь грустно ухмыльнулся, снова поднимая книгу.

— Боюсь, ждать придется очень, очень долго. Возможно, до следующего полнолуния. И не одного.

* * *

6 курс. 16 июня.

Сириус слонялся по комнате, швыряя вещи в свой потертый чемодан с таким ожесточением, будто это был не багаж, а личный враг. Фамильный герб Блэков на крышке криво ухмылялся ему в такт его мыслям. Каждое движение было резким, вымученным, пока разум заново переживал ту самую сцену у озера. Ее дрожащий голос. Слова, вырвавшиеся как стон. И его собственная, оглушительно идиотская, трусливая реакция. «Ты мне как сестра». Какие же это были дурацкие, избитые, фальшивые слова! Они выскочили сами, рефлекторно, как щит перед чем-то пугающе новым.

Пальцы сами сжали темно-синий свитер — мягкий, бесформенный, невероятно уютный. Викки связала его сама, научившись у бабушки-магла. Он всегда носил его в прохладные вечера, но сейчас же он швырнул его в чемодан, словно это был не свитер, а зажигательная граната.

«Она не такая, как все они». Он имел в виду одно, а вышло — другое, уродливое и оскорбительное, что она, конечно же, поняла именно так. Фраза жгла его изнутри, как раскаленный уголь, наполняя горьким позором.

Да, она не была похожа на тех девушек, что крутились вокруг него — ярких, громких, условных. Тех, с кем было легко и просто, с кем не надо было думать. Викки была... реальной. Не притворялась, не играла ролей, не примеряла маски. Она была честной, как удар в лицо, и верной, как заклинание Клятвы Крови. В сотни раз ценнее, чем все они вместе взятые.

И он, законченный идиот, лишь сейчас, когда чуть не потерял ее навсегда, начал понимать: все это время он существовал лишь потому, что дышал этим воздухом — ее дружбой, ее присутствием, ее верностью. Он принимал это как данность, как солнечный свет, даже не замечая, что без этого его мир был бы серым, холодным и безвоздушным.

Джеймс и Римус молча наблюдали за этой пантомимой самоистязания, обмениваясь красноречивыми взглядами. Когда чемодан наконец захлопнулся с громким, финальным щелчком, Сириус рухнул на кровать, уткнувшись лицом в подушку с таким отчаянием, будто надеялся в ней задохнуться.

— Ну что, — раздался спокойный голос Римуса. — Собираешься проторчать так до сентября, или все-таки расскажешь, что произошло у озера? Викки бежала, рыдая, как будто у нее на глазах убивали единорога.

Сириус простонал что-то невнятное в ткань.

— Она призналась тебе, да? — прямо спросил Джеймс, плюхаясь на соседнюю кровать.

— А вы откуда знаете?! — он резко перевернулся. Его лицо было искажено мукой.

— Потому что даже Плакса Миртл последние полгода вздыхала по-иному, когда вы были рядом, — невозмутимо констатировал Римус. — Вопрос был не в том, признается ли она, а в том, когда.

— И что ты ей сказал? — настаивал Джеймс, снимая очки. — Если ты снова начал про «драконью кожу» и «практичные подарки», я лично тебя придушу.

Сириус с ненавистью посмотрел на него, но в его взгляде не было злобы — лишь отчаяние.

— Я сказал, что она мне как сестра, — прошипел он, снова падая на подушку. — Боже, я самый большой придурок во всей магической Британии! Я видел ее глаза… Я разрушил все. Все, что у нас было.

— Почему? — мягко, но настойчиво спросил Римус. — Почему ты так сказал? Ты же не дурак. Ты должен был понимать, к чему приведут такие слова.

— Я испугался! — крикнул Сириус в подушку, а потом снова сел, его серые глаза горели яростью, направленной на самого себя. — Испугался, понял? Все эти девушки… это было легко. Никаких обязательств, никакой ответственности. Мы весело проводили время, и все. А Викки… это же Викки! Что если я облажаюсь с ней? Что если у нас что-то не получится? Я ведь потеряю ее навсегда! Я не смогу просто пожать плечами и пойти дальше. Она — часть меня. Часть нас всех. Я предпочел отступить, чтобы не рисковать. Чтобы не сделать ей еще больнее в будущем.

— Благородно, — фыркнул Джеймс. — Ты предпочел убить ее чувства одним махом сейчас, вместо того чтобы рискнуть и, возможно, сделать ее счастливой. Блестящая логика, Бродяга. Просто гениальная.

— А что, по-твоему, я должен был сделать? — взревел Сириус. — Сказать «о, отлично, давай встречаться»? А потом что? Я не знаю, как это — быть с кем-то по-настоящему! Я не знаю, как это — любить! В моей семье этому не учат, на случай если ты забыл!

Наступила тяжелая пауза. Римус откашлялся.

— Сириус, — начал он осторожно. — Давай попробуем разобраться без крика. Забудь на секунду про страх и про «что будет, если». Ответь на простой вопрос. Ты ревновал ее когда-нибудь?

— Ревновал? К кому? Она же всегда была со мной… с нами.

— Именно, — кивнул Римус. — А теперь представь на секунду. Представь, что мы возвращаемся в сентябре. И за Викки начинает кто-то ухаживать. Какой-нибудь умный, симпатичный парень. Он дарит ей цветы, пишет ей письма, приглашает в Хогсмид…

Сириус слушал, и его лицо постепенно мрачнело.

— …они проводят время вместе, — продолжал Люпин своим спокойным, методичным тоном.

— …он делает ей комплименты, целует ее, его руки обнимают ее за талию, — с ехидством вклинился Джеймс.

— ПУСТЬ ТОЛЬКО ПРИКОСНЕТСЯ К НЕЙ — И Я ПРЕВРАЩУ ЕГО В ЖАБУ! — Сириус вскочил с кровати с таким неистовством, что та отъехала назад с оглушительным скрежетом. Его кулаки были сжаты, ноздри раздулись, а в глазах бушевала такая первобытная ярость, что даже Джеймс на мгновение отпрянул. — И СКАЖУ, ЧТО ОН САМ ВИНОВАТ!

Джеймс и Римус переглянулись. На их лицах медленно расползались торжествующие улыбки.

— Ну вот, — произнес Джеймс. — А теперь, мой дорогой, слепой как крот друг, ответь мне. Можешь вспомнить хоть одну девушку, которую ты ревнуешь к несуществующему, вымышленному парню? Амелию из Когтеврана? Ту блондинку из Пуффендуя? Кого угодно?

Сириус замер, все еще дыша как загнанный зверь. Он переводил взгляд с одного друга на другого, его мозг лихорадочно перебирал воспоминания. Ничего. Ни капли подобного чувства. Когда его мимолетные пассии начинали встречаться с кем-то еще, он лишь пожимал плечами. Ему было все равно. Но одна только мысль о том, что кто-то другой может дотронуться до Викки, вызвать ее смех, поцеловать ее… эта мысль сводила его с ума.

— Но… но это потому, что я забочусь о ней, как о друге! — попытался он найти оправдание, но его голос звучал неуверенно.

— О, правда? — язвительно сказал Джеймс. — Хочешь еще один тест? Хорошо. Закрой глаза.

Сириус с подозрением посмотрел на него.

— Просто сделай, придурок.

Блэк с неохотой закрыл глаза.

— Теперь представь ее. Представь ее как девушку. Твою девушку. — Джеймс сделал паузу, давая словам проникнуть в сознание. — Можешь представить, как ты целуешь ее? Не в щеку, как она тебя. А по-настоящему?

И тогда в памяти Сириуса всплыло то самое мгновение в кофейне «У задумчивой мандрагоры». Не ее легкое прикосновение к его щеке, а то, что было до. Ее лицо, освещенное мягким светом, ее смуглые щеки, покрывшиеся румянцем, ее губы, приоткрытые от волнения… и та странная, смутная мысль, которую он тогда отогнал: «С чего вдруг?..» Сейчас эта мысль обрела форму. Он представил, как наклоняется к ней, как его рука скользит по ее щеке, как он чувствует ее дыхание на своих губах прежде, чем коснуться их… и в его груди что-то ёкнуло, горячей, сладкой волной прокатившись по всему телу. Это было не просто «приятно». Это было… правильно. Он открыл глаза, и в них читалось ошеломленное прозрение.

— О, Мерлин… — прошептал он. — Она же… она же все это время… Тот день рождения. Она надела платье не просто так. Она старалась… для меня. А я… я был слеп. Глупый, самовлюбленный, слепой идиот!

— Мы пытались намекать, — тихо сказал Римус. — Но это должно было прийти изнутри.

— А теперь последний вопрос, — Джеймс скрестил руки на груди, глядя на него как строгий профессор. — Можешь представить, что вы… ну… проводите ночь вместе? Не как друзья, болтающие до утра. А как мужчина и женщина?

Сириус сглотнул. Его воображение, обычно такое буйное и быстрое, на этот раз работало медленно, почти благоговейно. Он представил не страсть, не похоть, а нечто большее. Представил, как она засыпает на его плече, доверчиво прижавшись к нему. Как просыпается утром, ее «мышиные», как он с глупой усмешкой думал раньше, волосы растрепаны на подушке, а глаза смотрят на него с такой любовью и теплотой, от которых перехватывает дыхание. Он представил не мимолетную интрижку, а нечто постоянное. Дом. И этот образ не пугал его. Наоборот, он наполнял его таким спокойствием и чувством принадлежности, каких он не испытывал никогда в жизни.

— Да, — тихо, но твердо сказал Сириус. — Да, могу. И… я хочу этого.

Он снова сел на кровать, но теперь его поза выражала не отчаяние, а решимость.

— Я все испортил. Ужасно испортил. Что мне теперь делать?

— Для начала, — сказал Римус, — перестань себя ненавидеть. Ты, наконец, прозрел. Это главное. А во-вторых, ты должен дать ей время. Ты нанес ей глубокую рану. Она не захочет тебя видеть и слушать сразу. Вспомни ее день рождения.

— Но я не могу ждать до сентября! — воскликнул Сириус. — Я должен все объяснить! Сказать, что я был слепым ослом, что я боюсь потерять ее, что я… — он сглотнул, делая паузу, будто переступая через невидимый барьер, — …что я, кажется, люблю ее.

Джеймс вздохнул, и его взгляд, обычно полный озорства, стал серьезным и сочувствующим.

— Тебе придется подождать, Бродяга. Римус прав — рана слишком глубока. Если ты ринешься к ней сейчас, со всей этой... — он жестом показал на его взлохмаченное состояние, — ...эмоциональной бурей, ты только напугаешь ее или, что хуже, еще больше все испортишь. Дай ей передохнуть. Дай ей прийти в себя.

Сириус сжал кулаки, но кивнул с трудом. Он ненавидел это ожидание, эту неопределенность, но в глубине души понимал — друзья правы. Сейчас его отчаянные извинения прозвучат как оправдания. Ему нужно было не просто выплеснуть на нее свои новые чувства — ему нужно было дать ей время, чтобы ее собственная боль утихла настолько, чтобы она смогла их услышать.

Теперь оставалось самое сложное — ждать и надеяться, что его трусость не оттолкнула ее навсегда.

* * *

7 Курс.

Солнце скользнуло по подушке, ослепляя ярким светом и разбудив Сириуса. Он застонал, пытаясь пошевелиться, но острая боль в ребрах приковала его к кровати. Первое, что он увидел, открыв глаза — обеспокоенное лицо Викки.

— Лежи, тебе нельзя двигаться, — ее голос был мягким, но в нем не было прежней, привычной ему теплоты. Просто констатация факта.

— Такое не забудешь, — хрипло произнес он, пытаясь улыбнуться, но улыбка вышла кривой. Его взгляд скользнул по ее новым волосам, безупречному макияжу. Она была неотразима. И это причиняло ему почти физическую боль. — Ты в порядке? — спросил он, и в его голосе прозвучала неподдельная тревога.

— В полном. Я…

— О, очнулся, герой! — к кровати подбежал Джеймс

— Герой, скажете тоже, — недовольно фыркнул Сириус. — А вы уже, наверное, думали, что я не очнусь? — съязвил он, осматривая перебинтованное плечо.

— Разумеется! — не задумываясь, парировал Поттер. — Римус уже нашел покупателя на твой мотоцикл, я приценивался к твоей коллекции волшебных карт, а Викки присмотрела твой тайник со сливочным пивом! — компания дружно загрохотала. — А если серьезно, — Джеймс понизил голос, делая вид, что проверяет температуру ладонью, — Ты там головой-то не ударился, что сморозил такую глупость? — Джеймс покрутил пальцем у виска.

Но Сириус уже не слушал. Его внимание было приковано к Викки. Когда шумная братия, нахохотавшись, удалилась, тишина в палате стала оглушительной.

— Сириус, я… хочу как-то отблагодарить тебя, — сказала она, глядя куда-то мимо него.

Он почувствовал, как в груди что-то сжимается.

— Я же сказал… ничего не нужно. Любой бы на моем месте…

— Нет, — она перебила его, и в ее голосе впервые прозвучала твердость. — Не любой. И… все равно спасибо. За то, что подставил плечо. В прямом и переносном смысле.

Он видел, как девушка смутилась, и его сердце екнуло. Вот она — та самая, прежняя Викки, на секунду выглянувшая из-за новой, блестящей оболочки. — Когда ты краснеешь, — тихо сказал он, его голос вдруг стал низким и серьезным, — я будто снова вижу тебя. Настоящую.

Она замерла, а затем попыталась уйти в шутку, как делала раньше.

— Бродяга, похоже, ты при падении все же повредил голову.

— Нет, — он не позволил ей свернуть с пути, его глаза не отпускали ее. — Нельзя повредить то, что ты давно потерял.

Она не ответила, лишь опустила взгляд. И в этой паузе он почувствовал весь масштаб своей ошибки. Он провел все лето, строя планы, подбирая слова для нового разговора, представляя, представляя, как она вернется, как он все ей объяснит и как они начнут все с чистого листа. А она вернулась другим человеком. Цельной. И двинувшейся дальше — без его глупых планов и опоздавших прозрений.

— Мне пора, — она поднялась, избегая его взгляда. — У меня… другие планы.

— Какие? — спросил он, хотя боялся услышать ответ.

— Свидание.

Одно слово. Оно обожгло его сильнее любого заклинания.

— С кем? — голос Сириуса стал хриплым.

— С Майклом. Майклом Мэйлином.

Он резко дернулся, чтобы сесть, и боль пронзила плечо, но она была ничто по сравнению с холодной волной ревности и страха, накатившей на него. Мэйлин. Этот зазнайка-когтевранец с идеально причесанными волосами и вечной ухмылкой.

— Викки, подожди…

— Ты ведь не будешь скучать без меня? — ее вопрос прозвучал с легкой, почти невеселой иронией. Она проверяла его. Смотрела, как он будет реагировать. И он провалил экзамен с треском.

— Ладно, иди, конечно, — он выдавил из себя что-то среднее между ухмылкой и предсмертным хрипом, отводя взгляд. — Удачи тебе… Надеюсь, вы… э-э… хорошо проведете время.

Он помахал ей на прощанье, но как только дверь закрылась, улыбка сползла с его лица, словно ее смыло кислотным дождем. Он уставился в потолок, сжимая одеяло в бессильной ярости.

«Браво, Блэк. Просто браво. Ты думал, мир будет вертеться вокруг твоего великолепия, пока ты разбираешься со своими чувствами? А она, видите ли, взяла и эволюционировала. И теперь она уходит на свидание с этим… этим ходячим учебником по этикету, а ты лежишь тут, как дурак, с разбитым плечом и разбитыми иллюзиями».

Он закрыл глаза, но перед ним стояло ее лицо — новое, уверенное, ослепительное и безжалостное. И он понял, что его летнее прозрение не стоило и выеденного яйца. Потому что он проморгал самый главный момент — момент, когда она перестала оглядываться назад.

— С этим надо что-то делать, — прошипел он в тишину палаты. Но впервые в жизни Сириус Блэк, знаток всех правил и нарушитель большинства из них, не имел ни малейшего понятия, что именно. Все его козыри — обаяние, наглость, отчаянная храбрость — оказались бесполезны против крепости, в строительстве которой он сам принял самое активное участие.

* * *

После вечернего визита к Сириусу, Лили и Джеймс молча шли по коридору. Тишина между ними была не неловкой, а тяжелой, налитой свинцом невысказанных мыслей. Лили наконец не выдержала, осторожно нарушив её.

— Джеймс, с тобой всё в порядке? — её голос прозвучал приглушённо, словно она боялась спугнуть его задумчивость.

Он вздрогнул, будто возвращаясь из далёких далей.

— Всё в порядке. Просто… думаю.

— О чём? — она мягко настаивала, чувствуя, как его молчание давит на неё.

Джеймс замедлил шаг, не глядя на неё, и слова сорвались с его губ, будто против его воли:

— Я, наверное, откажусь от капитанства в команде по квиддичу.

Лили замерла на месте, будто наткнувшись на невидимую стену.

— Что? — её голос дрогнул от неверия. — Повтори, мне показалось.

— Слышала ты, — он горько усмехнулся, наконец остановившись и повернувшись к ней. Его лицо было серьёзным, в глазах — тень, которую она раньше в нём не замечала. — Я не смогу быть капитаном. Не сейчас.

— Но… как ты можешь? — вырвалось у Лили, чувства опережая мысли. — Джеймс, команда без тебя — не команда! Гриффиндор проиграет!

— С чего такая внезапная страсть к квиддичу? — его улыбка стала чуть насмешливой, но беззлобной. — Раньше тебя это не особо волновало.

— Меня волнуешь ты! — поправила она его, и её щёки слегка покраснели. — Пойми, я вижу, как ты преображаешься на поле! Ты забываешь обо всём на свете, когда летишь! Лучшего ловца Гриффиндору не найти. И ты… ты же всегда об этом мечтал. Что бы сказал твой отец, узнав, что ты просто… сдался?

Имя отца стало роковой ошибкой. Лицо Джеймса исказилось от внезапной боли.

— Мой отец мёртв, Лили! — его голос сорвался, прозвучав громче, чем он планировал, эхом отозвавшись в пустом коридоре. — Понимаешь? Он ничего не скажет. Никогда. В этом-то и дело!

Он отшатнулся от неё, прислонился спиной к холодной стене и медленно сполз по ней, уткнувшись лицом в колени. Его пальцы вцепились в взъерошенные волосы. Он ненавидел эту слабость, ненавидел, что она видит его таким.

Лили не стала ничего говорить. Она просто присела рядом на корточки и мягко положила руку ему на плечо. Её молчаливое участие было красноречивее любых слов.

Спустя мгновение Джеймс глубоко вздохнул и поднял на неё взгляд, полный стыда.

— Прости… Мне жаль, что я накричал. Это непростительно.

— Тебе не за что извиняться, — тихо ответила она. — И ты меня прости… мне не следовало так прямо, — она помолчала, давая ему успокоиться. — Я просто хочу, чтобы ты меня услышал. И… если захочешь, я приду на отборочные. И на все тренировки. Чтобы поболеть за тебя.

Уголки его губ дрогнули в едва заметной, но искренней улыбке. Он снова стал походить на самого себя.

— Правда? — он взъерошил волосы, на этот раз скорее по привычке. — Ты действительно считаешь, что лучшего ловца Гриффиндору не найти?

Лили уверенно кивнула, глядя ему прямо в глаза.

— Тогда почему же… — он начал, но девушка его опередила, словно читая его мысли.

— Потому что изменился не только ты, Джеймс.

Близилась ночь. Нудное и безумно длинное эссе по истории магии было закончено, ребята решили, что пора расходиться. Римус поднялся наверх, Лили заняла кресло у камина, превратив табуретку в мягкий пуф для ног, чтобы немного передохнуть, а Джеймс тем временем перемещал их локальную библиотеку на столик у камина. Неожиданно парень резко замер, схватившись за плечо. На его лице отразилась гримаса боли.

— Черт... — сквозь зубы пробормотал он, и на светлой рубашке медленно проступало алое пятно.

— Что случилось? — встревоженно спросила Лили, откладывая книгу.

— Ерунда, просто царапина, — отмахнулся Джеймс, стараясь принять беззаботный вид. Меньше всего ему хотелось сейчас волновать ее этим дурацким порезом, оставшимся после дуэли с Майклом.

— Просто царапина, говоришь? — скептически изогнула бровь Эванс. — Дай посмотреть...

Она протянула руку, но Джеймс отпрянул, словно ее пальцы были раскаленным железом.

— А говоришь — простая царапина, — заключила девушка, в голосе зазвучали твердые нотки.

— Лили, не стоит, я наложу заклятье, и кровь снова остановится.

— Снова? — перебила она. — То есть это у тебя давно? После той дуэли... — ее глаза сузились. — Ты не рассказал, чтобы Майкла не наказали? Бравый гриффиндорец!

— Эванс, — попытался взять официальный тон Джеймс. — Зрелище не из приятных.

— Нечего меня пугать. Лучше сними рубашку.

— Что сделать? — удивленно переспросил парень.

— Ты прекрасно слышал, — ее тон не допускал возражений.

Джеймс на секунду замер, затем, не сводя с нее взгляда, медленно расстегнул пуговицы и снял рубашку. Глубокий порез от плеча до ключицы зиял на коже. Кровь почти не сочилась — видимо, результат ранее наложенного заклятья, — но кожа вокруг раны была воспаленной и сильно опухшей. Лили осторожно прикоснулась к поврежденному месту, и Джеймс резко зашипел, заставляя ее отдернуть руку.

— Прости! Сейчас… — она всего за пару минут умудрилась подняться до женской спальни и спуститься в низ.

— Что это? — Джеймс заинтересованно принюхался к густому зеленоватому зелью, от которого доносился приятный травяной запах.

— Ранозаживляющее. Обратился бы сразу, не пришлось бы запускать, а теперь останется шрам, — сосредоточенно произнесла Лили. Ее пальцы, смазанные зеленоватым зельем, дрожали, когда она касалась его кожи. Каждое ее прикосновение было одновременно болью и бальзамом. Он смотрел на нее, на ее сведенные брови, на губы, плотно сжатые в концентрации, и чувствовал, как что-то старое и теплое шевелится в его остывшей груди.

— Не больно? — ее голос вывел его из оцепенения.

— Нет… Щекотно, — он улыбнулся, и на этот раз улыбка была настоящей. Ее близость, запах ее духов, тепло ее руки — все это было опасным наркотиком, от которого он давно отвык.

— Кажется, все... — голос Лили вывел его из задумчивости.

— Спасибо, — он слегка наклонился вперед, словно спрашивая разрешения, и, не встретив со стороны девушки никакого сопротивления, прикоснулся губами к ее щеке. В ту же секунду на лестнице послышались шаги. Они отпрянули друг от друга, как пойманные на месте преступления. В проеме появился Римус.

— Я забыл книгу... — его взгляд скользнул по Джеймсу, не успевшему как следует застегнуть рубашку, затем перешел на Лили, чьи щеки пылали ярким румянцем. — О, простите, я не вовремя...

— Все в порядке, Лунатик! — поспешно сказал Джеймс, демонстрируя затянувшуюся рану. — Лили помогла мне с плечом. Как новенький!

— Отличная новость! Лили, ты молодец, — Римус подобрал с стола забытый фолиант и удалился, стараясь скрыть довольную улыбку. Наблюдая за парой у камина, он подумал, что, возможно, некоторые раны могут исцелить не только зелья, но и нечто большее.

* * *

Спустя несколько дней после выписки Сириус возвращался в гостиную, мысленно перебирая обрывки прошлого лета. Он застал Джеймса склонившимся над пергаментом — тот с видом мученика переписывал сочинение по Трансфигурации для Лили.

— Благородно, — усмехнулся Сириус, опускаясь в соседнее кресло.

— Уж кто бы говорил. Забыл, из-за кого попал в Больничное крыло?

— Кстати о ней. Где Торрес?

— С Мэйлином, — коротко бросил Джеймс, и его лицо омрачилось.

Все эти дни друзья ожесточенно спорили, стоит ли открывать Викки правду о Майкле. Сириус со своей ревностью сводил с ума не только себя, но и всех вокруг.

— Она нас пошлет куда подальше, Бродяга, — в очередной раз устало повторил Джеймс, откладывая перо. — Скажет, что мы наговариваем.

— Тогда я поговорю с ней один, — Сириус вскочил с таким решительным видом, что Джеймс лишь безнадежно вздохнул.

Его "план" привел его в дальний, скрытый за высоким книжным шкафом угол гостиной как раз в тот момент, когда Лили допрашивала Викки о свидании.

— ...он хотел, но я не смогла его поцеловать... — донесся до него сдавленный голос Викки.

Сердце Сириуса сделало в груди немыслимый кульбит — то ли от дикого облегчения, то ли от вспыхнувшей надежды. Он подошел с демонстративным шумом, прервав разговор и отослав Лили к Джеймсу под надуманным предлогом насчет «срочной помощи с заклинанием». Оставшись наедине с Викки, он понял, что все его заготовленные речи разлетелись в прах. Оставалась только голая, неудобная правда.

— Я хочу попросить тебя не встречаться с Майклом, — выпалил он, сглотнув комок в горле.

Она посмотрела на него, как на сумасшедшего, а потом рассмеялась — горько и невесело.

— Это шутка? Ты в своем уме? С какой стати? — Викки смотрела на него с неподдельным изумлением, смешанным с нарастающим раздражением.

— Я… эээ… — его мозг лихорадочно искал хоть какое-то правдоподобное объяснение. — Хочу тебя предупредить, чтобы ты потом не страдала! Он... он не тот, за кого себя выдает!

Сириус стоял, чувствуя себя полным идиотом, и отчаянно надеясь, что хоть капля его истинного беспокойства прорвется сквозь этот жалкий лепет.

— Неужели? Можно подумать, я не знаю, каково это! — в ее голосе зазвенели стальные нотки. — Тебе никогда не приходила в голову мысль о том, что чтобы «все было как раньше» — как ТЫ сам и просил, — она выразительно ткнула пальцем в его грудь, — чтобы моя «глупая влюбленность» окончательно прошла, мне нужно тебя забыть, Сириус! Забыть! И вот теперь, когда у меня начинает получаться, ты приходишь и говоришь, чтобы я все бросила! Ради чего?

Он видел, как дрожали её руки, как слёзы выступили на глазах, но не пролились — она отчаянно пыталась их сдержать. Это зрелище сломало его защиту.

— Да пойми же, мне не всё равно! — крикнул он, хватая её за запястья. — Он затащит тебя в постель и бросит! Я не могу просто так за этим наблюдать!

— То есть ты считаешь, — ее голос стал тихим и опасным, — что если тебе я оказалась не нужна, то я настолько низко пала, что прыгну в постель к первому встречному?!

— Ты же знаешь, что я не это имел в виду!

— Да ну?! — она попыталась вырваться, но он не отпускал, прижимая к себе так близко, что чувствовал, как бьётся её сердце в унисон с его собственным. — А знаешь, что я думаю? Ты боишься, Сириус. Все эти годы я была рядом с тобой твоей верной тенью. А теперь, когда я пытаюсь стать с тобой на равных и наладить свою жизнь, это вывело тебя из равновесия! Тебе нужен назад твой контроль! Ты ведешь себя как собака на сене, а не как друг!

И тут его терпение лопнуло. Маска заботливого друга сорвалась, обнажив всю ту боль и ревность, что разъедали его изнутри.

— А МОЖЕТ, Я НЕ ХОЧУ БОЛЬШЕ БЫТЬ ДРУГОМ?!

Воздух застыл. Его слова повисли между ними, громоподобные и необратимые. Он видел, как расширились ее глаза, как перехватило дыхание. И прежде, чем страх или разум успели остановить его, он наклонился и прижался губами к ее губам.

Это был не поцелуй — это было падение. Взрыв. Земля ушла из-под ног. Мир сузился до точки соприкосновения. Он чувствовал вкус ее слез, слышал ее прерывистое дыхание, и в этой всепоглощающей буре не было места ни прошлому, ни будущему, ни Мэйлину, ни его собственному страху.

Она вырвалась, оттолкнув его с силой, которой он от нее не ожидал.

— Блэк! Ты что, с ума сошел? — её голос дрожал, а по лицу текли слезы. — Зачем ты это сделал?

Он смотрел на нее, на ее дрожащие губы, на боль в ее глазах, и понимал — он все испортил. Снова.

— Прости, — прошептал он, и голос его был пуст. — Это вышло случайно…

Но они оба знали — это была ложь. Ничего случайного в этом не было. Когда она убежала, оставив его одного в опустевшей гостиной, Сириус понял, что перешёл черту, из-за которой возврата уже не будет.

Прошло несколько дней с их идеального похода в Хогсмид. В воздухе между Джеймсом и Лили витало что-то новое и хрупкое, словно первая утренняя паутинка, опутанная каплями росы, возникло между ними. Они обменивались быстрыми улыбками через стол в Большом зале, а Джеймс все еще чувствовал на своей щеке призрачное, сладкое жжение от ее прощального поцелуя — мимолетного, но перевернувшего весь его мир. Наступил день отборочных в команду по квиддичу, и гриффиндорская спальня девочек бурлила предвкушением.

— Ладно, признавайся, — Викки устроилась на кровати рядом с Лили, подобрав под себя ноги с видом следователя, выходящего на чистую воду. — Ты вся светишься, когда он рядом. Ты по уши влюбилась в Джеймса Поттера!

— Не неси ерунды! — фыркнула Лили, с силой швыряя в неё бархатную подушку.

Викки легко увернулась, и её смех звонко прозвучал в комнате. Лили же почувствовала, как по её щекам разливается предательский, пылающий румянец.

— Мы просто друзья. Хорошие друзья, и точка.

— Друзья? — подхватила Алиса, скептически приподняв бровь у зеркала, примеряя гриффиндорский шарф. — Лили, дорогая, друзья не смотрят друг на друга так, будто готовы растопить ледник одним лишь взглядом. Когда Поттер входит в комнату, твои глаза, будто намагниченные, тут же находят его в толпе. Это заметно даже тому, кто носит очки.

— И ты стала улыбаться чаще, — мягко вставила Мэри, прислонившись к косяку двери. — По-настоящему. Не той вымученной, вежливой улыбкой старосты, а по-другому. Искренне. Я это заметила почти сразу, как вы вернулись из Хогсмида.

— Вы все с ума посходили, — пробормотала Лили, с горячим лицом уткнувшись в узор на своём одеяле, словно он был самой увлекательной вещью на свете. — Это просто... приятно, когда находишь общий язык с человеком, вот и все.

— Ладно, ладно, — Викки поднялась с кровати, с лёгкой, всё понимающей усмешкой проводя рукой по волосам. Она многозначительно переглянулась с Алисой и Мэри. — Можешь и дальше зарывать голову в песок, как страус. Но от этого правда никуда не денется. И рано или поздно тебе придётся её признать.

— Да ну вас, девочки! О, Мерлин, я уже опоздываю, я обещала Джеймсу прийти! — воскликнула Лили, спрыгивая с кровати.

— Вот-вот, — засмеялась Алиса. — Беги к своему ненаглядному капитану!

Времени на ответ уже не было, и Лили на выходе лишь обернулась и показала подругам язык, вызвав новую, весёлую волну хохота.

На квиддичном поле царила оживлённая суета, десяток желающих — от щекастых третьекурсников до уверенных в себе старшеклассников — нервно разминались, оставляя на мокрой от росы траве следы. Среди них, с непринуждённой грацией, которую не могла скрыть даже лёгкая напряжённость в плечах, был Джеймс. Он проверял крепление на своей метле, стараясь не смотреть на трибуны. Вчера Лили сказала, что придёт. Но он боялся поверить.

И когда краем глаза он уловил знакомое рыжее пятнышко на почти пустых трибунах, сердце его дрогнуло. Это была она. Лили, закутанная в тёмно-зелёный плащ, с книгой на коленях, но взглядом, прикованным к полю. Их взгляды встретились на секунду. Удивление, а затем широкая, чуть смущённая улыбка озарила его лицо. Он радостно, почти по-мальчишески, помахал ей рукой, и она, улыбнувшись в ответ, неловко взмахнула рукой, быстро опустив её. Этот молчаливый диалог не ускользнул от внимания Николаса Паркера.

— Смотри-ка, Поттер, — он громко хлопнул его по спине, заставив вздрогнуть. — Кажется, Эванс пришла поболеть. Думаешь, из-за тебя?

Джеймс нахмурился, отходя в сторону. — Отстань, Николас.

— Да брось, я просто заметил, — Паркер свистнул, не сводя наглого взгляда с Лили. — А она ничего такая. Может, стоит подойти, пока ты тут с метлой ковыряешься?

В глазах Джеймса вспыхнули опасные искры. Гнев, горячий и стремительный, подкатил к горлу. Но он сглотнул его, сумев сохранить на лице лишь лёгкую насмешку.

— Ты бы лучше сосредоточился на отборе. Место загонщика — не подарок.

— Для меня любое место — подарок, — фыркнул Николас.

Джеймс специально оставил испытания Паркера на конец. И чем дольше он смотрел, тем больше раздражался: Николас был хорош. Он уверенно летал, был проворен, а его удары по бладжерам были сильными и точными. Но та самая, брошенная мимоходом фраза о Лили жгла изнутри, затмевая собой все его спортивные достоинства.

— Паркер, — голос Джеймса прозвучал ледяно и ровно. — Особое упражнение. «Проклятый обруч».

На лицах игроков пробежало удивление. Это было упражнение повышенной сложности: нужно было на максимальной скорости пролететь через все три обруча, по которым выпускали бладжеры. Риск получить травму был огромен.

Николас побледнел, но отказаться значило признать поражение. — Не проблема, Поттер.

Он рванул вперёд. Первый обруч — бладжер просвистел в сантиметре от его уха. Второй — он резко нырнул, и железный шар попал в основание кольца. Третий обруч… Джеймс, стоявший рядом с капитаном, едва заметно кивнул своему загонщику, и тот с дикой ухмылкой запустил бладжер под особым углом. Траектория была коварной, непредсказуемой. Паркер не рассчитал. Раздался оглушительный удар о древко, метла бешено закрутилась, потеряв управление, и у самой земли сбросила седока на мокрый дёрн.

Когда Николас, отряхивая комья грязи с мантии, поднялся, его лицо перекосилось от злости и полного понимания. Он шагнул к Джеймсу, который стоял с абсолютно невозмутимым, каменным лицом.

— Это из-за неё, да? — прошипел он, сжимая кулаки. — Из-за этой недотроги Эванс? Ты специально подставил меня!

Джеймс не шелохнулся, но его тело напряглось, как у пантеры перед прыжком.

— Ты провалил испытание. Всё просто.

— Да ты просто ревнуешь! — крикнул Николас, уже не следя за громкостью, на радость всем окружающим. — Не переживай, Поттер, может, она тебе хоть домашку даст списать, раз уж, наверное, спит только с учебниками…

Он не успел договорить. Кулак Джеймса со всей силы обрушился ему в челюсть. Глухой, костный хруст прозвучал оглушительно громко в внезапно наступившей тишине. Николас с глухим стоном рухнул на землю, хватаясь за лицо. Джеймс стоял над ним, дыхание срывалось, грудь вздымалась. Гнев ещё пылал в его глазах, но на смену ему уже приходило холодное осознание содеянного.

— Никогда, — его голос был тихим, но каждое слово падало, как камень, — никогда не смей говорить о ней так снова.

Его взгляд снова метнулся на трибуны. Лили стояла, прижав руку ко рту, её глаза были широко раскрыты от шока. В них читался не страх, а что-то другое… что-то сложное, что он не мог расшифровать.

Его взгляд инстинктивно метнулся на трибуны. Лили стояла, прижав руку ко рту, её глаза были широко раскрыты от шока. Но в них, к его изумлению, читался не ужас и не осуждение, а что-то другое… что-то сложное, тёплое и тревожное одновременно, что он не мог расшифровать.

Он отлично понимал, что Паркер просто так этого не оставит и что его, скорее всего, ждёт дисциплинарная встряска от МакГонагалл. Но в тот момент, глядя в её зелёные глаза, полные смятения, он понимал лишь одно: некоторые вещи стоили любого, даже самого сурового наказания.

* * *

Джеймс оказался прав — не успели они как следует приняться за жаркое, как к гриффиндорскому столу стремительно направилась профессор МакГонагалл. Её тёмно-зелёная мантия развевалась за ней, как крылья разгневанной хищной птицы, а взгляд из-под очков был острее отточенного пера.

— Мистер Поттер, — её голос прозвучал, словно удар хлыста, заставив замолкнуть весь их угол зала. — Я крайне разочарована. Место капитана команды предполагает не только мастерство, но и хладнокровие. Потрудитесь объяснить, почему мистер Паркер сейчас находится в Больничном крыле с переломом челюсти?

Джеймс упрямо сжал губы, его взгляд уставился в тарелку.

— Он заслужил, — глухо бросил он.

В этот момент со скамьи поднялась Лили. Её голос, обычно такой уверенный, дрогнул, но был твёрдым.

— Профессор, виновата я. Джеймс ударил его, потому что Николас оскорбил меня.

Профессор МакГонагалл медленно повернулась к ней, брови изумлённо поползли вверх.

— Мисс Эванс?

— Он позволил себе крайне непристойные и унизительные замечания в мой адрес, — продолжила Лили, её щёки горели румянцем, но взгляд она не отводила. — Джеймс вступился за меня. Он не должен нести наказание один.

Строгое лицо декана смягчилось на мгновение, в её глазах мелькнула тень понимания. Она тяжело вздохнула.

— Как декан Гриффиндора, я обязана пресекать любое рукоприкладство в стенах Хогвартса. Минус тридцать очков с факультета за несдержанность, мистер Поттер.

Она сделала паузу, наклонилась чуть ближе, и её голос опустился до едва слышного, конфиденциального шепота, предназначенного только для их ушей.

— Но как женщина... я понимаю ваш порыв, мистер Поттер. Пять очков Гриффиндору за рыцарство.

Выпрямившись, она снова приняла свой суровый вид и удалилась. Лили была готова поклясться, что в последнюю секунду уголки её губ дрогнули в подобии улыбки. Они с Джеймсом перевели взгляды друг на друга, и между ними пробежала молчаливая, тёплая волна облегчения и благодарности.

Именно в этот момент, разрывая хрупкую нить их взаимопонимания, в пространство между ними ворвалась суровая реальность в лице тщедушного первокурсника-пуффендуйца. Мальчик, казалось, вот-вот готов был испариться от страха или провалиться сквозь каменные плиты пола, когда его робкий взгляд нашел гриффиндорский стол. В его неуверенно дрожащих руках был не просто букет — это была огромная, шикарная охапка белоснежных роз, каждая — с идеально сложенными, бархатистыми лепестками, перевязанная изысканной шелковой лентой цвета слоновой кости.

Протиснувшись между скамьями под любопытными взглядами студентов, он замер напротив Лили, вынудив ее прервать уже к тому времени оживленный разговор с Викки о сложностях приготовления зелья Живой Смерти.

— М-мисс Лили Эванс? — пискнул он, с трудом выталкивая из себя слова и простирая вперед благоухающую охапку. — Это… это вам.

Гробовая тишина воцарилась на их участке стола. Лили замерла, ее зеленые глаза, обычно такие ясные и умные, широко распахнулись от чистого изумления. Первой ее мыслью, стремительной и заставившей сердце сделать ликующий кувырок, было — Джеймс. Он что, решил проявить романтическую инициативу? Она медленно, почти не веря происходящему, протянула руки и приняла неожиданно тяжелый, пьяняще ароматный букет. Ее взгляд, полный зарождающейся нежности, тут же устремился к Джеймсу, сидевшему напротив.

На его лице не было ни смущенной, но довольной ухмылки, ни торжествующего блеска в глазах. Напротив, он резко побледнел, будто его окатили ледяной водой. Его пальцы, только что игравшие с ножом, судорожно впились в край дубового стола, а в очках, отблеснувших от магических огней в зале, читалась ярость и глубокая, обжигающая боль. Это был не взгляд человека, готовящегося принять похвалу за романтический жест. Это был взгляд хищника, чью территорию только что дерзко нарушили.

«Не он», — пронеслось в голове у Лили. Разочарование, острое и нелепое, кольнуло ее под ложечкой.

В этот момент в дело вступила Викки. С практической сноровкой опытного сыщика, не смущаясь общим вниманием, она ловко запустила руку в гущу бархатистых бутонов.

— Записка есть! — объявила она торжественно, извлекая на свет небольшой конверт из плотного, дорогого пергамента. — Имени нет. Загадочно.

Лили машинально, почти не глядя, взяла его. Под пристальными взглядами Джеймса, Сириуса и Римуса она вскрыла конверт. Ее глаза пробежали по строчкам, и по щекам разлился яркий румянец — смесь смущения, любопытства и досады.

«Дорогая Лили,

Вот уже долгое время я наблюдаю за тобой, не решаясь подойти. Твоя улыбка способна осветить даже самую хмурую погоду в Хогвартсе, а твой ум восхищает меня. Я бы очень хотел проводить с тобой больше времени, но подозреваю, что мне не на что рассчитывать.

Предлагаю встретиться сегодня в восемь на седьмом этаже у портрета волшебницы с зельями.

P.S. Эти цветы — лишь слабое отражение твоей красоты.»

Воздух вокруг гриффиндорского стола сгустился, стал тяжелым и осязаемым, словно перед грозой. Сириус насмешливо свистнул, оценивая и драматизм послания, и дорогой букет. Римус смотрел с нарастающим беспокойством, его взгляд метался между раскрасневшейся Лили и Джеймсом, чье лицо стало абсолютно непроницаемым.

— И кто этот смельчак? — нарушил тишину Сириус. Римус тут же сильно толкнул его ногой под столом, но было поздно.

— Я и сама не знаю, кто это! — выпалила Лили. — Знаю только, что он пригласил меня на свидание!

— Ты не знаешь, кто он, и все равно собираешься идти? — возмутился Сириус, разглядывая записку через ее плечо. — Ты хоть на секунду о Джеймсе подумала?

— Эй, я вообще-то все еще здесь! — мрачно бросил Джеймс.

— Лили, Сириус просто пытается сказать, что это может быть небезопасно, — мягко вмешался Римус, пытаясь погасить назревающий скандал. — Вдруг это ловушка? Какой-нибудь слизеринец?

— Вы ведете себя как стая ревнивых мужей, ей-богу! — вступилась за подругу Викки, бросая на них осуждающий взгляд.

— Если парень по-настоящему интересуется девушкой, он подходит открыто! — не сдавался Сириус, игнорируя ее.

— Хватит! — голос Джеймса прозвучал неожиданно резко и громко, заставив всех вздрогнуть. — Я не ребенок и не псих, чтобы вы думали, как тот или иной поступок отразится на моем состоянии! Если Лили решила пойти на свидание с кем-то, ни я, ни тем более вы не имеете права ее отговаривать! Понятно всем? — отчаянно прокричал парень, тяжело дыша. Не дожидаясь ответа, Джеймс схватил свою сумку и резко развернулся, направляясь к выходу.

— Браво, Эванс, — Сириус откинулся на спинку скамьи с театральным вздохом, но в его глазах, обычно таких насмешливых, бушевала настоящая буря. — Просто браво. Довела парня до ручки…

* * *

Весь оставшийся день Джеймс провёл в состоянии, напоминавшем внутреннюю битву двух драконов. Его гордость — та самая, что заставила его с таким театральным надрывом покинуть Большой зал — сражалась с всепоглощающей, почти животной ревностью. Он мысленно повторял свою же тираду, как заклинание: «Не имею права её отговаривать». Это было правильно. Разумно. Благородно. И отзывалось в душе ощущением, будто он добровольно глотает битое стекло.

Он боялся до тошноты. Боялся, что одно неверное слово, один всполох этой дурацкой, неконтролируемой ревности разрушит то хрупкое, едва распустившееся чудо, что зародилось между ними после Хогсмида. Её улыбка, её доверие, этот мимолётный, случайный поцелуй в щёку, что жёг его кожу призрачным, но сладким пламенем, — он скорее позволил бы отрубить себе руку, чем рискнул бы всем этим. Но мысль о том, что она сейчас с кем-то другим, что какой-то незнакомец дарит ей роскошные цветы и говорит те самые слова, что вертелись у него на языке, сводила с ума, затуманивая разум едким дымом.

Ровно в восемь он уже сидел в своей спальне, сжимая в руках знакомый пергамент. «Торжественно клянусь, что замышляю только шалость», — прошептал он, и сердце рванулось в бешеный галоп, когда его взгляд нашел крошечную надпись: «Лили Эванс». Седьмой этаж. Рядом — «Джордж Сенслет».

Пуффендуец. Тихий, не из тех, кто суетился вокруг неё. Но уверенности это не прибавляло. И тогда, поверх ревности, поднялся другой, более сильный страх — не за себя, а за неё. А вдруг это и правда ловушка? Вдруг за учтивыми манерами скрывается что-то опасное? Не раздумывая больше, накинув мантию-невидимку, он выскользнул из комнаты.

Седьмой этаж тонул в глубоких сумерках, нарушаемых лишь трепещущим светом факелов, бросавших на стены пляшущие тени. Прижавшись к ледяной стене в нише напротив портрета волшебницы с зельями, Джеймс замер. Он видел их. Лили стояла напротив улыбающегося Сенслета. Челюсти Джеймса свело так, что боль отдалась в висках. Желание подслушать, низкое и неблагородное, было огромным, и в конечном счёте оно пересилило все его принципы.

— Спасибо за цветы, они прекрасны, — голос Лили звучал вежливо, но в нём звенела сталь отстранённости. — И за комплименты. Но, Джордж, я должна кое-что прояснить.

— Я весь внимание, — голос Сенслета был полон трепетной надежды.

— Я очень ценю твою симпатию, но… я не рассматриваю наши отношения как нечто, выходящее за рамки дружеских. Мне так будет комфортнее.

Убедившись, что они, попрощавшись, разошлись в разные стороны, Джеймс рванул с места, на ходу призывая манящими чарами свою метлу. Ему нужно было в небо. Немедленно.

Холодный ночной воздух обжёг лёгкие, став долгожданным бальзамом, а в груди что-то ёкнуло — ослепительная, стремительная волна облегчения, сладкая и опьяняющая.

— Она отказала ему… — прошептал он в ночь, и ветер унёс слова. — Но почему? Почему?!

Он заложил крутой вираж, почти касаясь крылом башни астрономии. Адреналин гнался за смятением, но не мог его догнать.

Но почти тут же, словно ядовитый туман, на смену облегчению приползла новая, едкая мысль, от которой кровь похолодела. «Теоретически это может означать, что её сердце занято кем-то другим». Кем? Мысль жалила, как раскалённая игла. Может, это лишь вежливая отговорка? Или… или оно уже не свободно, просто занято не им?

«Может, она просто не хочет отношений вообще? — думал он, пикируя вниз к Чёрному озеру, где лунная дорожка дробилась на тысячи серебряных осколков. — Или… или я ей не нравлюсь? Может, этот поцелуй был просто… дружеской благодарностью?» От этой мысли стало физически больно.

Он снова взмыл вверх, к звёздам, словно хотел вырвать у них ответ. Лили Эванс была загадкой, сложнее самой запутанной трансфигурации, опаснее любого боевого заклинания. Она могла осветить его мир одной улыбкой и так же легко погрузить во тьму одной лишь мыслью, что её сердце принадлежит кому-то другому.

Он летал до тех пор, пока холод не проник в самые кости, а метла не начала вибрировать в его ослабевших, одеревеневших пальцах. Спускаясь на землю, с трудом переводя дыхание, он понял только одно: эта мучительная неопределённость была хуже любого ясного отказа. Потому что надежда, смешанная со страхом, оказалась самой изощрённой пыткой, какую он только знал.

Вернувшись в гостиную, Лили не могла уснуть. Джеймс все не возвращался. Нервы были натянуты до предела. Она нашла полупустую бутылку вишневого вина в запасах Викки и налила себе бокал. «Один, просто для храбрости», — попыталась убедить себя Лили, хотя прекрасно понимала, что это самообман.

Для нее было очевидно то, что он ревновал сегодня. Причем ревновал так, что даже не смог это скрыть. Но означало ли это то, что Джеймс любил ее? За последнее время он никак не давал ей понять, что она нравится ему не только как подруга, но и как девушка. Вслед за одним бокалом, Лили поспешила утешить себя следующим.

«Ну а что такого, она ведь не может быть всегда такой правильной Эванс. Или кто-то думает, что приличные девочки не пьют?» — растекаясь по организму, вино пробудило в ней бунтарский дух, прятавшийся где-то глубоко внутри.

"А Лили? Нравился ли ей Джеймс как парень? "

Допивая второй бокал, девушка пришла к выводу, который напугал ее: девочки были правы. Лили Эванс влюбилась в Джеймс Поттера. Почему она постоянно отвергала эту мысль раньше? Из-за гордости? Из-за упрямства? И какую же боль должно быть она причинила Джеймсу, согласившись пойти на это свидание. Тяжелое чувство раскаяния постепенно надвигалось вместе с опьянением после третьего бокала.

— Лили? Ты здесь?

Голос Джеймса, приглушенный ночной тишиной гостиной, прозвучал как выдох. Он замер на пороге, опираясь на свою метлу, и его взгляд скользнул по фигуре, сжавшейся в кресле у потухающего камина, а затем задержался на почти пустой бутылке вина на столике. Тень тревоги и чего-то еще, похожего на боль, пробежала по его лицу, заставив нахмуриться.

— Дже-е-ймс... — ее голос был густым, нечетким, язык с трудом повиновался. Она сфокусировала на нем взгляд, и в ее глазах плескалась смутная печаль, смешанная с винной откровенностью. — Я тебя ждала...

Он медленно, будто боясь спугнуть, подошел и опустился на край кресла рядом с ней. Пахло дымом, вином и ее духами — сладковатый, пьянящий аромат.

— Я вижу, — тихо сказал он, и его рука, осторожная и твердая, легла ей на плечи, мягко притягивая к себе. — Лили, что случилось?

Она бессильно приникла к его плечу, ища опоры, ее горячий лоб уперся в прохладную ткань его мантии. Дрожь пробежала по ее спине.

— Мне так хорошо... так спокойно, когда ты рядом, — прошептала она, и в ее голосе не было ни капли обычной ей сдержанности, только чистая, детская, обнаженная потребность в тепле и защите.

Джеймс горько усмехнулся, стараясь, чтобы шутка прозвучала легко, но его собственный голос предательски дрогнул, выдав напряжение.

— Ты явно перебрала, Эванс. Знатно так.

— Неправда! — она попыталась выпрямиться, но ее тут же закачало, и она снова уронила голову ему на плечо. — Мне нравится быть с тобой. Правда.

Он замолчал, позволив этим словам, даже сказанным в хмельном бреду, наполнить его теплом. Он знал, что завтра она, скорее всего, отречется от них, но сейчас они горели в его груди, как маленькое солнце.

— Почему ты отпустил меня? — ее шепот был едва слышен, губы коснулись его шеи.

— В смысле? — голос его снова подвел, став хриплым.

— На свидание. — Она с усилием отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза, и в ее затуманенном взгляде читалось неподдельное, детское недоумение и обида. — Я ждала... я ждала, что именно ТЫ станешь меня отговаривать. Будешь кричать, ругаться... что угодно. А ты... ты просто ушел.

Он сжал зубы до хруста, чувствуя, как старая, незаживающая рана снова дала о себе знать жгучей болью.

— И думаешь, — спросил он с горькой, саморазрушительной усмешкой, — если бы я орал и бил посуду, как последний ревнивый идиот, что-то изменилось бы? Ты бы только сильнее возненавидела меня. Вспомнила бы все, за что меня презирала.

— Когда-то... — она начала, и слова, казалось, рвались из нее с трудом, — когда-то я была влюблена в тебя...

Мир для Джеймса Поттера остановился, рухнул и переродился в одно мгновение.

— Что?! — он резко отстранился, схватив ее за плечи, его глаза, широко раскрытые за стеклами очков, выражали чистейшее, ничем не разбавленное, оглушительное изумление. — Что ты сейчас сказала?

— Это тебя так удивляет? — Лили горько, по-пьяному ухмыльнулась, и в ее мутном взгляде на мгновение мелькнула тень былой, неподдельной нежности. — Это было... на втором курсе. Пока ты не стал... — она запнулась, с трудом подбирая слово, — ...тем, кем стал. Самовлюбленным зазнайкой. Пока не начал портить жизнь Снейпу на пустом месте.

Они замерли, глядя друг на друга в мерцающем полумраке. Их лица были так близко, что он чувствовал ее прерывистое, спертое дыхание, смешанное со сладковатым запахом вина. Сердце Джеймса колотилось где-то в горле, сметая все доводы разума, все страхи и сомнения. Вино ли говорило за нее, или это была горькая правда, прорвавшаяся сквозь годы обиды и защиты, — сейчас это не имело ни малейшего значения.

— Прости, Лили, — его голос сорвался на шепот, полный отчаяния и надежды, и он закрыл это крошечное расстояние между ними.

Поцелуй был нежным и горьким одновременно. Горьким — от соленого привкуса ее слез и осознания, что завтра она, скорее всего, ничего не вспомнит. Но в этот миг это не имело значения. Ее губы отозвались ему с такой же внезапной, пьяной жаждой, ее пальцы вцепились в его мантию, и он готов был потерять голову, утонуть в этом мгновении навсегда.

— Джеймс... — пробормотала она, ее веки уже тяжело смыкались, тело обмякло и стало бессильным.

— Тебе нужно спать, — тихо сказал он, с невероятным трудом отрываясь от ее губ. Он легко подхватил ее на руки — она была удивительно легкой и хрупкой. Аккуратно отнес в свою спальню и уложил на кровать, сняв туфли и заботливо укутав пледом до самого подбородка.

Засыпая, она повернулась к нему и прошептала уже совсем сонно, почти неслышно, словно подводя итог всему, что случилось этим вечером:

— Девочки... все же были правы...

Джеймс застыл у кровати, не в силах пошевелиться. Потом медленно развернулся, вышел в гостиную и опустился в то самое кресло, где только что сидела она. Он понимал, что сна не будет. Она любила его. Пусть когда-то. Пусть сейчас она пьяна и ничего не запомнит. Но то семя надежды, которое он так лелеял все эти долгие годы, наконец-то дало хрупкий, невероятный росток. И теперь ему предстояло сделать все, чтобы он не погиб.

* * *

На следующее утро в мужской спальне Гриффиндора царила мирная, ленивая атмосфера, пронизанная золотистыми лучами солнца. Сириус, с трудом отлепив лицо от подушки, первым выполз из-под одеяла. Римус, уже одетый и причесанный, аккуратно застилал свою кровать, а Фрэнк, сидя на краю своей, с задумчивым видом пытался надеть носки.

Именно в этот момент Сириус, протирая сонные глаза, замер у кровати Джеймса как вкопанный.

— Э-э-э, ребята? — прошептал он, подзывая их едва слышным движением руки. Римус и Фрэнк осторожно подошли, и их глаза расширились. В кровати Джеймса, укрытая до подбородка его одеялом, спала Лили Эванс. Ее рыжие волосы рассыпались по подушке, а лицо выражало полный покой.

Трое парней переглянулись в гробовой тишине. Сириус приложил палец к губам, и они, как по команде, отступили на несколько шагов в самый угол комнаты, подальше от спящей.

— Может, она ходит во сне? — прошептал Фрэнк, склонившись к ним. — Моя тетя Беатрис так могла...

— Тссс! — шикнул Сириус, бросая взгляд на кровать. — Фрэнк, даже твоя тетя не стала бы сомнамбулировать прямо в кровать к Поттеру.

— Может, они изучали астрономию? — так же тихо предположил Римус. — Ночное небо было ясное...

Блэк покачал головой, многозначительно подняв бровь. Он жестом показал на дверь, и они, крадучись, выскользнули из спальни. Спустившись в гостиную, они обнаружили Джеймса, спящего на диване в неестественной позе. Он тихо посапывал, прижимая к груди декоративную диванную подушку с вышитым гриффиндорским гербом. Трое друзей снова обменялись многообещающими, полными сарказма взглядами. Сириус, как главный следователь, первым подошел к дивану и без лишних церемоний принялся активно будить друга.

— Эй, Сохатый. Просыпайся. Проснись и пой. У нас тут ситуация, требующая твоего немедленного внимания и, что самое главное, максимально подробных, смачных объяснений.

Джеймс заворчал что-то нечленораздельное, повернулся на другой бок, натянув мантию на голову, словно пытаясь спрятаться от всего мира.

— Убирайся к болотным кикиморам, Бродяга... — прохрипел он.

— Не думаю, что это входит в мои планы на утро, — Сириус не отступал. Он с комфортом устроился на краю дивана, заставляя пружины жалобно скрипеть под своим весом. — Поттер, открой глаза и посмотри в лицо фактам. У тебя наверху, в твоей собственной кровати, спит Лили Эванс. Ты хочешь нам рассказать, как это случилось, или нам самим додумать самые фантастические и, уверяю, очень лестные для тебя версии?

— Она что, все еще там? — хрипло спросил он, намеренно игнорируя прямой вопрос.

— О да, — с наслаждением кивнул Сириус, сияя как ребенок, нашедший клад. — И выглядит очень по-домашнему. Так что мы пропустили? Ссвечи? Романтическая музыка? Ты читал ей сонеты? Или... — он понизил голос до конспиративного шепота, — все было более... приземленно и прозаично?

Джеймс зевнул, так широко, что, казалось, вот-вот сломает челюсть, громко потянулся, заставив суставы похрустывать, и встал с дивана, демонстративно разминая затекшие мышцы спины.

— Ничего вы не пропустили, — буркнул он, направляясь к дубовому столу, где стоял глиняный кувшин с водой. — Она перебрала с вином. Уснула за пять секунд. И так как в женскую спальню нам вход запрещен, я не стал ее будить и отнес к нам. Все. Дело закрыто.

— А что она говорила? — несмело вставил Фрэнк, наклоняясь ближе. — В состоянии... э-э... повышенной откровенности?

На лице Джеймса промелькнула быстрая, как вспышка света, тень чего-то теплого и глубокого, но он тут же взял себя в руки и сделал вид, что поправляет очки.

— Говорила, что профессор Бинс должен наконец-то отправиться на покой, а трансфигурация Макгонагалл слишком сложна для простых смертных, — соврал он с невозмутимым видом.

Сириус фыркнул, но снова замолчал, получив предупреждающий взгляд.

— Ребята, — прошептал Джеймс. — Иногда рыжая ведьма напивается и засыпает в твоей кровати. А ты спишь на диване. Это называется «дружба». Шалость удалась!

Он поднял палец к губам, призывая к молчанию, и углубился в чтение свежего «Ежедневного пророка», оставив друзей в полном недоумении. Но в уголках его губ играла та самая улыбка, которую он тщательно скрывал — улыбка человека, хранящего сладкую, ни с кем не делимую тайну.

* * *

Сознание возвращалось к Лили медленно и неохотно. Первым ощущением была тупая, раскатистая боль в висках. Казалось, в ее черепе колотился разъяренный домовой эльф. Она приподнялась на локтях и с глухим стоном рухнула обратно. Суббота... Можно было спать.

На прикроватной тумбочке стоял стакан с мутно-синим зельем и записка.

«Доброе утро, Лили. Вряд ли оно таким является после вчерашнего. Оставляю тебе антипохмельное. Надеюсь, ты спустишься к нам, хотя бы к обеду. Джеймс.»

Она одним махом осушила стакан, чувствуя, как прохлада разливается по телу, а боль отступает. Храни Мерлин того, кто изобрел это зелье! Часы показывали половину первого. Она проспала полдня.

Спускаясь в гостиную, Лили чувствовала не физический дискомфорт, а тревогу. Провал в памяти был зияющей черной дырой, из которой доносились смутные обрывки — тепло, близость, его голос... и что-то еще, что заставляло сердце сжиматься от странного предчувствия.

Все уставились на нее с разными выражениями лиц. Римус улыбнулся участливо. Сириус — с хищной ухмылкой, будто ожидал циркового представления. Джеймс бросил на нее быстрый, почти испуганный взгляд и поспешно углубился в газету.

— Ну как, жива? — участливо спросил Римус.

— Голова не трещит по швам? — ехидно добавил Сириус, тут же получив сокрушительный толчок локтем от Джеймса.

— Лили, как всё прошло? — не унималась Викки, многозначительно глядя на Джеймса.

Прежде чем Лили успела ответить, Сириус склонился к ней с нарочито заинтересованным видом. — Да, признавайся, Эванс. Насколько свидание удалось? Далеко зашли?

Лили почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она видела, как пальцы Джеймса сжали газету.

— Не волнуйся, Сириус, между нами, ничего не было, — сказала она, стараясь звучать максимально безразлично. — Даже поцелуев. И не будет.

Сириус, разочарованный отсутствием подробностей, откинулся на спинку дивана и пробурчал что-то, но Лили уже не слушала. Ее взгляд был прикован к Джеймсу. Он не шевелился, застыв за своей газетой, но по напряженной линии его плеч она поняла — что-то важное все-таки произошло.

Спустя несколько минут неловкого молчания Викки решительно поднялась.

— Римус, ты не поможешь мне с книгами в библиотеке? — она бросила многозначительный взгляд на друзей, и Сириус тут же подхватил: — А я присоединюсь. А то вы, боюсь, без меня не справитесь, — каждый из них понимал, что Джеймса и Лили нужно оставить наедине.

Когда их шаги затихли за портретом, девушка неожиданно поняла, что понятия не имеет, как заговорить о вчерашнем. Они сидели, украдкой поглядывая друг на друга, и воздух между ними сгущался от невысказанного.

— Я не придумал ничего умнее, чем просто спросить, — голос Джеймса прозвучал неожиданно громко, заставляя ее вздрогнуть. Он наконец отложил газету. — Ты... ты хоть что-нибудь помнишь?

Его глаза были темными и серьезными. В них не было и тени привычной насмешки.

— Джеймс, я... — она опустила взгляд, сжимая складки своего халата. — Нет. Практически ничего. Я хочу извиниться. За все, что могла наговорить. Я была не в себе. Пожалуйста... просто постарайся забыть вчерашний вечер.

Парень не спешил отвечать. Тишина затягивалась, становясь невыносимой. Где-то в глубине души он надеялся, что Лили все вспомнит, что утро принесет с собой осознание и ясность. Но теперь его надежды рушились, словно карточный домик. Как можно забыть их поцелуй? Как стереть из памяти ее признание, что она когда-то была влюблена в него, пусть это и было давно, на втором курсе? Или она права, и все это было лишь пьяным бредом?

Он смотрел на нее, и в его глазах она прочитала целую бурю — разочарование, боль, и какую-то странную, уязвимую надежду.

— Ты просишь невозможного, — наконец тихо сказал Джеймс с кривой и печальной улыбкой.

— Если мои слова так сильно тебя ранили, я пойму... — она неловко протянула руку и коснулась его пальцев.

— Лили, перестань, — он сжал ее руку в своей, и его прикосновение было на удивление теплым. — Ты не сказала ничего обидного. Совсем. Если бы ты могла вспомнить... ты бы не просила меня это забыть.

Его слова повисли в воздухе, тяжелые и значимые. Лили почувствовала, как у нее перехватывает дыхание.

— А ты... — она сглотнула, заставляя себя задать самый главный вопрос. — А ты хотел бы, чтобы я вспомнила?

Джеймс замер. Его взгляд стал невыносимо пронзительным. Он медленно покачал головой, но не как отказ, а скорее от осознания всей сложности ситуации. — Это было бы нечестно, — прошептал он. — Воспоминания не должны быть принудительными. Они либо есть, либо их нет.

Он так и не ответил на ее вопрос, но в его глазах она прочла всё. Да. Тысячу раз да.